Это ещё не конец / Not Over Yet

Влажные осенние листья касались босых ступней Микасы, холодные и хрустящие, они мягко сминались под её шагами, с лёгким, почти неслышным протестом. Воздух казался неподвижным, а ветерок, почти невидимый, терялся между могучих стволов стареющих деревьев. Небо, тусклое и серое, словно лениво потягивалось, встречая рассвет. Оно смотрело на неё сквозь длинные, иссохшие ветви, окутывая её лёгким дождём. В этой зловещей тишине Микаса чувствовала себя защищённой. До тех пор, пока… Тихий вздох. Резкая боль, словно удар, пронзила её, заставив проснуться. Внезапные, мучительные спазмы скрутили низ живота — так началась новая глава её жизни. Со слезами, кровью и очень испуганным Эреном. Ранее днём она заснула на его кровати во время долгого домашнего задания (где каждый по-своему понял смысл слова «задание»: и пока она занималась, он дремал). Где-то на шестьдесят четвёртой странице учебника по биологии, наблюдая, как во сне у Эрена подрагивали веки, её постепенно сморило, и она отключилась. Солнце медленно садилось, уступая место сумеркам, просачивающимся сквозь облака, когда она приоткрыла глаза, чтобы посмотреть на размытые очертания мебели в его спальне. Инстинктивно её рука скользнула вниз, под юбку, чтобы дотянуться до странного влажного ощущения между бёдер — источника боли, разбудившей её. Она обнаружила, что трусики были влажными и неприятным на ощупь в самом центре. Когда она села и протёрла глаза, избавляясь ото сна, её взгляд упал на свои бледные, дрожащие пальцы. И хотя на них ничего не было видно, она сразу это почувствовала. Поток крови. Микаса резко соскочила с кровати. Возможно, его разбудил её вздох ужаса, или её поспешное бегство в ванную, или грохот захлопнувшейся двери, но Микаса была слишком занята, запирая дверь и пытаясь справиться с накатывающей паникой, чтобы обращать внимание на крик удивлённого Эрена, звук удара и последовавшие за этим ругательства, когда он свалился с кровати. — Какого х…? — Она ненавидела это. — Микаса?! — Тревогу в его голосе. — Это ты? Но ещё больше она возненавидела всё на свете, когда стянула трусики, села на унитаз и увидела, что ткань между лодыжек была пропитана красным. На её глаза навернулись слёзы. В ужасе она прикрыла рот рукой, чтобы он не услышал, как она плачет. — Микаса, ты в порядке? Ещё несколько приглушённых ударов и новая порция ругательств дали понять, что Эрен пытался встать на ноги. Через несколько секунд полоска света из его спальни проникла под дверь ванной. К тому времени, как Эрен начал мягко стучаться, её сердце бешено колотилось, лицо пылало и покрылось испариной, а по щекам катились слёзы. — Микаса? — Она чувствовала себя униженной до глубины души. — Что случилось? — Если бы только унитазы могли проглатывать людей. — Всё в порядке? — Как же это было бы здорово. — Микаса… — «Проглоти меня, унитаз, проглоти меня целиком…» — Эй, с тобой всё в порядке? Она не могла заставить себя ответить. Стук Эрена превратился в неистовые удары. — Микаса, поговори со мной! — Я в порядке! — Ты уверена? Что случилось? — Я не могу… — Ты плачешь? Ну конечно, после этого она разрыдалась. — Боже мой… — Она услышала его тяжёлый выдох, и её сердце сжалось от мысли, что он, возможно, обнаружил огромное пятно, оставленное ею на его кровати. Оно было тёмным, багровым, отвратительным. Даже с закрытыми глазами её охватило унижение. Господи, как же стыдно. Микаса заплакала ещё сильнее. — Что случилось? — Его голос был очень мягким. — Пожалуйста, Микаса, скажи мне. Что произошло? Почему ты плачешь? Ты пугаешь меня. — Ты не видел? — выдавила она жалобно. — Пятно? — Какое пятно? — У меня только что начались месячные, Эрен, — всхлипнула она, плача навзрыд в ладони. — И я залила всю твою кровать! — О. — Он ответил так невозмутимо, что её глаза широко распахнулись. Ему было противно? Он злился? Слёзы слипали её ресницы, текли по щекам и капали с подбородка. — Ты поэтому плачешь? — тихо спросил Эрен. Она напрягла слух, чтобы расслышать его. — Неужели ты думала, что я разозлюсь? — Его голос стал ещё мягче. — Поговори со мной. — Он перешел на шёпот, и она поняла, что Эрен прижался лбом к двери, умоляя: — Пожалуйста, Микаса. Поговори со мной. Некоторое время она молчала, всхлипывая и вытирая сопли с верхней губы. Она ещё несколько раз всхлипнула, уставившись на тени ног Эрена под дверью, которые вытянулись и слились с темнотой его неосвещённой ванной. Тень была неподвижной и упрямой. Эрен оставался на месте. Он ждал её ответа, когда она закрыла глаза и прерывисто вздохнула, затем снова открыла и уставилась в пол у себя под ногами, изо всех сил стараясь не смотреть на свои испачканные трусики. — Это так стыдно, — наконец прошептала она, и он тяжело вздохнул в ответ. — Но это нормально. — Нет. — Мик… — Я просто хочу домой. — Ты не можешь. Твои родители вернутся не раньше десяти, а сейчас только половина восьмого. — Я могу побыть дома одна. — И как ты туда попадёшь? — Я дойду пешком. — Не в том смысле, каким образом. А в том, что я тебе не позволю. — Пожалуйста… — Микаса, хватит уже вести себя как ребёнок, — выдохнул он с раздражением, что только заставило её нижнюю губу дрожать ещё сильнее. Его голос звучал недовольно, и она замолчала. — Просто скажи, что тебе нужно. Мне что-то принести? Обезболивающие? Прокладки? Или как ты там называешь эти странные трубочки? Пфф, странные трубочки. Не удержавшись, Микаса тихонько фыркнула, и из носа у неё вырвалось немного соплей. — Тампоны. — Да, точно, тампоны. Они тебе нужны? — Да. — Она вытерла сопли и слёзы рукавом своей школьной рубашки, оставив на нём влажные следы. Когда Эрен заговорил снова, она немного успокоилась. Что бы она делала, если бы это случилось, скажем, на балете? Или на внеклассных занятиях? Если бы она находилась где угодно, но не здесь? Без Эрена? Конечно, она всё ещё чувствовала себя ужасно униженной, но, по крайней мере, её лучший друг (с мужской репродуктивной системой и без малейшего представления о том, каково это — оказаться в её положении) утешал её. — Ладно, я скоро вернусь. Никуда не уходи. — Тени под дверью исчезли, когда он повернулся, чтобы уйти, но тут же снова появились, и он спросил: — Подожди! Тебе ещё что-то нужно? Её взгляд опустился на трусики в горошек, которые были у неё с одиннадцати лет, на огромное красное пятно на них, и на её дрожащие бёдра… — Трусики, — тихо пропищала она. — Понял, хорошо. Никуда не уходи, я скоро вернусь. А, подожди! Какой у тебя размер? — Маленький? — Окей, я скоро. Микаса…? Повисла тишина, нарушаемая лишь тихим звуком капающей крови, падающей в унитаз. — …Да? — Ты уверена, что с тобой всё в порядке? — Его слова доносились прямо из двери, как будто он говорил в неё. Низкий тембр его взрослеющего голоса пробивался сквозь дерево, через тьму, прямо к её ушам. — Ты справишься, пока меня не будет? — Да. — Он не видел, как она мягко улыбалась, всхлипывая в темноте. — Всё будет хорошо, Эрен. — Обещаешь? — Обещаю. И затем он ушёл.

***

Эрен ненавидел, когда Микаса плакала. Его сердце бешено колотилось, а внутри нарастало непреодолимое желание навсегда остановить её слёзы. Он мчался в город на своём старом, раздолбанном велосипеде, а в голове роились вопросы, ответы на которые его юный разум отчаянно пытался найти. Что нужно девочкам во время месячных? Тампоны? Обезболивающие? Ладно. Он спросил не слишком дружелюбного продавца в магазине, где можно найти женские гигиенические прокладки, и, запыхавшись, поблагодарил грубого лысого мужчину, устремившись прямо к нужному отделу. Эрену хотелось, чтобы его мама была жива. Тогда он мог бы позвонить ей и попросить помощи. Спросить, почему, ну почему возникла эта жёсткая необходимость выпускать тампоны в таком невероятном количестве вариантов — мини, обычные, супер, супер плюс, с запахом, без запаха (это вообще как понимать?!), упаковки по двенадцать штук, или даже по тридцать с хвостиком. Боже. Господи Иисусе. Ему срочно нужна была божественная инструкция. А лучше сразу чудо. Две минуты бессмысленного блуждания между полок, с отчаянным взглядом разглядывая каждый бренд этих странных трубочек, перешли в ещё две минуты для несчастного тринадцатилетнего мальчика, который был на грани того, чтобы рвать на себе волосы. Ситуация становилась только хуже, когда он задумался о том, чтобы позвонить Микасе, но тут же осознал, что она, вероятно, всё ещё сидит запертая в его ванной, в темноте, рыдая навзрыд, и… Боже милостивый, у них что, ещё и разные способы введения?! — Армин, — прохрипел он в телефон. — Ты мне нужен. — Что такое? — спросил его лучший друг на другом конце провода. По его голосу Эрен понял, что Армин был занят, скорее всего, учёбой. — Всё в порядке? — Микаса. Она в крови. — Что?!! — У неё идёт кровь! Армин тяжело вздохнул. — Эрен, пожалуйста, успокойся. Мне нужно, чтобы ты всё объяснил. Откуда идёт кровь? — Из… Из её… — Из влагалища? — Чувак! Господи, ну зачем же так прямо?! — Эрен. У неё началась менструация? — У неё… что? — Месячные! — А, да, точно. Они! Его друг замолчал на секунду. Эрен услышал слабый шелест бумаги, ещё один тихий вздох сорвался с его губ. — И я тут нужен потому что…? Эрен беспомощно уставился на чудовищный ассортимент перед собой, его испуганные глаза метались по всем возможным вариантам. — Я в магазине, покупаю ей тампоны и вообще не знаю, что делать. — Хорошо, слушай внимательно. Просто делай, как я скажу. И Эрен сделал всё, как сказал его друг. Спасибо богу за Армина, за его интеллект, за его знания и за то, что он может объяснить разницу между ежедневкой и обычной прокладкой. Эрен не утруждал себя расспросами о том, откуда он всё это знает. Эрен не утруждал себя расспросами о многих вещах, когда дело касалось Армина. В тот день он потратил свои карманные деньги за две недели. Три пакета болтались в его руках, когда он поспешно выбегал из магазина, и его совсем не волновали любопытные взгляды прохожих — то ли удивлённые, то ли обеспокоенные. Даже тот факт, что на обратном пути он чуть не попал под машину, когда она пронеслась всего в миллиметре от его велосипеда, его не смутил. Но когда он наконец вернулся домой, и в доме было так же темно, как на улице, если не считать единственного света в его комнате, Эрену было очень не по себе от мысли, что он снова услышит, как Микаса плачет, что она страдает от стыда, думая, что доставила ему проблемы. Он постучал в дверь ванной, с трудом переводя дыхание, и позвал её по имени. Ей понадобилось время, чтобы ответить. В конце концов она отозвалась. — Эрен? Это ты? Его челка была влажной и прилипла ко лбу. С пакетами в руках, он вытер пот предплечьем, тяжело дыша. — Я принёс всё, что нужно. — Правда? — Да. Открывай. — …Хорошо. Она замешкалась на мгновение, прежде чем подошла к двери. Когда она её открыла и посмотрела на него заплаканными, покрасневшими глазами, Эрена поразило, как мило она выглядит. Даже с соплями, текущими из носа. Даже с растрёпанными волосами. Даже с покусанной, покрасневшей нижней губой. — Твои тампоны, — он протянул ей пакеты, прочищая горло. — Я не знал, какой размер взять, так что купил все. А ещё там твои новые трусики. Я взял розовые… И синие, потому что я люблю синий. Микаса тихо фыркнула, вытирая нос рукавом рубашки, прежде чем забрать пакеты из его рук. — Спасибо, Эрен. — Не за что. — Ты запыхался, — заметила она. Эрен пожал плечами. — Я бежал. — Только не дыши рядом со мной. — Почему? — Здесь пахнет… месячными. — Мне нравится запах месячных! — вырвалось у Эрена. Он сморщился от своих слов и в смущении хлопнул себя по лицу. Микаса засмеялась. Легко, едва слышно. — Ладно, Эрен. — Эм, извини. Я просто… нервничаю. — Почему? Он тяжело вздохнул, глядя на свои заляпанные конверсы. Он натаскал грязи в свою комнату с улицы. Отец бы разозлился, но его не было дома, так что это сейчас не имело значения. — Я ненавижу видеть тебя в слезах, Мик. Мне от этого херово. Она немного пошевелилась, шмыгая носом. — Я в порядке. После этого между ними повисла тишина. Эрен медленно поднял взгляд, чтобы встретиться с её глазами. Она всё ещё шмыгала носом, всё ещё красная, смущённая и такая чертовски красивая. — Ты можешь принять ванну, если хочешь, — наконец сказал он, отдышавшись. — Я просто не хочу, чтобы тебе было, ну, знаешь, неудобно. — Но у меня нет одежды, — грустно сказала она. — Есть. У меня в шкафу до сих пор остались все мамины вещи. От этих слов глаза Микасы расширились. Но Эрен не видел ничего странного в том, чтобы предложить ей одежду своей матери, потому что после её смерти его отец начал всё чаще исчезать из дома — убегая на работу и, бог знает, куда ещё. Он отдал Эрену свою большую спальню, сам переехав в ту, что раньше принадлежала сыну. Возможно, потому что потеря жены сделала пребывание в их общей спальне невыносимым. Слишком много воспоминаний: о том, как она была здорова, как могла спать рядом с ним, нянчить маленького Эрена, готовить, танцевать, петь и принимать душ в одиночку. Кто знает. Но теперь у Эрена была эта огромная спальня, ванная в полном его распоряжении и шкаф, в котором всё ещё оставались мамины вещи — к которым ни он, ни его отец не могли прикоснуться. — Эрен, я не могу надеть её одежду, — вздохнула Микаса, прядь волос прилипла к её губам. — Почему нет? Она бы этого хотела. — Но… — Заткнись. Иди принимай ванну, а я принесу тебе одежду. — Эрен… — Я сейчас сделаю большой и глубокий вдох! — Нет! — Она быстро захлопнула дверь. — Фу, Эрен! Он рассмеялся. Эрен действительно хотел, чтобы его мама была жива.

***

Он смотрел в окно на мерцающие звёзды, постепенно появляющиеся на небе, и на луну, которая казалась неподвижной точкой размером не больше его большого пальца. Забавно осознавать, что эта крошечная штука обладает такой силой, которая способна притягивать к себе целые океаны. «Люди иногда бывают такими же,» —подумал Эрен. Микаса была такой. Армин тоже. Маленькие, но достаточно сильные, чтобы притягивать всё вокруг. Армин делал это, когда рассказывал о космосе, о внешнем мире, сверкающем множеством знаний. Микаса притягивала взгляды просто своим присутствием — стоило ей войти в комнату, и все головы тут же поворачивались, чтобы посмотреть на неё, на её расцветающую грациозность. Эрен терпеть не мог эти моменты. Ему не нравилось, когда все смотрели на неё. Он слышал, как она тихо напевала что-то себе под нос, как вода мягко плескалась при каждом её движении, создавая едва заметные волны. Он слушал её напев, прислонившись спиной к двери. Эрен рассказывал ей истории, смеясь, пока его зад не занемел от сидения на полу. Но он просто не мог заставить себя встать и уйти. Он снова просунул под дверь кусочек шоколада и велел ей не разливать воду, когда она будет перепрыгивать через бортик, чтобы достать его, прежде чем вернуться в ванну. — Ммм, — донёсся её довольный голос. — Как же вкусно. — Ты точно ненормальная, — усмехнулся Эрен, разворачивая свой кусочек шоколада. — Тёмный шоколад вообще-то не такой уж и вкусный. — Сказал человек, который ненавидит шоколад! Так что, извини, но твоему мнению я точно не доверяю. — Чёрт, это правда на вкус как дерьмо, — простонал он, прожёвывая. — Тогда зачем ты его ешь? — Потому что ты ешь. — Но ты же ненавидишь шоколад, Эрен. — Только не твой шоколад. — Но ты только что сказал, что у него вкус какашки. — Я обожаю какашки. — Ты такой дурак. Он улыбнулся в ответ. Она снова начала тихо напевать себе под нос. А звёзды всё продолжали мерцать и сиять. Эрен откинул голову назад, прижав затылок к двери, закрыл глаза и вздохнул. Он просто сидел несколько мгновений, слушая, как Микаса что-то мурлычет себе под нос. И вдруг его осенило, что всего несколько лет назад она появилась в его жизни — маленькая девочка в платьицах, с аккуратными пучками и мягкими глазами, с самыми длинными ресницами, которые он когда-либо видел. А теперь у неё грудь и месячные. Она стала девушкой! Почти такого же роста, как он. И Эрена бесило, что она продолжала расти и расти. Ему также было противно от того, что и он тоже рос. Каждый день взросления без матери казался ему предательством её памяти. С каждым годом его черты изменялись, зубы выпрямлялись с помощью брекетов, голос ломался с наступлением половой зрелости, кадык выпирал, а волосы начинали расти в неожиданных местах — и пропасть между ним и воспоминаниями о ней становилась всё шире, слишком огромной, чтобы заполнить её в одиночку. — Эй, — выдохнул Эрен спустя некоторое время. — У меня есть идея. — Какая? — Тебе стоит спеть. — Нет. — Да ладно тебе! Я спою вместе с тобой. — Нет, Эрен. Он воспринял это как согласие. — Ладно, — тихо простонал он, садясь обратно с гитарой в руках. Он уже перерос её: его ладони стали слишком большими, а длинные руки делали игру неуклюжей. Скоро ему придётся купить новую. — Что будем петь? — Ничего. — Значит, поём Леонарда Коэна. Микаса простонала, а Эрен ухмыльнулся, как идиот. Его пальцы мягко скользнули по каждой струне, извлекая из них переливы звуков, что наполнили комнату музыкой. Потребовалось несколько минут, чтобы вспомнить мелодию, которую он когда-то выучил на слух. Музыка окутала Микасу, согревая её щеки и заставляя её губы тихо повторять слова песни.

Я слышал, тайный есть аккорд, Давид играл, дивился Бог,

Как музыку не любишь ты такую? Сыграю я: четыре, пять. Минор падёт, но вверх опять, Поверженный король пел: «Аллилуйя».

— Аллилуйя, — выдохнула она. — Аллилуйя, — закрывая глаза. В этом звуке было столько надежды, желания и тоски. Так болезненно красиво, каждая строчка была признанием того, что немые потери не выразить словами. Она задумалась, сколько голосов вплетено в эту уникальную песню, и танцовщица внутри неё тихо двигалась в такт плавным переборам струн гитары Эрена. Внезапно она осознала, что подпевает. Эрен улыбнулся про себя, продолжая играть. Её тихий голосок сливался с его низким напевом, мягким и нежным. Их мелодия пробивалась сквозь щели в стенах, с тихим плеском воды и спиной, прижатой к двери, которая раз в несколько минут нервно ёрзала от дискомфорта. Стрелки старых часов медленно вращались, словно подстраиваясь под ритм, который они вдвоём создавали. Но когда обе стрелки замерли на девяти часах, кончики пальцев Микасы сморщились от воды, а Эрен больше не чувствовал нижнюю половину своего тела. Сонные улыбки тронули их лица, довольные результатом их музыки. Эрен ждал, пока Микаса одевалась в старую одежду его матери. Через несколько мгновений она приоткрыла дверь ванной, выглянула через узкую щёлку и спросила: — Готов? Эрен кивнул. — Готов. Она вышла. Одетая с головы до ног в одежду, что когда-то принадлежала женщине, оставившей за собой лишь тени воспоминаний. Микаса словно вдохнула жизнь в старую ткань, как будто она всегда принадлежала только ей. Её волосы свободно ниспадали на плечи, кончики всё ещё были влажные после ванны. Тыльные стороны её рук, костяшки пальцев и кончик носа выглядели мягкими и немного порозовевшими, и Эрен внезапно ощутил, что перед ним стоял совсем другой человек. Она изменилась слишком быстро. Жизнь всегда была сурова с ним, закаляя его с самого детства. Но Микаса всё ещё оставалась чистой и невинной во многих отношениях, и ему отчаянно хотелось сохранить её такой: единственной незапятнанной чёрточкой, оставшейся в его жизни. — Ты уверен, что мне можно это носить? — спросила она. — Покрутись, — сказал он. — Не могу поверить, что мамино платье так хорошо на тебе сидит. Она закружилась, и в этот момент что-то в Эрене словно сломалось. Он скучал по матери до такой боли, что это казалось невыносимым. А видеть Микасу в её одежде, пропитанную её запахом, словно оживившую её, заставляло его скучать ещё сильнее. Ему до отчаяния хотелось вернуть её. Если бы мама была жива, а папа дома, всё было бы иначе. Эрену не пришлось бы утешать плачущую Микасу. Ей не пришлось бы стыдиться того, что она не в силах контролировать. Ему не пришлось бы сидеть по другую сторону двери и играть на гитаре, чтобы подбодрить её. Всё — и сегодня, и вчера, и завтра — было бы по-другому. Но мамы больше нет, а папы никогда не бывает дома, и всё, что осталось от семьи Эрена, — только эта крыша, пол под его ногами и девушка, стоящая перед ним. — Эрен, ты в порядке? — Да, а что? — Ты как-то выпал. — Да нет, просто задумался. — О чём? — Ни о чём, — он слабо улыбнулся. — Я никогда ни о чём не думаю. Микаса нахмурилась. — Врёшь. — Цыц. — Сам цыц. — Шшш. — Сам Шшш! Она ударила его. Он простонал. Микаса, наверное, была самой сильной балериной на свете. — Мне пора, — выдохнула она спустя некоторое время, сжимая пальцами ткань платья. — Уже поздно. Нет, не поздно. Ещё не было и десяти. Но Эрен знал, что она делает. Как обычно, когда всё становилось слишком серьёзным, слишком напряжённым, Микаса отступала. Платье Карлы, смущение из-за месячных, то, как он на неё смотрел… Всё это было для неё слишком. Эрен задумался, чувствует ли Микаса себя такой же уязвимой, как он, бывала ли она когда-нибудь опустошённой или подавленной. Она так искусно фильтровала и контролировала свои эмоции. Почти всегда от неё исходили только доброта, терпение и мягкость к миру. Она жила в нюансах, и иногда Эрену приходилось копаться, чтобы добраться до её настоящих чувств. — Я отвезу тебя, — наконец сказал он. И она была слишком усталой, чтобы возражать.

***

Спасибо, что проводил меня домой. Ерунда, мы же соседи. Будь осторожен на обратном пути. Со мной все будет в порядке. Увидимся завтра в школе. Обычно так это всё заканчивалось. Но тут Эрен вспомнил, что есть такие вещи, как школа, как обязательства, и жизнь вне Микасы Аккерман. Жизнь за пределами их дневного сна, её спокойных глаз и улыбок, её созревающей фигуры, шоколадных квадратиков и песен. До этого вечера он никогда не испытывал такого сильного желания защитить её. А ведь она уже столько раз целовала его, позволяла своим рукам касаться тех мест, куда он никогда не подпускал никого другого, не вздрагивая. Он никогда не думал, что её прикосновение — это нечто большее, чем просто прикосновение, что поцелуй в щёку, когда она прощалась с ним, — это нечто большее, чем губы на коже и дыхание на шее. До этого момента. Ох, чувак. Неловко наблюдая за ней, он стоял рядом, а луна висела низко над ними. Ему так хотелось сказать: «Я люблю тебя, как звёзды любят луну», — произнести это, пока его сердце трепетало от волнения. Но он не смог сказать это вслух, потому что это казалось слишком внезапным, слишком грубым — даже для него. Сила чувств, которые он испытывал к ней, была пугающей. Глядя на неё тогда, одетую в одежду его матери, он чуть не расплакался. Возможно, он просто скучал по маме, или слишком сильно переживал за Микасу, или просто… Кто знает? Но что-то изменилось в нём. Что-то новое и стремительное зажгло пламя внутри. Поэтому Эрен сделал единственное, что умел, когда чувства брали над ним верх. Он сбежал. Спасая свою чёртову жизнь. Он даже не попрощался. Внезапно он понял, что не может. Крутя педали своего велосипеда, пока ветер трепал его волосы, рубашку и штаны, он старался уехать как можно дальше от этой девочки. От своей соседки. От платья своей матери. Потому что в свои тринадцать Эрен только что сделал ужасающее, пугающее, опасное для жизни открытие. Она ему нравилась.