Это ещё не конец / Not Over Yet

Её тело буквально вибрирует от желания, когда его руки, наконец, касаются её кожи, будто прожигая насквозь, через плоть и кости, к самым сокровенным местам, которые жаждут его с такой неутолимой тоской, о которой он, возможно, никогда не узнает. Возясь с его ремнём, она со стоном выдыхает, расстёгивая пряжку как раз в тот момент, когда он осыпает её шею горячими, торопливыми поцелуями, оставляя тёмный засос прямо над ключицей. — Я хочу тебя, — беспомощно шепчет она и хлопает его по груди, когда он самодовольно ухмыляется. Но она не в силах себя контролировать: каждый раз теряет голову, когда оказывается рядом с ним. Его пальцы скользят между её бёдер, и он судорожно вздыхает, когда она прикусывает его нижнюю губу и опускает руку ему в джинсы. Они не обращают внимания на то, как книги, кружки и всякие мелочи с грохотом падают с её кухонного острова на пол, когда он поднимает и усаживает её туда, едва не уронив при этом. — Сосредоточься, — шепчет она, направляя его руки к своей груди. — Хорошо, — его пальцы сжимаются вокруг её податливой плоти. И их сумбурный танец возобновляется. Зубы ударяются друг о друга, ногти царапают спину, а её стоны становятся всё громче, когда она нетерпеливо стягивает с него рубашку через голову, обводя пальцами каждый божественный изгиб его тела. — Боже, Эрен, — стонет Хитч, и в этот момент он чувствует, как джинсы сползают вниз, собираясь у лодыжек. Её пальцы запутываются в его волосах, а дерзкий сосок касается его губ, и он жадно сосёт его, полностью лишая её сил. Он не успевает понять, как и когда они оказываются на полу. Она садится верхом на его талию, стягивает с себя топ и прокладывает дорожку поцелуев вниз по его телу, дьявольски ухмыляясь, когда он пытается обнять её, но она уверенно прижимает его к полу. — Не-е-е-ет, — напевает она, отмахиваясь от его рук. — Никаких прикосновений. И он с ухмылкой сдаётся, чувствуя, как её ногти пробегают по его груди, животу, бёдрам, пока она не начинает стягивать с него брифы. Её язык рисует чувственные круги, а зубы оставляют лёгкие следы на его коже. Она мурлычет, пока внезапно не замирает и не садится, уставившись на него. И вот тогда его улыбка постепенно угасает. — О. — Голос Хитч звучит ровно, и Эрен сразу понимает, почему. — Чёрт, — выплёвывает он, закрывая лицо руками. — Блин, Хитч, прости. — Эрен, это уже, считай, пятый раз. — Знаю! Я… я не понимаю, что со мной происходит. — Это из-за меня? — Нет! Боже, нет, ты прекрасна. — Тогда в чём дело? — Я не… — У него не стоит. — Я не знаю! — У него ни-ху-я не стоит. — Хитч, прости, честно. Она вздыхает и тычет пальцем в его вялость. Эрен тут же приподнимается на локтях, глядя на неё в полнейшем недоумении. — Ты только что ткнула в мой член? — Он такой… безжизненный. — Поэтому ты решила его потыкать?! — Эрен, — Хитч наклоняется к нему, её тихий смешок тает на его щеке. — Всё в порядке. — Она укладывает его обратно и целует, её озорная улыбка и сияющие глаза излучают абсолютную уверенность. — Мы что-нибудь придумаем. — Что? — Просто доверься мне. Итак, он поддаётся. Она покрывает поцелуями его челюсть, ключицы, грудь, пупок, спускаясь всё ниже и ниже, пока не берёт его в руку и не начинает двигать ею. Сначала медленно. Затем чуть быстрее. Она старается насладиться каждой его частичкой, каждым сантиметром. Она так хороша в этом. Всегда была. И всё же… Ничего. Эрен рычит, прикрывая лицо рукой. — Он сломался. — Да, это как играть в бильярд верёвкой, — удручённо бормочет Хитч. Эрен бросает на неё свирепый взгляд. — Что? Ну сам посуди. — Всё, забей, — вздыхает он и уже собирается встать, чтобы взять свою одежду, но она прижимает его к полу, положив руку ему на живот. — Стоять, — приказывает она, оседлав его бёдра. Её золотистые локоны рассыпались вокруг лица, один завиток прилипает к губам, которые тут же расползаются в улыбке. — Я не сдаюсь так легко. Эрен вновь ложится на спину, уставившись в потолок. Хитч упорно работает над ним, пристально глядя на него, будто силой взгляда можно что-то там возродить. — Не понимаю, раньше он вставал за секунды. — Сам не понимаю. — Эректильная дисфункция в твоём возрасте — редкость. А с твоим потенциалом — особенно. — Что-нибудь ещё, доктор? — О, назови меня так ещё раз. Это сексуально. — Хитч, я не собираюсь играть в ролев… Воу! Она берёт его в рот. Эрен закусывает губу, съёживаясь. Он ждёт: покалывания, пульсации — чего угодно. Но нет. Ничего не происходит. Хитч по-прежнему сногсшибательна, по-прежнему его великолепная подруга, но, как бы он ни пытался, он больше ничего к ней не чувствует. Нет ни пульсирующего возбуждения, ни учащённого дыхания, ни электрического разряда при мысли о том, чтобы снова овладеть ею. Только какая-то застывшая холодность, поселившаяся у него между ног, и вялое безразличие. Медленно он закрывает глаза. За надёжной тьмой век он представляет её. Её. С растрёпанными после сна волосами, которые падают на её лицо, с розовыми коленками и кончиками пальцев. С её лёгкой японской шепелявостью, с тихим голосом и этим забавным, писклявым смехом. Он видит её у бассейна, её тело сияет, как маяк, бьющий прямо ему в глаза. Ослепительно. Невероятно. Так близко. Микаса. Её имя оживает в его сознании — осязаемое и чистое. Постепенно осколки её образа проясняются и складываются воедино, превращаясь в те черты, которые могут принадлежать только ей. Он приоткрывает губы, и в голове вновь вспыхивает тот самый купальник, что облегал её фигуру, едва держась на тоненьких завязках. Всплеск воды, после которого её обнажённое тело оказалось всего в нескольких сантиметрах от него, и этот запретный барьер, который висел между ними. Как же сильно ему хотелось его разрушить. Эрен тяжело вздыхает. Хитч всё ещё старается над ним, но всё, что он чувствует, — это как те чёрные, глубокие глаза смотрели на него, улыбались ему, как она закрывалась от него и как ужасно это его возбуждало. Он не посмел бы к ней прикоснуться, заглянуть под поверхность воды. Он уважает её. И когда они все вылезли из бассейна, она заставила их отвернуться, пока Саша стояла на страже, чтобы никто не подглядывал. Как будто ей было чего стыдиться. Как будто что-то нужно было скрывать. Она была прекрасна и соблазнительна, и когда они обнялись на прощание, он чувствовал её тело сквозь одежду, чувствовал выпуклости её груди и линии бёдер, но всё равно ему пришлось притворяться. Притворяться, что он не хочет её, не чувствует её, не жаждет. Его веки дрожат, и он представляет себе какую-то иную реальность, где девушка, что сейчас рядом с ним, — это она, её чёрные пряди разметались по его коже, и он видит её обнажённое тело, покрытое мурашками, как её губы, будто спелая клубника, приоткрываются, когда его ладони мнут её тугую и налившуюся от его прикосновений грудь. Его прошлое переполнено такими образами: её тихие вздохи, сдавленные стоны и прерывистые шёпоты, повторяющие его имя — словно клеймо, которое заявляет, что он принадлежит ей и никому больше. Он сглатывает и видит её, такую яркую, такую совершенную сейчас. Она склоняется над ним, её тело словно заслоняет его, закрывает от всего мира. Её прикосновения прокатываются по нему лёгкими волнами, возбуждая каждую клеточку, а пальцы касаются шеи. Они могли бы обвиться вокруг его горла, лишить дыхания, покончить с ним. Но они неподвижны, а её взгляд — мягкий и нежный. Она моргает, прежде чем наклониться и целомудренно поцеловать его в губы. Он жадно впитывает её, как нектар, смакуя каждую каплю, свободно перетекающую в его рот. И он слышит, как сам тихо стонет, зовя её: «Микаса, Микаса, Микаса». Но звук, пронзающий тишину и достигший его ушей, принадлежит другой женщине, той, чей голос он с трудом узнаёт, пока она дважды не произносит его имя. — Ну что, Эрен, ты только посмотри, — торжествует Хитч, широко улыбаясь ему. — Мы сделали это. Лениво он поднимает голову и смотрит на твёрдость между ног. Он задыхается. — О, нет, — Эрен бледнеет, как мел. — Что? — Хитч хмурится, вытирая пальцами губы. — Что такое? — О, нет, — почти всхлипывает он, качая головой. Всё, что он может выдавить из себя: — Чёрт, нет, нет, нет, нет, нет, блять, нет! — Да что случилось, Эрен? — Этого не может быть! — Эрен? — Мне надо идти. — Что?! — вскрикивает Хитч. — Ты серьёзно? — Она собирается возразить, но Эрен уже вскакивает на ноги и начинает одеваться. Он проводит рукой по волосам, натягивает штаны, застёгивает ремень. Хитч просто сидит, наблюдая, как он надевает рубашку через голову, и чёртовы ямочки на его пояснице будто насмехаются над ней, потому что она остаётся неудовлетворённой и жадной. И она стонет: — Эрен, давай, ну же. — Не могу, — шипит он, стоя к ней спиной. Хитч закатывает глаза, достаёт сигарету из пачки «Мальборо» на кофейном столике и с раздражённым фырканьем закуривает. На вкус — горечь, пепел и сплошное разочарование. Она ложится, наблюдая, как он одевается, струйки дыма вырываются из её ноздрей. Золотистые пряди волос спадают на пол, и она снова затягивается, лениво пропуская пальцы сквозь локоны, накручивая их на палец. Ещё один раздражённый вздох. Чёрт, это грёбаный отстой. Эрен поворачивается, чтобы уйти, но она останавливает его, подняв ногу и уперевшись ему в голень. — Не так быстро, Фабио. Он смотрит на неё сверху вниз, и в его глазах блестят слёзы. Хитч колеблется, прежде чем подняться на ноги. Она медленно подходит к нему, нежно берёт его лицо в ладони, успокаивает. — Эрен, милый, всё нормально, — шепчет она, но его взгляд скользит по всему вокруг, только не на неё. — Нет, не нормально. — Тут нечего стыдиться! — Дело не в этом, — качает он головой, мягко убирая её руки от своего лица, держа за запястья. И ей так сильно хочется прижать его к себе, снова почувствовать его вкус, его запах, его тело. Но он стоит так близко и в то же время так далеко. Его глаза затуманены и влажны, когда он тихо говорит: — Хитч, я в заднице. — Ну, — она не может сдержать лёгкой улыбки, проводя кончиками пальцев линию вниз, — я бы это почувствовала. Он вздыхает. — Пока. И он уходит. Дверь захлопывается, и Хитч, скрестив руки на груди, стоит чертовски раздражённая. Она не трахалась почти месяц с тех пор, как у него начались эти его «проблемки». И он не говорит об этом, Эрен ни за что не признается, никогда, но Хитч точно знает, просто чувствует, что причина всех его заморочек предельно проста. Это девушка.

***

Простыни шуршат вокруг её тела, когда она ворочается, пытаясь снова погрузиться в сон, который уже давно её покинул. Последнее время ей трудно уснуть. Честно говоря, такое с ней впервые. В конце концов, Микаса сдаётся, поднимается, несколько раз ласково проводит рукой по Джиджи, свернувшемуся у её ног, и направляется в ванную комнату. Она набирает ванну, смотрит на своё отражение в зеркале, пока одежда с её тела падает на пол: шорты Жана, его футболка, её нижнее бельё. Она вздыхает, глядя на своё отражение, разглядывая каждую чёрточку себя усталым взглядом. Её худощавую фигуру. Чуть заметные изгибы. Тёмные круги под глазами. Поблекший шрам на щеке. Кожа кажется тусклой, просто натянутой на мышцы, которые со временем стали мягче — оттого, что их больше не тренируют. Оттого, что ей всё равно. Она уже выросла, сформировалась, достигла пика своего физического развития. Но чувствует себя старой. Слишком старой. Завтра ей исполнится двадцать шесть. Двадцать шесть! Сложно поверить, что эта физическая оболочка так быстро состарилась, дошла до такого состояния. Но её грудь ещё не начала обвисать. Она тихо смеётся. Ну, хоть это радует. Опуская ноги в горячую воду, Микаса постепенно оттаивает, словно растворяясь в тепле, сливаясь с поверхностью. Она несколько минут безмолвно лежит в этом горячем «супе», разглядывая свои пальцы на ногах, торчащие над водой — их неровные, искривлённые формы после многих лет на пуантах, и лак, который давно нужно обновить. Но она перестала посещать салон. Маникюр, педикюр, массажи, восковые эпиляции — всё это осталось в прошлом. Тратить деньги своего богатого fiancé на поддержание показного лоска в какой-то момент просто приелось. Но настоящая женщина умеет ухаживать за собой, — слышит она упрёк матери Жана. Настоящая женщина знает, как поддерживать свой имидж. Как сделать своего мужчину счастливым. Ну и к чёрту этот образ «настоящей женщины», думает Микаса. Ей надоело быть идеальной, скромной, правильной. Кто вообще придумал все эти нормы женственности? Она в расцвете лет, а ей приходится выполнять все эти обременительные обязательства. Настоящая женщина умеет многое — но что, если ей наплевать на всё это? Разве она не имеет права просто забить, хотя бы иногда? Как это позволяют себе мужчины! Разве ей не разрешено ставить себя на первое место? Выше всех остальных? Выше своего fiancé? Почему бы и нет? Вода колышется, когда она двигается, энергично намыливая руки и ноги, словно пытаясь смыть с себя эти навязчивые мысли, всю их перекрученную и разрушающую суть. Она думает о своих подругах. Хитч не соблюдает никаких правил. Она спит с кем хочет, когда хочет, и удовлетворяет свои плотские желания. Имир — самая настоящая бунтарка, живёт, повинуясь своим прихотям, и говорит всё, что думает, не боясь чужих реакций, довольная тем, что просто даёт волю своим мыслям. Саша буквально стала той, кто она есть, благодаря воле, упорству и отказу подчиниться самонадеянным ожиданиям родителей. И даже Хистория, со своей царственной осанкой и мягкой улыбкой, готова бороться, пинаться и кусаться. Чёрт возьми, если ни одна из них не соблюдает эти дурацкие правила, то почему она должна? Почему она должна быть такой чертовски идеальной по сравнению с ними? С остальным миром? Выйти замуж за Жана? Быть подходящей для него? Неужели в этом и заключается смысл её жизни — быть тенью мужчины? Но ты другая, — слышит она голос у себя в голове. Ты не такая, как они. Ты ведь это знаешь. Микаса может только вздохнуть в ответ. Её мысли прерывает мягкий стук в дверь. На миг она думает, что это Джиджи пытается пробраться к ней, но потом дверь приоткрывается, и появляется Жан. Высокий. Красивый. Одетый для работы. — Привет, красавица, — улыбается он, сверкая белоснежной улыбкой. — Можно войти? Микаса сияет и пальцем подзывает его ближе. Он смеётся, подходит, наклоняется и нежно целует её в губы. — Ммм, — тянет он, обхватывая её подбородок. Она ощущает, как его большой палец скользит вдоль линии челюсти, пока не доходит до мочки её уха. — Ты пахнешь лавандой. — Это новое мыло, — кокетливо улыбается Микаса. — Купила его пару дней назад. На ярмарке в городе. Его брови сходятся в хмурую линию. — А что ты делала одна в городе? Микаса играется с пуговицами на его рубашке, поворачивая их то влево, то вправо. — Эм… — едва слышно произносит она. — Покупала мыло. — Понятно. Что ж, это было неловко. — Мне нравится этот новый запах, — Жан целует её в лоб, потом зарывается лицом в изгиб шеи, оставляя лёгкие поцелуи на её горле. — Особенно на тебе, — шепчет он, его дыхание обдувает прохладную плёнку воды на её коже. — Жан, — Микаса дрожит, её ладони кажутся такими маленькими на его широкой груди. — Завтра у меня день рождения. — Знаю, детка. — Он заправляет её волосы за уши, широко улыбаясь. Вокруг его глаз появляются морщинки, которые расходятся тонкими, кривыми линиями. И она вдруг понимает, что он тоже выглядит намного старше. И таким уставшим. — Я взял выходной, чтобы мы могли провести весь день вместе. Микаса не может сдержать радостного визга. Жан смеётся. — Моя жена — прелесть, — и снова целует её. И ещё. И ещё раз. Но когда Микаса тянет его за лацканы рубашки, притягивая ближе, он отстраняется. — Мне пора идти, — говорит он, вытирая уголок рта подушечкой большого пальца. И Микаса столько раз бывала в этой ситуации, проживала этот момент снова и снова, что горячий гнев, раньше переполнявший её, остыл и едва теплится. Она молча кивает, намыливая руки и ноги во второй раз, давая ему лишний повод задержать взгляд на обнажённых участках её кожи, но как только он жадно цепляется за это зрелище, она отпускает его. — Пока, Жан. Он улыбается и разворачивается, чтобы уйти. Но прежде чем она вновь останется одна, прежде чем погрузится в воду и начнёт считать, сколько сможет задерживать дыхание, Жан останавливается у двери и оборачивается к ней. — Микаса, — наконец говорит он. — Пожалуйста, не забудь о сегодняшнем банкете. Она кивает. Потому что как бы она могла забыть, Жан? Ей прекрасно известно, как важна для тебя работа. До крайности, до абсурда, до раздражения важна.

***

— У моего друга завтра день рождения, — с широкой улыбкой сообщает Эрен своему врачу. — Круто же, да? — Прекрасно, — улыбается доктор Ханджи, постукивая по его суставам маленьким молоточком, проверяя рефлексы. Её непослушные каштановые волосы выбиваются из хвоста, раскачиваясь, словно пальмовые листья, при каждом движении. — Планируешь сделать что-нибудь особенное? Его левая нога резко дёргается вперёд от точного удара по коленной чашечке. Он смеётся, удивляясь тому, как функционирует его тело, которое инстинктивно знает, когда нужно реагировать и что делать. Было бы здорово, если бы стояк работал так же. Эрен вздыхает. — На самом деле, я пока не решил. Может быть. Посмотрим. Ханджи кивает, и её непослушные волосы подпрыгивают. Через несколько мгновений она снимает стетоскоп, висящий у неё на шее, и просовывает холодный металлический круг ему под рубашку, прижимая к обнажённой груди Эрена и велит ему дышать глубже. Вдох. — Может, будет неплохо угостить его небольшим тортом? — предлагает она, и её толстые очки поблескивают на свету. Выдох. — Её, — поправляет Эрен, выдыхая. Он снова набирает в грудь воздуха. Ханджи приподнимает бровь. Вдох. — Что? Выдох. — Её, а не «его». — А, так это леди. — Да, самая что ни на есть. — Ещё разок, Эрен. Вдох. — Особенная или просто… леди как леди? Выдох. — Она особенная. Очень особенная. Ханджи убирает головку стетоскопа от его груди и вынимает дужки из ушей. — Хорошо, — улыбается она, снова накидывая стетоскоп на шею. — Рада за тебя. Эрен кивает, и Ханджи морщит нос так же, как иногда делает Энни, и это вызывает у него улыбку, заставляя снова подумать о ней. Он скучает. Они не виделись с Нового года, а сейчас уже февраль. Она перестала ходить на тренировки и отвечать на сообщения. Но она такое проделывает иногда. Исчезает с лица земли, а потом возвращается, словно ничего не было. И Эрен знает, почему. Просто делает вид, что не понимает. Ханджи откашливается, выводя его из задумчивости. Её тонкие губы накрашены малиновой помадой, резкие черты лица смягчены лёгким слоем косметики, хотя возраст всё равно проступает. Гораздо старше его. И мудрее. Вообще-то, немного дерьмовенько со стороны Эрена пускать слюни на своего лечащего врача, но Ханджи действительно очень привлекательна и профи в своём деле. Иногда она напоминает ему отца. Того отца, каким он был до того, как всё стало совсем плохо. Ханджи что-то быстро записывает в блокнот, потом поворачивается к нему. Её красные губы растягиваются в широкой, почти дьявольской улыбке. — Твои лёгкие здоровы, и это хорошо, — говорит она, а потом указывает кончиком ручки на его штаны. — Ну а как там дела с твоим дружком? Эрен громко стонет. — Господи, док, тебе обязательно так его называть? — О? — её большие карие глаза озорно блестят за стёклами очков. — А как тебе больше нравится? Фаллос? Колбаска? Аппарат? А как насчёт шланга? Эрен хлопает себя ладонью по лицу. — И этот человек десять лет проучился в меде, чтобы потом так выражаться. Ханджи пожимает плечом. — Что тут скажешь? Я профессионал. Эрен качает головой. — Ну, отвечая на твой вопрос, проблема всё ещё существует. — Он потирает шрам на ладони и вздыхает. — Но я обнаружил, что у меня всё-таки нет эректильной дисфункции. — О? — Ага. — И в чём же дело? — Просто я трахаю не ту девушку. Ханджи хохочет, её смех прокатывается по всему телу, как лёгкое землетрясение, и это заставляет Эрена улыбаться. Она поднимает очки на макушку, длинные ресницы веером расходятся в стороны, как паучьи лапки, покрытые слоем туши. — А, так значит, чтобы всё заработало, тебе надо трахнуть «ту» девушку? — Конечно. Вот только я не могу. — Почему? — Она помолвлена с другим, — он звучит монотонно, как будто описывает незаметный аспект своей жизни, который предпочитает не признавать, но который на самом деле существует. Потому что дело не в том, что у него не стоит — у него стоит, но только когда он думает о Микасе. Как будто жизнь его недостаточно напрягает, и теперь его собственное тело решило добавить головняка. Ахуенское, блять, спасибо. Единственное, что хотя бы не подводило, тоже стало проблемой. Эрен откидывает голову назад, ударяясь затылком о стену. — Вот же блядство, док. Ханджи присвистывает. — А вот это не советую, не поможет. — И, улыбнувшись, когда Эрен кивает, что-то быстро записывает в блокноте. Затем она подходит к своему ноутбуку на другой стороне кабинета и садится на стул с лёгким вздохом. — Ну что, Эрен. Остались ещё вопросы ко мне? — Могу я спросить про любовь? — мгновенно задаёт он вопрос. Ханджи благосклонно улыбается. — Извини, но я не психотерапевт. — Тогда спрошу про здоровье. Она пожимает плечами. — Давай, конечно. — Моя мама… — начинает Эрен, и его осанка чуть оседает. — Знаете, она болела. И умерла, не дожив и до тридцати. Мой прошлый врач сказал, что шансы унаследовать то, что её убило, у меня высокие — потому что она близкий родственник. И я уже начал замечать симптомы. Ханджи кивает. Улыбка сходит с её лица. — Да, я читала об этом. Эрен пристально смотрит на шрам на своей ладони, снова и снова прослеживая его взглядом. Некоторое время он молчит, словно забыв о разговоре. Затем медленно поднимает глаза, лицо его абсолютно бесстрастно. Голос звучит холодно, едва пробиваясь сквозь сдавленное горло. — Видишь ли, док, я всегда любил людей, которые были больны, — говорит Эрен. В его голосе лёд. Он по-прежнему выглядит отстранённо. — Я любил таких всю свою жизнь, так что знаю, как выглядит болезнь. И знаю, как выглядит смерть. Я видел это. Поэтому они отправили меня сдать анализы, и вчера я получил письмо с результатами, но до сих пор не открыл его. Потому что я и так знаю, что там. Ханджи опускает очки на нос и прочищает горло, поправляя воротник пиджака — нервный жест, который Эрен легко узнаёт. Она всегда так делает, когда он рассказывает что-то неприятное о своём здоровье. В прошлый раз это случилось, когда он сказал ей, что шрам на ладони — это напоминание о том, как он чуть не лишился руки. — А если ты ошибаешься? — спрашивает она. Он качает головой, усмехаясь. — Маловероятно. — Упрямство не добродетель, Эрен. — Для меня — ещё как. Ханджи протяжно вздыхает, потирая уставшие глаза. — Что ж. Всё, что я могу сказать, это то, что, по крайней мере, физически ты в хорошей форме. И я рада, что ты выяснил причину своей, э-э, проблемы. Всё ещё хочешь, чтобы я выписала тебе какое-нибудь лекарство? Эрен смеётся, как будто она только что пошутила. — Не-а. — Он ухмыляется, его глаза блестят. — Я не пью лекарства. — Хм. — Спасибо, док. — Он похлопывает по кушетке, на которой сидит, и одноразовая простынь под ним легко рвётся. — Мы закончили? — Да. — Круто. Тогда, увидимся. Он спрыгивает с кушетки и, направляясь к двери, слегка машет Ханджи рукой. Но когда его пальцы сжимаются на дверной ручке, поворачивают её, и он делает шаг, чтобы выйти, она останавливает его, произнеся его имя. В её тоне слышится что-то, чему он не может дать точное определение. Что-то серьёзное. — Эрен? — Она звучит почти как его мать. Медленно оборачиваясь, он выдыхает застрявший в лёгких воздух. — Да? Мгновение тишины. Ханджи кажется задумчивой, глаза уставшие и немного опущенные. Слова, словно запутавшись, неуверенно слетают с губ. — Открой письмо, — наконец говорит она. Не как совет. Как приказ. И когда дверь за ним закрывается, оставляя её слова висеть в воздухе, Эрен делает вид, что не услышал их. Что не заметил грусти в её глазах. Тревоги. Осознания. Боли.

***

Сейчас Микаса — это шампанское и клубника в шоколаде. Она — обтягивающее чёрное платье и каблуки, которые натирают ей ноги. Она — медленная классическая музыка и фальшивые улыбки, которые исчезают, как только взгляды отворачиваются. Она — сплошные маски, слои макияжа и натянутый смех. Украшенная безделушка среди коллег и друзей Жана. И в каком-то смысле — настоящая волшебница. Она называет это своим трюком исчезновения. Пуф — и её нет. Её чёрное платье плотно облегает тело, подчёркивая изгибы. Бретельки, врезающиеся в плечи, такие тонкие, что, кажется, могли бы порезать кожу, если бы натянулись чуть сильнее. Лак на её ногтях потрескался и выглядит неровно — вопиющая дерзость на фоне безупречной ауры окружающих её женщин. Она стоит рядом с Жаном, но не прижимается к нему, не покусывает его за ухо и не шепчет что-то приятное, заставляющее его невольно улыбаться, как делают остальные жены. Они все одеты в яркие белые, розовые, голубые, жёлтые цвета, а Микаса — тёмное пятно среди их ослепительного совершенства, метка, от которой все они явно хотели бы избавиться. О, как же она привыкла к этому чувству одиночества среди толпы. Перед тем как прийти сюда, она успела дочитать «Иллюзии» — книгу, которую одолжил ей Эрен. Самая любимая книга Армина. И теперь её не отпускают мысли о главном герое, Ричарде. Как он был убеждён в реальности мира, пока мессия не показал ему обратное, избавив его от иллюзий о самом себе. Это было величайшее чудо — пробуждение от запутанных заблуждений собственной жизни. Мы все живём в своих маленьких пузырях восприятия, в собственных фантазиях о том, что осязаемо и реально. Мир полон идеалов, намёков на жизнь, столь же эфемерных, как и наши сны. Так что Микаса притворяется, что всё это — просто ещё один сон, от которого ей нужно проснуться, который нужно перетерпеть, пока Жан не будет удовлетворён, и она сможет вернуться домой, смыть маску и вновь проявиться. Всё это нереально, твердит она себе. Эти разговоры, эти платья, эти люди — всё фальшивка. Они живут в своих иллюзиях, где деньги — их вера, а успех — одежда, которую они носят. Где фасад ценится больше, а внешность важнее внутреннего мира. Херня, покрытая золотом — вот что всё это значит для Микасы. Блестящая, позолоченная, симпатичная херня. Она переплетает свои пальцы с пальцами Жана, и он отвлекается от общения, чтобы обратить на неё внимание. — Ты в порядке? — спрашивает он, и выражение его лица не соответствует словам, слетающим с губ. Он живёт в своём маленьком пузыре реальности, в котором он помолвлен с красивой женщиной, и таскает её по банкетам и вечеринкам, несмотря на её бесконечные просьбы не делать этого. «Твоя жена такая загадочная», — услышала Микаса слова одного мужчины, сказанные Жану несколько минут назад. «Она вообще когда-нибудь разговаривает?» — добавила его жена. А Микаса в тот момент думала об Эрене, о том, как легко он пробуждает в ней слова, улыбки и саму жизнь. Самый настоящий волшебник, мастер трюка с перевоплощением. Её перевоплощением. — Всё нормально, — говорит она. — Я отлучусь в дамскую комнату. Жан целует её в щёку, а затем шепчет на ухо: — Не задерживайся. — Не буду. И она уходит. Её лёгкие судорожно хватают воздух, и только сейчас она понимает, что задержала дыхание. По коже, не прикрытой платьем, пробегают холодные, колючие мурашки, и Микаса сразу осознаёт, что происходит. Ещё один приступ. Прямо сейчас. Опять. Воздух в ванной кажется не таким удушливым, менее сводящим с ума без этих людей вокруг. Её каблуки цокают по кафельному полу, когда она подходит посмотреть на своё отражение в зеркале. Её дрожащие руки касаются прохладной поверхности мраморной раковины, за которую они отчаянно цепляются. Её мутит. Несколько глотков шампанского, которые она сделала ранее, отзываются болью в желудке. Её всю трясёт, накатывающие волны паранойи сковывают её без конца. Но почему? Что случилось, из-за чего её так триггернуло сейчас? Она не испытывала ничего подобного уже несколько месяцев, с момента её первого визита в квартиру Эрена. Это как-то связано с ним? Она не может перестать думать о нём. Его имя эхом отдаётся внутри, словно пульс, живой и горячий. Всегда. Всегда. Она тщетно пыталась выбросить его из головы, отогнать эти откровенные образы. Зелёный. Синий. Золотой. Она поднимает взгляд на зеркало. Прядь волос свисает перед её лицом, цепляясь за приоткрытые губы. Тёмные глаза смотрят на неё — безжизненные и пустые. Зелёный. Синий. Золотой. Безопасное место. «Дыши», — твердит она себе. «Дыши». Воздушный шарик. Он надувается — вдох. Сдувается — выдох. Вдох. Выдох. Вдох, выдох. Но комната начинает кружиться. Её тело кажется лёгким, и слишком тяжёлым одновременно. Холодным и слишком горячим. Таким липким, каким-то чужим, как будто змеёй ползёт по комнате. Она ходит взад-вперёд, затем замирает и делает прерывистый вдох, чувствуя, как лёгкие наполняются, распирая грудь. Соберись, Микаса. Дыш… БАМ! Дверь кабинки за её спиной с грохотом распахивается, и Микаса буквально подпрыгивает, испуганно вскрикивая. — Вот ты где! — раздаётся позади неё женский голос. Девушка стоит, поставив ноги на сиденье унитаза, её золотистое платье собрано вокруг бёдер. Микаса слишком потрясена, чтобы сразу узнать её. Она ахает, глядя на размытое отражение в зеркале. — Какого…? — Наконец-то! Я тебя уже почти час жду! — Саша? — Ну а кто же ещё! Микаса прижимает одну руку ко лбу, другую — к бешено колотящемуся сердцу, и усмехается. — Что ты здесь делаешь? Саша, в своём красивом платье, блестящих туфельках и с уложенными волнами волосами, спрыгивает с унитаза, громко цокая каблуками. Она проводит руками по своему наряду, отряхиваясь; браслеты на её запястьях позвякивают. Саша излучает неистовую энергию, хихикает и похрюкивает, её кудри подпрыгивают вокруг лица. — Ну, мои родители владеют бизне… — Нет, — Микаса качает головой, выдыхая застрявший от испуга воздух. — Я имею в виду, здесь. В дамской комнате. — А, — Саша смеётся, обнимая дрожащее тело Микасы. Она крепко прижимает её к себе, словно поддерживая. Некоторое время молчит, пока сердце Микасы не начинает биться ровно, а пульс не приходит в норму. Такое ощущение, что Саша решила держать её столько, сколько потребуется, пока дрожь не уйдёт. Наконец она отстраняется и, усмехаясь, говорит: — Жду тебя, глупышка! — Она заправляет волосы Микасы за уши, наклоняется ближе и шепчет: — Хочешь смыться отсюда? Микаса улыбается неестественно ярко. — Что за вопрос? — Крутяк. — Саша сжимает её руку в своей. — Пошли. Их каблуки громко стучат, эхом разлетаясь по коридору, и паника Микасы начинает отступать. Почти чужим для себя голосом она спрашивает: — А как же Жан? Саша, даже не моргнув, одним движением стирает помаду с губ салфеткой. — Не переживай, подружка, — успокаивает она, легонько тыча Микасу в кончик носа подушечкой указательного пальца. — Я всё улажу.

***

— Не могу поверить, что это сработало. — Ну что я могу сказать? Жан мне доверяет. — На мой взгляд, даже слишком. — Ты ревнуешь? — Вовсе нет. В конце концов, я скоро выйду за него замуж. — А. Нуда-нуда. — Что? — И как оно продвигается? — Он всё время откладывает дату. Но меня это вообще не раздражает, ни разу. — Звучит как сарказм! — С чего бы мне торопиться замуж? — А когда последний раз ты видела Хитч? — С прошлой недели не пересекались. — У неё там, кхм, проблемка. — В смысле? — Судя по всему, она не трахалась уже месяц. — А, тогда нас уже двое. — Серьёзно, Микаса? — Ой. Я это вслух сказала? — Абсолютно. — Чёрт. — Эй, добро пожаловать в клуб! Я вообще-то всё ещё девственница. — Ну, считай, что у меня там всё обратно заросло, и я заново стала девственницей. — Микаса, боже мой! — Я опять вслух сказала? — Ха! Я сейчас описаюсь! — Саша, держи себя в руках. — Мы уже почти на месте. — Куда мы идём? — Ко мне домой! — Зачем? — Это сюрприз. Что? Не смотри на меня так. — А Эрен там будет? — А ты хочешь, чтобы он пришел? — Нет. — Да ты посмотри на себя, вся розовая! — Это от холода. — Да ладно, ты покраснела! — Молчи. — Микаса, вы с Эреном такие милые дружбанчики. — Я сказала, ш-ш-ш. — Ладно, ладно, всё, молчу. — Спасибо. — Только ещё кое-что, окей? — Что? — У него для тебя тоже сюрприз.

***

Они подходят к её дому без четверти восемь. Солнце уже давно село, и небо затянуто непроглядной тьмой, городские огни пятнами освещают углы каждого здания и улицы. Пока Саша пытается найти нужный ключ, чтобы открыть входную дверь, Микаса рассматривает надписи на панели звонков рядом с косяком. Дрейс. Браус. Йегер. Эти имена манят её, они шепчут, призывая подойти ближе, войти внутрь. Саша издаёт торжествующий визг и распахивает дверь, жестом приглашая Микасу следовать за ней. Когда-то давно она уже стояла на этом самом месте, глядя на снег, который тихо опускался вокруг, всё кружился и кружился, пока дверь не открылась как по волшебству. И она переступила порог, попав в этот отдельный маленький мир — мир квартиры Эрена, его дома. И вот, посмотрите на неё сейчас: она тихо следует за Сашей, скользя взглядом по лестнице, по которой столько раз поднималась, чтобы навестить Хитч и Эрена. Похоже, обещание, данное себе много лет назад — никогда больше его не видеть — растаяло в ту же секунду, когда замок щёлкнул и пара больших зелёных глаз улыбнулась ей. Это обещание осталось с другой Микасой, думает она, а эта Микаса — новая. Эта Микаса смелее. Эта Микаса смущённо стоит позади Саши, когда та распахивает дверь своей квартиры. Эта Микаса смотрит на чёрную мглу, окутавшую всё внутри. Эта Микаса делает шаг вперёд, вопросительно приподнимая бровь при виде широкой, загадочной улыбки подруги, когда внезапно загорается свет, и из-за каждого дивана, стола и стойки доносится хор весёлых выкриков: «Сюрприз!» Её друзья, все в джинсах, толстовках и футболках, и ничего похожего на то, что надето на ней сейчас, держат в руках воздушные шары, дуют в свистки, надевают бумажные колпаки на головы и радостно кричат: «С днём рождения, Микаса!» Она прижимает ладонь ко рту, лишившись дара речи. Её взгляд устремляется на Сашу, которая хватает свисток и громко дует в него, смеясь во всё горло. И она чувствует, как глаза наполняются слезами, как мерцающий свет комнаты дрожит перед её взором. — Ой, да она плачет! — хихикает Хитч, и в этот момент комнату наполняет смех Эрена. Микаса замирает. — Эрен, — шепчет она. Он стоит среди своих друзей. Конфетти, воздушные шары и лёгкие завитки серпантина окружают его, как разноцветный букет. Микаса чувствует, как по лицу стекают слёзы, и закрывает глаза руками, всхлипывая. Никогда за свои почти двадцать шесть лет ей не делали ничего подобного. — Это была идея Эрена! — шепчет Хистория. Она бережно убирает руки Микасы от лица и вытирает слёзы, скатывающиеся по её щекам. — Плакать — это нормально, — уверяет она. За её спиной стоит ухмыляющаяся Имир, поддразнивая Микасу игривым толчком в плечо, на что та отвечает тем же, но сильнее. Все смеются. Микасе требуется целых пять минут, чтобы обняться с каждым, и она всё ещё всхлипывает и хихикает, когда Райнер отпускает шутку, прежде чем заключить её в свои гигантские объятия. К тому времени, как очередь доходит до Эрена, слёзы на её лице уже почти высохли. Она стеснительно вытирает нос, который порозовел. — Привет, незнакомка, — говорит Эрена, рядом с ним непринуждённо стоит Энни. — С днём рождения. — Он вообще-то только завтра, — это всё, что она может придумать, чтобы сказать. — Мы знаем, — улыбается Эрен, его руки не покидают карманов. Ему до боли хочется прикоснуться к ней, почувствовать её кожу, это платье, аромат её духов, исходящий от неё. Но он осторожен. Всегда осторожен. Они соприкасаются только тогда, когда кончики её пальцев едва задевают светлые волоски на его предплечьях. Она счастливо вздыхает, её глаза прекрасны и слегка блестят от слёз. — С днём рождения, Микаса, — тихо произносит Энни, выдавливая из себя слабую улыбку. На её лбу синяк, ещё один уже начинает проявляться на изгибе шеи, там, где начинается капюшон, скрывающий остальное. Она хлопает Эрена по груди тыльной стороной ладони, сухо добавляя: — Мы знаем, что ты любишь шоколад, так что Саша испекла тебе кексы. Глаза Микасы сужаются от широкой улыбки. — Это идеально. И тут включается музыка. Начинаются танцы. Саша, неожиданно для Эрена, с разбегу вскакивает ему на спину, обхватывая его ногами и восклицая: «Прокатись на спине!». Микаса смеётся, глядя, как Эрен, спотыкаясь и вздыхая, пытается удержать равновесие. И прежде чем она успевает открыть рот, чтобы что-то сказать, Райнер подхватывает её и сажает на спину Бертольду. Инстинктивно она обвивает его руками и ногами, её платье задирается по бёдрам. — Прости, пожалуйста, — шепчет она, но Бертольд громко смеётся. Кажется, смех — это мелодия её новой жизни, тема этой Микасы. Бертольд несёт её на себе и спрашивает: — Куда бы вы хотели отправиться, ваше величество? Она обводит взглядом царящую вокруг суету: счастливые лица, домашние запахи и звуки, танцующие тела друзей, плавно движущиеся в такт музыке, заполняющей комнату. Все они оживлённо перекрикивают друг друга. Она слышит их голоса, их смех, их жизнь. Все здесь. Ради неё. Сегодня вечером она важна. — Никуда, — отвечает она, сонно глядя на Эрена на другом конце комнаты, наслаждаясь тем, как его шея подрагивает от смеха, как тень от его носа ложится на черты лица, какой он высокий, сильный и словно заполняет всё пространство вокруг. — Никуда, — шепчет она уже самой себе. Потому что нет ни одного места, где бы она хотела быть больше, чем здесь.

***

— Ну что, готова, Микаса? — К чему? — Мы играем в «правду или действие»! — Бля. Ненавижу эту игру. — Помолчи, Берт. Пусть именинница сама решает, играем или нет. — Давайте, играем. — Ого! Вот это настрой! — Она пьяна. — Это Имир всегда пьяна. — Энни, начнём с тебя. — Ну ладно. — Ммм, я не уверен, что это хорошая идея. — Почему нет, Эрен? — Потому чт… — Тогда ты, Эрен! — Да блин. — Правда или действие? — Эээ… ну, пусть будет правда. — Ты когда-нибудь ел холодную пиццу? — Я обожаю холодную пиццу. — Фу! — Окей. Выбирай следующего. — Хорошо. Микаса. — Да, Эрен? — Правда или действие? — Действие. — Ууу, какая ты сегодня дерзкая! — Давай, говори. — Надо подумать… — Блин, чувак, не тупи. — Ладно, хочу чтобы ты… — Эрен, поторопись! — …выпила всю эту бутылку пива за пять секунд. — Пфф. Смотри и учись. — Охренеть. Она реально пьёт. — Чёрт, она правда это делает! — Жги, Микаса! — Саша, мои уши. — Прости. — Вот, готово. — Какого хрена, женщина! — Эрен, что за отстой? — Откуда мне было знать, что она способна всю бутылку залпом выпить? — Микаса, твоя очередь. — Окей. Хитч. — Ну давай, валяй. — Правда или действие? — Действие. — Я хочу чтобы ты… поцеловала кого-нибудь из нашего круга? — Ха! И это всё, что ты способна придумать? — Делай, делай, делай! — Не вопрос. Саша, иди сюда. — Ой, БЛЯЯЯЯЯЯДЬ! — Ааааа!!! Пошла жара!!! — Офигеть! — Ладно-ладно, девчонки, хорош уже. — А что, Конни, ты возбудился? — Отвали, Имир. — Хитч, твой ход. — Я хочу чтобы все открыли подарки для Микасы прямо сейчас. — Подождите, есть подарки? — Эй! Нельзя сразу к действию переходить! — А вот и можно. Видишь, уже перешла. — Тьфу. — Итак, Микаса, что скажешь? Хочешь посмотреть свои подарки? — Да что за тупые вопросы? — Заебись, Муфаса! — Имир, приляг, отдохни, а. — Тссс, детка, потише. — Прости, малыш. — Ладно, давайте начнём!

***

Они садятся в большой круг, и передают друг другу по очереди одну бутылку пива, чтобы каждый сделал глоток. У каждого на коленях по подарку — разномастные коробки и свертки из обёрточной бумаги. Саша радостно хлопает в ладоши, раздавая всем чёрные бархатные капкейки. «Это просто шоколадные кексы с тёмным красителем», — объясняет она, и после того, как все откусывают по кусочку и выпивают по глотку пива, они улыбаются друг другу. Только Эрен смотрит прямо перед собой, его взгляд затуманен чем-то невидимым. Рядом с ним сидит Энни с подарком в руках. Когда её холодные глаза останавливаются на Микасе, она снова чуть улыбается. Её синяки скрыты под прядями волос, но они слишком заметны для Микасы, и в голове всплывает разговор с девчонками несколько недель назад, когда те рассказывали, что Эрен избил её отца за то, что тот был жесток. Неужели всё осталось по-прежнему? Всё, что Микаса может придумать, — это просто улыбнуться в ответ. — Давайте начнём, — ухмыляется Хитч и кивает на Эрена. — Готов? — Да. — Он поднимает с колен маленький свёрток в жёлтой пергаментной бумаге с запиской, приклеенной сверху, и протягивает его Микасе. Она улыбается ещё ярче, когда он вдруг говорит: — Чёрт, подожди. Я не вижу, что тут написано. У меня нет с собой очков. — На, держи, — Хитч протягивает ему свои очки, снимая их с макушки. — Спасибо. — Он щурится, поправляя очки на глазах. — Охуеть, Хитч, да ты слепая как крот. — Эрен, просто прочти уже. Он подносит записку ближе к лицу, игнорируя Энни, которая фыркает что-то о том, что он как дедуля. — Это от Конни, — объявляет он. Все дружно вздыхают и улыбаются. — Давай, — Имир жестом просит его продолжать, — продолжай. Эрен прочищает горло. — «Дорогая Микаса, у тебя очень милое личико…» Чувак, боже мой. Все громко хохочут, а кончики ушей Микасы становятся ярко-розовыми. — Молодец, Конрад, — Саша сверлит взглядом парня рядом, закатывая глаза на его дурашливую ухмылку. — Короче, — Эрен поправляет очки на переносице, прядь волос выбивается у него из-за уха и свисает на глаза, кончик загибается, как маленький крючок. — «Надеюсь, тебе понравится эта брошь, которую я тебе выбрал. Это роза. Ты нам всем напоминаешь розу. Потому что от тебя пахнет…» Что за хуйня? — Читай до конца, Эрен! — Но это жесть, — стонет он. — Дай сюда. — Энни выхватывает записку из его рук. — «Потому что от тебя пахнет приятно и у тебя всегда красные щёки», — заканчивает она. — «С днём рождения». Конец. Все хлопают и радостно восклицают. — Спасибо, Конни, — улыбается ему Микаса с другого конца круга. Он кивает, переплетая свои пальцы с пальцами Саши, держа её руку на своих коленях. Они так уютно смотрятся вместе, словно две части одного пазла, идеально подходящие друг другу. Брошь передают Микасе, и она прижимает её к груди, мягко улыбаясь. Краем глаза она застенчиво смотрит на Эрена, который наблюдает за ней, подперев подбородок рукой и тоже улыбаясь. «Спасибо», — произносит она одними губами. «Не за что», — так же беззвучно отвечает он. — Моя очередь, — говорит Энни, поднимая подарок, лежащий у её ног. — Это от Бертольда. Какая-то шапка. — Боже, — смеётся Хитч. — Какая бестактность, Энни. — Чего? Это просто шапка. — Оставьте её в покое, — вступается Хистория, слегка стукнув Хитч по плечу. — В общем, — продолжает Энни, тяжело вздыхая и устраиваясь поудобнее на полу. — Тут написано: «Спасибо, что ты наш друг. С тобой мир становится немного ярче. Ты всегда выглядишь так, будто тебе холодно, так что вот тебе кое-что, чтобы согреть твои мысли. С любовью, Бертольд». — Чувак, это чертовски мило, — замечает Имир. Все снова хлопают и радуются. — Спасибо, Бертольд, — говорит Микаса, принимая подарок из рук Энни. Их пальцы на мгновение соприкасаются, и она чувствует её огрубевшую кожу. Она быстро бросает взгляд на лицо Энни, а затем отводит глаза. Саша идёт следующей. — Это от Райнера. Как видите, это перчатки. Ой, а мы вообще должны называть подарок? Ладно, неважно. Короче, на открытке написано: «Дорогая Микаса, твои руки — самое нежное, к чему я когда-либо прикасался». Эрен фыркает. — Хорош, брат. — Ну, это правда! — пожимает плечами Райнер. Микаса широко улыбается. — Ещё что-нибудь? — Это всё, — пищит Саша, передавая ей подарок. — Держи. Микаса благодарит Райнера благородным кивком головы, и на секунду ей кажется, что она видит, как он краснеет. — Это носки от Энни, — монотонно объявляет Хитч. — Маленький размер. — Она бросает свёрток носков в сторону Микасы. — Без записки. — Спасибо, Энни, — говорит Микаса, а Энни только моргает в ответ. Они смотрят друг на друга, но их взгляды тут же разрывает громкий возглас Райнера. — Моя очередь! Все взгляды устремляются на него. Украдкой Микаса наблюдает, как Эрен с мягким стоном откидывается назад, укладывая голову на колени Саши. Она проводит пальцами по его волосам и, еле слышно, шепчет: — У тебя такие классные волосы, Эрен, — он довольно хмыкает, и Конни тут же выдаёт что-то язвительное, на что Эрен угрожающе бормочет: — Сделай это, и я оторву тебе яйца. Саша тут же его одёргивает: — Ш-ш-ш, Эрен, нет. Микаса едва верит, что может так широко улыбаться. Рейнер присвистывает, встряхивая коробку в руках. Внутри что-то шуршит, как будто мягкое. — Похоже на одежду. Может, нижнее бельё? — Размечтался, — фыркает Хитч. Все смеются, кроме Микасы, которая прячет лицо в ладонях, пытаясь скрыть смущение. — «Надеюсь, тебе понравится этот топ, Микаса», — читает он маленькую записку. — «Я вычислила твой размер по всем вещам, которые давала тебе взаймы. Люблю тебя, сучка». — Он прерывается, чтобы громко рассмеяться. Даже Эрен еле сдерживается. — «И ещё, я хочу обратно своё платье. Ты знаешь, о каком я говорю. Целую, Хитч». — Прости, — хихикает Микаса. Хитч качает головой, с лёгкой улыбкой на губах. Подарок передаётся в руки Микасы, и она вновь благодарит. К тому времени, как кто-то вспоминает о бутылке пива, её колени уже завалены подарочными свёртками. Теперь очередь Берта. В его руках джинсы — это от Саши. Её записка занимает целых две страницы, и все дружно стонут, когда он разворачивает её, чтобы прочитать, но Микаса останавливает его, уверяя, что лучше сама почитает дома, и чмокает Сашу в щёку, тихо поблагодарив: «Спасибо». — Люблю тебя, именинница, — улыбается её подруга. Эрен открывает глаза и смотрит на неё с коленей Саши. В его взгляде перемешаны зелёный, синий и золотой оттенки, которые не отрываются от неё. Микасе снова хочется заплакать. Наконец, последний подарок — от Имир и Хистории. Девушки достают пару белых фигурных коньков, и вся квартира наполняется волной восторженных ахов. Микаса замечает, что звучат они слегка наигранно. — Мы не можем пока сказать, для чего они, — заговорщически улыбается Хистория, протягивая их в руки Микасы. Коньки тяжёлые, и она слишком ошеломлена, чтобы что-то сказать, поэтому Хистория продолжает: — Но, честно, Мики. Мы надеемся, что тебе понравится. — Почему? — растерянно спрашивает она, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы. — За что мне всё это? Это ведь слишком… Имир только качает головой. — Эрен, — говорит она, но он не двигается. Не улыбается. На его лице нет ни ямочки, ни блеска в глазах. Его взгляд, устремлён вниз. Но внезапно он говорит: — Я ничего тебе не купил, Микаса. Все сидят неподвижно. В комнате стоит тишина. — О, — выдыхает она. Нет, Микаса не разочарована. Скорее… поражена, как он это сказал. — Мой… — он тяжело вздыхает, наконец снимая очки Хитч и поднимаясь с коленей Саши. — Мой подарок не здесь. — Тогда где? Их друзья переглядываются и обмениваются загадочными улыбками. Только у Энни на лице остаётся тень недоумения. — Давай-ка тебя принарядим, Муфаса, — вдруг говорит Имир, нарушая тишину своим хихиканьем. Кексы по-прежнему стоят, выстроившись у их ног. Микаса быстро моргает, прежде чем заговорить: — Что? Зачем? Ответом ей становится дружное ворчание, когда все начинают подниматься на ноги. Саша переплетает свои пальцы с её, счастливо улыбаясь. Хистория помогает отнести все подарки в спальню, куда они её ведут, и Саша сосредотачивается на том, чтобы помочь ей расстегнуть её платье. Имир закрывает за ними дверь, запирает её на замок, ухмыляется и говорит: — Скоро всё узнаешь. Микаса улыбается, и в то же время снова плачет. Она просто стоит, шмыгая носом и икая, пока девочки по очереди вытирают ей слёзы. Хитч обхватывает её раскрасневшееся лицо и спрашивает: — Что случилось, Микаса? — Ничего, — шепчет она, закрывая глаза. Саша заканчивает расстёгивать замысловатые ремешки на её спине, и платье соскальзывает с её тела. — Просто я сейчас невероятно счастлива. Хитч фыркает и целует её в лоб. Но нежность быстро исчезает, и перед ними снова та самая Хитч, которая смотрит вниз на грудь Микасы, заявляя: — Чёрт, девочка. У тебя отличные сиськи. Саша тут же закатывает глаза и вздыхает: — Господи, мне нужно вернуть деньги за эту женщину. Я сдам её обратно в секс-шоп, клянусь богом. Они все смеются. А Микаса думает о Жане. Она думает о нём, пока её одежда падает на пол. Думает о нём, когда надевает джинсы, полосатый топ, шапку и перчатки, которые ей подарили друзья. Думает о нём, осознавая, что все их подарки ведут к подарку Эрена, и её сердце замирает при мысли о том, что он ждёт её снаружи. Думает о Жане — и понимает, что не скучает по нему сейчас. Вообще.

***

Хистория, мягко говоря, охренеть какая богатая. У её отца не только собственный театр, но ещё и стадион. Стадион, мать его. И это не считая того, что она — успешная балерина, выступающая под сценическим именем Криста Ленц, которая постоянно ездит на гастроли и даёт концерты. Господи боже. Где Эрен вообще находит таких друзей? Серьёзно. Микаса никогда не догадывалась, насколько их маленькая подруга на самом деле богата, считая её скромность просто частью привычной жизни. Но всё совсем не так. Какой бы дружелюбной и простой ни казалась Хистория, она практически королевская особа среди них всех — что делает её отношения с дерзкой и шумной Имир ещё более интригующими. Они идут сквозь ночь к своей цели, спокойно беседуя друг с другом. Каблуки Микасы стучат по земле, коньки покачиваются в её руках, а красный шарф вокруг шеи оттягивает брошь-роза от Конни. Она изменилась с головы до ног, превратившись в ночное создание. Она смотрит на небо, где нет звёзд — только пролетающие самолёты и световое загрязнение. Её возвращает в реальность голос Бертольда: — Мы на месте. На месте. На семейном стадионе Хистории. Капец. — Чем, чёрт возьми, мы занимаемся? — полушёпотом спрашивает Микаса, будто опасаясь, что их могут услышать и у них возникнут проблемы. Но улицы по большей части пусты. Эрен ничего не говорит, пока они открывают заднюю дверь, и всё повторяется почти как в Новый год, только на этот раз в здании полно людей. По коридорам ходят ночные работники и уборщики, шёпотом здороваясь с Хисторией и Имир — с дочкой босса и её девушкой. И с их скромными, смущёнными друзьями. — Иди за мной, — Эрен поворачивается к Микасе, пока все остальные расходятся. — Куда они пошли? — тщетно спрашивает Микаса, потому что ответа не следует. Вместо этого Эрен жестом просит её держаться поближе, и они проходят мимо касс, через огромные залы и длинные коридоры, пока не останавливаются перед массивными дверями, которые, кажется, тянутся до самого потолка. Он оборачивается, чтобы посмотреть на неё и шепчет: — Готова? Микаса мягко улыбается. — Готова. Двери медленно распахиваются, открывая взору ледяное царство внутри. Микаса слишком потрясена, чтобы ахнуть или что-то сказать, её рот безвольно приоткрывается от удивления. — О гос… — начинает она, но слова тут же застревают. Эрен широко улыбается. — Это мой подарок. Надень коньки. Пришло время тебе снова начать танцевать. — Танцевать? — Микаса смеётся, быстро сбрасывая свои каблуки. Она натягивает носки повыше на лодыжки, прежде чем сунуть ноги в коньки. — А где все? — шепчет она, всё ещё слишком ошеломлённая, чтобы произносить длинные предложения. Эрен неожиданно присаживается, начинает завязывать ей шнурки, и она опирается на его плечи, не сводя глаз с его макушки. Сердце Микасы бьётся так быстро и так сильно, что у неё кружится голова. Она закрывает глаза. Делает вдох. Считает до десяти. Успокаивается. К тому времени, когда её дыхание становится ровным, Эрен поднимается на ноги. Он возвышается над ней, и ей приходит в голову, что, если бы она прижалась к его груди, её макушка идеально поместилась бы под его подбородком. Они стоят на пустом ледовом катке, рядом с зоной «Kiss and cry». Огни над ними ярко сияют, словно неоновые солнца, отражаясь в глазах Эрена, когда он тихо шепчет: — С днём рождения, Микаса. И прежде чем она успевает вдохнуть, чтобы ответить, всё погружается во тьму. Бум. Бум. Бум. Огни гаснут один за другим, и гулкое эхо разносится по просторам этого места. Микаса вскрикивает от неожиданности, и Эрен хихикает. Она оглядывается по сторонам, когда вдруг голос Райнера объявляет в микрофон: «Леди и негодяи!», от чего она снова вздрагивает. — Представляю вам, — громко произносит он. Микаса оборачивается, но не видит никого, только слышит, как голос Райнера разносится по катку. — Единственную и неповторимую, невероятную, прекрасную, сладко пахнущую… — Боже. — Эрен усмехается, завязывая свои собственные коньки. — …Микасу Аккерман! Она замирает, не зная, что делать, что сказать, о чём думать. Она слышит, как Саша, Хитч, Хистория и Имир подбадривают её с трибун. — Урааа! — кричат они, свистят, хлопают. — Вперёд, Мики! — Мики, — выдыхает она, чувствуя, как слёзы снова щиплют глаза. Всё это так ошеломляюще. Так идеально. Она закрывает глаза и дышит, наслаждаясь величием этого места, холодным воздухом, исходящим ото льда. Внезапно она чувствует, как Эрен тянется к её руке, и её пальцы кажутся такими маленькими рядом с его, её ладонь утопает в его широкой ладони. — Ты мне доверяешь? — спрашивает он, пряди волос мягко касаются кожи вокруг его глаз. — Да, — шепчет она, чувствуя, как грудь вздымается. Разве она когда-нибудь давала другой ответ? — Я доверяю тебе, Эрен. Он увлекает её на лёд, вокруг них звучит музыка, вероятно, доносящаяся из телефона Райнера, поднесённого к микрофону. Звук немного шершавый, но Микасе всё равно. Мелодичная фортепианная пьеса, которую она не узнаёт, звучит у них в ушах, пока их коньки разрезают лёд. Эрен не отпускает её. Он не отпускает её ни на секунду. Их руки переплетены, как две линии, соединяющие узоры в едином гобелене. Медленно скользя по льду, они выписывают плавные узоры, оставляя за собой тонкие линии, словно тайный язык. Микаса забывает, что за ними наблюдают, и прижимается к Эрену как можно ближе. На этом тускло освещённом катке существуют только он и она, покачивающиеся в ритме друг друга. Разве такое случается в жизни? Они что, прямо в кадре фильма, и вокруг расставлены камеры и софиты? Всё кажется таким нереальным и непостижимым, что Микаса искренне не верит в подлинность этого момента. — Ты в порядке? — Эрен сжимает её руку, возвращая её к себе. Она тихо смеётся. — Ты просто невероятный. — Что тут скажешь? — он улыбается, и на его щеках появляются ямочки. — Я хотел, чтобы твой день рождения был особенным. — Это больше, чем просто «особенный», — говорит она, и её голос теряется в музыке. Она закрывает глаза, а Эрен, развернувшись на коньках, берёт её за обе руки. Катание на коньках не входило в число его талантов, но, быть может, он тренировался, пока они не виделись. В этот момент она пропускает шаг и падает прямо на него. — Ого, — он ловит её с тихим стоном, чуть теряя равновесие. Микаса прижимается к нему, чувствуя себя в абсолютной безопасности, словно растворяясь в его объятиях. Она не может игнорировать его запах. Его близость. Его вездесущность. Она поднимает взгляд, наблюдая за тем, как он смотрит на неё. В его глазах нежность, такая знакомая и такая родная. Они остановились, и где-то слышны приглушённые смешки с трибун, но они меркнут на заднем плане её сознания. Волосы на затылке встают дыбом от электрического заряда, какого она не испытывала никогда за свою жизнь. Этот момент слишком совершенен. Слишком идеален, чтобы быть правдой. В её глазах огонь, разгорающийся при каждом моргании. Микаса не плакала так сильно и не чувствовала так остро уже много лет. Эрен мягко вытирает большим пальцем слезу на её щеке и шепчет: — Не плачь. Его тёплое дыхание касается её лица, и она икает. — Прости. Он только качает головой. Время уходит незаметно, и когда Эрен отпускает её, давая свободу, она будто взлетает: её волосы развеваются за спиной, длинные пряди закручиваются и вьются, пока её тело вращается. Знакомый прилив энергии охватывает её, побуждая двигаться и двигаться. Скользя по льду, она закрывает глаза и танцует, смеясь, когда музыка набирает обороты, и почти удачно завершает не совсем удачное вращение после попытки сделать маленький прыжок. Навык катания немного утрачен. Но это неважно. С трибун начинают раздаваться крики девчонок: — Эрен, можно нам присоединиться? Он улыбается и кивает им, несмотря на тихий упрёк Саши: — Да блин, это же только для них. Когда глаза Микасы снова открываются, они останавливаются на нём. Он стоит у зоны «Kiss and cry», облокотившись на перегородку. Она подъезжает к нему, пока его фигура постепенно не заполняет всё её поле зрения. Она хватается за перила, тяжело дыша, холодный пот липнет к шее. — Микаса, — говорит он, и его низкий голос отдаётся у неё в ушах. — Тебе нужно снова танцевать. И она смеётся. Она отталкивается от ограждения, раскидывает руки в стороны и позволяет потокам воздуха овевать её тело. — Может, и буду, — тихо говорит она, чувствуя, как музыка пульсирует в её сознании. Она вздыхает и произносит это чуть громче: — Может, и буду! Улыбка Эрена настолько яркая, что само солнце позавидовало бы. — Отлично.

***

Открой письмо. Он обнимает Микасу на прощание, улыбаясь, когда в уголках её глаз появляются слезинки. «Не плачь, — говорит он ей». Открой письмо, шепчет она. Он идёт домой с друзьями, все смеются, подшучивают, похлопывают его по плечу и поздравляют с тем, что только что произошло. «Ты видел её? — улыбаются они. — Ты видел, как танцевала Микаса?» Открой письмо, нашёптывают они. Ночь медленно растворяется в первых лучах восходящего солнца, отражающегося в его глазах, пока он смотрит в окно. Оно разрывает тьму, окутывая город нежным жёлтым сиянием. Открой письмо, шепчет оно. Он закрывает глаза и идёт на кухню, вспоминая события прошлой ночи. Микаса каталась на коньках. Микаса плакала. Микаса идеально вписывалась в его объятия. И она таяла от его прикосновений. Открой письмо, шепчет он себе. Он вздыхает и тянется к аккуратно сложенному конверту, держа нож в одной руке, а сигарету — в другой. Его тело дрожит. И он смеётся над этим. Смеётся и смеётся, смеётся до боли в груди, и… Открывает письмо.

***

Микаса спит всего три часа. Три часа, наполненных воспоминаниями о кружащихся огнях, полосатых длинных рукавах, чёрных бархатных кексах, пиве и коньках, рассекающих лёд. Она просыпается от прикосновений тёплых губ, шепчущих что-то у её уха. — Каса, — губы щекочут её кожу. — Кааааса, — и она сонно улыбается. Перекатываясь на спину, она приоткрывает один глаз. — Жан? — Мм-м. — Что такое? — А ты как думаешь? Она улыбается ему, постанывая, когда потягивается на кровати, её тело извивается от каждого щелчка и потрескивания сонных суставов. Его волосы аккуратно зачёсаны назад, а дыхание пахнет мятой. Она моргает, глядя на него, и протирает глаза, прогоняя остатки сна. — Ты давно встал? Глаза её fiancé закатываются так, что едва не скрываются в глубинах черепа. — Неважно. — С Джиджи всё в порядке? — Мистер Принглс в полном порядке. — Тогда в чём дело? Жан смеётся, его нос морщится, и Микаса не удерживается — тянется, чтобы поцеловать его, довольно мурлыча. — Ну, — начинает он, обвивая её руками под одеялом. Его прикосновения такие тёплые, сильные, и Микаса позволяет себе растаять, раствориться в его объятиях, пока не оказывается прижата к нему вплотную. Его голос щекочет ухо, нежные порывы дыхания касаются её щеки. — У кого-то сегодня день рождения. Микаса переплетает пальцы с его. — Правда? — Ага. — И чьё же? Он целует её в ухо. — Угадай. — Хммм, — Микаса притворно задумывается, поворачиваясь к нему. Она смотрит на него, наслаждаясь тем, какой он красивый, с нежным выражением лица и глазами, полными любви. Любви к ней. — Это не твой, — тихо говорит она, касаясь кончиком носа его носа. Улыбка Жана ослепительна. — Нет. — И не Джиджи. — Не-а. — Значит… я думаю, раз у нас нет других друзей… — Она поворачивается к нему полностью, мягко целуя его в губы. Он отвечает ей взаимностью, отчего её улыбка становится ещё шире. Она шепчет: — Мой? — Бинго. Её глаза сужаются в улыбке, но прежде чем она успевает что-то сказать, Жан прижимает её к постели. Его тело тяжело лежит поверх неё, его тёплые ладони вызывают у неё тихие вздохи, вырывают из её уст бессвязные звуки его имени. Он говорит ей, что у него есть для неё подарок — даже много подарков, поправляется он, — но прежде чем он успевает встать с кровати и уйти, она обвивает ногами его талию, прося остаться. Только на этот раз. Останься. Останься с ней. — Жан, — выдыхает она, запуская руки ему под рубашку, чтобы почувствовать тепло его живота. — Пожалуйста. — Ты в порядке? — Да, просто… Пожалуйста. На этот раз он не ускользает. Он подчиняется. И она удивляется, когда его руки тут же тянутся к коже под её ночной сорочкой, стягивают тонкие бретельки, чтобы покрыть поцелуями вершины её груди. Мимолётно она задаётся вопросом, когда в последний раз они были близки к этому, и со стоном понимает, что не может вспомнить. Это было так давно. Слишком давно. Всё, чего она хочет сегодня, — это быть эгоисткой, завладеть его телом, обладать им, вспомнить, почему они здесь. Они же помолвлены. Собираются пожениться. Быть вместе всю оставшуюся жизнь. Она моргает, глядя в потолок, пока его губы спускаются всё ниже, и с каждым морганием перед глазами вспыхивают образы прошлых ночей, ночей, наполненных Эреном. Его улыбка. Его голос. Его глаза. Его мальчишеская ямочка и длинные волосы. Она в ужасе от мыслей, проносящихся в её голове, как будто Жан может проникнуть в её разум. Она борется с ними, притягивая его к себе и целует с той страстью, с тем огнём, который, как она надеется, сожжёт все мысли об Эрене. Она проводит с ним слишком много времени, рассуждает она. Вот почему она так часто о нём думает, твердит себе Микаса. И прежде чем она успевает погрузиться в очередную мысль, Жан притягивает её к себе, входя в неё. Она вскрикивает. Ей больно. Она напряжена и чувствительна, прикусывает губу, чтобы не закричать снова. Но прежде чем он успевает спросить, всё ли с ней в порядке, она переворачивает его на спину, оказываясь сверху. В его глазах мелькает удивление, которое она тут же гасит плавным движением бёдер, побуждая его двигаться вместе с ней. В каждом ритмичном движении он рядом. Его руки сжимают её бёдра, он толкается и стонет. Он здесь, он с ней. Она чувствует его. Она хочет его. Только его. Только его. Она снова напоминает себе: только его. Они занимаются любовью, и когда она кончает, её глаза плотно закрыты, чтобы ничего не видеть, а только чувствовать, как за её веками вспыхивают зелёные, синие и золотые всполохи. Она задыхается, и несмотря на то, что чувствует дыхание Жана на своей шее, ощущает нечто совершенно иное. Ей кажется, что руки, обвивающие её талию, не принадлежат ему, а горячее сердце бьётся не в его груди. Кончики её пальцев скользят по влажной поверхности его груди, и стук, который они ощущают, принадлежит не ему и не ей. Медленно приоткрыв глаза, она словно вихрем возвращается в прошлое. В момент, когда она впервые сделала это, и когда боль постепенно сменялась наслаждением, и к тихим шёпотам «всё в порядке?» «скажи, если я делаю тебе больно» «я люблю тебя». Как эти слова эхом звучали в ночи, снова и снова: «я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя». Но сейчас не звучит ни слова. Ничего не сказано. Я люблю тебя. Эти слова гулко бьются в её голове. Я люблю тебя. И когда Жан притягивает её к себе для последнего поцелуя, нежно улыбаясь, на её губах она ощущает вкус другого мужчины. Я люблю тебя. И всё это кажется ей чем-то непристойным, таким постыдным, но то, чего она жаждет, — это лишь призрак прошлого, дыхание, шепчущее «я люблю тебя». И когда её fiancé прерывает тишину, целуя её в шею и говоря эту фразу, она слышит голос Эрена, произносящий эти три слова, которые он когда-то шептал, слова, которые она слышала бесчисленное количество раз много лет назад. Я люблю тебя.

***

Он выпускает струйку дыма изо рта, и тем же пламенем, которым прикуривал сигарету, поджигает края письма в своих руках. Слова вспыхивают и исчезают. Умирают. Благодарим вас за прохождение всех анализов крови и скринингов, которые мы запрашивали. Он наблюдает, как они догорают, светящиеся строки, что мерцают и выдыхаются. Мы провели все необходимые тесты на образцах, полученных от больницы Св.Марии на 124-й Мэйн Ст. Когда потрескивающее пламя поглощает скомканное письмо, он видит перед собой свой образ. и с сожалением вынуждены сообщить, что у пациента Он тускнеет, тускнеет. Эрена Йегера, двадцать пять лет, Пока, наконец, не отпускает его, и оно не растворяется в воздухе с шипящими искрами. обнаружен положительный результат на следующее заболевание: Такой красивый. Хронический Уходит. Миелоидный Уходит. Лейкоз Исчезает.