Цветущее сердце

      Вильям продолжал жадно целовать юношу, словно давно ждал этого момента. До последнего он отрицал: нет, просто восхищение его красотой, некоторая зависть. – ничего большего. И только сейчас он признался сам себе: да, Алан ему больше, чем просто "нравится". И началось это с первой встречи, с его холодного изумрудного взгляда, с букета нарциссов.       Несколько лет Вильям бежал от этого чувства, понимая, что все ночные кошмары, тревоги, ненависть и поедающая изнутри жажда мести именно из-за неë.       Из-за этой проклятой, сжигающей сердце любви.       Сжимая его острые плечи, художник начал медленно спускаться, покрывая поцелуями подбородок и тонкую шею. Нежно и неторопливо он расстегивал пуговицы расшитой рубашки юноши, тяжело дышащего и выгибающегося навстречу прикосновениям.       Вильям боялся привязанности, боялся снова влюбиться.       Но сейчас страх пропал.       Алан сам скинул рубашку на пол, лукаво хихикнув, снова накинулся на художника с поцелуями, ладонями поглаживая по щекам и шее. Последние здравые мысли покинули голову.       Медленно они подошли к кровати. Алан, усадив сначала художника, сам сел ему на колени. Он вёл себя так, будто был воспитан проституткой из самого элитного борделя столицы, а просто-напросто целоваться не умел. Вильям догадался, что Алан, сбегающий во всякие опасные кварталы, начитался непотребных книжек, которые в свободном доступе было не найти, и перенял несколько повадок оттуда.       Юноша, обхватив лицо Вильяма руками, нежно целовал его щеки. Художник восхищался им каждую секунду. Сердце трепыхалось в груди, дыхание окончательно сбилось от волнами накатывающего возбуждения.       Вильям осмелел: поцеловал выпирающую ключицу, прижался губами к полупрозрачной коже, оставляя багровые следы. Уже через несколько минут острые плечи были усыпаны кровоподтёками. Художник всегда находил что-то особенно красивое и эстетичное в контрасте светлой кожи и тёмных следов.       Алан шумно вздыхал от каждого прикосновения холодных пальцев к себе. Наконец, он не выдержал: взял руки художника в свои, начал целовать, согревать дыханием. Вильям смущённо отвёл взгляд. –Эти руки достойны вечного поклонения... – прошептал юноша, осторожно прикасаясь алыми губами к пальцам, отчего по коже побежали мурашки, а изо рта художника вырвался прерывистый тихий стон. –Люблю...– прошептал он. –Скажи это громче. –Алан... – он отвернул лицо от выжидающего изумрудного взгляда, но наконец собрался с мыслями, выдохнул и уставился ему прямо в глаза, словно пытаясь через них рассмотреть душу. –Я люблю тебя. Хочу тебя целовать, хочу тонуть в твоих глазах, хочу тебя всего... Я эгоист? –Вильям, ты...– он взглянул на него свысока, но взгляд его мгновенно потеплел. –Я эгоист еще более тебя, – не выдержав, юноша снова поцеловал его.       Сердце подскочило к горлу, Вильям дрожащими отчего-то руками расстегнул тяжелый ремень на брюках Алана, спустил ненужную сейчас одежду. –Позволь мне... –Позволяю, – юноша тяжело дышал, цепляясь пальцами за плечи художника. –Как я хочу слышать твой голос... – прошептал художник, прикасаясь ледяной рукой к горячему члену.       Алан, прижимая ко рту тыльную сторону ладони, сдерживал стоны, так и рвущиеся наружу. Вильям не соврал: не передать словами, как он хотел слышать этот звонкий голос сейчас. Но ещё больше он хотел, чтобы никто не узнал об их прелюбодеяниях.       Неизвестно, сколько прошло времени с начала их встречи в этой комнате: меньше всего им хотелось следить за часами. Возможно, уже сейчас Роланд и Амалия ложились спать в соседней комнате. Возможно, за стеной супруги занимались тем же, что и дорогой гость с их младшим сыном.       Алан, выгнувшись последний раз, протяжно замычал себе в руку. Через несколько секунд он расслабился, обняв художника обессиленными руками. –Я люблю тебя, – прошептал юноша своим голосом с хриплыми нотками.       Что их ждёт? Чем всë кончится? Вильям боялся, что ничего у них не получится: какой-то мелкий аристократ-художник не пара младшему члену крупного рода. Да будь он хоть графом, хоть королём - ничего у них не выйдет. Мир не готов признать их любовь. Мир будет плеваться, тыкать пальцем, может даже накажет их – какое в этом счастье? Но без друг друга они счастливыми тоже не станут.       Вильям осторожно обнял его, погладил по горячей спине, блаженно закрыв глаза. По щеке, блеснув в свете луны, проскользнула одинокая слеза.

***

–Скоро утро.       Вильям лежал на груди юноши, пока тот ласково гладил его по голове, накручивая пряди на пальцы. Алели искусанные опухшие губы. Художник до сих пор не верил в действительность всего происходящего, думал, что всё это сон, и боялся, что с пробуждением прекрасное видение исчезнет. Но ноющие губы и теплое тело, на котором он лежал, напоминали ему, что он не спит. –Главное, чтобы слуги или отец тебя не увидели... Даже в коридоре, – в уставшем звонком голосе послышались тревожные нотки. –Я прокрадусь, словно вор...– Вильям вдруг ощутил необъяснимую тягу к красивым словам и сравнениям.       "Это любовь так на меня действует?" –Вор, укравший сердце младшего сына рода Менсен, ха-ха, – он рассмеялся, не переставая гладить его по голове.       Вильям не надеялся на счастье. Все его жизненные планы сводились к убийству Роланда, а затем бегству в глухомань. О большем он и думать не смел: понимал, что просто так не успокоится, но обречет себя на скрытное существование до конца своих дней. Когда-то он мечтал даже выпить яд и покончить со всем, но не мог: не хватало решительности. Он корил себя за бесхребетность. И ничего не мог с собой поделать.       Но сейчас он лежал на груди любимого человека, пока его нежно гладили по волосам. Художник не понимал, чем смог заслужить такую радость и душевную гармонию. Вдруг всякое желание мстить и убивать пропало – его место заняло желание жить и радоваться...вместе с Аланом. –Ты...убьешь отца? – юноша убрал руку с его головы. –Нет... – Вильям прикрыл глаза, наслаждаясь моментом. –Не хочу... – вся тяжесть ушла из души, оставив после себя лишь пространство, которое тут же заполнил вдохновленный ветерок. –А я уже собирался тебя отговаривать. Живи спокойной жизнью... – Алан, как бы ни старался, не мог скрыть грусти, появившейся в его тоне. –Конечно... Спокойной жизнью, – медленно, почти по слогам, повторил художник. –Когда ты уезжаешь? –После твоего портрета. –Мы ещё увидимся? – тоска плескалась на дне изумрудных глаз. –Конечно. Я живу на краю города, у леса. Как-нибудь свожу тебя туда. –Конечно, сводишь! – чуть капризно скомандовал юноша, отчего Вильям радостно рассмеялся. –Проводишь меня, когда я буду уходить.       Алан задумчиво уставился в потолок, явно замышляя что-то безрассудное – по взгляду видно. Но юноша ничего не сказал, лишь снова начав поглаживать художника по голове. –Мне пора, пока никто не проснулся.       Алан молча кивнул головой, провожая его грустным взглядом.       Вильям вышел из комнаты, тихо закрыв за собой дверь. Сердце тут же потянуло обратно. Он на цыпочках прошмыгнул мимо дверей хозяйских спален, не встретив никого. Весь дом был окутан тишиной, почти гробовой, прерываемой только тиканьем часов в холле.       Добравшись до своей комнаты, он упал на кровать, даже не переодевшись в ночную сорочку - уходя от Алана, он оделся в то, в чем был вечером. Он совсем не думал о помятой парадной рубашке. Зарывшись лицом в подушку, он плакал. За последние годы накопилось слишком много. С самой смерти Маргарет он не давал волю слезам.       Любовь Алана казалось ему невозможной, недосягаемой, но вот - он чувствовал ее, знал, что юноше так же грустно отпускать художника из объятий.