Значит, всё не так уж плохо на сегодняшний день

      Таша закрыла книгу «Биология вампира: все признаки вампиризма» — весьма тонкую и будто бы карманную — и поднялась со стула. Сидела она достаточно долго, чтобы задница стала квадратной. За окном окончательно сгустилась ночь. Свеча разгоняла сумрак, позволяя не напрягать эльфийские глаза чтением в кромешной тьме.       Таисия достала из настенного шкафчика бутылку виски. Их у Дайра Бирнег нашлось аж две наравне с вином и чем-то ещё. Таша уже успела прокипятить и проспиртовать кетгут, но алкоголя хватило бы как для грядущей операции, так и для того, для чего алкоголь вообще разливали в бутыли. Таша потянулась взять кружку с полотенца, на котором на отдельном столике сохла посуда, как вдруг эльфийский слух уловил тихий шорох, будто кто-то приземлился на землю, потом — шаги по участку. Таша напряглась, выжидая. Дверь в дом открылась, и со своего места Таша увидела Астариона. Вампир вернулся с охоты.       — Неужели меня ждали? — протянул Астарион сладким голосом, вплывая на кухню и улыбаясь зубастой улыбкой. На рубахе и брюках Таська видела влажные пятна ночной росы.       — Нет. Но раз пришёл, садись. Или иди, куда шёл, не знаю.       Астарион почти по-хозяйски, крайне развязно упал на стул, и Таша подхватила вторую кружку. В голове крутились обрывки многих мыслей. «Глаза вампиров чёрные с красной светящейся радужкой...»; «...вампиры не отражаются в зеркалах и не отбрасывают тени, так как противны самому солнцу...»; «...вампир не сможет войти в общество людей, будучи безумной тварью, порождением ночи, ублюдком от Шар и Цирика...»; «...вампиры падки на молодых девиц и юношей...»; «...вампиры не едят человеческую еду, ибо она распадается пеплом в их ртах...»; «...вампиры могут есть, есть и есть, но никогда не насытятся, ибо в их желудках существует бездонное ничего...»       Таша с запозданием поняла, что налила Астариону виски, как если бы он мог пить с ней, словно обычный человек. Эльф-вампир вполголоса описывал очередного оленя и ясную ночь, на которую не помешало бы посмотреть Исе.       — Ты же не сможешь выпить это, пока оно не является кровью, верно? — спросила Таша, держа бутылку и дождавшись наконец, когда Астарион примолкнет.       — Это будет сложно, — протянул вампир, беря кружку и придирчиво рассматривая её — кубка он ждал, что ли? — Но если тебе надо составить компанию, так и быть...       — Не пей, если не можешь. И если не хочешь, — вздохнула Таисия, запихивая пробку обратно в горлышко, насколько было возможно, и садясь обратно на свой стул. Она взяла кружку и пригубила крепкий напиток, который тут же обжёг горло. Возможно, эльфам всё-таки знакома обыкновенная сонливость, потому что от одного глотка её тут же не стало. Таша подняла на Астариона взгляд. — Ах да... я вспомнила, о чём поговорить хотела.       — Удиви меня, — мурлыкнул Астарион, не притронувшись к алкоголю.       «...вампиры падки на молодых девиц и юношей...»       — Не смей трогать детей Бирнег, особенно Риду, — на одном дыхании выдала Таша. И, кажется, это была лишь одна тема для разговора.       — О чём ты, Иса? — с нервным смешком уточнил Астарион. — Мне эти дети не особо интересны, как и всё семейство. Крови от них я не дождусь, хотя... кхм, ещё я не горю желанием встречаться с секирой дварфа, если лишний раз косо гляну на его жену. Может, в былые времена она была ещё краше, но сейчас, когда она вся такая круглая...       — Я видела, как Рида смотрит на тебя, — прервала его Таша, — и я хочу убедиться, что ты не тронешь её никаким образом, не...       — Не использую её? — оборвал её уже Астарион, и его лёгкое шутливое настроение вдруг улетучилось, сменившись внезапной злобой в блеске красных глаз и недобрым изгибом бровей. — Что я не изнасилую её — ты хотела убедиться, что я не сделаю этого, да?       Таша нашла в себе силы только кивнуть. У неё появилось такое чувство, что она словами задела что-то не то, и в воздухе будто запахло липой.       Астарион фыркнул, откинулся на спинку стула, скрестил руки на груди.       — Ты всё ещё не доверяешь мне? Думаешь, я настолько низко паду?       — Я просто не знаю, чего от тебя ожидать. Ты сам говорил, что рано или поздно, но мы можем стать врагами.       — Ты... — Астарион не нашёл слов, вновь гневно вдохнув. — У меня есть стандарты, даже если ты, начитавшись вот этого, — вампир указал на вампирские книжки, лежащие справа от Таши, — считаешь, что я чудовище без капли чувств. Эта девчонка — буквально ребёнок! Я могу пасть низко, но не настолько.       Они помолчали. Таисия смотрела на корешки трёх вампирских книжек, которые изучила не досконально, но проскакала по словам из любопытства и чтобы понять, насколько текстам можно верить.       — Наверное, мне снова надо извиниться, — усмехнулась Таша, глянув на Астариона.       — Не утруждайся, — задрал он подбородок. — Ты извинишься раз, второй, десятый, на двадцатый раз это потеряет для тебя смысл.       Таисия смотрела на него, на эльфа-вампира Астариона, героя компьютерной игры, который её бесил, продолжал подбешивать даже сейчас, но было в этом чувстве кое-что другое: она не была готова его прогнать, считаясь с его чувствами, считая его почти человеком — с дрянным характером, но человеком. Да и кто в этом жестоком мире не без греха? Теперь даже сама Таша стала причиной нескольких смертей.       Таисия смотрела на Астариона, и вдруг впервые слишком ясно, отчётливо увидела, осознала, задумалась об очевидном: перед ней сидел человек. Не пиксели и исходный код, а существо из мышц, крови, сухожилий и хрящей, из нейронов, гормонов и химических элементов периодической таблицы. Существо, которое поддаётся исследованию биохимически, морфологически, цитологически, этологически...       Таша ещё раз покосилась на книги, вспоминая некоторые сомнительные строки. «Вампиры пахнут могильной землёй и мертвечиной, как полагается неживым. Их кожа немного склизкая, будто покрытая мылом».       — Можешь дать мне руку?       — Я думал, после столь долгих взглядов ты спросишь что-нибудь более необычное, — не смог промолчать Астарион, но руку через стол протянул. Бледная прохладная кожа была сухой, обычной, покрытой переплетениями голубых вен. «Вот уж вены — мечта медсестры», — пронеслось в Ташиной голове. При ближайшем рассмотрении в дрожащем свете огня Таша смогла-таки рассмотреть еле заметные, почти несуществующие серебристые волоски, редкий пух. Таша склонилась к руке вампира и вдохнула. — И что ты делаешь?       Немного соли и слабо уловимый душок животной шерсти. Обычный человеческий запах, если не думать про оленину.       — Насколько вампирские отродья одинаковые? — спросила Таша, отпуская руку Астариона.       — Смотря, в чём, — протянул вампир, осматривая руку и будто ожидая найти на ней что-то новое, чужое. — Может, мы всё-таки не будем обсуждать подобных мне?       — А может, ты будешь отвечать на вопросы? — пробурчала Таша, хлебнув ещё виски. — Я не прошу открывать мне душу и прошлое, я хочу знать природу вампиров.       — Зачем тебе? — прорычал Астарион. — Там нет ничего интересного, да и... зачем тебе эти книги, если ты в итоге всё равно обращаешься ко мне?       — Там написан бред и не хватает данных, — протараторила Таисия. Оба примолкли, когда что-то заскрипело на втором этаже. Потом снова наступила тишина. Таша тут же схватила две книги и открыла их на страницах, на которых не побоялась сделать несколько пометок. — Полюбуйся.       Таша во время чтения выделила несколько абзацев в двух книгах, которые буквально были одинаковыми, но ни одна из книг разных авторов не имела сносок. Абзацы были теми, в которых говорилось о запахе и склизкой коже. Астарион нехотя, но взглянул на страницы, молча вчитался и затем закрыл обе книги, отложив их в сторону.       — Надо было сразу отговаривать тебя брать этот мусор.       — У них точно не было возможности пообщаться с вампиром напрямую. — Таша взяла лежащий рядом дневник, в который быстро внесла строчки: «Обычный человеческий запах; кожа отличается только бледностью и температурой; слюна обезболивает». — Раз на то пошло, я спрошу ещё кое-что: куда девается выпитая кровь?       — Иса, это же логично: в желудок, — с усмешкой, крайне нервной, ответил Астарион.       — А потом? — не остановилась Таша. — Я хочу воспользоваться правом трёх вопросом, на которые ты отвечаешь предельно честно: что происходит с выпитой кровью, нужно ли вампирам опорожняться и как вы переносите человеческую пищу?       — Это три вопроса, — нашёл лазейку Астарион, но Таша не сдавалась:       — Объединю их в один: расскажи о вампирском пищеварении.       — Ха, — занервничал Астарион, начав царапать столешницу, — ха-ха, ты не доверяешь мне и моим намерениям, но спрашиваешь что-то подобное...       — Астарион, — вздохнула Таша, — я со дня на день должна буду вскрыть женщину, порыться в её внутренностях, достать из неё ребёнка, выскрести руками плаценту и зашить всё обратно. Мне не до приличий и каких-нибудь ужимок, если ты этого ждёшь. И вообще, мы с тобой переспали, так что я не знаю, есть ли что-то в твоём теле, чего мне стоит бояться.       На подобный довод, высказанный без улыбки, Астарион не нашёл, что ответить, и Таша могла бы поклясться, что по его лицу скользнула странная тень сродни печали. Вампир задумался, и Таисия уже начала сомневаться, что он так легко ответит на не самый, вроде, сложный вопрос, но Астарион вдруг сдался.       — Всё, что можно причислить к человеческой еде — мясо, овощи, ягоды, да даже сухая крупа — всё это для вампира на вкус, как земля или пепел. Можно прожевать всё до состояния вязкой каши, проглотить через силу, но ничто из человеческой еды не переварится и не задержится даже. Выйдет со рвотой, если тебе нужны такие подробности. — Астарион будто захотел подловить Ташу, ухмыльнулся нагло, но улыбка почти сразу пропала, когда он увидел, как по странице дневника скрипит перо, оставляя чернильные линии. Таисия замерла, ожидая продолжение. — С жидкостями легче. Однако всё, что не кровь, на вкус ужасно.       — Вино со вкусом уксуса?       — И виски с запахом сточных вод. — Астарион покосился на кружку, к которой он не притронулся. — Всё жидкое, от крови до дерьмового вина, не выходит ни в каком виде...       — Значит, «жидкость усваивается полностью», — пробормотала Таша, держа в уме мысль о каком-то ядрёном желудочном соке и лютом метаболизме.       — За последние дни происходит слишком много странного, начиная иллитидами и заканчивая тем, что кому-то взаправду стало интересно не убить вампира, а расспросить его — и о чём?       — Я могу начать спрашивать о твоём прошлом, но ты к нему возвращаться явно не хочешь, — сказала Таисия и закрыла дневник. Она глянула на Астариона, который вновь помрачнел.       Она спросит его о прошлом, узнает о вампирском рабстве и Кафидоре — но позже. Таша пока не хотела даже думать о том, как сильно может пожалеть о своём любопытстве.       — Ты бард и повитуха в одном лице, — вдруг заговорил Астарион, когда казалось, что поговорить им больше не о чем. — Как подобное случилось? Я же заслужил знать что-нибудь и о тебе?       — Это даже вопрос без подвоха. Бард и повитуха... Ну, музыкой много не заработаешь, а то, что я выбрала быть повитухой... Долгая история. Но если коротко, я поняла, как могу помогать людям.       — Всё-таки очередная самоотверженная история, — цыкнул Астарион.       — Может быть...

♪ ♪ ♪

      ...Может быть, приди она раньше, этого всего не случилось бы!       Кровь, горячая, липкая, чужая кровь оплетала пальцы кольцами, чавкала в ладонях, текла сквозь кожу и кости, вытекала, падала, убегала, исчезала, забирая с собой по капле жизнь, крадя дыхание. «Остановись, перестань, не надо! Не хочу!»       — Ира, — сорвалось с губ ещё раз, снова, опять, — Ирка...       Апрельская вечерняя темень растекалась пятнами, горячие слёзы жгли похолодевшие щёки, будто кровь теряла Таша, а не её подруга. Ира лежала в апрельской грязи, снегу, черневшей луже крови, в бежевом пятне плаща. Ира часто дышала, постанывая, и кровь проливалась сквозь Ташины пальцы, будто смерть лизала ей руки, готовая вцепиться зубами. Толстый свитер хлюпал под ладонями, пропитавшись кровью, Таша чувствовала кожу сквозь дыры, оставленные ножиком.       — В-врачи едут... Ира... Ира, н-не...       «Не оставляй меня».       «Останься со мной — хотя бы ты останься со мной».       — Больно, — выдохнула Ирка, и Таська даже не сразу поняла, что это не её мысли и не её фантазии. Грудь под Ташиными пальцами то вздымалась, то опускалась, быстрыми рывками, то замирала, выдавливая стон — тихий, призрачный.       Таше сдавило горло, она не могла даже имени выговорить. Остановить кровь хотя бы ладонями, прижать, придавить, пальцами просочиться в прорезь свитера, ощутить на долю секунды рану. Подавиться всхлипом и чужим именем.       В воздухе висела взвесь железа, соли, первой тёплой весенней сырости.       «Помогите».       В столь оживлённом городе, в детское время, рядом с жилыми домами — ни души, ни голоса, ни шага, никого. Фонари и вывески, жёлтые окна, тепло чужих квартир, тел, слов — за спиной, всё дальше и дальше, хотя недавно казалось, что стоит только протянуть руку — и её тут же обхватит свет, тепло и безопасность, словно это не размытое понятие, а кокон из горячих нитей вольфрамового шёлка.       «Кто-нибудь, помогите...»       Будто став из фантазии реальностью, в какофонию всхлипов, дыхания и стонов ворвался, разодрал её визг сирены, тьму вспороли всполохи синего света, захлопали двери, зашуршали шаги. Таська что-то говорила, отвечала — невпопад, заикаясь, давясь, боясь отпустить, отойти от Иры, отвести взгляд на лишнюю секунду.        Пульс сто два

Ира, вы нас слышите?

Дыхание поверхностное

Рёбра не сломаны

Ранение между шестёркой и семёркой

Возможен пневмоторакс

Гемоторакс

Кто это был, вы его видели?

Нет, я... нет...

Вы можете позвонить кому-то из старших?

      Время перевалило за девять то ли слишком быстро, то ли совершенно не спеша — Таша так и не поняла. Одна из ламп в приёмном покое мигала, раздражала, хотелось держать глаза закрытыми. Ещё хотелось содрать с себя кожу, ногтями выдрать чувство крови на ладонях, пальцах, выдрать с корнем сами ногти, протереть суставы и вены, вычистить не саму даже кровь подруги, но воспоминание об этой крови.       Они договорились о такой простой, обычной, стандартной встрече: Ира возвращается из художественного кружка, а Таша идёт ей почти навстречу, чтобы проводить до дома и остаться с ночевой. Просто. Понятно. Привычно. Они так делали раньше. Но Таська опоздала, заставила ждать, пропустила зло, спрятавшееся в тенях. Она увидела Иру уже лежащей в грязи и крови, с сумкой под краски и бумагу, но без сумочки с телефоном и деньгами. Таша опоздала. Если б только она пришла вовремя...       Рядом на скамье стояла настоящая кружка, не пластиковый стаканчик, кого-то из медсестёр, на дне замерли чаинки. Медсёстры... Да, они окружили Ташу той заботой, какую могли дать быстро, между делом, чтобы Тася села на месте и не сделала глупости.       Тася хотела схватиться за ножницы, которые увидела за стойкой регистратуры. Она думала, не впиться ли ей в кожу зубами, оставить очередные следы, чтобы напомнить себе: она живая, она виновата, она не спит, она здесь — это всё с ней, это её. Таша закусила согнутый мизинец до боли, в нос ударил запах крови. Она помыла руки, но не телефон, не куртку — её телефон покрылся бурыми неровными пятнами, края куртки и торчавшие из-под неё рукава кофты задеревенели от крови и грязи. Это с ней, это её...       Почти ночной, засыпающий приёмный покой вдруг ожил, забеспокоился, как когда Ира и Таша прибыли, и Таська подумала, что приехали новые пострадавшие — но по коридору шла, с кем-то ругаясь на ходу, она — Ольга Молчанова. Мама.       — Тая! — Мама вскрикнула, увидев Ташу. Та поднялась с места, покачнувшись, чтобы встретиться с матерью лицом к лицу, встретить всё грудью, устоять. Мама рванулась вперёд. — Вот же беда на мою голову!       Худая, на голову выше Таши, с заколотыми на затылке светлыми волосами, в платье и на каблуках, в распахнутом плаще — неужели правда вот так оставила корпоратив в честь дня рождения компании и примчалась? К ней? Куда-то сюда, куда-то...       — Кто вообще пишет такие отписки?! — ярилась Ольга Молчанова, и полы плаща расходились, а каблуки стучали громче и злобнее, заглушая просьбы быть потише. — Я думала, мне уже в морг ехать надо!       мы с ирой в бльниц звони е маме адрес...       — Почему ты здесь? — буркнула Таша еле слышно для самой себя.       — Почему я здесь?!       Мама надвинулась фигурой такой массивной, какой никогда не была, тяжёлой, злой, и Таша не успела отойти. Её окутал аромат ещё держащихся духов, не скрывающих запах пота, аромат лака для волос, ткани, немного — алкоголя. На неё навалились, сдавили запахом, шорохом плаща, звоном даже слишком массивных серёжек, вдавили в себя — бусины ожерелья отпечатались на щеке, — и Таша не могла пошевелиться. Не хотела.       — Почему с тобой так сложно? — причитала мама тихо, намного тише, бормотала, словно в бреду. — Почему ты копия своего отца? Почему за тебя надо волноваться?       Мама всхлипывала, и Таша могла представить, как по лицу Ольги Молчановой течёт тушь.       — Я не могу тебя потерять... За что мне это... Я не могу потерять ещё и тебя...       Еле уловимый поцелуй в волосы, пальцы в прядях, губы на виске, на лбу, алкогольное дыхание на всём лице. И Таша размякла. Влилась в тепло чужого тела, в шорох ткани и в запах былого торжества. И опять заревела.       Это всё — это с ней, это её...       Когда минует страшная ночь, когда в милицию — полицию — будет написано заявление, Таша наведается к идущей на поправку Ире второй раз, чтобы просить прощения за опоздание. Ира улыбнётся, почти рассмеётся, спросит: «А ты-то тут причём?» Она обвинит подругу лишь в одном: «Ты опять берёшь лишнее: ведь это же не ты ударила меня ножом?» Ира подумает и скажет: «Ты наоборот пришла вовремя. Я бы могла так и лежать там, но меня спасли — ты тоже спасла. Ты была рядом. Ты пришла вовремя».       Ира поделится историями о медсёстрах, которые будут совсем другими, не теми, о каких рассказывал Таше брат после аварии. Таша больше не захочет думать о ножах, будет смотреть на лезвия — и вспоминать кровь подруги, шов, шрам между рёбрами, её прерывистое дыхание и синюшные губы. Она будет сдерживать себя ради Иры, исполняя просьбу «больной и помирающей»: не вреди себе, ты мне ещё нужна — кто меня с того света вытянет?       Хотя на самом деле именно Ира вытягивала Таисию Молчанову. Тянула из чёрной полыньи неиссякаемого отчаяния дни, месяцы, почти целый год, тянула на свет, в мир, к людям. Будто не замечая шипов и лезвий, но видя страх, шрамы на руках и невысказанное.       Как только Иру выпишут, Таша оформит мысли в слова, будто впервые за почти год сказав о желаниях и мечтах прямо, будто впервые за всё это время взаправду ожив и увидев, что делать с жизнью дальше.       — Я подумываю связать жизнь с медициной...

♪ ♪ ♪

      Таша ещё раз, почти нервно, провела по полке тряпкой. Сколько Хальсин обещал дней, три или четыре? Не сегодня — завтра Лизетт, Таше и Шэдоухарт предстоит испытание.       Утром Таша ещё раз обсуждала с Шэдоухарт, что им и как предстоит делать. На словах всё звучало просто до безобразия: жрица накладывает обезболивающие заклинания сверху зелий, Таша разрезает живот Лиз, достаёт ребёнка и соединяет нитями края раны, чтобы Шэдоухарт могла магией срастить кожу. Вот только после этого раннего разговора Таська зависла на кухне, разрезая обычным небольшим ножом курицу и обычными же нитями и иглами соединяя края разреза. Это будет не то же самое, что с живым человеком и с медицинскими инструментами. Совершенно не то. Однако поздно отступать — Таша это понимала.       В комнате четы Бирнег висело небольшое зеркало в половину обычного человеческого роста. Его Таша не трогала, не всматривалась в гладь, замечая саму себя — чужую не себя — краем глаза. Теперь же девушка решилась развернуться наконец к зеркалу, встала напротив непрозрачного стекла и всмотрелась в не своё лицо. Она помнила созданную эльфийку Иситу не очень отчётливо, привыкла к телу, но не к лицу. На неё смотрела загоревшая, но всё ещё весьма светлокожая эльфийка с выраженными скулами, пухлыми губами, немного курносая. Больше всего Таша сейчас всматривалась Исите в глаза: раскосые, в обрамлении длинных ресниц, притягательного фиолетового цвета. И первой Ташиной мыслью стали не аметисты и гиацинты, а Плетение. Это был цвет магии, которая окружала Гейла в миг поглощения сил волшебных побрякушек; в подобном свечении перед игроком и Гейлом представала Мистра; тем же цветом сияли рунные круги.       Таша поправила платок на голове, под который убрала волосы. Подумаешь, фиолетовые глаза, она сама создала Иситу такой, нашла нечто привлекательное в сочетании золотистых волос и фиолетовых радужек. Хотя... создавала ли она Иситу? Всегда ли Исита была такой?       Об этом стоило подумать потом, как-нибудь однажды — не сейчас. На улице ждала работа, и в помощь себе Таська решила взять Астариона, потому что нет ничего сложного в работе с граблями! Поупиравшись немного, будто ради приличия, Астарион всё же взял протянутые грабли, пробубнив: «Поскорее бы уже этот недоэльф-недодварф родился, чтобы мы свалили...»       Двор перед домом был завален высохшей травой, которую Дайр скосил ещё три дня назад. Собрать её несложно, да и быстро, во всяком случае, так Таша считала в первые минуты, очень молчаливые, если не считать того, как вампир бухтел в стороне. Таша ушла в себя, заглушила мир мыслями о белом шуме, не придала никакого значения проходящей мимо забора фигуре — деревенский житель или внезапный гость Тревока, да какая разница...       — Извините, мы раньше не встречались?       Таисия подняла голову, вернулась в мир яви, чтобы встретиться лицом к лицу к человеку со знакомым голосом. «Да ну ебать, а ты-то тут откуда?»       — Погодите, вы... Это же вы были на болотах? — Гандрел был удивлён, но ещё не вспылил, однако Таша предчувствовала: разговор ни к чему хорошему не приведёт.       — Вы, э-э, обознались, — попробовала отбрехаться Таисия — ш-шурх, ещё одно загребающее движение граблями.       — Нет-нет, вы, точно — вы были на болотах! — Гандрел подошёл вплотную к забору, положил руки доски. Шкряб, лежавший в тени на крыльце, подорвался и начал лаять, встал рядом с Ташей. Она не накладывала на него чары в последние дни, да и сам пёс почти всё время пропадал с детьми до вечера, иногда уходя в ночь. Таша потрепала Шкряба по голове, чуть успокаивая, слыша его рычание. — Кажется, вашему псу я не нравлюсь, — усмехнулся гур. — Вам тоже, видимо.       — Я думала, мы больше не встретимся, — ответила уже честно Таша, сжимая древко граблей.       — А я вот надеялся, что судьба нас ещё столкнёт, — сказал ей не без улыбки Гандрел. Однако улыбка была не приветственная и весёлая, не такая, как на болотах. Эта улыбка была холодной, острой, скорее вынужденной. — Вы тогда направили меня в сторону старой часовни, помните? Что ж, я обшарил там всё, но не нашёл ни следа вампира. Зато находил обескровленных животных и пару кобольдов в округе. На днях я случайно вышел к Изумрудной роще, обители друидов, и, знаете ли, они много рассказывали про путешественников, которые помогли им решить очень много проблем...       — И?       — Кое-кто из них обмолвился, что в отряде этих героев был некто вроде вампира. — Таша сделала несколько шагов навстречу Гандрелу, чтобы тот не кричал через весь двор. Про вампира сам гур сказал достаточно тихо, но в деревенской тишине даже это звучало оглушительно громко для Таськи. — И я припомнил, как встретил вас на болотах, одного из ваших соратников. Я подумал тогда, что могу что-то путать, тем более — кто станет защищать вампирское отродье?       Гандрел открыл рот, чтобы что-то ещё сказать, но вдруг потянулся за спину и вытащил арбалет. Таша тут же обернулась: Астарион вышел из-за угла дома, держа на плече грабли. Увидев гурца, вампир удивлённо вздёрнул брови, а затем его лицо исказилось злобной гримасой.       — А ты здесь откуда?       — Мисс, вы же понимаете, насколько опасны вампиры? — обратился к Таше Гандрел. — Рано или поздно он...       Таша не дослушала, перехватила грабли поудобнее и под возмущенный поведением гурца лай замахнулась. Грабли ударились об арбалет, Гандрел выпустил оружие и отшатнулся, будто не от самого удара даже, а от неожиданности. За спиной громко и с небывалым весельем хохотнул Астарион. Таша направила грабли в сторону Гандрела.       — Астарион остаётся здесь, — проговорила чётко и внятно каждое слово Таисия. — Если надо — до Врат Балдура он дойдёт по своему желанию и на своих двоих.       — Мне кажется, он одни лишь слова не поймёт, — заурчал Астарион, подходя. Таша к нему не оборачивалась, не сводя глаз с Гандрела. В конце концов, Гандрел лишь человек, охотник на монстров — но человек. — Может, хотя бы пара ударов его...       — Астарион, не лезь, — процедила Таша, опуская грабли, но готовая взмахнуть ими ещё раз. — А вы лучше возвращайтесь, найдите другую работу — чудовищ вокруг куда больше, чем вампирских отродий.       — А вы случайно не околдованы ли? — задал логичный вопрос гур, возвращая в руки арбалет. Оружие он в этот раз ни на кого не направил. — Мне как-то пришлось иметь дело с женщиной, приютившей под крышей доппельгангера и звавшей его сыном.       — Совершенно не уместное сравнение, — обиженным тоном произнёс Астарион, а Таша вздохнула и открыла рот, чтобы что-нибудь ответить, но за неё это сделал другой голос:       — Никаких доппельгангеров под моей крышей нет и не будет. — Три пары глаз уставились на вышедшую из дома Лизетт Бирнег. Она спускалась с крыльца, а рядом, держась за её юбку, шёл младший сын, Ирвин. Как много Лиз слышала? — Добрый день, уважаемый... как ваше имя?       — Гандрел, госпожа, — представился гур. — Охотник на монстров. Прошу прощения, что побеспокоил вас. Особенно в вашем положении... Просто вынужден сообщить, что в округе бродит...       — Вампир? — закончила Лизетт и вдруг повернула голову в сторону Астариона. На несколько мгновений, но совершенно не скрывая движения. Она вновь заговорила с Гандрелом, трепля сына по макушке. — И по стечению обстоятельств он живёт именно под моей крышей? Что ж, под крышей этого дома в последнее время много людей, и все они — мои гости. Могут прийти, могут уйти, но забрать их отсюда силой не позволю ни я, ни мой муж.       Гандрел помолчал, после чего убрал арбалет за спину, с щелчком повесил его на какое-то приспособление на ремешках.       — И вы правда вот так готовы подвергнуть угрозе свою семью и деревню?       — Угрозой были гоблины и гноллы, — не менее спокойно ответила Лизетт, выйдя вперёд. Астариону и Таше оставалось лишь смотреть на неё и помалкивать. — Однако с появлением этих людей гоблинов мы больше не видели даже издалека, а поголовье гноллов уменьшилось. Мы можем вновь выгонять скот на луга и с меньшей опаской отпускать детей из дома, так что уже не столь важно, помогли нам люди, тифлинги или вампиры. У вас есть ещё вопросы? — Лизетт крайне быстро вернула в голос беззаботный весёлый тон. — Может, вам не хватает зелий? Мой муж знаток всяких трав и припарок.       — Благодарю за предложение, но откажусь. — Гандрел похлопал себя по ножнам с кинжалом на поясе, поправил безрукавку. — Эй, вампир, сегодня я тебя не трону, но лучше тебе даже не думать, чтобы тронуть этих женщин или кого бы то ни было даже концом клыка.       — Если бы я хотел что-то сделать, уже бы сделал, гур, — ответил с оскалом кислой любезностью Астарион. — Поэтому иди, куда шёл.       — Счастья вашему дому, хозяйка, — будто совершенно проигнорировал выпад Гандрел и без спешки пошёл дальше.       Таша теперь полностью сфокусировалась на Лизетт, а та в свою очередь смотрела на Астариона и Иситу. Таисия ждала, что у них потребуют объяснений, но...       — Вы скоро закончите с травой?       — Да уже половина...       — Как давно вы поняли? — перебил Ташу Астарион, будто в миг выставив шипы уже против Лиз Бирнег. Та и бровью не повела, только улыбнулась уголком рта, что на щеке залегла тень ямочки.       — Сложно не догадаться, когда один гость отказывается от еды, убегает в ночь, а другая складирует книги о вампирах. Тут уже красные радужки и клыки длиннее обычных особенно начинают бросаться в глаза.       Ирвин, прилипший к мамкиной юбке, вдруг отпустил ткань и приставил руки ко рту, указательными пальцами показывая клыки — что скорее напоминало жвалы, — и тихонько рыкнул. Астарион покосился на ребёнка с недоумением и растерянностью. Лизетт хихикнула.       — Ну и если хотите обсудить тайны, лучше делать это не в доме, где за стенкой спят хозяева. Потому что в ночной тишине все обсуждения вампирской природы очень хорошо слышны.       — Ой...       — А вы очень безрассудная женщина, раз мирились с моим присутствием, — усмехнулся Астарион, но весёлости ему это не прибавило. Он будто чувствовал, что всё ещё не в безопасности — возможно, даже в большей опасности.       — Я доверилась друзьям Хальсина, потому что доверяю самому Хальсину, — спокойно ответила Лизетт. — Это не значит, что я была спокойна, особенно когда тебя решили не брать обратно в Подземье, а оставили здесь. Но я полагалась на Иситу. — Лиз покосилась на Ташу, которая сжимала древко грабель обеими руками. — Я не буду расспрашивать, как вы пришли к нынешним отношениям в отряде, как вампир ходит под солнцем и о прочем. Я лишь понадеюсь, что Хальсин не выбирает союзников наобум, а если он поручился за кого-то, то и волноваться уже не о чем.       Лизетт развернулась, чтобы уйти обратно в дом, но через несколько шагов бросила через плечо:       — И ещё: это не значит, что теперь тебе можно кусать моих коз.

♪ ♪ ♪

      Время тянулось к вечеру лениво, солнце перекатывалось через небо нехотя, из-за чего казалось, что отряд вернулся в Тревок даже слишком быстро. Раньше изучение Подземья затягивалось до глубокого вечера, а сегодня отряд уходил с планом осмотреть оставшиеся пещеры и, может, найти-таки хотя бы намёк на таинственную Песнь Ночи.       Пока готовился ужин, и в этот раз Лизетт и Дайр сами решили заниматься готовкой, отогнав гостей, Карлах, Уилл, Шэдоухарт и Лаэзель разминались с оружием перед домом. Они были более чем полны сил, потому что Подземье в этот раз не иссушило их битвами, а Шэдоухарт пробовала держать в руках, не сжимавших последнее время что-то кроме спиц, глефу, которую ей принесли. «Подарочек дроу», как решил назвать глефу Уилл, достался после стычки с оными подземными эльфами. Разумеется, чужакам они были не рады, а чужаки не были рады нападению из теней.       — Справа! Снизу! — кричала детвора, наваливаясь на забор и предупреждая поочерёдно то Лаэзель, то Шэдоухарт о нападениях, ни за кого толком не болея в битве. Девушки будто совершенно не слышали, погрузившись в почти смертоносный танец под аккомпанемент звона металла, дыхания и яростных выкриков.       Лаэзель присела, уворачиваясь от древка, тут же ударила мечом в ножнах Шэдоухарт по щиколотке, жрица ахнула от боли, покачнулась на мгновение, а в следующий миг удар пришёлся в живот. Не самая сильная тычка выбила воздух, Шэдоухарт схватилась за место удара, потеряв контроль над чувствами, и Лаэзель обвила пальцами глефу, отодвинула её в сторону и приставила меч к горлу жрицы.       — Одно движение — ты мертва, — с упоительным полушипением выдохнула Лаэзель жрице в лицо, поднимаясь в полный рост. — Но ты хотя бы не растеряла свои способности за этим вязанием, пока сидела под крышей.       Гитьянки явно наслаждалась не самим насилием, но тем, как бурлила кровь в её венах, разогнанная боем, как она вырвала победу у жрицы-полуэльфийки, хотя та была близка, чтобы одержать верх. Глефой Лаэзель прилетело в висок, чуть ближе ко лбу, так что по жёлто-чёрной скуле теперь размазалась бурая ниточка крови, а уж о том, что каким-то ударом Шэдоухарт точно сломала гитьянки ребро, Таша всё не могла перестать думать.       Дети ликовали: к участку Бирнег сбежался, наверное, весь молодняк Тревока, Таша насчитала шестнадцать голов от мала до велика. Дети и подростки уже наблюдали бой Уилла и Карлах, так же не зная, за кого болеть, а теперь подбадривали то гитьянки, то жрицу, чтобы в итоге скандировать «Ла-э-зель! Ла-э-зель!» под хлопки и неловкий свист.       — Что расшумелись?! — прикрикнула в своей хрипяще-шипящей манере Лаэзель, отворачиваясь от Шэдоухарт и опуская меч в ножнах. — Вам делать нечего, мелкие исстики?       — А покажите ещё, как дерутся гиты!       — Нам говорили, что гитьянки с людьми не ладят, почему вы тогда здесь?       — Гиты правда на драконах летают?       — А правда, что вы из яиц вылупляетесь? А они большие?       — А вы сможете победить Карлу?       — Она Карлах, болван! — почти обиделся на товарища кто-то из детей, которому очень понравилась огненная тифлингша. Дети продолжали засыпать Лаэзель вопросами, и она не выдержала.       — А ну всем замолчать! — Дети удивительно быстро притихли. — Никакой субординации у вас нет, а задаёте вопросы о войне и битвах, ха. Если хотите спросить, определите, кто спрашивает первым, вторым и так далее. Не можете решить — подеритесь, узнаете заодно, каково это — сражаться за свои убеждения. Ну, у кого есть вопросы?       Дети притихли и начали обсуждать последовательность вопросов. Лаэзель отвечала не особо много, сухо, основное, иногда огрызаясь на просьбы хоть чуть-чуть больше рассказать что-нибудь совсем уж таинственное о народе гитьянки. Лаэзель воспевала в военной манере Влаакит, говорила о величии драконов и китраках, что сидят на их спинах.       — У нас нет понятий для матерей и отцов, мы все — воины Влаакит, объединённые не кровью, а волей, ибо никакая кровь не соединит сильнее, чем пройденные плечом к плечу битвы.       — Значит, вы не знаете, как выглядит ваша мама? — задала соответствующий вопрос девочка лет одиннадцати. Вопрос о семьях гитов задавал, видимо, её брат.       — Не имею понятия. Но она явно была достойной того, чтобы стать чьей-то шукьяни, Влаакит выбрала её. Но не более: то, кем была моя мать, не имеет значения, ибо я стала собой благодаря варшам и собственной воле служить Влаакит, поднимать свой меч во имя её и не опускать его до последнего вздоха — своего или последнего в мире иллитида.       — А мы тоже не знаем, как наша мама выглядит, — вновь произнёс братец той девочки. Вопросы себя исчерпывали, так что дети стали больше говорить, а не спрашивать. — Она была наёмницей и умерла, когда нам было два года. И мы тоже хотим сражаться и защищать других, как это делала она!       — Тогда меньше говорите и больше делайте, — сказала Лаэзель с холодом клинка. — Неважно, кем была ваша мать, свою судьбу вам строить самим. Если только и будете говорить о ней и том, как хотите быть похожими на того, кого даже не знаете, то не добьётесь ничего. В вашем захолустье я не видела сколько-то ценных людей со способностями к оружию, поэтому вы сами должны найти их, спрашивать о любых знаниях тех, кто держит клинок, пока ноги не приведут вас в сколько-нибудь пригодное место для учёбы.       — Раз вы здесь, вы покажете, как правильно держать меч?       Разумеется, Лаэзель отказалась давать свой меч, зато Уилл поделился собственным клинком. И, пожалуй, из Лаэзель был так себе учитель для не-гитов. Она очень много цыкала, бубнила про неспособных исстиков — и в итоге руками поправляла чужие пальцы, объясняла что-то, почти колдуя, вкрапляя в речь какие-то непереводимые термины тирсу — и их детвора ловила в момент.       — Этого мало, чтобы даже приблизиться к умениям гитьянки вашего возраста, — продолжала Лаэзель, видя, как дети поочерёдно начинают уже сами поправлять друг друга, заменяя меч на палки. — Но я вижу тех, кто не безнадёжен.       — Они её из Тревока не выпустят, — тихо хохотнула Карлах, стоя рядом с открытым окном кухни. Таша сидела на подоконнике, свесив ноги наружу и поглаживая ножны. — Кто бы подумал, что наша гитьянки так приглянется детям с её-то манерой общения.       — Думаю, по сравнению с другими гитьянки она просто строгая, но уж явно не злая. — Таша припоминала других гитов, и в сравнении с ними Лаэзель казалась общительным одуванчиком, в какой-то степени. — Возможно, детей привлекает её вид и манера общения. Она для них что-то совершенно новое, непознанное...       — А детишки очень любят всё, что неизвестно и даже, может быть, опасно, — закончила Карлах, посмеявшись. — Главное, чтобы после этого у детворы не сложилось впечатление, что все гитьянки такие мирные. Нам с Лаэзель ещё повезло — хотя тут, конечно, как посмотреть, потому что это «повезло» завязано на крупном «мы оказались в куче дерьма».       Таша засмеялась в кулак. Ну да, действительно. Общая беда сплотила тех, кто даже и не встретился бы никогда — они это уже обсуждали. Другое дело, что Таисии тут быть не должно... Она бы не могла пересечься ни с кем никогда и нигде, ни при каких обстоятельствах, потому что это даже не её тело, её тело где-то: спит, бредит, лежит в коме, захвачено чьей-то чужой душой — её тело не здесь. Душа тоже не должна быть здесь — однако почему-то Фаэрун принял чужачку, вырвал её из привычного и запихнул в свои просторы. Таше повезло выживать и скрывать своё происхождение. Но вот повезёт ли ей дальше? Долго ли это продолжится — и что ей делать, если правда внезапно, случайно всплывёт наружу?       Хотя как это вообще должно случиться? Иссохший не из болтливых, да и все пока Таше верили на слово, а предавать их она не хотела.       Таисия провела рукой по ножнам, в которых сменился меч. Фалар Алувэ, вытянутый Карлах из камня, что-то еле слышно прошептал и вновь замолк.       Закат расцвёл оттенками розового и рыжего, на востоке залегли тени подступающей ночи. Таисия накинула на плечи подаренную шаль, спрятала в ткани руки. Девушка вдохнула поглубже. Она видела, как с выпаса возвращаются стада. После того, как решилась проблемы с гоблинами, а гноллы стали опасаться гулять вблизи поселения, некоторые хозяева начали вновь выгонять скот на луга. Лизетт ни слова не соврала Гандрелу.       Ташу немного потряхивало, но причину тряски она могла объяснить: близился час икс, и какие бы слова самой себе Таша ни пыталась говорить под нос или мысленно, ничто не помогало. Ещё и Исита решила проснуться...       (Её кровь будет течь по твоим рукам, ты будешь задыхаться, тебе будет страшно. Но ты сама, признай, выбрала этот путь — быть добренькой)       (Хотя, судя по твоим воспоминаниям, ты просто вернёшься во времена этой твоей практики и первого года работы. И почему ты вообще решила, что медицина — твоё?)       (Ах, да, помогать людям, вот это всё — я даже соглашусь с твоим кровососом, эта самоотверженность — почти пошлость, услышав которую, хочется закатить глаза!)       — При столь похожих взглядах на жизнь почему тебе так Астарион не нравится? — почти одними губами прошептала Таша. Ей не особо нравилось, что кто-то роется в её воспоминаниях, но будто она могла что-то сделать. На свой же вопрос Таисия ответа не ждала, но голос Иситы внезапно не исчез, только прозвучал немного тише и будто с радиопомехами поверх:       (Он самый настоящий гарант тысячи и одной проблемы! Не то чтобы он один такой в этой шайке, но в отличие от них его не прочитать, не предугадать, а уж отсутствие твоих воспоминаний о нём делает всё ещё сложнее!)       (И меня раздражает то, как он влияет на тебя. Давай ты всё же не будешь забывать, что это тело не твоё)       — А кто мне дал власть над этим телом? — прошипела Таша, и в этот раз Исита ей не ответила. Ну да, это так легко и по-взрослому — уходить от ответа! Сколько вообще Исите лет, можно ли её считать малолеткой по эльфийским меркам?       Чуткий эльфийский слух уловил шаги по крыльцу, потом — по траве. Тихие, почти кошачьи, но, как в случае с котами, которые начинают топать, если им нет причин скрываться, так и тут Таша знала, что Астарион мог передвигаться ещё тише, намного тише. Она обернулась к нарушителю покоя.       — Избегаешь общества, золотце? — мурлыкнул Астарион. Его кудри сейчас были менее пушистыми, блестя от воды, и в какой-то степени выглядел эльф забавно. Ещё немного бы уложить волосы — и будет напоминать комондора.       — Нет, закатом любуюсь.       Дайр Бирнег сегодня топил-таки баню, которую сам хозяин звал купальней, чтобы гости отмылись полностью, от любой пылинки, насладившись горячей водой, а не еле тёплой. Первыми шли девушки, и мытьё превратилось в парад шрамов и историй, которыми с самой большой охотой делилась Карлах, красная кожа которой была усыпала пепельно-розовыми и винно-красными рубцами, похожими где-то на паутину, а где-то на неумелые стежки. Эти — от первой наладки её нового «сердца», эти — от клыков абишаев, а вот этот она получила, когда на неё горящий камень упал — ха-ха, Исита, правда поверила? Нет-нет, этот шрам всего лишь от капель лавы, попавших на кожу, когда Карлах уронила противника в озеро той самой лавы. «Всего лишь» — Карлах про многое рассказывала с этими словами, но это были истории о вещах, в столкновении с которыми многие другие не продержались бы и десяти секунд. Чуть менее охотно делились историями шрамов Лаэзель и Шэдоухарт, признавая, что после Карлах их россказни будут очень приземлёнными.       — Шрамы — признак слабости, неосторожности, — говорила Лаэзель. — Однако выжить после лавы и остаться с целой ногой, когда её почти откусили — это воистину впечатляет.       Шэдоухарт старалась не говорить об увечьях вовсе. Шар учит терпеть боль, справляться с ней, не обращать внимание на что-то подобное. Шрамы — это что-то о былом, об ушедшем, о пережитых ранах, которых больше не будет, значит, и замечать их не стоит. О тонких, словно паутинка, белёсых линиях жрица тоже умолчала. Таша догадывалась, что это могли быть следы от плётки, много раз нанесённые и столько же раз залеченные.       А вот когда пришло время мужчинам идти смывать пыль дорог и споры миконидов, возник небольшой конфликт интересов. Повторялась история с первыми совместными ужинами, когда Астарион неумело придумывал отговорки. Долго он этим не занимался, потому что Таша сидела в той же гостевой и видела, как вампир старательно стягивает края рубахи на груди и пытается прилипнуть к стене, забиться в угол спиной.       «Из-за шрамов?» — коротко спросила она у Астариона в мыслях. Он молниеносно повернул к ней голову. В его глазах Таська увидела что-то такое, что уже видела раньше... Да, что-то подобное мелькало во взгляде вампира в ночь, когда он хотел её укусить.       «Что-то вроде», — очень уклончиво ответило чужое сознание. Таисия подумала, что шрамы — не единственная причина, но её ли это дело?       — Вампирская стеснительность проснулась у него, — фыркнула Таша, обращаясь к Уиллу и Гейлу. Астарион подавился воздухом с такого оправдания.       — Стеснительность? — со смешком повторил Гейл едва ли не по слогам. — Мы про одного и того же Астариона говорим?       — У вас там личный диалог через личинок состоялся? — догадался Уилл, а потом вздохнул. — Ладно, Гейл, идём пока без него, а то вода стынет. Некоторые, видимо, любят похолоднее.       Может, Исита совершенно не беспочвенно говорила, что Астарион как-то на Ташу влияет — и это даже не про подачки в виде крови. Это про всё. Про изменившееся отношение, про секс в лесу, про оправдания перед другими и про защиту, которую она, сама мало на что способная, готова была дать Астариону. Таисия оправдывалась лишь тем, что в ситуации с Гандрелом, например, она просто пыталась избежать драки, а проще всего это было сделать, лишь не дав никому из мужчин сцепиться и взяв ответственность за вампира на себя. Почти поставить подпись на перечне пунктов в духе «Я в трезвом уме и в нормальной, в общем-то, памяти заявляю, что оставляю вампира подле себя с полным пониманием, что он может кинуться на человека и не почувствовать за это угрызений совести».       Ей просто нужны соратники. Ей будет полезен любой человек, способный принять бой и выйти из него хотя бы живым. Это лишь на время, пока Исита не соизволит хоть что-то объяснить или не возьмёт над телом верх. В конце концов, если ей не нравится соседство с Ташей, она же найдёт способ вернуть Таисию обратно на Землю, как нашла способ вытащить её на Торил.       — А-ах, да, ты же упоминала, что любишь закаты и рассветы больше, чем ночь. — Астарион тянул слова, почти по-кошачьи урчал. Он подошёл очень близко, благоухая мылом. Никакой мертвечины и земли. — В них и правда что-то есть. Даже деревня кажется не такой неказистой и уродливой.       — Городски-ие, — цыкнув, протянула Таша с шутливой пренебрежительной интонацией.       — А ты прямо поразительное удовольствие получаешь от всего этого, — недовольно заметил Астарион, вскинув руку в сторону дороги за забором. У соседнего дома паслась корова, хлопая себя по округлым бокам хвостом. — Из каких мест ты вообще прибыла? Для деревенщины ты, как бы сказать, посложнее будешь, значит...       — Тебе правда так это интересно? — спросила Таша без эмоций в голосе, стараясь нагнать на себя вид скучающей и не заинтересованной в разговоре. Она двинулась дальше по участку, поправив шаль на плечах. Астарион последовал за ней.       — Можно назвать это предосторожностью, — осторожно произнёс Астарион. — Ты не требуешь абсолютной честности от наших сопровождающих и о себе говоришь очень мало, будто что-то скрываешь. Даже мой вчерашний вопрос ты оставила почти без ответа — ты же не собиралась отвечать больше, чем сказала вчера, даже если бы Гейл нам не помешал, ведь так?       — Скрытность тоже можно назвать предосторожностью, — ответила тем же, чем он пытался её задавить, Таша. Да, вчера Гейл спустился попить воды и нарушил маленькую тихую идиллию, позволив Таше свернуть разговоры о музыке и медицине. Она не знала, насколько удачно смогла бы соврать или обойти разговор об Ире и медколледже. — Да и терзают меня сомнения, что тебе так уж нужна моя предыстория: сам же говорил, что однажды мы станем врагами?       — Я говорил, что мы можем стать врагами, а не станем ими обязательно! — мгновенно вспылил Астарион, но тут же чуть остыл. — Ты опять припоминаешь мне эти слова, злопамятное моё золотце, но почему не считаешь, что я мог, например, поменять мнение об этом?       — Пф, — сдержала смех Таша.       — Ладно-ладно, почему ты не допускаешь мысли, что врагом тебе я бы быть не хотел? Сейчас невольные союзники, а потом, кто знает... хорошие знакомые? — Последнее вампир выдавил из себя, не скрывая, что слова эти пропитаны чем угодно, но не правдой и надеждой на подобное будущее. — Мы начали не очень хорошо, но теперь-то всё по-другому, поэтому как насчёт поделиться кусочками уже твоего прошлого, Иса? Даже если есть там что-то постыдное или преступающее закон — мой рот на замке, клянусь своими клыками.       — Нашёл, чем клясться, — пробубнила Таша. Она сомневалась, что клятва эта хоть сколько-то приемлема, потому что не знала, насколько Астарион в принципе рад клыкам и ценит их. Может, он был бы рад избавиться от них, как от своей вампирской стороны вообще. — Часть детства я провела в городе, часть — в подобных же местах, где вокруг горы, поля, водоёмы, небольшие дома и всякая живность. И коровы там так же по улицам ходили, — ответила Таша без слова вранья, но ни о чём конкретном не говоря.       — Значит, в городе ты тоже бывала, — воодушевился Астарион. Они дошли до загона с козами, и Таисия шустро запрыгнула на забор. — И что же это был за город? Невервинтер? Сильверимун? Иннарлит?       «Хули ты опять до меня доебался? Доебись до Гейла со своей географией!»       — Ты решил перебрать все города?       — Я надеюсь, что однажды угадаю. Может, ты из-за моря, из Каэр Корвелла?       — А ты сам-то откуда? — атаковала его же оружием Таша. — До этой вампирской истории ты во Вратах родился и вырос или сам из понаехавших?       Астарион примолк и тут же перестал улыбаться. Он отвёл взгляд, поджал губы. Таша вновь сказала что-то не то. Страннее было, что в этот раз Астарион вновь удивил желанием ответить.       — Я мало что помню до момента обращения. Кроме Врат Балдура я будто и не знаю других мест. Помню, что был мировым судьёй, потом меня чуть не убили гурцы, и в тот момент появился Касадор. Вместо обычной тихой смерти я стал вампирским отродьем.       — Кажется, я поняла, почему именно к гурцам у тебя такая ненависть, — протянула Таша спустя недолгое молчание. — И, получается, это всё, что ты помнишь? О жизни до обращения? Семья, друзья, любимый человек...       — Даже если были, для них я мёртв, — усмехнулся без веселья Астарион. — Кто будет искать и ждать мёртвого?       Он не помнил. Таисия вдруг поняла, что сейчас это не попытка скрыть или соврать — Астарион правда не помнил. У неё вдруг сжалось сердце. Что должно было твориться на протяжение двухсот лет, чтобы память сохранила только ничтожный кусочек жизни до вампиризма? У Астариона в жизни были только его хозяин и крысы — и кто-то ещё, кого из куска памяти Таша не могла вспомнить более чётко, но на этом список кончался. У эльфа не было ни детства, ни друзей, ни дома, куда хотелось бы вернуться, где можно было бы скрыться от всего мира. Были жажда, тьма, ненависть и шрамы на спине.       Таша приглушила ту часть себя, которая говорила, что прощать всё сказанное и сделанное говно за грустное прошлое — против правил. Приглушила, потому что не собиралась прощать, но хотя бы немного и ненадолго попыталась понять.       Все они здесь не безгрешные.       — Прости, — выдохнула Таисия из сдавленной груди. — Я опять напомнила о неприятном.       — Говорил же, извиняйся поменьше, — вновь стал самим собой, насколько это было возможно, Астарион. — Не прекращай совсем, но и частить с этим не пытайся.       Они помолчали, смотря на бледно-голубое с оранжево-розовыми облаками небо. Тучи сгущались где-то на севере, двигаясь к Тревоку.       — Я не стану уточнять, откуда я родом, — начала Таша, — но предлагаю сыграть в угадайку. Я скажу две правды и одну ложь...       — А мне надо выбрать, где ты солгала? — мурлыкнул Астарион, будто радуясь возможности не возвращаться к Касагору. — Ну попробуй, удиви меня ложью, сладкоголосый бард.       — Что ж... У меня четыре племянника, я отлично держусь в седле и я из другого мира, — на одном дыхании выдала Таша, чтобы ни на каком слове не дрогнуть ни голосом, ни лицом. Это было самое опрометчивое её решение в этом разговоре, очень дурацкое, поистине ебанутое, способное перечеркнуть любые старания по утаиванию собственного внефаэрунского происхождения. И кому она решилась признаться в подобном первому? Не Карлах, не Уиллу, не Гейлу — Астариону, которого совсем недавно на духе не переносила!       И всё-таки всё получилось так, как Таша этого ожидала. Так, как было логично с точки зрения фаэрунца.       — Ты даже не старалась в придумывании, о чём соврать. Другой мир — громко сказано! Даже не с другого Плана, а из другого мира, ха!       — Ну, вот и что тебе ещё надо обо мне знать? — Таша ухмыльнулась и решила отшутиться, как хотела. — Я плохо вру и ужасно шучу — исчерпывающее описание, как по мне.       — Ты будто взаправду прячешь пару трупов под кроватью, — произнёс Астарион, с подозрением сузив глаза и улыбаясь так, что стали видны клыки. — Главное, чтобы твои тайны не стоили нам жизни.       — Могу сказать то же самое про твои тайны, о которых ты ещё можешь умалчивать. — «За мной хотя бы не гонятся охотники», — хотела дополнить Таша, но промолчала. Успеет ещё колкостей накинуть разной степени подлости и гадкости. После ещё одной паузы в разговоре, в которую только козы вставляли своё многозначительное «ме-е», Таша вспомнила кое о чём важном. Хотя о важности стоило и поспорить, но вот будто бы именно сейчас это было очень важно. — Сможешь сейчас недолго помолчать и дать шею прощупать?       — И что ты задумала на этот раз? — проворчал Астарион. Тем не менее, он развернулся к Таше так, что ей не составило труда протянуть руки к его шее. Вампир поморщился, когда её ладони оказались в подобной близости, и Таська подумала, не вывернется ли он в последний момент.       Пальцы легли на прохладную кожу по обе стороны от кадыка, большие — на сонные артерии, упёрлись в переплетения тонких мышц. Сначала Таська не почувствовала ничего, подумав, что авторы книг, сходясь все в одном, были правы, и у вампиров не бьётся сердце вопреки работающей репродуктивной системе.       А потом под пальцами дёрнулось и замерло. Таша подумала, что ей показалось, но спустя несколько ударов её собственного — полностью живого — сердца артерия под пальцами дрогнула вновь. Потом в третий раз, в четвёртый...       — Ты меня задушить решила, просто признайся, — заговорил Астарион вибрацией под пальцами и подался назад, высвобождаясь. Таша не заметила, что надавила на чужую шею сильнее, не веря в ощущения. — Что у тебя с лицом, золотце?       — У тебя бьётся сердце, — почти шёпотом, словно охрипшая, произнесла Таша.       — Ах, да? Иногда я забываю, что оно у меня вообще есть.       «Сердца вампиров не бьются и не несут по телу кровь».       «У вампиров и их отродий нет пульса, как не может его быть у трупа».       «Вампиры не дышат, не едят, их сердце не бьётся и не способно любить, не способно вместить ничего, кроме их собственной гордыни».       — Что за...       По крыльцу ударили шаги, потом через участок понеслись будто прыжками — вперёд, придерживая юбку, летела Рида.       — Г-госпожа лекарь, — обратилась она к Таше, покосившись на Астариона с какой-то неуверенностью, и Таська без слов догадалась, что случилось: — У мамы схватки.       Таисия тут же спрыгнула с забора и пошла к дому широкими шагами.       — Грей воду, принеси тазы из купальни, отведи младших к соседке, как договаривались.       «Инструменты на полках, виски на кухне, Шэдоухарт в доме — я знаю, как накладывать швы, у меня были времена практики, я видела, как это делают, а здесь — магия, здесь есть магия, чтоб её!»       Таша старалась обрести власть над мышцами, чтобы её перестало трясти. Лизетт ждала в доме, уже знакомая со схватками и не переживающая будто бы ни о чём.       «Я не должна бояться. Теперь — только вперёд».       Чистые простыни, звон инструментов, запах спирта — почти знакомое и привычное. Таша поправила платок на голове, убрав любые пряди, которые могли бы вылезти вперёд. Она была совершенно не так одета для операции — но будто что-то здесь подходило для подобного действа!       В спальне четы Бирнег остались только роженица, Таша и Шэдоухарт. Жрица будто совершенно не волновалась. Хотя, вспоминая её прошлое с пытками, Шэдоухарт была готова к виду вскрытого человека поболее самой Таши.       Обезболивающая мазь была чуть жидкой, почти прозрачной, пахла горечью, мешаясь с мылом и виски. По заверению Дайра, действовала она быстро, а эффект длился достаточно, чтобы Таша всё успела. Таша хотела верить, что всё успеет.       — И лучше вам не смотреть вниз, — сказала Таша, смывая с рук мазь. Лизетт что-то пробубнила, зажмуриваясь — и вдруг начиная читать молитву.       Что ж, пусть будет так...       Стереть мазь с части кожи, смазать этот участок виски.       Резать поперёк, на склоне живота повыше лобка, осторожно, с тихим похрустыванием кожи, мягкой, податливой. Спокойно, не торопясь, не задевая лишнего. Резать слой мяса и жира, не доставая ланцетом слишком глубоко. Раздвинуть края раны — мышцы мялись под пальцами, разводились с тихим хлюпаньем. Кровь текла по пальцам, застревала в складках кожи. Надрезать матку — вот она, розовая, почти гладкая, блестящая в свете свечей и магии Шэдоухарт. Вскрыть околоплодный пузырь, очень тонкий в сравнении со всем остальным.       Тельце — крохотное, хоть и крепкое, красное с синеватым подтоном, в крови и смазке, от этого оно скользило в пальцах — значит, взять чуть крепче, увереннее, но не сжимать сильно. Так, как видела не раз, так, как учили.       Таша услышала крик — и будто в этот миг сама вспомнила, как дышать. Лизетт сжала простынь в кулаках, но веки не разомкнула, хотя явно очень-очень хотела. Тельце новорождённого барахталось в руках Таши, неуверенно махало руками, стараясь схватить воздух, а ещё — кричало, дышало, жило. Тёплое, почти обжигающее, вздрагивающее. Новый человек родился — и скольких Таша видела, сколько смотрела на эти сморщенные тельца, слышала крики, почти столько же раз испытывала облегчение — родился.       — У в-вас мальчик, — икнула Таша, еле обретя дар речи вновь. Она осторожно положила барахтающееся кричащее, пыхтящее, пищащее тельце на грудь Лизетт, и та, словно не веря, медленно, будто ребёнок был не крепче хрусталя, приобняла его. Таша подхватила синюю пуповину и обрезала её, замотала конец — ничего сложного.       Выскрести из матки детское место — осторожно, чтобы не поцарапать орган, не касаясь даже кончиком ногтя.       Взять нить и иглу — и начать, всё так же осторожно, без спешки, вдумчиво, стежок за стежком соединять края надреза, поровнее. Острая игла входила в ткань органа почти беспрепятственно, с тихим похлюпыванием, и Таша надеялась только, что металл не выскользнет из пальцев. Шэдоухарт как-то не сразу отреагировала, когда Таша позвала её. Может, сама Таша позвала только мысленно? Потом жрица всё же стала шептать заклинания и водить руками над животом. Таша, как и ранее, видела, как рубцуется ткань сначала органа, а потом и кожи — продеть изогнутую иглу в кожу и мясо оказалось куда сложнее, и руки норовили дёрнуться, надавить с силой, которую нельзя прилагать, иначе — разорвёшь, и будет только больше крови. Кожа под тёмными нитями кетгута затягивалась не в один миг, но быстрее, чем задумано природой. Завтра Лизетт, скорее всего, сможет двигаться без боли. Не будет сгибаться и надеяться на действие обезболивающих, как это происходит на Земле.       — Дайр, — позвала Таша надтреснутым голосом. Супруг должен был по уговору дежурить у двери, и даже если Таша говорила слишком тихо, он услышал. Дело оставалось за малым — отмыть ребёнка, убрать беспорядок...       И будто бы даже неясно, чего так сильно Таисия боялась. Ведь всё... закончилось? Всё правда закончилось?

♪ ♪ ♪

      Комнату заполнял серый свет пасмурного дня. Таська очнулась от эльфийского транса — и тут же начала вспоминать. Она молниеносно подскочила, слетела на первый этаж. «Я же просила меня поднять!»       В гостевой оказалось внезапно многолюдно: из семейства Бирнег отсутствовали только Дайр и Лонан, а помимо хозяев в помещении находились Уилл, Гейл и Лаэзель — она стояла поодаль, наблюдая с расстояния.       — Доброе утро, госпожа лекарь! — встретила Ташу Рида. Она устроилась на подлокотнике рядом с матерью и держала на коленях Ирвина.       — Исита, ты хорошо себя чувствуешь? — осведомился Уилл.       — По меньшей мере, она не бледная, — произнёс Гейл, всматриваясь в лицо Иситы. Таша чувствовала, как стучит сердце, напуганное тем, что могло случиться. Сердце билось так, словно отложило эту работу на сегодня, дав закончиться событиям вчерашнего дня, однако операция — лишь часть, лишь начало, далеко не самое лёгкое, а СВДС никто не отменял, и Таша просила поднять её ночью — так, на всякий случай... — Иса, что-то не так?       Таша обогнула диван, чтобы собственными — пусть и чужими — глазами увидеть Лизетт, на руках которой лежал свёрток из узорной ткани. В свёртке алело круглое личико младенца, очередного ребёнка, коих Таисия повидала десятки, даже сотни за время работы. И на её собственное лицо наползла улыбка.       — Исита? — Таша не слышала, что ей пыталась сказать Лизетт, но вышла из задумчивости по зову. Лиз сидела румяная, здоровая — счастливая. Таких матерей — даже уставших, с блестящими глазами, но взаправду радостных вопреки всему — Таська тоже видела не раз и не десять, но от каждой такой улыбки ей самой становилось тепло. У Ольги Молчановой на старых фотках после выписки тоже был такой взгляд, такой непередаваемо нежный, такой... К сожалению, он исчез куда-то с годами, выветрился, стоило гормонам перестать на неё влиять. И всё-таки в этот самый момент очередная мать была счастлива.       — Получилось... — выдохнула Таша. — Ваш сын...       — Как вы меня вчера заверили, он здоров и в полном порядке, — предугадала вопрос Лизетт даже до того, как Таша подобрала бы слова. — Я не знаю, что за заклинание апгар, но, возможно, оно отлично сработало.       — Апгар? — повторил Гейл, а у Таши мурашки пошли по спине. Хорошо, пусть будет заклинанием, маленьким акушерским заклинанием.       — Хотите его подержать? — вдруг предложила Лиз, намекая на сына. Таша думала не долго. Она села на диван и осторожно приняла у Лизетт свёрток, в котором сопел крохотный розовый комочек, который вчера был чуть синюшный, весь в крови и очень громко кричал. Лизетт воспользовалась возможностью и ушла в сторону кухни.       — Ты, вижу, очень собой довольна, — усмехнулся Уилл без издёвки, скорее одобрительно. — Латандер тебя благословил, не иначе.       — Уилл, давай не будем о богах, — мягко попросила Таша, скрывая недовольство. Вчера Таша не чувствовала никакого присутствия божества, единственная их помощь была заключена в руках жрицы Шар, и то непонятно, последует ли наказание для Шэдоухарт, которой сейчас в гостевой не было.       Таисия держала младенца, смотрела в его столь похожее на другие такие же младенческие моськи лицо и не могла не вспоминать племянников. Их всех она тоже успела потаскать на руках, сначала со страхом разжать пальцы, выронить, надавить не так и не там, потом — уверенно, со знанием дела, с чужими младенцами за спиной. Руки помнили положение даже в чужом теле.       Может, она сама никогда не сможет подержать так собственного ребёнка, но для любви к детям у неё всегда были племянники и работа.       — Как много шумихи вокруг какого-то янка, — фыркнула Лаэзель со своего места. — К нему привязываются так, будто он не может скончаться, например, к вечеру.       — Лаэзель, — повернулся к ней Уилл, — давай о худших исходах поговорим за дверьми?       — В любое время и в любом месте, но что это поменяет? — даже не показалась задетой Лаэзель. — Дети слабы, пока не научатся хотя бы ползать.       — Кстати об этом, — вдруг присоединился Гейл, — что насчёт гитов? Как долго растут гитьянки после вылупления?       — На ноги мы встаём куда быстрее людей. И уж точно куда раньше начинаем держать меч и использовать псионику.       — Не сомневался, — с ехидцей ответил на это Гейл. Всемогущие гитьянки — это уже даже переставало как-то пугать.       — Братец правда может умереть? — всерьёз забеспокоилась Сиофра.       — Может, — со вздохом ответила Таша, но тут же добавила, — однако вряд ли ваши родители позволят этому случиться.       В этот миг на пороге появился Астарион.       — Мы почти всё собрали, — нараспев оповестил он, сам почти полностью облачённый в походное. — С пробуждением, Ис... А, эм, что у тебя с лицом?       — Кажется, обычно это называют «счастьем», — ответил эльфу Уилл. — Тебе это слово о чём-нибудь говорит?       — Да, но... Она что, счастлива, потому что держит на руках младенца, который даже не её?       — У всех разные причины для счастья, — вновь вклинился Гейл. — Стихи, кошки, вечерние прогулки или дети... или чья-то кровь — тут уж на выбор.       — Вы даже не пытаетесь шептаться, стоя прямо передо мной, — осудительно глянула на всех троих Таша. Дети Бирнег захихикали, а Лаэзель двинулась на улицу со словами:       — Потому что сами, как дети малые.       — Ах да, Астарион, — угрожающе проворковала Таська, — я просила меня ночью поднять.       — Золотце, ты была явно не в том состоянии, чтобы...       — Я. Просила. Меня. Поднять.       — Да ничего бы не случилось с этой мелочью за какую-то ночь! — указал на свёрток в её руках Астарион. При этом младенец, только что начинавший ёрзать и морщиться, на громкий голос отреагировал соответствующе — завопил.       «Вот что ты наделал? — обратилась к Астариону Таша, подарив самый свой свирепый взгляд исподлобья. — Нахуя было голос повышать? Я тебя ПРЕКРАСНО слышу!»       Эльфийский слух оказался не готов к детскому ору, как и трое мужчин напротив. Уилл глянул на младенца со страхом, после чего почти слово в слово повторил сказанное Ташей Астариону, за что получил логичный встречный вопрос: «Вы сговорились, что ли?» Гейл предложил что-то из чар, но Таша, баюкая ребёнка, молча поднялась и направилась к Лизетт на кухню. Женщина и сама уже хотела подойти, но Таша её опередила.       — Простите.       — Ай, да с кем не бывает, — словами отмахнулась Лиз, качая сына, который постепенно затихал. — Где есть дети, там тихо не бывает.       — А если тихо — жди беды...       — Да-да-да, — засмеялась Лиз. — И, думаю, это мне надо просить прощения, что из-за меня вы здесь задержались. — Таша хотела возразить, но Лизетт вдруг сменила тему, понизив голос ещё сильнее. — А на Астариона вы так сильно не ругайтесь. Мне, может, сложно судить со стороны, но не поднял он вас не только из-за прихоти. Возможно, действительно заволновался — вы вчера после всего выглядели, как призрак.       — Он — и волновался? — фыркнула Таша почти возмущённо. Мужчины, как она слышала, уже покинули дом и переговаривались-переругивались во дворе.       Да, вчера ночью Таша вряд ли выглядела, как первая красавица, потому что чувствовала себя выпотрошенной куклой, замусоленной тряпочкой. Она отчётливо помнила, как вынесла таз, в котором вода от крови стала розовой, из комнаты, как старалась не уронить его, потому что руки дрожали, а пальцы одеревенели. Словно во время операции всю силу мышц и всю власть над телом Таисия потратила, не оставив себе ничего. Она помнила, что вынесла таз за порог и в тот же миг застыла на крыльце, сжимая ручки из последних сил. Таша сделала всё от неё зависящее. Расчёт уступил место чему-то сродни панике. Огромную волну ужаса, переживаний, сомнений сдерживали только мысли о долге медика, а теперь «медик» уступил месту «человеку», в котором все эти страхи, переживания и сомнения смешались в кашу из осколков и лезвий. Таисия замерла на крыльце и смотрела в иссиня-чёрное небо, на котором звёзды еле-еле угадывались за шифоном наплывающих туч. Воздух стоял густой, было душно, близился дождь, а Таисия пыталась дышать, вдыхать полной грудью водянистую взвесь и травянистую горечь.       Тогда же она всё-таки увидела Астариона. Он... просто ждал, когда она вновь выйдет из дома? Ждал, продолжат ли они разговор? Привлёк ли его сейчас запах крови — его Таша чувствовала так, будто в крови Лизетт были не одни лишь кисти рук, но и локти, плечи, волосы. Таша даже с эльфийским слухом еле различила, что ей сказал Астарион — сегодня она не могла вспомнить ни его слова, ни свой ответ, но помнила, что оба обменялись колкостями и недовольствами, — а потом вампир взял этот несчастный таз, без которого Таська ощутила себя свободной. Такой она поплелась на второй этаж дома, где в двух соседствующих комнатах ночевали дети и гости. Правда, в тот момент в гостевой спальне Таська оказалась одна: Уилл и Карлах вновь собирались ночевать в палатке, а голоса Гейла и Лаэзель Таша слышала из комнаты детворы, где волшебник и воительница заделались рассказчиками — Лаэзель вряд ли по одной лишь своей воле. Шэдоухарт всё ещё оставалась внизу...       А Таша свалилась на пол, положив руки и голову на кровать, не дойдя совсем чуть-чуть. Её сил хватило лишь смыть кровь с рук и подняться на этаж, где нельзя было позволить себе лечь головой на подушку и забыться. Она должна будет убедиться, что ребёнок переживёт ночь и не начнёт задыхаться просто из-за того, что он только-только родился.       Как пришёл Астарион, она не слышала. О чём они говорили — пытались, — она не помнила. Отвечала ли она вообще? Только попросила поднять её ночью, чтобы с младенцем ничего не случилось.       — Если бы не волновался, то, может, не стал бы сам спускаться, чтобы последить за новорождённым, о котором вы явно волновались, — с усмешливой ямочкой произнесла Лизетт. Её сын уже затих и тихо сопел. Таша широко раскрыла глаза. Астарион сделал что? Это вызывало замешательство и немного страх. Что ему понадобилось от младенца? — Я почему-то думала, что у вас будет такая реакция. Не беспокойтесь, он бы ничего не сделал, уж детей я в обиду не дам. Просто так получилось, что я не могла уснуть после всего пережитого, а тут слышу — дверь приоткрылась, кто-то крадётся. От папеньки мне таки достались слух и зрение в темноте, так что я увидела вашего товарища и, честно сказать, перепугалась. Но он просто подошёл к колыбели и смотрел на ребёнка, ничего не делая. Да, Исита, мне тоже это показалось странным, но потом Астарион просто ушёл. Если хотите, спросите у него сами, что это было. Я вот не решилась вчера его позвать, потому что не знала, чего ожидать. Возможно, — опять со смешком решила дополнить историю Лиз, — я видела редкое проявление вампирского любопытства.       «Да, уж кому-кому тут проявлять любопытство, как не мистеру с лицом "Я познал этот мир, он мне абсолютно понятен в своей мерзотности"», — принялась язвить про себя Таша... но осеклась в том моменте, когда задумалась, что Астарион взаправду мог волноваться за неё — чуточку, самую малость, десятитысячной долей своего существа, но волноваться, как обычный человек.       — Кстати, Исита, как вам имя Найэл?       — Оно... неплохое...       После ночного дождя дороги ещё не высохли, но шанс утонуть в луже и грязи не казался таким уж высоким. Отряд почти был готов к отбытию — оставалось только дождаться, когда Таша соберётся и вдоволь наговорится с Лизетт, а детвора наобещает Карлах, Уиллу и Лаэзель стать достойными воинами и защитниками товарищей, слабых мира сего и своих убеждений. Наконец Таисия вышла из дома в подаренном ей облачении, с красным платком на шее, с шалью на бёдрах и с ножнами, из которых торчала будто поблёскивающая красно-коричневая рукоять Фалар Алувэ. И ещё Таша сжимала в пальцах стопку. За ней из дома вышло всё семейство Бирнег — Дайр и Ардан успели вернуться из небольшого похода за травами, которые следует собирать только после дождя.       — Астарион, хлебни, пожалуйста.       — Что это? — скривился Астарион, презрительно глядя на желтоватую непрозрачную жидкость в стопке.       — Просто попробуй, яд я туда не подмешивала. — Таша старалась не лыбиться, чтобы не вызывать подозрений. В конце концов, эта её спонтанная идея, чтобы кое-что проверить, не имела чётких целей, зато очень напоминало то самое учёное «Ебанёт? Да не должно». — Хотя бы чуть-чуть.       — С какой стати и почему я? Я уже говорил, что...       — Да выпей просто, и мы уже пойдём, — огрызнулась стоявшая у калитки Лаэзель. Она больше всех подгоняла остальных и чаще других напоминала про ясли и излечение.       Под давлением от гитьянки Астарион, даже если собирался продолжать упорствовать, всё-таки взял стопку, ещё раз придирчиво осмотрел содержимое и пригубил. Поморщился, причмокнул.       — Что это? — повторился он.       — Ка-ак тебе? — протянула Таша, оттягивая момент. — На вкус, запах, ощущения?       — На вкус всё ещё так себе, — ответил Астарион, но вопреки словам отхлебнул ещё немного. — Странно, но... есть что-то от вкуса крови. Почти съедобно, но всё ещё не кровь...       — Почему ты на это согласилась? — проворчал Дайр за спиной у Таши, на что Лизетт ответила смешком и словами:       — Мне просто тоже стало интересно.       — Иса, что вы там намешали? — не удержался от вопроса Гейл. Таша забрала стопку и отступила прежде, чем озвучить:       — Это молозиво. Уже не кровь, ещё не молоко.       Если бы взглядом можно было сжигать, от Таши остался бы пепел — и, возможно, обгоревшие пятки. Карлах залилась смехом и не удержалась от вопроса «Ну как, чувствуешь себя моложе?»       Ещё раз поблагодарив Бирнег за приют и — что было сказано, чтобы услышали все, — за участие в научных исследованиях, Таисия обогнула Астариона и встала рядом с Карлах, которая уж точно огородит от опасностей и чужого испепеляющего взгляда, ибо погорячее неё в Фаэруне существ надо поискать. От расспросов о научных исследованиях Таше было не сбежать, поэтому, когда Уилл первым озвучил висевший в воздухе вопрос, Таська ответила полуправдой:       — Они ещё в зачатке, но я просто задумалась, что, раз выпала возможность пообщаться с вампиром, надо бы использовать её с пользой. Потому что очень многие вампирские книжки, как бы помягче, бессовестно врут.       Полуправдой сама Таисия этой считала, потому что плана у неё не было, а вот спонтанных мыслей и вопросов оказалось хоть отбавляй. Но обо всём она, обещала себе Таша, успеет подумать на пути к обители Розиморн.       Сердцебиение — есть, пульс нечастый. Значит, должно быть дыхание?       Чувствителен к тому, что содержит кровь, даже может употреблять.       Забывает прошлое, потому что прошло много времени? Потому что вампир? Почему?