Цветущее сердце

      Вильям, еле-еле вернувшийся из своих мыслей, угрюмо писал портрет Камиллы. Годы работы сделали своё дело: он, абсолютно не задумываясь, переносил на холст то, что видел.       Солнце раздражало своими лучами. Она раздражала своей...жизнью, юностью, тёмными волосами, такими же, как у Ретты.       Казалось, будто весь мир вдруг решил его разозлить. Мужчина попытался выровнять дыхание, подавляя растущую внутри ярость: в конце концов, Камилла ни в чем не виновата. Даже наоборот, она дружила с Маргарет.       Девушка в светло-зеленом платье сидела на стуле, задумчиво глядя в окно. Вильям пытался изобразить её красивее, чем есть. Все-таки, чем прекраснее её облик на портрете, тем больше ему заплатят сверху к основной стоимости. Он сосредоточился на деньгах и работе, и нарастающая злость отступила.       В первую встречу художник посчитал Камиллу самой красивой из всей семьи, но сейчас её внешность казалась ему весьма посредственной. Ничего запоминающегося, яркого, броского, необычного. Самое обычное лицо, безусловно, симпатичное: нос маленький; щеки румяные и пухлые, как у отца; усталые зелёные глаза; синие тени под ними. Было что-то скромное, мечтательное в её измученном жизнью виде, будто сейчас она раздумывала над прочитанным ночью романом – иначе почему под глазами синяки?       Вильям старался придать девушке ещë более мечтательный вид: сделать лицо чуть изящнее, глаза - ярче. Они с Аланом оба явно пошли в мать, но его взгляд были гораздо более горящим и ясным. Взор Камиллы же был будто чем-то затуманен, замутнëн.       Солнце нещадно палило, проникало в комнату, нагревало пол. Вильям уже думал задернуть шторы, но передумал: тёплое освещение вдруг придало ему вдохновения. Ему захотелось поскорее закончить с портретом этой светло-зеленой леди, открыть блокнот и начать зарисовывать подсолнухи.       Кисть, движимая умелой рукой, мазок за мазком выводила на холсте портрет. Художник старательно подбирал нужные оттенки, радовался тому, как быстро продвигается работа. Ещё всего пару часов он будет горбить спину перед холстом, затем усядется за стол крючиться над набросками цветов. Они понимал, что ровная осанка - одна из отличительных черт аристократов, даже небольших, но ничего не мог с собой поделать: в моменты творчества он совершенно забывал о своём физическом состоянии, полностью поглощаясь искусством. –Скоро ли будет готово? – неожиданно спросила девушка, нарушив тишину, царящую в комнате. –Ещё немного и можете идти. Последние штрихи я могу добавить и без вас, – всё равно половина портрета была неправдой.       Она облегченно вздохнула, явно обрадованная скорым концом. –Если вы устали, можете идти отдыхать. Продолжим завтра. –Нет, я дотерплю. –Как угодно, – художник уже жалел о своём рвении: надо было отправить её ещё раньше.

***

      Наконец-то она ушла. Художник, убирая и промывая инструменты в ведре с водой, невзначай выглянул в окно. Слуги всё также носились по двору, везде стоял шум, все готовились к скорому крупному приему в особняке – Роланд устраивал пирушку, дабы наладить отношения с другим крупным родом. Всего лишь небольшой ужин с музыкой и несколькими приглашёнными семьями.       И лишь одно место оставалось одинаково безмятежным – сад. Фигура в соломенной шляпе продолжала трудиться. Вильям искренне радовался, что и этому запустелому цветнику нашёлся свой хозяин.       Художник, как и хотел, уселся за стол и принялся придумывать цветы. В первую очередь он сделал парочку набросков подсолнухов, повернутых друг к другу: иногда, в пасмурные дни, он замечал эти цветы в таком странном положении. Он всегда считал эту картину воистину поэтичной: они не смогли найти солнце - и повернулись друг к другу в поисках лучей, посчитав за светило своего соседа.       Затем Вильям, отлистав пару страниц назад, получше рассмотрел утреннюю зарисовку с портретом садовника, в котором он, в их первую встречу, не узнал младшего члена рода Менсен. Повнимательнее всмотревшись в черты лица, художник принялся снова рисовать его: за работой, задумчиво смотрящего на цветы; с букетом нарциссов; с подсолнухами...       Художник, пресытившись рисованием, решил найти библиотеку, которую в своих письмах упоминала Маргарет. Он устало спустился на первый этаж и, спустя несколько минут блужданий, нашёл нужную дверь.       Библиотека оказалась двухуровневой, полностью заставленной книжными шкафами. Здесь было удивительно чисто - похоже, за своим любимым местом Роланд следил и ухаживал.       Вильям прошёл между стеллажами, начал искать что-нибудь интересное. Перебирая книги в руках, он пробегался взглядом по нескольким строчкам, но так и не находя ничего цепляющего. –Что ищете? – Вильям вздрогнул, услышав возле себя звонкий юношеский голос. –Хочу что-то почитать. Посоветуете?       Алан задумчиво осмотрел шкафы, усмехнулся и ушёл куда-то, бросив "Скоро вернусь".       Через несколько минут он принес гостю целую стопу из книг. –Самые интересные, любой жанр на любой вкус. Приятного чтения, – он удалился с довольной улыбкой.       Художник начал рассматривать книги – здесь и вправду было всё, от учебников до необычной книги в темно-красном дорогом переплёте. Конечно, первым делом он принялся читать именно её, увлечённый еë видом.       Это оказался сборник любовных рассказов о самых разных персонажах. Вильям с небывалым интересом прочитал целых четыре истории, пока солнце за окном не стало подплывать к горизонту. Тогда он, прибрав книгу с собой, вернулся в свою комнату.       Небо окрасилось в живописные красно-фиолетовые оттенки. В комнату проникали яркие оранжевые лучи. Художник вернулся как нельзя вовремя - в дверь постучала служанка, зовущая к ужину. Это была Аннет.       В трапезной снова собрались все, кроме одного. Камилла сидела в синем платье, которое совершенно не походило ей ни цветом, ни фасоном. –Вильям, как продвигается работа? – поинтересовался Роланд. –Всё прекрасно. Ещё пару-тройку дней, и портрет будет полностью готов, – художник выдавил из себя вежливую полуулыбку. –Так долго? – удивилась Амалия, чем вызвала к себе лишь большее отвращение гостя. –Ну вы же хотите идеальную картину, а не мазню... –Ему виднее, – осадил жену Роланд, когда та уже хотела что-то возразить.       Дверь распахнулась, и в комнату зашёл Алан. Его вид отличался от утреннего: ни праздничной одежды, ни украшений, ни подкрашенных помадой губ – лишь лёгкие штаны и белая рубашка, с необычайно красивым воротом, серебряной вышивкой на кружевных манжетах. Волосы он неаккуратно подвязал лентой.       При одном взгляде на него, художник захотел отбросить столовые приборы и бежать за своим многострадальным блокнотом.       "Такого красавца хоть в мешок одень, прекрасным останется," – подумал Вильям, стараясь не слишком пялиться на сидящего напротив него Алана – не хотелось снова столкнутся с ледяным взглядом изумрудных глаз, пронзающих насквозь.       Прийдя после ужина, художник сразу же обессиленно упал на кровать. Только сейчас он понял, как устал за день – ноги просто перестали его держать.       Но, встав, чтобы переодеться в ночную сорочку, он бросил взгляд на букет нарциссов, стоящий на подоконнике в золотых лучах заходящего солнца. Он тихо хмыкнул, снова укладываясь в постель.       "Алан весь день работал... Интересно, много сделал?" – Вильям пытался отвлечься от тревоги, накатывающей в животе холодным волнами.       Ночь обступала со всех сторон, обнимала чёрными руками, затягивая в беззвездную тьму. Он боялся спать. Либо он проснётся посреди ночи в холодном поту, разбуженный очередным ужасом, либо сны будут настолько сладкими, что просыпаться не захочется. Каждый раз прекрасные видения пропадали, оставляя после себя лишь две влажные дорожки на щеках.       Он никогда не будет готов ко встрече ни с образом Ретты, ни с образом её скелета в красном платье. Вильям понимал, что это лишь его воображение, но испытывал все эмоции по-настоящему.

***

      Он целовался с кем-то. Никак не удавалось вспомнить этого человека, ведь он не видел его лица. Точнее сказать: не мог разглядеть.       Вильям безуспешно вглядывался: стоило ему только рассмотреть незнакомца, как его образ тут же стирался из памяти, будто что-то его отрицало, отторгало и не принимало, вытесняло из головы. Художник увидел лишь темные длинные волосы: значит, это была Ретта? Кто же ещё явится к нему, одержимому давней возлюбленной, Вильяму?       Время текло, словно мёд, вязко тянулось и растягивалось. С каждой условной секундой черты лица незнакомца, так умело целующегося, становились отчётливее. Вот прояснились впалые щеки, вот – чуть нахмуренные брови, вот – холодный изумрудный взгляд.       Художника словно окатили холодной водой. Он, сразу же узнав Алана, попытался отстраниться, но тот лишь крепче обвил его шею руками. –Не сбежишь, – прошептал юноша прямо в его губы. –От себя не сбежишь, – он медленно спускался, покрывая поцелуями шею Вильяма.       Художник уже давно не чувствовал в своих снах удивления – либо страх, либо тоска. Но сейчас все было иначе: шок, непонимание, а в глубине души нарастающее волнение и трепет.       Он неожиданно проснулся.       Впервые за долгое время сюжет его сна изменился. Но в лучшую ли сторону?       От стыда, захлестнувшего щеки ярко-алым, Вильям спрятал лицо в подушку. Он внушал себе, что это просто видение, что ничего страшного не произошло, да и вообще - что он, юная девица, чтобы так смущаться собственных снов? Но на задворках сознания он понимал, что ему понравилось. Понравилось, как страстно Алан покусывал ему губы, как начал прикасаться к шее.       Вильям сам не заметил, как закусил нижнюю губу, как начал водить рукой по бедру, медленно приподнимая край ночной рубашки.       Внутри росло напряжение, художник испытывал жуткий стыд перед самим собой за собственные же желания.       Алан действительно так целуется, или Вильям всё выдумал?       Он прикоснулся к вставшему члену. Дыхание сбилось, последние мысли вылетели из головы. Художник сдерживал стоны, зажимая рот ладонью, пока двигал другой рукой вверх-вниз. На лбу выступил пот. Одеяло смялось. Сердце в груди бешено колотилось.       Он видел перед собой образ зеленоглазого юноши с растрепанными темными волосами. В груди щемило от его красоты. Вильям безостановочно кусал губы, всё ещё представляя его поцелуи – нежные и требовательные одновременно.       Ещё немного - и Вильям с шумом выдохнул, расслабляясь на кровати.       Через пару минут он пришёл в себя - и не ощутил ничего, кроме еще большего отвращения и ненависти к себе. Художник тихо заплакал: как он только смог осквернить этот чудесный образ из своей головы?