Это ещё не конец / Not Over Yet

В тот вечер, когда Жан вернулся домой… Он застал её сидящей под душем, пока вода стекала по её телу. Это было как раз вовремя: он зашёл в тот момент, когда она смыла с себя все мысли об Эрене. И она встретила его, выйдя прямо из душа и тут же оказавшись в его объятиях. Он не стал расспрашивать её, когда их поцелуй стал глубже, когда её пальцы начали расстёгивать пуговицы на его рубашке, и она взяла его за руки, повела в сторону их спальни. Она оставила за собой дорожку из капель воды, а душ всё ещё шумел, заглушая каждый шёпот, каждое лживое слово, что она произносила. В тот вечер воспоминания не отпускали её. К тому моменту, когда Жан сидел на краю кровати, а она устроилась у него на коленях, её кожа всё ещё была покрыта каплями воды, которые стекали с её лица, с волос, с кончиков пальцев. Его одежда намокла в тех местах, где она к нему прикасалась. Она морщилась, пока он не видел, когда он ласкал её губами. Это причиняло ей боль. Неимоверную боль, потому что это возвращало её мысли к Эрену. К его рукам на её теле, к его зубам, к его дыханию, даже когда она начала двигаться у своего fiancé на коленях, пока они были соединены. Он внезапно отстранился и уставился на неё широко раскрытыми глазами и приоткрытым ртом, так что они оба замерли в неловкой тишине. В тот вечер Жан сказал: «Ничего», — когда она спросила, что случилось. Она хотела настоять: «Нет, что, скажи», но в следующую секунду он бросил её на спину, и всё внутри неё вспыхнуло, изнывая от боли, потому что его рот на её коже был слишком горячим, слишком безжалостным. Она чувствовала себя отвратительной и порочной, пропитанной виной и собственной низостью. Даже когда она подстёгивала его, стонала, чтобы он не останавливался, всё внутри продолжало полыхать огнём — во всех местах, куда Эрен пролил своё горючее. В тот вечер Жан зашёл слишком далеко. Когда всё закончилось, он не спешил выходить из неё, оставаясь глубоко, держал её раскрытой, совершенно уязвимой для его внимательного взгляда. Он ничего не сказал про порез на её колене, но она знала, что он заметил — он всегда замечал всё. Она чувствовала его взгляд, и, когда попыталась закрыться, он перевернул её на живот, вздёрнул на колени и трахнул так жёстко, что это было почти властно. Он никогда раньше не поступал так: никогда не был настолько грубым без её согласия, никогда не тянул её за волосы так сильно, что её шея напрягалась, не позволяя нормально дышать, никогда не кончал без предупреждения. Но она думает… Нет, она знает. Знает, почему. На её теле есть следы. И Микаса теперь не знает, где заканчивается Эрен и начинается Жан. В глубине души она хочет, чтобы её кожа лопнула и избавилась от отметин, словно кровоточащие раны могли бы стереть те места, которых их губы не должны были касаться. Она ненавидит себя. И на долю секунды ей кажется, что она ненавидит даже Жана и Эрена. Должно быть, уже за полночь — за окном всё ещё шумит субботний город, оживлённый ночной суетой. Микаса слушает этот гул с такой сильной отрешённостью, что он давит на неё своей тяжестью. Вздохнув, она поворачивает голову в сторону Жана — но его нет. Она проводит рукой по простыням, убеждаясь, что его сторона кровати давно остыла. Всё ещё чувствуя усталость, она поднимается, чтобы найти телефон, и набирает его номер, прижимая трубку к уху и закрывая глаза. Она прислушивается к каждому размеренному гудку. Телефон звонит и звонит, но он так и не отвечает. После третьей попытки она сдаётся и решает не ложиться спать, пока он не вернётся. На самом деле ей особо нечем заняться, а её сон как рукой сняло, поэтому она решает навести порядок. Обычно это касалось квартиры, но на этот раз ей хочется привести в порядок саму себя. Микаса набирает ванну, раздевается и смотрит на своё отражение в зеркале. Она похудела. Почти до изнеможения. Засосы потемнели: сливовые и багрово-красные пятна разбросаны на её шее и груди, словно точки на карте, ведущие в никуда. Некоторые из них — бесформенные синяки, другие — со следами от зубов. И она сама сделала это с собой — позволив этому случиться. Она отворачивается в ту же секунду, когда слёзы начинают жечь глаза. Нет. Не сейчас. Не так. Она не заплачет. Она погружается в горячую воду, словно в маринад, и остаётся в ней так долго, что кажется, будто прошла целая вечность. Хотя, скорее всего, прошло всего несколько минут, потому что Джиджи не мурлычет, не просыпается и не двигается. Городская жизнь кипит за окном. Вода остаётся горячей, а время словно застыло на месте. Медленно её голова погружается в воду, пока затылок не касается дна ванны, а длинные волосы колышутся вокруг головы, напоминая чёрные водоросли. Микаса задерживает дыхание. Она держит его так долго, что её сердце начинает биться быстрее, а лёгкие отчаянно требуют воздуха, нуждаясь в кислороде. Но даже тогда она не поднимается на поверхность. Даже тогда остаётся неподвижной. Тук-тук, тук-тук, тук-тук, тук-тук. Она чувствует каждый удар внутри себя, позволяя им убаюкать её почти до медитативного состояния. Она могла бы утонуть здесь. Это бы не имело значения. Её разум пустеет, наконец обретая тишину, и она наслаждается этим спокойствием, редким проблеском умиротворения. Но затем её сердце замирает. Укол боли. Её глаза резко распахиваются, вода разлетается брызгами вокруг, когда она выныривает, задыхаясь и кашляя, пытаясь вдохнуть дрожащими губами. Она подтягивает ноги к груди, обнимая их руками. Её тело дрожит, покрытое тонкой плёнкой воды. Волосы липнут к шее, лбу и спине, к её тяжело вздымающейся груди. Что-то пошло катастрофически не так. И она знает. Сразу же понимает. Эрен.

***

Он даже не успевает понять, кто это, когда кулак врезается ему в челюсть. Эрен пьян. Настолько, что теряет равновесие и с размаху налетает на обшарпанную стену в переулке за баром. Его тело с глухим стуком врезается в кирпичи, выбивая из него весь воздух. Когда он, наконец, снова приходит в себя, его челюсть пульсирует болью, и он разминает её, слыша хруст. Он поворачивается. И улыбается. — Привет, Жан. Ещё один удар. На этот раз он разбивает ему губу. Эрен отшатывается назад, прижимая ладонь ко рту. Голова уже идёт кругом, но даже в этом состоянии он замечает кровь на пальцах, чувствует её вкус во рту. — Блять, — шепчет он, тяжело дыша, и снова выпрямляется, смотрит на Жана. Даже в такой поздний час он ясно видит ярость в его глазах. Это заставляет Эрена рассмеяться. За это ему летит ещё один удар, от которого он уворачивается, но потом уступает, видя, что таким образом только сильнее злит Жана. И следующий удар кулаком со всей силы врезается ему прямо в лицо. Эрен принимает его. Он позволяет Жану бить снова. И снова. А потом ещё раз. И терпит. — Ты, долбаный уёбок, — шипит Жан, брызгая слюной в лицо Эрена. — Вонючий кусок говна, почему я никак не могу избавиться от тебя? — Микаса, — невнятно бормочет Эрен. Жан вздрагивает, как от удара током, едва услышав её имя. — Что? Нашёл засосы, которые я оставил на ней? На лице Жана появляется гримаса боли. — Прямо на её сиськах. — Заткни ебало! Эрен усмехается, обнажая окровавленные зубы. — Они были просто восхитительны на вкус. Ответом становится сокрушительный удар в живот, который заставляет Эрена согнуться пополам и упасть на колени. Он хрипит, прижимая руку к ноющему животу. Ему требуется вся его сила воли, чтобы не рухнуть плашмя на землю. Жан поправляет наручные часы. — Ты, похоже, реально ебанутый суицидник, да? Раз не следишь за базаром. Эрен давится кашлем, отчаянно стараясь не вытошнить прямо здесь. — Есть что ещё сказать? — Нет. — Хорошо. Он сглатывает, чувствуя металлический привкус крови у себя во рту, и его снова мутит. Эрен почти ощущает, как гнев Жана начинает ослабевать, превращаясь в жалость или грусть. Он не уверен, что это, но слышит, как эти чувства просачиваются в его голос, когда тот снова говорит. Жан звучит так, будто готов разрыдаться. — Как ты мог? — спрашивает он, отступая назад, давая Эрену возможность отдышаться. — Как ты мог так поступить с ней? Со мной? Эрену слишком больно, чтобы отвечать. Он глухо стонет, тщетно пытаясь подняться на ноги, но падает обратно, упираясь ладонями в грязный асфальт. Волосы падают ему на лицо так, что он ничего не видит, только чувствует, как тёплая струйка влаги стекает по виску и капает на землю. Блять, он теряет много крови. — Мы собираемся пожениться, — продолжает Жан, и его голос снова дрожит. — Мы собираемся пожениться, а ты спишь с ней? — Я не спал с ней, — еле выговаривает Эрен. — Лжец! — взрывается Жан. Он пинает Эрена, переворачивая его на спину, и снова кричит, пока тот валится на землю: — Я видел! Все эти следы на ней! Это всё ты! Эрен тяжело дышит, окончательно сдаваясь. На мгновение вокруг слышно только их сбившееся, хриплое дыхание, пока Жан не хватает его за воротник пальто и, болезненно рыча, не поднимает на ноги. — Дерись! — рявкает он. Жану буквально приходится держать Эрена на ногах, находясь так близко к нему, что их лица почти соприкасаются. — Дерись! — Нет. — Эрен кашляет, цепляясь за запястья Жана. — Не могу. — Дерись! Эрен морщится и поворачивает голову в сторону, чтобы выплюнуть сгусток окровавленной слюны. — Дерись. Прошу. — Я не могу. — Из-за Микасы? — Да, — слабо отвечает он. — Я не могу. Жан сдаётся. Его голос становится умоляющим: — Пожалуйста, не заставляй меня делать это. — Я люблю её, — тихо произносит Эрен. Кровь стекает с его разбитой губы, рассечённой скулы, виска. — Правда, люблю. На этот раз Жан действительно плачет. — Почему ты просто не можешь отпустить её? — рыдает он. Глаза Эрена распахиваются, встречаясь с полными слёз глазами Жана. С каждым медленным морганием он ощущает, как где-то глубоко внутри начинают подступать его собственные. — А почему ты не можешь? И он зажмуривается, стискивая зубы, готовясь к новому удару, который Жан вот-вот нанесёт. Его кулак дрожит в воздухе, зависнув рядом с головой. Задержанный вдох. Секунда. И вот Эрена снова швыряют спиной на землю. Он слышит тихий звук торопливых шагов Жана, уходящего обратно в свой идеальный дом, к своей идеальной любви и жизни. Чтобы притвориться, что ничего этого не было. Что Эрена никогда не было. Вокруг него больше никого нет. Город погружён в тишину. Лежа на земле, Эрен моргает и смотрит вверх, чувствуя, как кровь растекается по лицу, шее и пропитывает пальто. В ночном небе нет ни одной звезды, но ему всё равно мерещится голос Армина. Микасы. Его веки дрожат, холод пробирает всё сильнее, дыхание замедляется, пока сознание постепенно ускользает. Её лицо — последнее, что он видит, прежде чем закрыть глаза.

***

Когда Жан возвращается домой, волосы Микасы всё ещё влажные, их кончики едва касаются её рук, скрещенных на груди. Её внешний вид смущает: на лице нет ни капли макияжа, она одета в верхнюю одежду. Всё это сбивает с толку. Она выглядит так, будто готова уйти. Сумка лежит рядом с ней, набитая её вещами. От неё пахнет мылом и шампунем, а не привычными духами. В её внешности и ауре есть что-то странное, необычное, чего Жан никогда прежде не видел. Он никогда не видел её злой. — Жан, — говорит она, как только он входит. — Пожалуйста. — Её голос мягкий, но твёрдый, пропитанный чем-то гнетущим. — Сядь. Он повинуется. Её взгляд падает на кровь на его руках. Она сжимает зубы, но ничего не говорит. — Я был… — Я знаю, где ты был, — перебивает она, останавливая его. — И, честно говоря, я не об этом хочу поговорить. Жан устало потирает глаза. Его костяшки пахнут кровью. — Тогда о чём? — спокойно спрашивает он, раскинув руки в стороны. — Давай, Каса. Я весь во внимании. На её лице нет никаких эмоций. Единственное, что движется, — это её губы. — Я знаю, что ты сделал. Жан усмехается. — И ты знаешь, почему? — Просвети меня. Его смех жёсткий, срывающийся, почти беззвучный. — Серьёзно, Микаса? Она кивает. — Ты правда хочешь, чтобы я сказал? — Конечно, — пожимает плечами она. — Почему бы и нет? Лицо Жана краснеет от ярости, смешанной с алкоголем. Он встаёт, и барный стул с раздражающим скрипом скользит по полу, пока он направляется к ней. Оказавшись всего в нескольких сантиметрах от её лица, он наклоняется так близко, что она вынуждена смотреть на него снизу вверх. Его горячее дыхание обжигает кожу, когда он выплёвывает ей в лицо: — Ты мне изменила. Голос Микасы звучит безжалостно: — Да. Выражение лица Жана меняется: она буквально видит, как его сердце разбивается на куски. Что-то в ней хочет отступить, остановить всё это, прекратить ранить его так, как она делала это с того самого момента, когда Эрен снова появился в её жизни. Но затем она думает о том, что он сделал, что они все сделали, и всё её сострадание исчезает, превращаясь в холодный, бездушный камень. — Почему? — спрашивает он. — Жан, думаю, пришло время сказать тебе правду. — Какую? — Я люблю его. Ошеломлённая пауза. На миг Микасе кажется, что он ударит её. Но это не в его характере, даже сейчас. Даже после того, что он сделал с Эреном. Вместо этого он плачет. Слёзы наполняют его глаза, а потом медленно катятся вниз, и его голос срывается: — Что? — Я люблю его, — повторяет она, чувствуя, как её сердце бьётся так сильно, что отдаётся в висках. — Я любила его всю свою жизнь. — Но… — Ты был прав, Жан. Ты был прав. Он любит меня, и я люблю его. Всё действительно так просто. — Как ты могла так поступить со мной? Она тяжело вздыхает: — Я никогда не хотела причинить тебе боль. — Нет. — Жан рыдает, закрывая лицо руками. Микаса чувствует, как сама начинает ломаться: её глаза наполняются слезами, пока она смотрит на ссадины на его костяшках и думает о том, как эти кулаки врезались в плоть и кости. Как он бил этими руками Эрена. — Я больше не узнаю тебя, — говорит он. — Что ж, — Микаса сглатывает, чувствуя комок в горле. — Значит, нас таких двое. — Прекрати, — умоляет он, хватая её дрожащие руки. — Мик… — Ты разве не понимаешь? — шепчет она, качая головой. — Я могла бы выйти за тебя хоть тысячу раз, но ничто из того, что ты можешь сделать, не заставит меня разлюбить его. — Ты убиваешь меня, — выдыхает Жан. — Пожалуйста, Микаса. — Я ухожу от тебя, — говорит она, вырывая руки из его хватки. Она берёт свои вещи и, не проронив больше ни слова, направляется к выходу. На полпути к двери её останавливает резкий рывок за плечо, заставляя её ахнуть и замереть. — Нет, — произносит Жан, сжимая её руку так сильно, что его ногти почти впиваются в кожу. Он наклоняется к ней, так близко, что она чувствует запах алкоголя в его дыхании, горечь джина и оливок. — Ты моя жена, — шипит он с такой яростью и собственнической страстью, что Микасе становится противно. Она делает к нему шаг, впиваясь в него таким же горящим взглядом: — Я не твоя грёбаная жена. Джиджи вздрагивает, когда дверь с грохотом захлопывается, оставляя позади рушащиеся стены, которые сотрясаются от рыданий сломленного человека. В этот момент она задаётся вопросом, почему вообще пыталась убедить себя, что ей было место в этом доме.

***

Эрен. Эрен, очнись. Армин? Что ты делаешь? Вставай! Не могу. Что значит не можешь? С каких это пор ты отказываешься от драки? Всё кончено, Ар. Всё кончено. Это ещё не конец. Я её потерял. Кто сказал? Я её потерял. С чего ты взял, Эрен? Вернись, коротышка. Я скучаю по тебе. Знаю. Разве ты не видишь, как ты мне нужен? Да уж, ты и правда беспомощный без меня. Она меня ненавидит. Она не смогла бы тебя ненавидеть, даже если бы захотела. Откуда ты знаешь? Я всё знаю, помнишь? Точно. Очнись, Эрен. Очнись. Я причиняю ей боль, Ар. Хватит. Я всё проебал. Прекрати. Просыпайся. Ты ведь любишь её, да? Очень. Ты ведь любишь и меня, да? Да, очень. Тогда сражайся, Эрен. Ты должен бороться. Вернись, Армин. Не могу. Пожалуйста! Не могу, Эрен. Я не могу проснуться. Ты можешь. Я помогу тебе. Правда? Правда. Обещаешь? Обещаю. Ты будешь бороться, Эрен. Ты заставишь меня гордиться. Армин… Да? Спасибо. Пустяки. Вернись. Эрен, скажи мне. Что? Как ты? Всё ещё жив. Тогда сражайся.

***

Она неспешно идёт. Снежинки мягко кружатся в воздухе, гигантские тучи заслоняют лунный свет своими тенями. Глаза Микасы блуждают по городу, выискивая, надеясь увидеть Леви. Маму. Папу. Карлу. Армина. Кого-нибудь. Ей трудно поверить, что она всё ещё держится после всего, что произошло. Сердце кажется таким тяжёлым от груза, от которого перехватывает дыхание. Она вспоминает взгляд Жана, когда призналась ему в правде. Его глаза, полные боли — такой, какой она никогда раньше не видела. И которую сама же ему причинила. Она понимает, что сама загнала себя в этот хаос и понятия не имеет, как выбраться. Как хоть что-то исправить. Никчёмная. Чертовски бесполезная. Она осознаёт, где находится, только спустя несколько мгновений. Она была здесь бесчисленное количество раз; её тело, должно быть, само привело её сюда на автопилоте. Их скамейка. Микаса оглядывается по сторонам. Смотрит наверх. Снежинки прилипают к её волосам, к кончику носа, губам, ресницам. Они касаются её кожи робкими поцелуями, напоминая о том, что она всё ещё жива, несмотря на всё её нежелание, на оцепенение, которого она жаждет, но не может обрести сейчас, на ту борьбу в себе, что полностью угасла. Она думает о молитве, но понимает, что давно этого не делала. И всё же её сердце хочет обратиться к чему-то, к кому-то. Почему бы не к Богу? Она садится на скамейку и ничего не ждёт. Её пальцы рассеянно поглаживают шею, очерчивая следы от засосов Эрена и Жана — метки, которые, как она знает, может залечить только время. Время, которому под силу исцелить так много. На улице холодно. В такой же снежный день, как этот, Микаса потеряла Маму и Папу. Потеряла Армина. А теперь потеряла Жана. Себя. Что осталось? Что ещё можно потерять? Она иронично смеётся над своей жизнью и задаётся вопросом, что бы сказал Леви по этому поводу — очередное дерьмо, в которое она вляпалась. Что бы он ей посоветовал? А Эрен. Что бы он сказал? Если бы он был здесь, что бы он сказал? Она хочет, чтобы он был рядом. Это желание настолько сильное, что кажется, будто в её груди лёд, который может растопить только его тепло. Её тянет к нему, к его запаху, его уюту, ко всему, что даёт ей чувство покоя и защищённости. Закрыв глаза, она делает вдох и молится так, как учила её Мама, шепча свои тайны, словно пряча вишнёвую косточку за щекой. Эрен, где бы ты ни был, просто будь в порядке. Будь в безопасности. Это всё, о чём я прошу. И вернись. Пожалуйста. Вернись ко мне. Её пальцы снова касаются следов на шее. Красный шарф… Микаса гадает, где он, но не может вспомнить даже этого. Может, он остался с Жаном, затерянный где-то в их огромной квартире. Но она не вернётся туда. Она никогда больше не сможет туда вернуться. Вздыхая, она открывает глаза — и именно тогда видит его перед собой. Это Эрен. Её глаза наполняются слезами. — Привет, — шепчет она едва слышно, будто боится, что её голос спугнёт его хрупкое присутствие. Его лицо покрыто запёкшейся кровью, ссадинами и синяками, но он терпеливо переносит это без единой жалобы. Микаса чувствует в себе желание обнять его, облегчить его боль. Но он ничего не говорит, не двигается. Просто стоит. — Эрен, — произносит Микаса в тишине, её дыхание растворяется в воздухе белым облачком. — Мне так жаль. Он вздыхает. — Я не знала, что он сделает это. Я правда… — Как же хорошо, — перебивает Эрен, закрывая глаза. — Как же хорошо, Микаса, снова тебя видеть. Её взгляд затуманивается, а в горле встаёт комок. — Да, — выдыхает она. — Да, взаимно. Она хочет сказать больше, но Эрен вытаскивает из кармана пальто телефон и лениво машет им в воздухе. — Тебе реально стоило бы научиться выключать свою геолокацию, Мик. Она фыркает, сдерживая смех, и вытирает слёзы, пока он медленно усаживается рядом с ней. Эрен тихо стонет, матерясь себе под нос, и Микаса разрывается от желания защитить его, хотя знает, что для этого уже слишком поздно. Она хочет прижать его к себе, почувствовать, что он рядом, что он в порядке, что он с ней. Теперь ничто не сможет причинить ему боль. И никто. Её взгляд падает на шарф, перекинутый через его шею. Это её шарф. — Ты забыла его у меня, — говорит он, замечая, куда она смотрит. Микаса моргает. Его глаза встречаются с её, и они кажутся такими яркими, такими зелёными и синими, такими чистыми. Они всегда были такими, в каком бы состоянии он ни был: избитый и израненный, разбуженный ото сна, сияющий от волнения, даже тогда, когда они наполняются слезами… они всегда остаются такими же. Её рука сама поднимается, чтобы коснуться его щеки, прежде чем она успевает остановиться. Эрен морщится от прикосновения, но затем расслабляется под её пальцами. Его кожа холодная, и Микаса невольно думает, когда в последний раз кто-то прикасался к нему, чтобы согреть, а не ранить. — Ты… — начинает она, судорожно вздыхая. — Ты ходил домой, чтобы забрать его? — Ага. — Весь… избитый…? — Девчонки дома просто охуели из-за этого, — говорит он. — Хитч пыталась остановить меня, чтобы я не ушёл. Но ничего, переживут. Микаса склоняет голову, переполненная стыдом. — Они, наверное, ненавидят меня сейчас. Эрен медленно кивает, даже не пытаясь возразить. — Да. Но я нет. Их взгляды снова встречаются. Не так давно они сидели на этой скамейке в Рождество и называли её своей. Микаса думает о том, насколько всё изменилось: тогда, впервые оказавшись здесь вместе, они оба прятались за масками. Эрен подавлял всё, что у него внутри, — слова, которые хотел сказать, и желания, которые его терзали. А она, как всегда, убегала от того, что пугало её до дрожи. Но теперь нет ни притворства, ни побега. Это первый раз, когда они действительно видят друг друга. За всё это время с момента их встречи Микаса впервые по-настоящему видит его. — Я ушла от Жана, — шёпотом признаётся она. — Я ушла от него, Эрен. И мне больше некуда идти. — Не будь дурой, — вздыхает он, закатывая глаза. Тут же снимает с себя шарф и небрежно обматывает им её, перебрасывая один конец за плечо. Шарф пахнет им. Его квартирой. — Пошли домой, — говорит он. И добавляет после паузы: — Пожалуйста. Они так и делают. По дороге Микаса берёт его за руку. Она ледяная, покрыта слоем грязи и засохшей крови. Но ей всё равно. Микаса хочет сказать так много, столько всего объяснить, но вместо этого её губы трогает лишь лёгкая улыбка — жест благодарности, который, она надеется, он поймёт. — Спасибо, Эрен. Он молча кивает. Они идут к нему домой — две дрожащие фигуры, пробирающиеся сквозь холод. Она не отрывает взгляда от него, впитывая каждую деталь. Даже то, как он дышит — мягко и размеренно, — кажется ей абсолютно правильным. Эрен. Единственная точка опоры в этом хаосе. Микаса сильнее сжимает его руку и больше не отпускает.