Большая ложь Цзян Чена

Мэн Яо вместе с матерью обживается в Пристани Лотоса. Цзян Чен хоть и бешенная псина, но когда ему что-то нужно, то держиться в рамках. Видимо ему очень сильно нужен подконтрольный Ланьлин. Мэн Яо готов его отдать. Мэн Яо был не из патриотов. Ему роднее был бордель, чем башня золотого карпа. Просто в прошлой жизни ему нужнее был работоспособный могущественный орден, и Мэн Яо поставил всё на Ланьлин и проиграл. Теперь он ставил на Цзян Чена. У Мэн Яо были объективные причины, логика, факты, опыт знакомства и общения… А ещё у Мэн Яо были необъективные причины. В двадцать семь ему хотелось, чтобы Цзян Чен взял его на руки. В его … телесные семь и духовные тридцать семь Цзян Чен понравился дражайей матушке Мэн Яо. Матушка плохо умела делать ставки – Мэн Яо имел честь проверить это не себе – но определенная логика в её действиях была. А ещё был замечательный наставник Ян, на которого Мэн Яо не собирался ставить ни единой жизни и монеты. Тайное должно быть явным, когда Мэн Яо это было нужно, и впервые в жизни он собирался интриговать не ради величия и власти, а ради светлого доброго чувства. Мэн Яо три года лежал полуживым мертвецом в одном гробу с не мертвым Не Минцзуэ. У него было время подумать о приоритетах. *** Мэн Яо угрюмо ковылял на тропинке. Он никогда не думал, что маленький А-Чен такой ревнивый и яростный ребёнок. Он никогда не думал, что с маленьким А-Ченом не получится мило улыбаться. Маленький А-Чен смотрел на него волком, внимательно следил за движениями и словами. Маленький А-Чен искал к чему прикопаться и крепко держал за руку Вей Усяня. Вей Усянь хотел его утопить в пруду. Мэн Яо это не то чтобы задевало, но создавало ряд неприятностей, которые могли критично повлиять на факторы для Мэн Яо очень важные. Возможно Цзян Чен жалеет, что снова поставил на него. Это хорошим не кончится. Нужно предпринимать меры. И как подступиться к маленькому А-Чену совсем непонятно. Мэн Яо смог приблизится к взрослому Цзян Чену только после смерти, в теле ребёнка, и недалек момент когда его снова попытаются скинуть с лестницы. Маленький А-Чен лютовал. Мэн Яо встал в тупик. Быть скинутым с лестницы, утопленным в пруду или задушенным нынешним главой Цзян? Мэн Яо не мелочится и выбирает всё. *** Мен Яо внимательный и даже в теле семилетнего – ему почти восемь! – способен выяснить многое. График Главы Цзян был хитр, насыщен, с маленьким окошком в середине недели. Мэн Яо сгруппировался в падении, перевернулся, переобулся и до смерти напугал Главу Цзян в беседке. – Простите, Глава Цзян. Этот достопочтенный не хочет вас беспокоить, но у меня есть некоторый вопрос. Два. Три, если быть совсем точным. Вы же знаете про вашего сына? Идеальная формула разговора с такими людьми как Цзян Фэнмянь. Извинение, легкая шутка о Цзинях, и удар по больному. Судя по тому как болит Цзян Чен, его отец болит не меньше. – Господин Мэн Яо не особо стеснен своим телом, как видит этот Глава. Это хорошо. Что я должен знать про своего сына? И смотрит. Чуть жёстче, чем обычно, хитро и с интересом. Мэн Яо нельзя ошибаться. Кажется Цзян Чен всё таки накапал на мозги отцу и теперь Глава Цзян беспокоится сильнее. Это даже лучше. Мэн Яо когда-нибудь извинится перед ним, за этот удар по коленям острием слова, но не меча. – Вашего сына из-под другого солнца. Не вашего … вашего целиком. Я не знаю что с здешним наследником Цзян и достаточно благоразумен, чтобы не приближаться. Я держусь на почтительном расстоянии, чтобы Глава Цзян был спокоен. Это вежливо. Этот достопочтенный считает, что это правильно. – Это более чем приемлемо, – глава Цзян кивает. – Этот глава слушает. – Ян Чен наверняка рассказывал вам о … новом Юньмэне? – С детьми проституток и крестьян? Юньмэн без клана, но с орденом? С достижением невозможного, при ненависти к девизу? Да, он говорил. – Он говорил о Цзян Чене? – Конечно же. Этот глава Цзян не мог ни спросить. Идея передачи власти к союзнику внутри ордена, а не сыну … интересна, но я не могу её понять. – Он не передавал власть союзнику. Ланьлин и Юньмэн, полагаю, отошли нашему общему племяннику. Цзян Фэнмянь морщится. – Мне казалось вы не застали этот момент. Вы не можете знать наверняка. Этот глава будет честен, он верит в слова Ян Чена больше, так как проверил их. Закрома Юньмэна полны на техники, и закрома Цишаня тоже. – Такие техники не учтивы к формулировкам. Ян Чен выражался о себе, как о единственном союзники Цзян Чена – так ведь? Но какие союзники могут быть у главы недавно отстроенного клана. У такого человека может быть только он сам. Если вы хотели видеть своего выросшего сына, то вы его видели. Между двух наковален он может извлечь больше выгоды и иметь большее влияние, чем вдали от них. Цзян Фэнмянь готов сожрать его с костями. Мэн Яо не готов униматься. Нужно дожать, додавить, дождаться хруста коленей. – Он всегда был таким. Он готов поступиться всем, если на кону стоит благополучее ордена. Он умеет занимать выгодную позицию. Попробуйте подумать об этом, спросите самого … пусть пока будет Ян Чен. Если вы не верите Цзыданю на пальце, то посмотрите меридианы и их строение. Типично Юньмэнское. Слишком хорошее и явно клановое. – Цзыдань и раньше переходил из клана в клан. Такие случаи были. Цзыдань и вправду служит месту, а не клану, пусть и для этого нужно приложить большое количество усилий. – Взгляните на его лицо. Взгляните на своё. Цзян Фэнмянь не выдает своего беспокойства почти ничем, только моргает чуть медленнее. – Должно быть, Глава Вэнь должен быть понять. – Должно быть, это – заговор. Мэн Яо пожимает плечами. – У вас есть влияние на так называемого Ян Чена и власть. Надавите на него и он скажет всё сам. Этот достопочтенный так же хотел спросить, насколько скоро мне нужно будет начинать свою деятельность Ланьлине. Это достопочтенный нашёл способ вырасти, только бы достать вервие бессмертных. Тело стремиться за духом, таков принцип самосовершенствования. Цзян Фэнмянь кивает. – Этот Глава хотел бы скорее, но пока этот глава не разберется, кого посылает в Ланьлин, ничего не состоится. Должна сходится легенда и временные сроки. – Этот достопочтенный убивал ублюдков Цзинь Гуаньшаня и знает каждого из них. Легенда будет, ублюдков много. За спиной Мэн Яо что-то хрустит и пахнет воздухом после грозы. – Станет меньше ровно на одного, – голос Цзян Чена выбивает Мэн Яо из разговора. Цзян Чен сейчас должен быть вместе с учениками, не здесь. – Мэн Яо, ты не слетишь с лестницы. Я не Не Минцзуэ. Я буду топить тебя в пруду точно и наверняка, чтобы ты потом никак не воскрес. Что ты только что сказал, что у Главы Цзян такое выражение лица? Мэн Яо медленно поворачиваются. Цзян Фэнмянь хмурится. Он не должен хмурится, если он хмурится, значит он уже принял чью-то сторону. – Этот глава бы так не спешил, – Цзян Фэнмянь качает головой. – Со мной всё в порядке. Мы обсуждали сроки деятельности в Ланьлине. Мэн Яо говорит, что может ускорить свой рост. – Будет больно, но этот достопочтенный переживёт, – Мэн Яо улыбается. – Глава Цзян разрешит удалится? Мэн Яо знает, что Цзян Чен не будет перечить отцу. Мэн Яо успел понаблюдать, успел увидеть болезненность. Цзян Чен грозится сломать всем колени, но колени его разума давно пробиты и выломаны. – Этот Глава разрешает. Иди, и пока не предпринимай ничего. Постарайся никого не беспокоить, в особенности Госпожу Юй. – Это достопочтенный будет соблюдать все указания, – Мэн Яо кланяется и быстро старается уйти прочь, пользуясь всей детской шустростью, что у него есть. Он снова облажался. В этот раз сильнее и критичнее, чем когда-либо. Цзян Чен мелком оборачивается на него и Мэн Яо чувствует чужую злобу, прозрачную как слеза кающегося человека, согрешившего перед небом. Цзян Фэнмянь остается неподвижен. Только смотрит куда-то в Цзян Чена, непонятно, внутрь, в самую душу и в лицо. Цзян Чен только тяжело вздыхает, садясь рядом и складывая на стол кипу бумаг. – С этим мелким интриганом следует быть осторожнее. Он может строить очень долгоиграющие планы, не стоит быть с ним излишни мягким. – Никогда не знаешь, что кроется у человека в разуме. – В его разуме вряд ли есть что-то светлое. Я в этом сомневаюсь. Может быть в нём и было что-то хорошее. Но после войны, тринадцати лет послевоенного периода и воскрешения Вей Усяня и следующего кризиса… в той поднебесной нет ни одного светлого человека. Никто не остался в стороне и проиграли абсолютно все. Кроме одного Ланя, но он тоже заплатил своё, просто немного меньше чем другие. – А-Чен, я знаю, что ты его знаешь. Но я тоже умею говорить и знать людей. И я знаю, что ты, например, имеешь в себе определённый … назовем это светом. – Я был политиком. Я им остался. Безнадежно. Остался только Юньмэн Цзян и чего-то такого же важного найти не получится. «Он готов поступиться всем, если на кону стоит благополучее ордена» – так сказал Мэн Яо сегодня. Цзян Фэнмянь чуть заметно вздрагивает. Цзян Чен фыркает и подбирает рукой щеку смотрит на документы, ища отрывок, который хотел показать первым. – А-Чен, прежде чем ты начнёшь говорить о документах в мой единственный трехчасовой выходной, – Цзян Фэнмянь, наблюдая, видит всё больше схожих черт. Смотря на действия и слова, он совсем не обратил внимание на лицо. – А-Чен, посмотри, пожалуйста, на меня. Цзян Чен устало смотрит исподлобья. – Скажи мне, ты же не мой сын, правда? Убью суку. – Нет. – Нет это? – лицо Цзян Фэнмяня на минуту светлеет. Цзян Чен сжимает губы и чуть кривится. – Нет, не скажу. Тишина. Мертвая. Только небеса радуются всё ещё не совершенному греху. Радуются и от этой радости плачут. Цзян Фэнмянь прикрывает лицо рукой. Цзян Чен прикрывает глаза. – Между двух наковален он может извлечь больше выгоды и иметь большее влияние, чем вдали от них, да? – Цзян Фэнмянь говорит тихо. – Я же говорил, что ни одного светлого человека не осталось. Как-будто бы я изначально имел шанс остаться добропорядочным. Главе Цзян всё ещё никто бы не позволил совершить… совсем постыдных вещей. Разберите документы, я не имею полномочий их касаться больше нужного, – Цзян Чен встает и собирается уходить. Человека в гневе лучше оставить, пока не остынет. Цзян Фэнмяня сейчас лучше оставить тоже. – Это я виноват. – Как я в ваш … тандем влез, также и вылезу. Ничего критичного. Мне предложили наиболее выгодное положение, и я согласился. Мы всё ещё из-под разных солнц. В конце концов мой Глава Цзян чуть холоднее и винил бы скорее меня, – тяжелый вздох. – В конце концов ничего не было. – Тебе было плохо? – Мне всегда плохо и зло. Это ничего не стоит. В целом, раз А-Ли и Вэнь Сюй поженились, я не сделал ничего полезного, насмешил Вэнь Жоханя и у вас чуть более прямая система управления. Просто знайте, что я ошиваюсь где-то в Юньмэне, если пригожусь. Я больше не буду тревожить вас и отойду в управление к Госпоже Юй. Цзян Чен делает шаг вперед. Стыдно, ему безмерно стыдно, и от стыда зло. Ему не в полной мере нравился Глава Цзян и Вэнь Жохань … но оказалось он был не прочь попробовать хотя бы кого-нибудь. Оказалось, ему может быть хорошо просто так, лежа рядом с кем-то. – Останься тут. Этот несчастный не выдерживает, когда от него отворачиваются. Цзян Чен не может не повернуться. Не может не сесть назад. Ему хотелось бы наверстать упущенное, но он с самого начала компенсировал не там и не так, где нужно. К нему по привычке тянутся и резко отстраняются назад. – Возьмите меня за руки. Всегда не хватало. Так тоже хорошо. Ему действительно не хватало. Ему никогда не хватало, но Цзян Чен знал только как пополнить бюджет ордена. Как восполнить упущенное годы назад, Цзян Чен не знает. – Мне стыдно. Я должен был узнать тебя. Цзян Чен страшно гогочет. Ему не нравится стыдится, ему нравится ерничать и быть погруженным в гнев с головой. Ехидство не удерживается в себе. Это не смех, но лай старой побитой собаки, которой показали повешенного человека, облившего когда-то эту собаку кипятком. – Чтобы мой отец из-под другого солнца узнал меня? Я верю больше в верность Мэн Яо. Цзян Фэнмянь морщится из-за такого обращения. Больно. – Я должен был. – Разные солнца. Моё грело гораздо меньше. И он на тебя похож лишь отчасти. Ты достижим. Рядом. Сейчас собирался уходить я, а не ты. Ты это именно что ты. Глава Цзян, Цзян Фэнмянь … А-Мянь, возможно. Не он. Цзян Фэнмянь скупо хмыкает. Опускает голову совсем низко и сидит практически неподвижно. Цзян Чен больше похож на каменную статую. – Отстанься здесь А-Чен. Мне не хочется, чтобы ты уходил. – Я не слезу со своего поста, даже если меня погонят отсюда. Главе Цзян следует немного подумать, кого именно он подпустил к себе. С тем, что я больше не потревожу вас, я, возможно, переборщил. Цзян Фэнмянь отводит глаза и сжимает руку Цзян Чена. – А если говорить не про политику, А-Чен? – Я не умею говорить о другом. Непозволительно. Цзян Чен по привычке опускает голову на чужое плечо, а когда вспоминает, что так больше нельзя, уже поздно. Его уже слегка гладят по волосам, медленно и осторожно. – Ты можешь позволить себе, – Цзян Фэнмянь запинается и громко сглатывает ком в горле, – быть кем-нибудь близким мне. Раз ты оказался мне сыном, то ты можешь быть мне, как сын. Или А-Ханю тоже кем-нибудь можешь быть. Цзян Чен молчит. Ему слишком. Ему просто нужно было с кем-то пить рисовую водку и держать кого-то за руку. Не больше, не меньше. Ему не хочется быть зажатым меж двух рукавов. Цзян Чен хочет быть рядом, как советник, товарищ. Уже не сын, никогда как любовник. – Могу. Наставник Ян не пропадает, но ложится с вами куда-либо никогда не собирался. С Вэнь Жоханем… – Оставь мне А-Ханя, как он есть. Может, под этим солнцем никогда и не будет этой войны. Цзян Чен прикрывает глаза и вздыхает. – Может. *** Цзян Чен проводит Цзян Фэнмяня в покои поздно вечером. Им надо было поговорить хотя бы раз в жизни, и они поговорили. Оказывается не врать было хорошо. Оказывается не врать самому себе оказалось ещё лучше. Оказывается можно … оказывается получилось так, что он вышел сухим из воды и получилось договорится. Оказывается интриги Мэн Яо принесли пользу. – А-Яо, – Мэн Яо резко подхватывают и берут на руки. – Я обычно не бью детей, но ты станешь первым исключением, – Цзян Чен скалится, ободренный совершенно странным, хорошо чувством. Когда-то давно он умилялся милой роже Цзинь Гуаньяо и одновременно желал его утопить в ближайшем пруду. – Рассказывай, тварь. Мэн Яо немного трясётся. Он ещё не смог восстановить контроль над телом в полной мере. – Этот Мэн Яо полагает, что твой отец всё же понял, что ты это ты. Этот Мэн Яо считает, что сделал всё правильно. – Хочешь развалить мой клан до войны, спустить меня по карьерной лестницы прямиком в могилу и отстранить меня от куска власти? – Цзян Чен одной рукой поддерживает Мэн Яо, а второй аккуратно гладит к шее. У Цзян Чена большие ладони, а у Мэн Яо сейчас очень хрупкая и тонкая шея. – Нет, – Мэн Яо чуть ёрзает и его чуть ощутимо щипают за шею. Его маленькое сердце начинает колотится, его вот-вот накроет воспоминаниями из недавнего прошлого-будущего, но приходится держаться. Цзян Чен знает, как давить. У Мэн Яо не остаётся путей для отхода. – Ни в коем случае. Мне не выгодно, а тебе … Даже в прошлом этот Мэн Яо не отнял у тебя ни куска земли Юньмэна, хотя мог. Цзян Чен хмыкает. Это аргумент. – Зачем? – коротко, сухо. Давление ладони всё ещё ощущается, а возможность упасть с рук Цзян Чена пугает ещё больше. – Этот Мэн Яо научился видеть людей очень хорошо. Этот Мэн Яо видит, что ты отягощен … этим, и знает, что ты никогда бы по доброй воле не полез к кому-то. Но теперь ты можешь и быть близким рядом с Вэнь Жоханем, – Мэн Яо дергается, тяжело вздыхает и на пару мяо замолкает, пока его не начинают откровенно трясти. – Полагаю, чтобы иметь контроль и возможность зарезать в случае чего. Но с Главой Цзян … спать не получится, но у тебя есть рычаг давления и управления, в виде чувства вины. Пока он чувствует себя виноватым, он управляем. Цзян Чен давит ладонью сильнее. Мэн Яо не больно, но очень страшно. Его трясёт, но Цзян Чен не останавливается. Они оба знают, что от Мэн Яо сложно добиться правды целиком. – Разве ты настолько хорошо видишь людей, А-Яо? От «А-Яо» мурашки скользят от шеи к спине. Когда-то его так называл Вэнь Жохань. Всегда хотелось, чтобы его так называл А-Чен. – Чтобы укрепить положение и разведать ситуацию. Ты ничего мне не скажешь, но я остаюсь зависеть от тебя. Этот Мэн Яо дал тебе рычаг давления, как … знак моей доброй воли. Ты их плохо воспринимаешь, но этот Мэн Яо попытался снова. Цзян Чен замолкает. – Ты про тот земельный спор? – Да. Этот тогдашний Цзинь Гуаньяо уступил тебе леса. Ты не понял. Пришлось молча сохранять нормальные отношения, не отнимая твою мнимую победу. Отпусти шею. Плохо. – Если бы ты не устроил сцену в том храме, я бы сейчас бы доверял тебе чуть больше. Ты слишком трясёшься за свою шкуру, чтобы не вредить другим сверх меры. – Этот Мэн Яо ставит ставку и идёт с ней до конца. Тогда ставили на себя, величие и Цзинь Гуаньяо. Теперь я готов поставить на тебя и отдать тебе свою … то, что ты называешь шкурой. Это очень грубо Цзян Чен, но надо было ставить на тебя ещё тогда. Цзян Чен моргает пару раз. – Я надеюсь, мне вернут старого А-Яо. Твоё тело влияет. Ты разучился просчитывать. – В конечном итоге всё сработало. Готов продолжать ставить на тебя, если подержишь меня на руках ещё немного. – Ты не Мэн Яо, – четко и категорично. – Ты бы мог узнать меня ближе раньше. Ты не захотел и смотришь только сейчас. Этот Мэн Яо устал и хочет немного побыть человеком с тобой. Ты можешь не беспокоится. Этот Мэн Яо знает, что тебе нужны результаты и показатель безопасности. Я тебе дам. – И что ты мне собираешься дать? – Мои навыки, подконтрольный Ланьлин… В конце концов, что непонятного во фразе «я тебе готов дать»? Я заставлю это тело вырасти как можно скорее, чтобы мы выпили за тот неподписанный торговый договор. – Который на поставку рыбы или тканей? – За оба и мою проданную шкуру. В тебя с возрастом я начал верить больше, чем в отца. Цзян Чен сжимает губы. Мэн Яо помнился ему не таким. Но Мэн Яо правда лишний раз не лез на Юньмэн, несмотря на сложную политику, иногда шёл на встречу слишком просто. Я тебе уступлю леса. Подержи меня ещё немного за руку. Подержи ещё немного на руках. Слишком похоже. Так быть не может. Так оказалось было. Цзян Чен тяжело вздыхает, по наитию щипая Мэн Яо за щеку снова. Раньше всегда хотелось ущипнуть и посмотреть, поменяется ли чужое выражение лица. – Вырастешь, и мы поговорим ещё раз. – Ты не собираешься душить меня прямо сейчас? – Мне стало спокойнее, когда я поговорил с главой Цзян. Будем считать это знаком моей доброй воли. Пожалуй, я поставлю ставку на тебя в этот раз. Маленькие узкие глаза Мэн Яо внезапно широко раскрываются, он моргает и чуть щурится. Цзян Чен всегда знал, что Мэн Яо – та ещё тварь, потому что его глаза всегда выдавали скрытую злобу и ярость. Мэн Яо не умел прятать взгляд так, чтобы сверхчувствительный Цзян Чен ничего не почувствовал бы. Но что делать с таким взглядом было непонятно. Это не злоба и не ярость, не ехидство и не превосходство. Это что-то, для Цзинь Гуаньяо слишком мягкое, но вполне подходящее Мэн Яо. Цзян Чену почти не зло. Они знакомы с Цзинь Гуаньяо более пятнадцати лет. Наверное, узнать Мэн Яо будет тоже неплохо. *** Цзян Чен спокойно продолжает воспитывать учеников и жить жизнь. Мэн Яо доверили в ласковые руки двух глав кланов, а сам Цзян Чен только лишь следил, чтобы мелкий интриган не интриговал там, где не надо. Он часто видел Мэн Яо и, кажется, тело действительно стремилось за духом. Мэн Яо рос. Мэн Яо рас очень быстро и однажды пришел к Цзян Чену. У всех в этом мироздании была дурная привычка вламываться к нему поздно вечером, будто у них не было другой работы. Мэн Яо впрочем действительно был достаточно свободным, поэтому претензий не было. – Цзян Чен, – Мэн Яо странно похрипывает. Голос начал ломаться? – Цзян Чен, этот Мэн Яо ещё чуть-чуть и будет совсем готов вырасти. Цзян Чен скупо хмыкает и настороженно наблюдает за движениями Мэн Яо. – Цзян Чен, ты мне нужен, – Мэн Яо садится напротив него и аккуратно отодвигает бумаги в сторону. – Твой Глава Цзян предупрежден и с ним всё согласовано. Цзян Чен! Цзян Чен поднимает глаза и пару раз моргает. – Зачем? Разве ты собираешься бесноваться, как мертвец? – Этот Мэн Яо собирается сделать гигантский скачок роста. Конечно же меня потянет бесноваться, как лютый мертвец! – Мэн Яо кривится и фыркает. – А ты если что меня остановишь. Посиди со мной. Просто пока оно не закончится. Цзян Чен устало зевает. – Ну, сиди здесь. Или с тобой устроить парную медитацию? – Цзян Чен посмеивается и снова принимается за бумаги. – Еды себе принеси, а то ещё тоще чем пятнадцать лет назад будешь. – Еды не нужно. Отъемся потом, просто присмотри, это Мэн Яо не хочет потом выслушивать от тебя претензии. – Тебе когда-то было не всё равно на мои претензии? – Цзян Че качает головой. – А-Яо, А-Яо, что ж ты за тварь такая. Мэн Яо корчит странное выражение лица, фыркает, выворачивается, как водяной дракон и стелет себе циновку. Цзян Чен улыбается – очень приятно смотреть, как блистательный глава Цзинь стелить себе циновку, принесенную собой. Мэн Яо действительно очень умный – понимает, что одну подстилку Цзян Чен с кем попало не разделит… и кажется пытается выбраться из этого списка кого попало. – А-Чен, – Мэн Яо чуть тянет гласные, совсем как раньше, когда ему было около тридцати и ни о каком воскрешении Вей Ина речи не шло. – Ты сидишь ко мне спиной. – Вырастешь – повернусь. Лежи, медитируй… что тебе ещё нужно? – Подержи меня, – Мэн Яо улыбается, и Цзян Чен чувствует чужой взгляд спиной. – Может быть этот Мэн Яо будет брыкаться. Этот Мэн Яо не знает, что будет. Посмотри на меня. Цзян Чен вздыхает. – Вырастешь, тогда посмотрю, будешь брыкаться – повисишь в сети божественного плетения. – Всё ещё вяжешь их? Цзян Чен хмыкает. Почему-то даже приятно, что только один человек в этом мироздании помнит такие детали. – Когда есть времени. –Это очень мило А-Чен. А этому Мэн Яо хотелось бы снова сесть за каллиграфию. Скучаю по родной кисти… и столик в одной из кладовых наверняка стоит. Когда овладею Ланолином, то вытащу и отмою его. – Великий и ужасный бывший глава Цзинь так скучает по бумагам? – Скучаю по возможности смотреть в твои глаза мертвой рыбы своими глазами мертвой рыбы. Цзян Чен громко хихикает. Не весело, а скорее ехидно, жестко и чуть-чуть гневно. – Не смейся так А-Чен. Этот Мэн Яо знал тебя тринадцать лет, я знаю, что после долгой бумажной работы, тебе больше нравится шипеть, а не орать. – После долгой бумажной работы прямо на совете кланов мне хотелось перерезать вас к гуевой матери. Мэн Яо тихо посмеивается. – Мне тоже, А-Чен. *** Сначала всё шло хорошо. Мэн Яо на время задремал, тихо сопя себе под нос, глубоко дыша. Ближе к середине ночи всё видимое спокойствие пошло прахом. Последнее, что хотел видеть Цзян Чен – медитирующий, трясущийся Мэн Яо, неразборчиво бормочущий … гуй не знает что. Чен пока что определенно не был гуем, зато человеком достаточно хорошо знающим Мэн Яо был. На самом деле в какой-то момент они стали с Мэн Яо достаточно близки. Мэн Яо оправдывал все ожидания возложенные на него ожидания: творил хуйню стабильно раз в сезон, выворачивал шикарную интригу, а Цзян Чен, набравшись со временем опыта, уворачивался от ударной волны этой интриги. Они вместе учили Цзин Лина жизни и оберегали по мере возможностей тринадцать лет. Мэн Яо оказался достаточно стабильным, пусть и скользким типом. Цзян Чен тоже был скользким типом, и они сошлись в некоторых моментах. Мэн Яо был тварью. До того, как воскрес Вей Усянь, Мэн Яо был своей тварью. У них был один племянник на двоих, а Мэн Яо подарил Цзинь Лину собаку. Племянник подарок оценил. Цзян Чен … оценил Мэн Яо, да и Фея со времен стала, как родная. Как будто бы Мэн Яо знал, что дарит одну собаку сразу двум людям. У них с Мэн Яо была в наличии долгая история знакомства. У них были торговые договора, один племянник на двоих и пара спорных территорий, вопрос с которыми разрешился… взаимным договором, а не стычкой на границе. Мэн Яо уступил леса. Цзян Чен уступил поля. Они выпили, чокнулись за упокой Вэнь Жоханя и Цзинь Гуаньшаня, вздохнули спокойно, а потом обсуждали график пребывания Цзинь Лина в орденах. В общем, Цзян Чен знал с кем имеет дело. Мэн Яо – тварь. Цзян Чен – тварь на пару чи выше ростом и шире в плечах. И Цзян Чен не хотел видеть подобную себе тварь в полубессознательном состоянии лужи соплей и бормотаний. Цзян Чен осуждал Мэн Яо за ту историю в храме. За интригу с воскрешением Вэй Усяня. Но остальное он мог понять и… понять и только ехидно фыркать, разбирая чужие ошибки. Они слишком похожи в стремлении подавить всех окружающих и доказать свою полноценность, величие, чтобы осуждать за некоторые вещи. Мэн Яо не осуждает его за убийство Вэней. Цзян Чен, попав в мир под другим солнцем, хотел взять Мэн Яо в Юньмэн и научить быть более осторожным и предотвратить вред в сторону Цзин Лина. К остальному претензий не было, осталось беспокойство, что Мэн Яо так и не перестанет медитировать и колыхать ци. Сейчас он медитировал, всхлипывал и иногда вырывал себя из транса, оглядываясь по сторонам, явно пытаясь понять всё ли хорошо. Цзян Чен на скорую руку чертил талисманы, ограничивающие бушующие потоки ци, заставляя её не кричать на всю поднебесную о принудительном взрослении неизменимо маленького интригана. Чтобы энергия оставалась внутри комнаты. Чтобы никто ничего не заметил. Цзян Чен хорошо знал, что Мэн Яо любит оставаться незамеченным, когда нужно. Цзян Чен готов подыграть, поделиться духовной энергией, обеспечить безопасность и неприкосновенность Мэн Яо на время медитации, ритуала чрезвычайного роста. – Больно, – Мэн Яо хрипит. Видимо, голос уже сломался. Цзян Чен вздыхает. Ему не нравится видеть Мэн Яо, которому больно. Мэн Яо сделал поднебесной ровно столько зла, чтобы компенсировать зло причиненное ему, если конечно не учитывать случай в храме вместе с Цзин Лином. Мэн Яо ушёл в минус, итак будучи в проигрыше с самого рождения. Цзян Чен в конечном счете тоже проиграл. Два проигравших должны хотя бы постараться действовать сообща. Они уже действовали сообща когда-то раньше. Нужно было помочь. За боль, причинённую Цзинь Лину, Мэн Яо успеет расплатиться лояльным и подконтрольным Ланьлином. – Передай её часть мне. Ты знаешь, как это делается. Мэн Яо на секунду прерывается. Смотрит пронзительно и упрямо. – Помнишь, когда мы разрешили тот земельный спор, то несколько перепили? Помнишь, как поделился со мной ненавистью к отцу словом? Поделись со мной сейчас так же. Ты нужен мне живым Мэн Яо. Ты должен ещё мне отработать. Мэн Яо – ключ к Ланьлину. Мэн Яо скользок, мерзок, злобен и несчастен. Мэн Яо совсем такой же, как Цзян Чен, только его искренняя открытая ярость сравнима с искренней довольной улыбкой Цзян Чена. Они как злобные братья близнецы, умершие в одном болоте. И соседа по болоту, с котором уже установлены союзнические отношения, терять не хочется. Мэн Яо кивает. Делится. Больно. Мэн Яо пока что не буйствует. Мэн Яо, только сваливается на руки рядом сидящего Цзян Чен, продолжает медитировать даже так, и медленно растет на глазах. Его кости выпирают, из-за недостатка жира и мышц. Конечности вытягиваются, покрываются относительно светлыми волосками. Черты лица заостряются и вытягиваются, на пальцах видны суставы, а на шее четко обозначается кадык. Наверное, это невероятно больно расти вот так. Наверное, Мэн Яо переживает что-то очень эмоционально болезненное, но нужное как каждый молодой господин. – Я сейчас усну. Всё хорошо. Больше не нужно, – Мэн Яо бурчит, говорит скомканно и очень тихо, устало. – Вот и спи, – Цзян Чен громко фыркает и с места не двигается. – Я тебе не мешаю. Мэн Яо тяжело вздыхает и смотрит странно. Он теперь выглядит совсем как раньше. Цзян Чен держит его руку в своей так, как никогда раньше. *** Цзян Чен не засыпает, но медитирует, чутко прислушиваясь к потокам ци. Спустя какое-то время – солнце уже мерзковато бьет в глаза через тонкую щёлочку между занавесками – Мэн Яо шевелится и на Цзян Чена наваливается … куда более тяжелое тело, чем вчера. Цзян Чен открывает глаза, быстро окидывая взглядом комнату. Всё на месте, а Мэн Яо спокойно растекся подозрительно безмятежной луже прямо на нем. Цзян Чен улыбается. Во-первых, теперь Мэн Яо можно дать по роже за произошедшее в храме. Во-вторых, теперь Мэн Яо перестанет быть семилетним, начнет лучше контролировать своё поведение и перестанет просится на руки. Мэн Яо ворочается. Открывает глаза, пару раз моргает, тяжело вздыхая, и фыркает. Цзян Чен пытается что-то сказать, но на него ложатся обратно. Молча. Без объяснений. Мэн Яо не такой тяжёлой, можно было бы его скинуть с себя, впечать рожей в пол, но после ночи медитации в попытке отследить каждое колебание ци Цзян Чену лениво, немного сонно и тянет взять у Главы Цзян отгул на день. В конце концов они с Мэн Яо давно знакомы, поэтому ничего страшного не произойдёт, если он полежит так ещё немного. – Я сегодня не встану, – голос у Мэн Яо хриплый, не елейный, а очень усталый и немного просевший. – Не шевелись пожалуйста. Цзян Чен моргает, потом ещё раз и пару раз чуть чаще. Не понимает, слышит голос Мэн Яо – без ложных эмоций и приторности – впервые, а от этого немного путается. – Ты все те пятнадцать лет выдавливал голос? – Надо же было вас полудурков убедить в своей безопасности. Женщины так делают с мужьями, дети с родителями, чем этот Мэн Яо лучше? Цзян Чен скупо хмыкает. – Какой-то ты слишком… – Тебе врут в глаза – не нравится, тебе говорят правду – тоже не нравится. А я может впервые в жизни с человеком из чужого клана голос не давлю? Будешь недовольствовать, и я захвачу Ланьлин, развалю его, найму ораву кочевником, а сам перееду жить за море, чтоб не видеть вашей позорной смерти, – Мэн Яо ворчит, и Цзян Чен уже видел его ворчащем раньше. Ворчащий Мэн Яо кажется куда более близким и душевным. – Какой-то ты слишком могущественный для сравнения с женщинами и детьми, – Цзян Чен кладет руку Мэн Яо на спину, чтобы немного придержать от лишних дерганий. – Как будто бы кто-то повёлся на голос. – С Главой Цзян хотелось разговаривать нормально. Глава Цзян это заслужил, – Мэн Яо издает странный звук, похожий на смесь писка и смеха. – Твои бы комплименты в мои двадцать семь. Цзян Чен смеется. – Конечно, тогда бы и храма не было, и тогда бы ты не угробил бы половину поднебесной и никто бы не умер, – смех переходит в хихиканье. – Тогда бы ты оказался бы вне интриги и вышел бы сухим из воды,возможно даже что-нибудь приобрел в ходе разбирательств… кусок земли Цинхэ Не например, – Мэн Яо морщится и напрягается. Ему давят под лопатку, мышца, зажатая ещё с прошлой жизни, расслабляется и слышится еле слышно ахание. – Замолчи. Ты не знаешь, когда мне приспичит въебать тебе за такое. – Этот Мэн Яо ждет и полностью готов. А также готов молча потерпеть, если возьмёшь меня на руки после. Цзян Чен сдавленно стонет. Мэн Яо всегда казался немного капризным. Настолько открытым, бесстыжим и бессовестным – никогда. Наверное, это даже хорошо. Наверное, даже интересно посмотреть на такого Мэн Яо, который лжет реже двух раз за предложение. – Не выебывайся и просто притащи нам всем Ланьлин. – Заметь, этот Мэн Яо согласен на это, только потому что уже лежит у тебя на руках.