Дочь зла

вокруг нас воздух — мы в нем

коконы нитей из плоти

но мне легко волшебством

этот порядок испортить

и все превратить пути

в игру из теней и света

♫ Fleur — Я сделаю это

      Очередная полная луна смеялась Теду в лицо, скаля волчьи зубы. Очередная ночь боли для его отца, ночь тоски для его матери, для него — ночь работы, которой в отделе травм от живых тсуществ было возмутительно немного.       Раненых в госпиталь святого Мунго поступало мало. В основном это были те, кто неосторожно обращался с животными, магическими или обычными, или те, кто случайно нарвался на маггла-грабителя или маньяка с ножом, не успев применить магию. Таких либо быстро заштопывали и отправляли домой, либо какое-то время держали в больнице под присмотром, если раны были нанесены ядовитыми клыками или смазанным ядом лезвием. Других случаев почти не происходило.       — Тед! Тед! — Лиза влетела в лабораторию, бледная и перепуганная. — Скорее!       На слово «скорее», произнесенное таким тоном, он реагировал одинаково — все бросал и мчался помогать. Бросать было нечего; Тед только и делал, что переливал из пустого в порожнее, отшлифовывал вакцину против ликантропии, доводил до идеала, но боялся проверить на людях. Ненавидел себя за это, и все равно боялся… или просто не хотел и сам себе врал, что боится, чтобы оправдать собственное упрямство. Лили слишком небрежно бросила ему заключенных-оборотней — как подачку: на, держи, пользуйся. Тед не винил Лили, она выросла в атмосфере преобладания чистой крови и при этом была недостаточно заражена нетерпимостью, но… все равно ему не хотелось идти у кого-то на поводу. Он старался заставить себя решиться, но не получалось.       В палате для приема срочных больных лежал мужчина лет тридцати на вид. Светловолосый, небритый, в лохмотьях — на первый взгляд одежда показалась Теду лохмотьями, а потом он понял, и понял ужас Лизы.       Мантия пациента была приличной и недешевой, но ее изорвали в клочья. Все тело испещряли рваные раны, которые могли оставить только зубы. Каким-то чудом он все еще был жив — чудом и капельницей с настойкой женьшеня; целительный корень держал тело на грани жизни и смерти.       — Его вовремя доставили, — отчиталась Лиза. — Соседка обнаружила. Тед… — она замялась, закусив губу, и запоздало он заподозрил что-то не то. Лиза не была склонна бояться вида ран, иначе работала бы не здесь, Лиза поставила раненому женьшень и могла самостоятельно его залечить, и помогать скорее бы позвала Кроу — работать вместе для них было теперь так же обязательно, как спать в одной постели, но Лиза не лечила больного сама и побежала за Тедом, а на календаре было полнолуние.       — Лиза… — он похолодел. — Только не говори, что…       Лиза тряхнула головой, нахмурилась, сказала твердо и четко:       — Я сделала ему анализы. У него ликантропия. Его покусал оборотень.

***

      После Белтейна жизнь вернулась в обычное русло, потекла своим чередом. Лили училась, летала, проводила время с кузинами, стараясь не думать, кто она. Забыть, притвориться, что ничего не узнала, что не было ее разговора с отцом и его признания. Что не было ни Кадма, ни Салазара, никого. Она просто Лили, девочка со Слизерина, которая скоро закончит школу… и как только она закончит школу, ее суть догонит ее и захлестнет, как гаррота. Ее проклятая и царственная суть.       Что с этим делать, Лили пока не знала, потому и давала себе передышку, стараясь думать о чем угодно, но не о выборах Министра Магии, не об истинном имени отца, не о своем происхождении — и не о Тедди. Мысли о Тедди причиняли боль: что им нельзя встречаться, Лили понимала. Хуже было то, что, как говорил Слизерин, Тед привязан к ней и обречен на нее. Он будет любить ее даже дочерью Темного Лорда, даже если она захочет стать Темной Леди, но ему нельзя ее любить, а ей нельзя любить его.       О поцелуе с Луи они так и не поговорили — Тед не стал искать с ней встречи, Лили не стала пытаться все объяснить. С тех пор, как она уехала в школу, Тед не писал, и если бы не слова предка, который не стал бы врать, Лили бы решила, что Тедди больше ничего к ней не чувствует.       Лучше сосредоточиться на Т.Р.И.Т.О.Н. — экзамены маячили впереди грозовой тучей. Семикурсники и пятикурсники, сдающие С.О.В., нервничали, часто срывались, попадая в Больничное крыло пить успокоительные настойки, Рокси расплакалась на уроке Зельеварения, Роуз признавалась, что ей дурно, стоит лишь вспомнить о грядущих тестах, Луи и то не скрывал, что боится. Лили не боялась, Лили была уверена в себе и в своих знаниях, даже если бы она провалилась — что с того, ее блестящее будущее уже заждалось за порогом Хогвартса… но в ночь полнолуния она не легла спать, а, применив амулет невидимости, ускользнула в Запретный Лес.       От ритуалов Лили не собиралась отказываться — ни от них, ни от своего увлечения темной магией. Это было неотъемлемой ее частью, текло в ее крови, бросить — то же самое, что бросить моргать; она не умерла бы, но испытывала бы болезненные неудобства. Магия копилась в ней и рвалась наружу, а подстраховка никогда не бывает лишней.       Собрать корень женьшеня, прожевать, запить чистой родниковой водой, не созданной искусственно, а настоящей, проточной, произнести заклинание — и успех гарантирован.       Лес встретил Лили благожелательно, без предупреждающих криков птиц. Лес спал, убаюканный майской ночью, звезды перемигивались в небе, иногда вдалеке вскрикивала сова, но это не были дурные знаки. Лили сбросила обувь, распустила собранные в хвост волосы, медленно ступая к роднику, который уже не раз использовала для магических целей; вода в нем была вкусной, и, хотя она ее очищала, не навредила бы и без этой предосторожности.       Подходя к роднику, Лили замерла — у воды было что-то темное… кто-то. Зверь, лакающий воду… волк? Нет, не волк. Колени выгнуты в обратную сторону, глаза алые, на кончике хвоста — кисточка.       Оборотень.       Лик полной луны кровожадной ухмылкой сиял в черноте неба.       Не думая, Лили выхватила палочку, скользнувшую в ладонь из длинного рукава мантии. Вскинула оружие — и тут волк, заскулив, опустился на землю, уложив голову на передние лапы. Замахал хвостом — не завилял, как собака, а замахал, подобно тому, как машут белым флагом в знак капитуляции.       — Ты меня понимаешь? — четко проговорила Лили, все еще держа его на прицеле. — Ты разумен?       Приподняв голову, волк кивнул.       — Думаешь, я поверю, что ты не причинишь мне вреда? То, что ты под аконитом, не значит, что ты безопасен, — продолжила Лили.       Волк энергично затряс головой из стороны в сторону.       — Прости, — печально сказала Лили, — но мне нужно сейчас быть в лесу. А отпустить тебя я не могу… Петрификус Тоталус!       Оборотень рухнул на землю с коротким визгом, похожим на визг маленького щенка. На миг Лили стало его жаль, но себя жальче, и ничего ужасного она не сделала — полежит и утром вернется в человеческий облик. Мышцы затекут, но после перевоплощения обратно ему все равно будет паршиво.       Вынув из кармана заранее захваченный с собой корень женьшеня, Лили откусила кусочек, еще один и еще, медленно пережевывая. Вкус был горьким, хотелось выплюнуть; ведьма сдерживалась, глотая гадкую кашицу. Закончив, опустилась на колени перед родником, создавая хрустальный бокал — если воду нельзя было призывать Агуаменти, то сосуд, наоборот, для этой магии стоило создавать самостоятельно. Раньше подобные заклинания давались Лили с трудом, теперь — хватило взмаха палочкой, чтобы в руке из ниоткуда появился красивый фужер, похожий на винный.       Зачерпнув воды и держа бокал обеими руками, Лили зашептала на воду, а потом залпом выпила. Зачерпнула второй раз и повторила то же самое, и точно так же — в третий. Четвертую порцию воды она выплеснула себе в лицо, чтобы отогнать неуверенность.       По-лисьи фыркнув, Лили заставила бокал исчезнуть и пересела от родника к дереву, опираясь спиной на ствол. Рассвет должен был наступить через час.       — Я тебя человеком освобожу, — сказала она оборотню. — Не могу раньше. Расколдую тебя, пойду к замку, а ты догонишь и бросишься.       Кроме унаследованной от отца силы, Лили получила также его врагов. Среди них были оборотни, а те, кто не был во время войн, могли в них обратиться, и что может быть проще, чем выпить аконитовое зелье и подкараулить ту, кто является одной из двух главных слабостей Волдеморта?       — Скучно лежать, да? — глаза у волка были грустные и отчаянные. Почти плачущие. — Хочешь, расскажу сказку? Хотя, ты в любом случае не можешь отказаться. Слушай… — Лили прикрыла глаза. — Много-много лет назад за тысячью морей…

***

      — Оборотень или нет — лечи его! — выкрикнул Тед. — Кончится действие женьшеня, и он труп!       Первым он подбежал к пациенту, выхватил волшебную палочку, вскинул над ним, забормотал:       — Эпискеи… Вулнера Санентур… Ферула… Эпискеи… Вулнера Санентур… Ферула… — останавливая кровотечение, заживляя раны, накладывая бинты. Лиза со смущенным видом встала рядом, вынула палочку, зашептала то же самое.       — Энервейт! — когда раны зажили и жизнь пациента оказалась вне опасности, Тед вернул ему сознание.       — Где я… — он ошарашенно осмотрелся вокруг, дернулся в попытке сесть, но не смог из-за слабости.       — Вы в госпитале святого Мунго, — сказала Лиза.       — Да, я уже понял по вашим халатам, — мужчина попытался ей улыбнуться.       — Как вас зовут? — спросил Тед.       — Рафаэль. Рафаэль Лавуазье.       — Кто это с вами сделал? — сочувственно спросила Лиза.       — Это… не знаю, mademoiselle. Я шел домой, и на меня бросилась какая-то тень, и я не успел выхватить палочку. Но что со мной сделали?       Тед сделал Лизе знак молчать.       — Вас ранили, — сказал он. — Вам придется некоторое время пробыть под наблюдением, но вы в безопасности. Мы заживили раны.       — Вы заразились ликантропией! — выпалила Лиза, проигнорировав предупреждение друга. — Вас покусал оборотень! Мне очень жаль, — добавила она шепотом.       — Оборотень?!       Только что у него не было сил приподняться, но, услышав это, Рафаэль рывком сел, в ужасе уставившись на целителей. Ощупал свое горло, следы от укусов на руках и груди, и почти по-волчьи завыл, вцепившись пальцами в волосы.       — Oh, misérable moi! Ma vie est finie!       — Еще нет, — Лиза попыталась коснуться его плеча, но Рафаэль шарахнулся от нее.       — Не трогайте меня, mademoiselle, не надо, умоляю! О, лучше бы вы меня не исцеляли, лучше бы вы убили меня или дали мне умереть!       Тед и Лиза переглянулись. Лиза выразительно подняла брови.       — Ликантропия — не приговор… — начал Тедди, но Рафаэль прервал его, взмахнув рукой.       — Нет, это приговор, смертный приговор! Я музыкант, — он снова зарылся пальцами в свою шевелюру. — Я музыкант… скрипач… я даю концерты во всей Франции, я живу этими концертами во всех смыслах, физически и духовно… и все они, все происходят только в полнолуния! Я играю Sonate de la Pleine Lune! Я сочинил ее, но словно сам Амдусиас подсказал мне ноты… и я все же проклят!       — Вам лучше выпить успокоительное… — начал Тед, но Лиза снова его перебила:       — Monsieur Лавуазье, не отчаивайтесь, есть лекарство, которое может вам помочь.       — Quoi?! — он вскинулся, глядя на Лизу, как смотрят на чудотворные иконы. — Лекарство? Вы говорите — есть способ меня вылечить? Оh, charmante mademoiselle, vous me redonnez la vie!       — Нет такого лекарства! — Тед прожег Лизу уничтожающим взглядом.       — Нет? — побледнел Рафаэль. — Нет?       — Есть, — сдался Тедди — музыкант слишком сильно страдал. — Но оно не проверенное.       — Есть! Есть! Я не умру! — Рафаэль молитвенно сложил руки. — Gloire à Madonna!       — Вы можете умереть от вакцины, — через силу сказал Тед. Он почти ненавидел Лизу за это — обнадежила несчастного отчаявшегося человека, загнала их обоих в угол, ради чего?       — Лучше умереть от вакцины, чем жить в боли и без музыки! — отрезал Рафаэль. — Если я не смогу играть в полнолуния, я покончу с собой, мне незачем будет жить, и какая разница — сейчас или потом?       — Консилиум, — коротко бросил Тед. — Нам нужен консилиум. Скоро вернемся, — схватив Лизу за локоть, он вытащил ее из палаты. До лаборатории она молча позволяла себя вести, но потом — вырвалась, глядя на Теда так же сердито, как он на нее.       — Что ты творишь? Зачем ты ему сказала?       — Ты можешь ему помочь! У тебя есть лекарство! — Лиза упрямо закусила губу.       — Есть, но я могу не вылечить его, а убить!       — Но можешь спасти!       — Я не хочу рисковать жизнями!       — Тогда зачем ты вообще изобрел это гребаное лекарство? — Лиза хлопнула ладонью по столу. — Не хочешь тестировать его ни на ком! Овощи из Азкабана тебе не нравятся, да? Мораль не позволяет? А отпустить человека на смерть тебе мораль позволяет, мистер врач-от-бога?       — Ему достаточно будет пролечить депрессию…       — Да? И хорошо пролечили депрессию твоему отцу?       Тед вздрогнул, как от удара.       — Лиза…       — Что Лиза? Не хочешь колоть — я уколю! Заберу твой грех и часть твоей славы! Мне морали нигде не жмут! А ты — чертов ханжа, ясно?       «Тряпка», — прозвучал в голове голос Виктуар. Тед сжал челюсти.       — Я уколю, — сказал он, вынимая из шкафа пробирки.       — Имей в виду, остановишься — я тебя заколдую, — пригрозила Лиза. — Парализую и сделаю все сама, ясно тебе?       — Я сказал — уколю, значит, уколю. Идем. Будешь записывать.

***

      — …принцесса гордо взошла на эшафот, словно следовала не к казни, а к трону. Грациозно она опустилась на колени, не отводя глаз от толпы, которая собралась на площади, в нетерпении ожидая казни своей мучительницы, будто искала кого-то взглядом. Когда ей предложили произнести последние слова, попросить прощения или раскаяться, принцесса лишь усмехнулась, проговорив «Настало время пить чай» — и взмах меча отсек ее голову…       Лили замолчала, во все глаза глядя на парализованного волка. Луна только что полностью скрылась за горизонтом, мир озарили первые лучи солнца — тело оборотня дернулось в судорогах. Она сняла Петрификус — навредить ей в таком состоянии он не мог.       Оборотень закричал — почему-то тонко и пронзительно. Забился, как в агонии, неестественно изогнулся; его кости ломались, деформировались, меняли форму. Лили хотела отвернуться, зажмуриться, заткнуть уши, но стояла и смотрела, не отводя глаз: ей нужно было смотреть. Отвернуться — значило проиграть себе самой, расписавшись в собственной слабости.       Это не продлилось долго, а может, тянулось вечно. Вместо волка на земле у ее ног лежал… зажав рот ладонью, Лили села на землю рядом с ним.       Как она могла знать, что это ребенок?..       — Н-ничего, — стуча зубами, выговорил мальчик. — Уже проходит. Ничего…       Он ее еще и утешал.       Лили попыталась вспомнить медицинские заклинания — не подходило ни одно. Ран на мальчике не было. Боль и усталость снимали зелья, но у нее не было времени и возможности приготовить их прямо сейчас… зато был женьшень.       Встав, Лили пошатнулась, но устояла, шагнула к мальчику, опустилась рядом с ним, бережно укладывая его голову себе на колени. Вынула корень женьшеня.       — Жуй, — приказала, поднеся к его рту. — Это очень горькая дрянь, но тебе поможет. Должно помочь. Жуй!       Послушно мальчик откусил кусочек женьшеня, сморщился от отвращения, но прожевал и проглотил. Откусил еще и еще. Лили кормила его с рук, и понемногу маленького оборотня перестало трясти.       — Правда помогло, — сказал он ровным жизнерадостным голосом обычного одиннадцатилетнего ребенка. — Спасибо, мисс…       — Бёрк-Уизли. Можно просто Лили, — ее тоже понемногу переставало трясти, но медленнее, чем его.       — А меня зовут Питер Харрисон.       — Ты первокурсник?       — Пока что да. А вы?       — Выпускница.       — Ух ты, — уважительно сказал Питер. — Тогда понятно, почему вы такая сильная ведьма. Простите, я… — он смущенно покраснел, вспомнив, что перевоплощается без одежды.       — Ничего, — улыбнулась Лили. Сняв свою мантию, протянула ему. — Держи.       — Так нечестно, — вздохнул мальчик. — Положено, чтобы кавалер делился своим плащом, а не дама.       Кавалер… Лили подавила смешок — было бы жестоко смеяться, он говорил серьезно.       — Иногда может поделиться и дама. В особых случаях.       — Да, мне говорили, — важно кивнул Питер. — Но все равно нечестно.       — Прости, что я тебя парализовала, — выдавила Лили. — Я не стала бы, если бы знала, что ты… это ты.       — Подумаешь, Петрификус, — усмехнулся Питер. — Мы его уже изучали. У меня не особо получается, правда, — признался он. — Получил «Удовлетворительно».       — Это только начало, — подбодрила его Лили. — Однажды ты станешь великолепным волшебником.       — А что было дальше? — вдруг спросил Питер. — С принцессой. Ее казнили, но почему-то мне кажется, что у этой сказки есть продолжение.       — Есть, — подумав, сказала Лили.       — Расскажете? — его глаза вспыхнули надеждой.       — Может, однажды…       — В следующее полнолуние! — выпалил мальчик. — То есть… если вы будете здесь. Если вам будет удобно.       — Тебя отпускают бегать в лесу? Я думала, учеников с ликантропией держат в полнолуния в Визжащей Хижине.       — Да, держат, — Питер потер затылок, неловко улыбаясь. — Я сбежал. Хотя в Визжащей Хижине хорошо, но скучно… и луна звала.       — Звала? — Лили подняла бровь.       — Ага, — широко заулыбался Питер. — Звала. У Луны есть голос, но его слышат только ее дети. Или ее рабы, — добавил он, опустив глаза. — Иногда Луна зовет меня сыном, иногда — рабом. Она бывает злая. Сегодня была не злая, но настойчивая.       — А обязательно в полнолуние? В следующем месяце я уеду.       Впереди — экзамены, Лита, выпускной, выборы отца… Лили поежилась.       — Точно, — разочарованно протянул Питер. — Извините. Просто мне всегда очень одиноко в полнолуние, а вы так интересно рассказывали…       — Можем поболтать в обычную ночь, — предложила Лили. Днем предлагать не стала — не хотела, чтобы ее видели в компании ребенка-получеловека; это могло отразиться не лучшим образом на репутации отца. Вряд ли Темный Лорд в своей политике будет лоялен к оборотням.       — О, если можно! — Питер подпрыгнул от радости.       — Ты на каком факультете?       Они подошли к опушке леса. Лили нашла свою обувь, вместо нее оставив лесу подношение в виде леденца. Надела туфли, стянула распущенные волосы в хвост.       — На Хаффлпаффе. А вы на Слизерине? — он опустил глаза на отливающую зеленым мантию.       — Да.       — Стойте, — мальчик нахмурился. — Лили со Слизерина… Да я же вас знаю!       — Откуда? — опешила Лили.       — Вы лучшая подруга Тедди! — окончательно ошарашил ее Питер. — Он очень много о вас рассказывал!       — Тедди? Тедди Люпина?       — Ну да. Он был моим лечащим целителем в Мунго. И мы вроде бы подружились. Так я не ошибся? Вы и есть та Лили?       Тедди, значит. Словно судьба догнала ее, дав знак: бегай, сколько хочешь, а не уйдешь.       — Да, — признала она. — Я и есть та Лили. Лучшая подруга Тедди Люпина.       Все равно она не сможет стать ему кем-то большим.

***

      — Вы не представляете себе, что для меня делаете! — Рафаэль чуть не кинулся в ноги Теду с Лизой, когда они вернулись в палату. Удержался, но по глазам было видно — готов целовать им руки, и от этого Тед чувствовал себя еще хуже. Лучше бы он ввел вакцину бездушному овощу, овощ бы не смотрел на него с благоговейной отчаянной надеждой. Овощ бы молча умер, не испытав по этому поводу никаких эмоций, и никто бы по этому овощу не плакал.       — Но почему я не превращаюсь? — вдруг растерялся Рафаэль.       — Если обращение произошло во время полнолуния, человек не превращается. Только в следующий раз, — сказала Лиза. — То, что вы заражены, я узнала по анализам.       — И вы не могли ошибиться?       — Даже дилетант бы не ошибся, а я профессионал, — голос Лизы прозвучал холодно.       — Oh, pardonne moi, — спохватился Рафаэль, подписывая протянутые ей бумаги, где давал согласие на участие в эксперименте. — Я не хотел вас обидеть. Но надежда умирает последней, так?       — Да, — процедил Тед, закончив набирать шприц. Сделал знак Лизе — она включила диктофон, заговорив:       — Великобритания, Лондон, госпиталь имени святого Мунго. Четыре часа тридцать две минуты утра. Целители Эдвард Люпин и Лиза Дарлинг. Экспериментальное вакцинирование Рафаэля Лавуазье, диагноз — ликантропия, первые сутки заражения.       Первые сутки. Что, если есть разница между зараженными давно и только что укушенными? Тед усилием воли отогнал сомнения. Если он станет убийцей, то во имя благого дела, а не из прихоти.       Притихший Рафаэль вытянул руку. Тед выдохнул через нос — и ввел вакцину в его кровь.       — Четыре часа тридцать четыре минуты утра, вакцина введена, — сказала Лиза и выключила диктофон. — Ждем десять минут, и я делаю повторные анализы, — сказала она обычным голосом, не механически-многозначительным.       — И за эти десять минут я могу умереть? — спросил Рафаэль. Без дрожи, почему-то деловито.       — Можете, — ответил Тед.       — Тогда… я могу попросить вас об одолжении? Если здесь найдется какой-то музыкальный инструмент… любой… хоть детский барабан… дайте мне его, s'il te plaît, — попросил Рафаэль. — Если мне придется умереть, я хотел бы напоследок сыграть.       — Вы не поверите, — улыбнулась Лиза. Взмахнула палочкой, — Акцио, скрипка и смычок!       — Mademoiselle, vous me sauvez encore! — вскричал Рафаэль, бережно принимая инструменты из ее рук.       — Откуда это у нас? — удивился Тед.       — В отделе недугов от заклятий лежит скрипач, — шепотом ответила Лиза. — На него навели сильную порчу, еще месяц будет выкарабкиваться, а заниматься музыкой ему нужно. Потом верну обратно.       Встав с кровати, Рафаэль взял скрипку, принял нужную для игры позу, поднял смычок. Первые звуки были тихими и нежными, после стали громче, но нежности не утратили. Рафаэль Лавуазье играл полнолуние; иначе Тед сказать бы не мог, и наконец понял, почему тот не сумел бы играть даже в его преддверии, когда у диска не хватает мизерного края, так, что сразу и не понять, полнолуние это или нет — эта музыка подходила только настоящей полной луне. Звуки ласкали, волновали, будоражили, звали куда-то… Это была волшебная мелодия, полная безумной надежды и отчаяния, струны пели, плакали, стонали…       — Простите, — виновато вклинилась Лиза. — Я возьму вашу кровь. Как вы себя чувствуете? Говорите обо всем, даже если симптомы кажутся вам незначительными.       — Oh, oui, oui, mademoiselle! — засуетился Рафаэль, аккуратно отложив скрипку и снова протягивая руку. — Я чувствую себя прекрасно, ничего не болит, никаких недомоганий!       — Четыре часа сорок семь минут утра, — закончив сбор крови, она включила диктофон. — Анализы взяты целителем Дарлинг. Пациент не показывает внешних отклонений от нормы и не жалуется на самочувствие, — она поднесла микроскоп к алой бусине крови. Тед напрягся, припоминая все известные ему молитвы, но на ум не шла ни одна, кроме слова «пожалуйста». Рафаэль заломил руки.       — Четыре часа сорок восемь минут утра, — проговорила Лиза. — Анализ закончен. Вируса ликантропии в крови…       Тед замер.       — …не обнаружено, — договорила Лиза, выключая запись.       Рафаэль громко зарыдал, уронив голову на руки. Живой и здоровый, полностью здоровый, вируса ликантропии не обнаружено, неужели получилось… Отвернувшись, Тед сжал кулак, впиваясь ногтями в ладонь, приказав себе не радоваться.       Еще было время, чтобы все пошло наперекосяк.