Княгиня Ольга. Истоки.

Вечером прибытия дружины в Новгород В самом сердца шумного Новгорода, напротив Торга, на одной из узких улочек таится скромная, но всегда оживлённая от разноголосицы посетителей таверна. Известная местным жителям и гостям города как "Пьяная Овечка", она была прибежищем для усталых путников, шумных выпивох и любопытных искателей приключений, недостатка в которых северная "столица" Руси не знала. Молодой мужчина исполинского роста с широкими плечами нагибается, дабы не удариться о косяк темноволосой головой, и переступает порог тяжёлых деревянных дверей. За ним его мгновенно обдают, встречая и приглашая к столу, ароматы жареного мяса, пива, дешёвого вина и потрескивающих поленьев в очаге. Тускло освещённое убранство таверны украшают грубые деревянные балки и стены, увешанные выцветшими шкурами и головами добытых когда-то на охоте животных. Громкие звуки весёлых песен и удары кружек друг о друга разносятся по залу, отвлекая внимание от разговоров в потаённых уголках или выданных кем-то спьяну секретов. Прибывшие в город с берегов Вирянского моря мужчины и женщины, одетые в льняные туники и кожаные штаны, сидят, сгрудившись вокруг крепких дубовых столов, их нахмуренные брови и обветренные лица точно в пору беседе о долгих странствиях по пути сюда. Чуть поодаль местные купцы ведут оживлённые переговоры с полным, напоминающим хитрого кота, широконосым карелом с белёсыми ресницами и бровями, что достаёт из корзины блестящую шкурку куницы и хвастает ей перед торговцами, набивая цену свой пушнине. У очага, несмотря на летний вечер, отдыхают вечно мёрзнущие старики. Пусть в их дряхлых руках уже не было той молодецкой удали, чтобы уверенно держать палицы или тяжёлые мечи, для игры в кости они вполне годились! За потёртой стойкой стоит сам хозяин заведения известный как Задор, грузный черноволосый мужчина лет пятидесяти с кустистой бородой и лихим блеском в глазах. Умелыми руками он подаёт такой же обладательнице тёмной шевелюры, одетой в фартук, подносы с наполненными чашами и ароматными свиными рёбрами, запечёнными с кореньями. Девица взором следит за перстом своего отца — тот как раз показывает на компанию из троих витязей, что заняли стол у окна. Лысый воин с окладистой белоснежной бородой высоко поднимает свой кубок, и его пенное содержимое тотчас выплёскивается за бортик. — За нашего сбившегося с пути товарища, — с печалью провозглашает Ари низким голосом. — Пусть он обретёт покой и наконец-то отыщет место для себя в это мире. И что дёрнуло его так поступить с тем воришкой... Два других дружинника, Сверр и Бранимир, торжественно кивают, в их уже нетрезвых глазах блестят непролитые слёзы. Вслед за товарищем они поднимают свои кубки; янтарное пиво вздымается и плещется, когда удар деревянных кружек друг о друга эхом разносится по таверне, привлекая внимание прочих гостей. — За нашего дорогого друга, — произносит хмурый Бранимир. — Воина, которому не было равных в дикой ярости и храбрости. Пусть память о нём живёт в наших сердцах и рассказах о ратных подвигах! За их столом на мгновение воцаряется тишина: воины задумываются о своём потерянном соратнике. Воспоминания о битвах, в которых они сражались бок о бок, обрушиваются на их головы как холодные волны северного моря во время бури. Они вместе сражались, вместе проливали кровь, вместе веселились и теперь так же, вместе, подобно братьям, скорбели — но уже без него. Долговязый обладатель копны светлых волос с мелкими косами, самый молодой из троицы, делает глоток из своей чаши последним, его голос был наполняется смесью скорби и решимости. — В честь нашего заблудшего брата! Жив он сейчас или лежит в сырой земле, прежнего Люта с нами больше нет, — качает головой Сверр и опускает потяжелевший от хмельного напитка взгляд. — Будем нести его наследие дальше, владея мечом с той же доблестью и честью, что и он. Они снова поднимают свои кубки, провозглашая тост в честь нерушимых уз товарищества и родной дружины, как вдруг Бранимир, слишком усердно занеся вверх кружку, случайно выливает половину её содержимого на проходящего мимо богатыря в богато вышитой льняной рубахе. Карие глаза великана (а было в нём почти три аршина!) вспыхивают негодованием, лицо искажается от досады, и он поспешно вытирает липкую жидкость с груди — чаша его терпения переполняется так же, как и кубок стоящего рядом дружинника, что мгновением ранее облил здоровенную детину. — Ты, неуклюжий старый остолоп! - с явным раздражением в голосе огрызается незнакомец. — Неужели ты не можешь удержать свой напиток дедовскими тщедушными ручонками, чтобы не расплескать его вокруг? Или сил тебе хватает только на то, чтобы совладать с тем, чем ты мочишься? Помутневшие глаза Бранимира расширяются от удивления, но опьянение не смогло унять его гордости. Наоборот, правая рука Вещего Олега от пива только распаляется, и с его губ срывается громкий задорный хохот. — Хахаха, мальчишка, считай, я тебя угостил так. Это было всего лишь немного пива, притом — отменного! Не стоит так злиться из-за глотка бесплатного пенного! Мокрый от напитка богатырь сильнее сжимает кулаки и вспыхивает от гнева пуще прежнего: — Да я сейчас собственными руками оторву тебе твои, что не могут удержать даже чашу! — Мои руки убили сотни противников, когда ты ещё пешком под стол ходил и не мог и двух слов связать, а лишь лепетал и ссал в кровать, — в ответ выдаёт Бранимир и скалится. — Для меня эти годы давно позади, а вот тебя очень скоро ждёт точно такое же будущее, как ты и описал, дед! Окружающие посетители таверны замолкают, всё их внимание сейчас приковано к назревающей стычке. Шёпот и переглядывания гостей питейного заведения заполняют воздух кабака, каждый гость, каждая пядь которого словно предвкушает кровопролитие. Тут в спор вмешивается пышногрудая дочь владельца, с громким звуком поставившая на стол троих дружинников их заказ — три полные пива деревянных кружки и огромную тарелку свиных рёбер со сладкими печёными кореньями лопуха. — Свои дела решайте за порогом, на улице. Только сначала оплатите всё выпитое и съеденное, а ты, — снизу вверх смотрит она на удивившегося такой наглости богатыря, — Для начала выбери себе чего-нибудь съестное, это не место для прогулок или драк, честной народ здесь набивает животы и веселится! А коли чешутся кулаки... дайте им волю в борьбе на руках! Бранимир хмурит брови, и сквозь пьяную поволоку в его глазах пробивается проблеск понимания. Мужчина наклоняется вперёд, косясь на не скрываемые даже плотным фартуком очертания грудей девицы, на что та со строгим взглядом показывает ему рукой в другую сторону, на его супротивника, пострадавшего от пролитого пива. — Ты говоришь мудро, красавица, — признаёт старый вояка, и в его словах звучат одобрение и даже... азарт? — А твоё предложение мне нравится. Что скажешь? Великан довольно кивает, а вот темноволосая работница, поймав на себе сердитый взгляд отца, зайцем бежит обслуживать остальных жаждущих снеди и хмельных напитков посетителей. Под стук посуды и кулаков по дереву и выкрики гостей питейного заведения хозяин "Пьяной Овечки" выходит вперёд, на его губах играет довольная улыбка: хлеба здесь всегда было впрок, а вот зрелищ недоставало. Задор, оправдывая своё имя, отвешивает поклон всем присутствующим и объявляет: — А чтобы подбросить немного дровишек в огонь желания победить, этот поднос на столе троицы достанется самому сильному в поединке за счёт заведения! Сверр, посмотрев на объём добра на подносе, присвистывает, но затем взгляд его оценивает уже телосложение соперника Бранимира, а сам скандинав хлопает веками: пожалуй, такой громадина мог осилить все яства и пиво самостоятельно без каких-либо трудностей и нужды в помощниках. В зале моментально воцаряется тишина: второй воевода и молодой богатырь пересаживаются за пустующий соседний стол и сцепляют руки на его краю. Толпа встаёт с насиженных мест и льнёт взглядами к месту их поединка, в предвкушении затаив дыхание и делая ставки. И по кивку хозяина таверны бой начинается! Вены на мускулистой руке Бранимира вздуваются, когда он напрягает все свои силы, сдерживая юношеский напор сидящего напротив витязя. На лбах обоих мужей выступают мелкие бисеринки пота, но упорству их можно было только позавидовать — никто пока не собирается сдаваться. Зрители этой забавы награждают обоих радостными криками и возгласами: воины борются за победу уже которую минуту! Круглое лицо мокрого от пива и пота великана искажается от боли, но его молодецкая удаль всё ещё кажется безграничной: пусть мускулистая рука и дрожит, но он не уступает оказавшемуся опасным соперником старику. Бранимир тоже краснеет и напрягается, когда от него преимущество то и дело переходит ко младшему борцу и того приходится сдерживать с удвоенной силой. Кажется, что само время остановилось, но толпа, как и сами сцепившие кулаки витязи, не успокоится, пока кто-то из них не вырвет победу из рук второго. Одни болеют за высокого и широкоплечего молодца, не сомневаясь в том, что тот одержит верх над старостью. Другие, преданные Бранимиру, в том числе Ари и Сверр, задерживают дыхание в отчаянной надежде на то, что опыт окажется сильнее безбашенной молодости. Наконец, спустя целую вечность, в карих глазах крепко сложенного витязя появляется хитрый план: он резко выворачивает своей рукой кисть соперника сверху вниз, ослабляет его хватку... и с победоносным рёвом ударяет предплечьем дружинника по столешнице, этим звуком оповещая всех о поражении старого вояки! Вся таверна взрывается разноголосицей из выкриков, рукоплескания и топота ног, а лицо Бранимира смягчается и выражает нескрываемое уважение к своему противнику. Он кивает молодцу, признавая его победу, а затем... очи опытного воина словно принимаются светиться изнутри. — То "готландский медведь" был, - ошарашенно произносит название изобретённого его товарищами приёма для борьбы на руках Бранимир и смотрит на соперника, при этом забавно шевеля ноздрями от удивления, словно обнюхивая того. — Им владели только Рюрик, Олег, Гостомысл-младший да я... — Бранимир?! — вскидывает левую бровь и хохочет победитель их схватки. — Так это ты, старый пень? Так иссох и поседел, что я и не признал! Ари и Сверр поочерёдно глядят то на своего старшего товарища, то на здоровенную детину, которому от силы было лет двадцать, явно не понимая, что между ними происходит. Они знакомы? — Сукин ты сын! — отхлебнув пива из кубка, в ответ смеётся старый дружинник и кидается обнимать богатыря. — Ходута, ты ли так вымахал?!

* * * * *

Под покровом затянувших небо непроницаемых серых облаков к добротному двухэтажному дому с внушительным садом медленно приближается сгорбленная фигура. Одетая в потрёпанные одежды, она ковыляет к тяжёлым воротам и останавливается неподалёку от них, тяжело дыша почти беззубым ртом и опираясь на ветхий посох. Помутневшими от прошедших лет голубыми глазами она заглядывает в щель: во дворе особняка никого нет, кроме одного человека. Не вьётся рядом с ним заботливая молодая мать, нет всегда озабоченного делами отца или пожилой няньки, нет оставившего ради забав брата, а значит, наступил подходящий час. Незаметно и неслышно старуха с длинными и спутанными седыми волосами подбирается поближе, и её взгляд неожиданно останавливается на семилетнем малыше с копной каштановых кудрей, что носится на деревянной палке по лужайке перед ведущими в дом ступенями, представляя, что оседлал бравого скакуна. Уголки рта женщины опускаются, потрескавшиеся губы дрожат, когда она поднимает узловатую морщинистую руку руку и неторопливо стучит в ворота. Раз — за смерти непокорившихся тогда мужчин. Два — за слёзы оставшихся без своих родителей детей. Три — за встретивших погибель рабами в тысяче вёрст отсюда её соплеменников. — Милый отрок, — шепчет она скрипучим как старые половицы голосом. — Будь добр, позволь мне войти в обитель твоего отца. Старуха перепутала склянку, мне нужно только и всего исправить эту досадную ошибку. Прискакав на своём воображаемом коне, любопытный мальчик с румяными щёчкам отпирает ворота и медленно открывает их. При виде безобразной старухи его глаза расширяются от удивления, но затем он, сжав губы, произносит: — Нельзя никого впускать из чужих. Так сказал брат. Женщина, наклоняясь к мальчонке, продолжает елейным голосом: — О, моё дорогое дитя, жизнь твоего отца висит на волоске. Я перепутала его лекарство с другим, и мне нужно исправить свою ошибку, пока она не навредила ему ещё больше. Да и разве чужая я? Старая лекарша уже которую неделю хлопочет над твоим батюшкой, разве забыл ты меня? Собеседник старухи хмурится, одновременно беспокоясь за своего тятеньку и боясь нарушить наказ брата. Знахарка, заметив его сомнения, зарывается жёлтыми пальцами в рваный плащ и достаёт оттуда маленькую, с толком сделанную игрушку — деревянную лошадку с кудрявой гривой из умело вырезанных завитушек. Лицо малыша тотчас же начинает сиять от радости, и очарование конём вытесняет всякий намек на подозрения. — А теперь, мой дорогой, — продолжает она пропитанным медовой сладостью голосом. — Возьми этот чудесный подарок и играй с ним, пока я не закончу своё дело, ведь такому славному воину как ты положен достойный жеребец. Не волнуйся, беды твоего отца скоро рассеются, как утренний туман. Моё варево исцелит его так же непременно, как рассвет каждый день поутру сменяет ночь. Пока мальчик сжимает в своих пальчиках крошечную лошадку и с любопытством рассматривает её, знахарка проскальзывает мимо него внутрь деревянного терема. Старуха ступает по богато украшенным знакомым коридорам наверх по лестнице, и с каждым шагом морщинистые руки знахарки всё сильнее дрожат от нетерпения. Дверь в светлицу со скрипом открывается, и сгорбив спину и шаря тусклыми глазами из угла в угол, карга наконец-то находит искомое и ползёт к стоящему на прикроватном столике хозяина этих покоев пузатому стеклянному пузырьку. — Кто народ свой не любит, того он и погубит, — почти неслышно шепчет травница то ли заговор, то ли просто озвучивает вслух собственные мысли. — Коли гости стали хозяевами, отведаешь ты моё варево. Достав из потрёпанных одежд точно такую же склянку, она меняет её местами со стоящим на столике пузырьком. Словно так и стояла она здесь раньше, словно никого и не было тут после того, как живущий в комнате муж со своей супругой покинули её после полудня. Выполнив свою задачу, старая карга так же тихо, как и вошла, выскальзывает из комнаты, не оставив никаких следов своего присутствия, кроме игрушечной лошадки, с которой увлечённо играет сейчас распластавшийся на мягком ковре трав малыш. Игрушечной лошадки, от которой всё ещё пахнет сыростью и прелой тиной.

* * * * *

Смеркается. Вепрь, невысокий и торопливый мужчина средних лет (и один из богатейших купцов во всём городе по совместительству), заканчивает семенить толстыми ногами в кожаных сапогах по пыльной дороге и наконец-то останавливается, всматриваясь в полумрак напротив. Узкий переулок, расположенный в стороне от полных злачных кабаков улиц, кажется, то самое место, где ему и назначили встречу. Едва только он ступает в тень, как тишину вокруг нарушает далёкий кошачий крик. На мгновение мужчина пугается и вскрикивает от страха, оглядываясь по сторонам в поисках источника беспокойства... и тут же чувствует на своём плече чью-то тяжёлую руку. — Я уже заждался, но, надеюсь, не зря, — обращается к нему хриплым голосом незнакомец, чьё лицо почти полностью скрыто капюшоном так, что виден лишь подбородок с редкими пушистыми волосками. Купец тотчас же оборачивается и облегчённо вздыхает: собеседник оказывается ему знаком, а сама их встреча, несмотря на сомнения и опасения Вепря, всё же состоялась. Опасливо окинув взором пустой переулок, торговец кивает и улыбается так, что теперь его упитанное лицо блестит не только от пота, но и белоснежной улыбки — редкого среди мужчин его возраста явления. — Принёс? — косится он на закутанного в плащ немногословного товарища, и лицо его начинает сиять, когда последний достаёт из кармана небольшой мешочек, внутри которого что-то звенит. Торопливо схватив его, купец открывает мошну и чуть ли не принимается истекать слюной от жадности: он ожидал серебряные гривны, искусные стеклянные бусы, шкурки куниц или драгоценности, но никак не редкие арабские монеты. — Дирхемы? Да у тебя губа не дура! Кряхтя как старый боров, Вепрь садится прямо на холодную землю и принимается считать одну за другой серебряную монеты, боясь, что и тут его могут обмануть. Впрочем, сверяться с количеством предложенных ему богатств в обмен на товар или услугу было у него в крови с самого отрочества. — Значит, подумаешь над моим предложением? Обещаю, что принесу столько же серебра после того, как смогу использовать твои склады, за которые не нужно платить пошлины! — чуть склоняется над ним принёсший взятку незнакомец. — По рукам? — Угу, дай только досчитать моё новое богатство, — бурчит под нос Вепрь и, внимательно приблизив одну из монет к лицу, щурится и замечает на ней неровный край. — Это что, обреза... Мгновенно занявший место за спиной купца незнакомец отточенным движением длани достаёт из кармана длинную и тонкую верёвку. Одной рукой в перчатке, подавляя возможный крик торгаша, он закрывает тому рот, а второй накидывает на скользкую жирную шею свою удавку. Шнурок моментально затягивается до предела, заставляя лицо Вепря стать ещё краснее и влажнее, как вдруг торговец, собравшись с силами, изворачивается и цепляется зубами в безымянный палец и мизинец нападавшего. От неожиданности душитель теряет хватку на несколько мгновений и стискивает от боли челюсти, а вот его жертва, жадно сделав глоток воздуха, что было мочи кричит в окружающий полумрак переулка: — Помогите! Убивают!

* * * * *

Ночь в таверне продолжает походить на шумное море, наполненное смехом, бурными разговорами и, конечно, волнами из пива, что захлестнули собой витязей с головой. Четверо мужчин, наконец, расплатившись с красавицей-работницей за более чем обильный ужин, с нетвёрдыми шагами и невнятными речами прощаются с ней и выходят за порог "Пьяной Овечки". — Значит... — тычет пальцем в грудь великана Ари, чей разум затуманен опьяняющим напитком настолько, что он едва выговаривает слова и язык его заплетается. — Ты... из рода Гостомысла. Мне покоя не даёт только... одна мысль. Почему их, Гостомыслов, двое? Дружинник показывает собеседнику сразу два пальца и, не удержавшись на ватных ногах, едва не падает, но оказывается подхвачен пришедшими на подмогу Бранимиром и Сверром. Последний закатывает глаза при виде перебравшего в очередной раз товарища и, сам будучи в приподнятом настроении от хмельного напитка, заявляет, многозначительно задирая подбородок: — Один Гостомысл — то старейшина ильменских словен, призвавший Рюрика, нет его уже в живых. Второй — нынешний посадник новгородский и отец Ходуты. — Есть ещё третий, — громко хохочет молодой богатырь, чем окончательно запутывает несчастного Ари, что забавно косит глаза. — Мой меньшой братишка, сын Гостомысла-младшего и внук — самого первого. Так уж повелось, что в каждом нашем поколении кто-то носит это имя. Смех Ходуты стихает, когда прохладный ветер доносит до четвёрки слабый крик о помощи, раздавшийся из соседнего темного переулка. Четвёрка мгновенно обменивается взглядами, и их затуманенные хмелем глаза проясняются, когда они понимают: эта просьба не терпит отлагательств. Не раздумывая ни минуты, они, воодушевленные благородными намерениями и недавно обретённой жидкой отвагой в крови, бросаются в переулок. Достигнув наконец источника звука, они напрягают зрение и видят в полумраке душегуба, который крепко сжимает горло беспомощной жертвы верёвкой. Тут же подвыпившая четвёрка кидается в бой. Грузный Ари с шаткой стойкой, устремившись на разбойника со всей силой, на которую были способны его неустойчивые ноги, замахивается кулаком... и целует грязную землю, потеряв равновесие и глотая пыль. Чуть лучше дела идут у Сверра: долговязый скандинав решительно бросается вперёд, пытаясь удивить злодея своей скоростью. Хотя его движениям не хватает ловкости, дружинник успевает нанести удар по спине преступника кулаком... вот только тот ещё сильнее затягивает свою удавку, отчего у купца из носа течёт кроваво-красная пена. — Я отпускаю его, — хрипит сквозь зубы душитель и внимательно смотрит на стоящих напротив посадникова сына и правую руку Олега, а затем на Сверра. — Вы отпускаете меня. По рукам? Бранимир хмурится и сжимает кулаки, но тут Ходута, увидев лицо жертвы окаянного убийцы, бледнеет и едва слышно произносит, не веря своим собственным глазам: — Вепрь?! Разом богатырь, обычно сдержанный и немногословный, закипает от ярости и вида страданий знакомого лица: то один из лучших друзей его отца, который нянчил витязя ещё мальчишкой! С напором живого тарана бросается он на злодея, словно забыв о своём опьянении, но тот оказывается пронырливее — и куда трезвее. Душитель бросает кашляющего купца и отпрыгивает в сторону, в его тонкой руке сверкает холодный металл кинжала. Отчаянно отступая, он наносит стремительный размашистый удар по Ходуте, и тот от боли отшатывается назад, орошая переулок багровыми брызгами крови. Разбойник ныряет в полумрак ночи, оставив своих жертв лежать на холодной земле. Бранимир тут же подходит к пунцовому, но переводящему дыхание толстому купцу, что полными страха и благодарности глазами смотрит на своих спасителей. Ари, с трудом придя в себя, чувствует дикую боль в голове; внимание Ходуты же привлекает мешочек с выпавшими оттуда серебряными монетами, что разбросаны по земле вокруг Вепря. — Сверр! — кличет самого младшего из дружинников Бранимир, не находя его взглядом посреди тёмных углов ночного города. — Сверр! Отправившийся в погоню скандинав его уже не слышит: слишком далеко уходит он, обуреваемый желанием расквитаться с коварным вором-душителем. Чувствуя, как у него колет в боку от перенапряжения, юноша всё равно не сбавляет темп, ведь пятки душегуба в лёгких кожаных сапогах сверкают так близко! Наконец, когда до злодея остаётся считанный аршин, он протягивает холодную от пота руку к его плащу и резко дёргает за плотную тёмно-серую, словно тени в окружающих подворотнях, ткань...