Это ещё не конец / Not Over Yet

Жизнь без Мамы, Папы и Гриши требовала времени, чтобы привыкнуть. Требовала времени, чтобы оплакать. Процессов, которые всегда идут рука об руку. Их основным источником поддержки стали дистанционная помощь Леви и дедушка Арлерт, который с распростёртыми объятиями принял их в своём доме. Они переехали туда как раз тогда, когда он съезжал, оставив их троих заботиться о сорока сотках земли с газоном, деревьями и большим старым домом с цветочными обоями и слоем пыли, заметным даже на дверных косяках. Дом был древним, но в этом и заключалась его прелесть. Для Микасы он стал уютным, для Армина — надёжным, а для Эрена — проектом реконструкции. На это ушли недели, но они смогли воскресить его. Начало переезда прошло как в тумане: было странно начинать всё с нуля, строить что-то новое после стольких разрушений. Потери неизбежно оставляют пустые пространства, и в этих уголках Армин, Эрен и Микаса смогли дать свету шанс проникнуть внутрь. Всю тяжелую работу по дому выполнял Эрен — это помогало ему отвлекаться от дурных мыслей. Микаса последовала его примеру: она помогала переносить вещи и разгребала беспорядок. Первые несколько дней это притупляло её чувства — состояние, в котором она отчаянно нуждалась. Они срывали обои со стен, натирали скрипучий паркет, стоя на четвереньках, пока Армин крутился вокруг них. Потому что, хотя он и не мог полноценно участвовать, это всё равно был его дом. Он хотел быть частью процесса, даже если всё, что он делал, — это беседовал с ними, приносил лимонад и смахивал пыль с лица Эрена, когда тот случайно размазывал её по лбу. Время вернулось в привычный ритм. Оно неизменно движется вперёд. И они привыкали, горевали и продолжали жить дальше. И вот, где-то в этом тумане забвения появилась надежда. Они восстанавливали дом, декорировали его, отдыхали, а затем снова принимались за работу. Бывали дни, когда Армин чувствовал себя достаточно сильным, чтобы помочь, и Эрен позволял ему красить стены, даже если Микаса возражала и волновалась. Эрену всё равно приходилось подкрашивать кистью пропущенные места, но он всегда давал Армину возможность поучаствовать, если тот обещал, что справится. Потому что, хотя операция была ещё далеко, Армин тоже горевал. А как он мог иначе, если болезнь угрожала преждевременным концом всем его новым начинаниям? Горе имеет удивительное свойство исцелять. Оно уходит, когда ты перестаёшь обращать на него внимание, позволяя ему успокоиться и найти способ залечить себя. Однажды утром Микаса провела кончиками пальцев по небольшой трещине на стене в комнате Эрена. По её мнению, такую трещину не стоило заделывать. Иногда вещи лучше выглядят со своими шрамами — они рассказывают свою историю, дают им жизнь. Когда всё было закончено, они решили отпраздновать. Музыка наполнила заново украшенные комнаты, просторные коридоры и каждый отполированный уголок их дома. Голос Леонарда Коэна звучал повсюду, и они танцевали. Эрен схватил руку Микасы и поднял её над головой, побуждая проскользнуть под ней и закружиться, пока она не рассмеялась тем смехом, который Армин помнил с самого детства. Иногда этот смех наполнял её грудь, и она становилась удивительно открытой, как цветок в самом разгаре цветения. А смех Эрена всегда был таким ярким, тёплым и вездесущим, как само солнце. Когда они остановились, чтобы поцеловаться, Армин поморщился и притворно изобразил, что его сейчас стошнит, отчего Микаса спрятала лицо в ладонях, а Эрен виновато улыбнулся. В ту ночь они все спали на одной кровати. Отчасти потому, что полы в комнате Армина ещё не были полностью доделаны. Но главным образом потому, что Микаса хотела слышать, как он дышит ночью. Ей всегда казалось, что он может исчезнуть, раствориться в темноте прямо рядом с ними. Слушая его тихое похрапывание, она закрыла глаза и положила руку ему на спину, чтобы чувствовать каждый вдох и биение сердца. Эрен был на удивление тих. — Мик, — сказал он в какой-то момент, выводя её из состояния полудрёмы. — Хм? — прошептала она, повернув голову к его силуэту. — Скоро операция, — произнёс он. — Ты волнуешься? — Я с ума схожу от волнения, — вздохнула она. — Я так боюсь, что он может не справиться. — Нам нужно что-то для него сделать. Что-то, пока он ещё не лёг на операцию. — Например? — Не знаю. Может, спросим его? — Думаю, я знаю, что ему понравится, — прошептала она в темноту. Микаса была настолько уставшей, что едва слышала собственные слова. Но всё же пробормотала: — Не переживай. Я знаю, чем порадовать Армина. Эрен выдохнул. Его дыхание было тяжёлым, тревожным, но оно мягко коснулось губ Микасы, превращаясь в сладкий поцелуй. Она провела ладонью по его щеке, углубляя поцелуй, прежде чем отстраниться и прошептать, что любит его. Укутанные в объятия друг друга, они так и заснули, рядом с Армином, который мирно дышал рядом. Лунный свет проникал в комнату сквозь щель в окне, снаружи стрекотали сверчки, всё вокруг дышало. Всё было живым.

***

Армину пришлось научиться мириться со многими вещами. Жизнь с Эреном и Микасой оказалась совсем не такой, какой он её представлял. Они были его лучшими друзьями — были ими столько, сколько он себя помнил. Но теперь он замечал в них то, чего никогда не видел раньше. Чаще всего они были нежными друг с другом. Они проявляли любовь так, как он уже знал: Микаса — надёжной и верной заботой, Эрен — страстной любовью и стремлением оберегать. Они идеально дополняли друг друга. Огонь Эрена разжигал в Микасе решимость, а её спокойное течение помогало усмирить его порывистость. Иногда они были тихими, умиротворёнными в присутствии друг друга, особенно когда вместе заботились о нём. Они сменяли друг друга, работали в паре, а порой так погружались в свой маленький мир, что, казалось, забывали про его присутствие. Армин видел их во всех состояниях: как они шутили, дурачились и боролись понарошку, как Эрен настолько уставал от работы, что засыпал прямо за обеденным столом, а Микаса укрывала его одеялом, где бы он ни уснул. Будить его было бесполезно. У них было всё, что принято считать частью отношений — по крайней мере, на первый взгляд. Они касались друг друга, целовались, занимались сексом. Микасе нравилось прижиматься к спине Эрена, пока он был занят чем-то своим, а он, проходя мимо, всегда находил её самые щекотливые места, чтобы заставить её рассмеяться. А таких у неё было немало. Они говорили о вещах, которые Армин не мог прочитать по их губам. Иногда они прятались от него, чтобы побыть вдвоём, словно двое родителей, ищущих короткую передышку от забот о ребёнке. Армин полагал, что именно так они его и воспринимали. Впрочем, он сам думал о себе точно так же, учитывая, сколько постоянного ухода ему требовалось. Такое случалось нечасто, но всё же бывали ночи, когда он не мог найти их в их спальнях. И, честно говоря, он слишком нервничал, чтобы отправиться искать или просить о помощи, опасаясь наткнуться на что-то… ну, совсем уж неподобающее. Рвота была не единственной причиной, по которой он просыпался по ночам. Иногда его терзали кошмары. Но ничто на свете не могло быть хуже, чем однажды утром застать своих лучших друзей, спящими в одной постели, в состоянии, которое Армин был достаточно умён, чтобы понять: они были совершенно без одежды. Ему пришлось разбудить их, чтобы попросить помочь с ванной, и он был практически уверен: лучше умереть прямо на месте, чем ещё раз увидеть голую задницу Эрена. Тем не менее, он восхищался их отношениями. Они казались ему такими… необъяснимыми. Армин понятия не имел, что значит испытывать к кому-то чувства и видеть, как этот кто-то отвечает тебе тем же, тянется за тобой. Он не знал, каково это — поцеловать кого-то, спать с кем-то, назвать человека своим. В глубине души он подозревал, что это делает его неполноценным, добавляя ещё одну грань к чувству несоответствия. Но, возможно, некоторые люди просто не созданы для таких вещей. Эрен и Микаса, напротив, будто были рождены, чтобы обожать друг друга. Армин старался поддерживать их обоих, не принимать чью-либо сторону во время их споров; отводить взгляд, когда они (хоть и редко) проявляли нежность на публике. Иногда он позволял себе подшучивать над ними, чтобы смутить. Как-то раз он захихикал, когда Эрен шлёпнул Микасу по заднице с такой силой, что она треснула ему кулаком по плечу. Армин краснел, обсуждая деликатные нюансы совместного проживания. Например, когда нашёл её трусики на заднем сиденье их грузовика. Причём, к его ужасу, все трое на тот момент находились внутри. Микаса чуть не упала в обморок от стыда, а Эрен, который всегда смеётся, когда нервничает, хохотал до слёз. За что, разумеется, получил пару затрещин. На этот раз от обоих. В своём собственном доме Армин иногда чувствовал себя незваным гостем. Ему было неловко от того, что из-за него Эрен и Микаса не могли свободно общаться друг с другом. Они не могли свободно выражать свои чувства так, как им хотелось. Не могли разгуливать в чём попало, целоваться, где вздумается, или делать что-то ещё — не боясь, что их застукают. Однажды он случайно зашёл к ним, когда они думали, что его нет дома, и застал их в процессе, который можно смело назвать запрещённым для просмотра лицам младше восемнадцати лет. Это зрелище оставило шрам на его невинной памяти. Армин ещё никогда так не жалел о том, что увидел голую женскую грудь. Разговор об этом потом оказался… катастрофой. У Эрена был какой-то магический талант открыть рот и усугубить ситуацию. Он попытался выкрутиться и вместо того, чтобы прямо обсудить случившееся, он решил прочитать Армину лекцию. Да, ту самую — о «пестиках и тычинках». Это было ужасно. Армину пришлось заверить его, что он уже прекрасно знает, откуда берутся дети. Он был девственником, а не идиотом. Несмотря на постоянные неловкие моменты, которые шли в комплекте с проживанием под одной крышей с влюблённой парочкой, в этом были и свои плюсы. Армин знал, что они любят его. И старались показать это изо всех сил. Однажды ночью он встал, потянулся, чтобы включить лампу на прикроватной тумбочке, и, спустив ноги с кровати, наступил на что-то, что заставило его вскрикнуть от удивления. Это был Эрен. — Ты что тут делаешь? — спросил Армин. Эрен резко сел, одеяло всё ещё висело на его плечах, а волосы торчали в разные стороны. Армин не смог разобрать, что тот ответил. Сонные губы пробормотали что-то невнятное, и Эрен повторил, когда Армин покачал головой, показывая, что не понимает. — Я просто хотел поспать здесь сегодня, — сказал он наконец. Глаза у него едва открывались, и бедняга выглядел совершенно измотанным. — Прости. — Зачем? — Чтобы убедиться, что с тобой всё в порядке. И на случай, если тебе что-то понадобится. Армин фыркнул. — Знаешь, ты можешь спать со мной на кровати. Я не кусаюсь. Эрен улыбнулся так, что казалось, он почти полностью проснулся, хотя улыбка исчезла так быстро, что Армин подумал, не уснул ли он снова. Затем он пробормотал: — Знаю, малыш. Но ты же знаешь, как сложно меня разбудить. Армин только закатил глаза. Он знал, и ещё как. На мгновение воцарилась тишина. Эрен уставился на Армина, а тот посмотрел на него в ответ. Тёплое чувство нежности разлилось по телу, и прежде чем Армин успел осознать, он уже смеялся, а Эрен тихо хихикал вместе с ним. — Ладно, я просто хотел сходить пописать, — вздохнул он. — Думаю, мне не нужна помощь на этот раз. — Хорошо, — кивнул Эрен. — Тогда я просто… — и тут же упал обратно и заснул на ковре. Прямо так, как есть. Микаса была такая же. Иногда она буквально не отходила от Армина, даже если это начинало его слегка раздражать. Но ему становилось её жалко — она была ещё настойчивее, чем Эрен. Бывали моменты, когда после балета она настолько уставала, что начинала клевать носом, положив руку ему на спину, плечо или ногу, словно цепляясь за него. Может, она старалась делать то же самое, что и Эрен: быть рядом, чтобы отреагировать на любую его нужду или потребность. Если Микаса засыпала, Армин будил её, говорил, что ему ничего не нужно и что она может спокойно идти спать. Но она каждый раз лишь улыбалась и упрямо настаивала. Говорила, что ей не трудно, что она хочет остаться с ним. Главным удобством дома было чувство безопасности, заключённое в его предсказуемости. Полы всегда скрипели в определённых местах, и каждая трещинка на каждой тарелке была им хорошо знакома. Они знали, какие чашки для чего использовать, какие углы комнат собирают больше всего пыли и в каком из унитазов вода смывалась чуть хуже. В их доме звучали редкие переборы струн гитары Эрена, иногда — мягкий голос Микасы, а иногда — тихий храп Армина во время его дневного сна. Бывали дни, когда в гости заглядывал дедушка Арлерт, и дни, когда друзья Эрена приходили потусоваться, чтобы просто провести с ним время. Иногда Микаса устраивала посиделки с подружками балеринами за чашкой кофе на их крыльце. В какой-то момент Армин даже подумал, что влюбился в одну из них, но тут же отбросил эту мысль. Никто не захочет быть с больным парнем. Кто вообще согласится на такие страдания в своей жизни? Эрен и Микаса и так достаточно страдали. Армин даже не хотел представлять, что они испытывали, наблюдая, как он угасает прямо у них на глазах. Они часто говорили ему не думать об этом. Но он всё равно думал. Больные всегда об этом думают. Эрен и Микаса находили способы помочь ему жить нормальной жизнью. Они часто гуляли в лесу неподалёку от дома, устраивали маленькие поездки без определённой цели, просто катаясь и включая на полную громкость песни, которые любили все трое, те самые, что Армин знал так хорошо, что мог подпевать. Иногда ему приходилось читать по губам Микасы, чтобы не сбиться. Но он всегда знал, когда нужно петь громче, и замечал: когда он фальшивил, его лучшие друзья начинали смеяться. В их доме было всё необходимое, чтобы Армин мог восстанавливаться, развиваться и находить силы жить, а Эрен и Микаса могли расцветать. Это было идеальное убежище — то, что так нужно людям, которых лишили чувства безопасности. Но ссоры тоже случались. И довольно часто. Когда Эрен и Микаса ругались, Армин видел в них то, чего раньше никогда не замечал. То, что он никогда не хотел бы видеть. Не всегда было ясно, из-за чего они ссорились, и Армин даже не пытался разобраться, понимая, что это не его дело. Но иногда всё заходило так далеко, что он буквально ощущал, как они кричат друг на друга, и всегда знал: первым начинал Эрен. Микаса редко выходила из себя, но когда это случалось, она становилась по-настоящему пугающей. Она наказывала Эрена пассивно-агрессивными способами, играя в молчанку. Иногда это длилось несколько дней подряд и даже затрагивало Армина. Эрен мог быть жестоким в ссорах, если хотел, и зачастую именно так и поступал. Он говорил вещи, которые нарочно ранили её. Однажды Армин застал, как он обрушился на неё с матом, хотя прекрасно знал, что Микаса этого терпеть не могла. Она ненавидела, когда он матерился, особенно если это было направлено на неё. У Эрена случались перепады настроения: маниакальные всплески, за которыми следовали периоды, похожие на депрессию. Он старался справляться с этим сам и замыкался в себе, что заставляло Микасу нянчиться с ним. Это раздражало его ещё больше, а она только сильнее старалась заботиться о нём. Всё это неизбежно приводило к новым ссорам. Иногда всё становилось по-настоящему страшно. Однажды Армин вернулся домой и увидел осколки разбитой тарелки на полу, а Микасу — плачущую, пока она мыла посуду. Эрена нигде не было. Он спросил, что случилось, и она ответила: — Ничего, милый. Всё в порядке. Её лицо было красным и мокрым от слёз. В другой раз Армин беспокоился уже за Эрена. Тот не появлялся дома несколько дней, а когда наконец пришёл, выглядел измождённым. Армин обнял его, сказал, что скучал, и почувствовал, как Эрен тихо плачет у него на плече. — Ничего, дружище. Я в норме, — услышал он в ответ на свой вопрос. Они всегда так говорили, когда он пытался узнать, что случилось. Всё это влияло на Армина сильнее, чем он ожидал. Бывали ночи, когда он плакал, но всегда скрывал свою боль, зная, что так будет только хуже для них. Он боялся, что это приведёт к новым ссорам. Он не мог понять, как так получалось, что их дом, такой замечательный и прочный, мог казаться таким хрупким, словно готов был треснуть под ногами и рухнуть, стоит только Эрену и Микасе перестать любить друг друга. Армин слишком боялся потерять их, потерять всё, что у них было. Поэтому он старался делать вид, что ничего не замечает, даже когда знал: они прекрасно понимают, что он всё видит. Они тоже пытались скрывать свои ссоры от него, замолкая, как только он входил в комнату, иногда даже нехотя мирясь, лишь бы не расстраивать его. Но этого было недостаточно. Когда их мир давал сбой, Армин переживал это вместе с ними. Почему они вообще ссорились? У них ведь было всё. У них был Армин. Разве этого недостаточно? Однажды утром всё зашло слишком далеко. Он сидел за обеденным столом, быстро записывая что-то в блокноте, когда Микаса спустилась вниз и поцеловала его в макушку. Она была в своей обычной домашней одежде — футболке и спортивных шортах Эрена. И когда она подошла к кофеварке, он кое-что заметил. Синяк на её руке. В крови Армина вскипел такой яростный гнев, что он напугал его самого. Никогда раньше он не испытывал ничего подобного. Дыхание сбилось от слов, застрявших в горле, от вопросов, которые он даже не успел сформулировать. Щёки горели, будто их охватило пламя. И прежде чем он осознал, что делает, он уже вскочил на ноги и мчался через весь дом туда, где точно знал, что находится Эрен. Он не услышал, как Микаса окликнула его, не разобрал, что именно сказал Эрен в приветствии, потому что в следующую секунду его руки уже вцепились в рубашку друга, и он со всей силы прижал его к стене. Эрен был сильнее его, настолько, что усилие, с которым Армин вжал его в стену, чуть не вышибло силы из самого Армина. Глаза Эрена широко распахнулись. — Армин, какого хуя?! — Ублюдок! — завопил он. — Ты тупой ублюдок! — Армин… — Что ты сделал с Микасой?! — Я… Что за хуйню ты несёшь? — Ты её ударил! — Что?! — Ты блять ударил её! Эрен открыл рот, собираясь что-то сказать, но прежде чем звук успел сорваться с языка, Армин ударил его изо всех сил. Кулак врезался в скулу Эрена, и он почувствовал, как тот судорожно вдохнул — грудь резко поднялась под руками Армина. Воцарилась тишина. Безмолвие. Шок парализовал их обоих. Эрен медленно повернул голову обратно. Его щека пылала, а глаза горели смесью ярости и удивления. И тогда Армин испугался. Эрен рванул вперёд, и Армин инстинктивно сжался, готовясь к удару. Но Микаса резко отдёрнула его и встала между ними. — Даже не смей! — закричала она, толкнув Эрена так сильно, что он снова ударился о стену. Армин заплакал. Микаса обняла его, крепко прижав к себе. Он чувствовал её напряжённость, её ярость, когда она прошипела: — Только посмей тронуть его, Эрен. Это была их самая страшная ссора, и единственная, в которую оказался замешан Армин. В тот момент он был уверен: ну вот, всё и случилось. Он разрушил их дом собственными руками. Волна вины и стыда захлестнула его — и он сделал то, что умел лучше всего. Армин убежал. Он взлетел по лестнице быстрее, чем его ноги могли за ним успеть. Он не видел, как оставил их позади — их шок, их тревогу и вопрос Эрена к Микасе: — Что, чёрт возьми, только что было? Она ответила, что не знает. Слишком много вещей, связанных с Армином, оставались для неё загадкой. И для него самого тоже. Он хотел бы научиться лучше фильтровать свои мысли, контролировать свои эмоции. Но он был таким ранимым, настоящей обузой — страдал сам и заставлял страдать тех, кто любил его больше всего. Армин больше не мог свалить вину за это ни на свою болезнь, ни на их дом.

***

— Армин. Ещё до того, как он увидел её, он почувствовал, как она зовёт его. Он сидел на крыльце уже невесть сколько, завернувшись в одеяло и уставившись в пустоту перед собой. Когда Микаса села рядом, ему понадобилось немного времени, чтобы собрать силы и взглянуть ей в лицо. Разумеется, её взгляд был полон тревоги. Как всегда. — Армин, — повторила она. — Зачем ты так с Эреном? Он не ответил. И не хотел. Но она не собиралась отступать. — Армин. Посмотри на меня, пожалуйста. — Её пальцы коснулись его плеча, заставив поднять взгляд. — Что случилось? — Я просто хочу, чтобы вы перестали ссориться, — тихо пробормотал он, и одеяло соскользнуло с его худого плеча. — Я ненавижу, когда вы ругаетесь. Ненавижу, когда вы кричите друг на друга. — Мы не так уж часто ссоримся, — возразила она, будто это делало ситуацию менее ужасной. Армин сжал губы и отвернулся. Он закрыл глаза, чтобы не читать по её губам, когда она провела пальцами по его волосам. Они сидели так какое-то время. Её ногти слегка царапали кожу его головы, напоминая о материнской нежности, которая всегда успокаивала его в детстве. Он открыл глаза, когда почувствовал, как она тихо прошептала: — Ар… — Что? — Расскажи мне про эти звёзды. Они оба подняли головы. Небо напоминало глубокий океан теней, с едва заметными оттенками синевы, проскальзывающими за чернотой. Луна — растущий месяц — сияла, окружённая россыпью светящихся точек. — Ну, — начал Армин. Он не заметил, как Микаса улыбнулась, когда его указательный палец потянулся к небу. — Вон та — Большая Медведица. — Ты уверен, что это не младшая? — хихикнула она, намекая на дурацкую шутку Эрена о том, что название Малой Медведицы должно звучать именно так. Армин улыбнулся, но промолчал. Они снова уставились в небо — два маленьких силуэта в одеялах, крошечные существа в огромной бесконечности космоса. — А там, — сказал он, указывая пальцем в другой угол неба. — Пояс Ориона. — Ты уверен, что это не Пояс Покемона? На этот раз Армин действительно рассмеялся. — Эрена вообще нельзя подпускать к астрономам на пушечный выстрел. Микаса мягко кивнула. — С этим сложно не согласиться. Они ненадолго замолчали. Голова Микасы опустилась на плечо Армина. Она закрыла глаза, когда он наклонил свою, чтобы опереться на неё сверху. — Тебе стоит извиниться перед ним, — наконец сказала она, как он и ожидал. — Ты же знаешь, он никогда бы так со мной не поступил. Ни разу не поступал и никогда не поступит. — Знаю, — вздохнул Армин. — Я сам не понимаю, что на меня нашло. — Не страшно. Эрен тебя простит. — И это была правда. Эрен всегда прощал. — К тому же, — добавила Микаса, снова улыбнувшись, — ты серьёзно думаешь, что я не смогла бы надрать ему задницу, если что? Армин снова рассмеялся, и на этот раз Микаса смеялась вместе с ним. — Не, ты определённо смогла бы, — усмехнулся он. — Помнишь, как чуть не отправила его в нокаут, когда вы в шутку боролись в средней школе? — Ему не следовало нарываться. — Твоя мама тогда наказала тебя на целый месяц. — Помню. Первый раз в жизни я так крупно попала, но оно того стоило. Урок он усвоил. Армин тихонько хмыкнул, опустив взгляд на свои руки, когда Микаса взяла их в свои. Она поднесла их к губам и горячо подула, пытаясь согреть. — У меня такое чувство, что скоро случится что-то важное, — внезапно сказал он. Микаса подняла на него взгляд и моргнула. — Что именно? — Не знаю, — выдохнул он, нахмурив брови. — Я… просто не знаю. Она тяжело вздохнула. — Ну, операция — это важное событие. — Нет, — Армин покачал головой. — Не это. Наступила тишина. Она длилась довольно долго. Пока Армин молчал, Микаса погрузилась в свои мысли. Она думала о своих родителях, о их жизни, о том, как они покинули этот мир. Она не хотела такого для Армина. Его жизнь была ещё такой молодой, полной надежд и мечтаний, которые он не успел воплотить. Ему нужно было жить. — Армин, — наконец нарушила тишину Микаса. — Хочешь съездить на пляж перед операцией? Его голубые глаза распахнулись. — Правда? — Почему бы и нет? — Я бы с ума сошёл от счастья! Микаса улыбнулась, видя его неподдельный восторг. — Вот и хорошо. Скажу Эрену, когда он вернётся с работы. Вечером, когда тот вернулся, она сразу же завела разговор. Эрен как раз скидывал с себя одежду, собираясь заскочить в душ, когда она пришла к нему, чтобы обсудить это. Услышав её, он улыбнулся и потянул её за руку, чтобы она подошла ближе. — Эрен, — выдохнула Микаса, пошатнувшись на ногах и чуть не влетев в него. — Нет. — Почему нет? — Потому что, — простонала она, уворачиваясь от его поцелуев. — Армин. — И что с ним? — Он здесь. — Что, ты боишься, что он нас услышит? Она больно ущипнула его за бицепс, заставив поморщиться, и придвинулась ближе, прошипев: — Ещё одна шутка про то, что Армин глухой, и тебе действительно не поздоровится. Эрен ухмыльнулся. — Ты чертовски сексуальная, когда угрожаешь мне. — Прекрати. Он поцеловал её недовольный, обиженный ротик, а затем лёгкую складку между нахмуренными бровями. Его руки обхватили её лицо, и Микаса закрыла глаза, ощущая, как он держит её. Его ладони и пальцы нежно скользили по её коже, очерчивая линии, словно стирая грань между ними. Он притянул её ближе, соединяя их в одно целое. — Эрен, — пробормотала она, не отрываясь от поцелуя. — Хмм? — Армин извинился? — Ага. — Ты его простил? — Конечно. — Хорошо. Смирившись с тем, что теряет контроль, она сдалась и поцеловала его крепче, уловив его тихий смешок в ответ на её внезапный пыл. Эрен на вкус был таким же, как всегда. Родным. Первозданным. Его пальцы скользнули под её футболку, ткань задралась под его руками, когда он поднял их, чтобы обхватить обе её груди. Ладони были тёплыми, а большие пальцы рисовали маленькие круги на её коже. Ресницы Микасы затрепетали, и она закрыла глаза. — Мик, — прошептал Эрен, не отрываясь от её губ. — Мики? — Хм? — Давай заведём ребёнка. — Что? Ты имеешь в виду сейчас, Эрен? — Прямо сейчас, — он улыбнулся, и на щеке появилась маленькая ямочка. Его руки опустились на её талию, мягко сжимая её, пока он шептал: — Давай сделаем малыша. — Боже, — засмеялась Микаса. — Ты такой дерзкий. — Я абсолютно серьёзен. — Но у нас уже есть семья, — сказала она, кончиком пальца обводя линию мышц на его груди. Её взгляд зацепился за тонкий блеск на безымянном пальце — скромное кольцо, которое Эрен подарил ей в знак обещания. Обещания быть вместе. Всегда. — Эрен, — вздохнула она, заметив, как он слегка нахмурился. — У нас есть Армин. Мы есть друг у друга. Мы уже семья. — Знаю, — тихо ответил он. — Но… — Но что? — Я хочу большего. Большего. Эта мысль застала Микасу врасплох, как и само желание хотеть большего. Она одарила его лёгкой улыбкой, которую Эрен тут же поймал своим поцелуем. Но одного этого жеста оказалось недостаточно, чтобы заглушить внезапную боль в её груди — резкую, словно предупреждение. Её глаза открылись. Эрен всё ещё целовал её. Большего. Разве они вообще имели право хотеть этого? С тех пор как её родители погибли, Микаса жила на подачках от жизни, выжимая удовлетворение из крупиц радости, которые перепадали ей то тут, то там. Но в последнее время у неё было достаточно крупиц, чтобы слепить из них что-то целое. Этот дом, их дом. Они создали его вместе. У них было так много всего. У них было достаточно. Простит ли её Бог, если она попросит о большем? И почему бы Ему не простить? Вдруг она вспомнила слова Армина: «У меня такое чувство, что скоро случится что-то важное.» «Что?» — подумала она. — «Что должно случиться?» — Хорошо, давай сделаем это, — сказала она, решившись, и чмокнула Эрена в щёку. — Давай сделаем малыша. Его смех был лёгким, обворожительным. С воодушевлением он наклонился, подхватил её на руки, тихо выдохнув от усилия. Он нёс её всё дальше и дальше, унося так далеко, что всё позади стало казаться несуществующим. Остались лишь он, они, и незыблемая основа того, что было глубоко внутри них: обещания, риски, смелость принять и то, и другое. Микаса чувствовала себя такой смелой, такой отважной. Поэтому она снова попросила у Бога ещё немного. Ещё одну крупицу. Ещё один кусочек, чтобы сложить его в целое. Разве она не могла позволить себе этого?

***

День перед операцией наконец наступил. Даже воздух в то утро казался другим, а солнце пряталось в смущении. Это был мрачный день, явно не тот, который стоит отмечать. Тем не менее, Армин был переполнен ярким, пульсирующим волнением. Эта операция либо сохранит ему жизнь, либо оборвёт его существование в этом мире. Она станет либо катализатором для новых возможностей, либо пробкой, которая перекроет всё. Это был шанс для новых научных открытий, исследований, чудес, которые его блестящий ум ещё мог раскрыть. Или конец всему. За рулём был Эрен. Микаса настояла на том, чтобы быть штурманом и убедиться, что он не заблудится. Армин тем временем запрыгнул на заднее сиденье, уселся посередине, между ними, и начал ерзать на месте. — Я так взволнован! — пискнул он. Эрен усмехнулся, но ничего не сказал. — Армин, пристегни ремень, — мягко упрекнула Микаса. Он не услышал. Они мчались мимо чередующихся деревьев и потрескавшихся дорог, по извилистым улочкам и широким шоссе, слушая, как Армин без умолку болтал о пляже. Эрену было жаль, что этот день выдался таким серым. Он понимал: это мог быть последний раз, когда Армин увидит океан, последний раз, когда он сможет зарыться босыми ногами в песок. Музыка гремела из динамиков, чтобы Армин мог ощущать вибрацию. Эрен заметил, как тот качает головой в такт, наблюдая за ним в зеркало заднего вида. Его взгляд вернулся на дорогу, а руки ещё сильнее сжали руль, так что костяшки побелели. Внезапно его охватило беспокойство. Он не понимал, почему. Навигатор показывал, что осталось всего десять минут до места назначения. Всего десять минут. Микасе пришлось обернуться: — Армин, пристегни ремень! Армину пришлось переспросить: — Что? Эрену пришлось убедиться. Он просто обязан был обернуться и посмотреть. И всё оборвалось с оглушительным грохотом, разорвавшим музыку на части. Визг шин заглушил припев, а звук разбивающегося стекла слился с мощным ударом металла, столкнувшегося друг с другом. Тишина, что последовала за этим, оказалась самым зловещим звуком из всех.

***

Дышать было больно. Эрен резко вдохнул, его глаза широко распахнулись, капилляры лопнули и алые линии хаотично пересекались с размытыми оттенками зелёного и синего — цветами, которые никогда не должны были смешиваться. Моргая, он медленно вынырнул из темноты, которая поглотила его на минуты или часы — он не знал. Всё вокруг казалось искажённым. Воздух был густым, тяжёлым, с трудом проникал в лёгкие. В ушах звенело. Во рту чувствовался привкус крови. Он закашлялся, выплёвывая её, ощущая сокрушительную тяжесть в груди и каждом мускуле. Всё жгло. Эрен застонал от боли. Лишь когда зрение стало немного фокусироваться, он начал осознавать, что только что произошло. Они попали в аварию. В серьёзную аварию. Его разум был слишком потрясён, чтобы полностью понять, что случилось. Он двигался от одной мысли к другой, вдох за вдохом, удивляясь, что всё ещё дышит, что его лёгкие не разорвались от удара. Что его тело всё ещё цело. Его взгляд упал на осколки стекла, огромную дыру, пробитую прямо по центру лобового стекла. Оно почти полностью разлетелось вдребезги. Мир за его пределами застыл, пугающе тихий. Эрен не знал, сколько времени прошло, прежде чем он смог пошевелиться, подумать, почувствовать что-то, кроме всепоглощающей боли, которая внезапно сменилась онемением. Но затем тихий стон рядом с ним вернул его в сознание. Микаса. Он резко повернул голову к ней. Её тело безжизненно обмякло, удерживаемое только ремнём безопасности. Кровь стекала из глубокой раны на её скуле, тянулась вниз, проходя под правым глазом, окрашивая бледную кожу щеки таким насыщенным красным, что от этого становилось жутко. Она текла по её лицу к шее, пропитывая одежду. Её руки лежали ладонями вверх, словно она молилась Богу. Эрен вырвался из искорёженного автомобиля. Как-то ему удалось пошевелиться. Он даже не заметил, что грудь кровоточила, рассечённая ремнём безопасности, что осколки стекла всё ещё торчали в теле, глубже вонзаясь с каждым движением. Как он выбрался из машины, осталось загадкой даже для него самого. Ноги подкашивались, и он рухнул на колени, едва оказавшись снаружи. Но всё-таки сумел добраться до Микасы, хотя зрение было настолько размытым, что он едва различал, на что смотрит. Но он знал, что это она. Этот красный шарф мог принадлежать только одному человеку. Слова срывались с его губ, но не достигали ушей. Он чувствовал, как говорит, кричит, задаёт вопросы, но она не отвечала. Просто сидела там, как безжизненная кукла. Эрен был слишком ошеломлён, чтобы плакать. Он протянул руки к ней, пытаясь расстегнуть ремень безопасности. Тот не поддавался. Его движения были полны отчаянной срочности, что противоречило всякой логике: как он вообще мог всё ещё двигаться, откуда брались силы? Его борьба была почти животной. Даже сейчас. Он не сдавался, продолжал бороться, снова и снова упираясь. Видеть Микасу в таком состоянии было невыносимо. Он не понимал, что происходит. И всё же каким-то чудом он смог её освободить. Вытащил через окно, осторожно поднял на руки и прижал к себе. — Мик… — едва выдавил он, слова и рваное дыхание срывались через жгучую боль в горле. — Микаса, ты меня слышишь? Стон. Он доносился откуда-то издалека. Эрен огляделся, ощущая, как его пульс гулко отдаётся в ушах. Каждая клеточка его тела горела обжигающей, пронзающей болью. Он скривился и закричал, когда осознание всего обрушилось на него разом. Постепенно чувства возвращались одно за другим. Он снова услышал стон, почувствовал запах выхлопных газов и крови. Своей крови. Крови Микасы. Осмотревшись вокруг, он увидел искорёженный автомобиль, за рулём которого был всего несколько мгновений назад. Он выглядел таким изуродованным — как он вообще выбрался из этого? В нескольких метрах дальше на обочине стояла ещё одна машина. Никакого движения. Ни признаков жизни. Он снова услышал стон. Уже тише. Эрен замер, резко вдохнув. — Армин! — закричал он, подтягивая Микасу на спину. — Армин? Армин, пожалуйста, Господи, где ты?! Отчаяние охватило его настолько сильно, что тело продолжало двигаться само. Оно сопротивлялось, преодолевало боль в ногах, коленях, руках, и шло вперёд. — Господи, прошу… — выдохнул он, неся Микасу. — Армин! — Она безжизненно свисала с его спины. — Блять, пожалуйста. Армин! И тогда он его нашёл. Его тело лежало, согнувшись, на обочине дороги, неподвижное, на покрытой инеем траве. Эрен двигался так быстро, как только позволяли ноги, стараясь не уронить Микасу. Его грудная клетка, казалось, готова была разорваться изнутри; боль пронизывала тело настолько сильно, что стала почти неощутимой. Спотыкаясь, он побежал и, добравшись, осторожно уложил Микасу на траву рядом. Затем опустился на колени, его руки потянулись к маленькому другу, лучшему другу, своему Армину. И тогда он заметил глубокую рану на своей руке. Ладонь была залита кровью. Тёмно-багровой, почти чёрной. Но он даже не чувствовал боли, ослепленный красками, обрушившимися на его сознание: белизной снега, серыми пятнами льда, красными, зелёными, синими разводами и всеми оттенками порванной одежды. От чего именно у него эта рана? Это уже не имело значения. Потому что, взглянув снова на Армина, он увидел такой же порез, пересекающий его светлую голову. — Армин, — всхлипнул он, заключая его в объятия. — Армин. Армин, прости. Это всё из-за меня. Его голубые глаза были затуманены, расфокусированы, устремлены куда-то в небо. — Эрен? — он улыбнулся. Как? Как он мог улыбаться? — Ты видишь это? Эрен смотрел на него, на кровь, пропитавшую каждую видимую часть его тела, и вдруг осознал: Армина выбросило через лобовое стекло во время столкновения. Вот откуда взялась эта огромная дыра. — Что? — грудь Эрена разрывалась от рваного дыхания, он едва мог говорить. — О чём ты? — Пляж, — прошептал Армин, дрожа в его объятиях. Он казался таким лёгким, таким холодным. — Я его вижу. Глаза Эрена заволокло слезами. Он не знал, что делать. Он хотел проснуться, чтобы всё закончилось, но никакого спасительного пробуждения не было. Никакого облегчённого вздоха, никакого «это всего лишь сон». Кошмар происходил наяву. — Армин… — Я люблю пляж, — прошептал Армин, его слабый голос дрогнул. — Я так сильно его люблю. — Я знаю, — Эрен заплакал. Слёзы жгли каждую рану на его лице. — Знаю, Ар. — Я… — Его тело внезапно дёрнулось, тонкая фигура напряглась. Армин поморщился, зажмурив глаза. — Ш-ш-ш, — Эрен держал его, как младенца, поглаживая окровавленную сторону головы. Он больше не понимал, чья это кровь, где заканчиваются его раны и начинаются Армина. И вдруг его лучший друг замер. — Армин? Молчание. — Армин! Никакой реакции. В этом зловещем, удушающем безмолвии Эрен услышал голос. Голос своей матери. — Мам, — задыхаясь, взмолился он. — Сделай так, чтобы это прекратилось. Пожалуйста, прошу, Мамуль, останови это. Мне больно. Пусть всё закончится. Пусть всё закончится. Пусть всё закончится. Останови это! Он почувствовал тепло. Он не знал, было ли это смертью, пришедшей за ним. Всем своим существом, каждой клеткой он желал, чтобы это было так. Но тепло угасло, превратившись во что-то нежное — в прикосновение, что окутало его. И шепнуло: Эрен. Всё хорошо. И когда он посмотрел на безжизненное тело, которое держал в руках, потрясение было настолько сильным, что он не мог дышать, не мог видеть, не мог двигаться. Всё погрузилось в кромешную тьму. Эрен чувствовал, что кричит, прижимая Армина к себе так крепко, что его тело содрогалось от рыданий. Он плакал так сильно, так безудержно, пока не отдал последние силы. И когда его глаза закатились, а сознание покинуло его, он рухнул на заледеневшую землю. Там, среди пропитанной кровью травы, остались только их разбитые тела и обрывки дружбы длиною в жизнь, раскиданные среди холодного хаоса и обломков. Всё не должно было так закончиться. Они были так близко. Так близко. Всего десять минут.