Большая ложь Цзян Чена

Маленький А-Чен паниковал, когда учитель привел кого-то ещё. Он уже конкурировал с Вей Усянем… и даже Вей Усянь не вытягивал конкуренцию с Мэн Яо. Что тогда светило маленькому А-Чену? Светило ему стремительное обесценивание, но учитель успокаивал, что всё будет хорошо. А-Чену верилось в это с трудом, но время кажется было. А-Чен стоял на тренировочной площадке. Сегодня учитель обещал ему показать пару новых техник, прогнать по старых, а чуть позже вечером устроить небольшой поединок с Вей Усянем, чтобы сравнить полученные навыки. Матушка благосклонно кивала на такие планы, обещала прийти посмотреть… но учитель задерживался. Пристань лотоса начинала понемногу просыпаться, а учителя всё ещё не было. Странно. Хотелось бы думать, что учитель сильно устал от огромного количества обязанностей. Думалось только про то, что учитель сейчас сидит с Мэн Яо, и никак не хотелось раздумываться. А-Чен тяжело вздыхает, медленно окидывает взглядом площадку и думает, если Вей Усяня так любят, то можно скопировать у него пару техник. Например начать скрестись под дверь ранним утром. Например залезть в окно, громко смеясь и причитая. Может быть это сработает. По крайней мере Мэн Яо не додумается скопировать часть способов Вей Усяня. Мэн Яо выглядит очень умным, но не настолько осведомленным. А-Чен правда осторожно ступится в дверь. А-Чену правда отвечают. А-Чен открывает дверь… и закрывает дверь. Хотя бы не Мэн Яо. *** Цзян Чен снова дремает. Чтож, с Мэн Яо вполне уютно и тепло. В дверь стучат и по привычке Цзян Чен отвечает: – Входите! Дверь открывается. – Учитель! Вы обещали, – маленький А-Чен отсекается, когда видит, что на Цзян Чене кто-то лежит. – Простите. Дверь с хлопком закрывается. Цзян Чен тяжело вздыхает, ворочается и выползает из-под Мэн Яо. Будущий-прошлый глава Цзинь фыркает, и переворачивается на другой бок. Цзян Чен слегка его тормошит. – Кыш отсюда, я не оставлю тебя наедине со своими документами. Мой бедный ученик испугался. – Твой бедный ученик красный, как закат. Зная тебя, он сейчас ревнует, – Мэн Яо фыркает и лениво встает. – У тебя нет запасного ханьфу? Этот … кажется забыл взять одежду на вырост. Цзян Чен замирает. Моргает пару раз. Его спрашивают о таком? Этот Мэн Яо ахуел. – Возьми. Можешь не возвращать. Цзян замирает. Моргает пару раз. Он говорит такое? *** Цзян Чен быстро собирается, выпроваживает Мэн Яо и закрывает покои так надёжно, как только можно. Мэн Яо передают в руки одного из адептов, чтоб сопроводил к его матери. Скорее всего он будет долго отсыпаться, да и так даже лучше. Мэн Яо полезный, а сейчас выглядит пусть и довольным, но ужасно потрёпанным. Поэтому лучше оставить его ненадолго. Маленького А-Чена лучше одного не оставлять, особенно когда он продолжает ждать на площадке. – А-Чен? – Этот Цзян здесь учитель, – А-Чен смотрит Цзян Чену не в лицо, а куда-то вдаль. – Мы же сегодня всё успеем? – Вполне, – Цзян Чен кивает и хмурится. Кажется надо извиняться. Цзян Чен очень не любит извинятся, но здесь и сейчас нужно. – Этот наставник надеется, что этот ученик меня простит за опоздание. Маленький А-Чен чуть улыбается. Цзян Чену нравится, когда перед ним извиняются. Маленькому А-Чену тоже. – Всё хорошо, учитель. Этот ученик всё понимает, и ему очень стыдно, что он не вовремя зашёл, – у чуть погодя добавляет, – это хотя бы не Мэн Яо. Простите. На лице Цзян Чена вырисовывается такая эмоция, которой А-Чен не может дать определения. Смесь недоумения, растерянности и смятения сразу бросается в глаза и вызывает вопросы. – Учитель? – Как бы тебе помягче сказать, А-Чен, – Цзян Чен занимается. – Помнишь этот учитель говорил, что Мэн Яо – проклятый старый карлик? – Этот ученик не понимает, учитель. – Он вырос. *** В середине дня у Цзян Чена был перерыв. Стояла лютая жара, и пристань немного затихала до тех пор, пока она не спадет. Внутри скреблось смутное ощущение, что нужно проверить Мэн Яо. Мэн Яо мог вывернуть что угодно, поэтому стоило быть осторожнее вдовойне. Матушка Мэн Яо, впрочем, обрадовалась, но всё таки больше испугалась. – Наставник Ян? – Наставник Ян. Эта женщина пустит меня внутрь? Эта женщина его очень боится, поэтому пускает в дом, внимательно следит за каждым действием и напрягается от каждого шороха. – Этот заклинатель очень хочет проведать вашего сына. Он… – Вырос. Эта женщина знает. Её сын говорил про это раньше, и когда у него появилась возможность это осуществить… он всегда очень негодовал из-за своего тела, следовало только ждать, как скоро он попытается его исправить. Это же никому не мешает? Цзян Чен кивает. – Этой женщине не стоит беспокоиться. Всё хорошо. Этот заклинатель был рядом, когда он рос, и пришел убедится, что всё хорошо и ваш сын … не умер к примеру. Никогда не видел таких случаев. – Он у меня немного, – матушка Мэн Яо немного улыбается и чуть щурит глаза, – особенный. Но в этом нет ничего страшного. Эта женщина верит, что он справится. Цзян Чен старается держать лицо. Кажется, у него плохо получается, потому что матушка Мэн Яо улыбается чуть более открыто. Искренне. В каком-то роде Цзян Чен тоже верит в Мэн Яо. В каком-то роде Цзян Чен верит самому Мэн Яо. Цзян Чен заходит за ширму, которой огорожена циновка Мэн Яо. Тот спит, свернувшись на боку … и из-под одеяла торчит кусочек фиолетовой ткани. Какой ужас. Какая мерзость. Цзян Чен протестует и абсолютно негодует. Цзян Чен вполне справедливо считает, что сам по себе лучше, чем какое-то ханьфу. Мэн Яо впрочем выглядит удовлетворённым. Если Мэн Яо чего-то получает вдоволь, то становится более безопасным. Мэн Яо ворочается и открывает глаза. Пытается незаметно прикрыть чужое ханьфу и у него даже получается. Проблема в том, что Цзян Чен уже заметил. Цзян Чен уже смущён и несколько раздражен. С его ханьфу в обнимку не позволял себе спать даже маленький А-Лин. А маленький А-Лин мог спокойно уснуть с рукой Цзян Чена в обнимку и отказаться её отпускать, даже когда Цзян Чен вынужден был работать. В тот раз на совете кланов все в той или иной степени хихикали и ехиднячали про себя, Цзян Чен грозно едко шипел, но тех, на кого мог, а мог он на всех, и только Мэн Яо тихо улыбался, пряча лицо за рукавом. Это мироздание над ним издевается. – Спишь? – Нет, – Мэн Яо садится и подгребает одеяло так, чтобы ханьфу было невозможно увидеть. – Что-то нужно? Этот Мэн Яо будет в состоянии говорить через несколько часов и к Главе Цзян не пойдет из соображений приличия и хороший манер. Цзян Чен хихикает, и садится на корточки, кладя руку прямо туда, где под слоем одеяла лежит свернутое ханьфу. – Тебя пока никто и не просит. Потом покажешься, когда … окончательно придешь в себя и начнешь напоминать самого себя. – Это Мэн Яо протестует! Он показал себя таким, как есть, а… А этого, кажется никто не оценил, не заметил, хотя всегда требовали правды и искренности. По лицу Мэн Яо видно, что ему что-то не дали, хотя он очень старался. Другими словами он похож на маленького А-Чена, который вдруг понял, что отец на него не смотрит, чтобы не было сделано и как бы хорошо это не было. – Этот несчастный Ян Чен имеет ввиду показать Главе Цзянтого самого Мэн Яо,– Цзян Чен делает замысловатое движение рукой, пытаясь описать. К счастью его понимают без этого. – Тогда этот Мэн Яо понимает. Почему же этот Ян Чен несчастный? – Твоими стараниями этому Ян Чену некому жаловаться на учеников, гулей и бумажную работу. Поэтому жаловаться будут тебе. Приходи сегодня вечером, если сможешь. – Этому наставнику не с кем пить? – Тебе я приготовлю чай. Хороший. Тот самый, который пил со мной Мэн Яо, а не Цзинь Гуаньяо, – Цзян Чен хмурится, пытаясь вспомнить название. – Купил когда был в Ланьлине. Хороший чайный дом, и веер у них на стенке висит хороший. – Настолько безвкусная вещь, что я каждый раз хотел её сжечь, – Мэн Яо фыркает и морщится. – Надо бы потом подарить им новый. Хозяин у них дурной, сын его вырастет тупицей, а жена его будет ещё хуже. Цзян Чен молчит. Если Мэн Яо говорит при нём такое, то это наверное можно считать доверием. Цзинь Гуаньяо никогда такое вслух не скажет. Мэн Яо … говорит. – Какой этот Мэн Яо гневный. – Эти суки разорили мой любимый чайный дом. Что я должен о них говорить? Чай хороший. Этот Ян Чен впрочем будет разбавлять чай рисовой водкой и оскорблять чайных духов, поэтому не ему здесь говорить о гневе и приличиях. – Специально для этого Мэн Яо, этот несчастный Ян Чен проведёт подобающую чайную церемонию. – Если этот Мэн Яо попадет на подобающую чайную церемонию, со тонкостями и ритуалами, подобающему положению всех участников, то кого-нибудь зарежет и словит искажение ци. Насиделся, мешай рисовую водку с чаем, если что этот Мэн Яо прикроет от разъярённого чайного духа, – Мэн Яо явно не спокоен и говорит, быстро, пылко, нахмурившись и морщась. – Этот Мэн Яо и так кого-нибудь зарежет. – Да, но в этом случае этот Мэн Яо будет делать это с большим удовольствием и ненавистью. Цзян Чен добродушно посмеивается. За таким Мэн Яо всё ещё забавно наблюдать, и в каком-то роде приятно. Чувствуется что-то живое, мерзкое, совсем как чувствуется это в Цзян Чене. – Этот Ян Чен верит. В таком случае он будет ждать этого Мэн Яо вечером. Мэн Яо коротко усмехается. Кажется, это выражение лица заменяет ему улыбку. Вдруг оно становится несколько растерянным и задумчивым. – Этот Мэн Яо забыл. Ханьфу нужно возвращать? Цзян Чен думает. Было бы забавно ответить, что он зашел за ханьфу. Но всё же ему когда-то уступили леса, поэтому ханьфу не самое дорогое, что можно отдать. – Оставь. Может, твоя матушка пошьет себе новое. Или тебе. Без разницы, этот Ян недавно получил жалование и заказал себе новое, – говорит, вставая и разворачиваясь, чтобы уйти. – Этот Ян Чен будет ждать. Дверь закрывается, и Мэн Яо нащупывает ханьфу под одеялом. Интересно, это можно будет считать свиданием? Мэн Яо уже за тридцать, но он спит с чужим ханьфу, делает очевидную глупость, занимается странными бесполезными вещами, которые свойственны молодым и глупым господам. Но он впервые чувствуеттаксебя хорошо. Хорошо, не потому что другим плохо, а потому что самому Мэн Яо очень-очень хорошо. Немного забавно, глупо, но так хорошо, как нужно, здесь и сейчас, потому что до этого он уже настрадался. *** Мэн Яо просит матушку разбудить его вечером, и та, со вздохом соглашается. Наверное, ей очень страшно видеть своего сына таким, но Мэн Яо во взрослом теле может сделать куда больше, чем будучи семилетним. – Этот Ян Чен кажется неплохим … но оскорбление чайных духов на пользу не идёт, – заявляет она, перед тем, как Мэн Яо снова заснет, чтобы набраться сил. – Тот Ян Чен, матушка … в тапки не ссыт, и чайных духов не боится. Он испытал столько несчастий, что принимает несчастия за благо, а благо не принимает вовсе и боится его больше, чем самой страшной битвы, пусть и кажется, что хочет этого самого блага. Такой он этот Ян Чен – без опыта не разберешься, с опытом испугаешься, а если не испугаешься, то не разберёшься. Мутушка посмеивается и прекрасно видит, что за словами Мэн Яо прячет простое бытовое «этот Мэн Яо знает эту бешенную псину, и очень хочет почесать ей пузико». Мэн Яо знает, что она видит. Мэн Яо говорит такими словами больше по привычке. Ругаться при матушке плохо и неприлично, а Мэн Яо без всяких сомнений, добрый, благочестивый и вежливый ребенок. Госпожа Цзян подтвердит. *** Цзян Чен и правда не соблюдает чайную церемонию. Он просто заваривает чай так, чтобы он получился вкусным. Он сейчас точно такой же, как и Мэн Яо – увидит один лишнее движение и взорвется бесконечным гневным ехидством, а потом, когда слова закончатся, начнется рукоприкладство. Мэн Яо, впрочем, жутко спокоен, лениво протягивает чай и иногда зевает прикрываясь рукавом. От него веет знакомыми благовониями – теми самыми, которыми Цзян Чен пропитывает ткань, чтоб моль не жрала – и Цзян Чен вздыхает. Мэн Яо пропах этим насквозь. Цзян Чен тоже пропах этим насквозь. Их общая моль пока тихо сидела в уголке и нелепо, неуклюже расписывала бумажные веера. Пока что эта моль их совсем не волновала. Пока что было немного времени посидеть, подумать, расслабиться, наорать на чайных духов, потому что живется плохо всем и только они смеют бубнить и лютовать из-за мелочей. На самом деле Цзян Чен очень не любил думать. Особенно вечером. Особенно по поводу чувств, особенно когда чай с нестандартными добавками уже ударил в голову. – А помнишь, как мы в том году, когда Лань Сичень в наглую перетащил всю нечисть себе на ночной охоте, там была тварь похожая на паука? Мэн Яо кивает. Чуть озадаченно смотрит на предложенный чай и решается выпить из чашки Цзян Чена. На вкус чувствуется как мерзкая бодяга, испоганившая с сути своей неплохой чай, но через пару секунд Мэн Яо становиться теплее, уютнее. Цзян Чен, который щурит глаза, начинает казаться не злым, а уставшим и с этой размеренной усталости очаровательным. Злобыш-заебыш. Мэн Яо вслух такие слова никогда не скажет, но ничего точнее на ум не приходит. Была б его воля, этого злобыша-заебыша потащили бы в храм прямо сейчас, а потом бы разложили… Цзян Чену это знать не нужно, ему нужно время, желаниеи силы подумать, поэтому торопить его нет ни смысла ни сил, ни желания. Цзян Чена не хочется подчинять. Единственное возможное удовольствие придёт тогда, когда Цзян Чен сам захочет встать рядом с ним. – Помню. Большая такая, серая, страшная, как ланьский свод правил. – Она и здесь есть, – Цзян Чен улыбается. – Погоди, тварюшка, сейчас увидишь. Тихонько покачиваясь, Цзян Чен идет к маленькому комоду с ящичками. Он собирается выпустить детеныша паука? Мэн Яо немного напрягается, внимательно смотрит, а Цзян Чен кидает ему белый сверток. Мэн Яо пытается словить, забывает, что пить из чашки Цзян Чена – плохая идея, падает животом на пол, но всё же ловит. Ядом не пахнет. На ещё какую-то мерзость не похоже. – Это тебе, – и садится обратно, облокачиваясь локтями на стол. – Ты уедешь в Ланьлин, так что пригодится. Мэн Яо разворачивает ткань и внимательно смотрит. «Какой занятный артефакта, однако», – думает Мэн Яо, – «Интересно, в какой момент этот веер должен убить меня». – Это должно защищать? – Это должно незаметно прибить тех, кого тебе нужно прибить незаметно, с громким скандалом, обвинив в смерти саму жертву. Защитить сможешь себя сам. В любом случае успеешь удрать сюда и там посмотрим. О, его готовы защищать. Мэн Яо фыркает. – Этот Мэн Яо тоже так умеет. – А с этим проще. Берешь, даришь. Говоришь, мол, выкупил у мелкого клана, который обокрал наставника Яна. Ждешь пока тот, кому подарили начнет сильно колыхать потоки ци. Артефакт путает потоки ещё сильнее. Пол часа, и маленькая нестабильность превращена в смертельное искажение. Веер рассыпается. Ни следов, ни улик, ничего. – И какой уровень нестабильности должен быть? – Оргия вполне подойдёт. Мэн Яо улыбается. Какой Цзян Чен однако заботливый. – Мне это пригодится. Пользовался чертежами Вей Усяня? – Какой-то темный вдохновился им. Темного прирезали, культурное наследие осталось. Артефакт впрочем не темный, просто достаточно кровожадный при использовании. Лучше храни его в окружении чего-то защитного. Можешь положить его обратно в ящик, а во время отъезда забрать. Мэн Яо пару раз моргает. – Какой этот Ян предусмотрительный. – Этот Ян любит практичные и полезные подарки. Мэн Яо смеется. – Этот Мэн Яо соврет, если скажет, что ждал подарка. Цзян Чен отхлебывает ещё крайне сомнительной, только на треть чайной бодяги. Вздыхает чуть более тяжелее обычного. – Поля тебя не устроили? – Поля мы обменяли на леса. А здесь, – Мэн Яо переваливается с живота на бок, – этот Мэн Яо даже не знает чем тебя отблагодарить. Цзян Чен оценивающе смотрит на Мэн Яо. – Можешь о чем-нибудь рассказать. Твоя болтовня успокаивает и этому Яну куда легче пьется. – Почему ты здесь не зовёшься Цзян Ченом? А-Чен, если будешь себя называть себя тем, кто ты есть, то этот Мэн Яо проболтает пол ночи без умолку. – Этот Цзян кается, – и в голос Цзян Чена возвращается привычное ехидство. – Но меняться не собирается, и просто будет молчать. Мэн Яо посмеивается. – Этот Мэн Яо прощает, – улыбается. – Этот Мэн Яо может говорить бесконечно долго, если ты, А-Чен так хочешь. Знаешь, этот веер в нужный момент полетит в руки… – Этот Цзян знает к кому он попадет. Этот Цзян с тобой тринадцать лет виделся по неделе каждого месяца. А-Яо, ты думаешь, что я не знаю? Ты плохо начал думать, не пей больше из моей чашки. Если бы этот Цзян не знал бы кому именно он предназначен, то не стал бы дарить. Мэн Яо морщится. Его подарок – подарок от Саньду Шеншоу вне официального повода – снова обляпали работой. – Всё для политики, да? – Нет, этот Цзян просто за тринадцать лет успел рассмотреть, кого именно ты хочешь воскресить и сожрать с костями ещё раз. Этот Цзян просто хочет, чтобы ты не лез к этому гую лично и не пачкал руки, это слишком даже для тебя. Надо же, Цзян Чен умеет быть красноречивым. –Емувсегда было мало. Теперь всегда мало этому Мэн Яо. Это заразно. Даже еслионумрет снова, мне не хватит. Мне никогда не хватает. Цзян Чен тяжело вздыхает. Отливает чуть-чуть из своей чашки и протягивает Мэн Яо. Тот молча берет, задумчиво смотрит на дрянь, которую по ошибке можно перепутать с чаем и молча пьёт. – Мне тоже мало. Всегда мало. – Тех лесов тебе не было мало. – А этот Цзян отцовское воспитание компенсирую ором на всех и каждого, а не политическими интригами. – Цзинь Лин, такое ощущение, должен был по твоим планам унаследовать и Ланьлин, и Юньмэн, – Мэн Яо хитро щурится. – Или этот Мэн Яо ошибается? Цзян Чен морщится. – Почти не компенсирую политическими интригами. Почти. Но этого того стоило. – Знаешь, А-Чен, нормальные люди компенсируют такие вещи выбором соответствующей жены, – Мэн Яо качает головой. – Как думаешь, что твой отец компенсирует … с Вэнь Жоханем? Цзян Чен сжимает чашку в руке так сильно, что кажется, что она готова треснуть и рассыпаться маленькими осколками под напором ярости Цзян Чена. – Не хочу этого знать. Не хочу об этом думать. Мерзость. – А ты, А-Чен, что пытался добраться с ними? – А ты что пытался добрать с Вэнь Жоханем из-под нашего солнца? Они смотрят друг на друга. У Цзян Чена маленькие злые глазки, у Мэн Яо точно такие же. Обоим не нравится смотреть друг другу в глаза и каждый знает, зачем и почему внезапно оказался с Вэнь Жоханем или Цзян Фэнмянем непозволительно рядом. – В любом случае здесь мне никто не принадлежит, – Мэн Яо пожимает плечами. – И никто, кажется не может. Это как политическая интрига. Это к тебе в сети должны попасть. А потом… потом ты сидишь и думаешь что с этим делать. И лучше бы не сожрать случайно попавшего. – А-Яо, говори нормально, этот Цзян перестает понимать. – Этот Мэн Яо ревнивая тварь, которая очень старается не сожрать того, кто ему попался, но у него не получается. Цзян Чен на грани того, чтобы закатить глаза. – Поэтому нравится с Вэнь Жоханем? Такого точно не сожрёшь? – И сожрал же ведь в итоге. Это всё как с богомолами. Знаешь как тошно пытаться быть хорошим, когда ты действительно хочешь, а не получается? Цзян Чен кивает. – Знаю. Ты тварь, А-Яо. – Этот Мэн Яо знает, – выражение лица Мэн Яо становится более свирепым. Он знает, что та ещё мразь. Все это знают. Ему не нужно напоминать, особенно с такой давящей, утвердительной интонацией, будто ему вынесли смертный приговор. – И этот Цзян тварь. Цзян Чен признает свою неидеальность. Мэн Яо понимающе улыбается и тут же пытается смягчить выражение лица. – А-Яо ревнивая тварь. Этот Цзян ревнивая тварь, – Цзян Чен делает заминку и сдается. Ложится головой на стол, раз уже утратил последнее приличие. Мэн Яо замирает. Ждёт, будет ли Цзян Чен продолжать, ио боги, Цзян Чен продолжает разговаривать словами через рот. – У тебя маленькие злые глазки. У меня маленькие злые глазки. Ты знаешь, что было там. Я знаю, что было дальше. Этот Цзян имеет ввиду, что мы не совсем чужие люди. Мэн Яо хмурится. – Тебе больше не об кого греться? Мэн Яо очень хочет чтобы грелись об него. Мэн Яо не хочет быть временной заменой. – Знаешь, как трудно разобрать, хочешь ли ты … въебать человеку по роже или просто его хочешь? Мэн Яо утвердительно кивает. – Знаю. – И я вот не разбираю. По крайней мере у меня теперь есть опыт весенних игр, а не полусемейной жизни, когда ты втаптываешь в грязь все мои старания, касательно воспитания А-Лина. Мэн Яо молчит. Сжимает губы, кривится и даже не хочет ничего отвечать. Он устал и хорошо знает импульсивность Цзян Чена. С другой стороны, он знает, что Цзян Чен будет греться там, где ему дадут греться. И больше он в этом мироздании не пойдет – его никто и не возьмет. Мэн Яо аккуратно кладет голову на стол, точно также как и Цзян Чен. – В какой момент, тебе, А-Чен, пришло в голову, что говорить такое – хорошая идея? – устало бубнит Мэн Яо. – Когда ты, А-Яо, подарил Цзинь Лину собаку. Этому Цзяну подумалось, что будь ты госпожой Цзинь, то можно было бы на тебе женится. А сейчас оказалось, что тебе не нужно быть госпожой Цзинь. Возможно этот Цзян ещё раз пойдет на поводу у своего умиления и возьмёт тебя на руки. Мэн Яо пару раз моргает. Ставка на собаку сыграла спустя десять с лишним лет, после смерти их обоих, уже под другим солнцем. В первый раз в жизни расчёт Мэн Яо не унес бесчисленные жизни и окупился ровно так, как нужно. Мэн Яо впервый раз в жизни без оговорочно победил. – Кажется, когда этот Цзян называл А-Яо вшивой псиной, то делал ему комплимент, – неловко добавляет Цзян Чен. – У тебя отвратительные комплименты, А-Чен, – Мэн Яо пытается дышать ровно и спокойно, но у него не получается. Он победил, он получил, того, кого хотел. К нему пошли в руки сами. Добровольно! Мэн Яо победил, Мэн Яо нанес своей судьбе сокрушительный контрудар! – Этому Мэн Яо подходит. Цзян Чен облегченно и шумно вздыхает. Чуть дергает рукой, когда его ладонь накрывает чужая. – Признание в любви засчитано, А-Чен. – Это… – Это было оно. Я так сказал. Цзян Чен хмурится. Чисто технически, он был с Мэн Яо хорошо. Ещё в прошлой жизни они были близки, иначе бы Цзинь Лину не позволили бы часть времени жить в Юньмэне, а Мэн Яо не получил бы купчую на храм. Они конечно не были друзьями, но и врагами считаться не могли до событий в храме. Они оба занимались восстановлением своих орденов и, стоит отдать должное Мэн Яо, Юньмэн был вне интриг. – Пожалуй, – Цзян Чен расслабляет пальцы, и чуть шевелит ими. Делает так, чтобы Мэн Яо мог взять его за руку.