Полëт огонька

Ноябрь, 2016

Флейм Риверс с детства пророчили карьеру пианистки. Хвалили еë тонкие длинные пальцы, слух и умение копировать услышанное. Родители, тëтя с дядей, кузены, школьные учителя — все твердили, что уж еë ждëт головокружительная карьера, концерты, фанаты... Не срослось. Некоторым правильным девочкам на роду написано влюбляться в плохих мальчиков. И даже десять лет спустя она вспоминала его кожанку, вихрастые светлые волосы и улыбку, от которой девчонки чуть ли не падали на пол. А выбрал он еë. Сколько гордости там было! Они летели на мотоцикле из родного захолустья сюда, в огромный солнечный Санбург. Эван тоже говорил, что они будут звëздами — но другими. Своя рок-группа казалась настоящей мечтой, гораздо более привлекательной, чем наигрывание классических произведений на старом фортепиано. Музыка! Шум! Дым! На первом выступлении в местном клубе всë и закончилось, а Флейм поняла, почему Санбург местные называли «Синбург», кто-то даже исправил табличку у въезда в город. Эвану было мало денег, ему нужно было много и сразу. От отчаяния связался с бандитами, вроде толкал вещества и... Денег стало ещë меньше. Вернувшись после очередной подработки, Флейм обнаружила остывший труп с разбитой головой. Карьера не сложилась, с любовью тоже вышел пиздец. Оставалось надеяться на игру. Как жаль, что Флейм не умела играть по правилам. — Красотка, повтори. Пьяный толстяк Эдди опустился с шумом стукнул роксом по барной стойке. Флейм оторвала взгляд от лохматого блондина, в потрëпанной кожанке. Он дьявольски напоминал Эвана и был до безобразия пьян, даже не видел, как его бессовестно рассматривали. Вот воспоминания и закончились, она снова в баре, где на танцполе бесновались потные дурно пахнущие тела и рекой лился алкоголь. Ещë немного и появится звезда вечера, стриптизëрша Стар. — Ты знаешь правила, Эд, — она протянула руку, — деньги вперëд. — Не изменяешь себе, сучка, — Эдди вытащил двадцать баксов из дорогущего кошелька и протянул ей. — Лишнее себе оставь. «Сама щедрость, бля, пять баксов», — Флейм ругнулась в мыслях, но еë елейный голос не дрогнул ни на секунду. — Хочется как следует забыться? Плеснув виски в рокс, она убрала бутылку и облокотилась на барную стойку, специально демонстрируя большую давно не настоящую грудь. Придурки вроде Эдди, променявшие потенцию на алкоголь и траву, покупали в разы больше. Они покупали — Кил давал ей бонусы. Все в плюсе. Если взрослые люди выбирали быструю и не очень достойную смерть, какого хрена она должна их останавливать? — Ещë бы! На работе полный пиздец! Эдди работал журналистом. Флейм интереса ради читала пару статей, и пришла к выводу, что он напрочь лишëн писательского таланта. Но ему вечно удавалось выцепить сочные и бесполезные подробности из жизни криминальной верхушки Синбурга. Раскопай журналист что-то реально стоящее, он исчезнет, не добравшись до редакции. И через несколько дней всплывëт где-то в реке. Эдди она слушала в пол-уха. Ему не нужен собеседник, только катализатор и виски, ей давно интересно другое. Юный коп в мешковатой форме пытался пробиться к барной стойке через море танцующих тел. Пришлось махнуть охраннику Серхио — одного его появления за спиной хватило, чтоб море расступилось перед копом. Он упал на последний свободный барный стул и ещë долго пялился на Флейм. — Что угодно представителям, — она усмехнулась, — власти? — Скажи, — голос копа странно дрожал, — тебе нравится, что они так на тебя пялятся? Брошенный на Эдди взгляд был дьявольски красноречив. Флейм наклонилась к копу сильнее. — С чего интересуешься? — Что если я хочу тебя защищать? Флейм усмехнулась. Мальчик-коп очень самонадеян. У неë уже есть защита — такая, какая не снилась этому малявке — но пусть попробует, если ему нечем заняться.

***

Март 2017

Во всëм, что происходит в последние месяцы, виноват грëбаный Сэм. Джеймс уже давно думает, как всë могло повернуться, не появись в его жизни этот ублюдок, и первый вывод напрашивается сам собой: никакого Синбурга. Ещё он обошëлся бы без драк. Но главное Рэд... Его малышка была бы жива. Родной Хоупвелл — не самый оживлëнный городок, известный своими неприятностями. То автобус со школьниками в реку упадëт, то на заводах взрывы, то старушку похитят и в собственном подвале прячут. К ним даже приезжают писатели-детективщики набираться вдохновения. Джеймс проводит дни в нëм, как почти каждый житель: работает на нелюбимой работе, а по вечерам лежит на грязном полу, пялится на трещины, которыми усыпан потолок. Если забыть о днях, когда приходится соваться в толпу и шариться по чужим карманам. От подростковых привычек сложно избавиться, особенно если они уже тогда помогают выживать: папаша-то всë на бухло спускает с тех пор, как с завода выпинывают. Найти работу в одиннадцать сложновато — мало кто хочет связываться. Когда папаша обнаруживается в луже собственной крови и кусках чего-то серого, семнадцатилетний Джеймс даже не удивляется такому подарку на день рождения. Это не мешает продолжать жизнь. В тот день, несколько месяцев назад, Сэм врывается к нему без стука: дверь привычно открыта, но хоть немного такта не помешало бы. Джеймс думает об этом и привычно скалится потолку. Сэм и такт! Вот умора! Этот мудак даже значения такого слова не знает. Сэм подтягивает расшатанный стул, вместе с полом царапая и нервы. Среди шума карнавальных барабанов плясавших в голове дьяволов писклявый голос Сэма кажется настоящим мучением. Этот пацан на три года младше, но вечно цепляется, слабая сука. Называет себя его другом и думает, что это автоматом даëт ему право творить любую хрень. Его язык ведëт к сраным дракам, а разбираться кому? Рука тянется к кривому носу, Джеймс морщится от фантомной боли, вспоминая, сколько раз за двадцать с хреном лет кровь заливает лицо из-за переломов. — Джим, — тупое сокращение, запрет использовать которое Сэм полностью игнорирует, — тебе реально нравится валяться в этом дерьме и ныть из-за убийства шавки? — Заткнись, сука. Джеймс отворачивается от ублюдка, смотрит в стену и зевает. В последнее время он спит часов по двенадцать, забросив все дела, кроме работы, но бодрости не прибавляется. Раньше — легче. Вечерние выгулы заряжают энергией и дают запустить руку в карман зазевавшегося гуляки. Нехер стоять на пути. А теперь гулять не с кем. Другую собаку он не хочет заводить, она — единственная. — Ты не понимаешь! Мы сгниëм в этой дыре. Нужно двигаться дальше, ехать в нормальный город! «Если ты человек-дерьмо, никакой переезд не поможет», — думает Джеймс. Поэтому ему и не хочется никуда ехать: про себя он всë знает и не видит смысла в лишних телодвижениях. «Двигаться дальше» заставляет Джеймса захохотать. Бизнесмен, блядь! Дальше он двигаться собирается. Всю жизнь Сэм только и зарабатывает тем, что грабит, и развлекается нападениями на слабых. Начиная с денег на завтраки у хилых одногодок и младшеклассников и заканчивая зажиманием девчонок в углы. Зато как только попадается кто-то сильнее, бежит, наматывая сопли на кулак. И куда это собирается «двигаться дальше»? — Ладно, ладно, — спорить ему хочется ещë меньше, и Джеймс соглашается. Только, чтобы Сэм заткнулся. Не выходит. Довольный Сэм ещë долго расхваливает Синбург, мегаполис неподалëку, но Джеймс не слушает. Плевать. Ему и раньше всë равно, где прозябать остаток жизни, а теперь, когда тот ублюдок убивает Рэд... Писк Сэма снова сверлит мозг, будто это и не память издевается, подбрасывая яркие образы, а он сам торчит здесь и нудит, нудит. Джеймс сплëвывает на мокрый асфальт и снова бормочет: «Заткнись, сука...» Но голос дохлого «друга» продолжает расхваливать Синбург, убеждая поехать вместе. Хотя он уже четвëртый месяц торчит здесь. Этот город... От него, его грязи и желаний, вспыхивающих алыми пятнами помады местных шлюх, тошнит. Здесь нет места сну. Огни не тухнут ни на секунду даже поздней ночью. Особенно ночью. В снятой в восточном районе квартире вечно кажется, что он не один: стены не толще бумаги, слышно каждую ссору и секс соседей. Громкие падлы. Голова раскалывается просто от воспоминаний. Джеймс останавливается напротив одного из россыпи местных борделей — их здесь чертовски много, на любой ублюдочный вкус. Рассматривает ярко-красную вывеску, смущëнно затирающую про массажный салон. Да-да. Всем в районе известно, какой там массаж, а копы точно знают, к какой шлюхе с каким желанием и в какое время лучше обращаться, чтобы выжать максимум. Они не скрывают, голосят во всеуслышание, когда собираются группками — вместо положенного патрулирования. Он сплëвывает в лужу с красноватым отливом, пинает смятую банку из-под пива и мысленно отмечает, что пока не настолько опустился. Уж снять девицу на ночь способен и вне борделя. Только ему не нужно. Единственная женщина, которая ему нужна, пока прячется за стенами своего дома... Но это ненадолго. Джеймс плывëт по улицам Синбурга, по привычке пряча руки в карманы плаща. Теперь крови нет, как нет и денег, чтобы снова откупиться от жирного копа с поросячьими глазами, заметным вторым подбородком и прилипшим к руке пончиком. Ублюдок Билл тянет с оплатой, хотя весь товар разложен в срок. Так его скоро найдут с пулей в виске, и никто даже не шевельнëтся, чтобы разобраться. Особенно плевать будет копам. Может, они же и уберут ненужный элемент отлаженной системы. В этом городе вообще всë не так, как должно быть в нормальном месте для жизни. Джеймс знает, что изменить это он не в силах, приходится просто смириться. Мимо проходит парочка — взгляд цепляется за ярко-красное платье девицы. Угрюмый громоздкий мужик обнимает еë за талию, она что-то шепчет на ухо. Такие нежно влюблëнные, что Джеймсу так и хочется сказать ей: «Привет, Марта! Новый кошелëк нашла?» Соседка всë-таки. Она работает в ближайшем к дому массажном салоне, а самых состоятельных клиентов таскает к себе, пытаясь получить всë, а не жалкие проценты после вычета комиссии владельца. И надеется однажды найти щедрого покровителя и выбраться из этого паршивого бизнеса. Жадная и наивная. Ещë и неосторожная. Такие долго не живут. Джеймс молчит, но обещает себе припомнить Марте эту встречу. Деньги-то, блядь, нужны... В следующем квартале ютится между ярким ночным клубом и помпезным казино невзрачное узкое здание с побитыми окнами на первом этаже. На первый взгляд кажется заброшкой, на которую пропитый городской совет положил толстый хер главы, на деле — единственная местная больница. Вроде еë вытесняют сюда года три назад... Под прицелами пушек, конечно. За спиной громко хохочет группа пьяной молодëжи. Студенты одного из филиалов университета Вирджинии, учебной паутины штата, часто приезжают сюда отдыхать: в Синбурге никто не запретит вливать в себя дрянной алкоголь даже если нет двадцати одного. Для одной ночи город не так плох, но жить здесь постоянно — то же, что оставаться в аду добровольно. Здесь даже воняет тухлыми яйцами в подворотнях, а медленно стекающие в ливнëвки лужи похожи на кровь. Хотя только ли похожи? С бойнями и перестрелками на улицах города... Джеймс проходит ещë пару ярдов по направлению к реке, разделяющей восточный и западный районы, и останавливается снова. Поджигает дрянную сигарету — последнюю в пачке — и заходится кашлем. От дыма тошнит, как в первый раз, но Джеймс не останавливается. Никогда. Затягивается снова и снова, отравляя пустую бесполезную тушу. Этот город вязнет в пороке и грязи, накидывает сальный покров похоти на каждый шпиль, плоскую крышу и живущего под ними ублюдка. Паршивое место. Пристанище воров, мошенников и убийц. Единственная тюрьма переполнена шестëрками, настоящие суки вольготно разваливаются в креслах Совета и правят Синбургом, почти не скрываясь. Каждый дюйм этого города затянут густым вонючим дымом, но тут даже не видно фабрик, как в родном. Здесь за это отвечает бесконечный поток машин Останавливается, опирается на перила моста. Заводов нет, а реку засрать у местных получается, несколько лет ни купаться, ни пить нельзя, чтобы не сдохнуть в муках в первые сутки. Но кто-то нарушает: внизу валяется тело, кончики волос и пальцев опущены в воду. Мост низкий, и Джеймсу легко перепрыгнуть хлипкое ограждение. Подходит ближе. Очередная девица. Невзрачная, но лицо кажется смутно знакомым. Пинает тело носком ботинка — вдруг очухается? Но нет. И ладно. Наклоняется, отыскивает в кармане ветровки бумажник и достаëт пару Франклинов. — Тебе всë равно похер, — засовывает доллары себе в карман и разворачивается, чтобы столкнуться с мужиком в протëртых джинсах. На груди блестит полицейский значок. — Ну блядь... — бормочет Джеймс, натягивает на лицо слащавую улыбку и говорит уже громче. — Пятьдесят на пятьдесят, офицер?