Дочь зла

мы пойманы там, где пришла весна

мне страшно. мне странно

так пой, моя

темная сторона

изнанка

♫ Немного Нервно — Изнанка

      В отличие от Самайна, непосвященным Белтейн кажется светлым праздником, началом лета, временем свободной и ничем не ограниченной любви, танцев и веселья. День плодородия, день расцвета природы и начала лета, ночь безумных плясок и удовольствий, о чем наутро никто не вспомнит.       На самом деле в Белтейн часто происходят ужасные вещи, и со смертью этот день связан так же тесно, как и Самайн, и граница миров истончается так же. Разница лишь в том, что Самайн начинает темное-зимнее время года, когда умирает большое солнце и рождается малое, а Белтейн открывает светлое-летнее время, что значит смерть малого солнца и рождение большого.       Так же часто в Белтейн происходит что-то великое. Значительное. Важное.       «На Белтейн ты будешь знать все», — говорил Кадм. Он же предсказал Лили великое и ужасное будущее.       Так что же это за будущее? После ряда других знамений в рыжую ведьмину голову закрадывались подозрения, что речь шла не только о квиддиче, хотя она пыталась объяснить себе все, как могла: в ней много темной магии, потому что она последний потомок сильных темных волшебников, ей снился сон про Теда и себя-принцессу, потому что она слышала музыку Рокси, многое из случившегося с ней за последние полгода было заслугой (виной) любящего предка, ныне в обличье тролльего зайца видимого ей одной по их общему желанию. Ни родители Лили, ни профессора Хогвартса, никто не увидел бы его без его желания — Салазар даже в качестве духа намного превосходил их в магической силе.       Пасхальные каникулы закончились, и они вернулись в Хогвартс — Лили вместе с предком, который жаловался, что ради присмотра за внучкой вынужден торчать в опостылевших за столетиях стенах еще пару месяцев, Луи — без любви к кузине, а остальные — с волнением перед экзаменами. Лили не волновалась; в сравнении с другими ее проблемами экзамены меркли и казались детской игрой. Она все знала, все выучила, она могла выполнить любые чары, и Кубок Школы по квиддичу также достался бы Слизерину — уже решенный вопрос.

***

      Белтейн был выходным днем, неважно, выпадал ли на воскресенье. Старшекурсники в этот день могли посещать Хогсмид, а также — Запретный Лес, что было единственным временем в году, когда ограничения снимались. Под их страх и риск; опасные черномагические ритуалы профессора отследили бы вредноскопами, но кроме того, существовало множество добрых ритуалов, которые ограничивать никто не хотел. Эту практику, ранее запретную, ввели через два года после гибели Волдеморта, когда не было никакой видимой угрозы стабильности магического мира. Внедрение старых традиций создавало баланс вместе с внедрением в Хогвартс технологий; в противном случае от присутствия гаджетов школа рисковала ослабеть магически.       Раньше в Белтейн Лили гуляла по Хогсмиду с кузинами, а вечером они сначала вместе плясали на поляне в Запретном Лесу вокруг Майского дерева (не только слизеринцы, в Майскую ночь стирались все грани, и факультеты, прежде разрозненные, были едины, неважно, где ты учишься и какой чистоты твоя кровь, важно одно: ты маг), а после Лили уединялась, проводя собственные ритуалы. Кто-то искал уединения для других вещей, но об этом никогда не говорили — не принято. Не запрещено, но какая разница, кто с кем поддался страсти? Ведьмы прекрасно знали, как избежать нежелательных последствий.       Двадцать девятого апреля все забыли об экзаменах и уроках, бурно обсуждая за завтраком грядущий праздник.       — Пойдем по магазинам? — Рокси подергала задумавшуюся кузину за рыжую прядь. — Эй, Земля вызывает Лили! Пойдем завтра шопиться? Роуз? Ты как?       Наклонившись к сестрам, Роуз многозначительно шепнула:       — Мне нужно платье.       — Платье? — оживилась Рокси. — Для вечеринки? Стой, Роуз, ты хочешь сказать, что?..       Роуз с тем же многозначительным видом метнула взгляд в сторону Скорпиуса Малфоя, который болтал с Эдмундом Гринграссом.       — Да ты что! — Рокси накрыла рот ладошкой. — Ну ты даешь!       — Только не говори ничего! — сердитым шепотом приказала Роуз. Рокси молча продемонстрировала, как запирает рот на замок, и снова дернула Лили за рыжий локон.       — Эй, так ты с нами?       — Я подумаю, — чуть раздраженно ответила Лили. Ей не хотелось никуда идти с кузинами — она все еще любила их, но отдалялась и от них, ощущая, как медленно между ними разверзается пропасть. Они были обычными девчонками, даже если в их жилах и текла кровь древних родов вплоть до самой Хаффлпафф. Они думали о нарядах, косметике и парнях, они были приземленными и в каком-то смысле ограниченными… и вполовину не такими сильными. Может, даже не на треть. Сила несет с собой одиночество не только в фильмах про супергероев. Сила — сама по себе означает одиночество, но не то, что вызывает страдание, ибо страдают те, кто не хочет быть один, а действительно сильные маги попросту не желают находиться рядом с теми, кого не считают равными.       Рокси и Роуз, Хьюго, Фред и Луи, Виктуар и Доминик, Молли и Люси, все ее кузены и кузины, тети и дяди, бабушка и дедушка, даже мама — все они не были ей равными. И Тед — тоже.

«Дьявольский цветок привлекает взор»…

      Над головой захлопали совиные крылья. Рядом с Лили опустилась ее неясыть Тадеуш, протянув хозяйке лапку с примотанным к ней письмом. Аккуратно отвязав его, Лили сдержала удивленный вздох — письмо было от отца.       Воспользовавшись тем, что кузины зашептались о мальчиках, она тайком распечатала его, пряча за чашкой кофе — не хотелось, чтобы видел кто-то посторонний. Будь письмо от мамы, Лили бы не скрывалась; Джинни принадлежала к семье Уизли, но Томас Бёрк принадлежал только ей.       У отца был очень красивый ровный почерк, он всегда писал зеленоватыми чернилами. От бумаги исходил горьковатый аромат его одеколона, и еще… Лили прислушалась. Письмо было заворожено, и она могла не прятаться — чужие взгляды соскользнули бы с текста, вздумай кто-то заглянуть ей за плечо, и этот кто-то тут же бы забыл о желании узнать содержимое записки.       Зачем такие секреты?       «Доченька, — писал Томас. — В последнее время мы с тобой мало видимся, и мне грустно из-за этого. Как насчет провести день Белтейна вместе? Кроме прочего, я должен сказать тебе кое-что очень важное. Чрезвычайно важное. Буду ждать у лавки «Борджин и Бёрк». Хорошего тебе дня, дорогая!»       Он хочет сказать ей что-то чрезвычайно важное?       На Белтейн?..       Лили охватило нетерпение до покалывания в кончиках пальцев. Тайна почти открылась ей, та самая великая и ужасная правда, которой она боялась и которую желала… а что, если отец просто хочет сказать, что намерен купить лавку, чей покойный хозяин наверняка был не однофамильцем его, а родственником, и предлагает Лили стать ее формальной владелицей? Это важно, и это хорошо, но как же это было бы скучно.

***

      Заснуть Лили смогла только благодаря снотворному зелью, и благодаря ему же проснулась выспавшейся и отдохнувшей, проведя ночь без снов. Весь Хогвартс был охвачен цветением; за одну ночь профессора и домовики превратили его в чертоги самих Майских Короля и Королевы — вместо цветочных гирлянд прямо из стен росли настоящие ветви вишен, слив и прочих деревьев, что находились в цвету, с потолка свисали ивовые лозы, вверху порхали созданные заклинанием «авис» птицы, оглашая школу щебетом, и разноцветные яркие бабочки. За завтраком, кроме обычных блюд, на столе присутствовали овсяные и медовые лепешки и сладкие булочки с клубникой. Несмотря на отсутствие аппетита, Лили заставила себя съесть несколько булочек — воспитание миссис Уизли выработало как в Джинни, так и в ее дочери установку: голоден ты или нет, а поесть нужно, чтобы не ослабеть, аппетит приходит во время еды.       «Прекрати так нервничать, — услышала она в голове мысли Салазара. — Я за милю твои переживания чувствую».       «Ты пойдешь со мной?» — подумала Лили. Такой способ общения был куда проще, но, как объяснил ей предок, это возможно между ними двумя лишь потому, что он был и оставался великим мастером Легилименции, а его нынешнее состояние бестелесного духа вкупе с их тесной кровной связью создавала между ними некий телепатический канал.       «Я везде пойду с тобой, — серьезно ответил Слизерин. — Но тебе нечего бояться.»       «Конечно, нечего, я же иду гулять с папой, а не с каким-то злодеем», — мысленный смех прозвучал так же натянуто, как мог бы звучать реальный. Салазар промолчал.       — Лили, ты готова? — позвала ее Рокси. О них с Роуз рыжая ведьма успела забыть.       — А? Нет, я не могу, — Лили нацепила виноватую улыбку. — Меня пригласили.       — Кто? — с обидой протянула кузина.       — Мой самый любимый мужчина.       Две секунды Лили наслаждалась произведенным эффектом: глаза Рокси широко распахнулись и вспыхнули пламенем любопытства, рот приоткрылся, и через миг та бы засыпала ее вопросами, воодушевленная чужими отношениями едва ли не больше, чем налаживанием собственных.       — Мой папа, — разочаровала ее Лили.       — А, — скисла Рокси. — Тогда приятно вам с дядей Томасом повеселиться.

***

      Лютный переулок ее кузены и кузины считали жутким. Особенное место, темное, где якобы почти в открытую до сих пор торговали запрещенными артефактами. Младшекурсники сюда не ходили, старшекурсники — в основном по необходимости, но все домыслы были не более чем городской легендой; если бы здесь вправду творилась хоть малая часть из вещей, обсуждаемых учениками Хогвартса, улицу давно оцепили бы авроры, а всех хозяев здешних лавок отправили бы в Азкабан.       В преддверии Майской Ночи Хогсмид цвел, как и Хогвартс, и Лютный не отставал. В здешнем полумраке, что царил даже в ясные солнечные дни, цветущие деревья выглядели особенно магически. У лавки «Борджин и Бёрк» острым зрением ловца Лили издалека увидела мужчину в строгом костюме — по теперешней моде маги часто одевались в маггловском деловом стиле.       Заставив себя не бежать навстречу, прыгая в объятия, как пятилетняя, она подошла к отцу спокойным медленным шагом, но обняла его крепко, прижавшись щекой к плечу и вдыхая знакомый горьковатый одеколон. Томас бережно погладил дочь по спине и поцеловал в макушку, прежде чем отпустить. Пристально всмотрелся в ее лицо, с облегчением улыбнувшись — не нашел никаких признаков переутомления.       — Хочешь сливочного пива? — спросил он. — Или тыквенного сока? Или чего-то еще?       — Тыквенного сока, — выбрала Лили. Она не хотела, но знала, что папе доставит удовольствие угостить ее чем-то. Томас галантно подал дочери руку, как если бы они были на светском рауте, но проводил не в обычный популярный в Хогсмиде паб вроде «Трех метел» или «Кабаньей головы». В Лютном переулке тоже были пабы. Совсем рядом с «Борджин и Бёрк» под вывеской «Сытый скелет» в подвальном помещении располагался уютный кафетерий, освещенный мягким светом свечей, со столами из дуба и стульями из ясеня. Как и везде, сегодня здесь цвели деревья и зеленели листья, и в аромат цветов вплетался душистый запах кофе и сладких булочек. Хозяин заведения, почему-то поприветствовавший их поклоном, в противоречие названию был полным и розовощеким.       Отодвинув стул для Лили, Томас помог ей сесть, сел сам и небрежно бросил ожидающему толстяку:       — Два тыквенных сока, будь добр, Шелби.       Переведя взгляд на дочь, он коротко выдохнул. Время пришло. Лили должна была узнать это сегодня, именно в Белтейн, но как она отреагирует — Волдеморт не знал. Всю ее жизнь он старался всячески подпитывать ее тягу к тьме, но, кроме него, ее окружало множество других людей, и Лили выросла настолько лояльной к магглам и полулюдям, что встречалась с сыном оборотня и полукровки-предательницы крови. Что, если она будет в ужасе? Или разозлится? Или возненавидит его?..       Шелби поставил перед ними хрустальные бокалы с ароматным тыквенным соком, украшенные листьями мяты. Еще раз подобострастно поклонился и удалился к барной стойке. На миг прикрыв глаза, Волдеморт опустил вокруг их с Лили столика барьер неслышимости — теперь, кто бы ни захотел их подслушать, обычным способом или магическим, услышал бы только банальную болтовню про экзамены, будущее и правила поведения, которых должна придерживаться юная леди.       Лили вздрогнула — заметила, не без удовольствия отметил Лорд. Заметила. Скоро она сможет делать так же.       — Папа?       — Лили, — голос предательски дрогнул. Чувства, доставшиеся ему в результате слияния душ, все же иногда мешали. — Мне нужно очень серьезно с тобой поговорить.       — О чем? — нервно спросила Лили, закусив губу. Безо всякой Легилименции Волдеморт мог угадать, что она боится разговора о Люпине… как будто его волновали такие мелочи.       — О тебе, — Лорд чуть склонил голову набок. — Как твои успехи в магии?       — Я почти уверена, что сдам Т.Р.И.Т.О.Н. как минимум на десять «Превосходно»… — начала Лили.       — Нет. Я не имел в виду учебу, — мягко перебил ее отец. — Я имел в виду магию. Вне школьной программы.       — Я…       — Будь со мной честной, дорогая.       Лили набрала воздуха. С кем еще она могла поделиться этим, как не с отцом? Кто еще мог так хорошо ее понять? Она принялась рассказывать, не тая ничего: про свои эксперименты в любовной магии, про амулет невидимости, про знакомство с Кадмом и Салазаром, про руну Хагалаз, про свои сны, про тролльего зайца, про неудачу с очищением в Имболк, про попытку поднимать инферналов… Отец слушал молча, не перебивая, и в его темно-зеленых глазах светилась гордость.       — И еще, когда я впервые говорила с Кадмом, он сказал, что я узнаю на Белтейн что-то важное, — закончила Лили. — И ты так сказал. Что это — важное? Что я должна узнать?       — А какие у тебя есть предположения? У тебя самой? — заинтересовался Волдеморт.       — Ты же не собрался купить «Борджин и Бёрк» мне в подарок?       — Что? — он фыркнул. — Нет. Но если ты хочешь, то куплю. Еще варианты?       Лили до боли закусила щеку изнутри.       — Рассуждай вслух, — предложил Волдеморт. — Любой маг должен уметь анализировать информацию и делать выводы, и ты умеешь это блестяще. Как и многое другое.       Криво улыбнувшись похвале, Лили побарабанила пальцами по столешнице.       — Кадм говорил мне, что я его потомок и называл меня «дитя змей». Также выяснилось, что я — внучка Салазара Слизерина. Соответственно, я — потомок Певереллов и Слизеринов, также нахожусь в родстве с Хаффлпафф, и с многими другими чистокровными, включая Лонгботтомов, Блэков, Краучей и Поттеров, — при упоминании последнего имени по лицу отца пробежала тень. — Во мне много магии. Очень много. Я ее чувствую, она плещется во мне, как сок в этом бокале, — Лили отпила глоток освежающего сладкого напитка. Облизала губы. — И я не раз получала пророчества о том, что буду великой. И что буду приносить несчастья другим… Пап, скажи, ты в родстве с Гонтами?       Гонты. Губы Волдеморта искривились в усмешке. Жалкие подобия чистокровных — дед, которого он никогда не видел, хотя носил его имя, безумный дядя, сгодившийся лишь на то, чтобы сгнить в Азкабане, глупая мать, влюбленная в маггла, настолько, что тратила на него драгоценное магическое зелье… Ему было противно думать о них.       — В родстве.       — Твой отец был внебрачным сыном Морфина? — поежилась Лили. — Или Марволо?       — Мой отец был законным сыном, — слово «отец» в его устах прозвучало как ругательство. — И я тоже законный сын. Ребенок, родившийся в браке. Но Морфин и Марволо Гонты тут ни при чем. Я связан узами родства с другим представителем рода Гонт… с другой.       — С другой? — Лили похолодела.       — С Меропой.       — Но…       — Она была несчастной девушкой, нуждающейся в тепле. Ничего удивительного, что она, молодая, глупая и одинокая, открывшая в себе до того спящие магические силы, не имея никакой поддержки, решила соблазнить понравившегося ей маггла. В конце концов, Гонты, как и Певереллы, всегда стремились получать то, что хотели, — проговорил Волдеморт. — Если бы она не прекратила поить его Амортенцией, то они бы жили счастливо. Но она прекратила. Он очнулся, перестав быть ее марионеткой, ужаснулся происходящему и бросил ее, хотя она была беременна. Отец и брат Меропы были в Азкабане. Продав все семейные реликвии, эта дура умерла зимой в сиротском приюте, лишь успев родить.       — Близнецов? — с надеждой спросила Лили, вспоминая песню Вокалоидов.       — Нет. У нее был только один сын. Она назвала его в честь его отца и своего собственного — Том Марволо Реддл. Спустя годы он, не желая зваться в честь грязного маггла, косвенно виновного в смерти его матери, переставил буквы в имени и назвал себя иначе. Именем, которое волшебники десятилетиями боялись произносить вслух.       — Значит… — Лили сглотнула. — Мы правда в родстве с Волдемортом?       — Не мы, — поправил ее отец. — Ты.       — Что?       Если бы она стояла, то рисковала бы упасть. Мир поплыл перед глазами, но одновременно вмиг обрел цельность — детали головоломки сложились воедино. Пазл сошелся. Ужасная правда о ней, ее великое будущее, о чем говорило ей все, от рун до сновидений, и что она упорно отрицала, потому что это было слишком невероятно и абсурдно…       — Папа, ты же не хочешь сказать, что ты?..       — Ну же, дорогая, ты же не боишься произносить это имя.       — …Волдеморт? — одними губами шепнула Лили. Отец кивнул.       — Но как? Он… он мертв, — уцепилась она за свой последний аргумент. — Он убит. Его убил Гарри Поттер. Его крестражи уничтожили…       — Он не был таким идиотом, чтобы не предусмотреть подобный исход, — усмехнулся Волдеморт, намеренно временно говоря о себе в третьем лице. — Он понимал, что его крестражи ищут, и не мог защитить их все. Он был готов к проигрышу. Нападение на Хогвартс было отчаянным шагом, но на самом деле не последним ходом, а первым, открывающим новую игру. Ходом с короля. До этого Волдеморт сам, тайно от своих слуг, лично наложил Империо на одного из сотрудников Министерства — молодого, амбициозного чистокровного, у которого не было ни родных, ни жены или возлюбленной, ни детей. По приказу Волдеморта, в назначенный день и час этот человек провел ритуал, вследствие которого в его теле оказалось сразу две души. Более сильная душа подчинила слабую и поглотила. Второго мая тысяча девятьсот девяносто восьмого года, как и тридцать первого октября тысяча девятьсот восемьдесят первого, погибло только тело. Та омерзительная безносая и безволосая оболочка, уже сгнившая в земле.       — Мама… мама знает? — Лили пробрала дрожь, хотя в кафе было тепло. — Или ты… как Меропа…       — Разве твоя мама похожа на послушную чьей-либо воле марионетку? — вопросом на вопрос ответил отец. — Ты же прекрасно знаешь, как действует Амортенция и Империо. Джинни Уизли была одержима мной лишь раз. Именно это создало между нами связь, которая после переросла в нечто большее. Во взаимную любовь. Все это время она знала, кто я.       — Но она состояла в Ордене Феникса…       — Нет, она состояла только в Армии Дамблдора. Для Ордена Джинни была слишком юна. И она очень скоро перестала поддерживать позицию своих родных. Я приходил к ней во сне в своем молодом облике, каким она меня помнила, и мы много разговаривали.       — Ты промыл ей мозги?       — Нет, я открыл ей глаза. Она по своей доброй воле пришла к выводу, что я прав.       — Прав? Убивая?       — Нет… — Волдеморт поморщился. — Моя предыдущая политика была чересчур радикальной, признаю. Любое вмешательство в жизнь и смерть магглов может нести прямое нарушение Статута о секретности, а нарушение Статута о секретности коснется всего мира. Я ошибался в семидесятых. Мне казалось, я могу изменить мир целиком, но это не так. И не нужно. Гораздо проще править магглами из тени. Гораздо проще… править.       Править… Все снова сошлось воедино: отец баллотировался на пост Министра Магии, он займет этот пост, и тогда Лили станет… принцессой.       Лили — лилия. Цветок. Дьявольский цветок. Дочь зла.       Дитя змей.       — То есть, ты не намерен развязать Третью Магическую?       — Нет. Мне это не нужно. Я пришел к власти иным способом. К тому же, теперь мне есть, что защищать. Кого защищать.       — Но я слышала, что Волдеморт… что ты не умеешь любить?       — Я — не умел, но Томас Бёрк — умел. Наше слияние дало интересные результаты. Если честно, это оказалось приятно — любить кого-то и быть любимым, — признался Лорд. — Я не притворялся ни секунды, Лили. Ни единой секунды. Ты — мое главное сокровище. Моя главная драгоценность. Ты и Джинни, хотя не стану скрывать, что ты в приоритете, причем для нас обоих. Я убью за тебя и даже умру за тебя…       Лили нервно хихикнула. Волдеморт вскинул бровь.       — Н-ничего, — она запила рвущуюся наружу истерику глотком сока. — Я в порядке. Прости.       Не говорить же ему, что на то же самое ради нее готов Тед Люпин?       …Тед. Так вот почему мама запрещала ей говорить с папой о нем. Тед, сын героев Битвы за Хогвартс… который уже осуждает ее за то, что она занимается темной магией… что он скажет, если узнает, что она — дочь Волдеморта?       Если узнает.       Если.       — Ничего страшного. Твоя реакция вполне оправданна. Ты и так ведешь себя чересчур спокойно. Я ожидал злости или страха, — признался Волдеморт.       — Просто я догадывалась, — ответила Лили. — Не верила, но догадывалась. И в любом случае выходило, что мы в родстве. Только, согласись, это абсурдно, если не знать всего?       — Верно, — Волдеморт улыбнулся краями губ. — И что теперь? Ненавидишь меня?       — Нет, — ответила Лили тем же тоном, каким говорил он. — Я не могу тебя ненавидеть. Может быть, ты враг для всего магического мира… но не для меня. Для меня ты — папа. Мой папа, которого я обожаю, и это не изменится… Мерлин великий! — наконец, не в силах больше сдерживаться, она уронила голову на руки и заплакала.       Рокси давала ей послушать и другие песни Вокалоидов. Глупые песенки, сказки, созданные маггловской компьютерной программой… но какими же верными были их слова.

Если проклятым небом считают тебя,

В своих жилах ношу ту же проклятую кровь.

***

      Зажженный костер вспыхнул ярко, озарив темноту майской ночи.       В цветочной короне Лили не было привычных для Белтейна примулы, утесника и боярышника вперемешку с листьями орешника и рябины. Только лилии, нежные белые лилии; их сезон еще не пришел, но в парниках профессора Спраут можно было найти любые растения. Рыжие волосы свободно струились по плечам. Мантию Лили сменила на белое платье, сняла обувь; погода была теплой, можно было не бояться простудиться.       И как ей — ей! — бояться такой мелочи, как простуда?       И кого ей теперь просить о милости? Богов? Смешно. Как у нее могут быть боги? Дьявола? Тоже смешно. Она сама — дьявол.       Лилии в короне окутывали ее нежным и ярким ароматом. Лилии — символ чистоты и невинности. Лилии — символ смерти. Они уменьшают душевные страдания и отгоняют дурные мысли, а именно это было нужно ей сейчас.       Отовсюду слышалась музыка, Запретный Лес заполнили костры, танцующие, влюбленные, они хохотали, прыгали через огонь, сливались в страстных поцелуях и выбирали Майских Королеву с Королем, не зная, что единственная истинная Майская Королева здесь, одна, скрытая собственной магической завесой, и по щекам ее против ее воли текут горячие слезы.       Лили Луна Бёрк-Уизли. Даже ее имя — и то было ложью.       Она — Лили Луна Реддл.       Смехотворно — столь великий волшебник носил фамилию маггла… но если эта кровь и влияла на отца, то в случае Лили она попросту растворилась в другой, чистейшей крови.       И почему она плачет, ей нужно радоваться, нужно ликовать, нужно гордиться — кто еще из ныне живущих способен похвастаться такими предками? Такой силой? Таким могуществом?       Лили сердито топнула ногой и закружилась в безудержной пляске вместе с ночным весенним ветром.