Дочь зла

два человека лежат

звезды плывут в их открытых глазах

они слушают, как шепчут волны

как туман на траве оставляет следы

скоро птицы ночные умолкнут

и солнце взойдет из воды

♫ Fleur — Летняя ночь, летящая в пустоте

      Цветов у папоротника не было. Это растение размножалось спорами, а легенда о волшебном цветке была выдумана магглами — или же каким-то магом, который решил над ними пошутить. Или же Дивный Народ вправду в эту ночь сам выращивал некий волшебный цвет, чтобы подразнить смертных и утащить некоторых из них в свое царство.       Как бы там ни было, папоротник не цвел и не открывал тайны неба и земли, язык животных и растений, и не показывал владельцу, где спрятаны в земле клады. Но именно с папоротником Лили решила провести ритуал — после обеда, когда все разошлись кто куда, и у нее была возможность побыть наедине и принять ванну.       Ванные Слизерина были более чем комфортными и шикарными, даже лучше, чем ванная для старост. Лили обожала проводить здесь время. Для каждой девушки была предусмотрена отдельная маленькая комнатка, где стояла ванна и душевая кабинка. Обычно Лили предпочитала душ, но когда нужно было быстро ополоснуться; магическое ритуальное омовение предполагало именно ванну.       Сначала Лили подожгла палочку шалфея, чтобы таким образом очистить помещение — целый год здесь копились негативные эмоции девушек, ее самой в том числе, а это могло мешать. Закончив с очищением, она расставила красные свечи по четырем сторонам ванны, и поочередно зажгла каждую, начиная с северной, так как ритуал был предназначен для достижения земных целей, а не духовных. Все огоньки горели ровно.       В горячую воду Лили добавила цветы шафрана, которые наполнили помещение дивным ароматом. Раздевшись, она осмотрела свое тело, изучая его, напомнила себе: она прекрасна. Все женщины прекрасны, все женщины — богини, каждая по-своему. Постояв немного у ванны, она наконец забралась в воду.       Набрав воды в горсть левой руки, рыжая ведьма провела по правому плечу, по животу, по бедрам, по всему телу, будто смывая с себя что-то, и зашептала:       — Да уйдет страх мой, да уйдет робость моя, да уйдет скованность; Лита-Лето, подари мне любви и дай насладиться той любовью! — и окунулась в шафрановую воду с головой. Вынырнула, отряхнулась, прислушалась к себе — есть у нее уверенность? Хочет ли она?..       И сама себе ответила: да, да, да.

***

      Удобную полянку они нашли еще утром, когда искали травы — ровная земля, покрытая мягкой травой, никаких колючек, ничего, что могло бы помешать, вдобавок вокруг росли вербы, закрывая лужайку от посторонних глаз. Тед взмахнул палочкой, наколдовав большое покрывало — такое большое, что оказалось размером почти на всю поляну. Лили нервно закусила губу — вот и настал момент икс, получается? Сейчас они с Тедом перейдут черту… а что потом? И стоит ли им? Она любила его, он любил ее, но на свете есть много чего, кроме любви.       Тед повернулся к ней, коснулся ее щеки кончиками пальцев, убрал рыжую прядь волос за ухо — и вдруг резко наклонился, целуя в губы. Лили ответила, сжимая в пальцах ткань его футболки — на этот раз никто не наряжался, никаких платьев и костюмов, никаких парадных мантий. Тед приподнял край топа Лили, его горячая широкая ладонь легла на ее голую поясницу, и это прикосновение заставило ее перестать колебаться. Отстранившись, Лили сняла топ, оставшись в лифчике — темно-зеленое кружевное белье создавало идеальный контраст с ее светлой кожей, и Тед не сдержал восхищенного восклицания. Его футболку Лили тоже сняла сама, он позволил ей, поднял руки, помогая — у него была мускулистая грудь, плоский подтянутый живот и темные соски, выделяющиеся на бледной коже. Лили охнула, и, не сдержавшись, поцеловала в шею, чуть прикусывая.       Заведя руки ей за спину, Тед ловко расстегнул лифчик, отправляя его ко всей остальной снятой одежде — на край покрывала. Как завороженный, уставился на ее грудь, будто пробуя, накрыл одну ладонью, вторую, потом наклонился и вобрал губами острый сосок. Лили застонала, зарываясь пальцами в его волосы.       — Если захочешь остановиться — скажи, я остановлюсь, — проговорил Тед, опускаясь на колени. Как будто она могла захотеть остановиться! Ее всю затрясло, когда он аккуратно стянул вниз ее мини-юбку вместе с бельем, и припал губами к разгоряченному лону, проникая внутрь языком, будто целуя.       Лили вцепилась в его плечи, чтобы не упасть, но Тед крепко поддерживал ее за бедра, и язык его проникал глубоко, дразнил, будоражил, это было непередаваемо великолепно. Как и то, что он встал на колени, будто бы преклоняясь перед ней — стоило Лили вообразить это, как по ее телу прошла чувственная волна дрожи и она застонала.       — Не сдерживайся, — шепнул Тед прямо внутрь нее, что отозвалось теплом и приятной щекоткой. — Говори, как ты хочешь. Говори, как приятно. Или остановиться?       — Не смей! — вырвалось у Лили, и смешок Теда снова пощекотал ее чувствительную кожу. Зарывшись пальцами в его волосы, она почти ткнула его лицо глубже себе между ног, и он продолжил вылизывать, используя только язык и губы — ей было очень хорошо, и она быстро кончила, возможно, даже слишком быстро благодаря шафрану.       Тед поднял на Лили взгляд, не вставая с колен, облизнул губы, на которых блестели ее соки, и выглядел при этом так сексуально, что она могла кончить снова, но не кончила — опустилась на покрывало рядом с ним. Он все еще был в джинсах, и поднялся, чтобы снять их и заодно надеть презерватив — увидев в его руках бумажный квадратик, Лили протянула:       — Я выпью специальный чай, не надо…       — Чай — не стопроцентная гарантия, — проворчал Тед, распаковывая презерватив. — К тому же, даже если мы друг в друге уверены, иногда человек просто не знает, что чем-то болен, а я работаю в больнице, в последнее время постоянно возился с чужой кровью…       — Знаешь, — засмеялась Лили, — меня возбуждает твое занудство.       Раскатав презерватив, Тед вернулся к ней, нависнув сверху. Лили раздвинула ноги, будто приглашая, будто зовя: ну давай же, давай, я хочу, я так хочу… Она молчала, но об этом кричали ее глаза. Глаза Теда потемнели.       Сначала он ввел один палец, медленно поглаживая, растягивая и готовя. Лили зажмурилась.              — Больно? — голос у Теда стал ниже обычного.       — Нет, продолжай, это чудесно!       Он не спешил, трогал медленно, плавно и только пальцами. Прерывался, чтобы поцеловать Лили, чтобы поласкать ее грудь, припадая губами к чувствительным соскам, изучал ее тело, доводя до сладкого изнеможения. Ей не с кем было сравнивать, но она не сомневалась, что Тед определенно лучший любовник, она и представляла его таким — заботливым, внимательным и нежным. Только когда Лили уже была совершенно готова, Тед развел ее ноги, устраиваясь между.       — Может быть больно, — предупредил он. — Я дам тебе привыкнуть, когда будешь готова — скажи.       Закусив губу, Лили кивнула, и заранее приготовилась к боли. Кольнула еще одна мысль: что, если крови прольется слишком много — крови змей на Литу? За первой закралась вторая мысль: может, остановиться? Она получила свой оргазм, а Тед сам несколько раз повторил, что остановится, если она скажет.       Нет, Лили уже не смогла бы остановиться. Лили полыхала. Она не зажмурилась, как хотела изначально, смотрела прямо в глаза Теду, пока тот входил в нее, направляя свой член рукой. Смотрела и любовалась тем, как меняется его лицо, как обычно мягкие черты приобретают нечто хищническое, как глаза темнеют от желания. Рыжие пряди прилипли к вспотевшему лбу, четко обозначилась линия челюсти — так он был напряжен.       Сейчас должно было стать больно, сейчас, сейчас… Но член, заполнивший ее, причинял только небольшой дискомфорт. Тед не двигался, давая Лили возможность привыкнуть.       Постепенно дискомфорт исчез, сменившись наслаждением — таким, что Лили длинно застонала и скомандовала:       — Продолжай… возьми меня… О-о…       Тед двигался медленно, размашисто, но этого было недостаточно. Мало, слишком мало, хотелось больше, быстрее, глубже, и чтобы нежно, и чтобы немного грубо — и Тед словно обрел способность к легилименции, читая ее мысли. Он брал ее именно так, как Лили хотела — и так, как хотел он.       — Ты потрясающая, Лили, ты лучшая, — зашептал Тед. — Любимая моя… моя… моя…       Каждый толчок — «моя». Лили обвила ногами его талию, застонала громче, не боясь, что услышит — слышала только Лита. И только Тед. Ее Тед, ее родной и любимый Тедди, и она бы сказала ему миллион нежных слов, но не получалось — а он говорил и говорил, зацеловывал ее, нежил каждый миллиметр тела, пока наконец Лили не ощутила, что сейчас все закончится, что она уже на вершине наслаждения — и тогда почти закричала, впиваясь ногтями в плечи Теда. Он вышел из нее, кончил с коротким стоном, и бессильно лег рядом.       — Вот это и случилось, — сказала Лили. Тут же себя выругала: что еще за «это случилось»? Обычно в таких ситуациях говорят «я тебя люблю», или «ты был великолепен», или что угодно, но не это.       — Я очень ждал, — ответил Тед, целуя Лили в плечо. — Я так давно об этом мечтал. Это воистину волшебная ночь, и я нашел самый волшебный цветок, который сегодня расцвел, — он тихо засмеялся, поняв, что это звучит двусмысленно. Лили уложила голову ему на грудь.       — И я ждала. И хотела, чтобы это был ты. Именно ты.       — Я сделаю все, что смогу, чтобы это всегда был я, — Тед поцеловал ее макушку. — Понимаю, что звучит это, как будто я собственник, и, наверное, так и есть. Но я никогда не причиню тебе вреда. Просто не допущу, чтобы ты любила других.       — Я не хочу любить других, — Лили повернулась так, чтобы поцеловать Теда в губы. — Никого другого не хочу. Я люблю тебя.       Обещание. Клятва. Обет. Так это звучало, и в этот момент Лили не сомневалась, что целиком и полностью искренна и что любит Теда всей душой — целой и неделимой.

***

      — Дорогой, — сказала Джинни, наблюдая, как Том меряет комнату шагами, — ты слишком нервничаешь.       — Я слишком нервничаю? — Волдеморт даже остановился от возмущения. — Это ты нервничаешь слишком мало! Вообще никак не нервничаешь! Наша дочь где-то прямо сейчас… с этим… с этим…       — Его зовут Тед, — подсказала Джинни.       Она лежала на кровати и делала маникюр — кисточка сама по себе порхала вокруг ногтей, окрашивая их в изумрудный цвет. Пока ее родители и братья бродили по Хогвартсу, с ностальгией любуясь знакомыми местами, Джинни предпочла побыть с мужем — и чтобы не стесняться толпы шумных бесцеремонных родственников, и, главное, чтобы не давать мужу сходить с ума.       Джинни понимала, что Том волнуется, но он снова перегибал палку — впрочем, хорошо было уже то, что он не пытался найти Лили и помешать ей.       — Ты сам в ночь на Литу чем занимался, когда был почти семнадцатилетним? — спросила Джинни.       — Кажется, примерно тогда Лондон забрасывали ФАУ-1, — мрачно сказал Том. — Как ты понимаешь, лучше не искать в моей юности какую-то романтику.       — Тогда знаешь, что на Литу в этом возрасте делала я?       — Пожалуй, даже не хочу знать. Как и то, что делает Лили, — Волдеморт зарылся пальцами в волосы.       — Только не стань опять лысым, — хихикнула Джинни.       — Да что ты за мать такая? — взвился Том. — Над твоей дочерью где-то собираются надругаться… нет, наверное, это уже происходит… Ее невинность забирает какой-то… какой-то полукровка!       Джинни приподняла бровь.       — Мою невинность тоже забрал полукровка и я не жалуюсь.       — Какой еще полукровка… а, да, — вспомнил Волдеморт. Закрыв лицо руками, он опустился на край кровати и нервно засмеялся. Джинни встала на колени, обнимая мужа со спины.       — Лили сама решила, с кем она хочет быть. Она же твоя дочь, помнишь? Ты уже думал, что разрешишь ей, потому что не можешь запретить. И ты не сможешь ей запретить. С Тедди ей хорошо, и он не такое ничтожество, как ты думаешь. Статус крови у него не идеален, но зато он перспективный целитель. Более того, он изобрел лекарство от ликантропии. Представляешь?       — От ликантропии? Чтобы делать людьми этих нелюдей? — презрительно фыркнул Том. — Конечно, он же старался ради своего папаши!       — Что плохого в том, что мальчик любит своего отца? Между прочим, оборотничество — приобретенная болезнь. Они не рождаются нелюдьми, а становятся ими всего лишь раз в месяц, и даже если бы оборотень укусил тебя — ты бы не избежал заражения. Несмотря на крестражи и бессмертие.       — На самом деле, я сам не понимаю, почему Министерство и в частности эта Амбридж так взъелись на оборотней. Они были опасны до изобретения аконита… хотя аконит дорогой, но зато в промежутке между полнолуниями оборотни могли быть прекрасной дешевой рабочей силой, — задумчиво произнес Волдеморт.       — Ничего себе, — удивилась Джинни. — Ты же тоже их за людей не считал.              — Потому что Сивый и его стая на людей плоховато походили. А Ремус вполне… хотя и полукровка, но хороший маг… я просто пытаюсь найти хоть какие-то плюсы, — Том потер виски. — Хоть какие-то чертовы плюсы. Если Лили вздумает выйти замуж за этого… я породнюсь с Люпином. И с Тонкс. Тонкс хотя бы по матери чистокровная, а у этого Ремуса мать была магглой… и я… Министр Магии, Тот-Кто-Вернулся-Вновь…       — Ты придумал себе новое прозвище? — восхитилась Джинни. — Красиво звучит.       — Я бы предпочел называть это титулами, — проворчал Волдеморт. — Так вот, я, Тот-Над-Кем-Не-Властна-Даже-Смерть… и вдруг породнюсь с магглами? Снова? Но что гораздо важнее: вдруг этот щенок обидит Лили?       Озаренный новой догадкой, Том опять вскочил на ноги и заходил по комнате, ероша волосы.       — Парни могут быть очень грубыми и не обращать никакого внимания на чувства и ощущения девушки, им важно добиться своего, а потом они могут заявить, что знать ее не желают и тем более не желают на ней жениться, и если этот паршивец скажет так моей девочке, я… я сотру его в порошок, уничтожу, от него даже пыли не останется!       — Он так не скажет, — усомнилась Джинни. — Да он же вырос у нас на глазах, и всегда очень бережно и трепетно относился к Лили! Помнишь, она однажды испугалась большой собаки? Ей было шесть, а Теду — двенадцать, он как раз приехал на каникулы, и он тогда все лето возился с Лили, гулял с ней, если мы не могли, и приучал к собакам — понемногу? Специально для нее откуда-то притаскивал добрых спокойных псов, которые с ней играли, и она больше никогда с тех пор их не боялась, хотя поначалу даже из дома выходить не хотела — вдруг там будет собака? Меж тем Тед сам был еще ребенком, к тому же мальчишкой, а мальчики в таком возрасте с девочками даже своего возраста не играют, поверь моему огромному опыту. Когда я была ребенком, со мной играл только Перси.       Волдеморт снова задумался.       — А ведь действительно… Этот парень очень хорошо обращался с Лили. И защищал ее, и то проклятие, которое она поймала на Самайн, тоже снял именно он… Точно!       От его внезапного вскрика Джинни подпрыгнула, чудом не размазав лак — помогла реакция игрока в квиддич.       — Этот парень будет ее защитником! Ее щитом! Ее слугой, наконец: конечно, он не будет этого знать, а Лили вряд ли согласится порабощать его сознание, да и я не буду, но и без магического воздействия любовь — страшная сила, которая может превращать человека в раба! Особенно любовь к женщине… особенно к такой прекрасной женщине… Тогда даже хорошо, что они станут единым целым именно в ночь Литы…       — Ничего себе, — сказала Джинни. — Как ты быстро меняешь мнение.       — А что делать, — печально протянул Волдеморт. — Все равно я не могу ей запретить делать то, что она хочет. Мне никто ничего не мог запретить, да и тебе тоже, так ведь? Вот и Лили такая же. Кровь нашей крови. Придется смириться с ее полукровкой и найти способ его использовать — вот я уже и нашел. При необходимости он даже отдаст за нее жизнь.       — А если нет? — Джинни пошевелила пальцами на ногах.       — Отдаст, — уверенно сказал Волдеморт. — Я не умел любить до того, как переродился и заново встретил тебя, но и до того я умел разбираться в людях и умею до сих пор. Щенок Люпинов преданный, это слепому видно. И что он любит Лили, я тоже понимаю. Такой, как он, способен жертвовать во имя любви, а ради таких, как Лили, и умирают, и убивают. Ее красота, ее харизма, ее веселый живой нрав… в ней есть все, что присуще таким девушкам. Как и в тебе.       — И ты готов ради меня умереть? — игриво поинтересовалась Джинни.       Волдеморт снова задумался. Замолчал, прислушался к собственным чувствам — раньше его жизнь была для него важнее всего, первым пунктом в списке приоритетов, он настолько боялся смерти, что создал целых семь крестражей, а потом… сейчас… если бы пришлось умереть ради защиты Джинни и Лили, как умерли родители Гарри Поттера…       Он сел на кровать так резко, будто у него подкосились ноги — и действительно подкосились. Взглянул на Джинни почти с ужасом и непослушными губами произнес:       — Я бы умер. Я бы на самом деле умер. Защищая тебя или Лили… я бы даже не колебался…       — Потому что ты теперь способен любить, — заулыбалась Джинни. — Любящий мужчина всегда защищает свою женщину и своих детей. Неважно, какой ценой. Конечно, я не хочу, чтобы тебе пришлось защищать нас с Лили, жертвуя собой, но, честно, я очень рада слышать, что ты любишь меня так сильно.       Волдеморт этому рад не был, но промолчал — потому что Джинни на такие откровения бы обиделась. Он не хотел ее обижать, и предпочел продолжать думать о Тедди для Лили. Но не о Тедди с Лили.

***

      Раскинув руки, Лили смотрела на усыпанное звездами небо, а Тед любовался звездами в ее глазах и пытался поверить в реальность происходящего — они стали еще ближе, и это стало для него настоящим откровением, хотя не должно было быть. Он спал с девушками до Лили… с одной девушкой, и не мог не вспомнить Виктуар, не мог не сравнить даже без своего желания, вот только какой бы прекрасной ни была Вик, а она вызывала у Теда совершенно не такие чувства. С Вик он все время боялся ошибиться, сделать что-то не то и быть высмеянным, с Вик он чувствовал себя снизу, даже если был сверху, она выпивала из него все соки, лишала сил и все равно не казалась удовлетворенной, и он не чувствовал после близости с ней удовлетворения — скорее, пустоту и разочарование в себе. С Лили все было совершенно иначе; она была неопытной, но не поэтому Тед вдруг ощутил себя сильным. Просто… так получилось. Она принимала его ведущую роль, подстраивалась и в то же время она, даже не доминируя, оставалась главной. Возможно, так мужчина ощущал себя в постели с королевой — мужчина, который не был королем.       — Давай не спешить возвращаться в замок, — сказала Лили. — Здесь так хорошо. Будто это место только для нас двоих, и мы летим здесь в пустоте…       — Да, — Тед поцеловал ее в плечо. — Это будет только наше место. Но не только это. У нас будет много-много разных мест.       Если будет время. Лили практически сразу после выпускного пройдет пробы в «Холихэдских Гарпий», и, конечно, попадет в команду, у нее начнутся тренировки, матчи, Тед и так почти жил на работе… Он смотрел на нее пристально, запоминая, оттискивая ее лицо в памяти, гравируя на душе каждую черточку. Невыносимо красивая, взрослая, чувственная, она раскрылась после этой ночи, как диковинный цветок папоротника и Тед ощущал себя очень странно — как будто правда нашел этот цветок, но теперь не знает, что с ним делать. Достоин ли он этого дара.       — В следующий раз увидимся на пробах? — предложила Лили, будто прочитав его мысли. — Ты же придешь меня поддержать? Я буду участвовать на одинаковых условиях с остальными, если среди ловцов окажется кто-то лучше, я сама потребую выбрать его, — уточнила она, упрямо нахмурив брови.       — Не хмурься, — Тед поцеловал ее в лоб. — Я уверен, никто не будет летать лучше тебя. И, конечно, я приду тебя поддержать. А потом, в июле, помнишь? — свадьба у Лизы и Кроу.       — Да, точно, — лицо Лили просветлело. — А в августе мой день рождения.       — И ты наконец станешь совершеннолетней, — Тед игриво провел ладонью по ее животу. Лили засмеялась.       — Да, наконец-то ты сможешь спать со мной законно.       — Сейчас я делаю это незаконно, — Тед потянулся к ней и шепнул прямо ей в губы, — И меня это заводит.       Лили откинула голову назад, позволяя ему выцеловывать ее шею и ласкать грудь. Думала не об этом — скоро умолкнут ночные птицы, взойдет солнце, они вернутся назад в реальность и… и когда наступит горькое похмелье после сладкого опьянения этой влюбленностью?       Когда оно наступит у нее?       Рано или поздно ей придется выбирать между отцом и Тедом, и, очевидно, когда вопрос встанет ребром, она выберет отца.       А даже если нет, то что — они поженятся? Тед ничего об этом не говорил, ни слова, и Лили была ему за это благодарна, поскольку понятия не имела, что бы она ответила.

***

      Рассвет еще не наступил, а Лили заснула. Тед думал тоже подремать перед тем, как вернуться в Хогвартс, но вдруг в темноте, среди зарослей зелени, что-то мелькнуло. Что-то яркое, что-то, что не могло быть светлячком.       Осторожно, чтобы не разбудить Лили, Тед поднялся на ноги — не стал одеваться, почему-то осознав неким шестым чувством, что не нужно. И что его звали — кто-то звал его, причем таким, каким он и был сейчас — обнаженным, разгоряченным после секса и рыжим.       Он повиновался зову, не раздумывая — прошел к зарослям, ступая по покрытым росой травам босыми ногами, пробрался через кусты на соседнюю полянку (они будто сами раздвигались, пропуская его) — и застыл.       Прямо посреди поляны цвел папоротник.       Этот цветок мог быть только цветом папоротника — такой яркий, переливающийся всеми красками радуги, источающий теплое сияние и веселую силу… И только вокруг цвета папоротника могли порхать… пикси.       Тед быстро посмотрел себе под ноги, но он не вошел в ведьмино кольцо и не наступил на заклятый дерн. Он просто их видел. Рыжих, одетых в зеленые платьица и остроконечные зеленые колпачки, ростом не более пятнадцати сантиметров. Это были лесные пикси, из тех, что редко причиняют людям вред, наоборот, они чаще бывают добрыми, могут ухаживать за заброшенными могилами и помогать заблудшим путникам.       Он хотел понаблюдать за ними немного и уйти, и очень сильно пожалел, что не может разбудить Лили и показать их ей — тогда он их спугнет, а Лили была бы точно рада их увидеть… Вдруг одна из пикси стрелой метнулась к Теду, зависнув в миллиметре от его носа, так, что он отпрянул от неожиданности.       — Ха, испугался! — зазвенела она смехом. Это была девушка, маленькая, но не уродливая; насколько Тед знал по книгам. у пикси часто сморщенные лица, но эта пикси была милой, совсем как человек — только маленькая. Остальные пятеро, подлетевшие к Теду следом за ней, тоже были симпатичными.       — Меня зовут Алтей, — сказала пикси, порхающая у его лица. — Это Маргаритка, — она махнула рукой на других, — Ландыш, Ирис, Незабудка и Барвинок.       — А я Тед, — растерянно ответил он.       — Очень приятно! — Ирис, самая миловидная из пикси, хлопнула в ладоши от избытка чувств.       — Эм… — не зная, что еще сказать им, Тед осторожно проговорил, — Поздравляю вас с серединой лета.       Все шестеро пикси дружно рассмеялись, но не издевательски, а весело. Алтей снова махнула рукой, но теперь в сторону сияющего цветка:       — Хочешь? Бери!       — Взять? — опешил Тед. Все легенды об обретении цветка папоротника были сопряжены с огромными трудностями, а те, кому все же удавалось его добыть, редко заканчивали хорошо. Чаще всего они умирали, либо полученная сила не приносила им счастья. Да и зачем ему этот цвет? Видеть клады? А толку ему с кладов? Понимать язык животных? Это было бы уже лучше… но не стоило той цены, которую придется платить.       — Не бойся, — сказала Ирис. — Плохое случается с теми, кто берет без спросу. С теми, кто отнимает цвет у леса и фейри, а мы сами дарим его тебе.       — Но…       — Но почему? — Маргаритка прыснула от смеха. — Ты, может, думаешь, что мы читаем мысли? Но у тебя просто все на лице написано.       — Я расскажу, почему, — Ирис вдруг стала серьезной. — Ты никогда не задумывался, почему твоя мать получила имя «Нимфадора», что означает — «дар нимф»? Конечно, ее подарили не нимфы… но и родилась она не просто так. Еще перед тем, как сбежать с твоим дедом, твоя бабушка провела ритуал в Запретном Лесу — как раз на Литу. Ритуал, направленный на то, чтобы обрести храбрость, решимость и волю порвать с прошлым и открыть себе счастливое будущее. И, закончив ритуал, она вдруг увидела пикси, совсем еще маленькую, застрявшую в паутине. Паук не убил бы ее, но она была напугана, а сородичи танцевали в другой части леса и не спешили ее освобождать. Андромеда Блэк выпутала пикси из паучьих сетей, и тогда пикси взамен пообещала ей подарок. Каким этот подарок будет, пикси не сказала, а Андромеда не спрашивала. Когда у Андромеды Тонкс родилась дочь, эта девочка владела метаморфомагией, и Меда сразу поняла, почему — поэтому и дала ей такое имя.       — Но я… — «а я при чем?» — хотел спросить Тед, но Ирис прижала пальчик к его губам. Правда, при разнице в росте ей пришлось приложить к его губам всю ладонь.       — Ты такой же нетерпеливый, как твоя мать. Она тоже проводила ритуал на Литу. Только не просила о счастье в любви, нет, тогда она еще даже не думала, что влюбится. Она хотела обрести магическую силу, еще большую, чем имела… и она нашла цветущий папоротник. Даже сорвала его, и пикси окружили ее, но вовремя Нимфадора одумалась. Она извинилась и вернула цвет, а когда мы предложили ей взамен подарок, то попросила очень разумную вещь; она сказала: «сделайте так, чтобы я никогда не погибла в бою». Как видишь, она действительно не погибла, и в дальнейшем ее не убьет ни одна магическая дуэль. А вот при чем здесь ты…       Ирис будто задумалась. Теду показалось, что она глянула ему за спину, туда, где спала Лили.       — Ты просто нам нравишься, — сказала Алтей. — Вот и все.       — Ну… да, — хмыкнула Ирис. — Поэтому бери цветок. Он не откроет тебе все тайны неба и земли, и ты не будешь говорить с животными и растениями. Возможно, дар покажется тебе сомнительным, и ты его не примешь, но дар таков: если однажды ты умрешь, пожертвовав собой ради любимого человека, то ты обязательно вернешься к жизни.       Звучало это действительно странно, и с чего вдруг Теду пришлось бы умирать, он тоже не понимал, но пикси были гораздо мудрее людей, и наверняка им было открыто гораздо большее. Если дарят — то не без причины.       С другой стороны, они очень любят шутить…       — Мы не смеемся над тобой, — сказала Ирис. — Можешь не делать такое лицо. Я клянусь именем побежденного в эту ночь Короля Дуба и победителя Короля Остролиста, что мы не шутим.       То же самое повторили другие пикси; эта клятва была серьезной, ей можно было верить. Тед похолодел — если они клянутся именами своих королей… что же они видят в будущем?       Как он мог теперь отказаться от такого дара?       — Протяни руку, — потребовала Ирис. Тед протянул ладонью вверх. Алтей и Ландыш вдвоем сорвали цветок папоротника, Незабудка и Барвинок щелкнули пальцами, создавая искры огня, которые обратили цветок в пепел. Ирис резнула по ладони Теда острым листом ириса, похожим на меч, так, что показалась кровь, и Алтей с Незабудкой просыпали пепел папоротника в рану, которая тут же затянулась. Больно не было совершенно. Тед вообще ничего не почувствовал.       — Спасибо, — сказал он.       Ирис снова звонко и серебристо рассмеялась, и вдруг, вспорхнув выше, поцеловала его прямо в губы — насколько способна на это столь маленькая девушка: просто коснулась губами, и все.       — Теперь ты не простой человек, запомни! — сказала она. — И не простой маг. И не простой метаморф. Ты рыцарь, благословленный фейри! Береги свою королеву!       — Королеву?       — Она спит, как Титания, и видит самые лучшие сны. Приди к ней, как Оберон, поцелуй в веки, разбуди и поцелуй снова, но по-настоящему… а потом наступит рассвет. Иди и не оглядывайся!       Тед шагнул назад, спиной вперед, потом повернулся, но не побежал прочь, а ушел — покачиваясь, на негнущихся ногах. Лили все еще спала, обнаженная, прекрасная, вправду очень похожая на королеву фей Титанию… Тед опустился на колени рядом с ней и поцеловал в веки.       — Те-ед, — сонно протянула Лили. Открыла глаза — и тогда он накрыл поцелуем ее губы — долгим, нежным, страстным, настойчивым, передающим все его чувства.       Как только поцелуй прервался, их озарили лучи рассвета.       Лита закончилась. День повернул на осень.       Все было хорошо, но почему-то беспокойство в душе Теда никак не желало утихать.