Это ещё не конец / Not Over Yet

Как она может отказать ему? Когда он говорит ей «Давай попробуем». В его глазах есть что-то неописуемое, эта невозможная смесь зелёных и синих оттенков. Он снова кусает губу, — эту чёртову губу — сжимая её между зубами. Их дыхание — единственный звук, заполняющий пространство между ними, тот пузырь безопасной дистанции, которую они сохраняли всё это время. Сдержанность — это когда Эрен делает шаг назад в тот момент, когда его рука, метнувшаяся в отчаянии, чтобы остановить, была готова её коснуться, но не осмелилась на контакт. Они не могут даже представить себе нечто подобное. Микаса стоит неуверенная. Руки Эрена на столешнице сжимаются в кулаки с такой силой, что кажется, будто этот жест мог бы укрепить его, не дать ему рассыпаться в прах, если она всё же решит уйти. Снова уйти от него. Навсегда. Потому что опасность этого всё ещё существует. Потому что это так просто: один шаг, второй, одно лёгкое движение за пределы его дома. Тихий щелчок закрывающейся двери. Пугающий звук, который означает, что она ушла. Вот и всё. Вот и всё, что нужно, чтобы убить человека. Микаса колеблется. Она слышит, как хрустят костяшки его пальцев. Она смотрит на его розовую губу, всё ещё зажатую между зубами. Она видит, как горят его щёки, краснея от смущения. Когда в последний раз она видела кого-то, кто бы так реагировал? Когда она в последний раз слышала, чтобы кто-нибудь вот так извинялся перед ней? Когда кто-нибудь умолял её остаться? Умолял её вот так? Эрен пристально смотрит на неё. Он ждёт. Ждёт, что она скажет. — Эм… — Взгляд Микасы падает на оставленную кружку с горячим шоколадом. Взбитые сливки растаяли до состояния жидкой массы, которая медленно растворяется в напитке, оставляя едва заметные белые разводы. Тихий, едва слышный вздох срывается с её губ, а затем и с его. Она колеблется. Её взгляд скользит к двери, туда, куда, как она знает, ей следует направиться. «Иди домой», — велит ей разум. «Иди домой», — твердит логика. Но её губы начинают двигаться раньше, чем она успевает остановить их. — Я нажала на звонок, — выдавливает Микаса, и Эрен напрягается, ловя каждое её слово. Он едва заметно кивает, чтобы она продолжала. Всё ещё красный. Всё ещё смущённый. Микаса сглатывает. — Я позвонила, — повторяет она, прочищая горло. — Но ничего не произошло. Плечи Эрена слегка расслабляются. — И? — спрашивает он. Взгляд Микасы снова опускается. «Иди домой,» —Голос Жана звучит в её голове. — «Давай, детка. Возвращайся ко мне.» Но в то же время… «Давай попробуем…» — раздаётся шёпот Эрена, словно легкий туман, окутывающий её. Давай. — И, эм… — Она закрывает глаза, не зная, куда идти, что делать, ноги будто приросли к полу. Сердце колотится, отдаваясь стуком в висках. Её тянет в сторону двери и тянет к Эрену, она застряла между ними. Застряла между «да» и «нет», с учащённым биением сердца и возможностями, которые кружат вокруг. Её тело дрожит, она больше не уверена, что правильно, а что нет. Её тянут в разные стороны, и ей кажется, что скоро её разорвёт на части. Микаса снова открывает глаза. — И я подождала. Я стояла и ждала снаружи. Уголок челюсти Эрена слегка дергается, когда он сжимает её. Микасе кажется, что он собирается что-то сказать. Но он молчит. — Но потом мне стало холодно, и… — Она бросает взгляд на облупившийся лак на ногтях левой руки, которая сильнее сжимает ручку сумочки. Рука дрожит. И почему это не прекращается? Почему она так нервничает? — Я нажала на кнопку в последний раз, и… — Испугалась? — Что? — Микаса моргает. — Звонок. — Голос Эрена чуть громче шёпота. Мягкий, словно снег. — Он напугал тебя? Микаса смотрит на него в изумлении. По её обеспокоенному лицу Эрен думает, что сейчас она точно уйдет. Он уже видит, как она исчезает, как часть его смиряется с неизбежным. Но потом она вдруг… Смеётся. Микаса смеётся, и внутри Эрена что-то вспыхивает от звука её смеха. — Да, — признаётся она, смущённо улыбаясь. — Да, он действительно напугал меня. На губах Эрена появляется улыбка. Он пытается сдержать её, но это оказывается слишком сложно. И он сдается, улыбаясь так ярко, что Микаса не может не улыбнуться в ответ. Но она осторожно отводит взгляд. — Громкий, правда? — спрашивает Эрен. — Очень громкий. Он тихо смеётся, его руки расслабляются и перемещаются к плечам, где он обхватывает себя и начинает большими пальцами чертить круги по коже. Некоторое время Микаса наблюдает за ним, замечая маленький шрам на его левом бицепсе, который она не помнит, чтобы видела раньше. Это заставляет её задуматься: «Откуда? Как? Кто это сделал?» — В общем, — начинает Микаса, чувствуя, что воздух вокруг них стал легче, и дышать стало проще. Она отодвигает барный стул, чтобы снова забраться на него. Как будто кто-то подталкивает её сделать это, она поддаётся внутреннему, едва ощутимому импульсу, не утруждая себя вопросами. Потому что в этом месте что-то есть. Нечто ощутимое крепко обосновалось среди этих стен, словно жило здесь всегда. Эрен наблюдает за её действиями. Скрип дерева о дерево, знакомый стук её каблуков по его полу. Легкая дрожь в её теле, неуверенное движение, с которым она ставит ногу на нужное место, рука удерживающая вес, чтобы взобраться на стул, который вдруг кажется выше, чем раньше. Она знает. Каждой частичкой себя Микаса понимает — это ошибка. Огромная ошибка. Но всё равно садится. Она снимает сумочку с плеча и занимает своё место у края кухонного острова, прямо напротив мужчины с растрёпанными волосами и зелёно-синими глазами с золотистыми вкраплениями на радужке. Эрен видит, как она кладёт сумочку на столешницу, и та провисает под собственным весом. Позолоченная надпись «Prada» поблёскивает на свету. Она такая чертовски дорогая, такая роскошная — до абсурда. Как её кольцо. — Так что я нажала на звонок дважды, — продолжает Микаса. — Во второй раз снова ничего не произошло, поэтому я постояла на улице в снегу какое-то время. Но потом… — Что потом…? — Эрен подталкивает её продолжать. — Хорошо. Тут-то всё и и становится по-настоящему странным. — Вздыхает Микаса, покачивая головой. — Ладно, — говорит Эрен, поднося чашку с кофе к губам. Он делает глоток, прежде чем поставить чашку обратно на столешницу. Жидкость внутри имеет бледно-коричневый оттенок и, вероятно, испорчена сомнительным количеством сливок и сахара. Микаса прочищает горло. — Так вот. Потом дверь… дверь просто… открылась сама по себе. — Ты серьёзно? Эрен стоит у кухонного острова, опершись вытянутыми руками о самый край столешницы, повернув локти внутрь так, что вены, проступающие на внутренней стороне предплечий, отчётливо видны Микасе. О, Господи Боже мой! Она заставляет себя сделать осторожный глоток горячего шоколада, отводя взгляд. «Не пялься на него. Не пялься на него. Не…» — Да, — выдыхает она, устремляя взгляд на стопку книг, сложенных у стены рядом с ней. — Я не шучу. Эрен хмурится, хотя она этого не видит. — Хочешь сказать, что эта штука просто сама взяла и открылась? — Да. — Странно. — Я же говорила, что ты мне не поверишь. — Нет, нет, просто… — Эрен потирает затылок, прослеживая её взгляд, останавливаясь на той самой стопке старых книг. — Как она могла сама открыться? Микаса заставляет себя взглянуть на него. Она делает ещё один глоток из кружки, практически допив всё. Её лицо скрыто за кружкой, так что Эрен видит только её глаза. Её ресницы трепещут, когда она моргает и пожимает плечами. — Не знаю, — отвечает она. Её голос звучит глухо, отдаваясь эхом внутри кружки. — Хм, — это всё, что произносит Эрен. И он ждёт. Эрен молча наблюдает, как Микаса делает длинный глоток и слизывает взбитые сливки с верхней губы. Её губы образуют изящный изгиб, напоминающий лук Купидона. Глядя на это, он вспоминает о том, какой она была в детстве. Но помолвочное кольцо на её пальце даёт ему понять, что перед ним уже не та маленькая девочка. Она поднимает на него свои огромные, прекрасные глаза. — Я подумала… — её голос звучит хрипло, словно пропитанный горячим шоколадом. — Может, в этом здании есть какая-то хитрая высокотехнологичная штука? Ну, знаешь, с помощью которой можно открыть входную дверь нажатием кнопки? — Не-а, такого здесь нет, — фыркает Эрен. — Правда? — Ага. Это старый дом. Я бы даже сказал древний. Чудо, что он вообще ещё не развалился. — Но тогда… Как же… — Без понятия, — пожимает плечами Эрен, стараясь не смотреть на каплю горячего шоколада, прилипшую к её нижней губе. — Звонки тут действительно испорчены. Хитч и Саша однажды по пьяни переставили все фамилии, так что, может, ты вообще не ту кнопку нажимала. Но чтобы дверь сама по себе открылась? Это впервые. — Когда я заглянула внутрь, там никого не было, — добавляет Микаса, скользя взглядом по тёмной жилке на деревянной столешнице. — Она просто взяла и открылась передо мной. Эрен снова пожимает плечами, его плечи поднимаются так высоко, что почти касаются ушей. — Не знаю, что тебе сказать. Такого здесь никогда не случалось. Микаса недоверчиво качает головой, а капля горячего шоколада всё ещё сверкает на её губе. — Но это же… так странно. — Ага, — усмехается Эрен. — Как может дверь просто…? — Понятия не имею. — Это так необычно. — Точно! — Я вообще ничего не понимаю. — Мм-м. — Обалдеть. — Микаса подносит руку ко лбу и тяжело выдыхает. — Знаю, — Эрен делает ещё один глоток кофе, чтобы хоть как-то отвести от неё глаза, и вдруг осознаёт, что в кружке больше ничего не осталось. Он пытается придумать, что ещё сказать или сделать, чтобы она задержалась подольше. Они же не могут вечно говорить про эту грёбаную дверь. Прежде чем Микаса успевает заговорить снова, Эрен разворачивается и с нарочитой небрежностью направляется к кофеварке, ощущая её взгляд на своей спине, словно маленькие иголочки пронзают его одежду. Она наблюдает за ним. — Так, значит, двери сами открываются перед тобой? — добавляет он. Эрен делает паузу, наливая себе ещё кофе. — Ты же понимаешь, что это значит? — Нет, не понимаю, — отвечает Микаса, её голос вдруг становится мягким, как пух. Эрен оборачивается и видит, как она смотрит на него, действительно ожидая ответа. На его губах появляется едва заметная улыбка, и Микаса уже догадывается, куда он клонит. Её выражение лица мгновенно становится непроницаемым, ещё до того, как он начинает шептать: — Ты избранная. Замечая, как он театрально поднимает брови и крутит пальцами в воздухе, её глаза превращаются в маленькие щёлки. — Ты неисправимый идиот. — Её голос лишён всяких эмоций, но звучит с такой же язвительной интонацией. Можно подумать, что она только что сделала ему величайший комплимент, от которого Эрен улыбается ей такой лучезарной улыбкой, что ямочка в уголке его рта становится ещё заметнее. — Я попрошу кого-нибудь проверить. Может, дверь просто сломана или ещё что, хрен знает. — Подожди. Ты мне веришь? — Микаса по-настоящему удивлена. Эрен не замечает, что она смотрит на его спину в тёмно-зелёной футболке и наблюдает, как двигаются мышцы под тканью, пока он пожимает плечами. — Ну, конечно, — отвечает он так, будто двери, открывающиеся сами по себе, — самая естественная вещь на свете. Будто этот разговор — просто случайность, а не предлог, чтобы Микаса осталась. Будто этот разговор не способ для Эрена понять, хочет ли она остаться. — Конечно, верю, Микаса. — Но… — Она на мгновение замолкает. — Почему? То, как Эрен оборачивается, как он смотрит на неё, говорит ей о том, что было бы глупо этого не сделать. Это странная история, и Микаса сама едва в неё верит. Но Эрен смотрит на неё своими зелёными глазами, полными искренности. — Ну, ты же здесь, не так ли? И этот вопрос заставляет её замереть. Остановиться, сделать вдох и задуматься, потому что: — Да. Да, я здесь. А затем Эрен снова улыбается, обнажая ровный ряд белоснежных зубов, и появляется та ослепительная ямочка, от которой иногда кружится голова, и то искрящееся мерцание, этот трепетный свет, сверкающий в его глазах. Ох, чёрт возьми. — В общем, — Эрен снова разворачивается, возвращаясь на своё место у острова. Пар поднимается из его кружки. Он вытягивает губы, чтобы сдуть его, и завитки пара плавно отклоняются от него, как волны, отступающие от берега. Микаса тут же опускает взгляд на свои руки. — Как ты себя чувствуешь? Застигнутая врасплох, она поднимает на него глаза, осознавая, что прошло очень много времени с тех пор, как ей задавали этот вопрос. Кажется, она даже забыла, как на него отвечать. Она смотрит на потолок, на пол, на чашку кофе в его руках, на ещё поднимающийся пар, на его взъерошенные каштановые волосы… Не-а. Не смотри на это. — Хорошо, — наконец произносит она, решив, что этого ответа будет достаточно. — А ты? — Замечательно. — О, здорово. Эрен снова опирается локтями на столешницу, наклоняясь так близко, что Микаса снова ощущает его древесный, с нотками цитруса, аромат. Его ресницы слегка дрожат, когда он моргает и о чём-то размышляет. — Таааак… — он медленно тянет слово. Золотые искорки в его глазах сверкают, когда он смотрит на неё. Звезды, которые мерцают в вечной зелёной ночи его взгляда. — А как там твой fiancé? — А? Он кивает на её кольцо, прежде чем отпить ещё кофе. — Твой fiancé. Как он? — О. У него всё отлично. — Это хорошо. — Мм-м. Тишина длится всего секунду, прежде чем Микаса быстро набирает воздуха, чтобы разрушить её угнетающее присутствие. — Он, э-э… сейчас на работе. — О? — брови Эрена медленно ползут вверх. — В воскресенье? Он замечает, как её глаза на мгновение сужаются и ловит нотку сомнения в её голосе, когда она отвечает: — Да. — Интересно, — он делает глоток, будто обдумывая её слова. — Он всегда работает по воскресеньям? — Не всегда, нет. — Хмм. — Глаза Эрена поднимаются, встречаясь с её взглядом, а затем медленно скользят вниз, изучая черты её лица. Он ищет хотя бы намёк на разочарование или скрытое раздражение, но не находит ничего. Её выражение остаётся холодным, как камень. Но Эрен не сдаётся. Он умеет давить, если нужно. — Красивое кольцо, — добавляет он. Микаса напрягается, услышав комплимент. — Спасибо, — улыбается она вежливо, но больше ничего не добавляет. Эрен наблюдает за ней, делая ещё один долгий глоток кофе. Он внимательно изучает заострённый кончик её носа, аккуратные линии бровей, её светлую, молочно-белую кожу и думает о том, как она всегда напоминала ему времена года. И сегодня она — зима. Её лицо такое чистое и белое, а розовые губы — словно лепестки, упавшие на снег, покрытые блеском, как замерзшей утренней росой. Он задается вопросом, теряет ли этот fiancé голову от таких простых черт её лица, восхищается ли он непринуждённой безупречностью своей будущей жены. Если нет, то этот парень — идиот. — Такое… внушительное, — говорит он. — Знаю. — Давно? — Что? Помолвлены? — М-мммм. — О. Эм. Примерно месяц. — Примерно? — М? — Примерно месяц? — Да, — Микаса прочищает горло, глядя на своё кольцо. — Да, месяц. Мы помолвлены около месяца. Очевидно, эта тема её смущает. «С чего бы?» — задается вопросом Эрен. — Правда? — он чешет уголок глаза. — Ничего себе. — Что-то подсказывает ему, что пора бы остановиться, не давить на неё так. Но он продолжает. — Знаешь, это не так уж и долго. Всего месяц. Микаса качает головой и глубоко вздыхает. Её грудь поднимается на вдохе, а затем медленно опускается. — Да, нет. Это не так. До этого мы встречались два года или около того. — Два года? — Да. — Интересно. — А ты? Эрен улыбается, одна его рука скользит к другой, обхватывая её. — А что я? — Как у тебя… — Микаса начинает, но замолкает. Улыбка Эрена становится шире, когда она смотрит на него. Её голос такой мягкий, почти шепчущий. — Ну, знаешь… — На любовном фронте? — завершает за неё Эрен. Микаса хихикает. Эрен мог бы обратить внимание, что это звучит нервно, если бы её смех не заставлял его чувствовать себя так спокойно. — Ну, да, — соглашается она. Он на мгновение замирает, погружаясь в своё кофейно-трансовое состояние. — Достаточно насыщенно, — Эрен лениво пожимает плечами, но кружка, которую он подносит к губам, задерживается на полпути, когда он быстро добавляет, почти поправляя себя: — Я имею в виду, у меня есть девушка. — О? — Микаса действительно удивлена его ответом. — Правда? Эрен снова лишь пожимает плечами, бросая короткое и совершенно невыразительное: — Ага. Микаса пристально смотрит на него. Он, что, врёт? Его волосы настолько длинные, что закрывают кончики ушей, поэтому она не может увидеть, покраснели ли они, как это всегда бывает, когда он обманывает. Она ничего не может с собой поделать. Теперь ей любопытно. — Эта…? — Микаса кивает в сторону двери, и Эрену требуется несколько секунд, чтобы понять, о ком она говорит. — А, ты про Хитч? Она чуть смущённо кивает, вздрагивая от громкого фырканья, вырвавшегося у него из носа. Лицо Эрена кривится в гримасе. — О, нет. Ни за что. — Нет? — Не-не-не. Чёрт возьми, нет. — Но… — Микаса хмурится. — Тогда почему…? Она кажется озадаченной, застенчиво поднимает большой палец, указывая на дверь, и она искренне пытается собрать все кусочки пазла воедино: засосы, раскиданные простыни на его кровати, то, что она носила его рубашку. Почему он спит с ней, если она не его… О. ОЙ. В голове Микасы вспыхивает озарение. Эрен изо всех сил старается не засмеяться, глядя на её обеспокоенное выражение. Её широко раскрытые глаза устремлены куда-то вдаль, а на лице читается намёк на ужас. Хорошо, теперь Эрену действительно трудно сдерживать смех. — О. Ух ты. — Точно, — он едва не захлёбывается кофем от смеха. — Я… — Её глаза поднимаются к потолку, надеясь найти там утешение, раскаяния, что угодно. — Я поняла. — Ага. — Это просто… эм. — С Хитч всё по-другому. — Говорит Эрен качая головой и ухмыляясь. Микаса прищуривается, глядя на него. Она поняла. С Хитч всё по-другому. Перевод: «Мы просто трахаемся». Перевод: «Мы просто трахаемся, хотя у меня есть девушка». Перевод: «Мы просто трахаемся, хотя у меня есть девушка, но иногда я ей изменяю». О, Боже. Он что… серьёзно? У него есть девушка и ещё одна на стороне? С каких это пор он стал таким? Никогда, даже за миллион лет, Микаса не поверила бы в такое. У него есть партнёрша и любовница одновременно? Это просто нелепо! Он, должно быть, врёт, потому что… И вдруг, Микаса взрывается. Она начинает смеяться, просто заливается смехом. Громко. Восхитительно. Этот резкий взрыв веселья заставляет Эрена вздрогнуть, он ошарашен тем, как она буквально валяется на столешнице в приступе безумного смеха, слёзы текут по её щекам. Прикрывая рот рукой, она пытается не рассмеяться ещё сильнее, при виде того, как Эрен держится за грудь, изумлённо разинув рот. Она слегка задыхается, убирает руку ото рта, чтобы извиниться тихим, торопливым шепотом. — Прости, прости, — и Эрен тяжело вздыхает, борясь с собой, чтобы чтобы не расплыться в улыбке от того, как она хихикает, прикрывая рот рукой, выдыхая свои милые словечки. — Я не хотела смеяться. Просто… — Всё в поря… Микаса снова заливается смехом, её глаза исчезают в улыбке. Она прижимает руку к животу, чуть не падая с чёртова стула, хохоча так, будто услышала самый смешной анекдот в своей жизни. Господи. Эрен усмехается, качая головой в полном изумлении. Ни хрена себе. Он почти не верит своим глазам. Она смеётся так сильно! Он не видел её такой целую вечность. Он даже не знает, как на это реагировать. Честно говоря, он начинает немного беспокоиться. — Эм, Микаса? — Я просто… просто… — Она не может говорить. Она смеётся так сильно, что практически задыхается. — Боже, извини меня. Прости, Эрен, я просто… Она скрещивает руки на столе, заваливаясь вперёд, её плечи трясутся от подавляемых смешков, когда она опускает голову на руки. Эрен в изумлении смотрит на её затылок, пока она ещё несколько секунд трясётся от смеха, похрюкивая, как маленькая девочка. Он знает её и понимает, что сейчас происходит. Она смеётся так, когда очень сильно нервничает. Но он всё равно не может этого понять. — Господи, — выдыхает Эрен спустя мгновение. — Да что ж с тобой такое? Микаса снова начинает смеяться. Тогда он не может сдержаться, и он тоже смеётся. Она хохочет, как сумасшедшая, а он нервно хихикает будто ему страшно. Эта женщина обладает таким необычным чувством юмора. Это просто потрясающе. Несколько мгновений спустя Микаса, едва дыша, откидывается на спинку стула. — Прости меня. — Она качает головой, закрывая лицо руками, пряча детский румянец, разлившийся по ее щекам. Теперь уже Эрен не может дышать, поражённый её красотой; тем, как свободно она смеётся и улыбается, тем, как несколько прядей угольно-чёрных волос выбились из пучка, её облупившимся лаком на ногтях, её грудью, которая вздымается и трясется, и просто… Ух ты! Микаса глубоко дышит, пытаясь прийти в себя, кладёт одну руку на сердце, другую — на щёку, явно удивляясь собственной реакции. Её грудь поднимается и опускается с каждым вздохом, с каждым тихим извинением. — Прости, Эрен. — Не извиняйся, — говорит он ей, и, чёрт, он уверен, что его щёки сейчас горят вишнёво-красным. Эрен замечает, как она поправляет свою рубашку, которая поднялась на плечах и собралась на локтях. Он с головой погружается в звук, с которым её ногти слегка царапают кожу через чёрную хлопковую ткань. Её ключицы чётко проступают под кожей. Может, это просто эффект от того, что чёрный цвет стройнит, но её руки кажутся непривычно худыми. И пальцы тоже. И лицо. И шея… кажется длиннее. Тоньше? Постой. Эрен чувствует болезненное покалывание в сердце. К своему ужасу, он понимает, что-то явно не так. Он моргает, всё ещё слыша её смех в ушах, но осознание того, почему она кажется ему такой маленькой и хрупкой, словно бьёт его прямо по лицу. Он снова моргает. Её веселье отходит на второй план, когда до него доходит: Микаса похудела. И очень сильно. Даже её грудь кажется меньше. Очертания, что раньше так чётко выделялись, стали мягче, не такие полные, не такие округлые. Будто из неё высосали все соки. Будто из её некогда округлых форм выжали всю полноту. Эрен не понимает. Почему она вдруг стала такой маленькой? Такой худой? Она была воплощением силы и грации, а теперь стала бледной тенью самой себя — хрупкой девушкой с длинными, худыми руками и тонкими пальцами. Ещё один укол. Как нож в сердце. Тревога Эрена нарастает. Почему её fiancé допустил, чтобы она так ослабла? Разве он не замечает, что она не должна быть такой? Разве он не видит, как сильно проступают её скулы? Всё это так неправильно. Просто-напросто, абсолютно неправильно, и Эрен этого не понимает. Почему он заметил это только сейчас? Почему не заметил с самого первого момента, когда увидел её? Когда она столкнулась с ним, когда он поймал её, и она посмотрела на него и произнесла его имя. Его имя. Она снова вернула его к жизни. Она так изменилась. Эрен ничего не может с этим поделать. Он не может отвести взгляд. И вдруг он видит… Его. Её. Ночь, когда она оставила его. Как она выглядела тогда, и как она выглядит сейчас — две полные противоположности. Сейчас она кажется такой далёкой. Настолько далёкой, что Эрен боится: если он протянет руку, то не почувствует ничего. Только призрак. Его охватывает страх когда он представляет как его пальцы проходят сквозь неё. Но та девушка, в ту ночь, была такой живой, такой настоящей — полностью его. Она улыбалась так же. Она смеялась точно так же. Она краснела от смеха и от… Мысли накатывают. Его уносит назад. Закручивает в водовороте воспоминаний. Засасывает прямо в его прошлое. Всё происходит мгновенно. Внезапно, Эрен видит только…

…Микасу.

Идеальную, такую совершенную, дрожащую под ним, распростёртую на его кровати, обнажённую во всей своей уязвимости. Она говорила, что любит его, что никогда не уйдёт, что останется с ним навсегда. Обещание. Её клятва:

«Всегда, Эрен. Я всегда буду с тобой».

Она вонзила эти слова ему в сердце, воздвигла их, как статую. Держала их там. Держала его.

Шептала между поцелуями, беспорядочно, невнятно произносила слова. Признания «Я хочу тебя», произнесённые с такой правдой и силой, словно выкованные из железа. Эти слова были вписаны в их кожу, в плоть, на спины. Обещания, выгравированные на стенах их дома, выпущенные в мир вокруг них. Клятвы, что были выкрикнуты в небо, провозглашены в небесах: «Я хочу тебя. Я твоя. Ты мой. Мы вместе. Нам больше нечего бояться».

Их дыхание кружилось в воздухе, выходило из их лёгких, питая и связывая их вместе. Соединяя, как одно целое. Полуприкрытые взгляды затуманенных глаз, дрожащие руки, что искали друг друга в ночи. Что не успокаивались, пока не находили друг друга и всё снова становилось на свои места.

Они были в безопасности.

Они были дома.

Они были вместе.

Эрен резко вдыхает, хватая ртом воздух. О, нет. Только не это. Не сейчас. Он закрывает глаза. Грудь сдавливает боль. Он ничего не видит. Ничего, кроме…

…лунного света.

Он такой яркий, такой живой, переливается красками и ароматами, собираясь на её коже и сверкая как серебро на её поту. Вся она — такая неземная, такая идеальная, гораздо лучше, чем он когда-либо заслуживал. Молочная гладкость её лица, упругость её бёдер, знакомый запах её тела. Его храм. Убежище, спрятанное в её объятиях, расцветающее, как цветы, распускающиеся вокруг него. Его сад.

Её вздохи наполняли его жизнь красками. Мышцы, напрягающиеся и расслабляющиеся, пока они вместе поднимались к вершине, сливаясь воедино, когда достигали пика.

Один раз.

Два раза.

Трижды подряд.

Он мог бы заниматься с ней любовью вечно. Он клялся, и клялся, и клялся. Эрен обещал себе, что будет любить её, беречь её, лелеять её до конца своих дней. С каждым вздохом и биением сердца, каждой частичкой своего существа.

До самой смерти.

Пока та не разлучит их.

Чёрт. Вот дерьмо. Его тошнит. Микаса ничего не замечает. Она смотрит на падающий за окном снег. Ему кажется, что он видит отражение снежинок в её взгляде. А на её губах играет улыбка, в её глазах — отрешённость, снежинки тают в чёрных зрачках её глаз. Она не смотрит на него. Она всё ещё смеётся. Он не может дышать. Он ошеломлён тем, как она произнесла…

…его имя.

Шёпотом, оставленным на его плече, следом от её зубов на его коже, выдохом, сорвавшимся с губ, криком, вырвавшимся наружу, когда она выгибалась назад. Она была такой сильной, такой тёплой, такой удивительной. Его дом. Единственный смысл его жизни. Её обещание, витавшее вокруг них во влажном, сбившемся дыхании.

Всегда.

Я всегда буду с тобой.

Он был так уверен. Так уверен. Она обещала ему. Правда тяжело давила на его кости, пробиваясь к поверхности кожи, бурля, как вода, испаряясь в сбивчивом дыхании, застревающем на самом верху его лёгких. Правда. Она никогда ему не врала. Никогда.

Микаса не станет лгать.

Не ему.

Она не могла.

Он был так уверен. Так уверен.

Вся эта ночь навсегда запечатлелась в его памяти: звезды, луна, подушки, сброшенные с кровати. Все эти мелкие детали, словно подвешенные на нитях, нависли над его сознанием. Никогда не забыть, никогда не обрести покой. Они преследовали его, как призрак трагедии той ночи.

Её красота. Солёный вкус пота на его языке. Вкус её губ, её шеи, её живота. Форма её груди, её полнота — как она заполняла его руки, рот, глаза. Неизменные вещи.

Он изучил её фигуру до мельчайших деталей, запомнил каждый изгиб и впадину её тела. Настолько, что мог бы найти их вслепую в темноте: ощутить её дыхание на своей шее, уловить дрожь её кожи и понять, что нашёл её сладкое местечко, нежную точку, которую он жаждал.

Микаса улыбается. Всё ещё. Чешет плечо. Качает головой. Улыбается. Эрена захлёстывают воспоминания о том, как она выглядела тогда, как ощущалась. Внезапно ему становится трудно не смотреть на неё сквозь одежду. Не думать о том, какая она на вкус, как она пахнет. О её дыхании, о времени. Неизменная, непостижимая Микаса. Вечная, незабвенная и его. Образы в его голове лишь усиливаются. Водоворот. Он стоит беспомощный, когда это настигает его, обрушивается на него, затягивает, тащит на дно. Он сметён. Погружён. Отводит от неё взгляд. Такой беспомощный. Он отворачивается.

Она выглядела так правильно.

Всё было настолько правильным в ней в ту ночь, единственным правильным в его мире, полном ошибок.

Её кожа покрывалась мурашками под его прикосновениями. Он был нежен, не торопился. Одежда падала с их тел слоями, как преграды, которые разрушались постепенно, а не сразу. С каждым слоем они сбрасывали свои тревоги, пока между ними не осталось ничего, кроме её кожи, трусиков и лифчика тёмно-синего цвета.

Её глаза светились нежностью и любовью, вечной заботой о нём. Маленькая улыбка, которую она ему подарила, когда его пальцы скользнули по её спине, дала ему разрешение, подсказала, что всё в порядке, можно продолжать. Его желудок сжался от внезапного волнения.

Они так давно не делали этого.

Её голос был лёгким, тихие вздохи слетали с её губ, пока он медленно снимал с неё остатки одежды. Сначала был её лифчик: он был дешёвый, простой, который она носила ещё со школы. Теперь он стал ей мал. Он целовал её выпуклости, пока возился с застёжками, думая о том, как её грудь увеличилась за последние месяцы. Большинство её рубашек стали неудобными, и он всё чаще слышал, как она тихо ругалась себе под нос, хотя раньше это было редкостью.

Он целыми днями наслаждался её видом, с улыбкой наблюдая, как она пыталась запихнуть в лифчик, который называла «эта чёртова, дурацкая штука», свою грудь. Она постоянно жаловалась на её размер. Она делала её жизнь невыносимой, мешала всему и привлекала взгляды извращенцев. Она старалась скрыть её, говорила, что не понимает, почему она всё ещё не исчезла. Эти слова царапали его изнутри, напоминая ему об их утрате, о судорожных толчках, что разбудили его среди ночи, и о пятнах крови на простынях. О том ужасе, который был на её лице, когда…

Стоп. Пожалуйста. Он зажмуривается, чувствуя, как адреналин взрывается в его теле, стремительно смешивается, разливается огнём, шипит и… Его глаза открываются. Он видит её. Не смотрит на неё. И всё же видит. Как? Её глаза устремлены на него? Она наблюдает за ним? Он надеется, что нет. Он надеется. Но всё становится только хуже. Гораздо хуже. Он — трус. Он не смотрит на неё. Он не может заставить себя посмотреть в…

…её глаза.

Они наблюдали за ним, когда он отбросил этот изношенный кусочек ткани в сторону, бесполезную вещь, которую они потом подберут. Они делали это бесчисленное количество раз. Их одежда разлеталась по разным комнатам, падала на пол в разгар страсти.

И вот снова она лежала на спине, закинув руки за голову, и смотрела на него, улыбаясь. И Эрен по-прежнему не мог поверить, что она реальна.У неё была такая потрясающая улыбка, достойная богов.

И вдруг она показалась ему такой юной. Будто ей и не было девятнадцати.

Он наблюдал, как она дышит.

Её обнажённая грудь медленно поднималась и опускалась. Идеальные, мягкие выдохи срывались с её губ. Она бросала на него робкие взгляды, пока он скользил по ней взглядом, восхищаясь её шеей, грудью, ключицами и румянцем, расцветающим на щеках, разливающимся по лицу, и её губам, искусанных от волнения.

И прежде чем он успел это осознать, он уже касался её, ощущая на своей руке её дыхание, проводил большим пальцем по её нижней губе и замер, когда она его поцеловала. Его пальцы опустились ниже, пока не достигли места между её грудей.

Он наклонился и оставил целомудренный поцелуй на её коже. Чувствуя, как она тихо вздохнула, он тут же отстранился, насладиться изысканным видом её лица, её груди, которая увеличилась в размерах вместе с другими частями её тела, то, что она так ненавидела, но что заставляло его любить её ещё сильнее.

Он с удовольствием подумал о том, что бы она сделала, если бы он сейчас усмехнулся и сказал ей, что у неё выросла пара отличных сисек. Вероятно, она бы попыталась заехать ему кулаком по лицу — он уже видел, как несколько ночей назад она в ярости разорвала лифчик пополам.

Он смотрел на неё, не отрываясь. На свою великолепную, невероятную женщину. Он чувствовал, как часть его души умирает от того неземного света, который излучала она; её восхитительные, мягкие вдохи, её розовые и торчащие соски, и он был так безумно влюблён в неё, охрененно глубоко и сильно, что это сводило его с ума.

Он не сразу овладел ею, вместо этого просто любовался, смотрел, чувствовал, как возбуждение внутри становится невыносимым при одном лишь взгляде на неё. Он закусил нижнюю губу, так же, как и она, но по совсем иной причине.

Микаса засмеялась коротко и нервно, закрывая лицо от смущения. Он поймал её руки, поцеловал их, посмотрел на чёрный, вечно облупившийся лак на её ногтях и на маленький шрам под её глазом, и сказал, что она — самая красивая женщина на свете. Она слегка покраснела. Он сказал ей, что говорит это от всего сердца и что это чистая правда.

Она посмотрела на него с усмешкой, ожидая его следующего шага. Испытывая. Он обожал такие моменты. Обожал, когда она смотрела на него именно так. Он начал осыпать поцелуями каждую чёрточку её лица: лоб, нос, веки, подбородок. Задержался на её губах, слегка прикусил их и услышал её тихое мурлыканье, провёл языком по её щеке и услышал её хихиканье.

— Ты чего? — засмеялась она, и этот смех был самым прекрасным звуком во всей вселенной.

— Я думал, тебе нравится, когда я тебя облизываю, — ответил он. Он снова прикусил губу, улыбаясь тому, как она вытерла щёку тыльной стороной ладони и закатила глаза.

— Да, — снова покраснев, ответила она. — Но не там.

— О, прости. А где тогда?

Она разочаровано простонала — очередной чудесный звук.

И это заставило его хихикать как дурака.

Несколько секунд он осторожно любовался ею, его взгляд ненадолго задержался на уголках её губ. Время словно останавливалось, когда они целовались. Земля перестала вращаться, когда его губы скользили ниже. Воздух стал тоньше, когда вздох, сорвавшийся с её губ, удержал его правую руку на месте, чуть выше точки пульса на её шее.

Ещё немного, и его руки уже скользили по изгибам её плеч, нежно двигались по её бокам, ощущая её мягкость, гладкость и тепло. В лёгком предвкушении она наблюдала за ним, пока в его голове танцевали озорные мысли, и он обдумывал все возможные способы овладеть ею. Она прикусила губу в ожидании, когда на её груди не осталось места для его дальнейших открытий, надеясь, что следующим, на что он обратит своё внимание, будет что-то другое.

Она молча наблюдала, как он губами нашёл её правую грудь, остановившись прямо над вершиной, медленно приоткрыл рот, обдавая горячим и соблазнительным дыханием её сосок, протянул язык, чтобы коснуться, но…

Он остановился, поднял глаза на неё и улыбнулся.

Микаса снова застонала.

У неё перехватило дыхание, когда он поцеловал саму вершину её груди. Но он велел ей быть терпеливой, ведь у них впереди полно времени. Он повторял это, целуя другую грудь. У них было время, было время.

Время.

Он просто не задумывался о том, что, возможно, она знала правду лучше него.

Он спустился ниже, потому что настала очередь её трусиков: белые и тонкие, с розовым бантиком на поясе, усыпанные крошечными красными сердечками. Эти милые узоры снова вызвали у Эрена улыбку. Он тихо засмеялся, узнав их. Он видел её в них только один раз до этого.

Когда он указал ей на них, она снова закрыла лицо руками, сказав ему: «Просто сними их уже» и «Хватит, нет, не смотри на них, не надо». Он поцеловал её в губы в двадцатый раз, фыркнув, когда она смутилась из-за того, что он застал её в несочетающемся белье, как будто ему вообще были интересны такие вещи.

— Не знал, что ты всё ещё носишь их.

— Заткнись.

— Они милые.

— Хватит.

— Мне нравятся.

— Ты это говоришь только потому, что я была в них в первый раз, когда мы…

Внезапный вздох сорвался с её губ, когда его пальцы скользнули вниз, под тонкую ткань, и крошечные сердечки на трусиках растянулись от неожиданного вторжения. Её глаза затрепетали, рот открылся, а на лице появилось то ангельское выражение, от которого у него таяло всё внутри.

— Занимались сексом? — Он ухмыльнулся, заканчивая за неё фразу.

— Мм-м.

— И что? — Его рука едва двигалась, и её бёдра нетерпеливо подталкивали его к тому, чтобы он начал двигаться немного сильнее, немного быстрее. Она открыла глаза. Но он всё ещё не двигался. — Они всё равно мне нравятся.

Она скользнула своей рукой поверх его, направляя его движения. На мгновение он позволил ей управлять им так, как она хотела, только чтобы увидеть, как она закрывает глаза, запрокидывает голову и тихо вздыхает. Он заметил, как дрогнуло её горло, когда он сглотнула, а затем он пошевелил пальцами и наслаждался тем, как вздымалась её грудь от глубоких вздохов. Её бёдра приподнялись навстречу ему, стараясь прижать его к себе сильнее, умоляя о большем. Незнакомое, почти отчаянное желание. Такого он ещё никогда не видел в ней раньше.

Тогда он не стал задаваться вопросами.

— Но твоё мнение… к сожалению… недействительно. — Её голос стал хриплым, словно вот-вот готов был превратиться в стон, который всё больше нарастал внутри неё. Слова, перемешанные с прерывистыми вздохами, звучали так соблазнительно, что Эрен широко расплылся в улыбке.

— Недействительно?

— Ага-аа.

Улыбка Эрена стала ещё шире. Его сине-зелёные глаза были полны озорства.

— О, это так несправедливо.

— Это…

Он прижал руку к её чувствительному местечку и сильнее надавил. Она застонала, выругалась, её дыхание сбилось. Он не мог не наслаждаться этим. Слышать, как она ругается, было чем-то необычным, но ему это понравилось, особенно когда следом звучало его имя.

— Бля-дь, Эрен.

— Что?

— Перестань.

— Перестать что?

— Перестань дразнить меня.

— Я не дразню.

— Ты правда…

И снова это сделал.

Он заставил её задыхаться всё сильнее. Её рука поспешно закрыла рот, а лицо пылало от смущения.

— Прости, что ты там сказала? — Его улыбка была по-настоящему дьявольской. Он видел, как её глаза широко распахнулись, уставившись на него. Щёки залились ярким румянцем, а губы распухли после всех их поцелуев и её укусов.

На его лице мелькнула ямочка.

Она нахмурилась, сверкая глазами.

— Я ненавижу тебя.

— О?

— Я…

Он скользнул внутрь неё одним пальцем, облизал губы, наблюдая, как её тело изогнулось, и она тут же забыла, что собиралась сказать. Его голос вдруг стал более хриплым, густым и медленным, словно сироп, стекающим прямо в её ухо, когда он наклонился очень близко чтобы подразнить её.

— Повтори-ка.

Она прошептала слова ему в шею, прижимаясь так, чтобы он их точно услышал.

— Я ненавижу. Тебя.

Но её томный стон и усмешка говорили об обратном. Тем не менее, он вытащил палец, и она посмотрела на него с удивлением, её губы раскрылись, готовые возразить, но тут он дал ей больше. Он ввел в неё два пальца — средний и безымянный — и начал надавливать ладонью на её клитор.

Он видел, как она откинулась назад, словно погружаясь в постель, с широко раскрытым ртом, не зная, то ли задыхаться, то ли стонать, то ли кричать. Его пальцы ловко двигались внутри неё, искусно изгибались, дразнили её самыми восхитительными способами. Они поглаживали, скользили и массировали, пока он вырывал из неё стоны.

Его имя стало чаще слетать с её губ, но она прикусывала их, стараясь удержать внутри.

Он ничего не мог поделать с собой.

Он не мог оторвать от неё взгляд, не мог заставить себя отвернуться. Его глаза были прикованы к её лицу. Он смотрел, как она извивается, как её тело тает и растворяется под ним. Он никогда не видел ничего более чертовски совершенного, чем то, как она распадалась на части перед ним. Он обожал быть единственным, кто видел её такой, единственным мужчиной во всём мире, кому это было позволено. Её первым.

Мир вокруг них словно застыл. Тишина за пределами их дома казалась бесконечной, словно весь мир замер в благоговении, будто вся вселенная остановила свой ход, прекратила всё существование. Только для них. Казалось, не было ничего, кроме него, неё и звуков, которые она издавала.

И слов, которые невольно сорвались с его губ.

— Но я всё равно люблю тебя.

Они вырвались из него неуклюже и страстно, хлынули, как поток воды, переполняющий узкое русло. Но Эрен не испытывал никакого стыда, произнося их. Он не стыдился открывать свою душу, выражая своё предназначение.

И вот, медленно, Микаса открыла затуманенные глаза и просто смотрела на него. Всё ещё тяжело дыша, всё ещё раскрасневшаяся, её губы замерли, повторяя его имя… она смотрела на него.

Он мягко пригладил волосы с её лица свободной рукой, заправил несколько шелковистых прядей за её ухо, снова произнося те самые слова, громко и отчётливо, чтобы она услышала его.

— Я люблю тебя, Микаса.

И тогда, медленно, она улыбнулась ему. Тишина вокруг них была такой напряжённой, что казалась оглушающей. Такой глубокой, что можно было услышать мерцающий свет звёзд, почувствовать их гул и их древние, вековые песни. Истории, написанные за много миллионов лет, которые невозможно постичь, и всё же все они были услышаны в их сердцах, потому что их любовь была такой огромной. С таким восхищением он любовался ею. С такой нежностью она улыбалась ему.

Он никогда не забудет, как она вздохнула, просияла и сказала ему, вся запыхавшаяся и невероятная:

— Я тоже.

Я тоже.

Он прижался своим лбом к её лбу, влажному от пота. Пряди его волос прилипли к её коже, его губы почти касались её, и он прошептал:

— Будь со мной.

— Всегда. — Её ответ прозвучал мгновенно.

Эрен вздохнул. В его вздохе смешались блаженство, облегчение и счастье, но также боль, тревога и сомнения. Он поцеловал её губы, вдыхая их, впитывая её аромат и выдыхая глубоко, прижавшись к ней.

— Скажи это снова.

— Всегда, Эрен. Я всегда буду с тобой.

Пусть это прекратится. Пожалуйста, Господи, останови это. Эти мысли. Они никак не заканчиваются. Не оставляют его. Не перестают мучить его. Прямо перед ним Микаса сдерживает очередной смешок. Эрену хочется кричать. Закрыть уши руками, чтобы остановить этот поток воспоминаний, которые становятся всё невыносимее, но они надвигаются на него, разрывают его криками, оглушающими воплями, которые обрушиваются на него все разом. Он не может остановить их. Они держат его. Пожирают. Он хочет кричать. Плакать. Пусть это закончится. Пусть это прекратится, пожалуйста, пусть это закончится. Микаса прикладывает руку к груди, выдыхая его имя. — О, Эрен. Она убивает его.

Он никогда не чувствовал себя таким живым.

Его губы скользнули вниз по её животу, касаясь маленького розового бантика на её трусиках, нежно обводя кончиком языка крошечные красные сердечки. Он услышал, как она фыркнула и захихикала, её тело затрепетало под ним от смеха. Эрен не сказал ни слова, даже не посмотрел на неё.

Вместо этого он прижался языком к самому её центру, к тому месту, которое делало её слабой, и поцеловал её прямо через ткань. Один раз, второй — чуть ниже, — и этого оказалось достаточно, чтобы заставить её задрожать. Он впитал её аромат, чистый и неописуемо сладкий, смешанный с лёгким запахом лосьона на её коже.

Его желание к ней нарастало, переполняло его, разжигало жар внизу живота. Её пальцы ласково скользили по его волосам, её взгляд следил за каждым его движением — она ждала. Поглощённый этим, он не мог остановиться. Его тело горело от вожделения, руки становились холодными и жадными. Он хотел её. Он жаждал её. Она была ему нужна.

Он сорвал с неё бельё в одно мгновение, нежно покрыл поцелуями её ногу, и прежде чем она успела опомниться, он перекинул её ногу себе на плечо и вошёл в неё резко, но так восхитительно.

Шок от нахлынувшей эйфории пронзил её; огромные, как бездонные омуты, глаза расширились, а с губ вырвался приглушённый стон, когда она почувствовала, как глубоко он вошёл в неё с первого толчка. Он проник ещё глубже, сдвинув её ногу выше и сделав второй, третий толчок, его тело наклонилось вперёд, и четвёртый рывок полностью заполнил её.

Они оба вскрикнули, закрывая глаза, растворяясь в сладостном экстазе единения, восполняя потерянное время, снова занимаясь любовью. Они лихорадочно цеплялись друг за друга, обнимая так крепко, словно боялись, что, если отпустить, всё исчезнет, и тогда всё закончится.

Порыв ветра ворвался в комнату; прохладные шепоты проникли сквозь открытое окно и нежно коснулись их кожи. Капли его пота начали падать на её тело, смешиваясь с её собственными, формируя тот сладкий, терпкий аромат их любви. Когда дело касалось Эрена и их близости, она готова была поклоняться каждой капле, что стекала на неё. Бывали времена, когда это были слёзы. Бывали моменты, когда вместо солёной воды на них брызгала кровь. Вместе они делили как лучшие, так и самые тяжёлые времена своей жизни.

Но в ту ночь это была его любовь, что сочилась на неё, и Микаса каждой клеточкой своего существа принимала каждую каплю. Они впитывались в её кожу, текли по её венам, как полноводная река. Эти капли становились волнами, наполнявшими её; они захлёстывали обоих, погружая в блаженство. Там, где когда-то пролегали кровавые следы, теперь расцветала их любовь.

Он приподнял её ногу ещё выше, прижался к ней и проник немного глубже, так что тот же алый оттенок, что когда-то преследовал их, теперь расцветал на её губах и щеках, словно роза. Лепестки этой розы вырывались из её уст в виде прерывистых хриплых вздохов, когда она достигла своего пика.

То, что когда-то было жестоким, теперь стало поистине прекрасным.

Таков был мир, когда она была с ним.

Когда они закончили, он осторожно снял её ногу со своего плеча, бережно вышел из неё и позволил своим рукам ослабеть от усталости. Собрав последние силы, он осыпал её нежными поцелуями, начиная с груди и спускаясь вниз, устроил голову на её животе, где наконец позволил себе расслабиться. Его вес давил на неё сверху. Она не жаловалась. Она обняла его, даря ему убежище в своих руках.

Эрен закрыл глаза и почувствовал, как её живот поднимается и опускается под ним в ритме дыхания. Он так и не заметил, что она плакала. Он так и не узнал причину.

В тишине Микаса тихо всхлипывала.

А он так и не догадался.

Они быстро восстановили силы, и её руки начали медленно скользить по его спине, по лопаткам, затем аккуратно обхватили лицо и приподняли его, чтобы он посмотрел ей в глаза.

— Я хочу тебя, — прошептала она, убирая прядки потных волос с его лба. Она не дала ему увидеть свои покрасневшие глаза. Она опустила взгляд, взяла его правую руку и кончиком пальца провела по шраму на ладони. Её маленький пальчик казался таким крохотным и хрупким на грубой, зажившей раны. Её руки всегда казались такими крошечными рядом с его, несмотря на их силу.

Эрен не мог избавиться от ощущения, что в ней что-то изменилось в ту ночь. Что-то было не так.

— Ты не устала?

— Не сегодня.

Она говорила, не глядя на него, снова и снова проводя пальцем по шраму, словно обожала его взглядом, с той нежностью и любовью, которые испытывала только к нему. Затем она вновь произнесла, так тихо, что он едва её услышал:

— Я хочу тебя.

Я хочу тебя.

А потом она поцеловала его шрам — этот уродливый след, хранящий столько его ночных кошмаров, — ласково прижалась к нему губами. Её поцелуи были мягкими, нежными, почти священными. Она прижимала их к его израненной коже, пока её рот не сменился другой частью тела. Она направила его руку вдоль своего тела, пока её грудь не заполнила его ладонь.

Пусть всего на миг, но Микаса стёрла шрам с его кожи. Она скользнула пальцами между его костяшек и двигала его рукой так, что он закрыл глаза, чувствуя её под собой. Он прижался своим шрамом к ней, пока она превращала что-то такое болезненное и уродливое в нечто нежное и умиротворяющее. Его всегда поражало, как эта девушка могла взять все его некрасивые, сломанные части и склеить их заново, исцелить.

Тихие вздохи нарушили тишину, когда он наконец дал ей то, что она хотела. Он накрыл её грудь губами, провёл языком по её вершине и почувствовал, как она выгнулась. Перекатил этот милый бутончик между зубами и услышал её судорожные вздохи. Она запустила пальцы в его волосы и застонала.

Он направил свою руку ниже, прижимая шрам к её телу в совершенно новом, страстном жесте. Его пальцы скользнули между её ног, наслаждаясь её реакцией, слушая, как она вновь распадается на части, ломается, проклинает и вновь сливается воедино. Он ощущал её влажность на своих пальцах, её потребность в нём в своей руке. Она была яркой, настоящей, захватывающей дух. Она принадлежала ему.

Звуки, которые она издавала, были божественны, словно музыка для его ушей. Он ласкал сосок и нежно поглаживал её, пока она не начала извиваться слишком сильно, и он решил, что больше не будет её мучить. Тогда он переключился на другой, и проделал с ним то же самое, так долго, пока не решил, что ей стоит дать передышку — но лишь на мгновение. Потому что вскоре его голова оказалась между её ног, а её ноги нашли своё место на его плечах. И те тихие стоны, которые она издавала, превратились во что-то более страстное.

Её низкие, хриплые звуки, эти тихие мольбы, подстёгивали его, заставляли продолжать. Она схватила его за волосы, сжала пряди в кулаке, тянула, выгибалась, вздыхала и стонала всё громче и громче. Её пальцы ног сжимались на его спине, она выкрикивала его имя, словно это могло её спасти. Её бёдра дрожали на его плечах, ногти царапали его голову.

Микаса становилась всё более напряжённой, громкой, слабой и такой чёртовски красивой, такой чёртовски идеальной, такой настоящей. Её сладкий вкус проник в его рот, когда она кончила. Она сломалась, а он пробовал её. Всю её. Держал крепко, пил до последней капли, чувствовал, как она дрожит, слышал её тихие всхлипы и стоны, пока ей не стало слишком хорошо, слишком больно, пока не осталось ничего, кроме как потянуть его за волосы и взмолиться: «Хватит, достаточно».

Пока не осталось ничего, кроме как перевернуть его на спину.

И отплатить ему тем же.

Теперь он оказался тем, кто рассыпался под ней, сжимая в кулаке её чёрные локоны и наблюдая, как она высасывает его дочиста. Мягко тянул её и просил остановиться, чтобы она снова позволила ему проникнуть внутрь. Он хотел чувствовать её, ему нужно было, чтобы она доказала, что они оба всё ещё здесь, всё ещё дышат, всё ещё живы.

Она подчинилась.

Он наблюдал.

Её рука легла ему на грудь, удерживая равновесие, пока она медленно опускалась на него, принимая его целиком. С её губ сорвался вздох, и тело содрогнулось. Её бёдра двигались в изящном танце толчков и притяжений, её глаза намеренно впились в его, не отрываясь и не отпуская его ни на мгновение. Они требовали, чтобы он наблюдал за ней, затаив дыхание, беспомощно следя как она поднимается и опускается, покачивается и делает с ним всё, что хочет.

Она держала его в своей власти, заставляла его распадаться на атомы под её контролем. Её шелковистые волосы, едва доходившие до плеч, были дико красивыми и растрёпанными. Несколько прядей упали ей на лицо, прилипли к губам, приоткрытым в экстазе. Её голова была слегка откинута назад, но она всё ещё удерживала его взгляд. Заставляла его дрожать и задыхаться. Лишала дара речи.

Её рука покинула его грудь, устремившись к его ладони, чтобы прижать её к центру своей груди, дать ему почувствовать биение своего сердца через его шрам. Показать ему, что они целы, что они совершенны, что они бесконечно живы.

Тук-тук. Тук-тук.

Что они оба заслуживают жить, как бы сильно ни желали они умереть вместе с теми, кого потеряли.

Тук-тук.

Как бы сильно ни хотели они, чтобы всё было иначе.

Тук-тук.

Но они были живы.

Тук-тук.

Они изранены, истерзаны, надломлены.

Тук-тук.

Но всё ещё живы.

Она поднесла его руку к своей щеке, прижав её к себе, закрыла глаза и позволила ему выйти из волшебного плена её взгляда. Он провёл большим пальцем по царапине под её глазом, наблюдая, как она делает глубокий вдох, готовясь что-то сказать.

— Я тебя люблю, — прошептала она.

— И я тебя люблю, — ответил он, не отрывая взгляда.

После этих слов не осталось ничего, что можно было бы добавить.

Теперь они говорили на языке её тела. Его руки крепко держали её за бёдра, пальцы оставляли вмятины на коже, когда он приподнимал её и ощущал, как глубоко входит в неё; чувствовал, как сходит с ума от желания, терялся в ней, окончательно и бесповоротно.

Она двигалась медленно, не желая, чтобы их связь закончилась, пытаясь продлить время, проведённое вместе, но этого было недостаточно. Недостаточно для него, недостаточно для неё.

Мучительный голод уже бурлил у неё внутри, мышцы кричали и горели от напряжения. Она стала отчаянной, двигалась быстрее, требуя большего.

— Эрен…

Он подался навстречу ещё сильнее, наблюдая, как она ломается под его натиском.

— Эрен, пожалуйста.

— Что?

— Пожалуйста… — Она была полностью поглощена им, потерявшись в своих ощущениях. Розовая, раскрасневшаяся, вся в поту, она уже не могла ясно мыслить. Её слова сливались в один длинный поток: — Пожалуйстапожалуйстапожалуйста…

— Что, Микаса?

— Я хочу, чтобы ты… Хочу…

Он сел.

Она потеряла дар речи от внезапного изменения угла.

Он схватил её за руки и притянул к себе, чувствуя, как она крепко и надёжно обвивает их вокруг его плеч. Она зашипела от удовольствия, боли и отчаянного желания, цепляясь за его кожу. Он приблизил свои губы к её уху, не переставая двигаться в ней, и прошептал:

— Чего ты хочешь?

— Я…

Его пальцы впились в ямочки на её пояснице. Она растаяла в его объятиях, издавая стон прямо ему в шею.

— Что?

Она не могла говорить.

Он опустил руки ниже и обхватил её задницу, глубоко вонзив пальцы в её кожу, затем поднял её так, что вышел из неё наполовину. Она прикусила губу, беспомощно обхватив его плечи и посмотрела на него. Лунный свет проникал сквозь окна, озаряя их тела, пока она ждала, ища знакомый оттенок зелени в его взгляде. Она изголодалась по нему, по этому блеску в его зелёно-голубых глазах.

Но его не было.

Он не смотрел на неё.

Вместо этого он сосредоточился на том, как его пальцы скользили по её ягодицам, поднимаясь по плавным линиям её талии, очерчивая божественный силуэт её фигуры в ночи. Он был чертовски загипнотизирован.

Он чувствовал, что она устала. Её ноги дрожали, готовые вот-вот подкоситься. Но она продолжала удерживать себя над его коленями, прерывисто дыша от напряжения, ждала, когда он схватит её за талию, прижмёт к себе и войдёт в неё. Вместо этого он нежно поглаживал её кожу, поддерживая её вес, замер, выжидая, пока её руки скользили вниз по его рукам, ощущая его мышцы, его кожу — и что-то подсказывало ему, что, возможно, она тоже восхищалась им.

Возможно, она запоминала его тело так же, как он запоминал её. Возможно, она искала его тепло, чтобы оно осталось с ней навсегда. Возможно, она нуждалась в нём так же сильно, как он нуждался в ней. Возможно.

Она обхватила его бицепсы, прижала свой лоб к его, тяжело дыша. Её дыхание было горячим и живым, касаясь его лица.

Наконец, он взглянул ей в глаза, задыхаясь. От вида этой девушки у него всегда перехватывало дыхание.

Вокруг них не было никаких звуков, ничего, кроме их неровных вздохов, когда он слегка приподнял её, просто чтобы ещё немного выйти из неё. Она не сводила с него глаз. И он не мог оторваться от неё.

Пауза.

В комнате внезапно стало нечем дышать.

— Что…

И он резко дёрнул её обратно вниз на свои колени. Она ахнула от неожиданности, вскрикнула, впиваясь ногтями в его руки.

— Ты хочешь…

Он повторил это снова. Поднял её и рывком опустил на себя, их тела встретились с громким шлепком, звук смешался с их голосами: она задыхалась, а он стонал, и они беспомощно тяжело дышали вместе. Она завела руки за спину и ухватилась за его колени, откинулась назад так, что когда он снова поднял её и опустил обратно, вся его длина вошла в неё под таким углом, что она закричала. Он сводил её с ума. Её рот очаровательно раскрылся, глаза закатились. Она так тяжело дышала, что возбуждала его ещё сильнее.

— Чтобы я…

Она вонзила ногти в его колени, когда он сделал это ещё жёстче, запрокинула голову и вскрикнула так громко, что он знал — соседи могли её слышать. Она дрожала. Её лицо исказилось от боли и беспомощности, и ему это нравилось.

— Сделал …

Но затем она заставила его забыть обо всём.

В отместку она взяла инициативу в свои руки, оставив его беспомощным, повторяя тот же приём, идеально имитируя его движения. Она обхватила его за шею, напоминая ему, насколько она сильна, намного сильнее, чем он когда-либо будет.

Она поднялась вверх, пока он почти полностью не вышел из неё, оставив внутри лишь самый кончик, — но затем снова резко опустилась, очень быстро и очень сильно. Настолько сильно, что он невольно запрокинул голову назад и выдохнул:

— Ебать.

Настолько сильно, что она не удержалась и повторила это снова, только чтобы помучить его и услышать, как он стонет вместо неё. Только чтобы наклониться к нему и с усмешкой спросить:

— Прости… что ты там говорил?

Он разрывался между желанием прикусить губу и улыбнуться ей. Её щеки залились ярким румянцем, сердце забилось сильнее и смелее, а его голос, горячий и сладкий, как шоколад, тающий на её коже, смешался с трепетом бабочек, щекочущих её живот. Его зубы слегка коснулись мочки её уха, и он прошептал:

— Я сказал…

Его дыхание, овевающее изгиб её уха, заставляло её кожу покрываться мурашками, растворяться в его голосе.

— Что… Ты Хочешь… Чтобы я… — он нашел её грудь и сжал её. Она сдавленно вскрикнула, рефлекторно вцепившись в его руки, показывая, что он причинил ей боль. Лицо её исказилось, обнажая хрупкость, которую он не ожидал увидеть.

Он извинился, поцеловав её маленький носик, затем нежно коснулся её губ, ожидая, когда гримаса сойдёт с её лица. Но она всё равно отвернулась и крепко зажмурилась. Он снова поцеловал её носик лёгкими поцелуями, пока она не заурчала, принимая его извинения.

Он обхватил её грудь немного нежнее. Его руки были идеальны, чтобы полностью обхватить их и почувствовать, насколько они были всё ёщё тяжёлые. Он провёл большими пальцами по её затвердевшим соскам и наблюдал, как трепещут её ресницы, благоговейно восхищаясь и любя каждую частичку её тела, любя то, как идеально он наполнял её и как идеально она наполняла его.

В тот момент он понял, что не сможет жить без неё. Никогда. Это был факт, который он всегда знал, но то, что она была здесь, рядом с ним, лишь снова напомнило ему об этом. Она была его жизнью. Его всем. И от этой мысли его голос стал мягче, а его яростный пыл исчез.

Его девочка.

Её румянец на щеках, дыхание, вырывающееся из приоткрытых губ, и всё ещё закрытые глаза. Она выглядела такой нежной. Такой правильной.

Он почувствовал, как внутри что-то треснуло. Разломалось пополам.

Его пальцы убрали волосы с её глаз. Она не смотрела на него, но он всё равно улыбнулся ей.

Он любил её. Всё было в порядке.

— Сделал…

И вдруг её глаза широко распахнулись. Ошеломлённые, они наблюдали за ним, за тем, как он обнимал её, чувствовал её, лелеял. Она посмотрела на него так, что в этом взгляде было и счастье, и печаль — взгляд, который он пока не мог понять. А затем его голос стал тише, превратился в мягкий шёпот, прижатый к её губам, когда он закончил фразу:

— Для тебя?

Она наклонилась к его горлу, чтобы поцеловать его, поймать капли пота и попробовать их на вкус. Микаса почувствовала на языке вкус боли и страданий от грядущих событий и нежно выдохнула:

— Поцелуй меня.

Он откинулся назад. Посмотрел на неё.

Она открыла рот, чтобы сказать что-то ещё, но Эрен схватил её лицо и поцеловал долго и жадно. Поцеловал её так, что её стоны слились с его губами, а он поглотил каждый из них, выпил их, словно они могли утолить его жажду. Их языки переплелись, пока они смаковали вкус друг друга; ощущая сладость на его языке и зная, что это вкус её наслаждения, чувствуя его следы на её опухших губах и понимая, что это всё от того, как она жадно сосала его.

Её бёдра вновь начали двигаться, она отстранилась, чтобы глотнуть воздуха, но он не дал ей отдышаться. Он был слишком нетерпелив. Ему нужно было больше. Он жаждал её слишком сильно.

Каждая клеточка его тела изнывала от потребности в ней той ночью — боль, которую он никогда раньше не испытывал. Ненасытное желание. Жизненно необходимое, первобытное. Как будто какая-то часть его уже знала, что она с ним сделает, словно что-то предупреждало его о неизбежной гибели.

Скоро.

Она убьёт его.

Она сделает это своими руками.

Спустя дни, месяцы, даже годы, он будет оглядываться назад и вспоминать, что всё в ней говорило ему об этом. Даже её дыхание шептало о том, что она собиралась сделать. Каждая капля пота намекала на её стремление, каждый вздох его имени говорил о чём-то большем.

Она словно нарисовала свой план на своём обнажённом теле, чтобы он мог прочесть и разгадать его. Возможно, она надеялась, что он поймёт её замысел и попытается остановить её. Но Эрен был дураком. Он игнорировал свою интуицию. Беспечный, безмозглый дурак. Как печально, как жалко.

Как унизительно.

Что-то терзало его изнутри, тлело и бурлило. Правда. Она кричала в трещинах её кожи, в мягких, возбуждающих прикосновениях её рук, в страстных объятиях, в отчаянной хватке, с которой она держалась за него, словно он был её спасением. Всё предупреждало его. Всё.

Но он проигнорировал это. Не обратил внимания.

Он продолжал обнимать её.

Поддерживал её, когда она поднималась, крепко хватал, когда она падала, встречал её в этом ритме и трахал её до тех пор, пока её ногти не начали впиваться в его спину, заставляя его шипеть от боли и удовольствия, пока не увидел, как напряжены её сухожилия на шее и как тёплый крик вырвался из её горла.

Он притянул её к себе, так близко, что мог ощущать её дыхание на своей коже, чувствовать, как её сердце бьётся в такт его собственному, и задумался, может ли она чувствовать его точно так же. Он был в безопасности, он был в порядке. Он держал её, она была с ним, и всё было идеально, всё было хорошо.

Всё было хорошо.

Он слышал когда-то, как говорят, что у домов тоже есть сердца. Слышал, как поэты говорили о домах, построенных из плоти, кожи и костей, — но только после того, как он почувствовал её жизнь, вплетающуюся в его собственную, он действительно понял, что имели в виду эти безумцы. Иногда дома это люди. Он знал это. Знал, что Микаса была его домом.

Она была его домом.

Эрен сдался. Он снова опустился на кровать и наблюдал, как капли пота стекали по её телу, сверкая, как звёзды, катившиеся по её коже, падая на него, пока она скакала на нём, смотрела на него и просила уложить её на спину и…

Он сейчас. Рухнет нахуй. В обморок. Микаса тихо смеётся перед ним, всё ещё пытаясь взять себя в руки, всё ещё погружённая в свои собственные мысли. Сколько времени прошло? Секунды? Он вот-вот потеряет сознание. Честное слово, хуже быть уже не может. Но становится. Он теряет рассудок. Она всё ещё улыбается. Он так потерян. А она улыбается. Как это возможно? Он всё ещё не может дышать. А с ней все в полном порядке. Абсолютно, совершенно нормально. Внезапно, он один. Микаса исчезает, растворяясь в пустоте прямо перед ним. Эти образы. Они прикончат его. Окончательно.

Они вновь поменялись местами.

Теперь он был сверху и сначала был нежен. Но вскоре она потребовала большего, попросила всего его. Отчаянно, страстно — умоляла. Её голос был хриплым, а ноги крепко сжимались вокруг него, когда она умоляла дать ей всё больше и больше.

Он заставил её выкрикивать его имя между стонами, обвивать его со всей силы, впиваться в его плоть и разжигать огонь. Она поймала его с ловушку своих объятий, притянула к себе и велела ему кончить в неё. Её ногти оставили кровавые следы на его коже, царапины, глубоко врезавшиеся в его плоть — как татуировки, оставившие его истощённым.

Они вложили все свои последние силы друг в друга, чтобы, возможно, однажды в будущем, эти силы могли стать дня неё опорой, а для него — поддержкой, и каждый смог бы научиться жить без другого. И жизнь неизбежно продолжалась бы.

Время было беспощадным.

Он засыпал под ритм её сердца. Его любимая мелодия. Ласковая, как колыбельная.

А затем он проснулся.

Совсем один.

И не нашёл ничего.

Ни записки, ни сообщения. Ни долгого, написанного на бумаге прощания. Воздух стал суше. Её обещание эхом отозвалось, цепляясь за каждый уголок их дома. Оно шептало. Оно осталось.

Всё разбилось.

Пазл окончательно сложился, обнажив жестокую правду: её больше нет.

Пустое место рядом с ним на кровати кричало. Призрачные фрагменты её голоса взрывались у него в ушах, обжигая и воспламеняя его последним образом, как она сжигала его в огне — это была его новая, внезапная реальность. Его новая жизнь.

Эрен сгорел в своей ярости, в своём пламени, превратившись в пепел и отчаяние. Угас.

Медленно.

Исчез.

Её обещание, её вечное «навсегда» всё ещё окружало его. Оно пронзало его. Оно душило его, разрывая на части. Эрен кричал. Внезапная пустота в его постели, в его руках, в его жизни — он был обездвижен. Потерян. Слёзы, полные поражения, блестели в его глазах.

Дыра, пробитая прямо сквозь него.

Свет больше не горел. Он погас навсегда.

Весь мир стал другим без неё.

Он не мог этого вынести.

Эрен плакал.

На его коже остались следы от её ногтей, кровавые отметины, которые она оставила, чтобы они его жгли. Он тёр себя до крови. Её запах всё ещё пропитывал его постель — их постель — и каждую частицу его тела. Он пробивал кулаками стены, потому что всё ещё чувствовал её вкус, ощущал её на себе, слышал её в своих снах и думал, что она всё ещё с ним.

Он не мог в это поверить. Он метался, пытался найти её, но каждый одинокий уличный фонарь, каждый пустой дом, пустой угол и каждый звонок, отправленный на голосовую почту, говорили ему безутешную правду.

Она ушла.

Всё кончено.

Микаса исчезла.

Растворилась в воздухе.

Пропала.

Как и его семья. Как и его друзья. Как и всё остальное в его жалкой, несчастной жизни. Исчезло без следа. Без предупреждения. Без объяснения. Почему?

Почему она оставила его?

Эрен больше никогда не звонил. Он сразу понял. Понял, что Микаса не вернётся.

Она его убила.