Цветущее сердце

      Весь крошечный остаток ночи Вильям провалялся без сна: он уже привык лежать, часами пялясь в потолок, размышляя обо всём, что только полезет в голову.       Первые рассветные лучи пробились сквозь тонкую ткань занавесок. Солнце ласково осветило открытые глаза художника, под которыми залегли глубокие тени.       Он встал с кровати, дрожащими руками натянул рубашку.       Сегодня он должен доделать последний едва начатый портрет. Завтра - представить портреты Роланду и затем уехать.       Сегодня тряслись руки и комок стоял в горле.       Он не хотел покидать это злосчастное место.       Нет, не так: он не хотел покидать это место без него.       Без младшего сына Роланда Менсена.       На завтрак Вильям явился такой же невыспавшийся, с мешками под глазами, толком не причесанный. Он невидящим взглядом смотрел перед собой, ковыряясь ложкой в тарелке.       Камилла о чём-то разговаривала с мачехой, но художник ни капли не интересовался их беседой: сейчас в его голове гулял ветер.       Алан уныло поедал кашу, не поднимая глаз. В этот раз он не опоздал, чему удивились даже его родные: настолько необычным это было явлением. Юноша был необыкновенно тих и смирëн, не держал спину ровной, сидя, ссутулив плечи. Алан, как и Вильям, не заморачивался над внешним видом: пришёл в мятой рубашке и с кое-как забранными волосами, что не укрылось от косых взглядом членов его семьи.       Все явно заметили потрёпанный вид этих двух, но не стали ничего говорить: похоже, хоть какое-то чувтво такта в этих людях было.       После трапезы художник подошёл к последнему своему натурщику. Юноша напряжённо шёл по коридору в сторону своей комнаты, но Вильям догнал его и остановил, положив руку на плечо. –Когда придёшь? –Сейчас хотел в саду поработать, пока погода не испортилась... – он отвел взгляд изумрудных уставших глаз. –Давай после обеда? –Хорошо, удачи... – художник слабо, но искренне улыбнулся и вернулся в свою комнату.       Вильям почувствовал себя ещё хуже, чем утром. Откуда в ярком юношеском взгляде такая усталось от жизни?       Что стало с привычными холодно-высокомерными глазами?

***

      После обеда солнце затянуло темно-синими тучами, как и предвидел Алан. Духота витала в воздухе, извещая о приближающейся грозе.       Элегантно одетый юноша сидел на стуле, тоскливо глядя в окно.       Вильям, ощущая на душе точно такие же хмурые дождливые облака, писал портрет младшего из рода Менсен, сгорбившись перед мольбертом.       Перед ним сейчас сидел тот, кого он считал самым красивым, самым умным, интересным, приятным, любимым... Он влюбился, словно подросток: быстро и до беспамятства. Не верилось, что их отношения сойдут на нет, стоит лишь ему уехать.       Алан задумчиво всматривался в даль, между бровями залегла складка. Он явно потратил кучу времени на то, чтобы собраться: новая рубашка с оборками, завязками и манжетами; тёмно-синие легкие штаны; распущенные волосы, закрывающие шею, из-под которых выглядывала пара багровых пятен; серебряные серьги с изумрудами, невероятно подчёркивающими его взгляд; обкусанные губы, чуть подкрашенные в центре тёмной помадой.       Это был первый портрет, который художник не пытался приукрасить и улучшить: красивее уже некуда. Наоборот, он старался как можно реалистичнее и точнее передать черты юношеского лица. Казалось, будто синяки под глазами и тень между бровей лишь придавала ему особого изящества. Но как бы ни старался Вильям, изображение на холсте не шло ни в какое сравнение с натурщиком.       Около пяти часов они сидели, не произнося ни слова. Тишина нарушалась лишь легкими мазками кисти и грозовым громом где-то вдалеке.       Вильму стало до боли в сердце тоскливо при виде готового портрета. Он захотел спрятать картину и никому не показывать. Увезти с собой вместо живого Алана, навсегда оставить возле себя его образ. –Можешь идти, – сглотнув ком в горле, произнёс художник. –Это всё? Больше ничего не хочешь сказать? – напряжённый юноша подошёл к нему вплотную. Он тяжело дышал, похоже, сдерживая поток слез. –Мне не хватит слов, чтобы выразить все свои мысли, Алан...– Вильям мягко опустившись на колени, закрыл глаза, поднëс его руку к лицу, прижался щекой к необычно ледяной ладони, –Мы больше никогда не увидимся? – Алан ласково погладил пальцами лицо художника. –Почему же сразу "никогда"? Возможно, когда ты повзрослеешь, я приеду снова. Снова напишу твой портрет, – Вильям же, в отличие от собеседника, забыл про самообладание: слезы медленно покатились из глаз, стекая по щекам к подбородку, капая на пол. –Я...я поеду с тобой. Провожу тебя до дома. –У тебя не будет проблем? – он забеспокоился за юношу: его отец вряд ли отнесется к подобной выходке с благосклонной улыбкой. –Не волнуйся...– Алан стёр пальцами слезы с глаз художника, наклонился к нему и нежно поцеловал в лоб. –Я люблю тебя. –И чем же я заслужил такую милость? – Вильям поднял голову. –Ты...– он набрал в грудь воздуха, но тут же резко выдохнул. –Ты! – юноша прижался к его губам, почувствовав, что тот заулыбался.       От долгого поцелуя заболели губы, но Вильям был так счастлив в этот момент, ведь прекрасно осознавал: возможно, такого счастья он не испытает больше никогда в жизни.       Раздался неуверенный стук в дверь. Сердце пропустило удар. Юноша резко отстранился от художника, поправил одежду и восстановил дыхание. Вильям, встав, отряхнул колени, рукавом обтер рот, боясь, что от помады Алана остались следы, и, прокашлявшись, подал голос. –Кто там? –Вильям, вы один?... – за дверью стояла Камилла. –Нет, – художник глянул на юношу, который быстро занял своё место на стуле возле окна, а сам схватил краски.       Дверь тихонько открылась и в проёме показалась смущенная девушка. –Можно с вами поговорить? С обоими.       Алан повернулся к сестре с заинтересованным видом. –Да, конечно. Что вы хотели? – Вильям отложил палитру в сторону. –Хотела вам в кое-чëм признаться...       "Нет-нет-нет, только не в любви, пожалуйста!" – он был не уверен в своих догадках – стала бы она признаваться при посторонних? – но иначе почему девушка так смущалась?       Она резко выдохнула, затем набрала в грудь побольше воздуха. –Я видела, как вы, Вильям, вчера заходили в комнату Алана.       Сердце художника упало, он нервно хмыкнул, а юноша недоуменно уставился на сестру. –Что вы имеете ввиду? – мало ли, что она там видела. –Я знаю, что у вас какие-то любовные отношения, знаю! – обычно тихий голос начал срываться на крик. –И что с того? Что вы себе напридумывали? – Вильям пытался скрыть свои эмоции, но получалось плохо. –Ками, не неси чепуху... –Вы не так поняли! – Камилла, осекшись, вдруг принялась оправдываться. –Я лишь хочу кое-что сказать... –К чему вы клоните? –Если вы захотите сбежать куда-нибудь подальше... Алан, я отдам свою часть поместья тебе, живите там, радуйтесь. –Ками, ты... С чего вдруг? –Мне всё равно оно не нужно! А так...хоть делу послужит. –Почему не нужно? – Алан вскочил со стула и подбежал к сестре. –Меня выдают замуж...– по лицу девушки покатились слезы. –Ну-ну, не плачь, ты чего? Ты его уже видела? –На приёме был один... Отец о чём-то договорился, и свадьба состоится через пару недель. –Он красив? Богат? Умён? –Да... –А чего же ты тогда плачешь? –Я люблю другую! – Камилла окончательно сорвалась на рыдания, прижимаясь к груди младшего брата. –Другую? –Л-л-лукреция в-ван Рейн... – она начала заикаться, захлебываясь слезами. –Это...та самая? – художник вспомнил это имя. –Да, с которой ты танцевал, – ответил за сестру Алан. –Мы пойдём умоемся, да, Ками? – он увел её, оставив Вильяма наедине с его последней работой.

***

      Вернувшись после ужина, Вильям уже хотел отходить ко сну: бессонная ночь давала о себе знать, да и завтра предстоял важный день. Художник уже договорился с Роландом о просмотре.       Он бросил взгляд на вазу с полузавявшими цветами, стоявшими на его столе, и заметил, что под вазой лежит листок бумаги. Вильям, развернув записку, не ожидал увидеть там настолько кривой почерк.       "Полночь. Сад." – всего два слова, но какими нервными руками они были написаны.

***

      Убывающая луна светила необычно ярко. Вильям продвигался по каменным дорожкам, удивляясь, сколько же работы Алан уже выполнил: цветник с каждым днём становился всё ухоженнее и аккуратнее.       Зеленоглазый садовник уже сидел на скамье в дальнем краю сада. –Я еле её успокоил, – выдал юноша, как только художник подошёл к нему. –Ками...я не думал, что она...ну, ты понимаешь. Ещё и замуж так быстро... Боюсь, я следующий. Маркусу-то невесту давно нашли. –И что ты собираешься делать? – Вильям сел на скамью возле него. –Сбегу. –Ты молод, не делай поспешных решений... –Почему ты меня отговариваешь?! – нервный юноша сорвался на крик. –Так и ждёшь, когда меня женят на ком-то?! –Я не хочу, чтоб тебе пришлось потом разгребать плоды собственных ошибок... – Вильям прекрасно помнил свою первую влюблённость, обернувшуюся тягой на душе на несколько лет. –Ты считаешь всё "ошибкой", да? – Алан перестал кричать, но тон его был всё таким же сердитым. –Нет, ты... –Я тебя так люблю, но порой ты меня ранишь больнее кинжала из самой острой стали! Я просто убегу... В то поместье. –Это какое? – Камилла говорила о каком-то доме, но тогда художник не стал расспрашивать. –От матери осталось в наследство. Половина - моя, половина - Камиллы. И она решила отдать мне всё. Вильям, – он встал со скамьи. –Я уже не ребёнок. Хватит считать меня за дитя неразумное.       А ведь и правда! Вильям, наученный горьким опытом, считал себя гораздо старше юноши, но на деле разница в их возрасте составляла около пяти-шести лет. Алан не был ребёнком. Может, его поведение и смахивало на поведение подростка в буйные годы, оно обуславливалось непокорным нравом и нелюбимым окружением. –Алан, ты прав. Ты не ребёнок, прости. Ты волен сам решать, что делать. –Только, боюсь, одному в чужом графстве мне будет жить тяжеловато... – он хитро улыбнулся. –Намекаешь на что-то? –Давай сбежим вместе. –Что тебе я? Ты ведь меня разлюбишь, найдешь кого-то помоложе, более подходящего... –Ты опять считаешь меня за ребёнка? Ты во мне не уверен?       Повисло неловкое молчание. Вильям понимал, что был не прав, что не может сомневаться в чистоте чувств Алана, но боялся, что его домыслы окажутся правдой. –Вильям, я так боюсь...– юноша впервые заплакал перед ним. –Нам ведь нельзя любить друг друга, да? – ресницы его подрагивали. –Что ты такое говоришь! Просто...– он крепко обнял Алана, –Просто не все нас поймут, солнце жизни моей... Я согласен, – добавил он шёпотом. –Давай сбежим.