Значит, всё не так уж плохо на сегодняшний день

      Если бы мечи не были заключены в ножны, Таша бы не пережила и первого удара. Лаэзель заставила терпеть Иситу намного дольше, будто старалась выплеснуть всю злобу из-за задержек, излишней доброты и того факта, что от воительницы, встреченной на наутилоиде, не осталось и следа. Таша могла лишь отмахиваться от ударов, используя собственный меч заместо щита, а уж контратаковать... нет-нет-нет, это было выше её сил. Лаэзель не была удовлетворена первой победой, когда мечом вывернула Исите кисть и заставила уронить оружие. Не была она удовлетворена и второй, и третьей, заставляя поднимать оружие и вставать с колен. Таша уже попыталась про себя назвать это тренировкой, только вот скрывалось под этим скорее избиение младенца.       На пятый — или шестой? — раз Таша вдруг смогла, на мгновение выйдя из защиты, хряснуть мечом в ножнах по пальцам гитьянки, но в отместку та очередным выпадом оттеснила противницу, ударила её по бедру, и в следующий миг Таша споткнулась о собственную ногу. Ей открылись голубые небесные дали, укрытые облачным редким покрывалом. Это же покрывало как раз заслонило местное солнце. «Что я здесь вообще делаю?» — в очередной раз спросила у себя Таша.       За прошедшие дни она успешно занималась тем, что калечила тело Иситы. Это тело было красиво, как, наверное, все эльфийские тела: подтянутое, не такое жилистое, как у Лаэзель, но не обделённое мышцами, с выраженными формами. Таське всё ещё было странно, что грудь может лечь на скрещенные руки. Сама Таисия, сколько себя помнила, была почти плоской, с еле заметными изгибами. Лет в пятнадцать она комплексовала из-за фигуры, будучи в классе единственной «доской», и какая же судьба ироничная сука, однако: стоило Таше перестать париться по поводу фигуры, как она оказалась в чужом очень привлекательном теле, о котором когда-то только мечталось. И, видимо, всё ради того, чтобы это тело случайно угробить даже не в пути, а в безопасном лагере.       — Поднимайся, ицкерш! — приказала Лаэзель, но Таша продолжала смотреть в небо. Так и хотелось процитировать булгаковского Лиходеева: «Делайте со мной, что хотите, но я не встану». Или что-нибудь про небо Аустерлица, но «Войну и мир» Таша не осилила и вспоминала с содроганием.       Тяжело дыша, Таша прикрыла глаза.       (Вот так, да?)       (Ты и правда кусок мяса, абсолютно безнадёжный при этом)       Конец ножен уперся Таше в подбородок.       — И это всё, на что тебя хватило?       — Угу. — Таша неохотно приоткрыла глаза. Лаэзель цокнула языком.       — Ты недоразумение, которое даже на ногах стоять не умеет.       — Знаю. А ты... — Таша задумалась. Она бы могла ляпнуть что-то совсем обидное, но ни это, ни что-то более шутливое в голову так и не пришло. Лаэзель убрала ножны, и Таша смогла хотя бы сесть. — Какая досада, взаимно оскорбить не получилось.       — И не следует. Ты не в том положении, исстик, который не может выстоять против даже одного воина гитьянки — и это я не намеревалась убить тебя.       — Воин гитьянки, воин гитьянки, — пробубнила Таша, не особо скрываясь, и в полный голос, смотря в лицо Лаэзель, спросила: — А много ли учёных гитьянки, много ли ремесленников, много ли...       — Гитьянки, не державшие в руках оружие, не имеют права зваться гитьянки и вообще жить, — отрезала Лаэзель. — У нас есть густили, ваифны и глафки, но каждый из них обучен сражаться.       — Тогда почему... — Таша осеклась. Язык до Киева доведёт, как говорила народная мудрость, а длинный язык доведёт до драки — это уже говорил опыт. Желание поболтать с Лаэзель сейчас могло вылиться во что похуже драки, и Таша особенно хотела наконец остановиться. Она потянулась за лежащими рядом ножнами с чуть показавшимся из них мечом.       — «Тогда почему» что? — процедила Лаэзель. — И перестань мямлить.       Таша поднялась на ноги и глянула на развевающиеся полотна. Ей показалось, или она вправду услышала шаги? Таша крепче сжала ножны.       — Тогда почему иллитиды ещё существуют? Если ваша ненависть и сила столь велики, если гитьянки более других желают их уничтожения и являются таким крутым народом, иллитиды уже давно...       — Подобный вздор может нести только та, кто никогда не сражался с гхайками. Они не те существа, которых можно уничтожить одним взмахом меча и гневом.       — Как благородно, — протянула Таша, разведя руками, — гитьянки, которые в одиночку тащат участь победителей над иллитидами, я уверена, где-то есть песни о героических гитьянки, которые... — Скрежет доставаемого из ножен меча прервал мысль. Ну вот и приехали, Таша доболталась. Она не придумала ничего лучше, чем поднять руки. — Д-даже договорить не дашь?       — Почему же, говори, — осклабившись произнесла Лаэзель, — продолжай насмехаться над народом, усилиями которых гхайки не выстроили свою империю заново и не поработили тебя и твою так называемую семью.       «Ну, до моей семьи они уж точно не дотянутся», — мелькнула мысль в Ташиной голове. Тут даже не уверен становишься, лучше жить в мире, где кроме людей нет никого, и если кто навредит тебе, то только другой человек, или всё-таки пусть существует отдельная раса, вечно злая и желающая власти над всем. Хотя в Фаэруне, несмотря на существование «злых» рас, люди и обычные человеки тоже продолжают быть опасными.       — Хорошо, — вздохнула Таша. Что теперь-то сказать, чтобы не вывести Лаэзель из себя окончательно? — Ладно, допустим, я не так выразилась. У меня, кхм, к твоему народу, на самом деле, всего одна совсем небольшая претензия, позволишь... озвучить? — старалась осторожно выражаться Таша, переводя взгляд с блестящего клинка на лицо Лаэзель, вновь хмурое без тени ухмылки.       — Не тяни время.       — Вы совершенно не желаете принимать мир в союзники, — на одном выдохе протараторила Таша, когда разрозненные слова в голове сошлись в целое. Вышло даже слишком высокопарно; возможно, Лаэзель ждала не этого, но её короткое замешательство — хотя, скорее, она просто позволила продолжить — дало Таше возможность развернуть мысль. — Цель твоего народа — уничтожить иллитидов, ваших давних врагов, но гитьянки, насколько я знаю, тянут это всё на себе и не особо общаются с другими фаэрунцами. И... и я даже не знаю, стоит ли напоминать о конкуренции в ваших яслях, — понесло Ташу дальше, — при которой слабые не выживают.       — Слабакам не место в наших рядах.       — Может быть, поэтому иллитиды ещё существуют? Вас не особо много, а вы уничтожаете тех, кто, возможно, не успел раскрыться! Вы не сотрудничаете с другими расами, вы...       Лезвие мелькнуло серебряным отсветом, и Таша почувствовала холод у собственной шеи — события ночи повторялись, только оружие в руке гитьянки было намного длиннее. Лаэзель оказалась непозволительно близко, а меч вот-вот мог бы перерезать Исите горло. Таша предпочла не двигаться, чувствуя теперь лишь удары испуганного сердца и слыша гул в ушах.       — И что, по твоему мнению, ещё должен делать мой народ? Склонить голову уже перед вами?       — Лаэзель, опусти меч!       Ранее шаги всё-таки не просто послышались, это подтвердил появившийся Уилл, отодвинувший в сторону простынь. За ним маячили и остальные члены отряда.       Таша разжала пальцы, выпуская из руки ножны. Они с глухим звяком упали наземь.       — Никто ни перед кем не должен склонять голову, — процедила Таша, не отводя взгляд от глаз Лаэзель. В её красивых змеиных глазах должно было, возможно, отразиться желание её, Таши-Иситы, смерти, но ничего подобного Таша не увидела. — Мы все тут вольны идти своей дорогой, но от поддержки со стороны не отказываются, Лаэзель, не правда ли? В конце концов, — фыркнув, чтобы скрыть нервный смешок, продолжила Таша, чувствуя, что клинок уже не упирается в шею столь же опасно, — спасибо, что с твоими навыками мы живы и днём, и ночью. Думаю, всем воинам не помешало бы взять у гитьянки пару уроков.       — За пару уроков наше искусство боя не освоишь, — прошипела Лаэзель, но гнева в ней будто немного поубавилось. Вслед за словами воительница убрала меч от шеи Таши. — Ты либо так неумело доказываешь бесстрашие, либо ищешь скорой смерти. В следующий раз просто попроси — я мигом избавлю тебя от участи становиться пожирателем разума.       — Никаких следующих раз, — вмешался Уилл, летевший на всех скоростях, стоило Лаэзель опустить оружие. — Что вы тут устроили?       — Стирку, — отшутилась Таша, будто не вынудила одну воинственную гитьянки поднять на неё оружие. — Лаэзель, в следующий раз я просто буду рада послушать о гитском видении мира.       Лаэзель ответила что-то явно ругательное на родном наречии, спрятала меч в ножны и ушла в сторону.       — Вряд ли в её картине мира ты найдёшь что-то приятное, — произнесла Шэдоухарт. — Если решишь вновь с ней заговорить, лучше делай это не с голыми руками.       — Иса, что ты ей наговорила? — не с осуждением, а больше с обеспокоенностью осведомилась Карлах. — Вряд ли же вы спорили из-за, — она обвела руками развешанные ткани, — стирки.       — Я просто задала несколько вопросов. Не помешает загодя проникнуться культурой гитов, в ясли которых мы в один день наведаемся.       Нельзя переубедить кого-то парочкой вопросов и наставлениями, нельзя сделать это за день. Можно вынудить размышлять о чём-то, и если человек — даже зелёный, даже с острыми ушами, даже вылупившийся из яйца — способен соображать, в чём Таша не собиралась Лаэзель отказывать, то он догадается, к каким мыслям его склоняют. Он увидит, что что-то в его суждениях может быть неверно, он сам задастся вопросами, зачастую неудобными. Таська не особо углублялась в лор гитьянки, но известных ей фактов было достаточно, чтобы без обиняков говорить: рыба гниёт с головы, а королева-лич Влаакит уж точно хорошо подгнила.       — Видимо, вопросы оказались очень личными, — предположил Гейл, смотря на плащ с какими-то завихрениями.       — Или бард оказалась совершенно невыносимой, — сделал иное предположение Астарион.       — Гитьянки только к языку силы и клинка приучены, — произнесла Шэдоухарт в ответ на любые предположения. В общем и целом, она даже не очень-то ошиблась.       — Я свои мысли про народ Лаэзель пока придержу, — решила остановить всех Таша. — Давайте лучше, раз у нас всё ещё есть мыло и даже полотенца, залезем в воду и отмоемся — вы, я смотрю, вообще пыльные какие-то.       — Нам пришлось залезть в пещеру к медвесычам, — вдруг поделилась Карлах. — Никто не против, если я первой окунусь? Так вот, мы были на полпути к мосту, когда...       Под рассказ о встрече с последователями неведомой Абсолют и о пещере медвесыча члены отряда поочерёдно залезли в нагревшуюся от жара Карлах воду. По сравнению с летними купаниями в деревне все оказались почти полностью одеты — ну, зато одежду не придётся полоскать отдельно.       — В общем, трогать мы их не стали, но когда снова пойдём по той тропе, лучше не шуметь, — продолжала Карлах, в красках поведав о скудном освещении пещеры и о чутье Гейла, который ещё у входа в пещеру почувствовал Плетение. Его источником оказалось небольшое святилище Селунэ с зачарованным ларцом и амулет в том ларце. — Гейл, какое ты на подвеске Плетение определил?       — Защитное, — ответил Гейл, по грудь уже стоявший в воде и всё-таки стянувший с себя тунику. Один взгляд на неё давал понять, что в такой не поплаваешь, ткань выглядела сродни шерсти. — Я бы сказал, походит на отводные чары — если тебе уже достаточно плохо, врагам становится не до тебя, пока ты под меч не лезешь.       — Звучит слишком полезно, поэтому подвеску мы Гейлу пока не доверяем, — подал голос Астарион, который зашёл в воду только по колено. — И я ещё раз напомню, что добывал её я.       — Да-да, и ларец тебя чуть не сжёг, и ту молитву ты еле разобрал, — произнесла Карлах таким тоном, что Таше стало понятно: Астарион жалуется далеко не в первый раз. — Но пока пусть она полежит с остальным барахлом в сумке. Во время засады же мы и без неё справились. И вообще, давайте отвлечёмся уже! Астарион, заходи, или ты глубины боишься?       — Или проточной воды? — вдруг предположила Шэдоухарт, которая сама стояла в заводи по пояс — возможно, неумение плавать наградило жрицу боязнью открытых водоёмов. Сама Таша слушала и наблюдала за всем, присев и оставаясь на поверхности одной лишь головой.       — Мимо, — процедил Астарион, скрестив руки на груди. — С личинкой в голове проточная вода мне не страшна, а что тут неглубоко, я вижу и сам. Просто... не хочу барахтаться в иле и...       — Так плыви, а не барахтайся. — Подкравшаяся Лаэзель пихнула эльфа, и тому пришлось зайти в воду глубже. — Тем более трупы должны неплохо держаться на воде.       — Трупы — может быть, но вампиры...       — Плыви уже, не утопим, — не удержалась Таша. — Не за рубаху же ты так трясёшься? У нас вон, плащей с десяток, накинешь и не простудишься.       Сказав это, Таисия ушла под воду с головой с чувством выполненного долга.       Под летним солнцем плащи высохли раньше, чем отряд выбрался из воды, что позволило, обтёршись не самыми маленькими полотенцами, закутаться и оставить лагерные дела остальным. Таша ещё при стирке положила глаз на плащ с узором ночного неба, который никто другой не решился отбирать. С насиженного места на горке из камней девушка наблюдала за разведением костра, готовкой, слушала рассказ об очередной засаде гоблинов на подступах к поселению — Карлах составила Таше компанию. В ответ на рассказ Таша пересказала поход в рощу — история вышла совсем короткой и совершенно не впечатляющей, по мнению Таши.       — Я теперь обязана напроситься с тобой на встречу с этой Альфирой, — чуть ли не в прямом смысле зажглась идеей Карлах. — Если ты, что называется, под впечатлением, то я и на месте усидеть не смогу. А что ты ей пела? Что-нибудь из собственного сочинения?       — Я только чужое петь могу, — развела руками Таша, вслед за этим подхватывая ускользающие с плеч края плаща. — Ты вряд ли знаешь песню.       — Иса, — выделила имя Карлах, — я вне Аверно за последний десяток лет была, ну-ка, — целых ноль раз! Я уверена, что успела упустить даже слишком много песен, а те, которые могу вспомнить, может, сейчас уже устарели или вовсе забылись.       — Просто моя песня исполнялась только в моих родных местах, — со смешком ответила Таша.       — Но сейчас ты здесь. Так что... Хм, как насчёт исполнить эту твою песню при всех? Уверена, с лютней будешь звучать волшебно — в смысле, без использования Плетения даже.       — Спасибо за веру в меня, мне её не хватает.       — Я бы тебя ещё по голове потрепала, но... — Карлах цыкнула. Объяснений не требовалось.       Ужин бодро отстучал свою партию ложками по тарелкам, Гейл водрузил над костром чайник, а Карлах очень быстро сдала всем, что у Иситы вновь есть лютня. Уилл и Гейл оживились, Шэдоухарт подняла взгляд от заколки, которую крутила в руках, и Таша всё-таки вынесла из палатки лютню, у которой теперь не хватало половины струн.       — Вы точно её чинили? — уколол Астарион, с чуть ли не презрением всматриваясь в струны.       Таша проигнорировала выпад, вместо этого перекинув ремешок лютни через плечо. Во второй раз за сегодняшний день она начала «Звезду», и сомнения и замешательство весьма быстро стали улетучиваться с лиц соратников, стоило им послушать обновлённую лютню, теперь уже почти гитару. Даже Лаэзель, удалившаяся после ужина с целью в очередной раз точить меч, вернулась и глядела со стороны, будто не желая быть замеченной и обвинённой в проявлении интереса.       — Пей да гуляй, пой да танцуй — я с тобой пока, — отскакивали слова от зубов. Таше всегда особенно нравились эти строчки. Их она случайно или намеренно адресовала Карлах, смотря в глаза цвета полуденного солнца. Карлах поймала ритм, притоптывая и обняв себя руками только затем, кажется, чтобы не начать плясать. И именно Карлах первой начала хлопать, потом присоединились Уилл, Гейл и Шэдоухарт. Её аплодисменты вышли удивительно короткими, и Таша еле уловила, как жрица в конце дёрнулась и глянула на правую руку, поморщившись. Шар, видать, не понравилось воодушевление жрицы.       — Очень необычное исполнение, — сказал Уилл. — Не то чтобы я встречал большое количество музыкантов, особенно лютнистов, но такую игру я пока не видел. Кто тебя этому научил?       — Отец, — не задумываясь ответила Таша.       — От струн избавляться тоже он тебя научил? — продолжил язвить Астарион.       — Найди мне хорошие струны в глухой деревне, — нашлась Таша, поддерживая образ деревенщины, вживаясь в роль, которую сама себе придумала.       — Астарион, неужели тебя совсем не зацепило? — задал вопрос Гейл, с ухмылкой покосившись на вампира. — Видимо, мы недостаточно крутились среди музыкантов, и нам недостаёт слуха.       — Ха, я ни слова не сказал об умениях Исы, — умело отыгрывая обиженный тон, произнёс Астарион. — В конце концов, она бард, это её работа — петь о героях, о переживаниях и прочей ерунде, которая очень нравится людям. Кхм, Иса, что ты намерена играть дальше? Какие-нибудь «Клинки и барды»?       — Звучишь не особо воодушевлённо, — уколола Шэдоухарт. — Тебя никто не заставляет слушать.       — Если не герои и не переживания, как насчёт страшной сказки? — предложила Таша, чуть подтянув третью струну.       — Какая прелесть, сказки, — нарочито сладким голосом протянул Астарион. — Удиви нас, Иса.       Таша прочистила горло, проверила струны. Эту песню она знала так же хорошо, как многие цоевские произведения, и сыграть её просили не менее часто. Кажется, за несколько лет выступлений в кругу друзей и знакомых Таша нашла ту манеру исполнения, в которой песня звучала наиболее выигрышно. Голоса Иситы должно хватить на весь «отыгрыш».       — В заросшем парке стоит старинный дом...       ...Оранжево-жёлтый свет костра искажает лица одногруппников, кто-то шевелит губами в попытке подпеть, но внимание обращено на неё, на первокурсницу с гитарой. Все уже слышали эту песню, слышали от Таськи в том числе, в коридорах колледжа или на квартирах знакомых, в которые забивалось человек двадцать — с помощью магии, не иначе. Все знают слова, но почему-то вновь и вновь просят спеть именно её. Таша не отказывается, если ещё может держать инструмент и петь, а она может и более того — она хочет этого внимания...       — ...И я мечтаю об одном: скорей свободу обрести...       Может, Таша так погрузилась в пение и игру, что мир показался ей замершим, может, все и правда попеременно забывали дышать, но КиШа отряд приветствовал менее весело, чем «Звезду», даже Карлах сидела спокойно. Таське стало неуютно от тишины и бездействия, потому что со стороны она не могла себя видеть и слышать, а значит, способна была ошибиться в одном, двух, десяти местах и не заметить. Однако, стоило струнам замолкнуть, по отряду прошёлся звук будто бы неуверенных, опасливых хлопков.       — Это, кхм... ещё более интересное произведение, — выдавил Уилл. — Не смотри так, оно хорошее, всего лишь необычное. Ты пробовала играть его в какой-нибудь таверне?       — Не приходилось, — покачала головой Таша. Исите уж точно не приходилось играть музыку не её мира, тут ни капли вранья.       — И не стоит, — вдруг влез Астарион. — Только аппетит неповинным слушателям портить.       — Эй, Астарион, ты, как вечереть стало, бурчать начал больше обычного, — подметила Карлах. — Это луна так на вампиров влияет или несварение от гоблинов?       — Ну да, завтра полнолуние, — пробубнил под нос Гейл, смотря в быстро темнеющее небо. Луны пока было не видать, зато появились первые две неловкие звезды.       — Ни гоблины, ни луна здесь ни при чём, — осклабился Астарион. Даже если он пытался улыбнуться дежурной приветливой улыбкой, вышло у него невероятно плохо, критический провал на улыбку, так сказать. — Я оставлю вас, если позволите, после таких песен не помешает проветриться.       — Мы сутками на свежем воздухе, — усмехнулась Карлах, не обращаясь к кому-то конкретному. Астарион, не скидывая плаща, весьма быстро удалился, слившись со сгущающимися тенями. Плащ он выбрал, на удивление, не с павлиньими перьями, а какой-то иссиня-чёрный с орнаментом по краям, напоминавшим кельтские узоры. — Какой же он сложный. Хотя, — Карлах окинула взглядом собравшихся, — мы все тут по-своему сложные, м?       — Если Исита решит сочинить балладу о наших похождениях, мало кто поверит в правдивость такой истории, — по-своему согласилась Шэдоухарт. — Без этих личинок мы бы вряд ли встретились и уж точно не ходили бы рядом, даже случись нам пересечься во Вратах Балдура.       — Я бы даже до Врат не добралась, — напомнила Карлах о заключении в Аверно.       — Давайте я что-нибудь ещё спою, — решила прервать размышления о встречах и случайностях Таша. Отряд против не был.       Таша исполнила «Внезапную голову» и «Смельчак и ветер», развеяв туман тоски, начавший ложиться на становище. Податливый инструмент в руках оказывал ей не меньше поддержки, чем одобрительные взгляды и смешки. Обидно только, что Шар напоминала о своей вездесучности, и Шэдоухарт не могла в полной мере выразить чувства по поводу песен. Как бы жрица вовсе не отказалась слушать Ташину музыку из-за этой боли.       После песен свои истории начал рассказывать Уилл. Вот уж действительно, садись и начинай записывать, чтобы положить истории в основу новых баллад. Трагический герой, связавшийся с дьяволицей, но желающий нести мир и покой всем, кого встретит в пути — воистину сказка, вот только пока не имевшая конца. В голове Таши сам собой заиграл мотив «Дикой охоты» Канцлера Ги, только слова чуть подзабылись, но там точно было про дьяволицу.       Лагерь начал расползаться по спальным местам, когда совсем стемнело и за границей света костра расплылась непроглядная чернота.       От огня Таша отходила последней, потревожив свернувшегося у её бедра Шкряба. Ему от ужина досталась большая кость с немалым куском мяса в обмен на нюх. Пса попросили предупреждать о засадах, и судя по его мыслям, которые Таша передала остальным, Шкряб всё понял и не считал это такой уж большой услугой. Сейчас же Шкряб зевнул и, поняв, что от него ничего не требуется, положил голову обратно на лапы. Таша, раз эльфийское тело не желало спать или даже впадать в транс, двинулась к нагромождению камней, откуда звёзды чуть-чуть, но казались ближе и ярче. Таська разлеглась на прохладных обломках скалы и вперилась в чужое небо, созвездия которого могла бы угадать лишь методом «пальцем в небо».       Шаги в повисшей тишине Таисия различила быстро, внутренне подобралась и подняла голову, прислушалась. Потом, перевернувшись набок, с высоты Таша увидела и снежно-белую макушку у воды. Она позволила Астариону смыть кровь и подняться на ноги и только потом спросила:       — Удачная охота?       — Мне показалось, тебя больше интересуют звёзды. — Вампир обернулся на неё, нисколько не напуганный. Слышал ли он её дыхание, возню на камнях или даже гул её крови в сосудах? — Это был олень, хорошо сложенный и достаточно большой, чтобы в одиночку я не смог его утащить. Надеюсь, Иса, у тебя нет сиюминутного желания отведать оленины.       — Гоблины всё-таки были невкусные?       — Опять ты про гоблинов, — закатил глаза Астарион. — Это разумное существо, поэтому их кровь бодрит и насыщает лучше животной. — Вампир вдруг прямо посмотрел на Ташу, провёл языком по губам и улыбнулся. При разговоре Таша даже с вершины почти видела клыки, как и блеск красных глаз. — Хотя с твоей кровью ничто из перечисленного не сравнится.       «Тась, ты даже не сушёная вобла, ты кыр сосичка».       — И что же ты в моей крови нашёл-то такого, а? — всерьёз полюбопытствовала Таисия, не в силах сдерживать улыбку от неуместных шуток в голове. Интересно, есть ли вампирам дело до группы крови и резус-фактора, чувствуют ли они разницу? Даже если да, Таша не могла похвастаться чем-то необычным — вторая положительная далеко не редкая. А вот если у Иситы какая-нибудь четвёртая группа...       — Видишь ли, Иса, твоя кровь была первой кровью разумного существа, которую я испил.       — Ох, это такая ответственность — быть у кого-то первой, — выдала с придыханием Таша, приложив руку к груди. — Это же вечная проблема: ожиданий много, а на деле хрень хренью, аж дальше пробовать не захочется.       — Тебе не о чем беспокоиться, Иса, — продолжал Астарион, нисколько не сбитый, — я с первого глотка понял, что буду удовлетворён.       «Пизде-е-ец, — выдало сознание среди фантомного залпа шлепков ладонью по лицу. — Тась, что началось-то?»       — Раз так, стоит ли мне ждать просьбы повторить незабываемый опыт?       «...Ты с ним флиртуешь? Тась, ты блядский цирк, перестань его дразнить, смех смехом, но ты сейчас досмеёшься».       — Надо же, я думал, после одного раза ты не предложишь большего.       В следующее мгновение Астарион едва ли не взлетел на камни. Таша икнула от неожиданности и завалилась назад, вжала голову в плечи. Блеск в глазах, расширенные то ли из-за темноты, то ли из-за пробудившихся хищнических чувств зрачки, приоткрытые губы с блеснувшими в неверном свете костра клыками, обтянутые бледной, чуть не прозрачной кожей и вздувшимися венами крепкие мышцы предплечий — всё это только что могло кинуться на неё, забывшуюся и слишком весёлую для общения с тем, кого стоило бояться и держать на расстоянии меча. Хищника можно долго дразнить, но потом он обязательно вцепится в пышущее теплом и жизнью мясо. И те же хищники не брезгуют играть с едой. «Тебя перед употреблением как сыр-косичку и расплетут».       — Так, ёмана, где плащ?       Проще было послать далеко и надолго, но с языка сорвался совершенно случайный вопрос, как если бы Таша не глядя схватила со стола предмет для защиты, оказавшийся, ну, каким-нибудь пакетом гречки. Астарион, тем не менее, замер.       — Я вернулся и оставил его в палатке. Не беспокойся, на нём ни капли крови, если тебя это взволновало.       — Ага, — кивнула Таша, соображая, как развивать — или лучше даже заканчивать — разговор дальше. Плащ было бы жалко, но себя как-то жальче. — И ты события-то не торопи, я ещё ничего не предложила.       — Ах, прошу прощения, — чуть склонил голову Астарион, глянув на Ташу исподлобья. Блеск в глазах не пропал, а вот ухмылка вот-вот могла расползтись в оскал. — Твой голос звучал обнадёживающе. Да, возможно, я действительно прошу слишком много и слишком полагаюсь на твою доброту — её в тебе столько же, сколько и крови.       — Было бы неплохо, если бы о моей доброте ты думал прежде, чем убегать в лес, пока я пою, — припомнила ему Таша, освежив заодно то небольшое чувство обиды, которое в ней засело. Она же перед этим вампиром выёбывалась откровенно, начав петь что-то кардинально противоположное героическим балладам, трагическим любовным романсам и скабрёзным куплетам. Таша этого всего и не знала толком. В итоге же Астарион не оценил ни Цоя, ни КиШа — тут впору идти искать Гандрела, вряд ли он сильно далеко ушёл. — Вкусы, конечно, разные, но...       — Погоди, Иса, тебя это настолько задело? — перебил Астарион, и его тон, его улыбка — они подсказывали Таше, что он сейчас подденет её ещё как-нибудь, но опасения внезапно не подтвердились. Сквозь смешок вампир сказал: — Дело было не в том, что ты плохо играешь или поёшь. Я слышал игру разных бардов и на улицах, и в тавернах, и многие были хуже, особенно плохи были их тексты. Некоторые играли и лучше твоего, но... кхм, та песня про дом...       — Портит аппетит.       — Иса.       Астарион произнёс это на долгом выдохе. Таша в очередной уже раз подметила, что вампир вполне себе дышит, но, возможно, только во время разговора. Ещё она подметила, что Астарион, как бы ни кривился и ни рычал, не мог на неё накричать, сдерживая себя. Он же явно и злится на неё не первый день, и общается с ней исключительно как со связующим звеном между ним и отрядом — она же за вампира поручилась, как-никак, но в отличие от Лаэзель, тоже недовольной Ташиным поведением и ходом мыслей, Астарион только бросался колкостями и выводил Ташу на ответные же колкости. Ей надо только не забывать, что где-то есть черта терпения, и если она её перейдёт, как сегодня подобную черту она перешагивала в общении с Лаэзель... С одной стороны, что он ей сделает, с другой стороны, Таша не хотела знать, что он с ней сделает. Тут и омут не тихий, и черти явно дикие.       — Та песня про дом была... даже слишком хороша. Напомнила о всяком, что я бы предпочёл не вспоминать.       «Как там было? Не так плохо, когда узнаёшь себя в песнях Земфиры; плохо, когда начинаешь узнавать себя в песнях Короля и Шута? Ирка что-то упоминала про Трагическую Предысторию™, но...»       — Ай, блядь... — От головной боли Таша даже не успела испугаться, что перешла на русский матерный. Руками к головам они с Астарионом потянулись почти одновременно.       — Что за... — Астарион, только недавно отводивший взгляд в сторону, вновь посмотрел на Иситу прямо, что-то обдумал — и в этот миг Таша почувствовала, что ей ничего не мешает проникнуть в чужие мысли.       ...Во мраке, который даже несколько свечей разгоняют едва-едва, среди мутных, мало значимых фигур выделяется одна, но чужими глазами Таша видит и чужим нутром ощущает лишь повелевающий взгляд, чужеродную волю, проникающую в тело, заменяющую собственную. «Ешь», — неслышный приказ, и клыки с хрустом и чавканьем прорезают кожу под жёсткой короткой шерстью, тушку крысы, уже не очень свежую. Потом ещё раз, и ещё раз, и ещё раз, и...       — Интересно, познавательно, спасибо, — протараторила Таша, выкарабкиваясь из чужой памяти и обрывая связь без возможности вложить ей в голову ещё что-нибудь. Она прикрыла рот рукой и глубоко задышала, пока ужин не перестал ломиться обратно. — Что это было?       — Угощение от моего хозяина, — тяжко проговорил Астарион, будто против воли — опять — называя вещи своими именами. — Крысы и насекомые. Ни насыщения, ни удовольствия, так, закуска, чтобы я... не умер, можно сказать об этом так. И чтобы быть ему полезным.       — Ему — кому?       Астарион поморщился. Взвешивал, сколько ещё можно доверить своих тайн?       — Астарион, я слушаю, — раздельно и мягко, насколько это было возможно, произнесла Таша. — У меня есть право трёх вопросов, на которые ты должен ответить даже вопреки нежеланию отвечать, — это напоминание заставило вампира поднять взгляд и уставиться на Иситу в ожидании подвоха и очередного приказа, — но я бы хотела сохранить это право до другого случая. Твой хозяин, как ты его назвал, — кто он?       — Касадор Зарр, вампирский лорд, — всё-таки выдавил из себя Астарион. Таша молчала, ожидая, скажет ли он что-нибудь ещё. — Я стал его рабом, его вампирским отродьем, около двухсот лет назад. — Астарион усмехнулся. — Кто же знал, что от одного чудовища я спасусь благодаря другим чудовищам.       — Ты как-то упоминал, что вампирские отродья не обращают в вампиров. Что ещё отличает отродий от... — Таша провела в воздухе рукой, будто искала подходящее слово.       — От истинных вампиров? О, Иса, дорогая моя, самое главное отличие — власть, которой владеют истинные вампиры вроде Касадора и которой нет ни капли у вампирских отродий. Мы всё равно что игрушки для истинных вампиров: мы исполняем приказы против собственной воли, наше тело управляется не нами, если такие, как Касадор, этого хотят. Вампиры ужасно жадные существа, они не упустят ничего, что может их интересовать. Тот охотник на монстров, которого ты отпустила, пришёл за мной явно по велению Касадора.       — Смелое заявление. У тебя что же, нет иных врагов, желающих...       — Он был гуром, — подчеркнул Астарион. — Одно это — намёк от Касадора, что он прекрасно всё помнит. А что до врагов... Для вампиров все в этом мире враги, особенно если им не достаёт власти и влияния.       — А наш отряд? — спросила Таша после короткого молчания. — Тоже враги?       — Золотце, ты цепляешься к словам, — фыркнул Астарион, поведя плечами. — Сейчас мы в очень хрупком мире, поэтому... нет, не враги, не сейчас, по крайней мере, но завтра всё может поменяться. Вчера я думал, что буду у Касадора на поводке ещё сотни лет, продолжая жрать крыс и собирая пыль в самом тёмном углу подвала, а сегодня хожу под солнцем и вкушаю всё разнообразие крови, о котором не мечталось.       «Вчера я прикидывала, когда мы сможем встретиться с Иркой варить глинтвейн и когда мне накинут ещё сверхурочных, а сегодня я не в своём теле надеюсь, что меня не прибьют ночью».       — Что-о-о ж, — протянула Таша, потягиваясь. — Не самый приятный разговор на сон грядущий, но понятно теперь, чего у тебя такие глаза голодные и грустные.       — Пф, у меня совершенно обычные глаза, — подобрался Астарион, выпрямляясь и скрещивая руки на груди. — Кроме того, что красные, но такие бывают не только у вампиров. Теперь, если ты узнала всё, что хотела, я всё-таки оставлю тебя — пройдусь и посмотрю, не затаились ли в тенях охотники или кто-нибудь более неприятный.       — Астарион, погоди. — Эльф-вампир не успел подняться и замер. Таша глянула на него даже более пристально, чем за весь разговор, удостоверилась, что кинжал висит на поясе и вдохнула поглубже. «Я об этом пожалею, стопроц пожалею». — Дай мне кинжал. Пожалуйста.       Астарион задумался, а затем снял с пояса ножны.       — Надеюсь, обойдётся без глупостей? — осклабился вампир, явно намекая, чтобы оружие не наставляли на него, и только потом разжал пальцы. Ножны были потёртыми, кожа кое-где успела стать совершенно гладкой. Таше показалось, что пальцы нащупали подобие узора, тоже затёртого и потрёпанного. Кинжал лёг в руку почти по-родному.       Она точно пожалеет о своих решениях. Пожалеет — но позже.       Лезвие прошлось по руке немного выше шрама — быстро, чтобы тело отозвалось не сразу. Под кожей пробежала знакомая дрожь. Таша протянула Астариону руку, на которой выступали капли крови, становясь всё больше.       — Это глупость, но считай наградой за откровенность.       Астарион подхватил протянутую руку за запястье, наклонился — и провёл кончиком языка по всей ране, бросив взгляд из-под ресниц на Ташу. Та в свою очередь одарила его взглядом из-под сведённых в недоумении бровей.       — Ты или пей, или признайся, что не голоден.       — Ох, Иса, я всегда голоден, такова участь любого вампира. — Дыхание у Астариона оказалось на удивление тёплым, в отличие от руки и щеки. — Но это не значит, что я не хочу насладиться вкусом и моментом.       «Ага, заливай, закуска всегда в итоге кончается быстрее — сколько раз хотелось растянуть сыр-косичку на подольше, но уговоры-то на самого себя не работают».       — Пей уже.       «Хочу сыр-косичку».