Значит, всё не так уж плохо на сегодняшний день

      Чего точно не было в игре, так это поселения к северу от Приюта Вокин. О нём сказали работники, занимавшиеся реконструкцией постоялого двора, хотя у них даже спросить не успели. Отряд всего лишь расположился в стороне от стройки, обсуждая следующие свои действия, и выходило так: Уилл, Гейл, Лаэзель и Карлах отправятся дальше, в сторону лагеря гоблинов и мостов — уже только одного моста и обломков второго, — и дождутся остальных там, выяснив, как можно подобраться к гоблинам. Предполагалось заодно, что им могут вновь встретиться гитьянки, но желанная это будет встреча или не очень — вопрос, на который Лаэзель ответила, будто даже себе не веря: «Это мой народ, встречи с другими гитьянки я жду уже достаточно долго, как и извлечения паразита из своей головы».       Таша, Астарион и Шэдоухарт согласно этому плану должны были задержаться с целью найти если не полноценные зелья лечения, которые стремительно кончились, то хотя бы сырьё для них.       — Ещё не помешали бы какие-нибудь взрывные зелья или настои боевой помощи, — полумечтательно говорила Шэдоухарт, будто уже составила в голове список покупок. Перебили ход мыслей очень внезапно:       — А вы зайдите к нам в Тревок, он чуть севернее. Там сестра хозяина двора живёт, её муж как раз по всяким зельям и настойкам магическим. Спросите Дайра и Лизетт Бирнег, вам их дом покажут.       Тревок казался много меньше вымершей деревни, оставшейся позади ещё утром. Однако и находиться здесь было намного приятнее: козы в загонах, дети на заборах, крики петухов. Таша будто вернулась в село к бабушке Айжан, где живность ходила прямо по улицам.       Дети Тревока, которые, видимо, присматривали за животными, провожали гостей поселения заинтересованными взглядами, и эльфийский слух Таши ловил восторженные вздохи и шепотки. Поняв достаточно быстро, что взрослых на улицах сейчас так просто не встретить — скорее всего, большинство трудились в полях, которые были видны даже из деревни, либо занимались домашними делами, — Таша обратилась к группе мальчишек. Шестеро подростков, на вид им не исполнилось и пятнадцати, сгрудились у загона с овцами и примолкли, когда к ним подошли незнакомцы.       — Мальчишки, вы семью Бирнег знаете?       Мальчики быстро переглянулись, а потом один из них, с полуэльфийскими ушами, скрытыми копной тёмных с рыжиной волос, спросил:       — Ну знаем, а что нам будет?       — Дети в этих местах определённо умеют вести переговоры, — съязвил Астарион, но Таша не стала поворачиваться.       — Нужны деньги? Сколько?       — А сколько дашь?       Таша усмехнулась. Мальчишка тоже ухмыльнулся хитро и телом подался вперёд, того и гляди свалится с забора. После всех шатаний вокруг да около, особенно после ограбления карги, в доме которой нашлось немало местных монет, и осмотра вымершей деревни, где денег тоже хранилось прилично, у отряда было небольшое, но состояние, поделённое настолько поровну, насколько это возможно. Таша потянулась в карман штанов за мешочком и вытянула из него две треугольные серебряные монетки. У мальчишек загорелись глаза.       — Ну, кто ведёт?       Мальчишка-полуэльф мгновенно соскочил с забора, оказавшись самым высоким в компании, протянул ладонь и, получив награду загодя, обернулся и позвал:       — Ардан, идём.       Пообещав друзьям, что скоро вернётся, мальчишка двинулся дальше по улице, которую можно было назвать главной. Таша как раз думала, что Ардан, бывший и ниже, и темнее, и менее худым, чем их провожатый, казался похожим на оного, когда ей почти на ухо недовольно промурчали:       — Удивительное желание сорить деньгами. У тебя же были медные, почему...       — Тебя не учили не считать чужие деньги?       Продолжить перебранку им не дали. Провожатый указал на немаленький участок с примыкающим к нему загоном с козами. На участке высился двухэтажный дом с видимыми относительно новыми пристройками, за домом некая молодая девушка снимала постиранное бельё и складывала его в большую корзину. Однако приход гостей её отвлёк, и сейчас она приближалась к калитке.       — Вот дом Бирнег, а мне пора. Ар...       — Лонан, а ну иди сюда! — почти взаправду гневным голосом позвала мелкого провожатого девица. Она была высокой, изящной, почти взрослой. Её уши тоже были заострены, а локоны цветы меди прибраны наверх и перевязаны каким-то куском ткани для верности. — Папа хотел что-то сказать, а ну живо вернись!       — Он нас просто домой привёл? — со смешком фыркнула Шэдоухарт, и от смешка не удержалась и Таша.       — Я не буду слушать про его травы!       — Лонан, Ардан! — Девчонка от переизбытка чувств вскочила на нижнюю доску забора, переваливаясь через него и смотря вслед убегающим братьям. — Ну и катитесь! — Соскочив с забора, она наконец глянула на прибывших. — Извините за... з-за это.       Девица как-то быстро сдулась и вдруг потупилась, нервно начав поправлять передник и заправлять непослушные прядки за уши.       — А вы с каким делом? В-вы же к отцу, да?       — Верно, — кивнула Шэдоухарт, сделав шаг вперёд к ограде, и на неё девочка всё-таки глянула прямо, — нам нужны зелья и травы для них. Нам сказали...       — Вы по адресу, если дело касается зелий и иже с ними. — Теперь все обернулись к дверям дома. На крыльцо вышел дварф, широкоплечий, с короткой шеей, скрытой за густой медной бородой, в которой, будто изморозь, блестела седина. — Рида, Лонан сбежал? — Голос Дайра Бирнег походил на шорох бьющихся друг об друга камней. — Вот паршивец, а. Вы это, на улице не стойте, проходите уже, говорите, что надо.       С этими словами дварф зашёл обратно в дом, а Рида поспешила открыть калитку, чем могла и не утруждаться. Таша зашла последней только затем, чтобы удостовериться в одной мысли. Она наблюдала, как Рида провожает взглядом Астариона, сминая край передника. «Привет, гормональный брейк-данс, — пронеслось в голове Таши, которая сама не столь давно была такой же. — Стоило ожидать. Хорошо, что мы ненадолго».       Дом внутри был хорошо освещён, убран, насколько это возможно. Гости сразу оказались в просторной гостиной с длинным столом, лавками, накрытыми вязаными покрывалами, и здесь на некоторых полках и на открытых стенах лежали и висели вышитые и вязаные полотнища, иногда узорные, иногда изображавшие цельные картины. Рядом с дверью в правое помещение, откуда шёл приятный запах еды, стояла секира — на вид тяжелее, чем у Карлах. Что ж, это объясняло, почему дварф так легко впускал гостей.       — То у нас здесь тишина и покой, только друиды иногда захаживают, — говорил Дайр, покачивающейся походкой следуя к двери слева, — то за короткое время появляются гоблины, дроу, Кулаки и... вы кем будете, кстати?       — Всего лишь путешественники, немного сбившиеся с пути, — промурлыкал в привычной манере Астарион.       — Ага, — тихо пророкотал в ответ Дайр, каменно-неколебимый. — Вам чегось надобно?       — Ой, сколько гостей сразу.       Новый голос привлёк внимание к проёму кухни. В проёме стояла высокая женщина, полуэльфийка с тёмными волосами и нежными чертами округлого лица. Она держала руки на большом животе, водя по нему пальцами из стороны в сторону.       — Моя жена, Лизетт, — представил женщину дварф, и на этих словах его голос внезапно стал крайне мягким.       — Интересное из вас сочетание, — с нескрываемой издёвкой произнёс Астарион, и Таша повернулась к нему, чтобы осадить, но Дайр ответил, усмехнувшись:       — Вы не первый это говорите. Я ещё слышал, что дварфам не пристало заниматься травами и лучше топал бы я дальше камни в подземельях ворочать. Идёмте, посмотрим, есть ли что для вас. Дайте угадаю, вам нужны зелья лечения?       Шэдоухарт, как самая опытная в вопросе, начала говорить с Дайром о нужных ей отварах и ингредиентах. У Дайра внезапно нашлись уже готовые заготовки под взрывающиеся смеси, в которые требовалось добавить чуть-чуть какого-то порошка — и взрывать можно хоть цельную скалу. Стоило добро недёшево, но и слишком много отряду бы не понадобилось.       — А в вашем отряде нет лекаря? — вдруг спросил Дайр, снимая подвешенные веники сухих трав и отмеряя требуемое количество. — А то нашего деревенского эти треклятые гоблины зарубили в Приюте, а ученик его несколько дней назад в Ириаэбор унёсся, свататься поехал сопляк.       — Что именно нужно сделать? — задала встречный вопрос Шэдоухарт, рассматривая сушёные грибы. — Я жрица и умею лечить.       — Да лечить я и сам горазд, — махнул широкой рукой Дайр. — Вон, сколько травинок да порошков. Я о другом толкую, о жене. Лекарь смотрел её где-то райда три назад, говорил, что беспокоится о Лизетт и ребёнке, хотел прийти, да не случилось как-то. Я ему даже его трубку слуховую не вернул.       — Исита, — Таша вздрогнула, внимательно слушая Дайра и думая, как бы предложить себя в роли нужного лекаря, когда Шэдоухарт позвала и спутала мысли, — ты говорила, что однажды принимала роды.       — Она? — Астарион, только что невыносимо скучавший, отреагировал быстрее, чем сама Таша. — В какой из дней я пропустил подобные откровения из жизни?       — У меня есть некоторый опыт, если позволите...       — Позволяю, — вздохнул Дайр, вновь махнув рукой и задевая висевшие особенно низко веники. — Вы только поосторожнее с Лиз.       Таше большего и не требовалось. Она мгновенно покинула пропахшую травами, грибами и чем только не комнату зельевара. О чём мог волноваться деревенский лекарь?       На кухне вместе с Лизетт сидела девочка лет десяти, темноволосая и очень похожая на мать, только уши были обычные. Девочка читала вслух что-то о богах. Лизетт как раз поправила произношение имени Латандера, когда Таша постучала по косяку, привлекая внимание.       — Ой, вы уже закончили? — Лизетт отвернулась от невысокой печи, в которой горел огонь и на которой стояли сковороды и кастрюли. Несмотря на открытые окна, в кухне всё равно было душно.       — Я не понимаю в травах, поэтому оставила это дело спутникам. — Таша указала большим пальцем себе за спину. Из-под стола, накрытого расшитой скатертью, высунулась ещё одна детская голова — мальчик, очень похожий на сидевшую рядом сестру, только чуть более рыжий. — Ваш муж сказал, что вас надо осмотреть, потому что...       — Потому что нашего лекаря больше нет с нами? — Лизетт сказала это с лёгкой улыбкой, хотя звучала совсем невесело — оно и понятно, почему. — Хороший был человек, ещё бы жил и жил, да эти гоблины... Ах, а вы что же, врач?       — Я... повитуха.       Таше вряд ли стоило вдаваться в подробности. За несколько лет работы в роддоме Таисия успела не раз пообщаться как с пациентками в предродовом и послеродовом отделениях, так и с врачами в родильном зале. В первые два года работы она была медсестрой в родзале, а потом изредка принимала участие в родах в ночные смены, пускай и стала палатной медсестрой. Иногда ночи выдавались слишком бурными на события при нехватке персонала. Так и вышло, что кое-какие акушерские знания она подхватила и закрепила в памяти.       Вот только никогда не знаешь, будут ли эти знания полезны и будут ли это те самые, нужные, знания.       — Ох, так даже лучше. — Чуть смуглое, скорее загорелое, лицо Лизетт осветилось неподдельной радостью от новости. В это же самое время на пороге дома застучали шаги. — Рида? Милая, иди сюда. — Таша подвинулась в кухню, позволяя Риде, держащей корзину с бельём, встать в проёме. Только сейчас Таша заметила блёклые оранжевые веснушки на носу и щеках девочки. — Рида, пригляди за супом. Сиофра, — Лизетт обернулась на дочь, которая перестала читать, пока старшие разговаривали, — продолжай читать, Рида тебя послушает.       Рида не очень довольно вздохнула, оставила бельё за стеной кухни и встала к печи. Лизетт повела Ташу через гостиную в одну из соседних комнат, расположившуюся за лестницей. Она сама закрыла за ними дверь и потянулась открыть настенный шкафчик, пока Таша осматривала небольшую уютную спальню в вязанных и вышитых полотнах.       — У вас детей, получается...       — Пятеро, — с улыбкой в голосе ответила Лизетт Бирнег. — Рида старшая, ей пятнадцать зим, младшему пять — он под столом сидел.       — У вас были неудачные роды? Или...       — Или выкидыши? — Таша даже не удивлялась, что её вопросы предвидели. Лизетт могла оказаться приятной пациенткой, с которой легко собрать анамнез. — Латандер был благосклонен к нам с мужем и позволил мне удачно забеременеть и родить. У меня не было проблем, и я надеюсь, что не будет теперь. Думаю, вам это понадобится. — Лизетт протянула Таше нечто деревянное, в чём Таська быстро признала стетоскоп старого вида, подобный слуховому рожку. Она как раз прислонила к стене лютнегитару и ножны, чтобы не мешались, и приняла рожок, стараясь не подавать виду, будто удивлена. — Кларенс забыл, когда приходил в последний раз. — Лизетт вздохнула, поглаживая живот, скрытый не самой плотной тканью рубахи. — Кларенс — лекарь нашей деревни. Был им несколько лет, а если бы не эти... не эти гоблины и дроу, — сдержалась Лиз, не позволяя себе ругаться при ребёнке, даже если он ещё сидел в утробе, — то жил бы и лечил нас ещё столько же. Вы же не местные, да?       — Совершенно не местные, — покачала головой Таша. Лизетт села на кровать, укрытую лоскутным одеялом. При приближении к кровати стало видно, что даже нити, соединяющие лоскутки, разных цветов. — Мы идём во Врата Балдура.       — Туда сейчас многие идут, — сквозь смешок фыркнула Лизетт. — Гоблины и прочая дрянь тому причина. Тревок был более населённым ещё год назад, а с недавних пор гоблины будто все сюда переселились. Мне нужно что-то делать?       — Можете лечь на спину? Какой у вас срок, кстати?       Лизетт покорно забралась на постель с ногами, завалившись назад.       — Двадцать шесть райдов, если я правильно считала. — Райды, или десятидневки, были местным обозначением недель — это Таша уяснила из разговоров, да и кусочки памяти Иситы это подтвердили. Жаль, конечно, что от памяти хозяйки тела нынешней обитательнице досталось нечто настолько бесполезное в общем происходящем. — Ребёнок скоро должен родиться. Будет забавно, если родится девочка — тогда будет ровное число детей.       Таша задрала рубаху Лиз, приспустила юбку и теперь ощупывала живот. Ребёнок родится крупным, крепким — возможно, по-дварфски крепким. Лизетт тем временем продолжала говорить о гоблинах, которые вынудили жителей Тревока бежать в другие места. Например, недавно одна из соседских девиц, Майрина, уехала с братьями во Врата.       — Она не распространялась, но слухи всё равно пошли, кто-то подслушал, будто бы её из лап карги спасли некие путешественники. Это не вы были?       — Что-то было, — буркнула Таша. Под рукой, лежавшей ниже пупка, трепыхнулся плод и замер. Таша насторожилась. — Ваш муж сказал, что лекарь был чем-то обеспокоен.       — Ах, да, Кларенс что-то говорил про то, что ребёнок ещё не перевернулся головой вниз. Но это было три райда назад.       — Где вы чувствуете пинки и где они были в предыдущие беременности? — Таша взяла рожок, стараясь не дрожать. Она же может ошибиться с первым предположением, ей лучше ошибиться, даже как медику.       — Хм, раньше где-то под рёбрами были толчки. А вот Сиофра любила руками шевелить внизу живота. Сейчас тоже толчки внизу, нечастые. Что-то не так? Вы дрожите.       Таша молча приложила широкую часть рожка-стетоскопа к низу живота. Лизетт примолкла, глубоко дыша. Таша не услышала ничего из того, что хотела услышать. Что должна была услышать, если бы всё было нормально. Рожок она переставила выше пупка, где ранее чувствовала округлую форму и до конца надеялась, что это не голова. Тудун-тудун-тудун-тудун... «Да нет, да ну не-е-ет...» Таша ещё раз проверила сердцебиение внизу, чтобы убедиться, что не слышит его. Она отстранилась и глубоко вдохнула.       — Милая, что с вами? — Лизетт явно догадывалась, что что-то не так, но насколько она будет готова это услышать? Это тоже часть работы медсестёр — сообщать плохие вести, надо только собраться и держаться самой. Таша делала подобное не раз.       — Вы слышали про такое явление, как тазовое предлежание?       Лизетт смотрела на Ташу в упор, но затем отвела взгляд и тяжко вздохнула, отползая немного назад, чтобы приподняться на подушках и принять более сидячее положение. Женщина положила руку на живот, будто ребёнок мог прямо сейчас коснуться её руки в ответ.       — Я видела подобное у коз. Они... не выживали. Вы хотите сказать, что... — Лизетт вновь подняла голову, и их взгляды встретились. Таша произнесла, глядя в глаза цвета летней зелени — такие же, как у веснушчатой Риды:       — Ваш ребёнок сейчас повёрнут головой вверх. Он слишком крупный, чтобы развернуться теперь. — «Эти роды могут стать последними», — это Таша не смогла сказать, потому что Лизетт явно поняла и без слов. Женщина расправила рубашку, обхватила живот руками.       В этот же самый миг в дверь постучали. Из-за неё донёсся голос Шэдоухарт:       — Исита, мы всё взяли, вы скоро? — Издалека послышался лай Шкряба, который остался во дворе и теперь, видимо, очень скучал, не решаясь войти в дом грязными лапами.       — И ничего нельзя сделать? — Стоило ожидать, что Лизетт захочет найти хоть крохотную, но соломинку надежды. Она выглядела очень молодо, чем явно была обязана полуэльфийскому происхождению, и ей бы жить да жить, увидеть, как взрослеет каждый её ребёнок.       «Или мать, или ребёнок», — почти всегда тяжкие роды в старину были такие. «Рожали в поле — и ничего», — только если везло. Лизетт была крепка здоровьем, может, действительно благословлена богами, но природа тоже совершает ошибки, боги позволяют ошибкам случаться — и вот теперь эта милая женщина могла или потерять дитя, или, что более вероятно, умереть в родах сама. «Если она погибнет, ребёнка ещё можно будет вытащить, вот только кто это сделает, раз лекаря тут больше нет? Не мужу же её вскрывать? Кто вообще... А-а...»       В дверь постучали куда настойчивее, и уже Астарион попробовал привлечь внимание:       — Иса, вспомни о Лаэзель, которая оторвёт нам головы за задержку. Женское общество, несомненно, прекрасно, но давай пошустрее — нас ждёт общество гоблинов.       Лизетт хотела что-то спросить, вдруг оживившись, но Таша уже соскочила с постели, на краю которой сидела, в три широких шага долетела до двери и высунулась в приоткрытую щель.       — Два. Мгновения. Тишины.       Таша хлопнула дверью у Астариона перед носом и вернулась к постели, но теперь не стала садиться. Язык работал в темпе с мозгом — возможно, зря, возможно, не стоило вообще приходить в этот дом и соваться со своими знаниями, оставить всё на волю богов и природы... Да какая воля богов, от них здесь одни проблемы и никакой помощи! Только Джергал пытается делать хоть что-то общественно полезное, и то, не задаром — и не на постоянной основе явно.       — Лизетт, я знаю один способ спасти и вас, и ребёнка, но для этого вас может понадобиться... вам нужно будет разрезать живот и зашить его обратно. И нужны будут приготовления, вроде нитей, игл...       — Милая, погодите, вы вся бледная и красная одновременно. — Лизетт неловко поднялась и подхватила раздухарившуюся Ташу под локоть. Таисия хотела отдышаться, у неё начала кружиться голова от мысли, что она предложила нечто подобное, предложила кесарево сечение, не имея буквально ничего для его правильного проведения. — Вы прямо ужасы рассказываете. Если нет иных способов, то... видимо, такая у меня судьба. — Лизетт старалась выглядеть спокойной, но Таша слышала и дрожь в голосе, и блеск слёз в глазах. — Вы же идёте биться с гоблинами, так? Утешьте меня хотя бы тем, что их больше не будет в этих землях.       Таша ещё раз вдохнула и обхватила ладонь женщины своими непослушными пальцами. «Тут есть магия. Ею можно компенсировать то, чего мне не достанет... Господи, я сошла с ума, я точно уехала кукухой, если готова предлагать нечто подобное и делать нечто подобное. Я медсестра, которая никого не резала, а только смотрела. Я... я совсем...»       — Лизетт, когда мы со спутниками разберёмся с гоблинами, я попробую убедить их дождаться ваших родов. Я успею додумать, как спасти и вашу жизнь, и жизнь вашего ребёнка, но мне нужно ваше разрешение. Вы же не хотите умереть и оставить ваших детей и мужа?       Лиз не ответила, отвела слезящиеся глаза. Мягко, но сухо произнесла:       — Идите. Вас ждут. Сообщите, когда гоблинов больше здесь не будет.

♪ ♪ ♪

      К лагерю гоблинов, устроенном в руинах храма, отряд в полном составе подошёл только ближе к сумеркам. Солнце уже не светило нещадно, однако не до конца спряталось за горами. Таша не старалась скрыть своё настроение, но пыталась засунуть переживания о Лизетт поглубже, до куда сознание дотянулось бы позднее. Сейчас — гоблины, сейчас — противостояние им. У Лизетт явно есть ещё немного времени до родов. Таше хотелось в это верить. Вторую половину дороги до перекрёстка и мостов, где было обещано встретиться, троица и Шкряб проделали в почти абсолютной тишине. Таша не реагировала на колкие фразочки Астариона, и он внезапно замолк. Единственное, о чём Таська могла думать и на что хотела тратить энергию — это размышления о магии в медицине. Шэдоухарт на вопрос о возможности обезболивания ответила чётко, разложив по полочкам: в её силах лишить часть тела чувствительности, но для верности стоит использовать эликсиры, хотя и их — с осторожностью.       — Да, Исита, я могу магией залечить большую рану, но не разрез половины тела — почему ты вообще думаешь об этом? — с нотками возмущения ответила Шэдоухарт на вопрос, который даже не успел прозвучать. Таша так упорно старалась задать его наиболее правильно и так вертела в мыслях, что ненароком передала их напрямик в голову жрицы. Это объяснило, почему начала гудеть голова. — Если лечить большие раны, то их края хотя бы должны быть соединены. Исита, что с той женщиной не так?       — А это точно правильный вопрос? — не удержался Астарион, в сторону которого Таша не смотрела, чтобы не портить себе настроение. — Все повитухи настолько кровожадны?       Таша оставила вопрос без ответа. Она смогла только вздохнуть в который раз за день и произнести, скорее самой себе, чтобы хоть немного переключить внимание:       — Гоблины. Сначала — разборки с гоблинами.       Остальным членам отряда пришлось повторить те же слова, намекая, что повивальные заботы следует обсуждать после завершения основных дел. К моменту, когда отряд заходил в лагерь по главной дороге, защищённый наличием личинок в головах, Таша уже переключилась на гоблинов и изначальную цель путешествия сюда. Она теперь не знала только, что именно ей делать. Вскорости начнётся резня, битва, кровопролитие, а гоблинов тут было несколько десятков. Исите неплохо было бы проявить себя, вернуть контроль над телом, а ещё лучше — обменяться телами с Ташей обратно. Тогда буквально всё, что окружало Ташу сейчас, станет не её проблемой. Оно всё перестанет существовать. Будет только пикселями на экране, не больше. А семья Бирнег и вовсе никогда не появится на том экране, потому что нет в игре никакой деревни Тревок.       Гоблины позволили Верным, как им представилась Шэдоухарт, пройти через первые ворота до моста в сторону бывшего храма, и Таисия как раз созерцала видавшее лучшие времена строение, когда в ушах зазвенело, а в голове загудело так, будто рядом сразу несколько автолюбителей на всю выкрутили музыку с бас-бустом. Её товарищей эта боль коснулась тоже, все склонились к земле, взвыв, а в голове проявились образы, тени тех, о ком говорил призрачный голос. Вот они, слева направо: Гена Букин, Кощей Бессмертный и агрессивная Крабовая Палочка. Голос Абсолют в голове был достаточно мягок, чтобы внушить доверие, но и требователен не в меру, что легко прощалось божеству. В обмен на честь стоять рядом с Избранными Абсолют можно было и потерпеть приказы, и найти призму...

Ты знаешь, где меня искать. Встань рядом со мной, и вместе мы...

      Красное свечение резануло по глазам, но затем головная боль исчезла, тело наполнилось лёгкостью, будто освобождённое от цепей. Таша подняла голову и посмотрела на Шэдоухарт, которая стояла на коленях, как и весь отряд. Тут же ей в протянутые руки упал многогранник-призма, ещё чуть светящийся и лишь каким-то чудом не привлёкший внимание местных гоблинов. Соратники поднялись на ноги.       — Я думала, на наутилоиде мне привиделось, — заговорила Лаэзель, сдерживая негодование. — Но это и правда были символы тир’су. Как реликвия моего народа оказалась у полуэльфийки?       — Я знаю о ней не больше вашего, — спокойно призналась Шэдоухарт под озадаченными взглядами. — Я должна доставить эту реликвию во Врата Балдура во что бы то ни стало. Возможно, из-за этой силы, которая заглушила голос.       — Вещи гитьянки, особенно подобного толка, исстикам так просто не достаются, — рыкнула Лаэзель, сжав кулаки, но пока не потянувшись за оружием. Прогресс, не иначе. — Что ещё ты скрываешь?       — То, что тебя уж точно не касается.       — Нам лучше не спорить о подобном хотя бы здесь и сейчас, — влез Уилл прежде, чем кто-нибудь схватился бы за оружие или попросту продолжил перебранку. — Если эта штука не собирается взорваться из-за того, что лежит в руках не гита, — колдун бросил взгляд в сторону Лаэзель, будто ожидая, что та поделится знаниями о гитских бомбах, — то отложим разборки на потом.       — Кстати о взрывах, — встрепенулась Таша, когда Шэдоухарт убирала призму в какой-то большой потайной карман доспехов, — Гейл...       — За моё состояние не волнуйся, — улыбнулся ей волшебник. Выглядел он куда здоровее, чем когда уходил на разведку. — По пути пришлось расстаться с кулоном для разговора с животными, который мы в деревне нашли, но ты и без него же научилась с ними говорить.       — Остальное, что мы нашли, намного более полезное. Хоть эти вещи ты не тронешь? — задал вопрос Астарион, а Таша силилась вспомнить, что отряд вообще нашёл в заброшенной деревне. Кажется, ещё были сапоги для быстрого перемещения — большие, крепкие, надетые сейчас на Карлах, медальон с вложенными в него огненными чарами и кольцо с фокусами из раздела иллюзий.       — Без вашего желания отдать их мне даже не подумаю к чему-то прикасаться, — заверил сразу всех Гейл, но последнее адресовал именно Астариону: — Ведь намного легче получить что-то, когда предлагают, а не когда ты пытаешься это украсть с сомнительными шансами на прощение.       Астарион в ответ лишь фыркнул.       — Ну хоть вы не начинайте ругаться, — поддела обоих Карлах.       Отряд пересёк арку без ворот, оказавшись во дворе храма, где гоблины гремели огромными кружками. Смесь запахов забивала ноздри не хуже ваты. Таша постаралась дышать неглубоко, чтобы пот, отходы, мясо и кислое пиво не вызывали в ней такого желания блевать. Незваных гостей, являющихся кем угодно кроме гоблинов, окружили несколько возможных противников, и было бы очень плохо, начнись потасовка раньше, чем отряд войдёт в здание храма. Всё-таки план был сначала узнать, кто руководит оравой гоблинов, найти друида — или хотя бы то, что от него осталось, — а уже потом устраивать кровавую расправу.       Битвы удалось избежать уже благодаря Астариону, подхватившему байку о Верных и преданных Абсолют, о гостях, которых здесь ждут и которых лучше пропустить, если голова дорога. «Эти двое доиграются», — буркнула Лаэзель, намекая на вампира и жрицу, которые не чурались использовать иллитидские способности. Когда отряд собирался двигаться дальше, им пришлось огибать сцену, на которой старался выступать Воло. Таша остановилась рядом. Беднягу барда никто не отговорил, когда он ушёл из рощи буквально вчера утром, разминувшись с отрядом. О нём упомянули, но вскользь и с пренебрежением, мол, лез, куда не надо, да и сам решил топать к гоблинам — его проблемы. Воло выглядел очень белым, путался в словах, заставляя самых близких к сцене гоблинов скучать. Одна из гоблинш, облокотившаяся на доски, внезапно жахнула по ним кулаком, заставив Воло подпрыгнуть и окончательно сбиться с мысли.       — Ни задора, ни веселья, даже жрать не хочется от твоего воя, — принялась ругать его гоблинша. — Или продолжай, как надо, или обратно в клетку загоню — тебе же там понравилось, а, голубок?       — Н-нет, то есть — да, сейчас, я, э-эм... — Воло щёлкал пальцами, стучал носком ботинка по гнилым скрипящим доскам, бегал взглядом с гоблинов на пришедших людей. — Дрор Рагзлин, велигучий наш вождь... вёл взвод он... э-эм...       — Совсем сломался, — вполголоса пожаловалась гоблинша соседу, который злобно брякнул кружкой по сцене. — Ещё и от еды отказывается. Эй, голубок, слезай давай!       Воло требовалось спасать уже сейчас. Таша краем уха услышала, как её окликнули, а в следующее мгновение очнулась на сцене рядом с неудачливым бардом и заговорила нараспев, чеканя слова:       — Дрор Рагзлин, отчаянный вождь, он мелочь людскую дубиной разил! Дубина как десять ручищ длиной и вширь раздаётся, что троллья нога, а Рагзлин великий мизинцем одним дубиной такой сносит двадцать голов!       За все дни жизни в теле Иситы Таша должна была вскорости исчерпать запас удачи, однако пока что жизнь была благосклонна, а мысли шли в предположительно правильном направлении. Память не подвела, как и интуиция: гоблины уважали Дрора Рагзлина, которого Таша в первом прохождении обложила бочками и подорвала, и не особо разбирались в музыке и поэзии. Вопрос уже стоял в том, как им понравится звучание голоса в совокупности с текстом, восхваляющим силу и жестокость — и, кажется, никто не пожелал запрятать наглую Верную за решётку. Гоблины почти во всём дворе обратили взоры на неё, отвлёкшись даже от незваных гостей. Отряд взирал на Ташу с ужасом, замешательством и с эмоцией «У-у, начинается...»       — А давай-ка ещё, — вдруг подбодрила начинание та самая гоблинша, звавшая Воло голубком. Сам Воло отошёл немного за спину Таше, будто мог спрятаться в её тени.       — Кхм, Дрор Рагзлин на плече носит восемь быков, на втором — три десятка овец! Куриным яйцом пробивает щиты, гнилым помидором ломает шлем, ибо нет силы большей, чем Рагзлин наш Дрор!       Для гоблинов это, видимо, прозвучало, как тост, потому что они начали стукаться кружками и пить ту жижу, которая отдалённо напоминала пиво с примесью болотной воды по запаху и цвету.       — А ты хороша как для хумана, — произнесла гоблинша, погрозив пальцем с каким-то даже одобрением. Таша махнула товарищам ладошкой, чтобы они не задерживались и шли внутрь. Возможно, зря она решила вскочить на эту сцену, скрипящей под ногами и обещавшей развалиться. — Голубок тут ночь провёл, а ничё не понял про Дрора Рагзлина.       — Эй, Гриббо, пусть дальше поёт, раз начала! — крикнул кто-то из гоблинов у вертела. Таша постаралась не смотреть на поджаренные останки дварфа. За беднягу отомстят. От Таши требовалось отвлечь внимание от того, что будет происходить в храме. Да. Точно. Хоть с этим она должна справиться.       — А она не из Верных разве? — уточнил другой гоблин заплетающимся языком.       — А пусть и из Верных — горланит что надо!       — Не то что эта дроу, — буркнул кто-то совсем рядом со сценой.       «Возможно, я учила песни КиШа только ради подобного мгновения. Вот уж не думала, что петь придётся подобной публике», — подумала Таша и, прикрыв нос руками, глубоко вдохнула ртом. По ощущениям, взвесь говна, пива и грязи осела на языке горечью, кислотой и солью. Таська принялась притоптывать одной ногой, задавая себе ритм и надеясь, что подобная перемена песенной темы не заставит гоблинов накинуться на неё или кинуть в неё чем-нибудь крайне неприятным. Всё-таки песня о застолье... да ещё каком...       — За столом сидели мужики и ели, мясом конюх угощал...       Сначала по гоблинским рядам проползло недоверие, даже недовольство, но ритм и пиво делали своё дело. Последний припев гоблины пели не тише самой Таши, и от этого звука ушам впору было свернуться в трубочку. Не давая времени на размышления, которые могли бы появиться в небольших ушастых головах, Таисия достала из-за спины лютню и принялась играть. Следующей в голову ей пришла песня «Камнем по голове». Её гоблины встречали с не меньшим восторгом, да таким, что мало кто заметил начавшуюся драку под арками храма. Кто-то из гоблинов ударил товарища булыжником, а тот ответил кулаком в нос — Таша постаралась не зацикливаться на этом.       В кончиках её пальцев дрожало тепло Плетения, ползло по струнам, готовое стать оружием — хватит одного правильного слова.       (Каковы сила и власть на вкус? Не заигрывайся только, ведь...)       — Верная, горло промочить не желаешь? — Из странного морока, ватой набившего голову, Ташу вывел гоблинский оклик. Гоблин в поцарапанных кусках доспехов и с белёсыми узорами на лице протягивал ей кружку с пенистым варевом. Что в нём было, Таша даже думать не хотела.       — Пей до дна! Как мы!       — За сильнейшего Дрора Рагзлина! За эпоху гоблинов!       — За Абсолют!       Гоблины подняли кружки, и их чёрные блестящие глазки смотрели на Ташу. Десятки пар глаз ждали, что она сделает, и в голове у Таши не появилось ни единой мысли, как отбрехаться от подобной гоблинской заботы без последствий. Она втиралась в доверие, восхваляя врага, и если сейчас что-то пойдёт не так... Она не справится с оравой в одиночку.       — За Абсолют и её Избранных!       Таша хлебнула, задержав дыхание, пиво с привкусом кислой капусты и ржавчины облепило язык и скользнуло по пищеводу. Гоблины встретили тост улюлюканьем, грохотом рук по столам, топотом, звоном кружек и орудий. Её не заставили пить до дна, что было просто замечательно. Таша развернулась и поставила кружку на сцену, скорчив страдальческую мину, которую увидел только Воло. Бард сидел на другом краю сцены и что-то старательно записывал каким-то крохотным пером в небольшой блокнот.       — Я могу чем-то помочь? — встрепенулся мужчина, когда Таша присела на корточки и сделала глубокий вдох, подавляя тошноту.       — Просто посидите немного, — буркнула Таша.       — Эй, Верная, не хочешь в курогонство сыграть? Токмо эта жирная птица всех других куриц сожрала...       Гоблины начали пререкаться по тому поводу, птица ли пушистая животина с клювом, но Таша их не слышала. Она увидела медвесычёнка. Детёныш сидел на жопке, переводя большие глаза с одного гоблина на другого. Стоило ожидать, что раненная мать не выживет. Но теперь надо было вытащить хотя бы детёныша.       — А почему бы не сыграть? — согласилась Таша, поднявшись и собираясь спрыгнуть со скрипящей сцены. Её мутило, кислый привкус выпивки не пропадал.       Она не бежала навстречу этой странной игре, под нос бормоча «Созвездие Гончих псов» и надеясь, что на не-пса действие магии тоже распространится.       Шкряб жалобно поскуливал со сцены, охраняя Воло.       Ставка в пятнадцать золотых и безрукавку была сделана.       Ограничения на разговор с «курицей» не было, что позволило Таше склониться к медвесычёнку, пришедшему по приказу гоблинши в загончик, и спросить как можно тише:       — Ты меня понимаешь?       — «Есть хочу», — зазвучал в голове низкий, но вместе с тем очень детский голос. — «Мамы нет. Страшно. Палка бьёт больно».       — Я тебя вытащу, но сначала ты должен подойти туда, где я встану, хорошо?       Какие же у этого детёныша были большие глаза...       — «Хочу бежать. Куда бежать?»       Таша быстро обогнула препятствия из хлама — ящики побольше, поменьше, поломанная мебель, какие-то щиты, кирпичи, куски статуй — и встала между двумя изваяниями. Умница медвесыч пробежал той же дорогой и встал рядом с Ташей, прижавшись к ноге меховым боком.       — Да Верная с животиной управляется покруче гоблинов!       — А выигрыш будет? — с усмешкой спросила Таша, наклонившись и осторожно положив ладонь сычёнку на голову. Рука утонула в перьях и мехе, мягких, как на собачьей морде. Кажется, детёныш что-то проурчал, пока его чесали по загривку.       — Жаль, что выигрыш полагается только гоблинам, Верная, — без капли жалости в голосе ответила гоблинша.       — Кролла, отдай ты горластой деньги и одежду, — с гоготом подначил её другой гоблин.       — Оставьте себе и деньги, и одежду — а медвесыч пусть со мной посидит, — выставила условие Таша. Она побоялась, что это воспримут за большую наглость, и по лицу Кроллы было видно — она эту наглость не одобряет! У неё пытались увести единственное развлечение помимо выпивки и еды. Но другие гоблины уже кричали в ожидании новых песен и приглашали выпить еще той пивоподобной жижи.       Гоблины обсуждали, как заживут при Абсолют, будучи первыми в её армии, как станут убивать и отнимать во имя, конечно же, божества, а не из собственных побуждений. «Наконец мы возвысимся над остальными! Мы не будем прятаться в тенях!»       Воло продолжал что-то записывать в блокнот. Она, ещё не поднявшись на сцену, подхватила с тарелки, чей хозяин дрых лицом в стол, кусок мяса, похожий на баранью ногу, еле тронутый огнём и потому истекающий кровью. Медвесычёнок по-птичьи присвистнул, смотря на мясо.       — Шкряб, присмотришь? — спросила она, отведя детёныша за сцену и оставив его разбираться с едой. Мысли голодного зверя были простыми и очень шумными.       — «С расстояния, если можно», — передал мысль пёс, прядая ушами. — «Он маленький, но опасный».       — Знаю.       — Поразительная история, — пробубнил Воло. — Если раньше мне говорили, что я приукрашиваю, то тут и приукрашивать нечего — приручение дикого зверя, принадлежащего гоблинам...       «Если выберемся живыми, я тут в истории наслежу, походу», — подумалось Таше. Хотя она и без того наследила. Просто с возможностями Воло об этом узнает не полтора землекопа. Выполняя маленькие желания гоблинов и не выделяясь враждебностью, Таша вновь отхлебнула из кружки. Её уже от первого глотка начало вести, что же они там набодяжили?       Она продолжала петь. В стенах, ограждающих двор разрушенного храма, прозвучал «Пивной череп» — гоблины стучали кружками, заливая в глотки выпивку, словно воду в жаркий день.       Таша отдёрнула руку от струн. Её пальцы будто обожгло. А потом она прислушалась к эльфийскому своему существу — и чутьё поймало тепло Плетения, разлившееся по двору, магия обвивала струны и путалась между пальцами, готовая исполнять чужую волю. Нужны только правильные слова.       (Давай же. Власть, сила, магия, ты же точно знаешь, что можешь)       «Какого...» В голове мутилось. Таша смотрела на гоблинов, которые хотели слышать ещё, развлекаться дальше, пока не видит Минтара, пока им покровительствует Абсолют, пока Верная выступает перед ними, как нанятый скоморох.       (Они враги тех, кого ты так жаждешь спасти)       (Ты же хочешь этого? Ты знаешь, что хочешь. ДАВАЙ ЖЕ)       «Чтоб тебя...» Таська мотнула головой. Ей вряд ли стоило привыкать к навязчивым идеям и мыслям, которые вряд ли принадлежат ей. С этими личинками, с гостем из снов, с Абсолют — всё так перепуталось, и хотелось тишины, хотелось, чтобы все умолкли, и если бы Таша хотела услышать голос, то пусть он будет...       — Исита?.. — Таисия прошептала имя под нос, запустив руку в волосы. Ей не ответили ничьи чужие мысли. Стоило лишь сосредоточиться, проморгаться, чтобы увидеть мир нетрезвым, но осознанным взглядом — и хозяйка тела, если и прорывалась в сознание Таши, тут же пропала.       Таша тронула струны в очередной раз. Нет, у этой песни она не знала табулатуру. Но хорошо помнила текст.       — Много дней грустил король, не знал народ, что за беда! И кто-то во дворец привёл...       Песня о безудержном смехе, хохоте, о победе шута над королевством. Шутам нельзя так просто доверять и давать волю их языку.       Гоблины стучали кружками и оружием, хохотали, гоготали, визжали, катались по каменным плитам и заливались слезами. Двор разрушенного храма превратился в шумный гогочущий ад. Таша закончила песню с улыбкой, но как только последний слог слетел с губ, она не позволила себе ни усмешки. Она... Что она, нахуй, сделала? «Тирлим-бом-бом, блядь... Это я? Это вообще моё или...»       Кто-то из гоблинов, не переставая лыбиться гнилыми зубами, вдруг схватил ножик и, задыхаясь от рвущегося наружу смеха, всё-таки крикнул:       — Завали!       И кривой нож вонзился сидящему рядом гоблинскому товарищу в шею. Хруст плотной кожи был различим даже в галдеже всеобщего хохота. С ножом в шее гоблин смеялся, выпуская изо рта кровавую пену, пока не свалился с лавки и не задёргался в судорогах. Другие гоблины вдруг схватили оружия и принялись бить по умирающему, хохоча и хохоча и хохоча и крича сквозь смех:       — Задыхается! Гля!       — Дёргается как!       — Херачь, давай!       Ташу замутило. Она прикрыла ладонью нижнюю часть лица, но продолжала смотреть. Гоблины не должны обратить свой запал и веселье на неё. Рядом, поднявшись на все лапы, зарычал Шкряб.       — «Я тебя им в обиду не дам».       От первой жертвы осталось месиво, каша из размолотых в жижу внутренностей, переломанных в труху костей. Гоблины не затихали, не понимали, оторвались от реальности в неумолимом хохоте, плюясь пенящейся слюной — и вот уже мелькают скимитары, звенят копья, высекая искры из доспехов, и всё больше капель крови падают на серые плиты. Таша наблюдала, как растекаются лужи по всему двору, шипит огонь от летящих на угли капель, как визжит сквозь смех гоблин, которого в эти угли закинули некогда соратники, а теперь — безумцы, смеявшиеся над чужой болью раньше и продолжающие смеяться теперь. Гоблины смеялись, смеялись, смеялись, смеялись — смеялись, падая; смеялись в луже крови; смеялись в собственной слюне, в вонючей выпивке, смеялись в агонии, которая приходила на смену дрожи от хохота.       Двери храма вдруг распахнулись. Со сцены Таша увидела фигуру в серебристых доспехах. Минтара оборвала речь раньше, чем сказала первое слово. Она держала руку на боку, по правой стороне расколотых доспехов текла кровь. Даже если Минтара хотела приказать что-то гоблинам, приказывать ей было некому. Гоблинская армия почти вся была разложена по двору, некоторые — частями. Хохот не стихал, просто смеялось намного меньше ртов.       Таша не знала, бросится ли Минтара на неё с целью убить хоть кого-то напоследок. Однако дроу вместо подобного действия ринулась через двор, не взирая на ранения, буквально перелетела одним прыжком несколько тел и оказалась у дальней стены, где был начертан знак быстрого перемещения. Минтара скрылась в фиолетовом свечении и дрожащем воздухе — будто и не было её.       Тут же подоспел и отряд, успевший увидеть лишь исчезающую спину Минтары.       — Что здесь случилось? — задал вопрос перепуганный Уилл.       И как же, чёрт подери, Таша была рада увидеть их всех в полном составе и с мощной фигурой Хальсина в придачу. Таша сделала шаг вперёд по сцене, к самому краю.       — С возвращением!       Доска под ногой издала предсмертный хрип, хрустнула и проломилась, отправляя Ташу в полёт вперёд носом.