Это ещё не конец / Not Over Yet

Она взмывает в воздух во втором акте. Белый кружевной костюм сверкает на сцене, переливаясь в лучах софитов, пока она кружится и взлетает в пируэтах и прыжках, напоминая маленькую птичку, парящую под сводами сцены. Когда всё подходит к концу, и король приказывает её казнить, а королева склоняет голову, зал взрывается аплодисментами. Многие зрители поднимаются со своих мест, утирая слёзы, пока занавес опускается, скрывая финальные поклоны и реверансы танцоров. Но всё, что делает Эрен, — это собирается с мыслями, встаёт и уходит. Так резко и без слов, что его друзья только молча смотрят ему вслед, пока его фигура исчезает из зрительного зала. Ему нужно идти. Он должен быть на их скамейке, как и обещал Микасе. В туалетной комнате на втором этаже, его взгляд встречается с собственным отражением. Он выглядит уставшим. И чувствует себя так же. Волосы падают ему на лицо. Они заметно отросли и служат немым напоминанием о времени, которое он словно упустил. Он думает о том, чтобы собрать их в пучок, привести себя в порядок ради неё. Но какой в этом смысл? Ей ведь всё равно, как он сейчас выглядит. Её волнует только то, что он скажет. И он готов сказать ей всё, что она хочет услышать, и даже больше. В лифте, когда двери почти полностью закрываются, чей-то голос кричит, чтобы он придержал их. Инстинктивно Эрен просовывает руку в сужающийся проём, двери останавливаются, и бесшумно вновь разъезжаются в стороны. — Спасибо, — произносит мужчина. Эрен поднимает взгляд. — Пожал… Это Жан. В деловом костюме, с зализанными назад волосами и чёткими скулами. Он заходит в лифт, встаёт рядом с Эреном и улыбается — медленно, нагло, словно человек, который знает что-то важное и всегда привык побеждать. Эта улыбка заставляет Эрена ощутить лёгкий дискомфорт, но он берёт себя в руки и улыбается в ответ. — Привет, Жан. — Эрен, — кивает тот. — Удивлён, что ты помнишь моё имя. — Как я мог забыть? — спокойно отвечает Эрен. Двери лифта закрываются, оставляя их наедине в тесной коробке с ограниченным запасом кислорода. Эрену ненавистно, что ему приходится дышать одним воздухом с этим человеком. Он тянется к панели, чтобы нажать на кнопку нужного этажа. Жан останавливает его. — Нет-нет, — говорит он. — Мы никуда не поедем. — Он придвигается ближе, настолько, что Эрен буквально ощущает вкус его одеколона. На его лице всё та же ухмылка. — Микаса была великолепна сегодня. Правда, Эрен? Эрен медленно кивает, пытаясь понять, куда тот клонит. — Так и есть. — И это всего-то несколько недель тренировок. Могу только представить, какой она была раньше, в юности. Она была хороша? — Да. — Ну, конечно. — Жан хрустит суставами пальцев. Он щёлкает один за другим. На мгновение повисает тишина, он щёлкает последний раз и продолжает: — Знаешь, перед тем как прийти сюда, я наблюдал, как она собиралась. Она проснулась на рассвете, даже приготовила себе завтрак. И она пела в ду́ше. А она поёт только когда очень-очень счастлива. Но ты ведь уже это знаешь, да? — Да. — Я не мог не заметить, что в последнее время она ужасно счастлива. Легкомысленна. Как ребёнок. И я задаюсь вопросом: с чего вдруг, а? Что случилось? Что заставило мою жену так измениться? Эрен хочет сказать, но прежде чем он успевает открыть рот, Жан добавляет: — Даже секс стал другим. Эрен вздрагивает. — Я пытаюсь найти в ней что-то знакомое, что бы напомнило мне, что она всё та же. Всё ещё моя Микаса. Например, как она морщит нос и закрывает лицо, когда смеётся… — Жан делает паузу, переводя дыхание, а потом: — У неё есть маленькая родинка на попке. Такая милая, прямо на ягодице. И я всегда смотрю на неё, когда беру её сзади. Чтобы напомнить себе, что она всё ещё моя. Эрен выдавливает болезненную улыбку, в полнейшем противоречии с тем, что кипит у него внутри. — Зачем ты мне это рассказываешь? — Потому что, Эрен, — говорит Жан, впиваясь в него острым, как нож, взглядом. — Я думаю, ты уже и так всё это знаешь. Даже про её маленькую родинку. — Это смелое предположение. — Ооо, — насмешливо тянет Жан. — Ты, должно быть, считаешь меня идиотом. — Едва ли. — Ты правда думаешь, что я не знаю? — Знаешь что? Он говорит это настолько спокойно, без единой эмоции: — Что ты её любишь. Глаза Эрена вздрагивают, он едва заметно морщится от этих слов. В отличие от него, лицо Жана остаётся непроницаемым, совершенно бесстрастным. — Ты влюблён в мою жену, — повторяет он. Эрен качает головой, его руки сжимаются в кулаки. — Она тебе не жена. — Скоро ею станет, — с усмешкой бросает Жан. И тут же, резко сменив тон, он по-дружески хлопает Эрена по спине, скаля зубы в фальшивой улыбке: — Скажи мне, Эрен, как ты живёшь с этим? Как справляешься с тем, что это ко мне в постель она ложится каждую ночь? Это мне она говорит, что любит? Как ты это выдерживаешь? Эрен очень, очень тихий. Он не отвечает. Он отрывает от него взгляд и смотрит прямо перед собой. Лифт кажется тесным и размытым. И почему двери до сих пор не открылись? Жан продолжает. Его голос звучит, словно змеиное шипение, пронизанное коварством: — Ты был первым. Я знаю это. Ты целовал её. Ты трахал её. И теперь хочешь, чтобы я спокойно смотрел, как ты всё ещё лезешь в её жизнь? Эрен недоверчиво усмехается. Он фокусирует взгляд, чтобы посмотреть на стоящего рядом мужчину. — Неприятно тебе напоминать, но Микаса сама решает, с кем ей общаться. Жан снова улыбается. — Серьёзно? А ты уверен, что не ведёшь себя как последний эгоист? — Жан поправляет галстук и подтягивает свой элегантный, дурацкий пиджак. — Что заставляет тебя думать, что ты поступаешь правильно? Голос Эрена застревает где-то в горле. Едва слышно, почти шёпотом, он выдавливает: — О чём ты, блять, говоришь? На этот раз ухмылка исчезает. Жан становится серьёзным. — Скажи честно, Эрен. Ты думаешь, я поверю, что она случайно получила роль в этом спектакле? Что просто так решила снова танцевать? Что она пропадает до глубокой ночи с твоими друзьями, и ты тут совершенно ни при чём? Эрен смеётся, в его голосе звучит жестокая насмешка, и Жан едва сдерживает злость. — Не понимаю, почему тебя расстраивает, что она счастлива. — Потому что она врёт мне. Врёт из-за тебя. — Это твоя проблема, не моя. — В этом ты прав, я спорить не стану. Но, в отличие от тебя, я не могу спокойно жить, зная, что женщина, которую я люблю, рядом с другим мужчиной. Ты серьёзно думаешь, что я могу легко принять тот факт, что она любила тебя первым? Признайся, в глубине души ты надеешься, что она всё ещё любит тебя. Я прав? — Да, — отвечает Эрен, удивляясь собственной честности. — Да, ты прав. — Конечно, прав, — усмехается Жан. — Эрен, ты хороший парень. Я не испытываю к тебе ненависти. Но ты больше не будешь видеться с Микасой. Эрен фыркает. — Да что ты. — Думаю, у нас с тобой есть кое-что общее: мы оба хотим для неё самого лучшего. Но это точно не ты. — С чего ты взял? — Объясню тебе попроще. Ты. Больше. Не будешь. Видеться. С ней. — Думаешь, я тебя послушаю? — А ты не боишься, что она тебя возненавидит? Эрен ухмыляется. — Она не будет. — Уж больно уверенно ты говоришь. Забываешь, что она помолвлена со мной. — Жан снова поправляет галстук, проверяет часы на запястье и, не удостоив Эрена взглядом, добавляет: — А что, если я ей кое-что расскажу? — Что? — Что ты болен. Желудок Эрена сжимается, причиняя физическую боль. Он ошарашенно смотрит на Жана, задыхаясь: — Как ты…? — Что ты всё время скрывал правду от неё, — продолжает Жан. — Что ты всё подстроил: её роль в этом спектакле, общение с твоими друзьями. И ты в её жизни просто потому, что не можешь её отпустить. — Ты не посмеешь! — Не посмею? А если я скажу ей, что ты всё это делал из жалости? Или из любви? Ты правда думаешь, что она останется с тобой, узнав, что ты её до сих пор любишь? Это пиздец как жалко, Эрен. Да она сбежит от тебя быстрее, чем в первый раз, когда бросила тебя. Глухой удар. Эрену требуется несколько секунд, чтобы понять, что звук был от удара головой Жана, врезавшейся в зеркальную стену. В отражении он может видеть себя. Видеть свой сжатый в воздухе кулак, готовый нанести удар. Вторая рука крепко держит Жана за лацканы рубашки. Жан тяжело смеётся, качая головой, будто это может притупить боль в затылке. — Ну давай, сделай это, — выдавливает он. — Давай же, — с вызовом глядя в лицо Эрена. — Ударь меня. Сделай мне одолжение — пусть она возненавидит тебя из-за меня. Ударь! Кулак Эрена дрожит в воздухе. Он стискивает зубы, борясь с каждым атомом в своём теле, чтобы не врезать Жану прямо по его идеальным, отвратительно-самоуверенным зубам. Но потом до него доходит. Жан прав. С чего Эрен решил, что он не причинит боль Микасе? — Нет? Тогда отпусти меня, — снова смеётся Жан, на этот раз с хриплым надрывом. — В любом случае, ты проиграл. Ослеплённый яростью, Эрен с размаху бьёт кулаком по стене рядом с головой Жана. Тот резко дёргается. Зеркало трескается, рассекая до крови костяшки Эрена. — Пошёл ты на хуй, — шипит он, и крошечные брызги слюны попадают на потрясённое лицо Жана. В этот момент двери лифта раздвигаются. Эрен выходит, пряча окровавленный кулак в карман пальто.

***

Когда Микаса наконец добирается до дома, её ноги и руки совершенно заледенели. Она прождала Эрена почти два часа. «Будь он проклят», — думает она. Он даже не отвечает на её сообщения и звонки. Но злость быстро сменяется беспокойством: «С ним всё в порядке? Что-то случилось? Или он просто её продинамил?» — Будь он проклят, — произносит она вслух. Ей вообще не следовало его ждать. Не тогда, когда дома её ждёт fiancé. Не тогда, когда её кот голоден. Не тогда, когда у неё завтра ещё одно выступление. Будь он проклят. Скинув с себя одежду, Микаса забирается в душ. Примерно через десять минут, перебрав в уме бесчисленное количество сценариев, она приходит к выводу, что Эрен просто забыл. Он ведь так торопился, когда просил её встретиться с ним. Может быть, он на что-то отвлёкся по пути. Завтра она найдёт его и спросит. Или просто сделать вид, что ей вообще наплевать? Не будет ли это проявлением отчаяния с её стороны, если она сама начнёт его искать? Может, лучше прикинуться равнодушной, как будто она вообще не ходила в парк? Так она хотя бы не будет казаться такой зависимой, верно? Да. Точно. Её мысли прерываются, когда в ванной ощущается лёгкий сквозняк, указывающий, что дверь приоткрылась. Она слышит шаги, и, ещё до того как он начинает сбрасывать с себя одежду и заходит в душ, она уже знает, что это Жан. — Привет, — шепчет он, оказавшись у неё за спиной. Микаса поворачивается к нему с улыбкой. — Привет. — Ты была великолепна сегодня, — говорит он, целуя её в лоб. — Не могу поверить, что ты моя. — Ну, поверь, — бормочет она, обвивая руками его шею. Она чувствует, как его руки скользят вниз по её спине и останавливаются на её ягодицах, слышит его довольное урчание. — Я когда-нибудь говорил тебе, как мне нравится твоя маленькая родинка у тебя на заднице? Микаса хихикает. — Странное признание. — Но это правда. — Его пальцы рисуют маленькие кружочки там, где находится родинка. Затем он замолкает, будто погружаясь в раздумья, и вдруг спрашивает: — Где ты была сегодня вечером? Микаса утыкается лицом в его шею, позволяя воде свободно стекать по их телам. — Я гуляла. — Где? — Я не помню. — Ты врёшь мне. Потрясённая, она отстраняется, её руки безвольно опускаются с его шеи. — Что? Его выражение лица непроницаемо, на нём застыла эмоция, которую она не может распознать. На мгновение он кажется чужим. Но потом он возвращается. Её прежний нежный Жан, которого она знает. — Прости, — слабо улыбается он, убирая мокрую прядь волос с её лица. — Я должен тебе кое-что сказать. — Что? — Эрен… При звуке его имени Микаса напрягается. Замечает ли это Жан, она не знает. — А что с ним? — выдыхает она. Жану требуется несколько секунд, чтобы продолжить. Когда он, наконец, говорит, Микаса замечает: его голос звучит странно, он как будто сдаётся. — Ничего. — Что? — настаивает она. — Скажи мне. Ничего. Просто тишина. Вода стекает по их неподвижным телам, создавая белый шум, который почти заглушает его ответ. — Я говорил с ним после спектакля. Микаса моргает. Она чувствует, как сердце бешено стучит в её груди. — И? — И… — говорит Жан, проводя кончиками пальцев по коже между её грудей. — Он рад, что ты счастлива. Она тихо вздыхает, мысленно возвращаясь к событиям последних часов. Её всё ещё гложет злость на Эрена за то, что он не пришёл, она обеспокоена причинами, почему это случилось, и сбита с толку внезапным комментарием Жана. На миг в её голове мелькает мысль, что он может быть причастен к тому, что Эрен не появился, но она быстро её отбрасывает. Жан бы никогда. Целуя его в губы, Микаса спрашивает: — А ты рад, что я счастлива? Улыбаясь, всё ещё касаясь её губ, он отвечает: — Рад. — Ну и хорошо. — Давай поженимся. Микаса смеётся. — Мы и так собираемся. — Нет, я имею в виду, быстрее. Её брови сходятся в замешательстве. — Что значит быстрее? — В следующем месяце. Через суд. Просто возьмём и сделаем это. — Жан… — Ты не хочешь? — Дело не в этом, просто… — Эрен. Всё дело в Эрене. Он не выходит у неё из головы, и её сбитый с толку разум предаёт её, подбрасывая образы и воспоминания о мужчине, которого она ждала сегодня вечером, по которому сейчас скучает. Пытаясь избавиться от этого, она качает головой, словно этот жест может привести её мысли в порядок. — Давай поговорим об этом позже. Жан кивает. — Ага, — только и произносит он и поворачивается, чтобы уйти. Микаса останавливает его, взяв за запястье. — Нет, Жан, подожди. Он оборачивается. Смотрит на неё. — Давай сделаем это, — шепчет она. — Давай поженимся. — Правда? — Конечно. — Супер. — В улыбке Жана проскальзывает лёгкое озорство. Его волосы мокрые и прилипли ко лбу. Микаса мягко убирает их назад. — Мы можем начать медовый месяц прямо сейчас, — добавляет он. — Что ты… О. Они смеются. И это так нормально и естественно. Но ей кажется, что руки, которые она чувствует на своём теле, принадлежат не мужчине перед ней, а тому, кто живёт в её мыслях. Его лицо отпечатано в её сердце, оно вибрирует за закрытыми веками, словно проникая в каждую клетку её тела. Так что всё, что она видит и ощущает, — это отсутствующий призрак вокруг неё и внутри неё. И её губы предают её, произнося имя, как доведённую до автоматизма молитву — имя, которое не принадлежит тому, кто на самом деле обжигает её язык и жаждет вырваться наружу. «Будь он проклят», — думает она. — «Будь он проклят.»

***

Последнее, чего он когда-либо хотел, — это причинить ей боль. Но он сделал это. Он причинил. Жан был прав. Эрен видит её везде и всюду. В каждом сне. В каждом моргании. В каждой мысли. В каждом слове, которое зреет в нём, но так и остаётся невысказанным. Жан был прав. В любви есть неизбежная открытость, которая всегда становится частью чего-то общего, что разделяют только двое. Эрен знает, какой бывает Микаса, когда любит, когда счастлива, когда злится, когда хочет спать, когда чувствует всё сразу, но подавляет это глубоко внутри, так что приходится «копать», чтобы достучаться до неё. Он знает, как она двигается, как целуется, когда вкладывает в это душу, как она говорит. И каким голосом она произносит: «Я люблю тебя» и «Я хочу тебя». Знает роковую силу её рук, способных разорвать сердце напополам и оставить мужчину беззащитным до самого нутра. И потому Эрен прекрасно знает, чем сейчас обладает Жан. Знает, что тот держит в своих руках, что он ощущает, какой запах вдыхает и какой у этого вкус. С кем он занимается любовью. Что он получит от неё, если постарается. И нет боли страшнее, чем видеть в чужих руках то, что однажды было твоим. Эрен больше не может продолжать делить её с кем-то. Не так. И уж точно не тогда, когда это причиняет ей боль. Это причиняет боль им всем. Поэтому он решает, что единственный правильный способ любить её — это вернуться в прошлое. Туда, где они были чужими. Он задаётся вопросом: что бы стало с ним, если бы он не встретил её тем вечером? Если бы она не ворвалась в его жизнь, переворачивая всё вверх дном? Что, если бы он вышел из дома на секунду позже? Выбрал другой маршрут? Изменил бы малейшую деталь своего пути, чтобы разминуться с ней? Что бы тогда случилось? Нашёл бы он в себе силы всё ещё быть здесь? Хватило бы у него упрямства держать своё сердце в движении? Она изменила всё. Теперь Эрену предстоит снова привыкать к её отсутствию. Вернуться к тому, кем он был до того, как она вошла в его жизнь и познакомила его с новыми сторонами его личности. Но это несусветная глупость — пытаться сделать это. Невозможно стереть то, что уже произошло. То, что стало частью его реальности. То, что теперь неизменно. Отпустить человека — это не одноразовый акт. Эрен отпускает её тысячу раз. Когда он видит её любимый цвет, слышит её любимые песни, чувствует запах шоколада или духов. Когда слышит стук каблуков по асфальту или улавливает слабый звук приближающихся к нему шагов — он отпускает её. Снова, и снова, и снова, и снова он отпускает. И каждый раз она забирает с собой частичку его. Эрен отрывает её от своего дома, от привычного окружения и от своих друзей. Потому что иногда любить кого-то по-настоящему — значит быть для него чужаком. Поэтому он надеется и знает, что она сможет его забыть. Потому что, в отличие от него, Микаса не нуждается в нём. Никогда не нуждалась так, как он нуждался в ней. Она жила без него много лет. И так будет снова. Так должно быть. Но сердце — упрямый любовник. То и дело он ловит себя на том, что снова падает в эту пропасть: замечает, что оказался всего в нескольких шагах от места, где, как он знает, она будет. Тогда он перенастраивает себя, берёт себя в руки и идёт в противоположную сторону. Но как отказаться от воздуха и при этом продолжать жить? Как перестать любить Микасу Аккерман? — Я люблю её, — говорит он своим друзьям. Они смотрят на него с жалостью. Они говорят, что знают. И они соглашаются помочь ему ещё раз. Помочь избавиться от неё, а заодно — и от самого себя.

***

Что, чёрт возьми, происходит со всеми? Сначала Эрен. Потом Хитч. Затем Саша. Потом Имир, а теперь даже Хистория начала отказываться от планов. Один за другим они словно исчезают из её жизни, отводя взгляды, стоит ей на них посмотреть. Но почему? Что не так? Что она им сделала? Старое, давно забытое чувство изоляции возвращается к ней, когда во время одного из последних выступлений она обводит взглядом толпу и снова не находит Эрена. Никого из тех, кого она ожидает увидеть. И когда она пришла к нему домой в тот вечер, её кулаки стучали в молчаливую дверь. Никто так и не открыл. Её мир замер, погрузившись в пустоту этой тишины. И тогда она снова задала себе вопрос, который в последнее время не даёт ей покоя. Почему? Почему яркость в её жизни резко сошла на нет? Микаса поражена внезапной переменой в себе и задаётся вопросом, что же было таким особенным в последние месяцы, что наполняло её до краёв. И каждый раз она не находит ответа. Вскоре ей ничего не остаётся, кроме как вернуться к своему прежнему «я». К той, кем она была без Эрена. Сейчас она — скучная, монотонная рутина. Проснуться, поесть, выступить, уснуть. Проснуться, поесть, выступить, уснуть. И ни разу ей не удалось встретиться с друзьями, чтобы пригласить их на свадьбу, рассказать о своих новых планах, своей новой жизни, о своём будущем муже. Она продолжает задаваться вопросами. Что случилось? Что происходит? И почему? В последний день выступлений, перед шоу, она, одетая лишь в купальник, болеро, леггинсы и пальто, выходит ещё раз, чтобы найти его. Сердце — упрямая, очень упрямая штука. Примерно в полдень того же дня она случайно натыкается на Энни. — Привет, — раздаётся монотонный голос, заставляя её вздрогнуть. Микаса резко поднимает взгляд, пытаясь найти источник звука. Она знает, что это Энни, но осознаёт её присутствие, только когда видит фигуру целиком. Они в café Саши, где Микаса пробыла всего пару минут. Она пришла туда в отчаянии, в надежде встретить тех, кто остался по ту сторону её проигнорированных сообщений и безуспешных звонков. — Энни, — шепчет она, поднимаясь на ноги. Её бедро задевает край стола. — Сядь, — говорит Энни, пристально глядя холодными глазами. Её суровый вид сразу бросается в глаза, и Микаса не может понять, в чём дело. Сегодня в её чертах появилось что-то жёсткое, чего раньше не было. Микаса подчиняется, снова опускаясь на стул, пока Энни садится напротив. На её руке больше нет фиксатора, но правый глаз слегка припухший. Энни всегда сражается. Микаса задумывается: с кем на этот раз? Она такая же, как Эрен. Какое-то время они сидят в тишине. Микаса пристально изучает безмолвную фигуру перед собой, Энни делает то же самое. Наконец, та открывает рот и говорит: — Я пришла сюда, потому что знала, что ты будешь здесь. Ты до сих пор делишься с нами геолокацией, так что найти было несложно. Микаса молчит. Не зная, что сказать, она сглатывает и, наконец, спрашивает: — Почему? Теперь лицо Энни совершенно лишено эмоций. Она сцепляет пальцы, сложив руки на столе. — Ты пыталась связаться с Эреном и остальными. Не буду врать — они избегают тебя. — Я в курсе. Ты знаешь почему? — Микаса сама удивляется нотке отчаяния в своём голосе. Она чувствует себя непривычно уязвимой, раскрываясь перед Энни. — Всё, чего я хочу, — это понять, почему. Что я им сделала? Энни качает головой. — Ничего. — Тогда почему…? — Эрен больше не тот, кем ты привыкла его видеть. Тишина. Теперь уже Микаса качает головой. — Прости, что? — Я знаю, что ты знаешь его всю свою жизнь, — продолжает Энни. — Но мне кажется, что всё, что он делал последнее время, было несправедливо по отношению к тебе. — Что ты имеешь в виду? — Он… — Что? Энни тяжело вздыхает. — Ты должна знать, что единственная причина, по которой я тебе это рассказываю, — я в долгу перед ним. — Расскажи мне. Она размыкает руки, и пальцы пару раз постукивают по столу. Это, вероятно, нервная привычка, предполагает Микаса. Перестав постукивать, Энни говорит: — Думаю, с самого начала было ясно, что мы с тобой далеко не подруги, так что не принимай это за доброту с моей стороны. Микаса кивает, копируя невозмутимое выражение лица Энни. — Поняла. Энни начинает: — Скажем так… есть то, о чём Эрен предпочитает тебе не рассказывать. — Например? — По большей части, это его дело, но я не согласна с тем, как он с тобой поступил. — Что он сделал? — Всё. — Всё? — Он устроил для тебя место в этой пьесе, сблизил со своими друзьями. Сделал так, чтобы ты снова стала счастливой. Микаса поражённо раскрывает рот, выдыхая едва слышное: — Что? — Твоя роль в спектакле, твои новые друзья, твоя недавняя жизнь — всё это благодаря ему. — Это он тебе сказал? Энни вздыхает. Это долгий, вымотанный вздох, полный усталости. Затем она продолжает: — Когда я встретила Эрена, я была бездомной. Мой отец выгнал меня после того, как избил. Эрен взял меня к себе, и я жила у него. Он выбил из моего отца всё дерьмо, когда узнал, что тот сделал со мной. И знаешь, что? Я ненавидела его за это. Но потом поняла, почему: у него хватило смелости сделать то, на что я сама не могла решиться. Он спас мне жизнь. Микаса молчит. Она внимательно наблюдает за Энни, за тем, как та снова вздыхает, прочищая горло. — Знаешь, как только ты снова появилась в жизни Эрена, всё изменилось, — говорит Энни. — Он изменился. Это было непривычно — таким живым его никто ещё не видел. Он попросил нас поучаствовать кое в чём ради того, чтобы убедиться, что с тобой всё в порядке. Мы все согласились, потому что… ну, потому что мы его любим. И все до смерти боимся, что однажды он так сильно навредит себе, что уже не выкарабкается. За все годы дружбы я, кажется, беспокоилась о нём больше, чем о ком-либо другом. Но я начинаю понимать, что ничего не могу сделать, чтобы уберечь его и отблагодарить за то, что он сделал для меня. Энни делает паузу, затем продолжает: — Так что… возможно, это мой способ. Он будет меня ненавидеть за это, но я готова. Честно говоря, мне уже насрать, что он скажет. Это должно прекратиться, потому что в конце концов больше всех здесь страдает Эрен. Микаса качает головой. — Я ничего не понимаю. — Я не его девушка, — невозмутимо заявляет Энни. Её выражение лица не меняется ни на йоту. Лицо Микасы озаряется от осознания этого, но она замолкает прежде, чем успевает открыть рот. — Даже не близко к этому, — продолжает Энни. — Эрен для меня семья. И у меня есть ощущение, что для тебя он тоже семья. Или, по крайней мере, когда-то был. Но та херня, что случилась у вас в прошлом, убивает его. Я понимаю, что это неправильно — говорить за него, но он чёртовски упрям, чтобы сделать это самостоятельно. Ты знаешь, что он чуть не потерял руку в результате несчастного случая? Этот шрам на его ладони — чудо, что он вообще может шевелить пальцами. И у него их ещё больше на всём теле. Такие отметины не получаешь, занимаясь боевыми искусствами или чем-то в этом роде. Это от чего-то по-настоящему ужасного. Даже представить не могу, через что он прошёл. И, честно говоря, не хочу знать. Энни прочищает горло, и Микаса с изумлением замечает, как в уголках её глаз начинает собираться влага. Сейчас она кажется такой уязвимой и хрупкой. Словно маленькая девочка. Ребёнок, которому не довелось вырасти так, как следовало бы. Который с самого начала был вынужден ожесточиться. Она такая же, как Эрен. — Ты ведь была там, правда? — шепчет Энни, и её ярко-голубые глаза наполняются слезами. Она тут же вытирает их, прижимая запястья к глазам, чтобы они не успели скатиться по щекам. Сделав глубокий вдох, она продолжает: — Этот шрам на твоей щеке — след из прошлого, верно? Эрен однажды признался, что я чем-то напоминаю ему человека, которого он любил много лет назад. Это из-за моих глаз или волос, ну, что-то типа того. И ты знаешь, о ком он говорил, не так ли? Так вот, Микаса, мне кажется, что ты единственная, кто способен вытащить его из этого ада, в который он сам себя загнал. И я буквально умоляю тебя: пожалуйста. Пожалуйста, помоги ему. — Энни… — Боже, — вдруг фыркает она, вытирая глаза рукавами своего худи. — Кажется, я так много не говорила за всю свою грёбаную жизнь. Микаса делает глубокий вдох. У неё в горле встаёт ком. Она не знает, что сказать, что сделать. Энни всё ещё плачет. И Микасе кажется, что она тоже вот-вот разрыдается. — Энни, я… — Я знаю Эрена лучше, чем кто-либо другой, — перебивает она. — Он сделал всё это, потому что хочет, чтобы ты была счастлива. Конечно, это дерьмовые поступки, но он такой, какой есть. Он просто хороший. Чересчур хороший для засранца. — Значит, все подружились со мной из жалости? — спрашивает Микаса. — И я получила роль благодаря его связям? Вот и всё? — Да, — Энни улыбается. Её улыбка едва заметна и вряд ли выглядит искренней. — Я не согласна ни с одним из его поступков. И я думаю, ты должна знать правду. — Мне нужно найти его, — вдруг выдыхает Микаса, торопливо собирая свои вещи. Энни коротко кивает. — Да. — Где он? — Сейчас он дома, — пожимает плечами она. — Это всё, что я знаю. — Я должна идти. С этими словами Микаса резко встаёт, надевает пальто и направляется к выходу. Но прежде чем уйти, она останавливается. — Энни. — Что? — Спасибо. Та не отвечает, она просто кивает.

***

Бам, бам, бам! — Эрен? Бам, бам, бам! — Эрен! Её кулаки барабанят по двери его дома так долго, что кажется, это длится вечность. Она жмёт на звонки на раме, один за другим, но всё без толку. Никто не отвечает. Только её глухие удары в дверь нарушают тишину. Она снова стучит. Бам, бам, бам! Ничего. — К чёрту всё, ты сам напросился, — раздражённо фыркает Микаса, обходя здание. Она находит окно квартиры Хитч и рядом лестницу, ведущую на её небольшой балкон. Не раздумывая, она подпрыгивает, хватаясь руками за нижнюю перекладину, и начинает карабкаться вверх. Всё происходит так быстро. Будто во сне, сквозь туман, она едва осознаёт, как оказывается на балконе, как её руки поднимают раму окна. Она забирается внутрь, но, оступившись, с грохотом вваливается в квартиру Хитч. — Ой, — выдыхает она, хватаясь за колено. Это больно. Но прежде чем она успевает оценить своё состояние или задуматься, что, чёрт возьми, она вообще творит, из кухни к ней уже мчится Хитч. — Микаса! — кричит она. — Какого дьявола ты…?! — Мне нужно увидеть Эрена, — тяжело дыша, произносит Микаса, с трудом поднимаясь на ноги. Её леггинсы порваны, волосы растрёпаны, она выглядит, как настоящий кошмар, но у неё всё равно хватает наглости заявить: — И ты отведёшь меня к нему. Сейчас же. — Да ты сильно долбанулась…! — восклицает Хитч, но прежде чем она успевает закончить свою тираду, Микаса уже несётся через её квартиру к входной двери. — Я знаю, вы все решили меня игнорить, — говорит она, притормозив, чтобы повернуться лицом к Хитч, прежде чем уйти. — Но я не сдамся без боя. — Микаса, стой! Она останавливается. — Что? — Остынь! Ты блять спятила? Что ты делаешь? Оставь Эрена в покое! — Нет. — Микаса! Дверь захлопывается за ней с грохотом. Адреналин бурлит в её крови, и она слышит собственное сердцебиение, совпадающее с глухими ударами её кулаков по двери Эрена. Проходит совсем немного времени, прежде чем он открывает. Видеть его снова перед собой — словно удар током. Он кажется меньше, словно время вытянуло из него жизнь. Микаса пытается вспомнить, когда они встречались с ним последний раз, сколько времени прошло, что он так сильно изменился. Но его глаза всё ещё такие же яркие, когда вспыхивают при виде неё. Он изучает её лицо, его голос тихо шепчет: — Микаса? — Да, — выдыхает она, пытаясь успокоить вздымающуюся грудь. — Нам нужно поговорить. — Я не могу сейчас. — Думаешь, я не понимаю, что ты делаешь? Пусти меня. — Нет. — Эрен… — У тебя кровь. Микаса замирает. Она быстро моргает, не зная, куда смотреть. — Что? — Что ты натворила? — он хмурится, указывая на её ногу. — Ты в крови! В замешательстве она опускает взгляд на своё колено, замечая струйку алой крови, вытекающую из дыры в леггинсах. — О. Эрен выглядит расстроенным. Он хватает её за руку и втягивает в свою квартиру. Запах его дома тут же окутывает её, обрушивая волну знакомых ощущений. Он ведёт её к дивану, приказывает сесть, а потом исчезает на кухне. Пока она ждёт, до неё наконец доходит вся глубина её глупости. Что, ради всего святого, она вообще затеяла? Её привели сюда паника и отчаяние, а теперь всё, что подстёгивало её, исчезло, оставив после себя лишь это дрожащее, обнажённое чувство уязвимости. Что с ней происходит? Прежде чем её мысли успевают оформиться, Эрен появляется с аптечкой в руках. Он присаживается перед ней на корточки и, не говоря ни слова, разрывает её леггинсы. Ткань громко трещит, оголяя кожу бедра. Микаса ахает, но он не даёт ей пошевелиться. Его пальцы впиваются в её плоть, удерживая на месте, пока он прижимает к ране ткань, пропитанную антисептиком. Щиплет. Микаса шипит, приоткрывая губы, чтобы что-то сказать, но Эрен крепче сжимает её бедро, заставляя замолчать. Она никогда не видела его таким. Кажется, он невероятно зол на неё, его взгляд буквально сверлит её колено, пока он аккуратно обрабатывает рану. Она изучает черты его лица, уголки губ. И видит незнакомца. Когда он заканчивает, её колено перевязано белым бинтом, так туго, что она едва может его согнуть. Несмотря на его сильную хватку, когда он отпускает её, его движения кажутся удивительно мягкими. Микаса замечает, что его рука достаточно большая, чтобы обхватить практически всё её бедро, и насколько она сама кажется маленькой рядом с ним. На его костяшках свежие корки — их раньше не было. Они выглядят почти сырыми, только начали заживать. Она хочет спросить, что случилось, но вместо этого прочищает горло и благодарит его. Эрен вздыхает. — Ты совершила большую глупость, — говорит он, и его голос звучит совсем не так, как раньше. Он больше не выглядит сердитым. Скорее, просто печальным. — Мне нужно было увидеть тебя, — это единственное, что Микаса может выдавить из себя. Он поднимает взгляд с пола на её лицо и несколько мгновений молча изучает его. Микаса ощущает своё дыхание. Она чувствует его запах — тот самый, родной, домашний запах Эрена, который полностью противоречит его нынешнему состоянию. Он качает головой, выводя их из задумчивости, поднимается на ноги и отступает от неё. — Я больше не могу с тобой видеться, — говорит он. — Почему? — Просто не могу. — Я не понимаю, — произносит она, пытаясь встать, но вместо этого снова падает на диван. — Ты появляешься в моей жизни, меняешь мой мир, а теперь, по-твоему, я должна спокойно смотреть, как ты уходишь? Взгляд Эрена глубокий, пронзительный, устремлён на неё. — Почему ты так сильно сопротивляешься? Просто отпусти, Микаса. Отпусти меня. — Нет, — твёрдо отвечает она. Эрен фыркает, качая головой: — Боже, ну какая же ты упрямая. — Мне просто нужно знать. С чего ты решил, что имеешь право так поступать? — Поступить как? — Почему ты заставил своих друзей подружиться со мной? Почему уговорил Хисторию дать мне роль в этом спектакле? Я знаю, что за всем этим стоишь ты, Эрен. Ответь мне, это сделал ты? Он замирает, на мгновение замолкая. Его губы приоткрываются, но он ничего не говорит. Из них вырывается только выдох. И, наконец: — Я. Её голос становится шёпотом: — Как ты мог? — Серьёзно? — Эрен смеётся, но в этом смехе нет радости. — Ты вообще помнишь, в каком состоянии ты была, когда я случайно наткнулся на тебя? Я никогда в жизни не видел тебя такой подавленной. — Я тебе не какая-то сломанная игрушка, которую ты можешь собрать и починить, Эрен. Его взгляд становится тяжёлым, прикованным к её лицу: — Нет, ты не игрушка. — Тогда зачем? — Она чувствует, как внутри поднимается жар, её голос дрожит от нарастающего гнева. — Думаешь, мне приятно, когда меня так жалеют? Я могла бы сделать всё это сама. — Правда, Микаса? И почему не сделала? Она тихо стонет, пытаясь подняться на ноги. Эрен рефлекторно делает движение, чтобы помочь, на долю секунды теряя самообладание. Но как только она встаёт, он снова возвращается в оборонительную стойку. — Ты не можешь просто брать и исправлять людей, Эрен, — резко выпаливает она, пересекая гостиную и становясь прямо перед ним. — Это так не работает. Он жестоко улыбается, глядя на неё сверху вниз. — А как же тогда это работает? Хм? Ты серьёзно считаешь, что лучше быть помолвленной с каким-то богатеньким парнем, которому плевать на тебя, и называть это нормальной жизнью? Это полный пиздец, Микаса. — Не смей материться на меня. — Да пошло оно всё на хуй! — Эрен! — На хуй всё! А его — дважды на хуй! — Хватит! — Ой, прости. Совсем забыл, что теперь надо быть нежным и пушистым, чтобы бедная ранимая Микаса не дай бог не перегрелась от напряжения. — Так, значит, да? — усмехается она, её щёки краснеют от ярости. — Ты вообще задумывался, как я себя чувствую, зная, что всю мою жизнь сконструировал ты? Ты не можешь настолько врать людям! Каким бы комплексом героя ты ни страдал, я не хочу быть жертвой этого! — Я помог тебе! — Ты соврал! — Да ёбаный ты боже. — Зачем, Эрен? Зачем ты это сделал? Он резко поднимает руку и указывает на дверь. — Уходи. — Почему? — Просто уйди! — Почему ты соврал? — не сдаётся она, её голос начинает срываться. — Почему ты это сделал? Перестань убегать от меня, Эрен. Посмотри на меня! Хотя бы это ты можешь сделать? Скажи мне! Чёрт возьми, просто скажи, почему! Всё замирает. Всё. Потому что он её целует. Её вдох теряется где-то между ними, когда их рты сталкиваются друг с другом. Это неожиданно, горячо, и она цепенеет на мгновение, когда его губы соприкасаются с её. Но прежде чем она успевает полностью осознать это внезапное вторжение, всё заканчивается. Он резко отстраняется, хватая её за плечи. — Вот почему, — хрипит он, решительно встряхивая её. Её голова покачивается, словно у куклы. — Теперь до тебя дошло? Вот почему. Микаса не в силах выдавить ни слова от изумления. Она пытается вдохнуть, но воздух застревает у неё в горле. Она дрожит в его руках, и Эрен хочет что-то сказать, но… Его дыхание сбивается, весь воздух резко покидает его лёгкие. Прежде чем он успевает осознать это, его спина с глухим звуком врезается в стену позади. Он слишком потрясён, чтобы вовремя среагировать, ненавидя своё инстинктивное желание дать отпор силе, направленной против него. Микаса в ужасе смотрит на свои кулаки, сжимающие его рубашку, опустошённая тем, что только что сделала. — Я… — Её глаза наполняются слезами, отрываясь от его лица и скрываются в болезненной гримасе. Эрен чувствует, как её кулаки дрожат на его груди, её дыхание такое же тяжёлое, как и у него. Он смотрит на неё сверху вниз, тихо переводя дыхание через приоткрытые губы, стараясь успокоиться. Он запрокидывает голову назад, прижимаясь затылком к стене. Признавая своё поражение, он полностью сдаётся. Он отпускает её запястья. Кладёт ладонь на её щёку. Произносит её имя. Заставляет посмотреть на него. И то, что должно было стать началом фразы, растворяется у него на губах, когда она притягивает его к себе. Её губы впиваются в его так неуклюже и страстно, что их зубы ударяются друг о друга. Секунда, две — и она отшатывается, судорожно втягивая воздух, ошеломлённо глядя на то, что только что произошло. В его взгляде не осталось ни тени злости, лишь удивление и обнажённая уязвимость. И прежде чем она успевает вдохнуть, Эрен хватает её лицо обеими руками и притягивает обратно. Подобно приливной волне, разбивающейся о берег, его губы на её губах несут с собой разрушение. Микаса даже не осознаёт, что стоит на цыпочках, что её руки сами обвивают его шею. Слёзы обжигают её щёки, и его большие пальцы стирают их, прежде чем скользнуть к затылку. Его руки в её волосах сжимаются в кулаки, вырывая из неё хриплый вздох, когда он тянет за пряди, зажав её нижнюю губу между зубами. Словом «жажда» невозможно описать то, что происходит между ними. Она даже не может дышать. Когда её язык проникает в его рот, он с радостью принимает это вторжение, его руки скользят по изгибу её спины вниз до самых ягодиц, хватая их, и он с силой прижимает её к себе. Её стон теряется между ними, растворяясь в его дыхании. Её пальцы находят его лицо, плечи, руки. Она слишком мала рядом с ним, слишком слаба. И как только ей кажется, что она вот-вот упадёт, его ладони перемещаются на её бёдра, и он поднимает её. Как по команде, она обхватывает его талию ногами, и он разворачивается, удерживая её в своих руках. Её спина с глухим стуком ударяется о стену, и они сливаются в вихре дыхания и рук, которые тянут, хватают, сжимают плоть, кожу, одежду. Они расплавляются в объятиях друг друга, словно тают, пока не превращаются в жидкость, стекающую на пол в лужу изголодавшегося, задыхающегося желания. Сдавленно дыша, Микаса торопливо сдёргивает с себя шарф и спускает с плеч болеро, пока Эрен помогает ей. Его зубы прикусывают её горло, плечо, когда он стягивает вниз бретельки купальника, обнажая её, чтобы она могла чувствовать его ещё сильнее, ещё больнее. Её пальцы хватаются за его рубашку. Прочь. Прочь. Ей нужно избавиться от неё. Чёрт возьми, она хочет, чтобы он был ближе. Его обнажённая грудь горячая под её ладонями, прижимается к верхушкам её груди. Он рывком избавляется от рубашки, заставляя её застонать при одном только взгляде на него. Она проводит пальцами по линиям его шрамов, по изгибам его мышц. А потом он снова жадно впивается в её губы, издавая низкий рык, когда она раздвигает ноги ещё шире и прильнув к ней, он вжимается возбуждённым членом в её лоно. Микаса резко вдыхает. Ломается. Рассыпаясь в его руках, она впивается ногтями в его спину, словно пытаясь разорвать на части. Эрен морщится и шипит от боли, и это только подстёгивает её. И его. В отместку он просовывает руку между ними, сжимая её горло, обнажая грудь —и она чувствует, как её сосок накрывает жар его губ, ощущает резкую боль и жжение от посасывания. Её шея выгибается, освобождая хриплый стон, и движения становиться ещё более лихорадочными, обжигающими, испепеляющими, разрывающими их на части. Она берёт его руку, проводит ею по своему животу, и прижимает к себе между ног, ловя губами его вздох, когда он ощущает её даже через ткань. Она хочет что-то сказать, но он внезапно отрывается от неё. Его руки торопливо спускаются к джинсам, неловко возятся с пуговицей и расстёгивают молнию. И в следующий миг он снова на ней. Везде, повсюду. Оставляет отметины на её шее, просовывает пальцы в разрыв на её леггинсах, обхватывая обнажённую кожу её бедра. Его движения становятся сильнее, напористее, а бёдра врезаются в неё, такие грубые и полные желания, что она не может сдерживать стоны. — Эрен, — она произносит его имя, и оно звучит так правильно на её губах. Его горячее дыхание обжигает её шею. Он запускает руку в её волосы, оттягивая их назад, заставляя её выгнуться дугой, расставить перед ним ноги шире. Её глаза закатываются, тело содрогается от каждого прикосновения, слабое и послушное под ним, под его тяжестью, его силой, готовое утонуть в этом бурном потоке. И когда её взгляд затуманивается, а рука скользит вниз к его джинсам, наполовину проникая в брифы, он резко останавливает её. — Подожди, — тяжело дышит он. Пауза. Микаса словно возвращается в своё тело. — Подожди, подожди, — шепчет Эрен, сжимая её запястье так сильно, что ей становится больно. — Нет, — хрипло добавляет он. — Нет, Микаса, так нельзя. Её движения замирают. Она делает вдох. Осознаёт, что только что произошло. Её тело застывает, и вся реальность случившегося обрушивается на неё сокрушительной волной. Сантиметр за сантиметром её кожа холодеет, жар, который только что охватил её, угасает. Она безучастно смотрит в потолок, а её волосы рассыпались вокруг головы на полу, словно венок из расплывшихся чернил. Эрен шумно вдыхает. — Что мы наделали? — спрашивает он себя. Спрашивает её. Что они наделали? — Блять, — он убирает руки от неё, словно ошпаренный языком пламени, и откидывается назад, закрывая лицо руками. Микаса инстинктивно вздрагивает от этого резкого разрыва. Она смотрит прямо перед собой, не замечая ничего, кроме собственного прерывистого дыхания. Внутри всё становится пустым, словно её тело растворяется, превращаясь в прозрачную оболочку. Затем она садится, собирает себя по кусочкам, поправляет бретельки купальника, натягивая их обратно на плечи. Она не смотрит на него. Она не удостаивает Эрена ни взглядом, ни словом, собирая свои вещи, поднимается и уходит. Когда дверь захлопывается, Эрен стыдливо поднимает голову, глядя ей вслед. Но она уже ушла. Его рубашка всё ещё валяется рядом с ним на полу, а его кулак кровоточит там, где содралась зажившая корка, но он не может больше на это смотреть. Он прячет лицо в ладонях. И знает, что сейчас причинил ей настоящую, неподдельную боль. Нет, не так. Он убил её. И он ненавидит себя. Ненавидит. Ненавидит.

***

Микаса дрожит, но она не чувствует холода. На ней нет ни пальто, ни болеро, ничего, что могло бы защитить её от ледяного ветра и снега. Но она не чувствует холода. Она идёт по тротуару, с каждым шагом раздавливая кашу льда под ногами. Её волосы рассыпались по плечам, чёлка закрывает лицо, а дрожь такая сильная, что пронизывает каждую клетку её существа, заполненного виной, грязью и мерзостью. Но она не чувствует холода. Она добирается до дома с посиневшими губами и щеками, покрытыми ледяным румянцем, который повторяет цвет отметин на её шее, груди и плечах — тех самых, что напоминают о её унижении. Но она не чувствует холода. Она срывает с себя всю одежду, едва переступив порог, обнажая все слои, которые пульсируют предательством, таким гнусным, что оно проникает в самую душу, превращая её в прогнившие, заражённые отходы. Она осознаёт, что задыхается. Ей не хватает воздуха. Но она не чувствует холода. Под душем она скребёт свою кожу до красноты — но даже тогда не может смыть с себя его следы. Он всё ещё на ней, в ней, повсюду одновременно. Она всё ещё дрожит. Перед глазами вспыхивают образы: он, она, то, что они сделали, как разрушили и осквернили друг друга. Она слышит это, видит это. То, что они сотворили. То, кем она стала. Прелюбодейка. Изменщица. Шлюха. — Прости, — выдыхает она в пар, поднимающийся в ду́ше. Прости. Прости. Прости. Прости, что существую. Прости за то, что я такая. Мне очень жаль. И когда она лежит в постели, а Жан поворачивается во сне, чтобы обнять её, она клянется: никогда — никогда, никогда, никогда — больше не видеть Эрена или его друзей. «Будь он проклят», — думает она, пока глаза наполняются слезами, которые так и не успевают пролиться. Будь он проклят.