Это ещё не конец / Not Over Yet

Когда Микаса Аккерман напугана, она замирает. Её мышцы напрягаются, каждая мельчайшая частичка её тела как будто скручивается в тугую пружину. Она сжимается, словно улитка, прячущаяся в свою раковину. Даже её взгляд кажется напряжённым, будто пойманным в ловушку. Для Эрена это всегда было пугающим зрелищем. Его разум лихорадочно ищет способы помочь ей прийти в себя. Её широко распахнутые глаза полны чего-то, очень похожего на ужас, хотя ещё секунду назад они были расслабленными. Губы, недавно изгибающиеся в улыбке, теперь раскрываются безмолвной буквой О. Лицо Саши выглядит так же напряжённо, но если в глазах Микасы светится страх, то в её взгляде — лишь тени замешательства. Глаза Эрена следят за каждым движением Микасы: за руками, которые нервно теребят друг друга, за губой, которую она прикусывает, за едва заметным трепетом ресниц, когда она отводит взгляд. Саша прочищает горло. — Жан сказал, что ты вышла прогуляться, — её голос чуть дрожит. — Ничего себе… Никогда не думала, что встречу тебя здесь. Она нервно хихикает, неловко проводя рукой по каштановым волосам. Локоны, недавно освобождённые из её привычно высокого хвоста, непослушными волнами падают на плечи. Эрен резко втягивает воздух, но прежде чем он успевает что-то сказать, она спрашивает: — Вы двое дружите? Микаса наконец обретает дар речи. — Да. Мы друзья детства. «Друзья детства», — думает Эрен. — «Ну окей, сойдёт. С этим можно мириться.» — Я встретил её на улице, она выглядела совершенно потерянной, — говорит он. Тёмные глаза Микасы наконец поднимаются, встречаясь с его взглядом. Они устремляются к нему с мольбой. — Я пойду, помогу ей найти дорогу обратно. — О! Тебя долго не будет? Их взгляды отрываются друг от друга, и Эрен переводит взгляд на Сашу. — Нет! — Отлично, — она улыбается, и неловкость будто испаряется. Эрен сейчас как никогда благодарен природной способности своей подруги быстро выходить из неудобных ситуаций. — Потому что я, — начинает напевать Саша, растягивая гласные, — принесла тебе кое-что с вечеринки, и я уверена, тебе это очень понравится! Она поднимает контейнер, и нос Микасы тут же улавливает сильный аромат еды. — Жареные равиоли? — Да! — Саша восторженно ахает, немного переигрывая. — Оу, — Эрен благодарно улыбается Саше. — Обожаю жареные равиоли. — Я знаю. — Она подмигивает ему с понимающей ухмылкой. Микаса облизывает губы, её руки перестают нервно двигаться и сжимаются в кулаки по бокам. — Жан упоминал что-нибудь ещё? Обо мне? — Её вопрос заставляет всех напрячься, но Саша мягко улыбается, её взгляд скользит к Эрену, а затем быстро возвращается к подруге. — Нет. Хочешь, я позвоню ему и скажу, что ты уже возвращаешься? — Нет! — Все трое вздрагивают от её внезапного крика. — Простите, — шепчет Микаса, чувствуя, как её лицо заливается краской от смущения. — Эм, нет, не надо, я сама справлюсь. — Ладно, — Саша моргает, передавая контейнер Эрену, который тут же открывает его и закидывает в рот равиоли. — Честно говоря… — она снимает пальто и поворачивается к Микасе. — Я не осуждаю тебя за то, что ты сбежала с той вечеринки, подруга. Там полно придурков. Клянусь, ещё три секунды — и я бы запустила бутылкой вина в мать Жана. Уверена, ты меня понимаешь. — Пальто летит прямо в руки Эрена, и он вешает его на крючок возле двери, бросив взгляд на Сашу, когда она выхватывает у него контейнер и легонько ударяет кулаком ему в грудь. — Я разогрею твои равиоли в микроволновке. Если кто-то их съест, пока тебя не будет, это не моя вина. — Спасибо, — говорит Эрен. Саша мягко стучит указательным пальцем по ямочке на подбородке Эрена. — Ого, ты только посмотри на себя! — громко хохочет она. — Весь такой симпатичный и выбритый. Я уже начала думать, что мы потеряли твоё красивое лицо под этим ужасным жёстким кустом. Эрен хмурится, не понимая, что она имеет в виду. — Рада была тебя увидеть, милая, — говорит она Микасе, и это, пожалуй, их самый длинный разговор за всё время, что они знают друг друга. — Теперь, когда я знаю, что ты дружишь с этим болваном, мы все могли бы выбрать денёк и потусоваться вместе! — Саша обнимает её одной рукой в довольно неловком объятии. Тёплое дыхание Саши касается уха Микасы: — Не волнуйся. Я не скажу Жану. — Спасибо. — Если он когда-нибудь узнает, он нас убьёт. — Знаю. — Тебя — за ложь, меня — за то, что скрыла это от него. — Спасибо ещё раз. — Поблагодаришь потом. За круассаном. Слышит ли Эрен их разговор или нет — он не подаёт виду. Другие гости уже начинают замечать присутствие Саши. Некоторые окликают её, но она их игнорирует, говоря громче, чтобы Эрен услышал: — Смотри, не дай ему отнять слишком много твоего времени — и будь осторожна, он ещё тот фруктовый маньяк. Однажды у него был бурный роман с папайей. Бедняга запрокидывает голову назад, издавая громкий стон. — И не позволяй ему переубедить тебя в обратном! — кричит Саша, когда Хитч появляется из-за спины, хватает её сзади за плечи и тащит прочь. — С тех пор он известен как ебливый папайщик! Все в этой комнате подтвердят! — Саша, привет! — Саша! Ты знакома с Муфасой?! — С кем? Бум. Дверь закрывается, и крики стихают, сменяясь долгим вздохом Эрена и жужжанием лампочки над головами. — Прости, — морщится он. — Иногда мне бывает стыдно за них. Микаса поджимает губы, пытаясь скрыть улыбку при виде извиняющегося выражения в его глазах. Её взгляд падает на несколько прядей волос, спадающие на лицо, и она думает о том, что они никогда не были такими длинными. Но ему идёт. — Всё в порядке, — говорит она, следуя за ним по лестнице. Эрен спускается на пару ступенек впереди, а она двигается медленнее, осторожно ступая на каблуках, чтобы не споткнуться. Когда они оказываются на нижнем этаже, она смотрит снизу вверх, и её губы озаряет тёплая улыбка. — Знаешь, мне там даже понравилось. Брови Эрена удивлённо приподнимаются. — Тебе… Серьёзно? — Мм-м, — Микаса кивает, её взгляд задерживается на пряди волос, которую он заправляет за ухо, но она всё равно падает ему на лицо. — Класс. — Эрен ухмыляется, и на его щеке мелькает тень ямочки. На мгновение она задумывается о том, чтобы подробнее обсудить пьяные подколы Имир и рассказать о доброте Хистории, о взглядах, которые Хитч постоянно кидала на неё, и загадочных посланиях в её глазах. Она ждёт, пока он толкнёт входную дверь и придержит её для неё. — Эрен? Он шмыгает носом, вытирая его рукавом своего пальто. — А? — Почему они все называют тебя… ээ, папайщиком? Из его горла вырывается приглушённый звук. — Пожалуйста, — морщится он. — Не спрашивай. — Ты что, действительно…? — Нет! Я даже не люблю папайю! — Так ты…предпочитаешь другие фрукты? Очередной сдавленный стон. — Микаса, блин! Она смеётся. Не то чтобы она наслаждалась его мучениями, но… они её забавляют. — Тогда почему…? — Это долгая история. — Эрен жестом предлагает ей выйти на улицу, и после того, как она выходит, он следует за ней и закрывает за собой дверь. — Я даже не помню точных событий… Но я не трахнул ни одной ёбаной папайи! Клянусь богом, я даже не знаю, откуда взялась эта шутка про дырку в папайе. Микаса снова смеётся, потому как ничего не может с собой поделать! Её лицо кривится от смеха, и она прикрывает его рукой. И Эрен хочет, чтобы она так больше не делала — не прятала от него свои смешные фырканья и свои маленькие проявления счастья. — Извини, — говорит Микаса, обмахиваясь рукой, и начинает спускаться по слегка обледеневшим ступеням. Эрен идет следом за ней, подстраиваясь под её неуверенный шаг. Отчасти потому что не хочет поскользнуться и грохнуться на задницу. Но в основном — потому что не может отвести от неё глаз. Они впитывают всё, что видят, жадно ловят её присутствие, надеясь, что этого хватит, чтобы насытиться. Но где-то глубоко внутри он знает — этого никогда не будет достаточно. То, что он чувствует к ней, превосходит любой голод, любую потребность. И он даже не пытается это отрицать. Кроме того, прямо сейчас он может пялиться на её задницу. — Ну… — произносит Микаса едва слышно, как лёгкий шёпот в тишине, возвращая его из мыслей в реальность. Глядя на неё сейчас, Эрен понимает — или, скорее, вспоминает — что в ней всё выражено скромно и мягко. Её голос тихий, взгляд мягкий, присутствие едва уловимое; она никогда не выходит за рамки этой невидимой тишины. В отличие от него, кто кричит, ругается, бурно реагирует и оставляет след своей яркой натуры повсюду. Если Микаса идёт наравне с ветром, то Эрен воюет против него. Он — вихрь, шторм, буря. А Микаса — шёпот, мелкий дождик, что успокаивает его неистовые порывы и приносит умиротворение. И, собственно, именно поэтому этого никогда не будет достаточно. Ничего не будет достаточно, пока существует неизбежное ощущение, что она опять уйдёт. И она уйдёт, как всегда уходит. Как облака, что плывут по небу, появляясь и исчезая, так и она снова исчезает — потому что природа диктует, что так всё и должно быть между ними. Микаса стоит к нему спиной, её взгляд устремлён вдаль. Эрен смотрит на неё, гадая, может ли огонь когда-нибудь желать быть погашенным, может ли пламя тянуться к небу и молить о дожде. Он цепляется за этот краткий миг, пока она ещё присутствует в его жизни, даже если это однажды приведёт его к гибели. Ради неё, он знает, он готов сгореть дотла. Возможно, правда в том, что некоторые огни существуют лишь для того, чтобы освещать тьму, а некоторые сердца бьются только для того, чтобы однажды разбиться. Какая это честь — гореть ради неё. Какая честь — позволить ей разбить своё сердце теми самыми руками, которые однажды его создали. Микаса поворачивается, раскинув руки в стороны, как будто демонстрирует себя ему. Каждая её клеточка словно кричит: «Смотри на меня, я здесь, я с тобой». Её ноги чуть покачиваются на каблуках, и Эрен посмеивается над её неуклюжестью, над этой маленькой чёрточкой несовершенства её осанки. — У нас ведь есть время, да? — звучит её голос. Она намекает на его ужасно неловкую историю, которую не оставит в покое, пока не услышит до конца. — И мне кажется, ты сам хочешь рассказать, — добавляет она, и он осознаёт, что да, у них действительно есть время. И да, он действительно хочет рассказать.

***

Перезвон колокольчиков на ветру. Рождественские песни. Они идут по тротуару, слушая тихие напевы. Большую часть пути они молчат, за исключением тех пяти минут, которые требуются Эрену, чтобы пересказать события одной очень расплывчатой и очень пьяной ночи. Оказывается, он был с Имир и Райнером, когда это случилось. После пары шотов и ещё каких-то сомнительных напитков Эрен начал подкатывать к не самой привлекательной даме. Он утверждает, что забыл, как она выглядела, и когда ты «в дрова», люди действительно кажутся в десять раз симпатичнее, так что, по его словам, это точно не его вина. Микаса кивает с притворным пониманием. Она никогда не была в состоянии алкогольного опьянения, так откуда, чёрт возьми, ей знать? Короче говоря, Имир и Райнер изо всех сил старались оттащить его от той дамочки, и у них почти получилось, пока не последовало ещё пара шотов и столько же сомнительных коктейлей. В итоге, Эрен очнулся в чьей-то незнакомой кровати, едва не закричав от ужаса, когда перевернулся и увидел, что рядом спит «Шрек. Самый настоящий огр, раскинувшись голышом во сне. А на заднице — синяк, представь, размером с папайю! Да, на моей заднице». Микаса, прищурившись, размышляет, не был ли это случайно засос. С другой стороны, зная Эрена и его несравненную неуклюжесть, вполне возможно, он действительно мог упасть и, следовательно, получить эту внушительную гематому. — Клянусь, я никогда в жизни не вылетал из дома так быстро. Бля буду, Микаса! Я вышел на сверхзвуковую. — Бедняжка, — говорит она, и Эрен тяжело вздыхает. — Ага… Но потом… — Он отводит взгляд, скукожившись. — О, Господи. — Что было потом? — Нет, не могу. Не спрашивай. — Эрен. Расскажи. — Потом… — Его лицо отражает крайний ужас. Он сглатывает, его кадык дергается. — Я показал синяк Райнеру и Имир, и, они визжали так, что, блять, уши заложило. Они сказали, что эта штука реально была похожа на папайю. Вообще не понимаю, как синяк может быть похож на фрукт? В конце, Имир заявила, что, вероятно, та дама меня… короче, она сказала, что это был засос. — А ты что думаешь? — спрашивает Микаса, явно забавляясь. — Это действительно был засос? — Да нет, какой нахуй засос! Не может быть, чтобы грёбаный засос был таким большим. Во-первых, эта фигня была на моей заднице. А я бы ни за что на свете не позволил кому-то присосаться туда ртом, ни трезвым, ни пьяным. Но Райнер сказал, что… рот у той дамы был просто огромный. — Фу! — вскрикивает Микаса, задыхаясь от смеха. — О, Господи, Эрен! — Знаю, — всхлипывает он. — Боже, я знаю. Я рыдал три дня. — Мне жаль, — сочувствует она, хотя её глаза просто сияют от смеха. — Но как это связано с тем, что у тебя интимная связь с папайей? Я не понимаю. — Думаю, в один прекрасный день эти двое решили разболтать всем эту историю, и зашли так далеко, что остальные решили будто я трахался с папайей, а не… В общем, вот. — Но это даже отдалённо не похоже на то, что произошло на самом деле. — Да, но это же Райнер и Имир, а они те ещё сказочники. — Ясно. Осколки льда тихо крошатся под их ногами. Каблуки Микасы мягко постукивают по тротуару, конверсы Эрена лениво шаркают рядом. — Но, если начистоту, — начинает он, — я лучше буду терпеть их издевательства за этот дурацкий фруктовый фетиш, чем расскажу правду. Потому что тогда… о боже! Они будут это вспоминать даже на моих похоронах. Микаса морщит нос, закрывая глаза и качая головой, как будто пытаясь стереть из памяти образ засоса в форме папайи на его ягодице. — У тебя весёлые друзья, — говорит она. — Иногда даже чересчур. До сих пор не понимаю, как я их терплю. — Но они, похоже, тебя очень любят. Услышав это, Эрен поднимает глаза и переводит взгляд на неё. Он ничего не говорит, но одаривает её улыбкой, на которую она быстро отвечает. Они проходят мимо ресторана, и Микаса скользит взглядом по силуэтам людей внутри. В основном это мужчины, в сопровождении изящных спутниц. Большинство из них сидят в одиночестве, с опущенными взглядами, в руках покачиваются бокалы с алкоголем, а локти устало опираются на столы и барные стойки. Кажется, это место для одиноких душ — тех, кто приходит сюда, чтобы растратить своё Рождество в пустой компании. Она украдкой смотрит на Эрена, радуясь, что сегодня вечером он не один из тех мужчин. — А как насчёт тебя? — вдруг спрашивает он. — Ты уже завела здесь друзей? Микаса опускает взгляд. — Нет, — тихо выдыхает она. Эрен хмурится, пытаясь заглянуть ей в глаза, которые словно приклеились к земле. — Мой fiancé — единственный, с кем я общаюсь. Он закусывает губу, слегка раздражённый и разочарованный. — Но… разве он не познакомил тебя со своими друзьями? — Познакомил. Но, кажется, я им не нравлюсь. — Почему? — Я не самый общительный человек, — её голос и выражение лица спокойны, без эмоций. — Ещё и его мать меня ненавидит, а они все её обожают. Так что это не особо помогает. — Она тебя ненавидит? — удивленно спрашивает Эрен. — За что? — Она считает, что я слишком тихая. Он фыркает. — Что за дурость. — Ага. Ей хочется, чтобы я была другой. Весёлой, общительной. Короче, всем тем, кем я не являюсь. — А твой fiancé? Он что-то говорит ей? — Ему нечего сказать, понимаешь? Да я их и не виню. Со мной трудно, Эрен, — говорит она, как будто он этого ещё не знает. — Даже не представляю, как Жан до сих пор терпит меня. Я просто… постепенно угасаю. Возможно, мне действительно нужно измениться. И я пытаюсь. Но… я не знаю. — Микаса, есть люди, которые готовы любить тебя такой, какая ты есть, — говорит Эрен совершенно серьёзно. — Просто нужно их найти. Она поднимает глаза, встречаясь с его взглядом. Её сердце сжимается, глядя на его нахмуренные брови и сжатые губы. Она тихо вздыхает. Эрен всегда знал, что сказать ей: ничего, кроме правды. — Ну, это не про них, — наконец заявляет она, надеясь, что это закроет разговор. Но Эрен вдруг громко хохочет, так что из его рта вырывается облачко пара. — Что ж, тогда пусть идут нахуй и не сворачивают! — Эрен. — Я серьёзно! Ты не должна меняться ради других людей, особенно ради мужчины. Если его друзьям или маме ты не нравишься, то это их сука проблемы. Несмотря на резкость его слов, на губах Микасы появляется лёгкая улыбка. Она отворачивается, чтобы скрыть это. Почему-то она не злится и даже не раздражена тем, что он говорит. Наоборот, полностью с ним согласна. В груди Микасы вспыхивает тёплое чувство. Эрен своей заботливостью и искренностью действительно подкупает. Она на мгновение задумывается о его шрамах. У него их так много, но, несмотря на это, он остаётся таким нежным. Жизнь была жестока к нему с самого начала, и его раны — тому доказательство. Но если другие люди ожесточаются от своей боли, с Эреном всё наоборот. Чем больше он страдает, тем добрее становится. А чем сильнее Микаса замыкается, тем нежнее он, как будто пытается вновь вернуть её к жизни. — Эй, — внезапно говорит он, его глаза загораются от неожиданной идеи. — Что ты делаешь на Новый год? Глаза Микасы расширяются от такой резкой смены разговора. — О. Ну, Жан будет работать, так что, я просто проведу это время дома с нашим котом. — У вас есть кот? — Эрен приподнимает бровь. — Да. Его зовут Джиджи. Он… немного пугливый. Эрен натянуто смеется на это, заставляя Микасу закатить глаза. — Он вечно застревает головой в чем-нибудь. Особенно в тубах от «Принглс». — Звучит как глупый кот. Микаса пожимает плечами. — С ним не так скучно. Он составляет мне компанию. — Знаешь, если хочешь, — говорит он медленно, тщательно подбирая слова. — Саша устраивает новогоднюю тусовку у себя в кафе. Там будут все. Ты тоже можешь прийти. Микаса внезапно замирает. — Не уверена, что это хорошая идея, — говорит она, именно так, как он и ожидал. Эрен тоже останавливается. — Это возможность завести новых друзей, Микаса. Это может быть весело. — Но они твои друзья, Эрен. — Я могу ими поделиться. — Но… — она нервно прикусывает губу, и ему нестерпимо хочется, чтобы она перестала это делать. — Ты думаешь, они захотят, чтобы я пришла? — Конечно! — почти выкрикивает он. — Поверь, если они терпят Хитч, то с кем угодно справятся. Это заставляет её слегка улыбнуться. Хорошо. — Мне кажется, она меня ненавидит. Эрен резко вдыхает, даже не пытаясь возразить. — Она ненавидит всех. — Но не тебя. — О-о-о, меня-то особенно, — говорит он, и это правда. Почему она его до сих пор не пристрелила или не отрезала член во сне — для него загадка, учитывая все те случаи, когда он намеренно делал её жизнь невыносимой, просто ради забавы. — Не обращай на неё внимания. Она стервозна даже с теми, кто ей нравится. Но у неё доброе сердце, поверь. Мы дружим годами не просто так. Они снова начинают идти, но его взгляд неотрывно следует за ней. — Не знаю, Эрен, — шмыгает носом Микаса. Он беззаботно похлопывает её по спине, и это забавно, как она напрягается. Забавно, потому что её глаза становятся огромными. Забавно, потому что он не может поверить, что только что прикоснулся к ней. Забавно, потому что кто бы мог подумать, что прикосновение к ней окажется таким обыденным. Ни искр, ни взрывов фейерверков, ни разряда электричества — ничего подобного. Просто его рука на её спине, словно он касается чего-то простого, вполне реального. — Ты не обязана идти, если не хочешь, но предложение остаётся в силе. Для тебя наши двери всегда открыты, Микаса. Любой мой друг — это и их друг тоже. — А мы друзья? — тихо спрашивает она. Когда Эрен снова смотрит на неё, то видит, что в её глазах теперь появилась нежность. — Не знаю, — бормочет он, поражённый её взглядом. — Мы друзья? Микаса улыбается так искренне, что её глаза почти исчезают в этом сиянии. — Конечно. — Ну, вот и всё. Я твой первый друг в этом городе. — Тот, кого я уже знала, — замечает она, и её улыбка начинает угасать. С сухим смешком Эрен вскидывает руки. — Не говори так разочарованно. — Я не разочарована! — быстро восклицает она. — Я действительно счастлива, что мы снова друзья. — Я тоже. Иначе ты была бы пиздец какой беспомощной. Микаса толкает его плечом, заставив лениво пошатнуться. — Ха-ха, — улыбается она, и Эрен улыбается в ответ. — Тебе не холодно? — Нет, — с лёгким вздохом отвечает она. — Но я больше не чувствую пальцев на ногах. Он бросает взгляд на её ноги, отмечая, что они больше не покачиваются. Похоже, она наконец привыкла ходить в этих хитроумных приспособлениях. Честно говоря, ему всегда нравились её ножки, они такие милые. Но Микасе это казалось отвратительным, и она морщила носик, глядя на свои кривые, как у балерины, пальчики на ногах, которые Эрен любил щипать, ведь это всегда заставляло её смеяться. А её смех — самый прекрасный звук во вселенной, поэтому он твёрдо решил запомнить все её самые чувствительные места. И он это сделал. Боже, он запомнил их наизусть. Эрен задумывается, остались ли они прежними. Интересно, Жан вообще делает это? Щекочет ли он её, заставляя смеяться до визга? Пробираются ли его пальцы к её шее, когда она чем-то занята, чтобы увидеть, как она дёргается, отвлекается и пытается от него отмахнуться? Проводит ли он руками под её коленками, чтобы увидеть, как она тает у него в руках? Но самые любимые у Эрена были маленькие ямочки на её пояснице. Особенно когда она позволяла ему обводить их языком… Да блять! — Хочешь горячего шоколада? — внезапно спрашивает Эрен, стараясь не думать о том, как его язык касается её ямочек на пояснице, потому что это совершенно не нормально — думать о таком, как ты облизываешь ямочки помолвленной девушки. — Где? — В Розовом парке есть небольшой киоск… — Отлично. — Микаса обхватывает его за руку и увлекает за собой, чтобы перейти улицу. — Пошли. — Ээ… — Сердце Эрена бьётся где-то в горле. — Ну, ладно, — и, честно говоря, он мог бы прямо сейчас задохнуться. Серьёзно. Третий или четвёртый раз она прикасается ко мне: Когда тащит меня через улицу после того, как я только что закончил думать о своём языке на ямочках её задницы. Класс. Они доходят до парка, и, как предполагает Микаса, то, что когда-то было пышными кустами роз, теперь стоит голым вдоль мощёных дорожек. Их обнажённые ветви выглядят словно готовы сломаться под малейшим весом снега. Она отпускает руку Эрена, и они вновь идут рядом, погружённые в молчание. Где-то у скамейки слышится мягкий звук саксофона, женщина зовёт свою собаку, а влюблённая пара проходит мимо, держась за руки. Они пересекают изящный мостик, под которым раскинулось наполовину замёрзшее озеро, мерцающее под холодным светом. Этот парк словно маленький мирок в самом центре большого города. Вдали слышен приглушённый шум машин, свет высоких зданий уступает мерцанию деревьев и фонарей, расставленных повсюду. В своей уединённости, Розовый парк кажется глотком свежего воздуха в океане городского смога, которым наполнена городская суета. Тишина, которая воцаряется между Эреном и Микасой, сейчас не кажется неловкой. Это тот вид молчания, что ценишь, когда не требуется больше слов. Она могла бы сказать что-то о красоте окружающей природы. Он мог бы прокомментировать то, как она схватила его руку раньше. Они оба могли бы заговорить, если бы захотели, но не говорят. Лёгкий шум вокруг их вполне устраивает. Они доходят до небольшого кофейного киоска, за прилавком которого стоит пожилой мужчина в шапке-бини и с густыми седыми усами. Он узнаёт Эрена, когда его замечает. — Эрен! — старик хрипло смеётся, и от улыбки у него появляются морщинки вокруг глаз. — С Рождеством! Рад тебя видеть! — С Рождеством, дедуля, — Эрен расплывается в широкой улыбке. — Тебя заставили работать в праздник? — А что поделать? — пожимает плечами старик. — Лучше, чем сидеть без дела. — Его взгляд падает на Микасу, и глаза мгновенно расширяются, когда он её замечает. — А кто эта очаровательная леди? — Микаса. Она мой друг. — Привет, — кивает она, помахав рукой. Глаза старика сужаются до щелочек от удовольствия. — Ну, должен сказать, ты самое красивое создание, которое я видел за весь день. — Я Линде расскажу, что ты это сказал, — подмечает Эрен. Пиксис (так написано на его бейджике с именем) громко смеётся. — Всего лишь констатирую факт, малец. — Ладно, дедушка Дот, — Эрен стучит кулаком о прилавок. — Мне как обычно, и горячий шоколад для леди. — С маршмеллоу? — Ага! И взбитыми сливками. — Сколько? — Погуще. — Будет сделано. Микаса бросает на Эрена удивлённый взгляд. Он подмигивает ей в ответ. — Я верну тебе деньги, — тихо шепчет Микаса, пока их напитки готовятся, а Эрен достаёт бумажник. — Даже не думай. Она поджимает губы, вздыхает через нос, прежде чем стукнуть его прямо в плечо. — Ай! — Эрен хлопает ладонью по месту, куда она его ударила, поворачивая голову, чтобы взглянуть на старика с возмущением. — Ты это видел? Пиксис цокает языком и размахивает пустым стаканом в её сторону. — Она настоящий абьюзер. — Вот именно! — Я не такая! — Добавь чего-нибудь в её шоколад, дедуля. Давай! — Нет! — Легко, но это будет стоить дороже, — усмехается Пиксис. — Пожалуйста, — умоляет Микаса. — Только не в горячий шоколад. — Не волнуйся, дорогуша, — Он прикрывает рот рукой и шепчет: — Эрен любит когда женщина с ним пожёстче. Глаза Микасы округляются от сексуального намёка, когда она замечает, как Пиксис крепко стискивает банку и начинает яростно встряхивать баллончик со взбитыми сливками вверх-вниз. Эрен, сам того не желая, заливается смехом. — Не слушай его, — но он не может перестать смеяться. «Прекрасно,» — думает Микаса. — «Меня окружают одни извращенцы.» Пиксис и Эрен немного болтают, обсуждая спорт и беременную дочь старика. У них явно есть общее прошлое, они задают друг другу довольно личные вопросы. Когда напитки готовы и оплачены, оба машут друг другу на прощание, договариваясь встретиться как-нибудь, когда будут свободны, чтобы продолжить за чашечкой кофе (никакого алкоголя, — старик уже шесть лет в завязке). Эрен называет его «Дедуля», а Пиксис его — «Сынок», и Микаса не может перестать улыбаться. — Как тебе? — спрашивает Эрен, когда замечает, как она делает первый глоток. Они снова идут вперед. — Вкусно, — кивает она, хотя он не такой потрясающий, как тот, что Эрен приготовил для неё у себя дома, но всё равно довольно неплох. — Почему каждый раз, когда я тебя вижу, ты пытаешься накормить меня шоколадом? Эрен издаёт что-то вроде «Без понятия», но когда отпивает свой кофе, ей кажется, что он бормочет под нос: «Тебе бы не помешало набрать пару килограммов». Она прищуривается, он широко ей улыбается. И ей сложно злиться на такое лицо. Честно говоря, невозможно. — Как тебе кофе? — спрашивает она. — Нормально. — Он пожимает плечами. Но вдруг Микаса с тревогой понимает, что они движутся к выходу. Эрен ведёт их обратно. Нет. Она не готова уходить. — Мы можем присесть? — внезапно говорит она. Эрен удивлённо моргает. — Эм… конечно, да. Они замечают скамейку неподалёку. Микаса поспешно идёт к ней и садится, облегчённо вздыхая. — Эти туфли, — вздыхает она, когда Эрен садится рядом, её пальцы мягко массируют щиколотку. — Они меня убивают. — Честно, не представляю, как ты в них ходишь, — Эрен смотрит куда-то вдалеке, но через мгновение снова переводит взгляд на неё. Микаса смотрит на него. Откровенно, без всякого стеснения. — Что? — Я просто… — Микаса слегка качает головой, на её губах появляется едва заметная улыбка. — Я просто кое-что вспомнила. — Что? — Всё это… Так знакомо. — Что ты имеешь в виду? — Ты и я, сидим на скамейке и никуда особо не торопимся, — её глаза затуманиваются, в них вспыхивают давние воспоминания. — Как тогда, когда мы были детьми. Эрен запрокидывает голову, вглядываясь в небо. — Ах, да, — вздыхает он, выпуская облачко пара в воздух. Над ними ни одной звезды, все они скрыты под мутным покрывалом городского света. — Точно. — Только вот… — Микаса повторяет его движение, откидывая голову и устремляя взгляд на ту же серую пелену неба. — Мы уже не дети. — Ага, — снова вздыхает Эрен, закрывая глаза. Микаса поворачивает голову, украдкой наблюдая за его лицом. Её взгляд скользит по его шее, выступающему кадыку, вдоль линии носа и по ресницам. Несколько прядей волос выбились из небрежного пучка, мягко касаясь его шеи. Она рассматривает и это. Он так близко, что она могла бы коснуться его, почувствовать тепло его кожи, и её почти пугает, как сильно он отличается от того мальчишки, которого она впервые встретила, когда им было девять лет, в парке, который был очень похож на этот. С лёгкой улыбкой, которую он не видит, Микаса вспоминает маленького Эрена — с его яркими глазами, громким голосом и бесконечным сквернословием, с царапинами на коленях и засохшей кровью, которую он не успел вовремя смыть. Его руки обхватывают бумажный стаканчик с кофе, и она замечает крошечные шрамы на них, представляет себе мозоли на ладонях и кончиках пальцев — от бесконечных дней, когда он бренчал на гитаре, рисовал от скуки или держал за руку свою мать. Не то чтобы последнее могло оставить следы на его руках, но руки, как ничто другое, отражают то, как человек прожил свою жизнь. Она вспоминает момент, когда пожала руку Имир — её крепкое рукопожатие рассказало о годах борьбы и выживания. Микаса не держала руку Эрена долго, но когда их пальцы коротко соприкоснулись, когда он передавал ей «Иллюзии», она запомнила, насколько его руки были ласковыми. Притягательными. — Боже… — внезапно стонет он, заставляя её моргнуть. — Наша скамейка. Интересно, она ещё там? Микаса задумывается на мгновение, рассматривая его костяшки пальцев. Странно, что на них нет шрамов, хотя они — именно та часть тела, которой больше всего доставалось. Сколько раз она видела их разбитыми и кровоточащими, после драк или ударов о твёрдые поверхности? И всё же они всегда заживали, стирая все следы того, что всю жизнь он сопротивлялся. — Я даже не знаю, — шепчет она, и спустя пару тихих секунд, он поворачивает голову, чтобы взглянуть на неё. — Эй, давай это будет наша новая скамейка! — Новая скамейка? Глаза Эрена становятся ещё шире. — Блять, точняк! — Хорошо. — Усмехаясь его энтузиазму, Микаса кивает. — Как мы её назовём? — Хмм… — Она прижимает кончик указательного пальца к подбородку, задумавшись. — Скамейка… Эрена… и Микасы? Эрен вскакивает на ноги, поворачивается и театрально разводит руки в стороны. — Дамы и господа! — объявляет он невидимой толпе. — Эта скамейка теперь официально называется: Скамейка Эрена и Микасы! — Нет. — Микаса морщит нос. — Нет? — Забудь. Ей нужно название получше. — Например, какое? — Скамейка… Скамейка… — Невъебическая скамейка. — Он фыркает. — Скамейка «Я тебе сейчас тресну». — Скамья Смерти. — Мстячая скамейка. — Мстячая скамейка? — Эрен брызжет слюной, заливаясь смехом, заставляя Микасу улыбаться ещё шире. — Это звучит как очередной безумный сиквел «Звёздных войн». Она закидывает ногу на ногу и понижает голос, пытаясь звучать, как диктор в трейлере к фильму. — Звёздные войны: Возвращение Мстячей Скамейки. Эрен копирует её интонацию, делая голос ещё ниже. — Люк, я — отец твоей скамейки. — Мстячую скамейку отыскать ты должен, мой юный падаван. — Ты! Не! ПРОЙДЁЁЁЁШЬ! — Эрен. Это из «Властелина Колец». — Бля, точно. Микаса разочарованно прицокивает языком, покачивая головой. — Нельзя просто так взять и процитировать Властелина Колец. — Нельзя просто так взять и не поржать над этой фразой, — фыркает он, делая глоток кофе. — Точно. — Ага. — Боже, — смеётся она, хлопая себя по щеке. — Мы ужасны. — Это твоя идея назвать эту скамейку «Мстячей». — Эрен с мягким стоном плюхается рядом с ней, ухмыляясь. — А ты сказал «я — отец твоей скамейки». — «Мстячая скамейка», Карл. — Ты сам предложил дать ей название. — А ты напрашиваешься на переохлаждение в этом платье. — А ты случайно процитировал Гэндальфа, думая, что это из «Звёздных войн». — А тебе вообще лучше помолчать. — А знаешь что? — Что? — Пожалуй, я пойду на новогоднюю вечеринку к Саше. — Погоди, — Эрен резко выпрямляется, пристально глядя ей в глаза. — Ты серьёзно? Микаса пожимает плечами, чуть наклонив голову набок. — А что терять? — Да! — Он сияет так ярко, что даже его ямочка на щеке светится. — Вот это настрой! — Я в предвкушении. — Я тоже! — А музыка будет? — О, да. — А танцы? — Учитывая, что придут Имир и Хитч, да. — Я не танцевала целую вечность. — Она протяжно вздыхает, чуть ссутулившись. — Сможешь потанцевать с ними. Только осторожнее с Имир — она клянётся, что умеет танцевать брейк, но… — Эрен кривится. — Это не так. — И алкоголь будет? — Ты шутишь, да? — Она смотрит на него абсолютно серьёзно. — Да, Микаса. Алкоголь точно будет. — Знаешь, — тихо произносит она, перекидывая волосы на левое плечо и играя с прядью пальцем, — я всё ещё не пью. — До сих пор придерживаешься строгой диеты? — Эрен наблюдает, как она делает глоток горячего шоколада, следя взглядом за длиной её хвоста и за завитком на конце. — Что сказать? — Она пожимает плечами, взглянув на бумажный стакан в руках. — Это уже вошло в привычку. Эрен вздыхает, замечая, как её спина остаётся идеально прямой. Его собственная осанка расслабленно сгибается, одна рука лениво лежит на спинке скамейки. — Тебе необязательно пить, если не хочешь. Я позабочусь, чтобы никто не давил. — Спасибо. — Она дарит ему благодарную улыбку. — Без проблем. — Что мне надеть? — На вечеринку? — Она кивает. — Что угодно. Ну, что вы, девушки, обычно надеваете, на выход. Она моргает. — А что девушки обычно надевают на выход? — Эм… я… не знаю? Микаса надувает губы. — Джинсы, — решает он, отпивая глоток кофе. — Просто надень джинсы. — Окей. Я уже много лет не была на нормальной вечеринке. Всё больше на… ну, — она неопределённо указывает на своё шикарное платье. Эрен тихо хихикает. — Думаю, тебе понравится, Микаса. Мои друзья немного странные, но они хорошие ребята, — он поднимает взгляд от земли, чтобы встретиться с её глазами. Микаса всегда ненавидела Рождество без снега. Но сегодня мир кажется другим. Деревья сверкают десятками маленьких огоньков, создавая это крошечное убежище, их собственную маленькую вселенную Эрена и Микасы. — Я позабочусь, чтобы ты ни на секунду не почувствовала себя одинокой. Обещаю. И у Микасы кружится голова, потому что она не заслуживает его. Никто не заслуживает. — Ты слишком добр ко мне, Эрен, — с грустью произносит она. Всё, что он делает в ответ, — это пожимает плечом и смеётся. Если бы она могла взять его смех и разложить на миллион крошечных осколков, рассыпав их по ночному небу, звёзды засияли бы ярче. Она уверена в этом. — Это то, что делают друзья. Микаса тяжело вздыхает. Господи, он всегда был таким. Добро заложено в нём настолько глубоко, что он сам не воспринимает свою щедрость как акты доброты, для него это естественно. Он даже не догадывается, что у неё уже целую вечность не было друзей, что Жан — самый приятный человек, которого она знает, а Эрен со своей самоотверженностью, честностью и заботой так освежающе отличается, что это сбивает её с толку. Когда между ними опускается одинокая снежинка, её взгляд отрывается от него, и она оглядывается вокруг. За ней следует ещё одна снежинка, ещё одна, и ещё, пока их не становится так много, что сосчитать невозможно. Микаса подставляет руки, удивлённо ахая. — Снег пошёл! — восклицает она. И это правда завораживает: огоньки, снежинки, её улыбка. Эрен закрывает глаза, делая глубокий вдох, чувствуя, как мощно бьётся сердце. Когда его глаза раскрываются, мир будто выдыхает вместе с ним. В каждой крошечной снежинке, прилипшей к её ресницам, Эрен находит разбросанные осколки своего сердца — то, что осталось от него. Если бы он мог обнять её, всю целиком, в своих руках, он бы почувствовал себя снова целым. Его охватывает болезненное желание прижать её к груди, почувствовать её сердце, чтобы напомнить себе, что у него тоже есть своё. Он потерян в ней, и отчаянно желает быть найденным, замечая, как её смех, взгляд и голос отражают его самого. Как же он сможет жить без неё? Белые снежинки ложатся на её тёмные волосы, но она слишком занята, сдувая их с ладоней, чтобы заметить. Её губы складываются в трубочку, а щёки слегка надуваются, и когда маленький вихрь снежных крошек улетает с её пальцев, глаза Микасы весело искрятся. — Ты это видел? — она поворачивается к нему. Эрен кивает и фыркает, засмеявшись от её восторга. Ах, он почти забыл, как Микаса любит снег. Осознание возникает как дыхание, тихий шёпот внутри него. Непрошеный, неуклюжий. Я люблю тебя. Эрен поражён внезапным пониманием, его губы чуть приоткрываются в беззвучном вздохе. Он чувствует, как его слои, один за другим, соскальзывают, пока он не остаётся обнажённым до самого сердца — и всё, что остаётся, — это пульсирующая честность. Он видит, что она не обращает внимание на его выражение лица. И, может, это к лучшему. Но он всё равно надеется, что каким-то образом она его услышит. Что как-то сможет ответить. В своей душе он говорит ей: «Я люблю тебя, Микаса Аккерман. Твоё счастье — моё счастье. Твоя жизнь — моя жизнь. Я живу ради тех мгновений, когда ты улыбаешься, ради твоих вспышек радости. Ты держишь небо над моей головой, и ты — кровь, что течёт по моим венам, заставляя меня жить. Так живи. Прошу, проживи самую лучшую жизнь, которую только сможешь. Ради нас обоих. Живи. С выдохом, превращающимся в облачко пара, он неохотно отрывает взгляд от неё. В груди поднимается тяжесть, и его руки инстинктивно тянутся вперёд, но уже слишком поздно, чтобы спасти себя. Он погружается, кувыркаясь в своих чувствах. Он проклят, честное слово. Какой же он идиот. Он снова влюбился — в ту же самую девушку со снежинками в волосах. И как раз в тот момент, когда ему захотелось взлететь, она резко возвращает его на землю. — Нам пора возвращаться, — бормочет она, приглаживая подол платья, смахивая с него снег. — Жан скоро позвонит. — Да, верно. Тогда пойдём, — говорит Эрен, поднимаясь на ноги. Он допивает остатки кофе и выбрасывает стакан в ближайшую урну. Его взгляд поднимается к небу. Снег всё сильнее оседает на его лицо, словно утешая его своими мягкими поцелуями. Микаса поднимается рядом, и, не произнося больше ни слова, они начинают идти. Проходит несколько минут, прежде чем Эрен осознает, что идёт один. Оглянувшись через плечо, он видит её — она стоит, повернувшись к нему спиной, глядя на скамейку. — Эй, копуша, — окликает её Эрен, заставляя её слегка вздрогнуть. — Ты идёшь? — Да! — Микаса резко поворачивается, и её каблуки гулко стучат по брусчатке, приближаясь к нему в торопливом ритме. — Прости. — Что ты там делала? — спрашивает он, когда они снова идут бок о бок. Она просто качает головой и отмахивается. — Ничего. Она никогда не расскажет ему, что запоминала точное расположение их новой скамейки. Микаса прячет свои чувства в потаённый уголок души. И в этот раз она не борется с ними. Она бережно хранит их, наполняясь ими до краёв.

***

Жизнь — это бесконечный акт отпускания. Всё, одно за другим, уходит прочь. Эрен это знает. И всё же он изо всех сил желает, чтобы всё было иначе. Чтобы он мог привязать Микасу к себе, привязать её сердце к своему, почувствовать его биение, синхронизировать их ритмы. Но жизнь так не устроена. Иногда те, кого выбираешь ты, не выбирают тебя в ответ. Иногда приходится провожать их до шикарных отелей, чтобы они вернулись к своим fiancés, в свои кровати, не в твою. Не к тебе. Она не хочет тебя. — Зайдёшь со мной? — спрашивает Микаса, когда они стоят перед массивными дверями отеля «Плаза». — Это место пугает. Эрен несколько секунд молчит, не зная, что ответить. — Только до ресепшена, — продолжает она, стоя так близко, что он чувствует её дыхание. Шоколад. Она пахнет горячим шоколадом. — Просто… боюсь, если я войду туда одна, сразу развернусь и никогда не вернусь. Мне нужен кто-то, кто меня проконтролирует. На его губах появляется ленивая улыбка. — Хорошо, я проконтролирую тебя. Микаса поднимает на него взгляд и смотрит снизу вверх, её ноги всего в шаге от его. — Спасибо, — тихо говорит она, а затем поворачивается, и его взгляд остаётся прикованным к ней, цепляясь за эту временную близость, которая неизбежно исчезнет. Микаса придерживает для него дверь, Эрен кивает в знак благодарности и ждёт, пока она войдёт следом. В этот момент к ним подходит мужчина с сильным акцентом и здоровается. — Миссис Кирштейн, — обращается он. Микаса реагирует на это имя. — Да? — Ваше пальто, мадам. Она снимает пальто вместе с сумочкой и протягивает ему. — Я позабочусь об этом, — говорит мужчина. — Спасибо, — отвечает она. Мужчина слегка кланяется и уходит. Эрен разрывается на части, охваченный невозможным, невыносимым желанием закричать от несправедливости — от того, как невероятно она выглядит сегодня. И в то же время, ему хочется просто сдаться, развернуться и никогда больше не возвращаться ни к ней, ни в это проклятое место. Но Эрен мазохист. И Эрен хочет остаться. Ещё на одну секунду. Остаться, чтобы ещё мгновение смотреть на неё. — У меня твоя книга, — произносит она, поворачиваясь к нему и проводя рукой по плоскому животу. Глаза Эрена горят от усилия не смотреть туда, куда им хочется, но нельзя. — Я ещё не дочитала, но могу вернуть, если хочешь? — Не-а, — произносит он, разглядывая огромную люстру над головой, лишь бы не смотреть на неё. — Оставь себе. — Но… — начинает она, но Эрен бросает на неё взгляд, который заставляет её тут же умолкнуть, и она быстро кивает. — Спасибо, — Микаса наклоняется ближе, переходя на тихий шёпот. Шоколад. Грёбаный шоколад. Всё в ней напоминает ему о нём. — Должна сказать, благодаря тебе это Рождество оказалось очень интересным. — Рад был помочь, — отвечает он, не в силах избавиться от мысли о том, насколько всё это иронично. Шесть лет назад в этот самый день она была полностью его. Шесть лет назад этот день был куда больше, чем просто «интересным». Тогда он проникал языком между её бедер, обвивал её ноги вокруг своей талии и заставлял её кончать для него. А теперь всё это стало недосягаемым, запретным. Эрен надеется, что её fiancé вместо него сегодня ночью займётся с ней любовью. Потому что она выглядит просто сногсшибательно, она всегда сногсшибательна, и она из тех девушек, кто заслуживает, чтобы с ней занимались любовью каждую ночь, чтобы говорили, какая она красивая, пока она сама в это не поверит. Его щёки горят, а по телу прокатывается волна смущения. Он стискивает зубы, в надежде, что этого будет достаточно, чтобы отвлечься от своих мыслей, но это бесполезно. В считанные секунды Эрен представляет, как ткань платья цвета ночного неба облегает её бёдер, его верхняя часть расстёгнута и свисает вокруг её тонкой талии, её ноги обхватывают его бёдра, её пальцы в его волосах, а трусики сдвинуты в сторону, чтобы он мог… Чёрт, она вообще сейчас в белье? Что-то не похоже на это. Пиздец. Да он охуел в край. Это не правильно, но он наконец позволяет своему взгляду скользить по всем её запретным местам. Он замечает округлости груди, выглядывающей по бокам лифа её платья, приподнятые под тканью соски, и изящную линию спины, плавно переходящую в упругий изгиб её задницы. Блять, как бы он хотел позволить себе быть бездушным эгоистом и забрать её себе сегодня ночью, отпраздновать жестокую годовщину так же, как она закончилась. Это грех, самый худший из грехов — даже думать об этом, но Эрен всегда был грешником. Поэтому он без стыда воображает её в своих объятиях. Он старается не смотреть вниз, на её ноги, потому что тогда его первая мысль — как его рука проскальзывает между ними и раздвигает её фарфоровые бедра, он почти слышит тот хриплый стон, который она всегда издавала, когда он делал с ней всё, что ей нравилось, пока она не начинала выгибаться и не превращалась в хнычущее месиво. Ёбаный пиздец, теперь он не может выбросить эти мысли из головы, а она всё ещё смотрит на него, и Эрен невероятно раздражён от сексуальной неудовлетворённости, хотя ещё прошлой ночью у него был секс. Он закрывает глаза, но перед глазами возникает ясное видение: её шея выгибается, на губах рождаются привычные слова, а её бёдра двигаются, притягивая его всё ближе и глубже, её растрёпанные волосы и сбившееся платье. Её сознание поглощено ослепляющим первобытным желанием. Щёки и грудь пылают, она запрокидывает голову и стонет… О, да! Эрену прямая дорога в ад. И он это точно знает. Тем временем Микаса смотрит на него и улыбается, и тупая боль отзывается в его сердце. Он с горечью осознаёт, что зашёл слишком далеко. — Спасибо, что проводил, — говорит она, как будто он действительно хороший человек, как будто он только что не представлял себе, каково это — трахнуть её снова. — Ты в порядке? — спрашивает она, нахмурив брови. Эрен с трудом сглатывает, почти задыхаясь. — Мм-м! — «Он хочет сосать твои сиськи и засунуть в тебя свой язык, но, да, всё замечательно.» — О! — внезапно выдыхает она, и Эрен вздрагивает от этого звука. Он вдруг задумывается: а не прочитала ли она каким-то образом его мысли, не обнаружила ли всю грязь, которой кишит его мозг, просто посмотрев на него. Но её рука, которая обжигает его сквозь одежду, когда опускается на его предплечье, полна доверия и ничего не подозревает о его отвратительных фантазиях. — Подожди. Не уходи никуда. Я сейчас вернусь. И вот она уже уходит, прежде чем Эрен успевает что-то сказать. Он вздыхает, и его плечи опускаются. Прежде чем привычная боль успеет зародиться в нём, прежде чем тоска по ней успеет укорениться, его взгляд задерживается на её удаляющейся фигуре, наблюдая, как она оставляет его одного посреди величественного лобби. Он не знает сколько времени проходит, прежде чем он слышит слабый стук её приближающихся каблуков. Он занят пересчетом лепестков на картине с изображением гортензии. — Привет, — её голос возвращает его к реальности. — Привет, — выдыхает он, когда она ему улыбается. Её грудь поднимается на вдохе и плавно опускается на выдохе. В мыслях он снова укоряет себя. «Не смотри на её сиськи, не смотри на её сиськи, не смотри на её блять сиськи, Эрен, я сука выбью из тебя все дерьмо.» Вдруг между ними оказывается розовое воздушное пирожное, лежащее на её открытой ладони. Оно выглядит как печенье, но напоминает макарун. Она протягивает его ему. — Что это? — тупо спрашивает он. — Печенье, — отвечает она с сладкой улыбкой. Эрен берёт его в руку. — Я… вижу. — Ты оставил мне книгу, а я даю тебе печенье, — поясняет Микаса, и ему хочется ударить себя по лицу, потому что это по-настоящему нечестно, как эта женщина так легко переходит от сексуальности к милой детской наивности за считанные секунды. Она точно будет причиной его смерти. Без сомнений. — Спасибо, — говорит он, хотя печенье не выглядит слишком аппетитным. — Счастливого Рождества, Эрен, — с нежной улыбкой произносит Микаса. Его взгляд задерживается на её губах, носе и снежинках, сверкающим в её волосах и тающим на кончиках её прядей. — Счастливого Рождества, Микаса, — отвечает он. Она тихонько фыркает. — Ты… пешком пойдёшь домой? — спрашивает она, когда Эрен поворачивается к выходу. — Ага. — Хочешь, я вызову для тебя такси? Эти слова заставляют его замереть и обернуться, чтобы посмотреть на неё. Она заламывает руки, прикусывая внутреннюю сторону щеки. — Со мной всё будет в порядке, — уверяет он её. Её брови сходятся в обеспокоенной складке. — Ты уверен? Это безопасно — идти одному? — Всё хорошо. Её взгляд ненадолго задерживается на его лице, как будто пытается что-то понять, и Эрен сожалеет, что не может прочитать её мысли. Её выражение тёплое, но вдруг она опускает глаза, скрывая их от него. — Ну, — наконец произносит она. — Тогда пока. Она разворачивается, и его взгляд тут же устремляется на её спину, восхищаясь очертаниями её лопаток. Чем дальше она уходит, тем призрачнее становится её силуэт. Она растворяется. — Подожди, — шепчет Эрен, прежде чем успевает задавить это слово, позволяя ему ускользнуть с дыханием, которое она как-то умудряется услышать. Она останавливается. — Да? — Микаса слегка поворачивается к нему, свет люстры мягко окутывает её фигуру. Её тело словно картина, переплетение грациозных линий и форм, которые могли бы сбить с толку любого художника. «Пожалуйста, не уходи», — его сердце отчаянно умоляет, погружённое в страдания жизни без неё. «Останься со мной. Я хочу тебя. Мне всё равно, что ты не хочешь меня в ответ, просто, пожалуйста, останься.» Её глаза спокойны и безмятежны, как два тихих озера, всегда заключавшие в себе целый мир. В воздухе словно витает невидимое обещание: Всегда, Эрен. Я всегда буду с тобой. Пелена отчаяния медленно спадает с его глаз, уступая место свету зарождающейся надежды. — Тогда… увидимся в канун Нового года? — спрашивает он её. Микаса улыбается, опустив взгляд, снова убирая тот непослушный локон за ухо. Её рука кажется такой нежной. Как и её плечи, и колени. Каково было бы целовать каждый кончик её пальцев, каждую ресничку, каждую линию её бёдер, рук и спины? — Да, конечно, — произносит она тем же тоном, каким когда-то клялась в своей любви к нему. — Ладно, отлично, — кивает Эрен, чувствуя, как к лицу приливает тепло. Ему всё равно, что он краснеет, что руки дрожат и потеют, что от неё у него подкашиваются колени и кружится голова. Он счастлив. Счастлив, потому что есть надежда увидеть её снова. — До встречи, Эрен, — машет ему Микаса. — Увидимся, — машет он в ответ, и на этот раз это он уходит, оставляя её стоять и пялиться ему вслед. Он не видит, как она остаётся стоять, словно прикованная к месту, цепляясь за его исчезающий силуэт, слегка приоткрыв губы. Она не двигается до тех пор, пока его фигура полностью не исчезает из её поля зрения и ощущений. Каждый вздох, что вырывается из её лёгких, отзывается глухим эхом: Всегда. Всегда. Всегда. Я всегда буду с тобой. И каким-то образом её прерывистое дыхание достигает его. Он чувствует его, чувствует её воздух. Он дышит. Он знает. Её обещание — это лёгкий ветерок. Он несёт его вперёд. Идя по улице, Эрен смотрит на пирожное в своей руке. Он думает о своей матери, о печенье, которое она пекла для него в детстве, если он сильно просил. Он откусывает кусок, и, конечно, оно не такое вкусное, как у неё, даже близко не такое, но всё равно приносит небольшое утешение. Пара укусов — и пирожного уже нет. Он всегда ел слишком быстро. Мама часто ворчала на него за это. Он скучает по ней. Как же он хотел бы, чтобы она сейчас была рядом. Если бы мама узнала обо всех тех извращенных вещах, о которых он думал этим вечером, она бы надрала ему задницу. Сильно. Оставила бы синяк даже побольше папайи. Эрен ухмыляется, представляя, как два больших золотистых глаза смотрят на него сверху. «Я воспитывала тебя лучше,» сказала бы она и, наверное, дёрнула его за ухо. И он бы рассмеялся, как сейчас. Потому что это правда. Она действительно воспитала его лучше. Если бы он только мог позвонить ей и рассказать всё, что произошло сегодня. Сейчас, как никогда, он надеется, что где-то там действительно есть место, называемое Раем. Его мать наверняка была бы там. — Мам, ты можешь в это поверить? — бормочет Эрен, не особо верующий, но всё равно разговаривающий с ангелом, который, как он надеется, где-то среди облаков. — Я всё ещё люблю её. Разве это не печально? Я напуган до усрачки, но ты всегда учила меня бороться за то, что я хочу. А я хочу её. — Он вздыхает, чувствуя окутывающее его одиночество. На пустых улицах не видно ни души. — Жаль, что тебя здесь нет, Ма. Ты бы точно знала, что мне сказать. Снежинки оседают на ворсинках его пальто, на губах, щекочут кожу носа и цепляются за кончики его ресниц. Почему-то Эрен точно знает, что она сейчас слушает его и улыбается, глядя вниз. Он улыбается в ответ.