Значит, всё не так уж плохо на сегодняшний день

      Дорога к горному перевалу всё время шла вверх, иногда почти прямо, иногда — петляя без ясных на то причин. Холмы начали сменяться горами и скалами, приходилось шагать вдоль каменистых стен и пытаться не смотреть вниз.       Очередной подъём был преодолён, когда солнце село, оставив в напоминание желтовато-голубое свечение на западе. В это время отряд будто перешёл некую границу, пройдя под полуразрушенной аркой. В тот же миг стало понятно, что подьём этот — последний, дальше путь только вниз, и вниз же Таша посмотрела. Даже впотьмах зрелище заставило её забыть, как дышать. Далёкие скалы будто пытались разорвать небосвод, тянясь выше и выше, а почти под ногами раскинулась бездна, и казалось, что далёкий и близкий одновременно монастырь стоит на самом её краю, вот-вот обвалится, будет утянут в глубины кромешного ничего. Внизу, тем не менее, шуршали волны реки, и звук доносился эхом.       — Думаю, твой народ не обрадуется, что незнакомцы нагрянули к ним среди ночи, — предположил Уилл, намекая, что дальше отряд сегодня не пойдёт. Лаэзель, недавно решившая идти впереди всех, остановилась и развернулась, всем своим видом выражая недовольство.       — Не смей говорить, что ты решил ночевать здесь, на пороге спасения. Тут пройти всего ничего!       — И тем не менее мы весь день провели в пути, — стоял на своём Уилл. — Успели столкнуться с упырями, от которых досталось даже тебе, и если сейчас другие гитьянки решат, что мы не стоим их внимания, и атакуют, мы вряд ли выиграем себе даже несколько мгновений, чтобы попросить об аудиенции с вашими врачами.       — Густилями, — поправила его Лаэзель скорее из принципа. Потёрла бок, о чём-то задумавшись. Шэдоухарт вчера залечила ребро, которое сама и сломала новой глефой, но сегодня упырь ударил в то же самое место. Шэдоухарт предположила, что ребро могло треснуть вновь, однако Лаэзель, ожидаемо, не стала останавливаться, заставляя торопиться и весь остальной отряд. — Хорошо. Но как только встанет солнце, мы войдём в ясли и распрощаемся с паразитами.       Отряд проделал ещё несколько шагов, чтобы оказаться на достаточно ровном и в меру просторном уступе, на котором высились останки былых времён: несколько неполноценных стен, треснувшие и заросшие мхом да травой ступени, выстоявшая с мужеством колонна. Гейл, пока все расставляли палатки и подготавливали место под костёр, вспоминал, как читал что-то про обитель Розиморн, одно из мест поклонения Латандеру, заброшенное около века назад.       — Правда, — говорил Гейл, будто сам с собой, — нигде не говорилось, почему его забросили и что вообще случилось. Зато в той книге писалось, что его строили дважды, а устояла лишь вторая обитель, потому что первую даже закончить не успели — обрушилась раньше конца стройки из-за камнепада.       — Прелестная история, — урчал Астарион с другого конца лагеря, чтобы его все слышали. — Люди с таким упорством строят места поклонения богам, а богам та-а-ак плевать, что чуть ли не на каждом шагу стоит заброшенный и разрушенный храм. Селунэ, Латандер, то святилище недалеко от рощи друидов.       — Главное — не храм, а люди, строившие и служившие богам в его стенах, — говорила Шэдоухарт через плечо, прижав ладонь к рёбрам Лаэзель.       — Судя по количеству костей в стенах селунитского храма, даже на людей богам было всё равно.       — Ты гляди, кто появился, — шепнула Карлах Таше. Таська пялилась в язычки костра, слушая других, но не думая ни о чём своём, гладила по голове прилёгшего рядом Шкряба и совсем не ожидала, что кто-то нарушит этот покой. Карлах кивнула в сторону густых теней, пологом висевших над площадкой, к которой вела лесенка. Под этим пологом стоял Иссохший. — Мне казалось, что либо он уже не придёт, либо явится только в самый трудный момент. Не хотелось бы, конечно, оказаться правой в последнем предположении.       — Пойду спрошу, что да зачем. — Таша поднялась с прохладных плит, заросших и засыпанных землёй. Шкряб заскулил и очень осознанным взглядом вопрошающе глянул на Карлах, будто желая спросить: «Зачем она уходит?»       — Добрый вечер, Иссохший.       — Вновь пути наши свелись в одну тропу, — заговорил тот, и по спине Таисии пробежал морозец. Она и забыла, как он говорит. — Ты обыграла смерть, и жизней уцелело две, а не одна. Но поменялось много ли? Равны ль усилия и исход?       — Я просто выполнила свою работу. О равноценности чего-либо я не думала.       Иссохший промолчал. Таша не знала, что могла бы сказать ещё, не решалась уходить, но и стоять вот так напротив Иссохшего становилось неловко. Наконец он промолвил:       — Ослабшая душа, с которой мне встречу предрекали, становится сильнее с каждым днём. Ты и сама должна была то ощутить.       — Вы про Иситу? — Таша, хотя остальной отряд сгрудился у костра и вряд ли подслушивал, всё-таки понизила голос. — Я стала чаще её слышать.       — О том и речь веду. У чар есть срок почти всегда, и колдовство хозяйки тела не стало исключением. Однажды вновь она сим телом овладеет.       — Когда это случится, пусть вернёт меня обратно.       (Да не боись ты!)       Звонкий голос в голове, внезапно заливисто-радостный, заставил Ташу вздрогнуть.       (Нам надо только до Врат Балдура дойти, а там разойдёмся)       — Вот как? — вполголоса усмехнулась Таша, уперев взгляд в мыски сапог и украдкой глянув на Иссохшего, которого уж точно не волновали её разговоры с самой собой. — Может, объяснишь для начала, как... как вот это всё случилось? Как я оказалась в твоём теле? Почему?       (Ну, кхм... Помнишь наутилоид? Знаешь ли, очень страшно лететь с огромной высоты и не знать, далеко ли до земли. Я хотела куда-нибудь перенестись... или чтобы кто-нибудь меня спас, или, что совсем по-дурацки, чтобы вниз головой летела не я...)       — Погоди, ты... ты же понимаешь, что притащила меня из другого мира? — Ташу бросило в жар, а затем в холод. Исита не исчезала и всё-таки заговорила о чём-то существенном, но Таше не очень нравилось, к чему этот разговор шёл. — Как это вообще возможно?       (Ну, из Плана в План некоторые перемещаются без особых усилий, а перемещение через миры не намного сложнее. Особенно для магии)       — Это... нет, это бред... просто бред... — Таша схватилась за голову, натянула волосы. — Но это значит, что я оказалась тут случайно? Лишь потому, что ты не так что-то колдовала?       (М-м, вроде того? Ха-ха, прости... Если тебя утешит, то, возможно, случайная ты здесь не совсем на сто процентов, а процентов так на девяносто девять. Это же ты следила за моими передвижениями там, на иллитидском корабле?)       — Это меня не утешило ни на каплю, — буркнула Таша, слыша-чувствуя, как голос Иситы затухает, скрываясь в глубинах сознания. — Придумай, как вернуть меня обратно. Я не просила... об этом всём.       (Да, да, как и боги, всё чужими руками и наблюдать со стороны... Ладно, меня тоже не устраивает ситуация, но сейчас я ничем не помогу — а вот во Вратах Балдура у меня есть знакомые, с их помощью мы обе обретём, чего хотим. Нам просто надо дойти до Врат, договорились?)       — Нет, блядь, сяду и не пойду никуда — конечно же, договорились!       Исита не ответила, а чувство присутствия кого-то ещё исчезло. Таська вдохнула поглубже и медленно выдохнула. Исита всё же была не обычным эльфом-бардом, это точно, и осознание её способностей немного даже пугало. Может, Таша бы и сама смогла с силами тела провернуть магическое возвращение... однако от мысли об этом ей поплохело. Она же накосячит без подготовки, закинет себя куда-нибудь не туда. Нет-нет-нет, Исита это сотворила — пусть и расколдовывает.       «Может быть, ещё мог бы помочь Эльминстер? Он же убергигамегамаг?»       — Солдат Иса, всё хорошо? — Карлах сидела у костра вместе со всеми, и Таша подсела к ней, чувствуя двойную жару от огня и от тифлингши. Захотелось с горестным воем завалиться на широкое плечо Карлах, но Таша вовремя опомнилась, что для подобного ещё не время. — Что этот хмырь сухой сказал? Ты совсем кислая.       — Да ничего особенного, — отмахнулась Таська, натянув на лицо улыбку. — Он просто пришёл, как приходил раньше, на случай, если понадобится кого-то с того света вытягивать. О чём вы тут разговаривали?       Уилл начал рассказывать про то, как ноги привели его в амнский город Эшпурту, про орков и не задавшиеся переговоры, про осаду. Таша слушала, но иногда выпадала из рассказа, уходя мыслями к разговору с Иситой и Иссохшим. Им всем просто надо добраться до Врат, а там... там — проблемы, которые могут быть решены уже не Ташей, а Иситой, понадобится лишь найти её учёных товарищей. Всего лишь добраться до Врат.

У меня есть некоторые планы, которые исполнять лучше вдали от посторонних глаз.

Да, даже ты — посторонние глаза. Мне понадобится пропасть из поля твоего зрения.

Надолго ли? Хм, не знаю... Поверь, это будет стоить того, а ты просто сиди здесь, занимайся своими делами и не лезь в мои. Ах да, вместо себя оставляю...

      Таша вышла из транса и не сразу поняла, что произошло.       (Кажется, ты что-то из моей памяти выудила)       Исита не звучала по-злому, имитируя насмешливость, но Таша чувствовала, что хозяйке тела не очень приятно, что по её внутреннему миру тоже решили полазать. Будто это было разрешено только ей!       (Разговор с товарищем. Я после этого пустилась в путешествие, во время которого меня и стащили)       Голос звучал тише, гулко, к концу предложения вовсе исчез, и Таша даже не решилась позвать Иситу. Кажется, чары вновь перекрыли поток общения. Что за товарищ, что за план — может, однажды Таша это узнает. А вот хочет ли она взаправду это знать?       Ночь стояла прохладная, до перевала тепло будто нисколько не дотягивалось. Отряд почти всем составом ночевал в палатке, держа около спальников, под рукой, плащи. Сквозь ткань просачивалась голубая утренняя серость, которая царит незадолго до восхода. Сон стёрся начисто, и Таисия, повернувшись несколько раз в спальнике, выкарабкалась из него, накинула шаль, переступила через Шкряба и вышла из палатки.       Кусты старательно цеплялись за штанины, когда Таша выходила из зарослей, поднимаясь обратно к уступу и руинам. Над горами и обителью Розиморн раскинулось бледно-голубое небо с редкими пятнами облаков. Склоны и лес были закутаны в медленно стекающий в долину туман. За горными зубцами разгорался розовым и жёлтым рассвет. Таисия вспомнила, как братья будили её и тащили смотреть на горные рассветы — очень давно, а ещё невероятно далеко, в иномирной Черге. Сейчас Таша стояла и смотрела на небо, горы и очертания обители и не сразу даже заметила, что любуется красотами не одна. Почти на краю обрыва, чуть ниже места, где установили палатку, сидел Астарион. «Ей-богу, призрак заброшки», — пронеслось в Ташиной голове, после чего она всё-таки двинулась в сторону вампира. Она остановилась буквально в двух шагах от Астариона, но он так и не повернул головы, будто призраком здесь была она.       — Ну и? — всё-таки обратился к ней Астарион после непродолжительного молчания и бездействия.       — Я пыталась понять, ты меня игнорируешь или просто не слышал, как я подошла.       — О, золотце, не услышать тебя сложно.       Таше было даже почти полностью понятно, почему Астарион её весь день чуть ли не за пустое место считал. Видимо, показывал так, что обиделся за невнятную проверку совместимости вампиров и молозива. Таша села рядом, скрестив ноги и запахнув шаль поплотнее. Камень неприятно холодил зад.       — Итак, проясним: ты из-за молозива дуешься?       — Я? Дуюсь? — возмутился Астарион и дал петуха, что тут и без прямых признаний всё стало понятно.       — Не играй в спокойствие. И в то, что тебе всё равно. — Таша вздохнула, а Астарион чуть расслабился. — Ты говорил перед тобой не извиняться, поэтому не буду. И всё-таки — что именно не так?       — Что не так? — медленно повторил Астарион с явственным рычанием. — Например, то, что ты даже не сообщила сразу, что налито в стакане, или то, что не отстала бы, пока я бы не выпил — я прав? — или то, что тебе это нужно... зачем? Ради чего? Что ещё ты сделаешь со мной ради любопытства?       Кровь мёртвых крыс. Чужая воля, которой пропиталась каждая клеточка тела от волос до ногтей. Шрамы на спине, застывшие расплавленным воском. И будто бы что-то ещё, о чём Астарион не говорил и не давал мыслям передаться в чужую голову, но тень которых маячила и старалась связаться во что-то очень неприятное.       — Ты бы вряд ли стал пить молозиво, знай, что это оно, — спокойно произнесла Таша. — Но мне очень хотелось знать, где заканчивается понятие «кровь» и начинается понятие «еды».       — Узнала? — Астарион скрестил руки на груди.       — Вроде того. — Таисия скривилась, понимая, что эта шалость — капля в море исследования вампиризма.       — Зачем тебе это только? Неужели моя вампирская суть настолько тебя волнует? — Недовольный тон Астариона очень плавно перетёк в урчание на грани заигрывания. — Даже посильнее тифлингов, особенно тех, у кого в груди железка? Посильнее человека, отрастившего рога? Сильнее даже яйцекладующих гитьянки? Это же явно ближе твоей работе, чем...       — Гитьянки мне тоже интересны, но они сами могут многое рассказать, с ними работать полегче, чем с некоторыми вампирами, — с нажимом произнесла Таша.       — Мы точно говорим о гитьянки? Ты, кажется, сказала «полегче»...       — Лаэзель прямая, как лютневый гриф, — прервала Таська. — Это ты увиливаешь от ответов и не рассказываешь всего.       — И это мне говоришь ты, Иса? — Вот тут Астарион был прав, Таша признавала.       — Да. Поэтому считай, что вопросы о вампирской природе — это способ оттянуть время, когда нам придётся сознаваться во всём подряд. Я не хочу говорить о моём прошлом, ты — о своём, значит, сойдёмся на настоящем, где я спрашиваю, что чувствует вампир от удара палкой, а ты отвечаешь.       — Ты же не собираешься...       — Нет. — Таша ответила мгновенно, еле успев вдохнуть и заметив, как в глазах Астариона блеснуло настоящее опасение. — Но я не знаю, что может понадобиться для более полного изучения вампиров, потому что плана как такового у меня нет. Но, — повторилась Таша, — я буду предупреждать, если мне что-то от тебя понадобится. Поэтому надеюсь на сотрудничество.       — «Изучение вампиров», пф, это даже звучит бредово, — с насмешкой ответил ей Астарион. — Хотя охотники на монстров тебе явно спасибо скажут за пополнение их знаний.       — Я делаю это не для них.       — Тогда зачем?       — Просто интересно, — пожала плечами Таша, подумав совсем немного и осознав, что толковой цели у неё нет. Во всяком случае, нет пока, но из обычного интереса вырастало много и плохого, и хорошего — особенно хорошего. — Ты же зачем-то вчера пялился на сына Лизетт вместо того, чтобы разбудить меня. Да, она видела тебя ночью и рассказала мне.       — Вот же... — Астарион что-то проворчал, после чего сказал спокойнее: — Всего лишь хотел увидеть, ради чего было столько стараний и зачем мы столь надолго осели в Тревоке. В конце концов, это же просто ребёнок. Но и ты, и Лизетт — у вас столько этого счастья было на лицах, будто вы держали на руках... не знаю, что-нибудь посущественнее.       — Вряд ли для матери, которая ждёт ребёнка, будет что-то существеннее этого самого ребёнка. — Астарион продолжал смотреть на Ташу-Иситу с выражением невероятно кислым, и девушка почти без остановки продолжила: — Может, на тебя тоже когда-то смотрели так.       — Ты, кажется, не хотела ворошить прошлое, — напомнил Астарион, о чём-то будто задумавшись.       — Все были детьми — это очевидный факт, — развела руками Таша, — а уже потом милый младенец вырос в язвительного грубияна. — Таська вздохнула и добавила: — Или просто у язвительного грубияна была жизнь, которой не позавидуешь.       Астарион молчал и даже не улыбался, а Таша, завидев, что небо становится всё более светлым, поднялась и решила урвать себе ещё пару часиков эльфийского транса.       — А вампиры вообще мёрзнут? — спросила Таша напоследок.       — Возможно, нет, — повёл плечами Астарион, — а может, я привык к холоду ночи и подвалов.       Таисия посильнее завернулась в шаль.       

      ♪ ♪ ♪

      8 кайторна       В лагере новый гость — Воло. Оказывается, он пришёл сюда немного раньше нас и завалился спать в кустах неподалёку. Привёл его Уилл, он же защищал барда от Лаэзель — я бы тоже с неохотой верила человеку, который почти на голой земле спал, но ведёт себя бодро и весело с самого утра.       Может, у него где-то флакончик с чем-то крепким припрятан? Или чем там творческие личности увлекаются? Ну, помимо того, что желают залезть в чью-нибудь голову через глаз иглой.       С момента появления Воло в лагере было шумнее обычного. Он даже за едой не замолкал, расхваливая кашу — семья Бирнег щедро поделилась крупами — и виды обители Розиморн.       — Стоит мне начать думать, что я пережил достаточно событий и повидал тысячи мест и что меня уже не удивить, — вещал Воло, размахивая ложкой и вышагивая из стороны в сторону, норовя плеснуть овсянкой на Лаэзель или Уилла, — как тут же я оказываюсь в гуще невероятнейших происшествий! За прошедший райд случилось столько всего, что хватит на несколько песен — вы же тоже так считаете, Исита? — да таких, что придётся убеждать слушателей, что я ничего не выдумал. Потрясающе! Ах, а если я опишу это так: «И вот под небом, что раскинулось над старой обителью светлейшего бога Латандера, сидело восемь совершенно разных людей и верный пёс. Впереди их ждали трудный путь и свирепые соперники, но уныния и страха в их глазах не было и в помине», — как вам, Исита? Надо срочно это записать, надо...       — Сядь и ешь, пока эту овсянку не запихнули тебе в глотку насильно, — проворчала Лаэзель, чётко проговорив каждое слово, и на Воло это подействовало очень быстро, потому что он впихнул в себя сразу несколько ложек каши, проглотил — и продолжил болтать, прерываясь на еду ровно в те моменты, когда Лаэзель начинала вздыхать.       И вот под небом, что раскинулось над старой обителью светлейшего бога Латандера, было покончено с овсянкой, вещи распиханы по сумкам, а те оставлены в палатке. Воло и Шкряба решено было оставить в лагере — до того момента, пока Воло не выскочил вперёд отряда и наотрез отказался пропускать зрелище.       — Это не увеселительная прогулка! — негодовала Лаэзель. — Одно то, что в ясли войдёт кто-то из исстиков — это само по себе неслыханно, а тебе там делать и подавно нечего.       — Тут с Лаэзель я соглашусь, — поддержал Уилл, добавив поспешно: — Как гитьянки, она явно лучше понимает, что может вызвать недопонимание с обитателями яслей.       — Перестань обходиться такими ласковыми словами, — прошипела гитьянки. — Он сунется туда, откуда его никто не вытащит, доставит нам проблем, которых и без него хватает.       — О, поверьте мне, — сохранял радостный настрой Воло, — я буду тихим и незаметным, вы услышите только скрежет пера по бумаге. — Для демонстрации Воло что-то чиркнул в своей небольшой пухлой книжечке.       — Нет.       Этим Лаэзель объявила разговор законченным, обошла Воло и двинулась по дороге вниз, в сторону обители Розиморн. Отряд тоже не считал нужным тащить с собой ещё одного человека, из-за чего все молча согласились с Лаэзель и последовали за ней, оставив Шкряба и Воло следить за лагерем, который и так был защищён чарами.       А Таша в душе сильно сомневалась, что Воло так просто откажется от мысли проникнуть в ясли.       Тропа то пролегала почти над самым обрывом — шаг в сторону, и полетишь вниз, — то петляла между деревьями и зубьями скал, которые то и дело скрывали от глаз крыши обители. Однако спустя время дорога выпрямилась, и до здания оставалось преодолеть всего ничего, особенно в сравнении с пройденным путём. Ни следа гитов видно не было, в кустах не поджидала засада, да и драконьих теней в облаках не наблюдалось. Отряд успел расслабиться, Карлах решилась закидать Лаэзель вопросами о воспитании гитьянки и об Астральном Плане, Гейл же заинтересовался тем, что из себя представляет служение Шар, однако Шэдоухарт рассказывала не особо много из-за отданной богине памяти. Астарион топал рядом с ними, изображая полную незаинтересованность, однако не удержался от комментария:       — Отдавать себя богам настолько, чтобы по собственному желанию лишиться памяти — и ради чего, скажи на милость? Что тебе обещали за всё это?       — Это моя обязанность, — без вспыльчивости настояла Шэдоухарт. — Я служу госпоже Шар не ради наград, а потому что она моя богиня. Она говорит — я делаю, если же госпожа Шар посчитает, что я чего-то достойна и чем-то одарит меня — я приму дар, но и наказание от неё я готова принять с тем же почтением.       — Не убедила, — протянул Астарион. — Либо тебе что-то обещали, либо же угрожали. За просто так ничего никогда не делается.       Может, Шэдоухарт что-нибудь и ответила бы, но в этот миг весь отряд остановился из-за Лаэзель, которая вдруг встала в стойку и схватилась за рукоять меча. У дороги, притаившись в кустах малины, сидела женщина, вооружённая саблей и, видимо, бесстрашием, так как мгновенно вытащила оружие из ножен, заметив гитьянки и отряд в целом.       — Какая неожиданная встреча, — не без удивления произнесла женщина, которую Таша будто бы узнавала, но не могла вспомнить имя. — Мне казалось, тут кроме гитов никого и встретишь.       — Ты ещё кто такая? — задала вопрос Лаэзель, не обнажая меч до конца, но клинок красноречиво подмигивал серебристым бликом между ножнами и рукоятью.       — Всего лишь воин и немного исследователь, — очень осторожно говорила женщина, не показывая ни капли страха. Она неспешно опустила саблю и взялась за ножны, как бы намереваясь спрятать оружие. — Можете звать меня Эстер.       — И какими судьбами вы здесь, Эстер? — спросил уже Уилл, пока Лаэзель отпускала меч и немного расслаблялась. Буквально чуть-чуть.       — Я наблюдала за гитами. Одно сообщество во Вратах Балдура, к которому я принадлежу, очень заинтересовано... кое в чём.       — Ты шпионила, — перевела по-своему Лаэзель. — И что же так заинтересовало это твоё сообщество? Отвечай и не смей увиливать.       — Это немного не та информация...       — Наша соратница, — вклинился Гейл, прервав Эстер, — сама гитьянки, как вы могли заметить, и она очень обеспокоена, что кто-то может выведать тайны её народа — времена сейчас не самые приятные, сами знаете, каждый защищает своих, как может.       — Дела гитьянки всегда остаются делами гитьянки, — не то опровергала его слова, не то поддерживала их Лаэзель. — Незачем посторонним совать свои длинные носы, куда не просят. Так что тебе нужно было?       — Хорошо, хорошо, мне всего лишь нужно было треклятое яйцо! — сдалась Эстер. — Я уже пыталась договориться с гитами, обещала, что хорошо заплачу — но еле унесла ноги!       — Ты хотела забрать яйцо гитьянки? — Лаэзель почти не меняла голос, но в нём всё отчётливее звенела сталь, которая вот-вот могла зазвенеть в воздухе.       — Купить, за очень хорошую сумму, так-то! — заспорила Эстер. — И с ним бы ничего не случилось, если вас так это волнует — Сообщество блистательных позаботилось бы о яйце и вырастило бы гита в обычной людской среде, он бы ни в коем разе не пострадал.       — Ну, вряд ли кому-то было бы приятно продать своего ребёнка, — заметила Карлах со стороны. — Вам очень повезло, что вас не догнали.       — Ей повезло, что гитьянки не восприняли её большой угрозой и не прибили на месте.       — Судя по вам, вы все идёте в эти их ясли? — решила будто не обращать внимание на замечания в свой адрес Эстер. — Уж не знаю, зачем, но если так, может, если с вами будет гитьянки, вы таки спросите и пообщаетесь с обитателями по поводу...       — Даже не смей это предлагать.       — Ничего не обещаем, детей не продаём, — протараторила Таша, старавшаяся не лезть в разговор и даже не думать о возможности забрать яйцо гитьянки себе. Ей вообще не хотелось идти в ясли, помня, какая жесть там будет твориться, и что яйцо, что Кровь Латандера — пусть бы оно всё лежало на своих местах, отряду-то только и надо зайти к густиль, переговорить с Влаакит и выбраться живыми, чтобы топать к проклятым тенью землям — это уже список из сложных дел, куда уж сложнее...       На этом разговор с Эстер, которая продолжала обещать заплатить какие-то совсем немалые суммы золотых, был окончен, а отряд двинулся к обители.       Снаружи их никто не ждал, как и сразу за дверьми. Однако двустворчатые двери вели в просторный коридор, который сразу уходил вниз, где горели факелы и поджидали неприятности. Гитьянки в проходе мгновенно схватились за оружие, но, к счастью, не спешили вступать в бой.       — Цк’ва, что ж вам неймётся? — выразила недовольство всех воинов одна из гитов. — Что исстикам нужно в этот раз? И почему ты, дитя Гит, их сопровождаешь?       «Вы кто такие, мы вас не звали, идите нахуй», — пронеслось в Ташиной голове.       — Я Лаэзель из Клиира и сопровождаю тех, кого считаю достойными сопровождения. От ваших яслей мне нужно только одно — встреча с вашим густилем.       — С густилем? — переспросила гитьянки, а затем озлобилась лишь сильнее, подняв оружие и направив его на Лаэзель. — В последнее время мы отловили и прикончили немало заражённых дрянью гхайков, неужели и вы принесли эту заразу?       — А разве не является повелением Влаакит привечать своих верных, гиш? Тем более что верные могут быть очищены — таков её путь.       Гит задумалась, после чего убрала клинок.       — Прямо по коридору и налево. И только попробуйте что-нибудь выкинуть — ясли Иллек наблюдают за вами.       Пускай и под чужими злобно-острыми взглядами, но отряд продвинулся дальше в здание, глубже в полутёмные коридоры, стены и потолок которых покрылись копотью от чадящих факелов и где в застоявшемся воздухе смешались гарь, сырость и пыль.       Лаэзель шла впереди, и из-за неё же отряд замедлился. Таша, задумавшись обо всём сразу и о ни о чём конкретном, пропустив разговоры гитов вокруг, сосредоточилась наконец на настоящем и осязаемом и глянула туда же, куда смотрели остальные. На стене перед ними висел портрет почти в человеческий рост, с холста на незваных гостей смотрела Влаакит — и портрет во многом ей льстил, как подумала Таша. А может, когда-то Влаакит просто выглядела моложе и краше?       — Надеюсь, тому, кто сделал это, — вдруг проговорила Лаэзель, смотря в угол картины, — уже отсекли пальцы.       В углу поверх портрета была начиркана кривоватая комета. Это Таша помнила, а ещё помнила, как сама дорисовала Влаакит усы. Сейчас она на такое, ясное дело, даже мысленно не решилась бы, но вот кое-что она могла сделать точно.       — Мы идём дальше? — без особого терпения к чувствам верующих осведомилась Шэдоухарт. — Тут даже стены давят, не говоря уже о других гитах.       — Лаэзель, — отвлекла гитьянки от жрицы Таша, — а зайтиск точно поможет?       — Зайтиск есть ничто иное, как великое изобретение моего народа, — весьма спокойно для самой себя произнесла Лаэзель. — Он наше единственное спасение, наше благословение от Влаакит. И что заставило тебя сомневаться именно теперь?       — Ну, эм, а много ты знаешь сородичей, которые зайтиск пережили? — подступилась поаккуратнее Таша, но Лаэзель осталась непоколебимой.       — Ранее все гитьянки, каких я знала, или сразу превращались в гхайков, или не позволяли себя заражать. Но ты исстик и имеешь право уйти искать иное излечение — только потом не удивляйся, что мой меч отрубил твою голову с щупальцами.       С этими словами Лаэзель развернулась и пошла по коридору дальше, а за спиной Таша услышала чуть нервный голос Карлах:       — Ну, мы можем хотя бы посмотреть на это изобретательское чудо.       Таша нагнала Лаэзель почти у дверей и без просьб обернуться бросила:       — Я всего лишь волнуюсь за отряд — и за тебя в том числе. Если что-то пойдёт не так...       — Всё пойдёт, как задумано, — настояла Лаэзель, полуобернувшись, чтобы смерить Иситу недовольным взглядом, а затем открыла дверь в помещение, где мелкие гиты кидались вещами с помощью телекинеза. Таська еле увернулась от пролетевшего мимо табурета.       С густилем переговоры вели Лаэзель и Уилл — особенно Уилл, потому что гитская лекарка была крайне заинтересована в вопросе, почему к ней пришли исстики. Таша лишь ждала, скрестив руки на груди и притоптывая.       — Кажется, каменные стены плохо на тебя влияют, — усмехнулась Карлах, заставив Ташу чуть не подпрыгнуть. В её голове в это время Император голосом Хранителя доносил мысль, что не стоило связываться с гитьянки. А заодно ещё другую мысль, что неплохим решением было бы стащить одну или даже две личинки, которые так удачно стояли у густиля на столе.       Настал момент, и Лаэзель, которой Уилл уступил её право, полезла в махину из мяса и металла, напоминавшую странного жирного багрового муравья или даже паука с острыми разбухшими хелицерами. Таша сглотнула комок в горле. Даже стоматологическое кресло не внушало подобного страха.       И уж в стоматологии хотя бы можно остановить процедуру хоть на чуть-чуть, здесь же такой возможности не предусматривалось. Стоило зайтиску заработать, начав светиться, как весь отряд отозвался шипением и оханьем, кто-то схватился за голову, в том числе Таша. Тупая боль расходилась волнами, проходила по костям черепушки, пульсировала, отдавая в глаза, уши заложило. Таисия стиснула зубы чуть не до треска.       — Влаакит тавки назин. Влаакит тавки назин! — хрипела на зайтиске Лаэзель, а густиль подбадривала её с каким-то едва ли не экстазом. Уши продолжало закладывать, боль вгрызалась до костяного хруста. Карлах крикнула Лаэзель вылезать из механизма, Астарион огрызнулся, чтобы кто-нибудь её оттуда уже вытащил, густиль же настаивала, что не время, не время...       Голова раскалывалась от чужих чувств, переживаний и боли. Вместе с тем, что испытывала Лаэзель, на Ташу и её чувства навалилось всё, что чувствовали другие. За Лаэзель переживала не она одна. В ушах звенело почти до оглушения. Таша набрала в грудь воздуха, насколько позволяла боль, проникнувшая уже дальше головы. Чувства свои и чужие она выставила щитом, ими же ударила, как копьём, и крикнула, еле себя слыша:       — Лаэзель!!!       В этот миг Лаэзель оттолкнулась от зайтиска и выпрыгнула из него, а машина сверкнула в последний раз ослепительным белым светом и с грохотом разлетелась на железки и ошмётки плоти. Густиль выругалась. Таша подбежала к Лаэзель, которую качнуло вперёд, но гитьянки отмахнулась от даже намёка на помощь и приложила руку к виску.       — Проклятье! Паразит, я его чувствую! — Лаэзель выпрямилась и обратилась к густиль, которая зачарованно смотрела на обломки устройства. — Что с твоей дрянной машиной не так?! Я гитьянки, я не стану гхайком!       — Работа всей моей жизни... — исступленно пробормотала густиль, после чего наконец повернулась к отряду. — Но она и её паразит...       — Твой зайтиск её чуть не убил! — разъярилась Карлах.       — Раньше всё работало, как надо, — со злобой же ответила густиль. — Но вы и ваши паразиты — они другие, они даже более неправильные, чем всё, что создавали гхайки раньше. И я бы предположила, что они даже более опасны. Подождите здесь, я лишь возьму инструмент, чтобы выяснить, что с вашими паразитами не так.       Густиль направилась к дверям уверенными широкими шагами, но на полпути запнулась раз, второй, замедлилась, а затем почти у самого выхода рухнула на пол.       — Гейл? — удивлённо выдохнула Шэдоухарт, и все повернулись к волшебнику. Он держал руки на весу, но совершенно не делал вид, будто совсем не при делах.       — Чутьё подсказывает, что она пошла за помощью себе, а не нам. И нам эта помощь понравится даже меньше, чем зайтиск.       Даже если у Лаэзель вертелись на языке ругательства и оскорбления, она сдержалась, будто внутренне полностью согласилась с обвинениями Гейла в сторону густиля.       — Я следовала уставу, — тихо произнесла она, поднимая и опуская руки, будто желая дотянуться собственными пальцами до глаз выцарапать личинку без чужой помощи. — Я хранила веру. И всё же зайтиск чуть не убил меня. Эта густиль... Да, она точно что-то сделала с ним, как-то сломала, повредила, извратила.       — Если это уродство хоть когда-то работало, — вставил своё мнение Астарион, попутно отрезая-отрывая от подола спящего густиля кусок ткани.       — Она предательница, — продолжала Лаэзель. — Другие говорили об инквизиторе — теперь понятно, почему его прислали сюда! — С этой мыслью гитьянки будто ожила, в её глазах загорелось понимание, предвкушение, даже какое-то странное желание. — Нужно доложить о произошедшем чираи.       — А если этот инквизитор здесь не по её душу? — усомнился в правильности намерений Уилл. — Удивительно, что сюда ещё не сбежались все ясли из-за грохота.       — Даже если цель визита чираи не густиль, зайтиск явно был не исправен. Что ни стало причиной его поломки, это стоит выяснить, а вредителя покарать, как того желала бы Влаакит.       — Какая прелесть: мы идём жаловаться старшим, — язвительно промурлыкал Астарион. Он связал руки лекарки за спиной тем самым отрезом ткани и оттащил безвольное тело в сторону за книжные полки. Рот ей он тоже завязал, и Таша даже начала сомневаться, сильно ли ей жаль гитьянки. Это всё ещё не смерть, а если гиты поголовно обучены хоть каким-то воинским хитростям и телекинезу, то какая-то ткань вряд ли их остановит. — Ах да, у нас здесь ещё один незваный гость.       Астарион вдруг взмахнул кинжалом, кто-то ойкнул, и тут же все увидели Воло с раскрытой книжкой для записей и с пером, у которого всё не кончались чернила.       — Как там было? Только скрежет пера услышим? — будто и не удивился Гейл, а Карлах не сдержала смешка.       — К-как-то неловко вышло, — заволновался Воло, прижимая книжку и перо к груди. — Но зато столько всего необычного случилось — я записал всё, почти до последнего слова!       — За каким дьяволом ты сюда полез? — сквозь недовольное хрипение спросила Лаэзель.       — Всего лишь интерес, не более! Никакого шпионажа или желания что-то украсть.       — Кажется, придётся теперь за ним приглядывать, — принял нового участника их отряда Уилл. Другого варианта и не виделось, тем более что-то исстиком меньше, исстиком больше — их уже и так было слишком много для яслей.       Дверь в лазарет осторожно прикрыли, а когда другие гиты спросили, что это был за грохот, Лаэзель как ни в чём не бывало ответила, почти не соврав: машина оказалась неисправна, возможно — испорчена намеренно, о чём следует доложить. Гитьянки предпочли не вдаваться в подробности на счастье отряда. Возможно, очень верили в свои силы на тот случай, если им внезапно решат врать и сопротивляться.       За Воло следить оказалось делом непростым, потому что почти мгновенно он отбился и юркнул в соседний проход. Лаэзель негодовала, но на просьбу увидеть инкубатор всё же тяжко вздохнула и согласилась — но лишь краем глаза.       В инкубаторе оказалось душно, кислый запах разъедал ноздри, а взвесь оседала липкой плёнкой на коже.       — Как странно, — задумчиво протянула Лаэзель. — Слишком пусто. Здесь должно быть яиц пятнадцать, не меньше. Либо их не было вовсе, либо они уже вылупились, и задерживаться здесь не из-за чего. — Она склонилась к каменной лавке и подняла пергамент, на котором было накарябано что-то расплывшееся и не напоминавшее общий фаэрунский — письмо явно писалось на тирсу. — Хм, видимо, здесь осталось лишь одно какое-то слабое яйцо.       — Исстикам теперь разрешено смотреть на родильные бассейны? — Один из смотрителей привлёк внимание, осматривая пришлых. — Странные времена настали, да не разгневается на нас Влаакит за подобно. Чего вам надо?       — Ах, мы здесь из простого интереса, — запел про старое Воло. — В мире не так много известно о быте гитьянки, а я как раз пишу о многом не изученном. Сама судьба привела меня в ваши ясли, как и...       — Он желал увидеть инкубатор, — прервала его Лаэзель. — Но все яйца уже вылупились, поэтому смотреть не на что.       — Разве что на этого хиляка, который даже из скорлупы вылезти не может, — произнёс гит, цыкнув. — Варш Кокуу только зря с ним возится, время тратит.       — Одно единственное яйцо? — удивилась Лаэзель. — Какая чушь.       — И с вашего позволения я хоть одним глазом хотел бы взглянуть на яйцо, — осторожно подступился Воло. Гит измерил того не особо отличающимся от прежнего взглядом, что-то пробормотал на гитском и вяло махнул рукой.       — Только о ловушки не споткнитесь — не хочется ошмётки исстиков собирать по углам.       — Родильные бассейны наполнены кислотой, — произнесла Лаэзель, повернувшись к Воло и заинтересовавшемуся происходящим Гейлу, — которая сначала вызывает ожоги, а потом проедает мясо до костей, особенно если вы не из народа гитьянки. Так что не советую даже пытаться в неё входить.       Вместо дальнейших пояснений Лаэзель перепрыгнула на каменный островок среди зеленоватой кислотной жижи, а за ней словно совсем без раздумий последовал Воло. Буркнув ругательство под нос, Лаэзель подхватила незадачливого творца, который чуть не соскользнул в кислоту, и чуть ли не кинула его дальше, на другой каменный островок, возвышающийся над родильным бассейном.       — Ты не пойдёшь? — вдруг обратился к Таше Гейл. Она до последнего не собиралась лезть, куда не просили, но...       — А ты веришь, что я не грохнусь в кислоту?       — Одно твоё слово — и проблем с этим не будет, — улыбнулся ей волшебник и поднял руки. В воздухе колыхнулось Плетение. Таша вдохнула и решилась. — Macte Virtute!       Чувство было странное, будто гравитация перестала тянуть вниз, в ногах же появилась непривычная сила. Таша притопнула на месте, примеряясь к новому ощущению, переступила с ноги на ногу, отошла назад, разбежалась — и перелетела тот маленький островок в кислоте, поздно сообразила, что случилось, и её вытянутая нога соскользнула с края уступа. Гравитация вновь обрела власть.       — Вот же!.. — Ступню снизу подхватили и подтолкнули наверх, следом на уступ забрались Лаэзель и Воло. — Затычка в каждой бочке.       Варш Кокуу стоял на другом краю уступа и смотрел на незваных гостей, которые были слишком заинтересованы в не вылупившемся яйце.       — Никогда прежде не видел, чтобы столько исстиков разгуливало по яслям, как у себя дома, — посетовал Кокуу.       — Вы и есть варш Кокуу, который следит за последним яйцом? — тут же выскочил вперёд Воло, отирая со лба испарину и готовясь записывать ответы. — И как давно вы ждёте?       — Уже почти месяц прошёл, как вылупились остальные, — без эмоций и особого желания ответил Кокуу. — Я жду, как скоро ко мне придут с прямым приказом об уничтожении яйца. Большинство смотрителей не дали бы яйцу и шанса, раз оно не торопится, но я даю ему время. Под этой скорлупой может скрываться величие.       — Слишком много сентиментальности, — фыркнула Лаэзель. — Если этот гитьянки отстаёт от других сейчас, то потом он не поспеет за ними никогда.       — У людей подобных детей называют переношенными, — встряла Таша, вспоминая случаи из практики. — Обычно это не лучше, чем недоношенность, но гитьянки и не люди — может, этот маленький гит сейчас наберётся больших сил и...       — Ты права лишь в том, что гитьянки не люди, — прервала Лаэзель, — и мы не миримся с теми, кто забирает чужое время бессмысленным ожиданием.       — Какая хорошая фраза, — пробормотал Воло, скрежеща пером по бумаге.       — Я сам устроил этот инкубатор, хотя вылупился последним из кладки, — поделился Кокуу. — Меня бы утопили в родильном бассейне, если бы не варш, следивший за моей кладкой. Я давно решил для себя, что дам шанс каждому яйцу. Любой из вылупившихся детей Гит способен быть полезен нашему народу и королеве, просто нужно... немного времени.       Как бы Кокуу ни защищал это последнее яйцо, но его голос стал совсем тихим, да и бравада звучала устало. Он отстаивал и себя, и яйцо, но сколько раз это уже должно было происходить?       Таша вздохнула. Дурость, да и только.       — Может, если изменить условия, этот гитьянки вылупится вопреки им? — предложила Таисия, осторожно подступаясь к не самой, возможно, хорошей идее, о которой она, конечно же, по завету Скарлетт О’Хара подумает завтра. — В моих родных местах говорят: «Тяжёлые времена рождают сильных людей», — продолжение Таша решила не упоминать, не к тому сейчас, — и с гитами это может сработать так же, вам не кажется, варш?       — Если хотите что-то сказать — говорите прямо, — уже более недовольно произнёс Кокуу.       — Ты же не собираешься...       — Мы путешествуем и могли бы забрать ваше яйцо, вырастить его воином и показать мир — тем более в наших рядах уже есть гитьянки! — Таша, прервав недовольную оборотом диалога Лаэзель, указала на воительницу и заставила своей выходкой ту поперхнуться воздухом.       — Дитя Гит, выращенный исстиками — немыслимо! — зафыркал Кокуу, насупился, вздёрнул подбородок, но затем помолчал, задумчиво глядя в сторону яйца. То поблёскивало зелёными влажными боками внизу, греясь в лучах солнца, которые падали сквозь дырищу в каменном потолке. — Если капитан заявится с инспекцией и увидит это яйцо, на котором нет ни трещины... Что ж, после всего этот янк такой же отпрыск Гит, как и другие, его природа однажды возьмёт верх, кем бы его ни воспитали и где бы ни растили. И раз китрак Тереззин уже теряет терпение...       С этими словами, которые Кокуу всё больше бубнил под нос, убеждая себя самого в верности принятого решения, варш спрыгнул в кислоту и принёс яйцо сам, обнимая его и явно не желая так просто отпускать.       — Цк’ва, ты сдурела? — спросила у Таши Лаэзель. — Зачем нам это бесполезное яйцо, которое не смогло вылупиться в инкубаторе и вряд ли вылупится в среде, ему не подходящей?       — Не попробуем — не узнаем, — пожала плечами Таська, понимая, что назад пути уже нет. Сохранений, увы, тоже. — Может, ему тут было слишком жарко и кисло?       Лаэзель занесла руку с острыми коготками, но сжала ладонь в кулак и опустила его, не ударив. Кокуу вернулся с яйцом, с которого почти полностью стёр кислоту.       — И пусть он вырастет достойным наследником воли Гит, — произнёс варш, после чего протянул яйцо Таше. Та держала наготове развёрнутую шаль, в которой всяко будет потеплее, чем в руках. — А теперь идите уже отсюда, пока я не передумал.       Гейл наложил заклятие дальних прыжков вновь, в этот раз на всю троицу, так что за один прыжок Таша, Лаэзель и Воло оказались внизу.       — Я бы его понесла, но, думаю, тогда это будет яйцо вкрутую, — усмехнулась Карлах, глядя, как Исита покачивается под весом яйца. То было тяжелее младенца, хотя размерами сходилось с обычным животом беременной. Бугристая, но гладкая скорлупа была очень тёплой, чуть проминалась под пальцами, так что почти недвижимыми оставались лишь плотные, казавшиеся каменными или металлическими обручи, подобные обвившим плодный пузырь венам. В зелёной мути виднелись очертания гуманоидного тельца. Таше показалось, что будущий гит шевельнулся.       — И скольких ещё удивительных существ ты решишь притащить в лагерь? — принялся острить Астарион. — Или это всё-таки не для лагеря украшение?       — Астарион, ты называешь украшением живое существо, — осадил вампира Уилл, на что тот вздёрнул подбородок.       — Живые существа могут быть прекрасными украшениями, особенно если молчат.       — Яйцо отправляется с нами — это уже решено, — прервала начинавшийся спор Таша. Лаэзель рядом ругнулась на родном наречии, после чего не терпящим возражения тоном сказала всем, что осмотр яслей окончен и надо уже найти чираи.       Пока отряд петлял по коридорам, Таша всучила замотанное в шаль яйцо Воло, который сам очень хотел подержать подобную диковинку, но не ожидал, что теперь это станет его ответственностью, лишив возможности записывать происходящее. «Если гитьянки сменят мирный настрой на боевой, полагаюсь на вашу невидимость», — намекнула Таша, понимая, что мирный настрой гитов сменится очень скоро и с вероятностью 99%. Это ощущение предстоящей бойни пугало, липло к коже так же, как воздух инкубатора, пронизывало холодом до костного мозга.

«Поразительная дурость после всех моих слов не связываться с гитьянки забрать с собой их яйцо!»

      Ах да, ещё его не хватало для счастья.

«Я надеюсь, это лишь чтобы продать его и больше никогда не видеть».

      Китрак Тереззин ожидала в своём кабинете, расхаживая около стола из стороны в сторону. На гостей она отреагировала не лучше прочих гитьянки.       — Исстики? В моих яслях... Как вас вообще пустили так далеко?       — Они со мной, почтенная китрак, — вступилась Лаэзель, но Тереззин гнев на милость не сменила.       — Да, я вижу тебя, дитя Гит, что озадачивает меня не меньше. Но что вы здесь делаете? Вы из наёмников, которые ищут оружие? Надеюсь, оно с вами, иначе делать вам здесь нечего.       — Оружие? — переспросила Лаэзель.       — Да. Одно из изобретений нашего народа, дар Влаакит, который у нас посмели украсть исстики. Дар защиты от влияния гхайков. — Китрак разочарованно вздохнула. — Значит, вы даже не знаете о нём.       — Шэдоухарт, — Лаэзель повернулась к жрице, — покажи китраку артефакт. Живо.       — О чём ты вообще? — вдруг решила сыграть дурочку Шэдоухарт, но рукой прикрыла кольчугу в том месте, где под слоями скрывался многогранник-призма.       Лаэзель рванулась к Шэдоухарт, едва ли не прыгнула на жрицу, не успевшую увернуться, схватила её за локоть, поднырнула под руку под возмущённые возгласы Шэдоухарт и других членов отряда, отпихнула жрицу уже собственным локтем в спину и выпрямилась, держа в руке реликвию.       — Ты!.. — Шэдоухарт отскочила от Уилла, поймавшего её перед возможным падением, развернулась к гитьянки и потянулась за копьём.

«Нет! Заберите у неё призму!»

      Тереззин улыбнулась всеми зубами, выпростала руку, и призму окутало свечение, после чего реликвия повисла в воздухе над ладонью китрака.       — Точно как описывали. Слава Влаакит, наконец-то это дознание кончится.       Не успела однако Тереззин насладиться моментом, как призма зазвенела, будто пластины-стороны начали тереться друг об друга, задрожала в неподвижном воздухе — а потом в красном свете взорвалась снопом искр и дыма. В следующий миг Таисия охнула от неожиданности и боли в грудине. Удар не самого большого куска металла вышиб из неё воздух, а кожаные накладки на одежде еле-еле защитили от острых углов. Призма, продолжая гореть недовольным алым светом, упала Таське в руки.

«Может, у тебя хватит разумности не кусать кормящую руку?»

      — Ты можешь его держать, а я нет?! — взбеленилась Тереззин, и её небольшие гитские ноздри раздувались невероятно широко. Лаэзель, которая стояла ближе других к столу китрака, смотрела с недоумением, но без испепеляющего гнева. Таша была удивлена не меньше остальных, а призма чуть грела ладони, будто вибрировала в них, напоминая: не показалось. — Вам запрещено покидать ясли — особенно тебе. Немедленно явитесь к инквизитору и отдайте ему призму. И без этих фокусов.       Китрак направилась к закрытому некоей магией проходу, а Лаэзель налетела на Ташу.       — И как это понимать?       — А я что, знаю? — буркнула Таша, держа остывающую призму и переводя взгляд с одного лица в отряде на другое. — Меня устраивало, что призму Шэдоухарт носила.       — И я бы с радостью вернула её себе.       — Ну уж нет, — огрызнулась на жрицу Лаэзель, а затем вернулась к Таше. Отряд как раз двинулся в путь по новым коридорам и глубинам обители-яслей. — Раз так, ты его держи и ты же отдай его инквизитору.

«Не смей. Этого. Делать».

      «Хорошая работа, Хранитель, ты меня сейчас подставил».       В новых глубинных коридорах обители Розиморн стояли разбитые статуи божеств, а под мостом шумела река, так что разговаривать было почти невозможно. Таша шла и нервно гладила бока призмы, обводила письмена тирсу — и надеялась, что Влаакит не применит Желание. В раздумьях она чуть ли не до крови прикусила нижнюю губу.       Длинный мост оканчивался высокими металлическими дверями и просторным залом за ними. Свет от пламени свечей и факелов отражался на позолоченных символах солнца и серебряных доспехах гитов. Стены начали давить ещё сильнее, чем прежде, а остывший металл призмы жёг руки не хуже вытащенного из жаровни уголька.       «Спаси и сохрани, где моя кнопка F5?»       Чираи ждал внизу, и с каждым шагом по ступеням, Таша могла поклясться, её сердце ускорялось и ускорялось, желая прыгнуть вперёд самой хозяйки.       — Ватага из гита и исстиков, которые спокойно разгуливают по чужим яслям. Невиданное зрелище.       — Чираи, правосудие Влаакит во плоти, — подобострастно сказала Лаэзель, а Таша старалась слушать и слышать, что говорят вокруг. Пиздец не крался, пиздец летел на скорости двести в час. По встречке.       — Неужели Лаэзель из Клиира? — не особо удивился ей чираи. — Мне доводилось слышать о тебе и о сброде, с которым тебя свели нелёгкие тропы. И, как я вижу, тропы эти были пройдены не зря. — Свет факелов и свечей отразился в тёмных глазах гита, когда он перевёл алчный взгляд на сжимаемую в руках Таши призму. Теперь гит обратился уже к ней. — Оружие, что требует наша королева, у вас, что не может не радовать. Теперь отдайте его сюда и можете считать себя причастными к срыву Великого плана — большая честь для того, кто родился не гитом.       — Великий план? — пробормотала Карлах, оглядываясь на Уилла и Гейла, стоявших рядом. Чираи пояснениями никого не удостоил. Он лишь протянул руку в сторону Таши, словно позволяя ей самой решать, отдавать ли призму. Выбора у неё явно не было, а бормотание Гейла, который решил выдать краткую справку о Великом плане, заглушило очень громкое, почти на самое ухо сказанное:

«Заклинаю тебя теми богами, в которых ты веришь или против которых борешься, не смей отдавать призму — это не кончится ничем хорошим».

      — Ну, эм, — замялась Таша, оказавшись между наковальней и ещё одной наковальней, — я могу попробовать отдать вам призму, но она, как бы...       — Говори поменьше и делай, — не сдержалась Лаэзель.

«Не смей!»

      «Да ну как вы заебали...»       В этот самый момент, когда Таша чуть сжала призму, готовая уже протянуть её гитьянки-инквизитору, по коже прошлись мурашки не от страха, но от присутствия Плетения, воздух сгустился и разнёс по залу эхо сухого, глубокого, низкого голоса:       — Итак... она найдена.       Над металлической конструкцией в середине зала засияло колдовство, словно в помещении взошло солнце, отчего Таша зажмурилась и рефлекторно прикрыла глаза рукой. В золотом свете и искрах белого пламени проявился образ, смотреть на который можно было широко раскрытыми глазами, но Таша предпочла бы не видеть этот лик вовсе. И совсем не потому, что перед ней была не самая молодая и красивая гитьянки, а потому что перед ней возвышалась королева-лич, которая прямо сейчас способна ушатать всех в этом зале парой слов.       Пиздец врезался в их отряд.       Чираи мгновенно припал на одно колено, а Лаэзель еле связала одно слово с другим, подрагивая от выказанной ей чести видеть свою королеву, свою почти-богиню, единственную и неповторимую, вечную, идеальную и неоспоримую. Лишь затем она сама преклонилась. Таисия же чувствовала, что сейчас была бы не прочь тоже упасть — только она уже не встанет в таком случае.       — Тебе дозволено смотреть на меня, — заговорила Влаакит, смотря на Иситу, и залитые жёлтым пламенем глаза заставляли одновременно желать смотреть в них, но вместе с тем очень хотелось отвести взгляд. — Тебе предлагается преклонить колени.       — Бессмертная королева выразила свою волю. Повинуйся, — зашептала со стороны Лаэзель.       — Ой-ой, — пробубнила где-то позади Карлах в кулак.       Таша осторожно согнула ноги, чтобы встать на одно колено, покачнулась, опёрлась свободной рукой на пол, чтобы не упасть, и в этот миг в полной мере осознала: она сама не встанет. Даже если Влаакит будет удовлетворена почтением, Таша отсюда на своих двоих уже не выйдет.       — Похвально, что исстикам знакомо уважение, — пробасила сверху Влаакит, а Таша пялилась в пол. Её голову упорно заматывало в вату. — Ты хорошо их обучила, моё дитя. Моя Лаэзель.       — Чимар, зал’а Влаакит! Ты знаешь меня, — выдохнула Лаэзель, и Таша только что её лица не видела, но могла в красках представить. Как ребёнок, получивший желанный подарок на праздник. Хотя, конечно, тут само божество и президент в одном лице с тобой говорит, здесь всё серьёзнее раз в пятьсот.       — Урлон из Клиира отзывался о тебе с уважением. Как и Алчайя до него. Ты жаждешь очищения. Я могу даровать его тебе. Но перед этим... — Влаакит склонилась уже к Таше, и той пришлось-таки поднять голову, чтобы встретиться с гигантским лицом королевы. — Исстик, у тебя есть то, что принадлежит нам. У меня же есть вопрос: ты друг для гитьянки — или всего-навсего вор?       Дорога вперёд — всё, что оставалось. Молчать нельзя, отдавать артефакт как бы тоже, над головами дамокловым мечом висело Желание Влаакит. Таша вдохнула.       — Призма принадлежит вам, но сейчас она избрала себе новых хозяев, — осторожно начала Таша. — Я не сравнюсь с гитьянки ни в чём, но и не по моей воле я сейчас держу вашу вещь в своих руках.       — Хозяев? — издевательски переспросила Влаакит, вставая во весь рост. — Чтобы быть хозяином и владеть чем-то, надо знать это. А какие знания могут быть у тебя?       Была не была...       — Это оружие против иллитидов — и против вас, — выдала Таша. — Поэтому вы и стремитесь вернуть астральную призму... Ваше Величество.       Краем зрения Таша увидела, как Лаэзель повернула голову в её сторону. Влаакит насупилась, хотя куда уж сильнее.       — И откуда ты взяла подобное суждение, исстик?       — Я знаю достаточно, чтобы не срамить людской род, — проговорила Таисия, стараясь не задыхаться. Сердце отчаянно колотилось о рёбра и выбивало воздух из лёгких. От нервов Таша оговорилась, спутав людей и людей. Но, кажется, это меньшая из её ошибок.       — Кто бы ни сказал тебе сей бред, что призма угрожает мне, бессмертной королеве Влаакит, — произнесла королева-лич, поднимая руку, над которой в красном свечении появилась призма, оголившая шипы, будто дикобраз, — но он был прав, что это оружие угрожает гхайкам. Однако говорил ли он, что астральная призма затронута порчей?       — Моя королева, я готова очистить её, — встряла Лаэзель вместо Таши, у которой сердце билось в глотке, мешая говорить. — Лишь скажи мне, как.       — Внутри кто-то есть, — заговорила Влаакит, рассматривая алеющий многогранник. — Его разум искажён, изломан. Это гниль. Это пособник Великого плана, призванный испортить астральную призму — наш последний рубеж в борьбе с возрождающейся империей иллитидов. Пока он жив, призма для нас бесполезна. — Влаакит сжала кулак, а призма растаяла в кулаке, словно её никогда не было. — Убей его. Сделай это, и я очищу тебя и твоих союзников, Лаэзель. Сделай это — и ты вознесёшься.       — Я вознесусь? — переспросила не верящая Лаэзель с еле скрываемым восторгом. — Все почести тому, кто берёт на себя бремя. — Она подскочила, звякнули доспехи и ножны за спиной. — Я не стану терять ни мгновения.       Рука воительницы невероятной тяжесть легла на плечо Таши, длинные пальцы обхватили его, заострённые ногти продавили кожу даже сквозь ткань рукава.       — Тебе придётся согласиться. Откажешься — и познаешь мою ярость.       — Я знаю твою ярость, но почему именно я? — тихонько заныла Таша, поморщившись.       — Раз ты назвалась новой хозяйкой астральной призмы, — заговорила Влаакит, словно при ней даже думать нельзя было, — то тебе и разбираться с ней. Повинуйся мне, докажи, что имела право хоть недолго носить призму — и избавься от порчи.       Влаакит уменьшилась, исчезла, а на её месте возник один лишь многогранник с выступающими шипами. По залу разнеслось эхо голоса королевы:       — Используй могущество планридера, чтобы войти в призму. Берегись, у этой твари лживый язык. Отрежь его, если потребуется, но не верь ни единому слову. — Влаакит определённо любила эффектные появления и фокусы, потому что возникла над планридером вновь и разве что не сказала: «Ах да, я не договорила». — Вваргаз, отсюда никто не выйдет, пока дело не будет сделано.       — Как прикажет моя королева, — кивнул чираи.       — Чимар зал’а Влаакит. Мы не потратим много времени, — пообещала — поклялась королеве-личу Лаэзель, и лишь после этого Влаакит ушла по-английски, по-гитски — не прощаясь и забирая с собой все свои фокусы. Теперь свет вновь дарили только свечи и факелы, да отблески огня на золоте и металле брони.       Лаэзель рывком подняла Ташу, чуть не вывихнув той плечо. И всё-таки Таська мысленно поблагодарила гитьянки, что ей помогли подняться, пускай даже так.       — Наверное, не так плохо, что ваша богиня сделала вид, что нас тут нет, — произнёс Гейл, став первым из отряда, кто решился заговорить.       — Но в итоге-то весь словесный урон пришёлся на Иситу, — напомнила Карлах и подошла к Таше. — Ты в порядке? На тебе лица нет.       — Ха-ха... — не смогла выдавить что-то осмысленное Таша, постукивая по грани призмы ногтем. Артефакт всё время лежал у неё в руке, пока Влаакит создавала его точный образ, увеличенный раза в два. Металл холодил кожу и едва ли не кололся.       — Пошевеливайся, мы близки к исцелению, — напомнила о задании Лаэзель, подпихнув Ташу к металлической конструкции в полу.       — Я отправлюсь с вами на всякий случай, — вызвался Уилл. — Карлах, последишь за всем с этой стороны?       — Ты меня опередил, — обиженно надувшись, сказала Карлах, но тут же ухмыльнулась. — Но раз ты просишь — идёт, только в следующий раз за Иситой пойду я.       Таша вдохнула поглубже и поднесла призму к планридеру.

«Не делай этого».

      Многогранник завис в воздухе, засиял красным, словно металл раскалился. В лицо ударил поток жара, а грани разошлись, призма раскрылась, оголяя полое нутро, горячий ветер накатил волной, затем второй, магическое пламя закружилось вокруг артефакта, и в следующий миг всё заполнил свет.       В теле появилась лёгкость, как под воздействием магии прыжков, колдовство же выдавило Ташу из себя, и оторвавшиеся было от пола ноги встали на твёрдую поверхность вновь.       Перед Ташей раскинулся бескрайний океан звёзд.