Княгиня Ольга. Истоки.

Поздний завтрак в доме Вепря затягивается: после вчерашней попойки, что началась в таверне и продолжилась уже в стенах жилища вырванного из рук смерти купца, его спасители один за другим медленно выходят из своих комнат, похожие на оживших мертвецов — бледные, опухшие и с головой не на месте. Кухарка подаёт на стол холодный квас, свежеиспечённый хлеб и солонину — мясо и освежающий напиток приведут в чувство любого. Поэтому за какой-то час, наконец-то, вся троица бравых спасителей в лице Сверра, Ари и Бранимира уже собирается за одним столом с хозяином дома, не хватает лишь Ходуты, что ночью решил отправиться домой. Толстая рука купца тянется к ломтю хлеба и тут же нетерпеливо и взволнованно отправляет его в рот. Пусть привычка обжорствовать была с Вепрем с самого детства, глаза торговца воском и мёдом выдают внутреннее смятение и отражают страх, охвативший его с момента получения зловещих посланий. — Храбрые воины нашего великого князя, — приветствует он гостей почтительным кивком. — Вчера... состояние всех нас не способствовало длительным беседам, но сегодня... Сегодня я хотел бы попросить вас о помощи. Дружинники со смесью любопытства и настороженности останавливают свои взгляды на Вепре, который достаёт из кармана кусочек серой мешковины и разворачивает его содержимое прямо на столе. Наиболее впечатлительный Ари тут же давится квасом, остальные же просто прерывают свою трапезу — увиденное ими никак не способствует её продолжению. — Это, — лукавит он, утаивая, что серебро в мешочке вчера принадлежало не ему, а "подарок" в нём был присовокуплен к деньгам, — Я нашёл ночью в своей комнате, где храню записи о делах... Предполагаю, что это предупреждение о покушении на мою жизнь, и этот... вымогатель из переулка, он может быть не один вовсе. Он делает небольшую паузу, давая возможность осмыслить сказанное. И, самое главное — рассмотреть показанное. На невзрачной ткани, посреди тарелок с едой и кубков, лежит отрезанный человеческий палец. С бледной сероватой кожей, пожелтевшим ногтем и ставшей грязно-серой плотью вокруг места отсечения от своего бывшего владельца, он являет собой не самое приятное зрелище. Дружинники наклоняются над мёртвым перстом, их глаза сужаются, а лица — напрягаются. От вида такого мрачного дара даже у них по спине пробегают мурашки. Одно дело — видеть увечья и безжизненные тела на поле брани, но вот так, в чужом доме и посреди обычного, будничного приёма пищи — совсем другое. — Как я уже вчера говорил, расследование этого случая мы берём на себя, — суровеет Бранимир и с отвращением заворачивает окоченевшую плоть в её похоронный саван. — Сможем обсудить подробности? Что Вам известно о том вымогателе? — Угрожал сжечь мои склады, ежели не принесу выкуп. Лица его я так и не видел, помню только глаза — остальное он закрывает капюшоном да обмотанным вокруг носа тряпьём. Может, не хочет узнанным быть, а может... и вовсе изувеченный уродец какой-то, без щёк или ноздрей. — Этого мало, но уже что-то. Если он постоянно ходит выряженным подобным образом, то кто-нибудь обязательно видел его, — кивает Сверр. — Ещё какие-то приметы? — Нет. К тому же... Надо мне готовиться к дороге, сегодня братство собирается по поводу грядущей свадьбы. Сам воевода посетит нас, может, и ему удастся рассказать обо всём, — вздыхает Вепрь и продолжает есть. — Тогда Сверр для Вашей же безопасности сопроводит Вас, Вепрь, до самого Торга. А мы с Ари пока опросим домашнюю прислугу и всех, кто имеет доступ к комнатам, — заканчивает Бранимир. — Есть, кстати, кто-то из семьи? Дети, родители... — Жена моя, — улыбается дородный купец и смотрит на вошедшую в зал привлекательную пышку, что несёт на подносе чашу с водой для умывания и полотенца. — А вот и она, моя прелестница! Похмелье Ари как рукой снимает. На остальных дружинников смотрит такими же, как и несколько месяцев тому назад, лукавыми, ушлыми глазами она. А потом выражение лица девицы резко меняется, а сама она бледнеет и торопливо, резко ставит на стол принесённый поднос. Если это не злая шутка рока, если это не глупое совпадение и похожая как две капли воды на его возлюбленную барышня... То вот куда выдали замуж Милицу?!

* * * * *

Воевода вернулся за ней спустя час после того, как Олав снял свою личину и возвратил в дом посадника прежнюю дочь Эгиля, сменившую наряд конюха на один из подаренных ей ранее Богуславой хангероков и ожерелье из сердолика — единственное, что осталось от прежней жизни в Лыбуте. Вместе с Вещим Олегом они отправились в гавань на берегах Волхова, где на борту одного из кораблей гильдии и должна была состояться их встреча. Разумеется, по дороге хмурый и хладнокровный воспитатель Игоря обсудил с ней все её действия и то, как стоит держаться в обществе знатных, но всё же ниже по уровню, людей. Многие из слов воеводы оказались для варяжки в новинку, со многими она бы не согласилась, но поделиться собственными соображениями всё же решилась и получила утвердительный ответ — план будущей княгини был одобрен. И уже совсем скоро, поднявшись на борт небольшого судна и пройдя в трюм, она смогла как следует рассмотреть все пять "пальцев" той руки, что держала под своей властью всю городскую торговлю и защищала интересы остальных купцов. Кого-то эта длань карала и душила, кого-то — щедро осыпала серебром, иных и вовсе обманчиво ласкала и лелеяла. Вживую представители торгового братства оказываются во многом не такими, как в приукрашенных лестью или же завистью рассказах завсегдатаев новгородского рынка. Может прозвучать странно, но из всей разношерстной пятёрки больше всех для Ольги выделяется тот, кто кажется самым незаметным и маленьким. И маленьким — в буквальном значении этого слова. Едва ли сидящий за столом хмурый муж ростом был выше десятилетнего ребёнка. От этого какой-то противоестественной, отталкивающей казалась его большая голова с тёмными вьющимися волосами и бородой, серыми глазами без намёка на жизнерадостность и лицом, истерзанным морщинами, оспинами и шрамами — отпечатками непростой жизни карлика, благодаря положению поднявшегося выше тех, кто раньше смотрел на него сверху вниз. Обогатился этот человек с кривыми, непомерно короткими и непропорциональными голове руками, благодаря торговле самыми разными, порой поражающими воображение лекарствами и снадобьями: за счёт разветвлённой сети наёмников и агентов в его лавке можно было найти исцеляющие составы и предметы на любой вкус и кошелёк. Рог единорога, привезённый с далёких северных земель, святая для христиан вода из реки Иордан, пластинки и камушки с магическими рунами, кусочки разнообразных минералов и руд, части тел мёртвых людей и животных — одним словом, выбор был обширным. И это без таких пользующихся спросом средств, как возбуждающий мужскую силу настой из обожжённых костей счастливых супругов или же высушенных летучих мышей, которые, согласно поверьям, уберегут любую девицу от нежелательного приплода. Имя у торговца лекарствами и амулетами было под стать и внешности, и приносящему доход делу — Хрущ. Такой же тёмный, маленький, невзрачный как и сама букашка, он сумел подняться с самого дна и достичь небывалых высот в торговле диковинками. В корне отличается от карлика сосед справа, по сравнению с которым Хрущ кажется ещё тщедушнее и меньше. Высокий и плечистый лысый мужчина лет сорока, Владислав по прозвищу Вол — кличка прекрасно отображала его телосложение — в прошлом был одним из дружинников воеводы, а затем, разжившись за счёт своей службы состоянием, начал промышлять закупкой знаменитых саксонских клинков — уже в принадлежащих ему кузницах на окраине Торга воловы ковали завершали работу западных оружейников и превращали острые лезвия в полноценные мечи с рукоятями. И пусть цена за один такой клинок была высокой, приобрести подобный желали и заморские гости, и местные знатные мужи. — Рады видеть столь почтенных гостей в стенах нашей плавучей обители, — наконец нарушает молчание и обращается к стоящим посреди тёмного трюма Ольге и воеводе говорящий с акцентом мужчина преклонных лет с ярко-рыжими, почти медными волосами и бородой. Рейнеке — так его зовут — был зажиточным купцом родом из Готланда, чья торговая сеть распростёрлась паутиной по всем берегам Вирянского моря: в Трусо у него были свои склады с янтарём, который его сын сбывал в Саксланде и Хедебю. Сам же старый торговец на закате лет перебрался в Новгород и наладил в землях к северо-востоку добычу шкурок векш, куниц и бобров, которые затем отправлялись на запад. — И я рад приветствовать благородных господ купцов, — Вещий Олег расплывается в широкой улыбке. — Вижу среди вас и старых знакомых, и новые лица. Лана... примите мои соболезнования. Ваш муж возглавлял братство долгих двенадцать лет, его утрата — это горе не только для нас, но и для всего Новгорода. Вол довольно кивает бывшему товарищу; Лана же — красивая женщина лет тридцати-тридцати пяти в изящном шёлковом платке с пронзительным взглядом голубых глаз — опускает его и вздыхает: — В это время, нелёгкое для меня и всего братства, очень важны Ваши слова сочувствия. Благодарю. К моему счастью, нашлись те, кто ввёл меня в курс дел моего супруга, да и господин Вепрь управляется с податями и сборами так ладно, словно был рождён для этого. — Пусть твой Козводиц и здорово заправлял шайками наёмников, считать звонкую монету и барыши я действительно умею лучше, — хохочет дородный главарь купцов и с любопытством глядит на девушку, что всё это время стояла позади дяди Рюрика. — А это что за красавица, воевода? Не представишь нам? Неужто Даромила, дочь тво... — Нет, она, как и положено, в столице в своём тереме. А это... — мужчина выдерживает паузу, и Ольга делает пару робких шагов из-за его спины, прежде чем уверенно смотрит на каждого из пятёрки богатеев. — Это — Ольга, суженая нашего великого князя. — Не рассчитывал, что сумею увидеть Ваш прекрасный лик до самого торжества, но боги оказались щедры и одарили нас возможностью наблюдать его здесь, раньше всех — этим всем на зависть, — старым лисом не преминул сделать комплимент Рейнеке. — Так по какому поводу вы решили встретиться с нами? Обсудить приготовления к завтрашней свадьбе? — Можно и так сказать. Согласно обычаю, каждый из членов братства жалует молодожёнам богатые дары, а также, среди них, и то, чем сам на Торгу знаменит, — утвердительно заявляет воевода. — Вы, Вепрь... — несмело перебивает и встречается взглядом с Вещим Олегом варяжка, и, получив от старшего безмолвное разрешение продолжать речь, делает голос более звонким и громким. — Вы, Вепрь, как я слышала, держите чуть ли не весь новгородский воск и бортников под собой, да будет Ваша жизнь такой же сладкой и весёлой, как ставленный мёд. Пузатый купец расплывается в улыбке, однако на этом паточные речи будущей княгини не иссякают. Напротив, это лишь их исток, их начало. — В отличие от воеводы или Бранимира я не видела Вас с мечом в руках, Вол. Однако весь Новгород, Плесков и мерянские земли с Ростовом в изумлении от саксонской стали, что благодаря Вашим ковалям обретает законченный вид и служит на благо нашего государства. Пусть же будут дела Ваши такими же крепкими, а ум — острым! Суровый муж с лёгким удивлением вскидывает бровь и ловит на себе взор Вещего Олега, Хрущ же взволнованно сжимает губы и ёрзает на одном месте: к безвозмездному вниманию красивых девиц он не привык. — С Вами же, Хрущ, я знакома уже несколько лет, и довольно близко, — изящная рука с тонкими пальцами ложится на шею, на которой пожаром горит оранжево-жёлтое ожерелье из самоцветов, а сама девушка улыбается. — Через эти бусы из сердолика, которые мой отец когда-то приобрёл у Вас в лавке мне в подарок. Вы сказали ему, что это — талисман, отгоняющий несчастья и придающий мужество в трудные времена. Что ж, эти обещания оказались правдой, — тут Ольга на несколько мгновений пристально смотрит на самого воеводу. — Как только нашёл он приют на моей шее, все беды и напасти стали обходить его обладательницу стороной. Поэтому пусть сбываются все умения Ваших волшебных украшений и рун, и тогда потоку из покупателей не будет конца и края. — Ласковое слово слаще ягоды, госпожа, — смущается карлик и краснеет. — Отрадно слышать, что мой товар приносит удачу и будущей жене нашего достойного правителя. —Несомненно, — стараясь держать голову несколько горделиво, по заветам Вещего Олега, она всё же искоса одаривает тёплым взглядом серых глаз коротышку и переключается на рыжеволосого негоцианта с труднопроизносимым именем. — Рейме... Рейнеке, ваши меха радуют народ и украшают людей по всему свету, возможно, согреют они когда-то и мои плечи. Вам же желаю быть подобным тем, с кого ваши скорняки сдирают шкуры — хитрым как лисица, ловким как векша, трудолюбивым как бобр, но вдобавок удачливее всех их вместе взятых. Одна Вы, Лана, для меня — тайна, но я была приятно удивлена увидеть среди величайших купцов Новгорода женщину. Чем же Вы промышляете? — От супруга мне досталось весьма прибыльное дело и связи, — отвечает ей немного лукаво, с выражением себе на уме, Лана. — Козводиц занимался работорговлей, а его наёмники с северных берегов совершали набеги на земли води и суми, что окупались звонкой монетой на невольничьих рынках. Поэтому, согласно обычаю, от меня Вам достанется кто-то из челяди. Желаете девицу-служанку Ваших лет или же младше, чтобы обучить и воспитать под свои нужды? Здесь Ольга, до этого чётко следовавшая своему плану и не отступавшая от него ни на шаг, впадает в какой-то ступор: незнакомая большинству торговцев в качестве члена братства Лана, под упорным взглядом которой дочь Эгиля бледнеет и теряется, становится настоящим камнем преткновения. Безусловно, раньше она видела рабов: и во время хождения по волнам с отцом на корабле среди команды встречались те, кто были проданы из плена и теперь готовили пищу для моряков; иногда замечала она закованных в цепи, усталых и одетых в лохмотья невольников на рынках той же Арконы, Новгорода или Стариграда, однако всегда они были для неё чем-то, существовавшим вне её жизни, отдельно от привычного ей укладу. Да и откуда в крошечной Лыбуте было взяться кому-то с рабами, если даже в Плескове позволить такое себе мог разве что посадник и кто-то из зажиточных бояр? Владеть же человеком, а тем паче — ребёнком, словно скотиной, всегда казалось ей чем-то неправильным и противоестественным. — Именно об обычаях я и хотела с вами всеми поговорить, господа купцы, — не найдя, что сказать женщине с пронзительным взглядом, обращается к остальным Ольга. — Мы с Игорем... С будущим супругом моим, великим князем киевским, были бы чрезмерно признательны вам, если бы часть средств от подарков ушла на благотворительные дела. Князь желает, чтобы свадебное торжество стало праздником и пиром не только для наших высоких гостей, но и простолюдинов. Пусть таковым образом обычай чуть изменится, это пойдёт на благо всем жителям города. — Насколько известно мне, даже с сохранением обычаев на свадьбе присутствовала бы по меньшей мере одна простолюдинка, — ухмыляется Лана и бросает на Ольгу чуть брезгливый, чуть пренебрежительный взгляд. — Народная молва уже успела разнести весть по всему посаду и за его пределы, я... да и все мы, право, удивлены великодушным решением князя и Вашей смелостью. Разрушать порядки — дело рисковое. — Брать в свои бразды столь доходное и сложное предприятия мужа вместо того, чтобы выходить замуж с богатым приданым — отчасти тоже далеко от заведённых обычаев и устоев наших предков, — закипая на самом деле внутри от ярости, молвит в ответ спокойным голосом варяжка. — Значит, мы и в этом схожи — помимо красоты и острого ума, — одновременно и делает комплимент, и ставит на место собеседницу вдова Козводца. — В нарушении обычаев да устоев. Первая женщина в торговом братстве, первая простолюдинка в княжеских жёнах, а не наложницах. Мы живём в поистине любопытное время! - Если это не символ грядущего заката богов, то на вашем примере предположу, что подобные перемены — знак добрый, — вмешивается в превратившийся в перепалку разговор Вещий Олег и смотрит на вдову купца так, что Лана тотчас же замолкает. — Что скажете на предложение князя и просьбу его суженой? Супруга посадника уже подыскала на калачном ряду места, где готовы взяться за работу с вечера, если внесём предоплату. — Возражений не имею, — первым отвечает Хрущ, очарованный посетительницей их судна. — Я тоже, к тому же, порадовать князя и весь малоимущий народ — дело благородное, — вторит ему Рейнеке. Коли часть мечей и копий будут не только убивать, а кормить — я за, — кивает бывший до этого немногословным Вол. Все присутствующие устремляют свои взгляды на Лану, и женщина, будто нарочито оттягивая оглашение своего решения, наконец-то его озвучивает: — Призрение нищих простолюдинов и сирот — богоугодное дело. Разве могу я остаться в стороне и не согласиться? — Значит, — ухмыляется Вепрь, что встаёт со своего места за столом. — Единогласно. Пускай хлебники немедленно приступают к приготовлениям, все необходимые средства наше братство отправит во славу великого князя и его сердобольной избранницы. — Славно, тогда мы с будущей княгиней присоединимся к князю и продолжим все приготовления. — Воевода, у меня... — перебивает Вещего Олега главарь купеческого объединения. — У меня к Вам есть ещё один разговор, если, конечно, я этим не отниму время. — К несчастью, отнимешь. У меня несколько нерешённых дел с Гостомыслом, закончу наши с посадником обсуждения, проведём свадьбу — и тогда буду рад побеседовать о делах твоих. — Благодарю, — бурчит себе под нос Вепрь и вешает голову несолоно хлебавши. — Тогда там и встретимся. Надеюсь, торжество всем нам запомнится. — И мы с будущей княгиней — тоже. Столь же скоропостижно, как и явились, Олег со своей спутницей покидают корабль и отправляются назад в ставший для них приютом дом посадника. А несколькими минутами позже сидящий напротив судна на одной из бочек под соломенной крышей мясницкой лавки Сверр наконец-то дожидается своей очереди: с корабля на твердь спускается и Вепрь, для охраны которого он был приставлен. И не один, а в обществе что-то горячо обсуждающих с ним трёх мужей и одной прекрасной незнакомки.

* * * * *

Мерцающее пламя свечи отбрасывает тёплый отблеск на бревенчатые стены горницы и лежащего в своей постели богатыря. Ходута наконец-то пришёл в себя, но как будто не до конца, не полностью: какая-то часть его спутанных и беспорядочных мыслей всё ещё находится в болезненной горячке. Пусть жар и спал, чувствует себя сын Гостомысла неважно. Вошедшая в его обитель девица на мгновение кажется ему очередным лихорадочным наваждением, но, судя по негодующему выражению прелестного личика, этот визит оказывается реальным — в его снах она куда добрее и ласковее. В руках у Забавы поднос с дымящейся похлёбкой, пара сухарей и тёплый отвар. Тот самый, от которого на зубах скрипит что-то противное и хрустящее. Тот самый, что вытащил его из беспамятства. — Эй, увалень! Я принесла тебе немного еды. Это не самое паршивое с нашей кухни и должно помочь тебе восстановить силы. Посадников сын поднимает голову, и его усталые глаза встречаются с сердитым взглядом Забавы. Он пытается улыбнуться, но лишь морщится от боли. — Спасибо. Твоя доброта значит для меня больше, чем ты можешь себе представить. — Моя доброта значит, что я не успею вовремя сделать всю работу там, внизу. Но ты, кажется, недостаточно выздоровел, чтобы надеть передник и пойти разносить хмель по столам этих пройдох и шарлатанов. Дочь Задора садится на ложе великана, ставит поднос себе на колени и вздыхает. Девица берёт миску с похлёбкой и осторожно подносит её к губам Ходуты, следя за тем, чтобы он не напрягался: каждое движение всё ещё отдаётся болью в повреждённой руке. — Осторожным будь. Варево горячее, если ещё и обожжёшься — дольше отсюда не выйдешь. — Может, моя задумка в этом и заключается? — не сводя глаз с лица собеседницы и любуясь ей, отвечает он, не подумав, и тут же оказывается под прицелом сердитого взгляда девицы. Тепло от похлёбки — или присутствия трактирщицы? —- распространяется по всему телу витязя, облегчая боль и принося успокоение. — У тебя золотые руки и сердце, Забава. Не знаю, как бы я без тебя выжил. — Золотыми они станут благодаря перстням да браслетам, когда ты заплатишь мне за все потраченные время и силы, — бубнит она себе под нос и бережно вытирает полотенцем испачканные супом губы молодца. Дальше девица достаёт небольшую плошку с тёплой водой и мягкую тряпицу. Опустив ткань в воду, она выжимает её, а затем заботливо вытирает пот с лица постояльца. Своими прикосновениями дочь Задора не только очищает его телесные раны, но и будто стирает тяжким грузом лежащие на душе думы и переживания. И пусть каждое её слово колет десятком острых иголок, каждое действие говорит о нежности и заботе, а всякое её касанием становится бальзамом для раненого тела и духа Ходуты. — Иногда в самые тёмные времена нам открывается самый яркий свет, — произносит молодец и робко, несмело, берёт хрупкую руку девушки в свою грубую ладонь и зажимает её там. Их глаза встречаются, и на мгновение время замирает. Они обмениваются коротким, но многозначительным взглядом... и Забава встаёт со своего места, очами метая громы и молнии в сторону юноши. — Пора мне за работу взяться. А что до тебя — ежели ещё раз учудишь что-то похожее, то в похлёбке своей найдёшь не грибы да репу, а корень болиголова! — Коли погубишь меня — то как же я уплачу за все долги свои? — смеётся Ходута вслед хлопнувшей дверью красавице, что не находит, что ответить, и убегает прочь на первый этаж отцова заведения.