Без тормозов

***

Свадебное застолье было в самом разгаре. Ресторан «Юлдыз» стал местом празднования, приняв в одном из своих залов большую толпу народа, пришедших на торжество, дабы лично поздравить молодожёнов, выпить бокальчик-другой «Советского шампанского», произнося тосты, и вдоволь наесться. Катя, глядя на это застолье, могла лишь гадать, каким образом у отца и Татьяны хватило финансов, чтобы обеспечить себе подобный праздник. Впрочем, эти мысли достаточно быстро покинули девичью голову, уступив искренней радости за близкого ей человека. Ведь, как бы там ни было, а Катя действительно очень сильно любит отца и, если он счастлив, то и она счастлива, что он встретил свою любовь. Татьяна светилась от радости и не вызывала в Макаровой никаких сомнений, что искренне любит и любима. Иначе, стала бы она так переживать и выводить Катю на тот разговор, который до сих пор порой звенел отрывками в голове? Но дочка поговорила с отцом: Сергей Андреевич пообещал, что больше не притронется к бутылке, а Катя ему поверила. Поверила и Татьяна — потому что без веры любить нельзя… А сейчас, наблюдая за многочисленными гостями, которые продолжали поздравлять их, Катя сидела совсем рядом с отцом и Татьяной, порой бросая взгляды на их счастливые лица, и чувствовала себя в моменте счастливой. Макарова искренне надеялась, что их отношения с отцом улучшатся, изменения уже наметились — вот только, когда произойдёт окончательное потепление, загадывать не могла. Сдержала обещание, придя на торжество без Кости, и теперь волей-неволей вспоминала свой разговор с ним, произошедший спустя несколько дней, когда они, наконец, смогли пересечься друг с другом.

— Скучала по мне? — Этот вопрос он задаёт ей первым делом, как Катя оказывается в салоне его морковного ижа. И вместо ответа Макарова в улыбке расплывается, к губам Вечного прикасаясь, в поцелуй затягивая.

— Ты же знаешь, что да, — Катя уже приняла для себя тот факт, что её отношение к Косте не изменится. Ни под натиском отца, ни под влиянием общества. Ей не привыкать игнорировать косые взгляды, которые теперь посылают сокурсники в её сторону, убеждаясь, что их знакомая водит тесную «дружбу» с явным авторитетом.

— Вот нужна была тебе эта учёба?

— Учение — свет, а неученье — тьма.

— Великая философия от студентки?

— А у тебя настроение философское? — Катя не припомнит, когда Костя пытался бы ей растолковать, что нужно в жизни, а что нет. Они как-то раньше обходились и без этого. — Лучше скажи, где сам пропадал?

— Дела были. — Костя не вдаётся в подробности, а Катя спросила просто для галочки, чтобы закрыть тему с её образованием. В глубине души они оба понимают, что друг друга им не переправить. — Теперь порешал всё, так что можем гульнуть.

Катя улыбается.

— Принимается. Только у меня разговор есть к тебе, — и эти слова Катя произносит уже не так радостно, а скорее напряжённо. Костя улавливает интонацию, улавливает взгляд, который у Макаровой на лице застывает. И чуть ли не бегущей строкой твердит, что разговор серьёзный.

— Я весь во внимании, — Костя внутренне тоже напрягается, но не показывает ей этого.

— Тут, в общем, такое дело… Ко мне Таня приходила, — Вечный кивает. Имя «Таня» ему говорит уже о многом, — с папой проблемы.

— Что за проблемы?

— Он запил, — пожалуй, если и могла Катя признаться кому-то в этом так открыто, то лишь Косте. И Макарова знала, что он её поймёт, потому что иначе быть не может. Его детство, если так посмотреть, искалечила та же напасть, — Таня сказала, что он переживает из-за меня и… из-за того, что я с тобой. Я с ним разговаривала, пыталась объяснить, как могла, но, видимо, он не понял меня так, как мне бы того хотелось.

В голосе Кати Костя обиду слышит, сожаление. Ему самому не понять, что она чувствует, ведь у него никогда с родителями не было хороших отношений, но всё, что он понимает сейчас — то, что Катя переживает. И переживания эти ей точно не на пользу идут.

— Кать, твой батя уже взрослый мужик.

— Не спорю. Но я не могу допустить, чтобы он спился.

— И что ты собираешься делать?

— У них свадьба в эту субботу. Кость, я не могу не пойти туда, — он, собственно, теперь догадывается, о чём речь пойдёт. Катя смотрит на него своими большими глазами, в которых волнение продолжает плескаться на дне зрачков, — он мой отец, я должна и хочу быть там. Но, ты же сам понимаешь, если мы придём вдвоём…

Кащей кивает. Он понимает. Он всё понимает.

Если они придут вдвоём, то Катькин отец с большой вероятностью устроит драку.

— В общем, я пообещала, что приду одна.

Катя за руку его берёт и Костя пальцы её сжимает, взгляд на неё переводя от лобового стекла.

Спустя пару секунд на лице щербатая улыбка появляется, сбрасывая с груди девичьей камень.

— Я тебя услышал. Ты правильно всё сказала, мелкая, — и подмигивает.

Катя снова улыбается.

— Ты правда не обижаешься?

— На что? Я ж понимаю, что твой батя ко мне неровно дышит в плохом смысле этих слов. Так что я и сам к нему на застолье не напрашивался бы.

— Спасибо тебе.

— Что, всего одно «спасибо»? — Он брови приподнимает, лукаво глядя на неё. — Этого мало.

— А что ещё?

И вместо ответа уже он на сей раз притягивает её к себе для поцелуя. Катя отвечает, зарываясь пальцами в кудри, и ловит себя на мысли, что не жалеет о своём выборе.

Катя вырывается из воспоминания в тот момент, когда к ней вдруг Суворов-старший подсаживается. — Чего приуныла, Катюш? — Вам показалось, — Катя улыбается, не желая расстраивать атмосферу праздника. Мужчина, пригубив вина, губы салфеткой протирает и снова голос подаёт: — Как вообще жизнь-то твоя? Ключом бьёт? — Бьёт. — Ну, главное, чтоб не по голове. — Соглашусь. — Катя не понимает, куда разговор их клонится, но чувствует, что неспроста Суворов-старший его затеял. И догадки эти подтверждаются вместе со следующими его словами: — Слушай, я с тобой поговорить хотел… Не найдёшь для старика пяти минут? — Конечно. А о чём именно? — Ну, я думаю, ты сама догадываешься, — улыбка на Катином лице напряжённой становится и стирается, когда до ушей долетает: — насчёт твоего молодого человека… Кать, я всё понимаю: ты молодая, тебе кажется, что ты всё знаешь сама прекрасно, но отец действительно переживает за тебя. — Дядь Кирилл… — Погоди, не спеши делать выводы, — Суворов-старший пытался ей втолковать свою правду-матку. Его мнение полностью совпадало с мнением Катиного отца и он надеялся, что сможет как-то помочь своему другу, поговорив с его дочерью, — Кать, я ж тебя знаю не первый год. С детства ещё помню, совсем мелкой, не чужой тебе человек. И твой отец — мой лучший друг, ты это прекрасно знаешь… — Катя взгляд отводит в сторону и спустя секунду снова поворачивается к мужчине, сталкиваясь с его чуть затуманенным, от алкоголя, взором. Сказать, что вся эта тема ей неприятна — не сказать ничего. — Посмотри на ситуацию правдиво: где ты и где он? Ты ж умная девчонка, вон, пытаешься вытянуть себя по жизни, в институт поступила. Зачем тебе эта скользкая дорожка с ним? Чую я, что до добра это не доведёт и здесь, честно говоря, с твоим отцом солидарен… Катя вздыхает. — Это он вас попросил поговорить со мной? — С чего ты взяла? — Просто скажите: «да» или «нет»? Суворов толпу взглядом обводит. Все вокруг танцуют, веселятся, в том числе и Сергей с Татьяной. Лучший друг хорошо притворяется счастливым, хотя Кирилл знает, что у него на душе кошки скребут от одной мысли, что его дочка судьбу свою по наклонной пускает. Разве может настоящий друг остаться в стороне? — Он переживает. Да и ты мне не чужая всё-таки. Кать, — Суворов-старший руку на плечо ей кладёт, но Кате её скинуть хочется, прикосновение чужое оборвав, — для тебя будет лучше, если ты сейчас остановишься и не натворишь глупостей. Поверь, я знаю, о чём говорю. — Зачем вы мне это говорите? — Такие, как этот Костя, добром не заканчивают, а тебе нужен нормальный парень. — Она всё-таки сбрасывает его прикосновение при этих словах и, снова взглянув прямо в глаза, спрашивает: — И кто же, по-вашему, этот нормальный парень? Уж не ваш ли сын? — Знает Катя и о том, что в голову дяди Кирилла когда-то пришла подобная мысль. Вовка делился в тот раз, когда приходил к ней чтобы навестить, пока она дома лежала в заточении, будто какая-то принцесса в башне. — Причём здесь мой сын? Хотя, если уж на то пошло, то, может, с Вовкой у тебя бы не было проблем… — Серьёзно? — Катины брови вверх взлетают только так, со скоростью света. Язык развязывается правдой быстрее, чем она успевает подумать о значении собственных слов: — А чем он отличается от Кости? Тем, что в тюрьме не сидел? Вы меня, конечно, извините, но жизнь — длинная, может, ещё успеется… — Это ты сейчас о чём? — Суворов-старший не понимает или делает вид, что не понимает, а у Кати внутри уже буря поднялась от его слов и она не останавливает себя, договаривая до конца: — О том, что Вова тоже группировщик и, если вы этого не заметили до сих пор, то, может, стоит заниматься им, а не приходить ко мне со своими непрошенными советами? При всём уважении к вам, дядя Кирилл, я уже всё сказала отцу, неужели вы думаете, что у вас есть шанс меня переубедить? Это моя жизнь и я сама буду делать свой выбор. — Катя с места поднимается, не желая больше оставаться рядом с Суворовым-старшим. Крайне неприятный разговор отбивает всякую охоту в принципе находиться в ресторане, ей хочется выйти на воздух, в чём она себе и не отказывает, напоследок бросая фразу: — Надеюсь, мы с вами к этой теме больше не вернёмся. Катя чувствует, что дядя Кирилл её взглядом провожает, пока она пробивается сквозь толпу гостей к выходу. В глубине души Макарова понимает, что сейчас она сдала Вову с потрохами, но чувство вины перебивает внутренняя обида. Катя всегда хорошо относилась к Суворовым, у неё были прекрасные отношения и с тётей Дилей, и с дядей Кириллом, но сейчас она в корне не намерена терпеть вмешательства со стороны последнего в свою личную жизнь. В голове промелькнула мысль найти в зале Вову и сказать ему, что его отец теперь в курсе, но он будто сквозь землю куда-то провалился. Обведя ещё раз зал взглядом, Катя решила, что он, в конце концов, взрослый парень, который сам разберётся со своей семьёй, после чего, толкнув дверь, всё-таки выскользнула на улицу. Ей просто хотелось побыть в тишине и чтобы никто не надоедал ни разговорами, ни шумными свистоплясками — чтобы все, наконец, оставили её в покое.

— Он уголовником родился, уголовником и подохнет, помяни моё слово.

— Каждый имеет право на ошибку.

— Такие, как он, после ошибок исправления не ищут.

— Откуда тебе знать? — Катя смотрит отцу прямо в глаза.

— Ты с ним хоть раз поговорил нормально за десять лет? Хоть раз, пап! Нет. Ты на него ярлык повесил, как и многие вокруг. Хулиган, задира, теперь уголовник. А ему зачем тогда меняться, если в него никто не верит? Если все в нём зло видят!

— Ты поверила — и чем это закончилось, а? Ворованной шапкой и колонией! Нечего сказать, Катя? Потому что понимаешь, что я — прав!

Кто бы знал, как ей надоели все эти разговоры, все эти пересуды? Катя не понимает, почему каждый считает своим долгом ткнуть её носом в то, какой выбор она сделала — отчего вдруг все так прониклись участием к её судьбе? Это её жизнь, и ей жить с этим, а не другим.

— Я сама разберусь, с кем, где и когда мне находиться. Думаю, что и Костя — тоже.

Катя намеревалась пройти мимо, но Кащеева бывшая ухватила её за локоть, больно сжав и, приблизившись, прошипела на ухо:

— Думаешь, я с тобой шутки шучу?

— Мне плевать, разбирайтесь с ним, а не со мной! — Катя рванула руку на себя, чтобы сбросить хватку. — И впредь ко мне не приближайтесь.

— Куда пошла, я не договорила!

— Мне с тобой разговаривать не о чем.

С неё хватит. Она уже достаточно натерпелась всех этих нравоучений и запугиваний. Да, Костя — не подарок, его биография оставляет желать лучшего, его репутация в глазах общества, мягко говоря, подпорчена, но кто дал другим право его судить? Да, она сама его осуждала; да, ей до сих пор неприятно вспоминать о том, что он угодил за решётку тогда, но что теперь — расстрелять его за это? Или расстрелять её за то, что она в него влюбилась? Катя ведь пыталась держаться на расстоянии, но у неё ничего не вышло. Она готова признать, что, видимо, не так уж хорошо и старалась, но прошлое уже не изменить. Всё, что у неё есть сейчас — это возможность изменить будущее.

— Ты действительно не видишь того, какой он? Я ведь не могу не переживать за тебя, я понимаю, да, что я перегибаю с этим контролем, но я когда увидел вас тогда… Будто перемкнуло. Вспомнил, как ты лежала там, в палате, без сознания… С ним ты не будешь в безопасности, рано или поздно он подведёт тебя под монастырь. Люди видят, какой он, ты ж жалеть будешь сама потом.

Катя сделала глубокий вдох и выдох, пытаясь успокоиться, но без толку. Голос отца до сих пор продолжал звучать в ушах, как и голос дяди Кирилла, который пять минут назад твердил ей практически то же самое. Они думают, что у неё ещё есть шанс отмотать назад? Есть возможность жить другой жизнью? Неужели она недостаточно доказала, что не собирается никого слушать? Она даже переехала в общежитие, вышла уже на работу в больницу, а ей всё равно продолжают пытаться «открыть глаза» на то, с кем ей стоит быть, а с кем нет. Детский сад какой-то, ей-Богу! А ещё сегодня утром она искренне надеялась, что хотя бы свадьба отца обойдётся без этих разборок, но, видимо, нет. Раз так — то пошло оно всё к чертям. Катя в ресторан возвращается только для того, чтобы найти отца и Таню. Те улыбчивые, радостные, светятся, но от девичьего взгляда всё равно не ускользает то, как отец напрягается на секунду, когда она поблизости оказывается. На лучшего друга взгляд бросает, а Катя в голове галочку ставит. Значит, действительно попросил. — Пап, Тань, я вас ещё раз поздравляю, от всей души. Счастья вам и берегите друг друга, — Катя поочерёдно обнимает их, а Таня, отстранившись от неё, удивлением на лице сверкает. — Ты уже уходишь? — К сожалению, да. У меня общежитие скоро закрывается, нужно успеть. — Переночевала бы дома у нас. Кать, останься, — Катя взглядом с отцом пересекается. Видит, что тот уже и сам расстраиваться начинает. По всей видимости, догадался, откуда ветер дует. — Вам сегодня явно не до меня будет, не хочу мешать. Таня кивнула, поджав губы. — Тебе такси вызвать? — Спасибо, не надо, меня заберут. — Ну, ладно, Катюш, спасибо, что пришла. — Таня обнимает её ещё раз и Катя не отказывает себе в том, чтобы обнять её в ответ. Хорошая она всё-таки женщина. — Кать, ну ты хоть заходи к нам, — улыбка на лице у отца ломанная. Катя в щёку его целует на прощание. — Обязательно.

***

Когда, спустя полчаса, морковный иж остановился у общежития, Катя всё ещё была в понуром настроении. Кащей видел это, он сразу подметил напряжение, с которым Макарова уселась на переднее пассажирское сиденье — в подробности вдаваться отказалась и всю дорогу хмуро смотрела в окно, изучая уже знакомые давным-давно улицы. И если поначалу Вечный молчал, ожидая, когда она сама заговорит, то теперь понял, что все слова из Макаровой ему придётся вытягивать самому. — Мелкая, чё ты бровки свои нахмурила? — Просто устала… — Катя выдыхает, на него не смотрит и Косте это не нравится. — Такая энергичная свадьба была? — Типа того. — Весело хоть погуляли? — Очень. — Так весело, что я тебя забрал почти на час раньше того времени, к которому договаривались? — Прямо в лоб. Катя улыбается грустно, понимая, что от Кости ей никогда и ничего скрыть не удавалось. Он её насквозь видит, эмоции считывая безошибочно. Ошибалась Катя, когда в сердцах ему бросала, что её совсем не знает. Знает лучше многих других. А, может, даже лучше неё самой. Ей, во всяком случае, так в последнее время часто кажется. — Ну-к глянь на меня, — он её к себе лицом разворачивает, чтоб она голову подняла и прямо в глаза ему посмотрела, что Катя и делает после этого движения. В карих зрачках за версту читается эмоция, схожая на отчаяние, — тебе кто-то настроение подпортил? — Можно сказать и так. — Кто? — Кость, да это всё вообще бред какой-то, — Катя не хочет раздувать скандал, она не хочет ничего выяснять и ни с кем разбираться. Всё, что ей нужно сейчас — почувствовать чью-то поддержку. — Был бы бред, ты б не расстраивалась, — она чувствует, что Кащей напрягается, глядя на неё, — опять батя твой мозг полоскал? — Не он. Друг его. — А другу какое дело до тебя? Катя вздыхает и вываливает как на духу. Катя свой выбор сделала и, ей кажется, окружающие могли бы, если не уважать его, то хотя бы помалкивать в тряпочку. Нет, конечно, она к Суворовым очень хорошо относилась, но сейчас это был уже явный перебор — отца-то понять можно, но куда дядя Кирилл полез со своими проповедями? — Я просто устала уже выслушивать, какой ты сякой и какая я — «вроде умная», но не очень дальновидная… — Да посылай всех лесом, чё тебе их слушать? — На словах всегда легко говорить, но сделать всё равно сложно. К тому же, я никогда не думала, что дядя Кирилл мне начнёт Вовку сватать… — Чего? — От этих слов, по всей видимости, Кащей знатно прихуел. — Они там коллективно все свихнулись? — Тут дело в другом ещё. — Катя мнётся и, спустя пару секунд, под пристальным взглядом Кащея, добавляет: — Он начал говорить ерунду какую-то, мол, даже если б я с Вовкой была, то было бы лучше, а я вспылила и сказала, что Вовка от тебя недалеко ушёл и сам тоже с улицей связан. Получается, вроде как, я стукачка теперь, — губы поджимает, отворачиваясь, — зная дядь Кирилла, это будет скандал. Катя замирает, гадая, какова будет реакция у Кащея. Как-никак, а они с Вовкой оба авторитеты, из одной группировки. Но, к её собственному удивлению, он не осуждает, а наоборот, Катю назад к себе лицом разворачивает снова, так, что они лбами соприкасаются. — Забей. Адидас и батёк его сами виноваты. Вот пускай сами и разбираются между собой. Главное, что ты сама для себя всё решила, правильно? — Катя кивает, чувствуя Костины пальцы у себя на затылке. Он в волосы её рукой зарывается, слегка щекоча. — Мелкая, ну ты улыбнись хоть. Катя улыбается — и теперь уже по-настоящему. — Вот так уже лучше. Кстати, есть идея, как ещё поднять тебе настроение, ты ж помнишь, что у нас в следующую пятницу намечается? Катя помнит. Грех было бы забыть о таком — в следующую пятницу у Кащея день рождения будет, целых двадцать два года. — Я уже и подарок придумала. — Правда? — Рука Кости снова на коленке оказывается, и Катя тонет в этом ощущении спокойствия. — Ну, заинтриговала… — Потерпи, скоро интрига рассеется. — Катя расстояние сокращает, целуя Костю в губы, и он отвечает на её поцелуй. Несколько секунд забытья хочется растянуть на подольше, но, увы, у неё нет такой возможности. — Мне пора. А то если мы с тобой сейчас ещё немного посидим, меня могут не пустить. — Ко мне бы поехали. — Кость… — Катя вздыхает, в глаза ему глядя. Она ведь обещала отцу, что будет жить в общежитии, что будет ночевать в своей комнате, и нарушить это обещание сейчас она не могла. — Ладно, беги, — Кащей, может, и мог бы подстроить всё так, чтоб у Кати других путей не осталось, но он хотел, чтобы у них всё было по-другому. И потому не сомневался, что скоро всё изменится. Недолго осталось ждать. Катя, улыбнувшись ещё раз, вышла из машины, прихлопнув за собой дверь. Преодолела расстояние до крыльца и у входа в общежитие обернулась на секунду, бросив ещё один взгляд. Помахала рукой, увидела Костину ухмылку и скрылась внутри, а Кащей, заведя мотор, двинулся домой в гордом одиночестве. И в этом прощании никто не заметил девушку, которая остановилась метрах в пятнадцати от входа в общежитие. Взгляд её серых глаз заинтересованно скользнул по мужчине, с первого раза подметив все тонкости внешнего вида, а затем, обернувшись, обвёл территорию около общаги, остановившись на двери, за которой только что скрылась уставшая, но, кажется, довольная девушка, в которой Лера Сорокина без труда узнала свою однокурсницу, Катю Макарову. Не сказать, чтобы они как-то сильно пересекались с момента начала учёбы — скорее, взглядами порой, в набитой битком аудитории студентов. Однако, прежде Лера и подумать не могла, что её однокурсница с группировщиком связалась. А в том, что это именно группировщик, Сорокина не сомневается — она этого кудрявого уже не раз видела на местном рынке. — Ну ни хрена себе новости… — Лера на секунду представила себе ажиотаж, который может подняться в институте, когда все узнают о подобном увлечении Макаровой, но затем отмахнулась от этой идеи. Пожалуй, пока что ей лучше молчать — кто знает, как жизнь повернётся дальше? Зачем же человеку репутацию вот так одним махом на корню рубить в самом зародыше? А лишний козырь в рукаве, которым внезапно ударить можно будет, никогда не помешает. — Ну где ты там застряла? — Мужской голос резко окликнул её и Лера, обернувшись, едва не подпрыгнула на месте. — Мы в кино опоздаем. — Да, Щук, иду… — Подоспев к своему парню, Сорокина выдавила из себя виноватую улыбку и, просунув руку под его локоть, направилась вместе с ним в сторону кинотеатра.

***

Суворовы возвращались домой в полной тишине. Диляра и Марат уже едва не засыпали по дороге из ресторана, а сам Вовка не чувствовал сна ни в одном глазу. Для него эта свадьба прошла на трезвую голову, в отличие от того же отца, который не отказался от того, чтоб выпить за счастье лучшего друга. Вовка с досадой думал о том, что сегодня на их улице стало на одну ячейку общества больше и хотелось бы, чтоб эта ячейка была счастливой. Сам он счастья не чувствовал, зато чувствовал недосказанность и какой-то лютый холод, исходящий от отца. В чём крылась подобная причина, Вовка не понимал, однако, лезть с расспросами на людях не стал, справедливо рассудив, что лучше им будет обсудить всё дома, с глазу на глаз. Кто ж знал, что дома грянет целый апокалипсис? Вовка смотрел на разбитые несколько тарелок и на то, как Диляра практически вмиг протрезвела и, кажется, распрощалась с желанием уснуть. — Бать, ты чё? — Я чё? Я чё?! — Кирилл Суворов взрывался за секунду, преодолев расстояние и выписав оплеуху в виде такого леща, что у Вовки голова машинально сама собой дёрнулась в сторону. Диляра охнула. Вовка замер. Марат, которого отправили спать, из комнаты носу не показывал — то ли и вправду дрых уже, наблюдая цветные сны, то ли чуял, что сейчас лучше не вмешиваться. — Это ты! Ты! — Да что я-то?! — Не делай вид, что не понимаешь! Группировщиком решил заделаться?! По кривой пойти?! — Словно под дых ударили. Вовка губы поджимает, а у Кирилла ноздри только раздуваются — он с сына гневного взгляда не сводит. И Диляра, застывшая по другую сторону стола, смотрит на них перепугано. — Кирилл, пожалуйста, не надо так… — Что «Кирилл»? Сын мой по воровской идёт, а я ещё крайний?! — Вов… — Диля, не вмешивайся, иди к себе! — Если я к себе пойду, вы тут друг друга поубиваете, — Диляре страшно оставлять их один на один, мало ли, что может произойти? Однако, Вова на неё взгляд бросает, и впервые за все годы, что они прожили под одной крышей, Диля видит что-то, схожее с трепетной заботой. Ни разу в жизни пасынок прежде так на неё не смотрел, что у неё аж в груди защемило. Знает она, что муж её не на шутку разгневался, он ещё на свадьбе ей сумел рассказать о том, что ему Катя Макарова сказала. И если там, в ресторане, Диля могла найти какие-то слова, удерживая мужа от расправы, то здесь и сейчас у неё, по всей видимости, шансов таких уже не было. А теперь и Вовка просит: — Диль, правда, иди, мы сами поговорим обо всём. Не переживай, побоища не будет. Диляра на них смотрит и только вздыхает обречённо, к себе всё же удаляясь. Чует её сердце, что добром сей разговор не кончится, но, коль уж они вот так решили, то она не станет мешать.

***

Прошла неделя…

Катя чувствует себя, как не в своей тарелке. Гости у Кащея все, как на подбор, авторитетные. Собрались за одним столом, сидят, пьют, анекдоты травят. В основном, пошлые. Одна мысль тешит: Вечный неуместные взгляды и шуточки в её сторону пресекает, подливает ей вина в стакан время от времени — хорошо, что не горькую водку, — и Катя, если не выпивает полностью, пригубит обязательно, чисто из вежливости, когда кто-то очередной тост поднимет. Честно говоря, не предупредили её заранее о том, какой сабантуй намечается. Потому и сидит, не живая и не мёртвая, концовки вечера ожидая, когда можно будет встать, попрощаться со всеми и уйти, испытав облегчение. Сейчас же покой ей только снится, несмотря на то, что от вина её рассудок слегка покачнулся и мышцы расслабились. В воздухе явно сохранялась напряжённость, и Макарова ощущала её всем своим нутром. Единственный из присутствующих, кто ей знаком и хотя бы немного доверие вызывает — Вадим. Жаль, что Наташки нет, с ней Кате было бы тоже поспокойнее. — Кащей, а гостья твоя до сих пор тост не подняла, нехорошо получается. — Катя краем глаза замечает мужчину, который уже хорошо набрался, и язык его оттого слегка заплетаться начинает, речь коверкая. Костя же, напротив, будто чувствует её волнение, за плечи обнимает, успокоить пытаясь. — Ты даму мою не смущай, — за неё отвечает, — она краше тебя говорить умеет. Да, Катька? Кате воздуха слишком мало, даже Кащеев одеколон не силён в том, чтобы перебить вонь от табака и перегара в помещении. Интересно, они сюда уже пьяные к нему пришли, или у них мастерство так напиваться? Сама она появилась на этом празднике жизни уже тогда, когда они все собрались. — Я сейчас, — Катя с места поднимается, на Костю взгляд бросает. Не хочет при всех говорить, что ей выйти нужно, иначе не выдержит. Вечный её отпускает, чуть кивая, мол, всё нормально, иди. — Только ты там недолго, а то именинник без тебя заскучает, — ещё один реплику вставляет. Катя его не знает, видит сегодня первый раз в жизни. Губы жиром измазаны от шпрот, а в глазах — огонёк опасливый пляшет. Макарова лишь кивает в ответ и, отмирая, в ванную торопится. Умывается холодной водой, в отражение смотрит. Минута, две, три. Вода отрезвляет, у Кати рассудок яснее становится и паника ещё больше нарастает. Вся компания Кащеева — помимо Желтухина — вместе с девицами, такими же пошлыми. Легкодоступными. Кате с ними разговаривать не о чем, да и они не особо жаловали её — бросали взгляды удивлённые, без слов, мол, говорящие: «И как ты здесь оказалась, серая мышка?» Катя испытание на брезгливость проходит. И хотя рядом Костя, который ни разу в обиду её не дал, ей всё равно не нравится происходящее. У Вечного, в конце концов, праздник, а ей не хочется настроение ему портить, но, когда очередная порция водки в него вливается, у Кати в голове что-то щёлкает, потому что она ни разу в жизни Кащея пьяным не видела. Мысленно Макарова надеется на то, что он не напьётся до пугающего её состояния, иначе ей, оказавшись с этими всеми авторитетами в одной квартире, станет по-настоящему страшно. Из них там самый трезвый — это Вадим, который, по всей видимости, рассудок сохраняет как раз на всякий пожарный, чтоб, в случае чего, вовремя за чужой тормоз дёрнуть. Из-за шума воды до неё не сразу долетают голоса из прихожей, однако, когда она ручку крана поворачивает, выключая холодную струю, всё как-то резко затихает. Катя двери открывает, щеколдой щёлкая — никаких разговоров уже не слышно. И сквозь приоткрытую дверь на кухню лишь пустое помещение замечает. На столе ещё стоят наполовину опустошённая бутылка водки — какая по счёту за вечер? Катя не знает, — и вино, которое она одна пила. Другие дамы горькой не брезговали. Не расслышав шаги сзади, она разворачивается и едва не врезается в Костю, который в усмешке расплывается. — А где все? — Ушли, — просто отвечает. И в глаза Катины смотрит, испуг ловя, — чего ты? Я тебя напугал? — Катя замечает, что с координацией у него проблем ещё нет, хоть зрачки и выглядят затуманенными. — Нет… — Выдыхает, чуть расслабляясь. — А с чего вдруг они так собрались? Вы же вон, ещё даже не всё выпили, — Катя на стол кивает. И закуски там тоже прилично, если все остатки собрать, то ей одной, допустим, на несколько дней питания хватит. — Сказали, что смущать тебя не станут. Ты же ещё не сказала свой тост. — Руки Кащея стаканы берут, предусмотрительно наполненные. У него — водка, у Кати — вино. Он ей вручает её порцию выпивки, но она теряется. — Мне уже и так хватит. — Нет, Катюха, так дела не делаются. — Костя хитро щурится. Щербатая улыбка Катин взгляд приковывает и не отпускает. — Ты, если мне хорошего желаешь, выпей со мной. А то не по-людски как-то, смекаешь? И Катя стакан принимает, обхватывая тонкими пальцами гранёный сосуд. — Монолог в мою честь, так уж и быть, можешь не читать, — Усмехается, цокая стаканы. — Ещё раз с днём рожденья, — Катя пригубить хочет, но рука Кащеева на стакан надавливает. За именинника всегда до дна пьют, а Катя этим вечером правило не соблюдала, так что теперь надо наверняка. Макарова подчиняется, опустошая свой стакан. Костя из рук его забирает, улыбается. — Вот и умница. — Мне уже тоже пора, — к выходу разворачивается, но рука Кащеева её обратно притягивает. И Катя упереться не успевает, потому что в крови алкоголь лёгкости придаёт. Врезается в него, чувствуя снова запах подаренного ею одеколона. Костя, по всей видимости, другого подарка ждёт. — А как же культурная программа? Именинник приглашает на танец. Отказы не принимаются, — последние слова уже шёпотом произносит, склоняясь к уху и опаляя кожу горячим дыханием. Руки Кости со спины ниже скользят, за талию держат. Катя, равновесие пытаясь удержать, за плечи цепляется. — Лучше за шею обними, нам так удобнее будет. — Кость… — Тш. — Кащей на какие-то кнопки на магнитофоне жмёт, и оттуда мелодия начинает играть. Катя припомнить пытается, где слышала уже эту песню, но без толку. — Просто расслабься, не съем же я тебя. Катя знает, что Костя ей ничего плохого не сделает — правда, искренне верит в это, просто сейчас ловит себя на мысли, что ни разу не видела его настолько выпившим. Тем не менее, вино, выпитое ею тоже даёт о себе знать и постепенно она обнимает таки за шею, уткнувшись подбородком в плечо. Мысли испаряются, оставляя только лёгкость, она всецело отдаётся моменту, понимая, что ей просто хорошо вот так находиться рядом с ним. После вечера, полного для Кати напряжения, она наконец позволяет себе расслабиться. Кащей не дурак, видит, что Катя уже не так сильно напрягается. Руки его чуть ниже смещаются, поясницу поглаживают. Макарова действия его не останавливает — значит, ей хорошо и приятно, поэтому Вечный копну волос назад откидывает с плеча, и в шею целует, медленно и горячо. У Кати дыхание перехватывает, и внизу живота уже знакомо тянуть начинает. Приятно так, что хочется вот так простоять хоть вечность. Макарова пальчиками в кудри тёмные неосознанно зарывается, и Вечный это воспринимает как зелёный свет. Однако, в ту секунду, когда замок на молнии платья скользит вниз по спине, её словно током прошибает. В глубине души она уже догадывалась о том, чем сегодняшний вечер закончиться может, вот только вслух ничего не озвучивала — подумала, что оно само всё станет ясно, когда момент придёт. И вот, этот момент, судя по всему, наступает. Надвигается на неё, крадётся по углам квартиры, заставляя воздух сжиматься. — Кость… Кость, погоди. — Поцелуи не прекращаются, только на другую сторону смещаются, вызывая мурашки по телу, а руки мужские ещё крепче к себе прижимают, чтоб мысли все из головы Макаровой выбросить. И тем самым игнорируя её призывы к просьбе остановиться. — Ты просто перебрал… — Она руками в плечи его упирается, отстранить от себя пытаясь. — Тебе кажется, — Костя её руку обратно на затылок к себе возвращает и в губы целует, перебивая. Поцелуй настойчивый, но не грубый. Катя чувствует его язык у себя во рту, который касается нёба, и ей снова щекотно становится. Ладони Кащея на плечах платье вниз спускают, оголяя кожу сантиметр за сантиметром. Он старается быть нежным, действовать осторожно, несмотря на то, что у него самого уже в штанах скоро задымится — весь вечер с Макаровой взгляд не сводил, наблюдая за ней. И платье её это, едва коленки прикрывающее, в его воображении отбрасывалось прочь, открывая вид на стройную девичью фигуру, к которой никто прежде не притрагивался так, как сейчас это делает он. Кащей соврёт, если скажет, что не ждал этого момента и не думал о том, когда у них с Катей отношения в горизонтальную фазу перейдут. Он, в конце концов, не мальчик уже, и так достаточно терпел — почти три месяца, рекорд. Ни за одной он так сильно не ухлёстывал, никому подобную паузу не позволял, но и отношений-то серьёзных, по сути, ни с кем не хотел, — Людка не в счёт — а на Катю старался не давить, ждал, когда она сама к нему придёт и захочет остаться. Но сейчас алкоголь в его крови ещё больше разгонял по телу это желание, кровь от головы хлынула, все ощущения сводились только к тому, что он хочет. Катя тоже хочет, он в этом уверен, просто боится. В первый раз — боятся все. Катя, втянутая в поцелуй, не сразу замечает, что они из кухни в спальню переходят — то ли алкоголь в крови своё дело сделал, то ли Костя её, совсем невесомо на руки подхватив, на кровать теперь уложил, нависнув сверху. И в глубине души ей страшно всё ещё, кожа мурашками покрывается, когда она чувствует его пальцы, касающиеся её. Костя платье окончательно вниз стягивает, бросая куда-то на пол и, практически сразу, не давая Кате опомниться, следом отправляет туда её лифчик. На неё стеснение волной накатывает, Катя грудь руками прикрыть хочет, но Костя её на простынь слегка толкает, в губы снова целует. Катя чувствует, как Костины руки уже края её трусиков цепляют, стягивая их вниз. Кислорода в лёгких меньше становится, волнение зашкаливает, несмотря на то, что после этого её руки уже сами несмело по плечам его скользят, стаскивая рубашку с плеч. Катя не помнит, кто и когда расстегнул на ней пуговицы? Может, сам Костя это сделал? Или она, пока он её целовал ещё там, на кухне? На неё какой-то дурман накатывает и всё происходящее словно в тумане каком-то кажется. Впрочем, когда рука Костина ниже опускается, резко касаясь её прямо там, Катя почти что вскрикивает. Он не отстраняется, продолжая её целовать и, вместе с тем, поглаживая. Катя чувствует внизу живота ноющую боль — приятную и тягучую. Когда Костя отстраняется от неё, чтобы приспустить свои боксёры, она на мгновение взглядом с ним сталкивается. И секунда в вечность растягивается. Катя в плечи Костины цепляется, грозясь оставить после себя отметины от ногтей — сейчас ей кажется, что трезвый рассудок к ней снова возвращается, напоминая о себе. В шаге от момента, когда всё случится. — Расслабься. — Его голос доносится до неё не сразу. Только когда Костя ближе прижимается и Катя чувствует его там, ей становится понятно, что он намерен всерьёз довести начатое до конца. — Кать, расслабься, а то больно будет. — Больно всё равно будет… — Катя вспоминает слова девчонок из класса, которые, бывало, уже обсуждали это в школе между собой, делясь догадками, как и что. Помнится, когда одна из компании лишилась девственности, это был настоящий фурор, а ещё — большой-большой секрет. И всё же, она расслабляется, как он и попросил. В тот момент, когда Кащей уже прислоняется головкой, готовясь войти, он снова на Катю взгляд бросает, глядя прямо в глаза. Видит же, что она нервничает, губу закусывает, боясь из себя звук лишний выдавить. Мелкая одним словом. — Я никогда не захочу сделать тебе больно специально. Всё будет хорошо, ты мне веришь? Кажется, он уже её об этом спрашивал когда-то — с тех пор мало, что изменилось. Катя в глаза болотные смотрит, как в зеркало, вылавливая в зрачках напротив собственное отражение. Наверное, она сейчас вся красная, как рак варёный. Плевать. — Верю. И почти одновременно с тем, как с её губ слетело это одно-единственное слово, Костя толкнулся и вошёл в неё. Катя едва удержалась от того, чтобы не зашипеть от той боли, которая обожгла её изнутри внизу живота. На секунду Макаровой показалось, что туда воткнули нож, не меньше, и теперь, с каждым Костиным толчком, медленно, но верно его поворачивали по часовой стрелке. Он старался быть аккуратным, она чувствовала это; чувствовала его поцелуи, которые проходились по щекам, собирая дорожки хлынувших неосознанно солёных слёз, спускались ниже, к шее, заставляя её запрокинуть голову назад; чувствовала, как одна его рука зарылась ей в волосы, не то оттягивая, не то щекоча — снова; и слышала, как Кащей шептал какие-то слова ей на самое ухо. Она почти ничего не могла разобрать, но даже такой его шёпот действовал на неё похлеще всякого успокоительного, помогая расслабиться. В какой-то момент его толчки уже не приносили ей столько боли и Катя сама поцеловала его в шею, вызвав у Кости хриплый смешок, а следом — стон от удовольствия.

***

— Ты, дорогой мой, перешёл всяческие границы!

— Бать, харэ орать уже, у тебя у самого башка ещё не трещит?

— У меня, в отличие от тебя, сердце не на месте!

— Ну так выпей капель сердечных, может, полегчает!

— Издеваешься?!

— Нисколько! Ты ж у нас всегда всё близко к сердцу воспринимаешь!

— А как я должен ещё принять то, что мой сын — преступник?! Группировщик, мать твою! Группировщик!

— Поори ещё громче, соседи не все услышали…

— Ты, что, не понимаешь? Ты свою жизнь под откос пускаешь, ты гробишь себя и своё будущее! И ради чего?! Ради вшивой улицы вашей?! Из-за неё ты с института вылетел?!

— Не твоё дело.

— Ах, вот, как ты запел?

— Представь себе.

— Ну, тогда послушай, что я тебе скажу. Не хочешь учиться — твоя воля, но с улицей ты этой долго не протянешь, ты меня понял? В армию загремишь и как миленький пойдёшь служить!

— Смешная шутка…

— А я не шучу! Завтра же я звоню своему знакомому полковнику и пускай тебя забирают к чертям собачьим, хоть в Тундру, хоть ещё куда — мне плевать! Если ты сам за мозги не берёшься, то значит там из тебя выбьют всю дурь, готовься!

Диляра с содроганием сердца вспоминает разговор мужа с пасынком, случившийся в тот злополучный вечер, когда раскрылась правда о Вовиных делах. И не сказать, что женщина была довольна вскрывшимся фактом, но категоричный настрой Кирилла её пугал: он всерьёз решил за Вову его судьбу и уже успел связаться со своим товарищем, который имеет прямое отношение к военкому. Глядя на эти старания, женщина чувствовала, что сердце её сжимается от тревоги, но, сколько бы она сама ни пыталась вмешаться, всё было без толку: Кирилл не желал её слушать и всякий раз будто становился глухой стеной, продолжая гнуть свою линию. Группировщик — Подлец — Позорище — Будет служить, пока не поумнеет. И вся эта логическая цепочка доводов, которую рисовал в своей голове муж, едва ли могла вызвать у Диляры хотя бы толику доверия. Женщина понимала, что время, в которое они живут, совсем нешуточное. А что, если Вову отправят в Афган? Едва ли этот факт мог переубедить Кирилла. — Я прошу тебя, подумай ещё раз, — и всё же, она снова завела этот разговор сейчас, когда они остались наедине. Марат отправился спать, а Вова, в отличие от младшего брата, навряд ли собирался почтить их даже своим присутствием: с той злополучной ссоры, словно с цепи сорвавшись, сбежал — и с концами. — Нечего тут думать, я уже всё сказал, — Кирилл твёрд в своём намерении проучить сына и преподать ему урок. За свои поступки стоит отвечать, за свои действия — тоже. Мужчина не хочет, чтобы когда-то его сын ступил на ту же скользкую дорожку, что и бывший зэк, с которым сейчас встречается Катя. А потому, в этой ситуации он видел только один выход. — Ничего, сейчас побесится, а потом ещё спасибо скажет, что мозги ему вправят! — Уверен? — Диляра на него только смотрит не то устало, не то с досадой. — Между прочим, он, как и Катя, из дома ушёл. Нет, я всё понимаю, конечно: группировщик, тень на семью бросает, но ты подумай всё же. Если его отправят в Афган и там с ним что-то случится, ты себя простишь за это? — Ложка с грохотом падает в тарелку. — Кирилл. — Спасибо, я наелся, — дверь спальни захлопывается спустя несколько секунд. Диляра, оставшись наедине, возводит глаза к потолку. «Что же вы все творите?» — Проносится мысленный вопрос у женщины, но самое страшное даже не это, а то, что Диляра понятия не имеет, куда выльется всё происходящее с ними сейчас. — Господи, когда ж это уже всё закончится и наладится?..