Это ещё не конец / Not Over Yet

Слишком многое изменилось. Тело Микасы внезапно предало её. Ей было четырнадцать, и она была в ужасе, как практически за одну ночь её грудь, которая раньше едва выделялась под рубашкой, вдруг обрела такие формы, что едва умещалась в её ладонях. Её бёдра расширились, а ягодицы приподнялись и округлились до такой степени, что старые штаны больше не налезали. И все эти изменения не ускользнули от внимания мамы. Она смотрела на дочь с удивлением и восхищением, восклицая, что не может понять, откуда у Микасы такие достоинства. В конце концов, Мама решила, что это наследие по папиной линии. Ну конечно. Давай валить всё на него. Балет стал в десять раз сложнее, когда на пуанты пришлось вставать с дополнительным «багажом», который одноклассницы прозвали «мощными бёдрами» и «круглой попкой». К счастью, грудь не была настолько вызывающей, чтобы заслужить собственное прозвище, но и она тоже весила прилично. Танцевать и бегать стало утомительно, когда она всё время подпрыгивала и тряслась, мешая плавности движений. Её новый зад едва не разрывал колготки, а бёдра больше не создавали иллюзию прямой линии, образуя неуклюжие изгибы, что мешало изяществу её плие, соте и всему остальному, где требовалось полное отсутствие груди, бёдер, задницы и прочих «богатств». Сверстницы дали ей совет, и Микаса впервые в жизни столкнулась с понятием «диета», а также порекомендовали отказаться от шоколада. Ха, как будто это когда-нибудь случится. Она понятия не имела, что такое БЖУ или как сахар влияет на инсулинорезистентность — ничего из того, о чём её подружки-балерины твердили без конца. Все они были длинными, стройными и без единого изгиба, словно половое созревание обошло их стороной. На фоне их идеальных фигур в маленьких купальниках её новое тело выделялось, словно бельмо на глазу. Эрен тоже изменился за это время. Ему больше не нужны были брекеты, теперь его зубы сияли ровной белизной, которую он обожал демонстрировать. Улыбался девчонкам и учителям, и в его глазах загорался озорной огонёк, когда он понимал, что снова влип в неприятности. Он всё так же шёл наперекор системе, гонял мяч и разучивал песни на гитаре, так что в этом смысле всё осталось по-прежнему, разве что его голос стал глубже, тело — сильнее, а мышцы — рельефнее. Ходили слухи, что он потерял девственность. И это в четырнадцать лет! Девчонки только и делали, что вздыхали по нему, обмахивая шею руками, мечтая насладиться его сочными мальчишескими губами. Это зрелище всегда вызывало у Микасы отвращение. Однажды она подслушала, как Сара Хейл непристойно обсуждала две ямочки на его пояснице и все те вещи, которые она хотела бы с ними сделать. Микаса была почти уверена: то, что она тогда проглотила, было не чем иным, как рвотой. И подумать только, она целовала те самые губы, по которым все сохли! Один раз она случайно увидела его голую задницу, когда он вышел из душа, а она дремала на его кровати. Так что в каком-то смысле она была довольна тем, что на шаг опередила всех остальных девчонок, но, осознав, куда её завели мысли, Микаса ахнула и отогнала их прочь. «Это отвратительно», — напомнила она себе. А она не такая, как Сара и остальные. Все вокруг сходили с ума по Эрену: по его прессу, веснушкам на носу и шраму на брови, который они принимали за героическое ранение (на самом деле, он грохнулся лицом об пол, пытаясь проехаться по паркету в носках). Все считали, что в очках для чтения он выглядит невероятно мило, но Микаса знала, что они ему были нужны после того, как он испортил зрение в серьёзной драке. В тот раз Гриша наказал его на целых две недели. Боже. Она была уверена, что, несмотря на все разговоры других девчонок, обаяния у Эрена было не больше, чем у туалетной бумаги. Он даже не знал, что такое флирт, как выглядит грудь и что половина школы хотела бы с ним встречаться. Это навело Микасу на мысль, что слухи о его потерянной девственности наверняка ложные. Этот парень едва ходить прямо может! Откуда ему знать, как… ну, вы поняли. Армин, однако, умудрялся выглядеть по-прежнему. Он вырос всего на пару сантиметров со времён средней школы, и всё ещё носил ту же причёску, что и в четыре года. Внешность его не волновала, всё своё время он посвящал учёбе. Он любил учиться, а больше всего — изучать звёзды, космос и всё, что связано с Вселенной, или, как он её называл, «внешним миром». Часто он звал Эрена и Микасу с собой на луг посреди ночи, чтобы смотреть на небо. Указывая на созвездия одно за другим, он рассказывал, как они получили свои названия и какие легенды с ними связаны. Он был просто гениален. Микаса всегда с улыбкой признавала этот факт, зная, что её маленький друг многого добьётся в жизни. Если, конечно, его болезнь позволит. Потому что, со временем Микаса становилась более фигуристой, Эрен — более подтянутым, а Армину становилось только хуже. Он никогда не говорил о своей болезни, словно озвучивание диагноза сделало бы её реальнее. Но и без слов было ясно, что она неизлечима. Он был постоянно болен, что сильно тревожило его друзей, особенно когда Армин неожиданно начал терять слух. Эрен был особенно потрясён этим. «Почему все, кого я люблю, обязательно должны болеть?» — думал он. Микаса напомнила ему, что она здорова, так что не все они больны. Он широко улыбнулся в ответ на это. Но улыбка длилась недолго. Армин был очень болен. — Да ладно, — протянул он, стоя рядом с ней на перемене. — Ты хотя бы книги там хранишь, Микаса? Она моргнула, окинув взглядом пустоту своего шкафчика. — Нет. Я предпочитаю носить их с собой. Её друг только вздохнул. Он прекрасно знал, что значит, когда над тобой издеваются. Хотя теперь никто не трогал её шкафчик, Микаса уже привыкла носить с собой все свои вещи после стольких лет травли. Армину это было знакомо. У него постоянно пропадали книги, страницы вырывали из тетрадей, а на дверце шкафчика появлялись гадкие надписи — в общем, все эти «весёлые» школьные мелочи. — Пусто, — прошептала себе под нос Микаса. Армин поднял брови. С взрослением — с новой грудью, попой, бёдрами и прочими формами — пришло и представление о любви. Микаса сама не была в восторге от этой темы, но когда Мама однажды усадила её для страшного разговора о сексе, она сказала, что Микаса становится взрослой. «Взрослой?» — подумала Микаса. Взрослой для чего? Чтобы закрутить роман? Ага, конечно. Она была не из тех. Эрен, Сара Хейл и другие ребята из её класса — возможно, но не она. Да и не похоже было, что она кому-то нравилась. Она бы соврала, если бы сказала, что не чувствовала себя обделённой, когда приближались школьные танцы или День святого Валентина, а у всех вокруг были пары и подарки. Даже у Эрена, который посмеивался над потоком пошлых любовных писем, хлынувших из его шкафчика, была своя доля тайных поклонниц. А когда Микаса открывала свой шкафчик, из него вылетала только пыль. Только призрачный свист из глубины пустой, как пещера, металлической коробки. — Что? — спросил Армин. — Ты правда ждала валентинку или что-то в этом духе? — Не знаю, — честно ответила она. — Просто чего-нибудь. Микаса посмотрела на друга, а он лишь молча уставился на неё в ответ. — Почему меня это волнует? — спросила она, как будто разочарование из-за отсутствия валентинок было какой-то болезнью. Как будто у Армина было лекарство от неё. — Ты же девушка, — просто сказал он. — Полагаю, это естественно. Микаса с силой захлопнула дверцу шкафчика, и эхо разнеслось по коридору, заставив её тут же пожалеть о своей излишней драматичности. Посмотрев на Армина сверху вниз, она внезапно осознала, что теперь гораздо выше своего друга. Микаса мягко улыбнулась. — Ну что ж, ещё один год будем друг для друга валентинами, Армин. Что скажешь? Его небесно-голубые глаза сверкнули в ответ на её предложение. — Да, мэм! — Круто. Да пребудет с нами вечная социальная беспомощность и полное отсутствие романтики. Армин рассмеялся. Это был пронзительный, лёгкий смех, который Микаса обожала. — Ладно, Мик. Пойдём в класс. Так они и поступили. И Микаса изо всех сил старалась не обращать внимания на то, как Эрен прислонился к стене у шкафчика Сары Хейл, болтая с одной из её подружек. Его рюкзак был наброшен на одно плечо, а на лице играла кривая ухмылка. Невнимательный, как всегда. Чертовски невнимательный ко всему. Эрен ненавидел Сару, особенно после того, что она устроила Микасе в начальных классах. А теперь они все учились в старшей школе. Но круг друзей Эрена почти не изменился, и, к сожалению, Сара всё ещё была частью этой компании, как бы он ни пытался её игнорировать или делать вид, что она не существует. Микаса была уверена, что он не сказал ей ни одного нормального слова за последние несколько лет. Но, увы, Карла воспитала его джентльменом, как он однажды объяснил. Так что он изо всех сил старался быть с ней вежливым, даже если говорил сквозь стиснутые зубы. Однако он не возражал против её подружек, а они, разумеется, не возражали против него. И вот, направляясь в класс, Микаса легонько толкнула Армина локтем, и он поднял на неё взгляд. Она подумала, что у неё самый лучший валентин на свете. И это была правда. Армин тихо хихикнул, как будто они что-то обсудили мысленно, и она тоже рассмеялась. — Я люблю тебя, Ар. — Я тоже тебя люблю, Мик. Они не заметили, что Эрен продолжал пялиться им вслед.

***

Футбольный мяч прыгал туда-сюда между проворными ногами Эрена. Он подбросил его в воздух, отбил грудью и, дав ему упасть на землю, нанёс мощный удар, отправив прямо в сетку ворот, которая натянулась с протяжным стоном. — Гооол! — торжествующе воскликнул он, вскидывая руки вверх. Армин, сидя в одиночестве на трибуне, несколько раз хлопнул в ладоши. — Молодец, Эрен! — Какой это по счёту? — Десятый. — Десятый гол? — Ага! — Да, блять! Десять подряд! Я просто в ударе! — Он начал свой маленький победный танец — странную смесь движений, когда его руки упёрлись в бёдра, а ноги принялись двигаться в нелепом зигзагообразном ритме. Парень не мог бы станцевать лучше, даже если бы это спасло ему жизнь. Армин не удержался от смеха. — Мой герой, — саркастично протянул он. Эрен сделал грациозный поклон. — Спасибо, спасибо, — кивнул он в сторону воображаемых зрителей. — Я здесь, чтобы развлекать вас весь день, народ! Армин закатил глаза как раз в тот момент, когда Эрен направился к нему вместо того, чтобы идти за мячом. Он был без рубашки, и Армин заметил, как линии мускулов выделялись на его плечах, а изгиб позвоночника тянулся вниз по спине. Подкаченная грудь переходила в рельефный пресс, где V-образная линия спускалась вдоль тонкой полоски волос и исчезала под футбольными шортами, заставляя Армина вздохнуть от зависти. Его собственное тело казалось жалким сочетанием длинных, худых конечностей и тощего торса, что делало его голову слишком большой по сравнению с остальной частью тела. Армин был рад, что, по крайней мере, у него красивые глаза. Они были его тайным оружием в общении с дамами. Хотя, если вы не поняли, это был сарказм. Конечно, Эрен со своими золотисто-зелёно-синими глазами и тут умудрился его переплюнуть. Даже в этом. — Ну что, — сказал потный, полуголый Эрен, плюхнувшись рядом. — Как твой День святого Валентина? Замутил что-нибудь безбашенное? — Ты лучше, чем кто-либо другой, знаешь, что я никогда не совершаю ничего безбашенного. — Чушь. Ты же ходячее воплощение безбашенности. Армин тяжело вздохнул — в голосе Эрена не было и намёка на серьёзность, чтобы хоть на секунду в это поверить. — Мы с Микасой — валентины друг для друга. Если это можно считать чем-то безрассудным или спонтанным. — Что? Опять? — Это наша ежегодная традиция. Эрен ухмыльнулся, и от улыбки его глаза сузились, а на щеке появилась ямочка. — Ты что-нибудь особенное ей подарил? Армин пожал плечами. — Её домашку. — А-ах, настоящий дамский угодник. — Спасибо. Затем Эрен сделал ту реально отвратительную штуку, которую любят парни — резко втянул воздух глубоко в горло, издавая громкий, хрюкающий звук и с силой выплюнул огромный комок слюны. Армин услышал, как тот приземлился с влажным шлепком. Он в ужасе поморщился. — Чувак, это мерзопакостно. Эрен фыркнул и вытер потный лоб тыльной стороной запястья. Они сидели и болтали о бессмысленных вещах, вроде погоды, и о суперважных, как Микаса и о том, как Эрен забил десять крутых голов. Ну, на самом деле девять, если быть точным, но Армин позволил Эрену верить, будто он не знает, что когда мяч попадает в штангу вместо сетки, это считается фолом. Было ещё кое-что, в чём Эрен превосходил Армина — это в физической уверенности и самовыражении. Пока Армин вёл себя застенчиво, как социально неуклюжее существо, Эрен чувствовал себя настолько комфортно в своей шкуре, что мог просто быть собой. Это было заметно по тому, как он говорил, как ходил, как держался. Ему было наплевать, что о нём думают другие, и это дарило ему спокойную, уверенную ауру. Неудивительно, что все в него влюблялись, несмотря на то, что он сам считал себя отталкивающим. Эрен был тем, с кем хотелось находиться рядом, но к кому никто не осмеливался приблизиться, чтобы прикоснуться. Он был слишком загадочным. Слишком неприступным. А ещё Эрен не был болен. Он не терял слух из-за того, что рак начал распространяться в его правом ухе. И у него не было этого секрета, который он пытался бы сохранить в тайне, несмотря на то, что все болезни и так чертовски громко о себе напоминали. Как можно было перенести операцию по удалению небольшой опухоли в животе и не рассказать никому об этом? Как можно было узнать спустя три года, что у него развился рак носоглотки, и что слух — это первое, что пострадает, и при этом сохранять спокойствие? Как это утаить? Как подавить в себе? Эрен был сильным, подтянутым, мускулистым и здоровым. И красивым. И умным. А Армин был болен, напуган и угасал. Но он никому не говорил об этом, потому что просто не мог. Все бы начали видеть в нём только больного, ракового больного, а Армин хотел, чтобы его воспринимали как человека. Как обычного парня. Ведь болезнь умеет отнимать достоинство, превращает тебя в бесцветные остатки некогда яркой личности. Он и без того был для всех обузой, убеждал он себя. Когда-нибудь он признается друзьям. Но пока химиотерапия не привела к выпадению волос, кровотечения из носа были под контролем, а дедушка хранил молчание, он мог ещё немного скрывать свою болезнь. Ещё немного побыть Армином Арлертом. — Эрен, — наконец заговорил он, перебив друга, который увлечённо рассказывал о своём любимом спорте. — О тебе ходят слухи. Эрен лишь фыркнул. — Когда обо мне не ходили слухи? — Эти плохие. — Они касаются тебя? Или Микасы? — Нет. — Тогда мне плевать. — Эрен, — Армин покачал головой. Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в свои последние вздохи множеством глубоких, бархатистых оттенков. Он пристально посмотрел в глаза Эрена. Казалось, они отражали то же богатство красок, что и небо над ними. — Это очень серьёзно. Люди говорят, что ты вступил в половую связь с Сарой Хейл. Эрен громко рассмеялся, запрокинув голову и схватившись за живот. — Я не вступал в половую связь с этой пустоголовой, — выдавил он сквозь смех. Армин лишь нахмурился. — Тогда что у тебя было? — Секс. — Секс?! — Но не с Сарой. — А с кем? — Не помню её имени. Она из выпускного класса. Высокая такая. Выглядит слегка по-готически. Армин со стоном хлопнул себя ладонью по лицу. — Эрен, боже мой. К тому времени улыбка уже сползла с его лица, а щёки покраснели от смеха. Переведя дыхание, он спросил: — Что? — Ты так просто… занялся сексом? — Ну да. —Просто так? Эрен подробно — даже слишком подробно, если спросить Армина, — рассказал о том, что именно произошло. Он тусовался с компанией старшеклассниц, когда самая симпатичная из них пересела к нему на заднее сиденье её машины. Остальные вышли покурить сигареты («травку», мысленно поправил Армин, понимая, что Эрен просто пытается сохранить лицо), и они остались наедине. Тогда-то и начались поцелуи. Много поцелуев. А потом она запрыгнула к нему на колени, вытащила из лифчика презерватив и, как он выразился, «сорвала его вишенку». Несмотря на то, что Эрен говорил об этом так непринуждённо, Армин был ошеломлён. Как он мог просто так заняться сексом? В таком возрасте? С девушкой, которая была старше его? Это было совсем не похоже на Эрена. Он не был неразборчивым в связях, даже если бушующие гормоны были неотъемлемой частью взросления. Это было не в его духе. Тогда почему он это сделал? — Наверное, чтобы что-то почувствовать, — ответил Эрен. — Мне просто нужно было хоть что-то ощутить. — И… — начал Армин, осторожно подбирая слова. — Это сработало? Эрен улыбнулся, но улыбка быстро исчезла. — Нет, Армин. Честно? Это не настолько здорово. Не понимаю, почему все так помешаны. Ну да, было прикольно, но не до такой степени, чтобы у меня глаза полопались от восторга. Никаких тебе фейерверков и звёздочек, ни прочей фигни. Всё было обычно. Просто… секс. Армин только тяжело вздохнул. Как секс может быть просто сексом? Это было ещё одной причиной, по которой Армин считал себя каким-то странным. Он никогда не испытывал физического влечения к кому-либо. Никогда. За свои четырнадцать лет он ни разу не влюблялся, не хотел держать кого-то за руку, целовать чьи-то губы или заниматься сексом. Его хобби возбуждали его больше, чем люди. Так что же с ним было не так? Может, он ещё и психически нездоров? Может, у него ещё и гормоны не в порядке? Неужели он родился с телом, которое даже в этом не подчинялось ему? — Да что такого? — вдруг воскликнул Эрен, заметив его выражение лица. — Это всего лишь секс! — Микаса знает? — С какой стати? — Ну, я не знаю… Эрен резко вздохнул. — Сомневаюсь, что она поздравит меня, когда узнает, что я лишился девственности с какой-то старшеклассницей. Особенно сейчас. — Он провёл рукой по мокрым от пота волосам, приглаживая их к голове. Они торчали во все стороны влажными острыми прядями. — Боже, она ведёт себя как заботливая мамаша. Взгляд Армина стал серьёзным и печальным, а голос перешёл на шёпот. — Ты знаешь, что происходит в её доме, Эрен. Это заставило его виновато вздохнуть. — Знаю. — Она просто пытается защитить то, что ей дорого. Ей кажется, что она теряет родителей, а мы — всё, что у неё осталось. Думаю, тебе стоит рассказать ей, особенно сейчас. — Зачем? — Потому что она твоя лучшая подруга, чувак. — Ты мой лучший друг. — И она тоже. — Она будет… Нет. Ни за что. — Эрен. Что-то подсказывало ему, что сейчас они говорят о разных вещах. Казалось, Армин пытался надавить на него по поводу чего-то совсем другого. Неуверенный, Эрен решил не спешить и отложить это ненадолго, проводя языком по внутренней стороне щеки. Наконец он сказал: — Я не хочу, чтобы она плохо обо мне думала. Боюсь, она меня раскритикует. — Это же Микаса. Она никогда не станет думать о тебе плохо. — Знаю. Но меня это напрягает. — Почему? Он провёл по волосам обеими руками, ещё больше их взъерошив. — Потому что она вся такая… Неважно, забудь. Армин прищурился, глядя на него. — Скажи мне. Эрен выпрямился, его тело напряглось вместе с резким вдохом. На мгновение казалось, что он вот-вот выплеснет поток слов. Но вместо этого он обмяк и поднялся на ноги с безразличным: — Мне пора. Армин ощутил нарастающее беспокойство. Поднявшись следом, он смотрел вслед Эрену, который спускался по трибунам. Когда тот был практически в самом низу, Армин воскликнул: — Прекрати убегать, Эрен! Это заставило его остановиться. Армин видел, как он напрягся, мышцы его спины натянулись, словно пружина. — Я не убегаю. Армин едва расслышал его. Но затем Эрен развернулся, его щёки покраснели, а кулаки сжались, и он повторил: — Я не убегаю. — Эрен, ты постоянно сбегаешь, — быстро возразил Армин. Ветер трепал волосы и одежду Эрена, холодил его кожу, испаряя пот. — С тех пор как умерла твоя мама… — Попридержи язык! — …ты прячешься от нас. Эрен, скажи ей правду! Они оба уже повышали голоса, их слова эхом разносились по пустому футбольному полю. — Нахрена мне говорить ей, что я трахался со старшеклассницей?! — зло выкрикнул Эрен. Армин только покачал головой, подтверждая, что они всё ещё говорят о разном. — Не это, Эрен. Не это. — Тогда что? — Правду. — Армин спустился вниз. Он остановился выше на ступенях прямо перед Эреном. Несмотря на недовольный взгляд Эрена, Армин продолжил, на этот раз мягче: — Я думаю, она действительно была бы рада это услышать. Он заметил, как глаза Эрена расширились при этих словах, словно тот вдруг понял, что его самый страшный секрет раскрыт. И всё же Армин продолжил: — Расскажи ей о своих чувствах, Эрен. Чёлка упала Эрену на глаза, скрывая хмурое выражение лица, которое постепенно смягчилось. Он снова провёл рукой по волосам — нервная привычка, которую Армин знал слишком хорошо. Его голос стал тише. Настолько тихим, что Армин едва его расслышал: — Она… она просто такая идеальная, Ар, а я… — Зелёные глаза встретились с голубыми. Они были полны печали и задумчивости. — А я — это я. Он сказал это так, будто это что-то плохое. Будто Армин не проводил каждую минуту, желая быть на его месте. Быть им, а не собой. На его месте, а не больным. На его месте, а не слабым, мягким, нерешительным и жалким. — Ты можешь это сделать, — прошептал Армин. — Не могу, — прошептал в ответ Эрен. — Эрен, ты любишь её с девяти лет. Она должна знать. — Я уже говорил ей, что люблю её. Много раз. — Не так. Ты знаешь, о чём я говорю. Эрен открыл рот, но закрыл его снова. У него был вид побеждённого человека. Но Армин недоумевал, как такое возможно — Эрен всегда сражался, но единственное, за что он никогда не боролся, — это Микаса. Никогда. Не за те истинные чувства и желания, что он прятал глубоко внутри. Эрен на мгновение задумался, чтобы начать отрицать свои чувства к ней — те, которые одновременно пугали и смущали его. Которые не давали ему спать по ночам. О которых Армин каким-то образом уже знал. Знал, что она была первой, о ком он думал, просыпаясь, и последней, о ком он вспоминал перед сном. Знал, что даже до того, как он потерял девственность с Эрикой или Софией, или как там было имя той девушки, он представлял себе только Микасу. Лицо Микасы. Грудь Микасы. Тяжёлое дыхание Микасы. И от этих фантазий он сгорал от стыда. Как он мог думать о ней таким образом? Как он мог играть в футбол, разучивать песни на гитаре, рисовать, говорить с людьми, есть и дышать, когда всё, о чём он думал, было только Микаса, Микаса, Микаса, Микаса? Как? Как Армин мог это узнать? Неужели это было настолько очевидно? О, Боже. На секунду и Армину показалось, что Эрен готов всё отрицать. Отрицать тот факт, что из-за неё у него подкашивались колени, а руки чесались от желания прикоснуться к ней, хотя страх «испачкать» её сдерживал его. Что каждое утро он сидел на их скамейке в ожидании школьного автобуса, нервно подёргивая ногой, потому что не мог дождаться, когда снова её увидит. Ведь его день не начинался, пока он не видел её лицо. Эти глаза. Эти губы. Этот милый, крошечный носик. И не заканчивался, пока он не провожал её домой и не слышал, как она мягко произносит его имя. Его день начинался и заканчивался с ней. Он сам начинался и заканчивался с ней. Он едва мог вспомнить свою жизнь до того, как она в неё вошла. — А что, если я отпугну её? — наконец спросил Эрен. — А что, если нет? — А если да? — А что, если нет, Эрен? — Возможно она… Что, если она не чувствует того же, Армин? — А что, если чувствует? — Армин стоял так близко, что Эрен почти ощущал его дыхание на своём лице. Подняв глаза, он увидел огонь в его взгляде, так ярко пылали глаза Армина. — Жизнь такая короткая, Эрен. Такая драгоценная. И она просто пролетает мимо. Бог не заботится о нас, и наш мир устроен так, что времени всегда недостаточно — это единственное, что нам дано. Ты должен рисковать и хвататься за каждый шанс, наслаждаться каждой эмоцией, которую ты испытываешь. Чувствовать — это такой дар, Эрен. Любить кого-то — это дар. Так поделись этим! Дело не только в сексе, не только в поцелуях или в забитых голах на поле. В этой жизни есть гораздо более важные вещи, и всё это так ценно. Поделись своими чувствами, Эрен. Поделись тем, что живет в тебе. Ты будешь жалеть, если не сделаешь этого. Так что скажи Микасе, что ты к ней чувствуешь. Ты должен. Эрен застыл, уставившись на своего лучшего друга. Спустя, казалось, целую вечность он наконец спросил: — Ты в порядке? Армин моргнул. — Что? — Ты странно говоришь, — засмеялся Эрен, будто Армин только что придумал всё это. Его потерю девственности. Его чувства к Микасе. Этот разговор. — Армин, мне кажется, тебе нужно принять лекарства. — Он положил руку ему на плечо и слегка сжал его. — Может, вздремнешь? И, конечно, Эрен ничего не понял. Он не осознавал ни черта. Он не понимал, что это были слова умирающего мальчика, для которого роман Эрена и Микасы был последним желанием. Потому что Армин жил так, будто каждый день мог стать последним — и так оно, возможно, и было. Он говорил так, будто каждое слово могло стать последним. Дышал, словно его воздух был на исходе. Потому что его время действительно было на исходе. Эрен улыбнулся, и Армину захотелось кричать — ведь у того была впереди целая вечность. Бедный Эрен, он не знал, что единственное, чего Армин желал, — это успеть увидеть счастье тех, кого он любил. Его Мамы и Папы не стало. Дедушка с каждым днём только старел. Единственные, кто у него остались, — это Эрен и Микаса. И ему было больно вести этот разговор, по-настоящему больно, с учётом того, как всё обернулось. Почему Эрен просто не мог пойти навстречу? Хоть раз, блять, перестать упрямиться. Просто взять себя в руки и понять, что не у всех есть роскошь откладывать свои чувства из-за иллюзии, что впереди ещё уйма времени. Некоторые вынуждены были жить на пределе, сжигать себя дотла, как огонь, зная, что он скоро угаснет. Так быстро. Так неизбежно. Словно его никогда и не было. Армин решил, что лучший способ любить своих друзей — это не нагружать их правдой. Поэтому он солгал. — Может, я так и сделаю, — печально сказал Армин, стряхивая руку Эрена с плеча. Он начал подниматься по трибунам, чтобы забрать свои вещи. — Ага, — произнёс Эрен, наблюдая, как Армин собирает свои учебники и школьный рюкзак. Он всё ещё был в школьной форме, и Эрену почти стало стыдно за то, что он потащил его на поле после уроков, заставив смотреть, как он играет, и за то, что уклонился от разговора. Он открыл рот, чтобы извиниться, спросить своего друга, всё ли в порядке, но что-то его остановило. То, как Армин вёл себя тогда, остановило его. — Увидимся позже, Эрен. — И с этими словами он ушёл. Эрен не мог избавиться от ощущения, что что-то было не так, Армин чего-то ему не договаривает. К тому моменту, небо уже начало переливаться первыми отблесками заката. Эрен подумал окликнуть Армина, но тот уже свернул за угол и исчез. — Увидимся, — прошептал Эрен, уже ни к кому не обращаясь. Он задумался о том, как его друг мог за считанные секунды превратиться из спокойного в отчаянного, из присутствия — в исчезновение. Просто моментально. Исчез. Это испугало его.

***

Как только Микаса вошла в дом, она сразу это услышала. Мама и Папа снова ссорились. Последнее время казалось, что это единственное, чем они занимались. Папа редко повышал голос — обычно это была Мама, кто кричал больше всех. Но сегодня они оба сорвались. «Ну что ж», — подумала Микаса, — «теперь они на равных.» Не говоря ни слова, она поднялась по лестнице прямо в свою комнату. Осторожно закрыв дверь, стараясь сделать это как можно тише, чтобы не привлечь их внимание, она скинула туфли, сняла купальник и трико, бросив их в корзину для белья, и направилась в ванную. Под горячими струями душа она надеялась хоть немного смыть с себя это напряжение. Капли воды били по её коже, как будто могли смыть всё — страх, злость, замешательство, что появились с тех пор, как её родители начали всё чаще ссориться. А ведь утром всё выглядело таким нормальным. Мама и Папа даже поцеловались. А теперь посмотрите на них — разрывают друг друга на части колкими словами, словно их клятвы быть нежными друг с другом можно было легко нарушить, расплавить и перековать заново. Если бы биполярное расстройство могло быть отношениями, думала Микаса, то отношения её родителей были бы его воплощением. Вода стекала по её шее, спине, ногам и ступням, и она стояла под струями какое-то время. Стояла до тех пор, пока не почувствовала, что её кожа вот-вот начнёт плавиться. Ей было приятно ощущать боль, от которой её кожа краснела от жара, и она задумалась: не так ли выглядит любовь? Неужели быть в браке значит стоять в огне и принимать его с готовностью, улыбаясь, пока пламя поедает твою плоть? Микаса ненадолго задумалась о своих детских представлениях о любви. В то время любовь казалась самой чистой и захватывающей вещью на свете. Она вспомнила, как Эрен впервые поцеловал её, как они познакомились и впервые взялись за руки под столом, когда Карла не смотрела. Их маленькие пальцы переплелись, наполненные обещанием и доверием. На самом деле в этом не было ничего особенного. Просто два маленьких существа наслаждались обществом друг друга. Микаса вспомнила, как она тогда себя чувствовала, словно всё в мире было вечным. Словно даже звёзды на небе держались в космосе благодаря их любви, её любви к Эрену. И она решила, что когда-нибудь выйдет за него замуж. Потому что за кого ещё? С кем ещё она могла бы мечтать держаться за руки? Целоваться? Провести остаток своей жизни? После школы она всё чаще приходила к нему домой, и никогда не говорила ему, почему. Потому что её собственная потребность быть рядом с ним иногда пугала её. Потому что убежать из дома, от своих родителей, казалось слабостью. А Эрен дарил ей ощущение безопасности посреди хаоса её мира. Вот почему Микаса предпочитала быть у него дома, где они оставались вдвоём в тишине. Где Эрен мог спокойно дремать, пока она делала уроки, и не просыпался, даже когда она прижималась ухом к его груди, чтобы услышать его сердцебиение и почувствовать его близость. Она напоминала себе, что, несмотря на всю жестокость мира, в нём всё ещё была надежда. В нём всё ещё было что-то прекрасное. Микаса всегда размышляла об этом, прижимаясь ухом к его сердцу, когда его дыхание и тихие похрапывания отдавались эхом в её барабанных перепонках. Она вспоминала о той неистовой силе, с которой Эрен переживал свои чувства, как его сердце продолжало биться, несмотря на всю боль, которую ему пришлось вынести за эти годы. Человеческая стойкость была по-настоящему завораживающей. Наконец, когда её колени уже не могли больше держать её, Микаса выключила воду и вышла из душа. Заметив своё обнаженное отражение в зеркале, она на какое-то время застыла, глядя на себя. Она так сильно походила на свою мать: те же нежные миндалевидные глаза, тёмные волосы, бледная кожа с румяными щеками и та самая фамильная черта — нос, вздёрнутый вверх. Глядя на своё отражение, Микаса вдруг почувствовала грусть. Как те двое, которые любили друг друга достаточно сильно, чтобы создать её, могли так сильно ссориться сейчас? Неужели любовь действительно была такой хрупкой? Что такое любовь вообще? Она повесила полотенце, оделась, расчесала волосы и забралась в постель, крепко прижав к себе Нингё, стараясь не обращать внимания на то, как кукла вжалась в её растущую грудь. Микаса крепко зажмурила глаза, а голоса Мамы и Папы, эхом разносившиеся по дому, продолжали звучать, отражаясь от стен и проникая в самую глубину её души. Любовь добра, повторяла она. Любовь чиста. Любовь никогда не разбивается вдребезги, она не умирает. Никогда не умирает. И тут она услышала глухой звук. На мгновение Микаса замерла, затаив дыхание. Ей показалось, что это Мама и Папа снова швыряются друг в друга вещами (однажды такое уже случалось). Звук повторился, и она поняла, что он шёл от окна — резкие постукивания, раздававшиеся каждые несколько секунд. Маленький камушек стукнулся о стекло. Микаса улыбнулась, сразу догадавшись, кто это был. — Привет, Эрен, — тихо сказала она, открыв окно и глядя на него, как он с ухмылкой стоял на траве внизу. — Джульетта! О, Джульетта, — драматично протянул он, взмахнув руками и прижав их к сердцу. — Где же ты, Джульетта? — Ты всё напутал, — кокетливо улыбнулась она. Эрен лишь продолжал ухмыляться. — Можно мне подняться? — Да. Но веди себя тихо. — Родители опять ссорятся? — Это прозвучало скорее как утверждение, и Микаса боялась, что он мог слышать их даже с улицы. — Да. — Он не услышал, как она добавила: — Когда они вообще не ссорятся? Эрен быстро вскарабкался по стене её дома и добрался до окна. Микаса усмехнулась, наблюдая, как ловко он справляется. Возможно, он просто натренировался за все эти годы. — Подожди, — остановила она его, когда он уже собрался залезть в её комнату. Микаса быстро подошла к шкафу, вытащила свитер и надела его поверх пижамы, затем ловко выскользнула в окно, присоединившись к Эрену на крыше её дома. Она тихонько закрыла за собой окно, словно надеясь, что это сможет заблокировать ярость и агрессию, не позволив им просочиться сквозь щели её дома в ночь, где они были в безопасности. — Давай сегодня посидим снаружи, — сказала она, садясь рядом с ним. Эрен нахмурился, но ничего не сказал. Возможно, он понял, что сейчас ей хотелось быть на улице, а не внутри, как будто впустить его в дом означало разрушить и его представления о любви. Она не знала, что после того, как Эрен потерял мать, а отец почти не бывал дома, он очень давно отказался от идеи любви. Возможно, именно поэтому это так сильно пугало его. Ночь была прохладной и спокойной. Полная луна висела высоко, окружённая тихо мерцающими звёздами. Тяжёлые серо-чёрные облака медленно плыли по небу, периодически затмевая свет звёзд. Когда они уселись на крыше, большая туча спрятала луну. Ветер овевал их кожу, высушивая влажные после душа волосы Микасы, закручивая их вокруг её ушей, шеи и щёк. — Итак, — наконец заговорил Эрен, пытаясь устроиться поудобнее, чтобы задница не болела так сильно. Сидеть на крыше всегда было чертовски неудобно. — Я слышал, ты сегодня была валентином Армина. Микаса слегка улыбнулась. — Да. Мы делаем это каждый год. — Понятно. — Мне его не хватает. — Мне тоже. А мы только сегодня его видели, разве это не бред? Они оба улыбнулись, но вскоре выражение лица Микасы стало серьёзным. Она опустила взгляд на свои босые ноги и обхватила колени руками. Освещённая лунным светом, она казалась почти неземной. — Я чувствую, с ним что-то не так, — сказала она. Эрен пожал плечами. — Он болен. — Я знаю, но что-то подсказывает мне, что он не просто болен. Он серьёзно болен. — Почему ты так думаешь? — Мне кажется, что он умирает, Эрен. Она почувствовала, как его тело напряглось. — Не говори так, — прошипел он. Его голос был таким тонким и резким, что прозвучал почти зло и напугал её. Микаса подняла глаза и посмотрела на него, и внезапно чувства захлестнули её, как волна. Ей захотелось плакать. Ком в горле стал твёрдым. Ей хотелось выплакаться, позволить всему выплеснуться наружу, чтобы больше не нужно было сдерживаться и быть такой сильной. Она чертовски устала быть сильной. Потому что время промчалось слишком быстро, и её тело изменилось, и всё вокруг изменилось. Мама и Папа теперь постоянно ссорились, хотя раньше это случалось редко, и у неё не было времени привыкнуть к этим переменам, подготовиться к их разрушительным ударам. Любовь её родителей умирала, как и её друг. Она видела это, когда он морщился от боли, когда начинал задыхаться от сильного кашля, когда его внезапно стошнило кровью и он потерял сознание, когда ей пришлось повторить слова, потому что он не слышал, или когда из его носа лились две струйки алой крови. Как же любить что-то настолько хрупкое, что вот-вот исчезнет? Молить о том, чтобы пламя ещё немного мерцало, пока оно угасает? Она хотела, чтобы любовь могла спасать людей. Но она уже знала, что даже самая искренняя молитва не всегда может помочь, ведь Карла исчезла из её жизни так же быстро, как и появилась. И всё же она продолжала молиться — молиться всей душой, чтобы Армин и любовь её родителей не пошли по тому же пути, потому что она не смогла бы этого вынести. — Ты прав, Эрен, — наконец прошептала она. — Прости. Она не смотрела на него. На секунду Эрену захотелось вломиться в её комнату и сбежать вниз, чтобы прекратить ссору её родителей. Чёрт, он слышал их даже отсюда. Но вместо этого он решил быть нежным, снизив напряжение до простого жеста — аккуратно заправив прядь её волос за ухо, встретившись с её удивлённым взглядом, когда она подняла глаза. — Эй, — прошептал он, касаясь пальцами её мочки уха. — Пойдём со мной на наш луг. У меня там для тебя сюрприз. Микаса нахмурила брови. — Сюрприз? Какой? Эрен ухмыльнулся и с трудом отнял руку от неё, словно борясь с гравитационной силой её тела. — Если я тебе скажу, это уже не будет сюрпризом, правда? — Эрен… — Круто! Идём! Он спрыгнул с крыши на землю, перекатившись при приземлении. Микаса громко ахнула, почти крикнув ему вслед, но вовремя вспомнила, что нужно говорить тише, и прошипела: — Ты с ума сошёл? Что ты творишь? — Давай, — махнул он ей, приглашая её присоединиться к нему. — Нам нужно идти! — Но… — Она огляделась. — Как мне спуститься? — Прыгай! — Что?! — Прыгай. Я тебя поймаю. — Эрен, боже мой, нет. — Давай же! — Нет! — Мики… — он ухмыльнулся, и она даже с этого расстояния увидела его ямочку на щеке. — Ну пожалуйста. — Только семья называла её Мики. Но она не могла не наслаждаться тем, как его голос звучал, когда он произнёс это имя. — Ты мне доверяешь? Конечно, да. Если она и доверяла кому-то в этом мире, если и надеялась на кого-то, то это был ты, Эрен Йегер. — Я доверяю тебе, — тихо произнесла она. Его голос был таким же мягким, когда он ответил: — Прыгай. Нерешительно она оглянулась назад. На мгновение ей захотелось просто вернуться в свою комнату, залезть под одеяло и притвориться, что этого вечера не было — как она делала каждый раз, когда её родители ссорились. Но потом ей пришло в голову, что любовь — это риск. Это доверие. Поэтому она крепче закуталась в свитер, встала на ноги, подошла к краю крыши и, не раздумывая больше, прыгнула в ожидающие объятия Эрена. К счастью, её дом был не таким уж высоким, и она смогла приземлиться, не убив его. Эрен поймал её с тихим стоном, и они оба покатились по траве от удара, смеясь, как пара маньяков, пока не поднялись на ноги. Затем Эрен схватил её за руку, и они побежали в лес, на свой луг, где скрывались неизведанные тайны, ожидая, когда их откроют. И когда её босые ноги касались прохладной, влажной земли, каждый шаг отзывался лёгкими радостными выкриками и смехом, срывавшимися с её губ, Микаса чувствовала, что любовь иногда означает позволить себе вырастить крылья и рискнуть взлететь. Она оставалась прикованной к земле, но когда Эрен, сжимая её руку и улыбаясь сквозь темноту ночи среди мягко освещённых зарослей, был рядом, она чувствовала, что летит. Пока ты со мной, для меня нет ничего невозможного.

***

Они лежали на траве вместе с Армином. Это и был сюрприз, оказывается. Мальчишки, что с них взять. Армин и Эрен уже начали устраивать свои ритуальные ночёвки, хотя до лета оставалось ещё несколько месяцев. И вот, поскольку им было скучно, Армин закончил всю домашку, а Эрен не мог заставить себя взяться за свою, они решили отправиться смотреть на звёзды, чтобы развеселить Микасу. Каким-то образом они предсказали, что её родители будут ссориться. В День святого Валентина. В космосе было что-то по-настоящему успокаивающее. Микаса любила природу за её простоту: свободную, безмятежную. Как она тянулась к свету, дышала и процветала. Ей нравилось эта естественная гармония: луна точно знала, на каком расстоянии ей держаться от земли, и звёзды продолжали светить, даже после того, как давно погасли. Она мечтала быть такой же — чтобы её свет помнили ещё долго после того, как она покинет этот мир. Микаса редко думала о смерти, но когда такие мысли всё же приходили, она всегда представляла Армина. — А вон там — созвездие Большой Медведицы, — радостно сказал Армин, указывая на линию звёзд в небе. Они лежали на спине, их головы почти касались друг друга, образуя полукруг. Эрен издал смешок, а Микаса улыбнулась, услышав этот счастливый звук. — А где младшая? — Эм… — Я не разбираюсь в созвездиях, — сказал Эрен. — Кто вообще придумывает такие названия? Если бы я был астрологом, я бы назвал звезду «Mac n’Cheese». Микаса громко рассмеялась. — Боже, Эрен, — вздохнул Армин. Он продолжал рассказывать о внешнем мире, о том, как в нескольких световых годах от нас обнаружили планету, в шесть раз больше Земли, с точно такими же условиями и потенциалом для жизни. Он задавался вопросом, заселена ли она, и клялся, что когда-нибудь будет работать с «NASA» и отправится исследовать другие миры. Микаса слушала его внимательно, с тем тихим счастьем, которое приходит, когда ты видишь, как человек, которого ты любишь, говорит о том, что ему действительно важно. И тут она почувствовала, как что-то тёплое слегка коснулось её пальцев, заставив дыхание замереть. Это был Эрен. Тихо, пока Армин говорил, он взял её за руку. Это был такой обычный, вроде бы незначительный жест. Они держались за руки с детства. Но теперь всё изменилось. Потому что теперь он испытывал чувства, которые бурлили глубоко внутри и грозили выплеснуться наружу. А она даже не подозревала об этом. Микаса нежно сжала его руку, и Эрен почувствовал, как по его руке, через шею, щёки, уши, до самого мозга пронёсся электрический разряд. Он закрыл глаза, наслаждаясь ощущением её мягкой кожи рядом со своей. И в этот момент он почувствовал искушение нарушить тишину, в которую они погрузились, одним-единственным признанием: «Я люблю тебя». «Я люблю тебя, Микаса,» — хотел он ей сказать. Но внезапная нехватка дыхания помешала ему это произнести. Он не мог это сделать, несмотря на всё, о чём просил его Армин. Пока что ему придётся продолжать быть просто Эреном. Тем, кто потерял девственность просто потому, что хотел почувствовать хоть что-то… хоть что угодно. И всё же, никто не вызывал у него таких сильных чувств, как она. Никто не будоражил его так, как Микаса. Микаса закрыла глаза. Так что он свободно наблюдал за ней. Эрен пересчитал каждую её ресничку, гадая, как бы они ощущались на его губах. Он любовался чертами её лица, тем, как подбородок выступал вперёд, а затем плавно переходил в линию челюсти, опускаясь к её длинной, тонкой шее, которая вела к груди, к едва заметным округлостям под пижамой. У него защекотало в животе, когда он опустил взгляд ниже, и небольшая полоска её кожи показалась из-под свитера, чуть ниже пупка, где выпирали тазовые косточки, а живот плавно переходил к Y-образной линии между ног. Эрен уже знал, что там внизу, но что-то подсказывало ему, что Микаса была другой. Что её дыхание на вкус было таким же цветочным, как аромат её кожи, что её тело вылеплено с большей нежностью, лучше и утонченнее, чем у всех остальных. Она была ещё такой юной, только-только стала подростком, и Эрену не следовало даже думать об этом. Задумывалась ли сама Микаса об этом когда-нибудь? Знала ли она вообще, что такое секс? Поскольку она была такой особенной, такой далёкой от этого, Эрен решил, что не знала. Она никогда не попадала в ситуации, где ей пришлось бы слишком быстро повзрослеть. Где нужно было быть безрассудной, чтобы хоть немного почувствовать себя живой. Вздохнув, Эрен надеялся, что Армин был прав. Что однажды он наберётся смелости, чтобы всё ей рассказать. Но пока ему хватало и этого. Держать её рядом было достаточно. Слушать её дыхание и истории Армина, пока звёзды висели над ними, а ветер заставлял их теснее прижиматься друг к другу, чтобы согреться. Он подумал, что, возможно, вся его жизнь привела его к этому моменту. Каждый шаг, который он когда-либо делал, вёл его к этому — быть с двумя лучшими друзьями и обрести хоть немного покоя посреди разрухи, в которую превратилась его жизнь. Он был молод и растерян, но в данную минуту он был счастлив. Очень счастлив. И ему хотелось верить, что девочка с чёрными глазами и травинками, прилипшими к её одежде, тоже была счастлива. Она положила голову ему на плечо и придвинулась ещё ближе. Вскоре его рука начала неметь, но он не осмеливался убрать её из-под неё. Потому что, возможно, в этом и заключалась любовь — жертвовать собственным комфортом и удовлетворением ради её счастья. «Да,» — подумал он с улыбкой. — «Наверное, это так и есть.»

***

Микаса вернулась домой, когда часы показывали два часа ночи. Она удивилась, что отсутствовала так долго. Но, окрылённая недавними приключениями и всё ещё наслаждаясь воспоминаниями о времени, проведённом с двумя лучшими друзьями, она не могла заставить себя беспокоиться об этом. На этот раз она решила войти через парадную дверь и была удивлена, обнаружив, что она не заперта. Прокравшись на цыпочках через дом, Микаса вздрогнула, когда на кухне внезапно включился свет. Она замерла, а её тело ещё больше напряглось, когда она услышала, как мать зовёт её по имени. — Микаса? Чёрт. Её ждут серьёзные неприятности. — Да, Мама? — Иди сюда. Голос Мамы был тихим и хриплым. Лишь когда Микаса вошла на кухню, она увидела, что мама плакала. Это одновременно шокировало и насторожило её. Что-то было определённо не так. Мама почти никогда не плакала. — Садись, — сказала ей мать, кивнув на пустой стул перед собой. Не говоря ни слова, Микаса прошла через кухню и села напротив матери за маленький кухонный стол, который был у них с её рождения. Весь дом оставался таким же, каким он был, когда ей было девять. Даже её спальня и ванная всё ещё были розовыми, украшенными пастельными, детскими цветами. В доме почти ничего не изменилось, только его обитатели взрослели и менялись с годами. С каждой ужасной, ожесточённой ссорой. — Что случилось? — спросила Микаса, с тревогой ожидая ответа. Мама лишь тяжело вздохнула. На ней была ночная рубашка, и Микаса смотрела, как её грудь вздымалась и опускалась, как она дрожала, какой усталой и покрасневшей казалась её кожа, какой изнурённой и бледной она выглядит, как она ссутулилась. Лишённая своей грации. Всей своей величественности. И вдруг она осознала, насколько человеческой была её мать. Всю свою жизнь Микаса боготворила её. А теперь, глядя на неё в таком состоянии, она казалась такой хрупкой. Видимо даже супергерои могут быть уязвимы. Даже Мама. — Это… Это нелегко объяснить, — начала Мама. Микаса затаила дыхание, готовясь погрузиться в цунами, которое, как она знала, вот-вот накроет её. Её мысли на мгновение вернулись к недавним событиям, и ей захотелось прервать маму, чтобы рассказать, как она ходила смотреть на звёзды с лучшими друзьями, как её ноги были покрыты грязью, и ей пришлось принимать душ, как Эрен отвёз её домой на спине, потому что не хотел, чтобы её маленькие балетные пальчики снова испачкались. Это было так мило, Мама. Он нёс её всю дорогу до дома! Микасе хотелось умолять маму вернуться к нормальной жизни, снова стать строгой, накричать на неё, наказать, отправить в комнату. Но никаких упрёков так и не последовало. Расстроенная, её мать убрала волосы за уши, и Микаса заметила, что та выглядит старше. Когда это произошло? Когда Мама вдруг стала такой… старой? Такой измученной? И даже сейчас, даже в таком сломленном состоянии, она всё ещё была поразительно красивой. Всё ещё оставалась её матерью. Всё ещё той пылкой, страстной женщиной, которая всегда держала спину прямо, ходила с высоко поднятой головой и гордилась тем, что в своей жизни одержала множество побед. Но, похоже, на этот раз она не победила. Она тонула. А её дочь беспомощно наблюдала за ней, желая спасти. Микаса плакала вместе с ней, когда она, наконец, призналась: — Твой отец ушёл. И Микасе не нужны были дальнейшие объяснения. Ей не нужно было напоминать, что любовь бывает не настоящей. Ещё любовь, как оказалось, — это изменять супругу, ругаться с ним, уходить из семьи и бросать свою юную дочь. Микаса оплакивала свою мать, своего отца, то, какими идеальными они были как отдельные личности, но какими разрушительными оказались их отношения после всего, что им пришлось пережить. И она чувствовала себя ужасно из-за своей роли в этом, убеждённая, что это её вина. Убеждённая, что если бы она только предупредила маму, рассказала ей о том дне, когда она увидела папу целующимся с длинноногой женщиной в кафе, когда она возвращалась с балета, то у них было бы время всё исправить. Но теперь было слишком поздно. Она хранила секрет в себе до тех пор, пока боль не стала невыносимой. И теперь она обрушилась на всех них. Было слишком поздно что-либо исправлять. Слишком поздно. Как всё это могло произойти? Почему Ками был настолько жесток? Как Бог мог допустить, чтобы любовь угасала таким образом, разрушая семью? Ведь руки отца должны были строить дом, а не разрушать его. — Мама, пожалуйста, не плачь. Микаса взяла маму за руку, и та даже не пыталась скрыть слёзы, которые свободно текли из её прекрасных глаз. — Прости меня, малышка, — всхлипывала она, шепча. — Вы разводитесь? — смогла только спросить Микаса. Мама не сказала больше ни слова. Микаса поняла всё по тому, как она высвободила руку, закрыла лицо ладонями и содрогалась от рыданий, как её хрупкое тело дрожало с каждым всхлипом. Не существовало никакого совершенства. Никакого доброго Ками, никакого вечного мира. И никакой любви. Казалось, будто её очистили от всех чувств — от страха, гнева, боли. Посреди этого хаоса Микаса испытала своего рода эмоциональную смерть. Она была настолько потрясена, настолько измучена, что всё внутри онемело. Будто её сердце начисто стёрли, как символы на песке, которые смыла волна. Как будто насыщенные чернила превратились в бледное пятно на белом листе бумаги. Вот так легко. Так внезапно. Как будто всё, абсолютно всё, вообще ничего не значило.