Это ещё не конец / Not Over Yet

Она — успокаивающая рука у основания его шеи, якорь, удерживающий его на месте. Пальцы, скользящие от его носа к брови и прижимающие пропитанный антисептиком ватный диск к его кровоточащим ссадинам, заставляя его шипеть и вздрагивать. Она — тихое дыхание. — Не шевелись. Её глаза сосредоточенно прищурены, взгляд неотрывно следит за движением своих рук, обрабатывающих его раны. Прядь волос падает ей на лицо, кончиком прилипая к плотно сомкнутым губам. Она выглядит так красиво, бережно обращаясь с его израненной внешностью, словно смягчая все его уродливые шрамы и тёмные стороны, напоминая ему, что искупление всё ещё возможно. Микаса убирает ватный диск от его лица и бросает его на столик рядом, где уже валяются скомканные, пропитанные кровью комочки. Она тянется за новым, чтобы прижать к рассечению на его губе, но что-то её останавливает. Нет, не что-то — это Эрен. — Эй, — произносит он. — Ты в порядке? — Всё хорошо, Эрен, — шепчет она. Он сидит напротив неё, его обнажённый торс покрыт фиолетовыми и синими кровоподтёками. Она видела, как он стягивал рубашку через голову в ванной, едва заметно морщась от боли. Когда Микаса увидела его синяки, засохшую кровь на шее и рубашке, ей пришлось отвернуться, сдерживая слёзы, которые она не хотела, чтобы он заметил. Так много всего нужно сказать. Даже слишком много. Потому они молчат. Микаса трёт уставшие глаза, а Эрен закрывает свои, представляя её движения, рисуя их в воображении, пока с его губ не срывается очередное болезненное шипение, когда она вновь возвращает его к реальности. — Блять, больно. Микаса тихо хмыкает. — Это самое глубокое, — говорит она, стирая кровь с рассечения на его правом виске. — Я удивлена, что не нужно накладывать швы. Если бы он ударил чуть посильнее, тебя бы сейчас зашивали. Эрен фыркает. — Ну, спасибо Боженьке, что уберёг. — Останется шрам. — Славно. Добавлю в коллекцию. — Эрен, это не смешно. — Я серьёзно. Всегда мечтал о шраме именно на этом месте. Микаса внезапно замолкает, и Эрен не может понять, кому адресован её хмурый взгляд — ему или ране. Через какое-то время она отстраняется, чтобы снова смочить ватные диски в антисептике. Её сосредоточенность завораживает — она тщательно обрабатывает каждую крохотную царапину, стремясь сделать всё идеально. Кончики её пальцев чуть покраснели, и Эрен на мгновение задумывается, из-за чего. Но потом осознаёт: это его кровь. Она не жалуется — ни на его кровь на своих руках, ни на его взгляд, пристально следящий за ней. Микаса смахивает прядь волос со лба тыльной стороной ладони, и в этот момент она невероятно красива. Её облик сейчас так похож на него самого: эти синяки на её теле и кровь на её пальцах. Она такая же растрёпанная, разбитая и уязвимая. И всё же — такая красивая. Эрен вздыхает и закрывает глаза. Он прислушивается к её дыханию, ощущает своё собственное. В его квартире так тихо, если не считать мягкого шума города за окном, который постепенно затихает в ожидании приближающегося утра. С места, где он сидит, Эрен слышит отдалённые голоса, обрывки разговоров, гудки машин и скрип снега под колёсами. Зима близится к концу, но белое покрывало ещё укутывает всё вокруг, упрямо цепляясь за каждую поверхность и отказываясь сдаваться. Спустя несколько мгновений, когда все раны обработаны, а его глаза всё ещё закрыты, Микаса встаёт перед ним и внимательно изучает его лицо. Он не смотрит на неё, и она хочет вернуть его взгляд, поэтому поднимает руку и кладёт ладонь в центр его груди, заставляя его вздрогнуть. Глаза Эрена распахиваются. — Микаса? — Армин, — говорит она, удерживая руку на его сердце. Её ладонь такая маленькая и бледная на фоне его тела, лежит прямо на его старых шрамах. — Помнишь, когда он так делал? Эрен накрывает её руку своей, кончиками пальцев обводя линии её костяшек. — Помню, — тихо отвечает он. — Всё ещё жив, да? Она кивает. — Всё ещё жив. На мгновение наступает тишина. Её прерывает музыка из квартиры Хитч — низкий бас гремит снова и снова. Сейчас явно слишком поздний час для таких громких звуков, но Эрен не удивляется, когда сквозь шум раздаётся резкий голос Имир. Ну конечно, кто же ещё. Микаса игнорирует приглушённый шум. Её взгляд по-прежнему прикован к их рукам, соединённым у него на груди. — Я скучаю по нему, — вдруг шепчет она. — Я так сильно скучаю. На лице Эрена проступает тень вины. Что-то внутри него болезненно сжимается. Он шепчет в ответ: — Прости. Микаса хмурится. — За что? — За всё. За твою маму, папу. Армина. — Эрен… — Мне жаль, что ты так одинока. Я не могу отделаться от ощущения, что если бы они были рядом, у тебя не было бы этой путаницы в жизни. Она тихо смеётся, неожиданно для него. — Нет, — говорит она, убирая руку с его груди. — Как мало ты знаешь, Эрен. Он открывает рот, но так и не находит, что сказать, поэтому просто смотрит на неё. Смотрит, как она смотрит на него. Её щёки заливает нежный румянец, и он бы улыбнулся её внезапному смущению, если бы его чёртова губа не болела так сильно. Должно быть, он чересчур долго пялился на неё, потому что Микаса внезапно отстраняется, смущённо отводя взгляд в сторону. Ему хочется поцеловать её. Этот порыв напоминает ему о том, что они сделали всего два дня назад, и что привело их к такому состоянию. Его следы всё ещё остаются на её коже — засосы, которые медленно исчезают. Он видит их на её шее и сглатывает, когда замечает зачатки новых, зная наверняка, что они уже не от него. И это напоминает ему: то, что он сейчас чувствует, неправильно. — Знаешь, он не хотел это делать, — говорит Эрен, нарушая тишину. Микаса поднимает на него взгляд, слегка озадаченная его комментарием. — Кто? — Жан. Поэтому он сдерживался. Он не хотел драться со мной. Она поджимает губы, хмуро глядя на кровь под ногтями. — Но всё равно сделал это. Эрен вздыхает. — Слушай, Мик, будем честными. Если бы какой-то хрен сосался с моей невестой, я бы ему тоже всю морду разбил. — Её взгляд возвращается к нему, и он усмехается. — О, и поверь, его бы точно зашивали. Микаса смеётся, и это, без сомнения, доставляет Эрену удовольствие. — Так ты поэтому не сопротивлялся? — спрашивает она. Когда он недоумённо смотрит на неё, ожидая пояснений, она кивает головой в сторону. — Жану. Ты вообще с ним дрался? Эрен ухмыляется. — Конечно, дрался. — Да? — Ага. — Хмм. Забавно. Потому что я не заметила на нём ни единой царапины, когда он вернулся домой. Это заставляет его замолчать. Микаса терпеливо ждёт ответа, но его нет. Тогда она спрашивает: — Так почему ты не сопротивлялся ему, Эрен? Он по-прежнему молчит. Она склоняет голову набок, вглядываясь в его лицо. — А, так теперь мы молчим. Эрен тяжело вздыхает. — Я не знаю, что сказать, Мик. — Невероятно, — шепчет она, и уголки её губ поднимаются в лёгкой улыбке. — Впервые за всю жизнь. Он медленно переводит взгляд на неё. На этот раз никто из них не отводит глаз. Микаса смотрит на него, её взгляд полон нежности — к нему, к тому, кем он является. Она всегда видела его настоящим: сквозь кровь, раны и жестокость, пробиваясь к той доброте, что прячется внутри, напоминая ему, что его человечность всё ещё жива. Её губы слегка приоткрываются, словно она собирается что-то сказать. Но вместо этого слышится лишь выдох, и её грудь опускается. Веки Микасы дрожат, когда она заправляет прядь волос за ухо. Её щёки всё ещё розовые, но сейчас в ней нет ни капли смущения. Эрен видит, как её взгляд опускается на его губы, на порез, который их украшает. Она уже не обрабатывает его раны, поэтому у них нет никакого оправдания тому, как близко они находятся друг к другу. И всё же они не отстраняются. Что-то неподвластное ему рвётся наружу, словно вечное пламя, которое жаждет разгореться с новой силой. Она смотрит на него слишком серьёзно — точно так же, как два дня назад, когда он чувствовал её вкус у себя во рту. С резким вдохом Эрен отводит взгляд. — Ладно, — выдыхает он. — Нам пора ложиться спать. Микаса кивает, не возражая. — Давай. И он отдаёт ей одну из своих футболок и боксеры, чтобы она могла в них переодеться. Он отдаёт ей свой дом, свою кровать, а сам ложится на диван. Он ждёт, пока в его комнате не погаснет свет, пока темнота не окутает всю квартиру, и он не останется один, прижав руку к центру груди, прослеживая пальцами то место, где лежала рука Микасы, — единственную часть его тела, которая сейчас не болит. Эрен тихо смеётся, потому что знает: несмотря на жжение на лице и теле, несмотря на ссадины, кровь, боль и холод, он… — Всё ещё жив.

***

Снова начать жить вместе оказалось немного странно, но при этом до боли привычно. Они уважали личное пространство друг друга, и пока засосы на шее Микасы постепенно бледнели, а раны Эрена медленно заживали, связь между ними становилась всё крепче. Осторожно, как крошечный росток, она пробивалась сквозь их украдкой пойманные моменты. В их первое утро под одной крышей, пока он читал книгу, а она убирала стол после завтрака (блинчиков с шоколадной крошкой, о которых она буквально умоляла его, чтобы он встал пораньше и приготовил для неё), — время будто замирало, когда их взгляды пересекались. Глаза Эрена то и дело поднимались от страниц книги, чтобы найти её. Из гостиной, развалившись на диване, он наблюдал, как она убиралась с таким упорством, будто старалась вычистить не только кухню, но и свою голову, не оставляя места ни единой лишней мысли. Он задумался, часто ли она так делает у себя дома, когда их взгляды внезапно встретились. Его сердце подпрыгнуло, но он тут же уткнулся обратно в книгу, перевернув страницу, словно ничего не произошло. Первые несколько дней были именно такими. Микасе понадобилось время, чтобы чувствовать себя увереннее. Сначала она словно шёпотом передвигалась по квартире, будто ей требовалось чьё-то разрешение или подтверждение — Эрен так и не понял, что именно, — что она имеет право быть здесь. Она всегда была из тех, кто выходит из своей скорлупы только тогда, когда сама к этому готова. Он понимал это, поэтому давал ей пространство, но при этом всегда был рядом, если она в этом нуждалась. Она никогда не просила слишком многого. На второй или третий день её пребывания у него в квартире к ним пришли девчонки, чтобы провести время вместе. Они засели в его спальне, чтобы красить ногти и заниматься другими девчачьими делами, которым они любили подвергать Микасу. Когда Эрен зашёл, чтобы воспользоваться туалетом, его буквально выставили за дверь, едва он переступил порог. Это сделала Саша. Она резко подняла голову, ахнув: — Эрен, замри! Он застыл, недоумённо моргнув. — Что? — Ты что творишь? Это строго женская территория. Покинь помещение, пожалуйста. Его глаза округлились. — Но я… — Выметайся, братан, — фыркнула Имир. Её лицо наполовину было покрыто какой-то мерзкой, липкой маской. — Но… — Слушай, ты, зеленоглазый чудо-мальчик… — Как ты меня только что назвала?! — …в эту комнату пускают только девушек и геев. Мужикам вход воспрещён. Так что, вали отсюда. Он стоял с отвисшей челюстью. Его взгляд метнулся к Микасе, но та лишь слегка ухмыльнулась. — Ты слышал её, — добавила она, сдерживая улыбку. Девчонки тихо захихикали. И Эрен сделал то, что ему велели. Когда дверь захлопнулась за ним, Энни, должно быть, заметила ошеломлённое выражение на его лице, поэтому отвлеклась от своей игры «Call of Duty», чтобы спросить: — Что случилось? — Меня только что выставили из моей собственной комнаты, — объяснил он. Райнер фыркнул, не отрываясь от экрана и теребя кнопки на своём контроллере «Xbox»: — Теперь она тут хозяйка, бро. С этого всё и началось. Вскоре Микаса стала ощущаться повсюду. Эрен находил чёрные пряди её волос на своей мебели, иногда на своей одежде, а однажды, к превеликому ужасу, даже в своём сэндвиче. Его одеяла пахли ею, когда она в них спала. На его кружках оставались крошечные отпечатки её губ. А некоторые вещи начали размножаться. Её маленькая зубная щётка уютно устроилась рядом с его. Её ботинки стояли рядом с его у двери. Теперь по утрам ему приходилось варить две чашки кофе. Было так странно видеть, как одиночные вещи вдруг превратились в парные. И шоколад. Боже, сколько же они сожрали этого ебучего шоколада. В Микасе было так много чертовски привлекательного, и Эрен восхищался каждой мелочью: как она запрокидывала голову, чтобы допить последние капли шоколада; как напевала себе под нос, заплетая волосы; или когда слышал приглушённые удары по полу, он подкрадывался и замечал, как она заканчивает ленивые пируэты, которые делала от скуки. Ему нравилось, как она говорила, как делала что-то, как находила время, чтобы насладиться каждым кусочком еды. Проводя с ней так много времени вместе, он начал замечать в ней то, что так отчаянно искал последние месяцы. Всё это было рядом, прямо перед ним: все её привычки и черты, которые он ценил в ней с самого начала, и даже те, которые его раздражали. Несмотря на всю её мягкость и доброту, Микаса была способна на удивительное упрямство, если ей что-то взбредало в голову. Их первая ссора случилась из-за бытовой химии. Она вынесла ему мозг за то, что у него не нашлось даже отбеливателя в доме или какой-то другой подобной хуйни. Вторая — из-за его привычки разбрасывать повсюду одежду перед тем, как зайти в душ. И это было уже после того, как она отчитала его за то, что он съел половину ведра мороженого на ужин. О чём была третья, он, честно говоря, уже не помнит. Но все они были до абсурда тупыми. Однажды её мания к уборке чуть не стоила Эрену жизни. Он зашёл домой чуть ли не вприпрыжку, но тут же поскользнулся с громким скрипом подошвы на идеально вымытом полу. Вскрикнув от неожиданности, он кое-как избежал падения на задницу. Микаса не смогла сдержать хихиканья, и он свирепо посмотрел на неё. Порой она настаивала на самых странных вещах. Например, была полна решимости смотреть фильмы вместе, хотя всегда засыпала спустя двадцать минут. Или пыталась не ложиться спать до поздней ночи, как и он, хотя ни разу не продержалась до полуночи. Она просыпалась в такую рань, когда даже солнце ещё не думало показывать свою задницу, и с таким зарядом энергии, который казался просто нечеловеческим. Она вытаскивала его из постели, чтобы он составил ей компанию за завтраком — даже если всё заканчивалось тем, что он дремал, уткнувшись носом в кружку. Но всё это почему-то было важно для неё. И Эрену потребовалось время, чтобы понять, почему. В конце концов, настал тот день, когда Микаса перестала уходить с головой в уборку. Потому что однажды, когда она отчаянно скребла тарелку, он застал её плачущей. Её нос был покрасневшим, а лицо исказилось так, как это всегда бывало, когда она изо всех сил старалась быть сильнее, чем это было необходимо. Она была настолько погружена в свои мысли, что даже не заметила его присутствия, пока он не подошёл к ней со спины и не дотронулся до неё. Эрен провёл своими ладонями по её мокрым рукам, прежде чем взять их в свои. — Пожалуйста, остановись, — сказал он, прижимая её к своей груди. Он почувствовал, как она вздохнула, как её спина касается его сердца и расслабляется в его тепле. После этого он осторожно отпустил её. И лишь через несколько дней пыль вновь начала оседать в его квартире. Так же, как Эрен вновь учился жить рядом с ней, так и Микаса знакомилась со всеми сторонами его жизни — как старыми, так и новыми. Она даже не подозревала, но большая часть картин в его доме была написана им самим. Как и многие из тех, что украшали квартиры Хитч и Саши, из-за чего Микаса могла видеть его след повсюду, куда бы ни пошла. За эти годы он сильно вырос как художник: научился смешивать краски, превращая их в живые оттенки, и наносить мазки так легко и незаметно, добиваясь полной гармонии. Микаса всегда любила это в нём — как его ярость и интенсивность превращались в мягкость в его творениях, как искусство хранило самые нежные части его души, остававшиеся скрытыми и невыраженными. Эрен никогда не говорил ей, что все эти картины — его. Но однажды, пока он был на работе, а она осталась одна в его квартире, Микаса провела кончиками пальцев по каждой линии, по каждому бугорку краски, акрила, масла, акварели. Она закрыла глаза и мысленно представила движения его кисти — каждый вдумчивый мазок. Она знала только одну пару рук, которые умели так обращаться с этим миром. И это были руки Эрена. Она видела, как он общался с каждым из своих друзей, как они все оберегали и любили его. С Райнером их разговоры всегда затягивались, часто сопровождаемые громким смехом и приправленные дешёвым пивом. Хитч знала, как наставить его на путь истинный, и за этим было любопытно наблюдать. Имир постоянно его подкалывала, а он умело парировал ей, но чаще всего она оказывалась слишком быстрой и острой на язык, чтобы он успевал за ней. А когда она проводила время с ним и остальными парнями, она регулярно напоминала им, что могла бы надрать всем задницы. И она действительно могла. Саша была для него как младшая сестра, которую он порой донимал своей чрезмерной заботой. Он регулярно отчитывал её за, по его мнению, безрассудные поступки. Она нередко заглядывала к нему ранним утром, когда ему нужно было собираться на работу, принося завтрак, который он сонно уплетал, пока она подбирала ему одежду на день и даже расчёсывала его волосы. Микаса была поражена, что он разрешал ей это. Господи, он никогда не позволял Карле или даже ей самой пытаться это делать. Но истинное волшебство происходило, когда они собирались все вместе. Истории, которые они пересказывали Микасе, когда она присоединялась к ним, неизменно сводились к насмешкам над Эреном. Они рассказали ей, как однажды все вместе ввязались в драку в баре против семерых парней после того, как кто-то из них бросил гомофобные оскорбления в адрес Имир. А у Эрена, как известно, кулаки всегда наготове. Или как Райнер нёс его на руках до ближайшей больницы, словно невесту, когда он подвернул лодыжку, поскользнувшись на снегу. До сих пор никто из них не понимает, как он умудрился это сделать. И про то, как его забанили в местной «мороженке», после того как одна мамаша начала возмущаться, что через футболку Хитч якобы видны соски, и это «травмирует» её подростков. Эрен тогда посмотрел на эту женщину и сказал: «О, нет. Эти дети выросли и ни разу не видели ваших?». Об этом доложили менеджеру, и его сразу отправили в чёрный список заведения. Если у этой компании друзей и было что-то общее, так это их воспоминания. Годы историй. Годы их любви, заботы и времени, проведённого с Эреном. Микасе было уютно наблюдать за этим. Видеть, как Имир бегает кругами вокруг парней, когда они уставали во время пробежек. Как Саша засыпает на плече Эрена во время настольной игры, из-за чего он не мог пошевелиться, чтобы не разбудить её, и передавал свои карты остальным, чтобы они сделали ход за него. Как Энни, зайдя в гости, разговаривала с ним с искренностью и серьёзностью, как она вовлекалась в беседы с остальными, а они все уважали и любили её. Когда Микаса снова увидела Энни, они стояли молча какое-то время. Эрен где-то затерялся в квартире, так что они остались только вдвоём. — Привет, — сказала Энни. — Привет, — сказала Микаса. Обе были серьёзны. Обе хотели сказать немного больше, признать то, что они сейчас здесь благодаря Энни, благодаря тому, что она рассказала Микасе, и всем тем вещам, что привели их сюда. Но спустя пару секунд Микаса просто добавила: — Я иду что-нибудь выпить. Энни кивнула. — Окей. — Пойдёшь со мной? — Окей. И они обе улыбнулись. И рассмеялись. А потом Эрен застал их болтающими на кухне. Он выглядел одновременно напуганным и забавляющимся. Остальные в компании тоже наблюдали. Наблюдали за ней. Наблюдали за ними. Микаса догадывалась, что они всё знают и прекрасно видят, как она и Эрен относятся друг к другу. Ребята никогда об этом ничего не говорили, но она ловила их взгляды, когда они с Эреном общались, и видела, как их лица расплывались в улыбках, когда она заходила в комнату, а он сразу оживлялся. Как-то раз они все собрались у него в выходной. Эрен играл на гитаре «Can’t Help Falling in Love» Элвиса Пресли, пока они сидели тесным кружком. Хистория пела первую часть, а потом все дружно подхватили финальный припев, держа бутылки пива будто микрофоны. Они так громко выкрикивали слова, что Микаса вздрогнула от неожиданности и чуть не уронила кружку с горячим шоколадом. Она улыбнулась, глядя на Эрена с другого конца комнаты, пока все угорали над битбоксом Имир, завершающим их импровизацию. Он нашёл её взглядом и тоже улыбнулся в ответ, так мягко, что его ямочка лишь слегка обозначилась. Микаса с трудом старалась не захихикать, когда заметила, как Саша хитро ухмылялась, а Хитч смотрела на него поверх оправы своих очков. Лицо Эрена мгновенно помрачнело в насмешливом раздражении, как только он поймал их взгляды. Каждый день что-то происходило: смех, истории, шум и песни. Каждый день дом был полон жизни и суеты. Каждый день был особенным. Недели сменялись одна за другой, и день свадьбы Микасы приближался. Она вспоминала об этом каждый раз, когда её взгляд падал на кольцо на её пальце. Но мысль об этом не вызывала в ней никаких эмоций. Находясь с Эреном, она как будто теряла ощущение времени. Мир продолжал своё бесконечное вращение, но всё, что происходило в пределах его квартиры, словно застыло, замерло навсегда. Единственным напоминанием о времени для неё были его заживающие раны. В тот день, когда она застала его, сосредоточенно пишущим что-то в блокноте, на его коже уже оставались только корочки от заживших порезов. — Чем занят? — спросила она, но в ответ получила лишь лёгкую улыбку. — Ничем. Носить одежду Эрена довольно быстро стало неудобно. Она была слишком велика для её фигуры, и Микаса уже не раз замечала, как он посмеивался над её видом, за что получил пару ударов в плечо. Поэтому Саша и Хитч объединились и собрали для неё чемодан с одеждой, за что Микаса была им безмерно благодарна. Разумеется, топы Хитч оказались настолько обтягивающими, что Микаса была вынуждена носить кардиганы, чтобы сохранить хотя бы каплю приличия. Девчонки часто навещали её, старались делать всё возможное, чтобы заботиться о ней и включить её в свои планы. Но чаще всего Микаса просто хотела быть рядом с Эреном. Даже если нечем было заняться и нечего сказать, она выбирала его. Иногда она уединялась в его спальне, пытаясь найти тот блокнот, в который он постоянно что-то записывал и рисовал. Её поиски всегда заканчивались неудачей — он ловко прятал его. Однажды, отчаявшись, она взяла одну из его старых книг и задремала на его кровати. Микаса проснулась уже вечером от звука воды, льющейся в ванной. Все давно разошлись, в квартире остались только они вдвоём. За окном солнце опускалось к горизонту, оставляя после себя россыпь алых и персиковых оттенков, тихо сливающихся в живую акварель. Она поднялась, потёрла сонные глаза и наконец заметила его. Блокнот. Он лежал там, раскрытый на его столе, прямо перед ней. Она снова потёрла глаза и тихо хихикнула от такого совпадения. Затем, бросив быстрый взгляд в сторону ванной, она встала и подошла ближе, протягивая руку к его помятым страницам. Когда она открыла блокнот, её взгляд приковало то, что было внутри. Листая страницы с осторожностью, будто боясь повредить их или порвать, она ахнула, увидев первое изображение. Это была она. На рисунке она прибиралась, сосредоточенно хмуря брови. Микаса сморщила нос — точно так же, как это было изображено, и поразилась тому, как Эрен сумел запечатлеть даже мельчайшие детали: от изгиба её бровей до линий на её руках. Она перевернула страницу, затем ещё одну, ещё, пока не начала лихорадочно листать их, и её восхищённое выражение не сменилось растерянностью. Должно быть, она потеряла связь с реальностью, потому что, когда Эрен внезапно спросил: — Что ты делаешь? — Она вздрогнула от неожиданности и едва не выронила блокнот из рук. Он стоял, обернув полотенце вокруг бёдер, его шрамы поблёскивали от влаги. Влажные волосы были откинуты назад, за исключением одной пряди, упавшей на глаза. Микаса моргнула. — Это всё я. Он промолчал. — Рисунки. Все они — это я. — Прости. Внезапно Микаса начала смеяться. Его лицо тут же омрачилось, но она поспешила заверить его, что смеётся не над ним. Она подняла его последний рисунок — тот, что он закончил перед душем, — и сказала: — Неужели я действительно так выгляжу, когда сплю? Эрен ухмыльнулся. — Да, Мик. Ты пускаешь слюнявые пузыри во сне. Микаса улыбнулась. — А я думала, худшее, что я делаю, — это храплю. Они вместе рассмеялись, напряжение спало. Эрен подошёл ближе и начал подробно объяснять свои рисунки, когда она об этом попросила, рассказывая о разных техниках, которые использовал. Микаса спросила, может ли она оставить себе некоторые из них. Ему, казалось, было грустно расставаться с ними, но он всё же согласился. И он стоял так близко. Настолько близко, что она ощущала жар его тела на своей сонной коже. Настолько близко, что чувствовала запах мятного шампуня, которым он пользовался. Настолько близко, что его дыхание касалось её щёк, когда он повернул голову и спросил, не выйдет ли она, чтобы он мог одеться. Они оба были слегка покрасневшими от смущения и неуклюжими.

***

Микаса тихо фыркает, погружённая в воспоминания о том вечере, который кажется таким далёким. Всё сейчас кажется далёким. Сколько времени она уже живёт в его квартире? Неделю? Две? Больше? Она не уверена — и это совсем неважно. Эрен сейчас спит. Её глаза уже устали рассматривать его рисунки и перелистывать книгу, которую она читала. Поэтому она решает лечь спать. Она забирается под одеяло, вдыхает его запах, впитавшийся в простыни — запах, который её собственный ещё не успел вытеснить. Но уснуть не получается: мысли не дают ей покоя. Поднявшись, Микаса плетётся в гостиную и находит его там, тихо похрапывающего с раскрытой книгой на груди и очками для чтения на лице. Оказавшись рядом, она опускается на колени и очень осторожно забирает у него книгу. Отложив её в сторону, Микаса наблюдает, как он дышит, стараясь не потревожить его сон. Её пальцы тянутся, чтобы аккуратно снять очки и убрать прядь волос с его лица, чтобы она могла получше разглядеть его. А затем, заправив свои волосы за уши, она склоняется и осторожно опускает голову на его грудь. Закрыв глаза, она слушает. Медленно, медленно звуки начинают проявляться. Тук-тук… Тук-тук… Тук-тук… Его грудь резонирует, как могучий барабан, и Микаса ощущает, как она наполняется теплом, спокойствием и радостью — всем тем, что сопровождает её каждую ночь. Она всегда следует этому ритуалу: прислушивается к биению его сердца, впитывает каждый удар, прячет его в своей груди, чтобы унести с собой в постель. И таким образом он оказывается рядом с ней, даже на расстоянии. Связь между ними становится всё прочнее: они могут быть в разных комнатах, но никогда не на разных полюсах. Она хранит его в своём сердце. Так близко. А он даже не знает.

***

— Ну что, детишки, обсуждаем любимые позы. — Воу, погнали! — Кто первый? — Хитч, конечно. — Наездница. От начала и до конца. — Прикольно. — Следующая! Имир. — Ну, это же очевидно. — А вот и нет. Что? — Ладно, хорошо. Страпон. — Это вообще не поза. — Поза, если ты альфа снизу. — ЧТО?! — Окей. Саша? — Я девственница. — Нет, она врёт! — Саш, давай по-честному. — Подождите. Саша, ты уже не девственница? — Эрен, ну нельзя же так прямо спрашивать. — Нет, стоп. Ты не девственница? — Чувак… — Кто это был? — Эрен, не надо. — Серьёзно. Кто это был? — Я не скажу. — Почему? — Не хочу, чтобы ты снова на кого-то кидался. — Я никого не буду бить. — Ты так же в прошлый раз говорил. — Саша, кто это? — Эрен! Хватит. — Он был уважителен? Спросил твоего согласия? — О, боже мой. — Скажи, он позаботился о тебе? — Чёрт, ну ты и феминист. — Феминисты рулят. — Так вот почему девчонки тебе так часто дают, бро. — Эрену никто не даёт. — О, спасибо, Хитч. — Что? Просто констатирую факты. — Саша. — Даааа, он позаботился, Эрен. — Кто это был? — Эрен. — Саша. — Эрен. — Саша! — Прекрати! — Это был Конни, да? — Нет. — Это был Конни? — Н-нет. — Это был Конни! — М… может быть. — О. — Эрен, не смей… — Конни, я тебя сейчас уебу. — Давай, попробуй, долбоёб. — ПАРНИ!!!!! — Ребята, хватит. — Успокойтесь! Едем дальше. Вы двое можете выяснить, кто кого убьёт из-за Саши, потом. — Так… О чём мы говорили? — О позах. Райнер, твоя очередь. — Эм… Я думаю, это распростёртый орел. — Это чё за хрень? — Лучше тебе не знать. — Хистория. — То, что сказала моя лесбиянка. — Страпон? — Да, но когда я альфа сверху. — Ой, бляя. — Мило. Конни? — Ну, что-то из БДСМ, наверное. — Чувак, ты же метр с кепкой. Что ты можешь наворотить в этом БДСМ? — Ну, я же не уточнил, кто я — дом или саб. — Блять, сука. — Только не вздумай пробовать это с Сашей. Клянусь, я тебя порву. — ЭРЕН!!! — Конни, кто следующий? — Знаете что, раз он больше всех пиздит… Эрен! — Пас. — Хрен там! Никаких пасов! — Грр. — Ну что, любимая поза, братан? — У меня её нет. — Да врёт он. — Скажите, что он врёт. — Я говорю, у меня её нет. — Ложь. — Райнер, какая у него? — Вы не охуели меня об этом спрашивать? — Хитч, какая? — Эээ… — Микаса, какая? — Догги-стайл. Тишина. — АААААААААААААААААААААААААААА!!! — ААААААААААААААААААААААА!!! — ООООООООООООО!!! — ААААААААААА!!! — Капец, это значит… — Это значит… !!! — ААААААА!!! — ААААААААААААААА!!! — АААААААААААААААААА!!!!! — Ребята, перестаньте орать! — АХАХАХАХАХАХА!!! — Я так и знала! Я знала! — ОНИ ТРАХАЛИСЬ!!!!!! — Имир! — Я же говорила! Вы должны мне по двадцатке, все до единого! — АААААААААААА!!! — АХАХАХАХАХАХА!!! — ОООООО!!! — ААААААААААААААА!!! — Хватит орать! — О, смотрите, Эрен опять покраснел.

***

Эрен устал ждать. Прошло слишком много времени. Он видит, как она играет с помолвочным кольцом на пальце, и сдерживает себя. Чувствует, как в груди копится боль — жгучая, неуправляемая, давящая на него, угрожающая перелиться через край. И всё же он не знает, как сказать ей, как выразить свои чувства — те, что так яростно переполняют его, захлёстывают волной, которую он не в силах контролировать. Ему страшно. Он боится отпугнуть её. Снова. Но он должен знать. Потому что сегодня утром, когда она одевалась у него в спальне, он заметил её обнажённую спину через приоткрытую дверь: изгиб позвоночника, линии лопаток, то, как её мышцы напрягались и расслаблялись с каждым движением. А потом она вдруг обернулась, и их взгляды встретились. И она не отвела взгляд. Вместо этого она не сводила с него глаз, заставляя его мучиться от мелькнувшего бока груди, а изящный изгиб бедра манил его взгляд задержаться то здесь, то там. И это сводило его с ума. Потому что она смотрела, не отрываясь, до тех пор, пока он не отвернулся. А когда она закрывала дверь, то бросила на него с улыбкой свой последний взгляд сквозь сужающуюся щель, прежде чем замок тихо щёлкнул, отрезая её от него. Эрен не мог понять, почему она так поступила. Она явно была привязана к кольцу на своём пальце — никогда его не снимала. Но, тем не менее, она делала то, что полностью противоречило этому символу обещания: позволяла своим рукам блуждать по его чувствительным местам, которые он не мог игнорировать. Прикасалась к его спине или задевала руку, проходя мимо, пока он был чем-то занят. Она привлекала его внимание, заставляла нервничать, а затем отстранялась, как ни в чём не бывало, оставляя его опустошённым и растерянным. Его терпение лопается, когда тем днём её спящее тело продолжает гипнотизировать его. Микаса всё время спит, словно восстанавливает силы после чего-то. А он всегда наблюдает за ней, как и сейчас, только на этот раз у него нет оправдания. Он её не рисует, не пытается запомнить её очертания, чтобы потом перенести их на бумагу. Он просто смотрит. Её руки небрежно закинуты на подлокотник дивана, живот обнажён, край майки задрался до рёбер, открывая великолепный изгиб талии. Он может рассмотреть её целиком, прекрасно видя, как её грудная клетка мерно вздымается и опускается с каждым вдохом, срывающимся с приоткрытых губ. Как её волосы рассыпаны по подушке и щеке, как под белой тканью футболки просвечивают очертания сосков. Каждая часть её тела будто высечена из самого чистого и гладкого мрамора. Изгибы её бёдер скрыты пледом, укрывающим ноги и ступни, а сама она напоминает Афродиту Милосскую, эротично дразнящую обнажённым телом, задрапированным тканью, которая готова соскользнуть в любую секунду. Эрен вздыхает. Она, должно быть, услышала его, потому что её глаза медленно приоткрываются, ресницы дрожат, пока она моргает, приходя в себя. И в тот момент, когда она смотрит на него, прямо, не отводя взгляда, он ломается. — Почему? — внезапно спрашивает он. Его голос настолько тих, что едва доносится до неё. Микаса не двигается. Кажется, она понимает, о чём он, но всё же задаёт вопрос: — Что «почему»? — Тогда, много лет назад, — говорит он, внимательно следя за тем, как она облизывает губы, как мягкий розовый оттенок её языка смешивается с алым цветом её рта. — Почему ты ушла? Теперь уже она вздыхает. Садится прямо, чтобы натянуть футболку на живот, и плед соскальзывает с её тела на диван. Эрен хочет поймать его, обернуть вокруг неё, чтобы ей не было холодно. Но её ответ жалит. И это раздражает его. — С чего вдруг такой неожиданный вопрос? — Это не ответ. — Просто хочу понять, Эрен. — Хочешь понять, почему я спрашиваю? Микаса пожимает плечами, потирая глаза: — Ну да… Я не знаю… Ты задал сложный вопрос. — Потому что, Микаса, — он тщательно выговаривает гласные в её имени, вкладывая душу в каждый драгоценный слог. — Мы не можем дальше игнорировать и притворяться, будто между нами ничего не произошло. — Но мне нравится то, что между нами сейчас. Он замирает. Её голос звучит так тихо, почти робко. Эрен понимает, что это не лучший момент, но он уже не может остановиться. И он выплёскивает из себя: — Пожалуйста, просто скажи мне. Почему ты ушла? Микаса сжимает губы, поднимаясь с дивана: — Я не хочу это обсуждать. — Микаса. — Эрен, прекрати. Пожалуйста. Она уходит, и её спина перед его глазами мгновенно пробуждает тревогу. Она снова оставляет его. Эрен поднимается, следуя за ней по пятам. — Я не хочу прекращать. Почему ты просто не можешь сказать мне? Её волосы свободно спадают до середины спины, слегка растрёпанные после сна. Она останавливается на кухне, обхватывая ладонями края столешницы. Её плечи поднимаются и напрягаются, выдавая защитную позу. — Всё слишком сложно. Я не хочу сейчас об этом говорить. — Тогда когда? — Я не знаю… Никогда. Эрен смеётся: — Я на это не согласен. Микаса поворачивается к нему лицом, и это заставляет его на секунду сбиться. Несмотря на внешнюю холодность, она великолепна. — Почему ты так давишь? — Я просто хочу знать. — А я не знаю, что тебе на это ответить. — Правду. Она фыркает, её плечи опускаются. — Эрен, что это вообще? С чего вдруг всё это? Смутившись, он запинается. Наверное, стоило бы остановиться, оставить всё как есть, но он уже переполнен и не в состоянии себя контролировать: — Прости, но я просто… я слишком долго жил с этим, и оно гложет меня. Я просто хочу знать. Микаса скрещивает руки на груди. — Ты хочешь знать, почему я ушла от тебя? — Да. — Прекрасно. Потому что ты ушёл от меня. — Что? — Ты оставил меня. — Что за чушь ты несёшь? Микаса зажимает переносицу пальцами, плотно зажмуривая глаза. — Господи, я не хочу ссориться. Давай не будем сейчас об этом, хорошо? Эрен озадаченно мотает головой. — В каком смысле я оставил тебя? Я был с тобой, пока ты не съебала от меня без предупреждения! Микаса выпрямляется, и все эмоции мгновенно сходят с её лица. — Не смей на меня материться. — Прости. — Ладно, забудем, Эрен. Я устала и иду спать. И всё происходит мгновенно. Она снова собирается уйти, пройти мимо него, оставив всё позади. Но гравитация предаёт её и тянет прямо к нему. В следующую секунду она понимает, что он поймал её, схватил за руку. Его прикосновение словно клетка, удерживающая на месте. Её взгляд медленно поднимается, встречаясь с его, и кажется, он сам удивлён этим контактом не меньше, чем она. Что-то внутри неё вспыхивает — обжигающий огонь, желание слиться с ним, ощутить его везде и всюду, как жизненную необходимость. Каждая пора её тела словно крошечные лёгкие, которые отчаянно жаждут его кислорода. — Отпусти меня, — шепчет она, чувствуя головокружение. Губы Эрена сжимаются в прямую линию. Он качает головой. — Мы закончим то, что начали. Микаса сглатывает, закрывая глаза. — Я любил тебя, — вдруг говорит он. — Любил до самого конца. Был честен, вывернул себя наизнанку. Я всю душу тебе отдал. — Это было слишком, Эрен. — Что именно? — Армин. Малыш… Я не могла с этим справиться. — И поэтому ты бросила меня? — Всё не так просто. — Тогда объясни. Её глаза снова распахиваются, полные вызова и огня. — Отпусти меня! Я не твоя собственность, чтобы ты хватал меня, когда захочешь! Взгляд Эрена горит так же яростно, прожигая её насквозь. — Тогда будь честной. Не лги мне. — Я не лгу. — Лжёшь! Микаса вырывается из его хватки, тяжело простонав: — Боже, я ненавижу ссориться, Эрен. Чего ты от меня хочешь? Чтобы я сказала, что разлюбила тебя? Что ты мне надоел? — Так вот что это было? — Конечно, нет! — Тогда что? — Боже. — Микаса, прекращай убегать. — Я закончила. — Стой! Она резко разворачивается к нему, её волосы взмывают и падают через плечо. — Я не собираюсь сейчас обсуждать это, Эрен! Не могу! Он на два шага позади неё, его щёки пылают, кровь пульсирует в висках так сильно, что его мутит. — Да хватит уже увиливать! Хватит этой чёртовой игры. Прекрати врать себе! И мне тоже! Микаса прищуривается, бросая на него пристальный взгляд. — О чём ты вообще? Эрен почти задыхается. Его сердце колотится так громко, что он готов поклясться: она это слышит. — Почему ты не можешь быть честной? Ты всегда была самой честной из всех, кого я знаю, но теперь… — Что теперь? — Теперь ты даже себе не можешь ни в чём признаться! — В чём именно? — Ты правда хочешь, чтобы я сказал? — Прошу, Эрен. Скажи, в чём, по-твоему, я не могу себе признать? Он выдыхает, приоткрывая губы. Его голос срывается, слова застревают где-то в горле, но он выдавливает их, самоотверженно заявляя: — Что ты любишь меня. Микаса на долю секунды вздрагивает, будто эти слова обжигают, но быстро усмехается: — Да ну? — Ты любишь меня. — Я помолвлена. — Это ни хрена не значит. Это просто побрякушка на твоём пальце. Она смотрит на него, и в её глазах мелькает обида. — Эрен, хватит. — Ты не любишь Жана так, как любишь меня. — Ты не можешь этого знать. — Ты не хочешь его так, как хочешь меня. — Прекрати это. — Почему? Потому что ты не можешь признаться себе, что я — тот, о ком ты думаешь, когда он трахает тебя? — Остановись. — Будь честной, Микаса! Блять, я уже задолбался от этого дерьма. Просто будь честной! — Оставь меня в покое! — Она выбегает из комнаты, быстро скрываясь в спальне. Дверь захлопывается перед его лицом, оставляя Эрена смотреть на трещины в дереве. Он упирается рукой в дверь и кричит: — Ты ведёшь себя как ребёнок! Её голос звучит приглушённо, сквозь слёзы: — Вот видишь! В этом ты весь, Эрен. Ты давишь, давишь и давишь, пока не доведёшь всех до бешенства! — А, так значит, проблема во мне? — Да! — В этом всё дело? Из-за этого ты ушла? — Мне было страшно! Мне было девятнадцать! Что, чёрт возьми, ты хочешь от меня услышать? — Мне тоже было страшно! Но это не значило, что я собирался тебя бросать! — Господи, я ненавижу это! Ненавижу! — Да смирись ты уже, Микаса. Иногда жизнь — отстой, и приходится разбираться с подобным дерьмом. Ты должна объясниться перед теми, кого наебала. — Почему ты такой? Почему ты не можешь просто отпустить ситуацию? — Потому что эти отношения не закончились! Тишина. Эрен слышит только собственное дыхание, пока какой-то звук не заставляет его перевести взгляд на дверную ручку. Она едва заметно дёргается, а затем медленно поворачивается. Дверь приоткрывается с тихим скрипом. Микаса стоит перед ним, её губы слегка приоткрыты. — Что ты сказал? Эрен выдыхает. — Это ещё не конец. Для меня они никогда не заканчивались. — Что ж, всё кончено, — шипит она, подходя к нему так близко, что он улавливает аромат корицы, исходящий от её волос. — Заруби это себе на носу, Эрен. Между нами всё кончено. — Ты не можешь так говорить. — Могу! Всё кончено! Он взрывается. Его кулак с такой силой ударяет по двери, что та распахивается настежь и с грохотом врезается в стену. — Тогда почему ты здесь?! А?! Почему ты в моём доме, носишь мою одежду и спишь в моей постели? Почему ты здесь? — Я… — В том-то и дело, Микаса. Разве ты не видишь? Ты приходишь, когда я пытаюсь избавиться от тебя. Неужели ты не понимаешь, что ты делаешь со мной? Как это… как это, блять, убивает меня! — Я никогда… — Если так, тогда просто уйди. Уходи снова! Отпусти меня, раз для тебя всё кончено. Перестань тянуть меня обратно. Хватит мучить! Меня убивает, когда я вижу это кольцо на твоём пальце. Ты просто издеваешься надо мной, газлайтишь и ведёшь себя так, будто это ничего не значит. Словно это я раздуваю из мухи слона! Ты дуришь мне голову, а потом прикидываешься, будто не при делах, когда я тебя в этом уличаю. Так что это за хуйня, а? Чего ты, блять, от меня хочешь?! — Эрен… — Я люблю тебя! Шок охватывает их обоих, и Эрен осознаёт что только что сказал, всего на секунду позже, чем следовало. Он видит, как Микаса замирает, её глаза расширяются. И прежде чем она успеет что-то сделать или сказать, прежде чем она снова сбежит, начнёт всё отрицать или оправдываться, он чувствует, как окончательно ломается. — Я, блять, люблю тебя. Боже, как же сильно. А ты даже не хочешь сказать, почему ты ушла, и это разрушает меня каждый день. Потому что я до сих пор люблю тебя, Микаса. Правда люблю. И я ненавижу это. Я бы хотел избавиться от этого чувства, но не могу. Не получается. Она делает шаг в его сторону, протягивая к нему руки. — Не надо, — Эрен вздрагивает, закрывая глаза. — Пожалуйста. Когда он снова открывает глаза, то видит, как Микаса дрожит. Его зрение затуманивается, он едва различает её сквозь пелену слёз, только слышит, как она делает глубокий, прерывистый вдох, который, кажется, полностью выбивает её из колеи. — Ты пугаешь меня, — шепчет она. — Я не знаю, что сказать. — Ты всё ещё любишь меня? — Эрен чувствует, как слёзы отдаются болью в сердце. — Пожалуйста, просто скажи «да». Микаса замирает. Её взгляд скользит по его лицу, по волосам, падающим на глаза, по синяку на щеке, по мелким царапинам — все это её вина. Слёзы в его глазах — тоже её вина. Она не знает, куда смотреть, и что она вообще ищет в нём. Кажется, что проходит целая вечность, прежде чем она шепчет: — Я не могу. Эрен чувствует, как по его щекам текут слёзы. Он плачет, не скрываясь, позволяя ей увидеть его боль. — Тогда уходи. — Его голос ломается. Он умоляет. — Пожалуйста. Уходи. — Эрен… — Я больше не могу так, Мик. Просто не могу. — Эрен! Микасе остаётся лишь кричать вслед тени, потому что он уходит из квартиры, оставляя её наедине с эхом хлопнувшей двери. Она не понимает, что на неё нашло, но слёзы начинают скапливаться в её глазах, прежде чем она успевает осознать, что только что случилось. Она причинила ему боль. И всё, о чём она может думать, — это выражение его лица, когда она это сделала. Он выглядел таким раненым, таким беззащитным. И когда волна всего произошедшего накрывает её, она слышит, как он спускается по лестнице, как звенят его ключи и как он натягивает пальто, которое успел схватить на бегу. Когда дверь в здание захлопывается с таким грохотом, что, кажется, дрожат даже стены, Микаса вздрагивает всем телом. И в тот момент слёзы льются по её щекам, а рыдания разрывают грудь, захлёстывая её. Она не в силах их остановить. Её ноги подкашиваются, и она падает на пол, задыхаясь. Она настолько потеряна в своих чувствах, что не слышит стука в дверь, не слышит, как Хитч и Саша заходят внутрь. Она осознаёт их присутствие только тогда, когда Саша обнимает её дрожащее тело. — Мне так жаль, — шепчет та, сжимая Микасу крепче, словно пытаясь удержать её от того, чтобы она не рассыпалась на кусочки. — Я причинила ему боль, — рыдает Микаса. Она плачет так, как не плакала уже много лет. Она слышит себя, слышит, как её плач разрывает воздух. Она захлёбывается слезами, как ребёнок, не в силах вдохнуть. — Я ранила его. — Мы всё слышали, — говорит Хитч, опускаясь рядом на колени и нежно поглаживая её волосы. — Нам так жаль, Микаса. Мы просто хотели убедиться, что ты в порядке. — Ты в порядке, — тихо повторяет Саша, обнимая её крепче и чуть покачивая из стороны в сторону, как младенца. — Ты в порядке. Микаса больше не пытается бороться, поэтому ломается, рассыпается. Ей больше не по силам нести груз самой себя, и она позволяет девочкам стать её опорой, полностью сдаваясь этой боли — невыносимой боли от желания чего-то, что кажется таким близким, но остаётся недосягаемо далёким. Саша и Хитч обнимают её крепко, удерживая изо всех сил. В их руках Микаса принимает решение. Она снова оставит их, оставит Эрена, как сделала это много лет назад, чтобы поступить так, как будет лучше. Как будет правильно. Сотрёт себя из этого хаоса, который она создала — который они все вместе создали. Она сделает так, как он хочет. Ради него. Ради себя. Ради всех.

***

На улице глубокая ночь, когда он, наконец, находит в себе силы вернуться домой. Он знает, что её там больше нет, и он чувствует такую тяжесть на душе, словно вся его сущность превратилась в кусок холодного железа. Краски вокруг него будто стираются, городские огни ведут его через улицы, как мотылька к пламени. Ему просто нужно дойти до следующего уличного фонаря, потом до следующего, потом до следующего, и он будет дома. Дом. Это слово кажется таким пустым. Перед глазами вспыхивают образы последних месяцев. Он слишком раздавлен, чтобы плакать. Слишком устал. Он словно призрак скользит по улицам к подъезду своего дома. В окнах Саши и Хитч темно, но уже так поздно, поэтому он не удивлён, что они спят. Часть его хочет компании. Хочет утешения, чтобы просто знать, что он не один в этом мире. Но это уже неважно — всё вокруг спит, оставляя его наедине с собой. Он добирается до двери своей квартиры, медленно поворачивает ключ в замке, толкает дверь и входит внутрь. Здесь пусто, кругом царит темнота, нарушаемая только слабым светом уличных фонарей, просачивающимся сквозь занавески. Повсюду вокруг него следы присутствия Микасы. Он закрывает глаза, делает глубокий вдох. Её запах всё ещё витает в воздухе. Он чувствует его. Внезапно загорается свет. Сердце Эрена подпрыгивает, и он вспоминает, что оно всё ещё у него есть. Его взгляд устремляется на спальню, где сквозь щель в двери пробивается мягкое, тусклое свечение. Почти машинально он следует за этим светом. Часть его уверена, что он спит. Или сошёл с ума. Или умер. Но когда он осторожно заходит внутрь и останавливается в дверях, он видит её. Микасу. Он едва сдерживает вздох при виде её: на ней лишь его огромная фланелевая рубашка. Она медленно поворачивается, их взгляды встречаются, но она просто молча стоит, пока у неё не перехватывает дыхание, и она не начинает говорить. — Эрен, пожалуйста, послушай, что я хочу сказать. — Она прерывает его попытку заговорить, её лицо, наполовину освещённое, кажется ангельской скульптурой. — Всё, о чём я прошу, — просто послушай. Он подходит к ней, и в его глазах блестят слёзы. Кивнув, он осторожно берёт её лицо в свои ладони. Её глаза закрываются, она словно тает от его прикосновения — такого тёплого, настоящего. Когда он отпускает её, она начинает говорить. Её голос ровный, спокойный, насколько это возможно в этот момент. — Я не могу назвать точную причину, по которой была вынуждена уйти, — начинает она. — Слишком много всего произошло тогда, чтобы можно было выделить один мотив. Скорее всего, их было несколько. Мне было тяжело смириться с тем, как много мы потеряли. И мне казалось, что моё присутствие рядом напоминало тебе об этой утрате. Потому что мне напоминало. Я была подавлена. Я ни в коем случае не считаю, что это оправдывает мой поступок. Но хочу, чтобы ты знал: я глубоко сожалею обо всей той боли, которую причинила тебе с тех пор. Это не было моим намерением. Последнее, чего бы я хотела, — это чтобы ты страдал, особенно из-за меня. Эрен открывает рот, но она останавливает его. Качает головой, мягко улыбаясь. — Ты покорил меня с первой встречи. Со своим грязным футбольным мячом и дикими волосами. Ты казался мне самым невероятным человеком, Эрен. В тот момент я поняла, что буду любить тебя, хотя была слишком мала, чтобы осознать, что это значит. И мне важно, чтобы ты знал: я никогда не переставала любить тебя. Ни на секунду, даже после того, как ушла. Я тоже не знаю, как избавиться от этого. Не знаю, как перестать чувствовать то, что хочу чувствовать. Так что я просто чувствую. И просто люблю тебя. Вот и всё. Теперь слёзы текут по её щекам. Микаса берёт его руки, поднимает их и прижимает к своей груди. Эрен чувствует её сердцебиение и тепло кожи тыльной стороной своих пальцев. — Для меня это тоже не закончилось, Эрен. И никогда не закончится. Думаю, Бог связал нас друг с другом, чтобы мы всегда были вместе. Мне кажется, я любила тебя ещё до своего рождения и буду продолжать любить даже тогда, когда сделаю последний вдох. Каждый день с того момента, как я ушла, я боролась с этим. И борюсь до сих пор. Потому что это не закончилось. Я обещаю тебе, что это ещё не конец. Она поднимает голову, чтобы посмотреть на него, и Эрен осознаёт, как близко они стоят. Он чувствует запах бессонницы в её дыхании и хочет попробовать на вкус её слёзы, впитать её всю. Но она ещё не закончила. Всхлипнув, она берёт себя в руки и продолжает: — Я никогда не умела выражать свои мысли словами, и ни один язык не сможет по-настоящему передать то, что я чувствую к тебе. Но, Эрен, ты… — Она замолкает, подавляя тихий всхлип тыльной стороной ладони. Её голос ломается, но она упрямо продолжает: — Ты — свет моей жизни. С самого первого дня, как я встретила тебя, ты даровал мне огромное счастье. Я даже не могу представить жизнь без тебя. И не хочу. Те шесть лет, что мы были в разлуке, были для меня настоящей смертью. И хотя я всё время убеждала себя, что так будет лучше, никогда не появится достаточно веской причины, чтобы перестать бороться за то, что любишь. За то, чего хочешь. Ты так много раз говорил мне это. И теперь я это понимаю. Я понимаю. Я люблю тебя, Эрен. Всем своим существом я люблю тебя. Я думаю, это самое главное, что ты должен знать. Я правда люблю… Рыдания прерывают её слова. Её руки отпускают его, закрывая рот, заглушая всхлипы, пока её тело дрожит. Эрен чувствует, как сам ломается, как его собственные слёзы начинают стекать по щекам. Он берёт её лицо в ладони, и его руки дрожат, прижимаясь к её щекам. — Прошу тебя, пожалуйста, не уходи, — хнычет она. — Не оставляй меня. Не сейчас. — Микаса. — Звук её имени заставляет её поднять взгляд на него. Он проводит большими пальцами по её щекам, стирая слёзы, и говорит: — Я всё ещё здесь. Она кивает, обхватывая его запястья и тяжело выдыхает. — Нам стоит пойти спать. Я так устала. Эрен тихо смеётся. — Хорошо. Микаса улыбается. — Хорошо. И это поистине удивительно, как быстро её глаза закрываются, как только она сворачивается калачиком под одеялом, и вскоре она уже пускает пузыри во сне. Эрен принимает душ, переодевается и направляется в гостиную, чтобы устроиться на диване, всё ещё паря в эйфории от её признания. — Спокойной ночи, — сказала она ему перед тем, как уснуть. И пока он лежит на диване, испытывая головокружение от счастья и удивляясь повороту событий этой ночи, он думает об Армине. О том, что бы он сказал, если бы Эрен рассказал ему обо всём, что сегодня произошло. Армин наверняка был бы так счастлив. Так горд за него. За неё. И с этой мыслью в голове Эрен закрывает глаза. — Спокойной ночи. Я тоже тебя люблю.

***

Что-то тяжёлое на его груди заставляет его резко проснуться. Микаса тихо ахает, и Эрену кажется, что он всё ещё спит. Сквозь темноту их взгляды пересекаются, они смотрят друг на друга. Внезапное осознание ошеломляет его: она прислушивалась к биению его сердца, как делала это раньше, когда они были моложе. Он открывает рот, но ничего не говорит. Её сонный взгляд опускается на его губы. И прежде чем он успевает опомниться, их лбы сталкиваются. Её дыхание становится сладким на его языке, когда он целует её. Его ладонь обхватывает её щеку, а её руки опускаются на его грудь. Их поцелуй становится глубже, и когда до Эрена доходит, что он только что сделал, он отстраняется, хватая ртом воздух и молясь, чтобы она не обиделась. Он выдыхает: — Прости… Но Микаса мягко улыбается, гладя его по щеке: — Всё в порядке, всё хорошо, — шепчет она. Вкус её губ всё ещё пульсирует у него на языке. — Пойдём в кровать, — просит она. — Спи со мной сегодня ночью. Эрен смотрит на неё. Кончиками пальцев она нежно обводит линии его шеи. — Уверена? — Да, — её голос полон уверенности, лёгкая улыбка всё ещё играет на её губах. Она прикрывает глаза и вновь целует его, пока её руки начинают стягивать с него одеяло. Прижавшись губами к его губам, она вздыхает: — Иди в постель, Эрен. Он больше ничего не говорит. В темноте их силуэты едва различимы. Держа его за руку, она ведёт его. И Эрен, как незнакомец в своём собственном доме, делает шаг за шагом, преодолевая расстояние между диваном и своей спальней, считая свои шаги, свои вдохи и напоминая себе: она здесь, она здесь, его ангел. Она всё ещё здесь.