Без тормозов

Девятнадцатого июня Катя проснулась рано утром, ни свет, ни заря. В квартире царил полумрак, за шторами, едва пробиваясь, показывались первые лучи рассвета. Поднявшись с постели, тихо, стараясь не разбудить никого, Макарова покинула свою комнату и пересекла коридор, ведущий мимо отцовской спальни — на кухню. Поставив чайник на плиту, девушка подошла к окну и медленно открыла его. Свежий воздух тотчас хлынул в лицо потоком, а лёгкий ветерок мазнул по ещё тёплым, после часов сна под одеялом, плечам. Катя наблюдала за тем, как дворники уже начинали покидать свои жилища, выходили на улицу с мётлами, дабы прибрать завалявшийся по окрестностям в неположенном месте мусор; видела, как и другие жильцы их спального района отправлялись на работу. Для кого-то это был обыкновенный четверг, ничем не отличающийся от других, но Катя, вдыхавшая воздух, чувствовала нечто необъяснимое. Словно бы за одну ночь в её голове что-то перемкнуло, ориентиры сменились и детство окончательно захлопнулось, так и оставшись иллюзией прошлого. Сегодня ей исполнилось целых восемнадцать лет. По этому случаю, Катя знала, что вечером им предстоит ожидать в гости семейство Суворовых в полном составе — и хоть для самой Кати эти посиделки уже не были интересными, но отец предложил, а она просто не стала отказывать. Никаких других альтернатив у Катьки не было, зато были воспоминания, ворохом проносившиеся в голове вот уже четвёртый год подряд. Раньше, в этот самый день, Костя всегда поздравлял её первым. То позвонит в полночь (Катька выбегала к телефону пулей, молясь, чтобы отец не проснулся и не прознал об этом поздравлении), а то и в окошко постучит, держась одной рукой за пожарную лестницу. Кате эти фокусы были приятны, хоть она и пугалась всякий раз, когда обнаруживала лучшего друга, висящего на высоте четвёртого этажа, а Костя посмеивался, говорил, что это ещё не та высота, которой стоит бояться. Положа руку на сердце — Вечный в принципе своих страхов никогда вслух при ней не признавал. Когда его посадили, день рождения для Кати стал самым обычным днём, ничем не отличающимся от других. Были поздравления, были подарки, были разговоры, но всё это казалось каким-то не таким живым, что ли. Катька принимала, кивала, благодарила, глядя на преподнесённый презент, а сама вспоминала, как радовалась простому поздравлению на словах и безделушке, подаренной им. В этом году Катя испытывала двоякие чувства. С одной стороны, она делала всё, чтобы дать понять Косте всю невозвратность в прошлое, а с другой — ждала какого-то поступка. И вчера вечером, прежде чем заснуть в своей комнате в обнимку с подушкой, Катя долго смотрела в потолок, ожидая полуночи. Минуты казались вечностью, перетекающими слишком медленно, будто специально. Когда пробила полночь, накрыло и облегчение, и разочарование: ей восемнадцать, но он уже не поздравил и даже не позвонил. Макарова понимала, что абсолютно точно запуталась в своих чувствах по отношению к этому человеку. Знала, что не может ничего предъявлять — это будет и нелепо, и смешно, но вместе с тем надеялась, что Костя хотя бы на минутку найдёт время, вспомнив, какой сегодня день. Надеялась и, откровенно говоря, не знала, что будет делать, если её надежды оправдают себя. Память подкинула масла в огонь и перед глазами заиграла картинка прошлого. Восемьдесят второй год был значимым для Кати — одновременно и счастливым, и разбитым.

— А вот и я, — он расставил руки в стороны и Катя без промедления бросилась к нему, угодив в крепкие объятья.

А сам Костя, почувствовав запах её едва ощутимых цветочных духов, кажется, мог ими задохнуться. Она была так рада его видеть, что сердце невольно сжалось. Юноша не помнил ни одного человека, который бы радовался встрече с ним настолько сильно, и так от души обнимал бы его.

Мысли, побежавшие не в ту степь, Вечный решительно пресёк:

— Задушишь, мелкая…

— Если будешь обзываться, точно задушу. Мне, между прочим, сегодня четырнадцать!

— Ну да, совсем взрослая, скажи ещё.

— И скажу! Через четыре года совершеннолетней стану.

— Вот тогда-то я тебя и перестану так называть, а пока что — мелкая.

— Тогда ты — зануда.

— Ну, раз любезностями обменялись, тогда я пошёл? — Костя отстраняется, и на губах появляется ехидная, щербатая улыбка.

— Слово именинницы — закон, а я тебя не отпускала.

Могла ли Катя подумать, что всего спустя пару месяцев они с треском рассорятся и она уедет из Казани, а Костя заработает себе срок и уедет в места не столь отдалённые на целых три года? И в то время, пока она будет заливать подушку слезами, вспоминая его первый год, он будет зарабатывать себе свой авторитет, подкрепляя его татуировками и закаляющимся характером.

Шаги позади неё раздались внезапно — Макарова, развернувшись спиной к окну, тотчас столкнулась с вошедшим на кухню отцом. — С днём рождения, звёздочка моя. — Сергей Андреевич притянул дочку к себе, обнимая, и Катя обняла отца в ответ. — Ох, время-времечко, летит, сломя голову… Когда ты успела повзрослеть? Катя подумала о том, что по паспорту она уже числится совершеннолетней, но вот по поступкам до сих пор ломает дрова. И, пожалуй, эту черту характера не изменит ни один возраст. — Это тебе, — Катя, отстранившись, увидела, как отец вытаскивает из-за спины подарочный пакет. Катя заглянула вовнутрь и не поверила своим глазам: внутри был новенький кассетный проигрыватель. И не просто новый — это был Дуэт-стерео ПМ-8101, о котором Катя прежде только слышала. Его модель выпускали с начала этого года и у Макаровой даже в мыслях не было, что подобная вещица появится у неё в личном пользовании. Космическая цена в сто семьдесят рублей была одной из причин — мать с отчимом ни за что в жизни не подарили бы ей настолько дорогую вещь. Так что ей, кроме того, что мечтать, ничего и не оставалось. — Пап, ты как его достал? Он же бешеных денег стоит! Сергей Андреевич только отмахнулся, улыбнулся и ответил: — Не каждый день моей красавице-дочке исполняется восемнадцать, да и потом: деньги — это всего лишь деньги, дело наживное. Ты для меня значишь гораздо больше. Катя обняла отца, изо всех сил попытавшись расплыться в улыбке. Ей действительно понравился подарок, а он так старался, и портить ему настроение своими мыслями она не собиралась. Знала же, что только хуже сделает — отцу не понравится, что дочка убивается по своему бывшему другу. — Спасибо. Я тебя люблю, — и это совершенно искренне, как бы там ни было.

***

Татьяна, пришедшая вместе с Сергеем Андреевичем после работы, помогла Кате накрыть на стол и вручила новые наушники — в дополнение к кассетному плееру. Вечером, как и ожидалось, в квартиру Макаровых нагрянуло семейство Суворовых. Диляра принесла вместе с собой свой фирменный пирог с капустой к столу, а дядя Кирилл вручил Кате от всей их семьи флакончик духов «Ландыш серебристый». Вовка подошёл отдельно, вручив Кате букет ромашек. Макарова чувствовала напряжение, которое буквально пропитывало каждую клеточку воздуха вокруг неё при взаимодействии с ним, а посему постаралась поскорее уйти на кухню, чтобы поставить цветы в вазу. Там провела несколько минут наедине с собой, всматриваясь в окно, за которым уже начинало смеркаться и размышляя над нелёгким вечером, предстоящим ей. С того самого дня, как Катя узнала, что Вова — группировщик, их отношения перестали хоть как-то носить дружеский характер. Пересекаясь где-нибудь в подъезде, Катя предпочитала довольствоваться одними кивками ради приличия, если оказывался кто-то поблизости, а если нет — то и вовсе могла позволить себе пройти мимо, точно не замечая его взглядов, которые он бросал ей вслед. И вот, сегодня это напряжение достигнет своего апогея, потому что Кате предстоит сидеть с ним за столом весь вечер да делать вид, будто всё по-прежнему хорошо, и никаких разногласий между ними нет. — Кать, ты идёшь? — Татьяна заглянула на кухню, чтобы позвать её к столу и Катя обернулась, уже собираясь последовать за ней, но женщина, взглянув на Макарову, прикрыла за собой дверь, сделав голоса в гостиной приглушёнными. — У тебя что-то случилось? — Осторожно поинтересовалась она. В общем-то, Татьяна была не слепая. Видела, что с самого первого дня их знакомства девушку что-то гложет, но что именно, конечно же, понять не могла. Разве что только догадываться — женщина боялась, что причина кроется в ней и в их с Серёжей взаимоотношениях. Возлюбленный рассказывал Тане о своей бывшей жене и о том, что у Кати, мягко говоря, не очень хорошие отношения с родной матерью и её вторым мужем. Умом Татьяна понимала, что не заменит девочке родную мать — слишком поздно да и совершенно не к месту это, но она искренне хотела помочь, если видела, что ей плохо, и найти общие точки соприкосновения. Катя замерла. С одной стороны, она видела, что Татьяна проявляет инициативу сама, желая как-то наладить их отношения, но с другой побаивалась. Макарова не привыкла просто так доверять людям, хоть и в глубине души, познакомившись с избранницей отца, сразу поняла, что это не тот человек, который будет носить зло за пазухой. Что ответить? Отмахнуться, отгородившись маской? Рассказать всё, как есть, про свои переживания и мысли последних недель, в страхе, что это дойдёт до отца? Видя нерешительность девушки, Татьяна нарушила молчание, внося ясность: — Я, может, ошибаюсь, но ты какая-то грустная и задумчивая. Понимаю, что мы не так давно с тобой знакомы, чтобы сразу перейти к доверительным отношениям, но я бы хотела, чтобы мы с тобой попытались наладить наше общение. Поэтому, если тебе вдруг понадобится помощь, или просто выговориться, ты можешь прийти ко мне. — Рука Татьяны замерла в воздухе, не решаясь коснуться Катиного плеча. — Я гарантирую тебе, что отец ничего не узнает и всё останется между нами. Или ты грустишь из-за того, что мы…? — Нет-нет, что вы, — Катя поспешила возразить, понимая, что разговор идёт совершенно не в ту степь. На душе отчего-то стало так тепло и вместе с тем тоскливо — от осознания, что к ней так понимающе отнеслись и вместе с тем понимания, что так с ней никогда не разговаривала собственная мать. — Вас с папой это никак не касается, правда. Это мои заморочки, я сама с ними разберусь, но, если что, буду иметь ввиду ваши слова, спасибо. Татьяна, конечно же, не бралась судить, но под «заморочками» в голове у неё промелькнула одна ассоциация. Женщина улыбнулась, вспоминая свою молодость — когда-то, ещё будучи юной девчонкой, она неудачно влюбилась и страдала из-за этой неразделённой любви, а теперь даже не помнила имя того мальчика, по которому сходила с ума. Стёрлось из памяти, начисто отшлифовалось временем как ненужный материал. — Знаешь, у меня в жизни тоже были непростые моменты. Иногда доходило до того, что вот сижу я, прокручиваю в голове ситуацию и понимаю, что нужно найти выход, но выхода в упор не видно — во всяком случае, так мне тогда казалось. — Катя взгляд на неё бросает, вслушиваясь в слова. Татьяна, глянув на неё, продолжает: — А один умный человек сказал мне те слова, после которых всё сразу встало на свои места. — И что же это? — Всё проходит, Катя. — Татьяна улыбнулась. — Всё проходит и это тоже пройдёт. Про царя Соломона знаешь же? Знала Катя, она многое знала и помнила. Ещё покойная бабушка ей рассказывала разные притчи, мудростью своей делилась. Вот только как быть, если мысли в голове путаются и покоя от них нет? Катя задумывалась, как бы её жизнь повернулась, не встреть она в тот день Костю на рынке. А, возможно, всё равно бы всё рано или поздно привело к тому, что есть сейчас? Ведь она вернулась бы в Казань, к отцу, так что чисто теоретически шанс на это возвращение прошлого всё равно оставался. Макарова только сейчас поняла со всей ясностью, что все её попытки были бессмысленны, потому что пытаться забыть человека — это всё время о нём помнить, а память о Косте, спрятавшись, всё равно сидела в ней, так никуда и не делась. — А если не проходит? — Сама не знала, зачем, но всё-таки спросила. Хотелось услышать какой-нибудь совет, но обратиться за ним было не к кому. Катя не знала, как ей быть, а Татьяна просто оказалась рядом в нужный момент и в нужное время. Будто почувствовала, ей-Богу. — Ну, а на этот случай есть тоже своё решение. Слушай себя и своё сердце. Если не проходит, то, может, и не стоит прогонять? Кто знает, а вдруг — это твоя судьба? А вдруг, что-то и получится? Пока ты сама не попробуешь — ни за что не узнаешь, но если откажешься, то потом останется только гадать о том, что могло бы быть. Катя вздохнула. В словах Татьяны был смысл — женщина озвучила ей то, чего Катя сама себе озвучить не могла. Боялась. Ей и сейчас, если честно, страшно: вся её жизнь, которую она пыталась отстраивать последние четыре года, могла рухнуть. Всё то, к чему она привыкала, всё то, что рисовала у себя в голове. Но было ли ей жалко потраченных усилий? То, что сидело глубоко внутри, всё равно ценилось выше. Поэтому она и не могла найти себе покой — металась, выстраивала стену, цепляла на себя чужую маску. Катя жила вроде бы не своей жизнью — наполовину. И окружающие, видящие прилежную и умную девушку, не знали о ней самого главного. А почему она так жила? Сначала — потому, что потеряла его. Потому, что разверила в то, что что-то будет хорошее. Потом — потому, что от неё ждали другого, ждали послушания, ждали благоразумия. А где оно, благоразумие это: в том, чтобы вот так дистанцию держать, мучась? В том, чтобы постоянно думать о том, с кем быть не можешь? А кто сказал, что не может? Кто ей сказал, что нельзя хотя бы попытаться? Это ведь другие всю жизнь на Костю бочку катили, Катю от него увести пытались, а она на своём стояла. А теперь, получается, сама стала той, которая его от себя отваживать принялась, но что толку-то? Если тогда, когда его нет рядом, Катя невольно снова и снова возвращается к нему мыслями? Всё это время она думала, что это Кащей её не отпускает, а на самом деле — она сама не хотела его до конца отпускать. Не смогла. Обо всём этом Катя продолжала думать, когда уже сидела за столом в окружении собравшихся гостей. Замечала взгляды Вовы, которые он бросал на неё время от времени, но никак не акцентировала на этом внимание. Замечала улыбки дяди Кирилла и тёть Дили, замечала хвалебные отзывы Маратки по поводу того, какая Катя красивая сегодня. Замечала и вроде была в их кругу, но, в то же время, не с ними. Из вороха произносимых по кругу тостов, её вырвал телефонный звонок. Татьяна, которая как раз ходила на кухню, чтобы подлить в графин ещё компота, оказалась у аппарата и первой взяла трубку. Услышав голос на том конце провода, женщина заглянула в гостиную и оповестила: — Кать, там тебя к телефону просят. — Мать, наверное, — предположил дядя Кирилл, так тихо, что его только Сергей Андреевич услышал. Мужчина кивнул дочери, мол, негоже имениннице отказываться от поздравлений, а Катя уже вышла из-за стола и направилась в коридор, перехватывая трубку покрепче. Почему-то в том, что на другом конце провода окажется именно Клавдия, у неё были большие сомнения. И эти сомнения оправдались. — Спустись во двор, — вот так просто, всего три слова. Три слова, сказанных по телефону — а у неё уже внутри всё переворачивается. Кате даже кажется, что голоса, доносящиеся из гостиной, становятся какими-то отдалёнными, потому что всё, что она продолжает отчётливо слышать — это его хриплое дыхание в трубке, наполненное какой-то нелепой надеждой. Несколько секунд, растянувшихся в вечность, Катя молчит. Не ожидала она, что он всё-таки позвонит ей, под самый вечер. Но, видимо, у Кащея были свои планы и взгляды на то, когда и как её поздравлять, а Макаровой даже интересно становится, что он там для неё приготовил. — Хорошо. Жди. — И нет никаких сомнений в том, что Кащей её дождётся. Теперь уже точно. Катя в гостиную возвращается, трубку на рычаг повесив. — Кто звонил? — Сергей Андреевич удивляется. Если это и была его бывшая супруга, то как-то уж слишком быстро они с Катей перекинулись словами. — Одноклассник бывший. — Коротко стриженный такой, да. С татуировками по плечам, имеет погоняло Кащей. — Он проездом в Казани, хочет лично поздравить. Пап, я спущусь, вы тут без меня не скучайте пока что, ладно? — Кать, так, может, ты к столу его пригласишь? — Ох, не знаешь ты, папа, всей правды, какого гостя зовёшь к себе в дом сейчас. Нет, об этом и речи быть не может, драки уместны на свадьбах, говорят, но уж никак не на дне рождении. — Познакомишь заодно… — Серёж, ну, пускай идёт. — Татьяна на её сторону встаёт, улыбаясь мужчине, чем ещё больше Катю к себе располагает. — Не будем смущать ни её, ни парня, а познакомиться ещё успеешь, если случай представится. — Ты надолго? — Не знаю пока. Но я постараюсь как можно быстрее. Деваться некуда — отец сдаётся, отпуская дочь. Катя в глубине души и сама знает, что некрасиво отчасти поступает, уходя из-за стола, когда гостей полон дом, но ведь если бы она отказала, Кащей мог и на этаж подняться или ещё что-нибудь отчебучить, а ей это разве нужно? Нет. Да и потом, Катя хочет понять, что последует за этим «спустись во двор», а женское любопытство, как ни крути, вещь сильная, и способна преодолеть многое, перевернув всё с ног на голову. Морковный иж стоит возле подъезда. Катя сперва даже теряется, присматриваясь к машине — в этот раз она гораздо чище выглядит. Наверное, поручил кому-то из своих отмыть её, прежде чем к имениннице заявиться. Горький ком в горле так невовремя даёт о себе знать: у Кати в голове все мысли путаются, стоит ей увидеть, как Костя из машины выходит, шагая ей навстречу. — Привет, именинница, — голос у Кащея хрипловатый, не такой, как ей в последнюю встречу запомнился, словно надломленный. Неужели нервничает, стоя сейчас перед ней? Ни за что не поверит — так от него эта чёртова аура уверенности прёт. — Привет. — Знаю, что наша последняя встреча тебе не сильно радости прибавила, но у меня для тебя тоже подарок имеется, — на машину кивает и вопрос в лоб задаёт: — только нам отъехать чуток понадобится, но обещаю, что верну тебя домой в целости и сохранности. Что скажешь?

— Всё проходит, Катя. — Татьяна улыбнулась. — Всё проходит и это тоже пройдёт. Про царя Соломона знаешь же?

— А если не проходит?

— Ну, а на этот случай есть тоже своё решение. Слушай себя и своё сердце. Если не проходит, то, может, и не стоит прогонять? Кто знает, а вдруг — это твоя судьба? А вдруг, что-то и получится? Пока ты сама не попробуешь — ни за что не узнаешь, но если откажешься, то потом останется только гадать о том, что могло бы быть.

— Поехали. На губах у Кащея щербатая улыбка появляется, а Катя в сторону машины шаг делает. Первый, второй, третий. И почему-то в этот момент все её сомнения в голове утихают, испаряются, словно их и не бывало, оставляя после себя неведомый ранее, волнительный трепет.

***

Вова Суворов из-за стола приподнимается почти следом за именинницей. Отец его взглядом провожает — понять пытается, что сыну в голову взбрело. Татьяна с Дилярой на кухню идут, о своём беседы водят, о женском, а Маратик свой кусок праздничного торта благополучно доедает, снимая чайной ложкой крем с коржа. Адидас из квартиры выходит, на лестничную клетку — перекурить охота, а заодно удержаться не может, чтобы на пол пролёта вниз спуститься, к окнам. В свете фонарей так легче увидеть девичью фигуру, выскользнувшую из подъезда и — кто бы сомневался — знакомый иж, сверкающий чистотой. Кащей, конечно, знатно подготовился, умеет пыль в глаза пустить. Хитрый и расчётливый — он никогда не казался самому Вове удачной партией для такой, как Катя. И хоть своему отцу Суворов сказал, что ему глубоко фиолетово, но внутри засел какой-то червячок, что не давал покоя и возможности выбросить всю эту ситуацию из головы. Нет, он не чувствует к Макаровой ничего из симпатии любовной или хотя бы близко подобного, просто он действительно считал её своей подругой. И, зная, что её ещё с малых лет унесло не в ту степь, мнил себя переживающим. Тогда, четыре года назад, перед тем, как Кащея посадили, Вовка не вмешивался ни во что: ждал, что в один прекрасный день Катя сама всё поймёт. В глубине души он знал: подруга детства не партия универсамовскому авторитету, нет у них будущего, которое было бы достойным для неё. Вовке было стыдно, когда Катя правду о нём самом узнала, но что он видит? Сейчас она со спокойной душой садится к нему в машину, в то время как у неё дома собрались гости. Катя просто взяла и отдала предпочтение Кащею, поставив их на разные чаши весов и Адидас не понимал каким образом, после всего того, что было, Кащей опять перевесил. Наплачется же с ним, дурёха. Стоя в темноте, Вовка провожал глазами морковный иж и чувствовал, что это ещё далеко не конец. Всё только начинается.

***

Поистине, Катя сейчас не сможет дать чёткого ответа, почему и как так всё получилось, но факт оставался фактом — она согласилась провести время с Кащеем, а тот, кажется, остался этим раскладом доволен. Всё, что теперь занимало мысли авторитета «Универсама» — так это та задумка, благодаря которой он надеялся повернуть всё в свою сторону. Дежавю: и машина его, и тишина внутри салона, только теперь она была наполнена для Кати чем-то ощутимым — была не только дорога за окном, не только запах его одеколона, въедавшийся под кожу, но и взгляды. Её взгляды, которые она неосознанно бросала на него, наблюдая, как он ведёт машину. Расслабленно и уверенно — так, точно родился за рулём. Бросает взгляды на зеркала, пока рука уже машинально поворачивает руль, плавно и, в то же время, быстро. Казанские дороги оставляют желать лучшего — большинство в ямах, но Кащей умело объезжает практически каждую из них, словно знает каждый сантиметр асфальта. Кате кажется, что ему повязку на глаза надень — и всё равно проедет точно так же, без сучка и без задоринки. Ему вообще идёт это всё: и машина, и шум дороги за окном, и музыка, которая в салоне едва слышно играет — его выбор пал на «Кино». «Ночь» подходит к концу и следующей играет другая песня, которую Катя наизусть выучила за последние три года. Я вижу, как волны смывают следы на песке, Я слышу, как ветер поет свою странную песню. — Я слышу, как струны деревьев играют её, — шепчет тихо. Музыку волн, музыку ветра. Катя взгляд на Кащея бросает — интересно, помнит ли он о том, что сказал ей когда-то, когда они оба ещё были детьми?

— Ты о чём-нибудь мечтаешь?

— Что за глупый вопрос?

— А вот и неглупый, — она смотрит на Костю, который копейки считает в своей руке, отсчитывая, чтобы купить мороженое.

Не себе, между прочим, а наглой девчонке, пристающей к нему с расспросами. Да уж, подобрел он как-то к подрастающему поколению в виде Катьки Макаровой — и когда только успел?

— Моя бабушка, между прочим, говорит, что у каждого человека есть мечта, и она должна сбываться. Ну, Кость, какая у тебя мечта? — Вьётся вокруг, наседая со своим вопросом и упорно игнорируя тот факт, что он триста раз просил её не называть его вот так, а потом уж смирился. Даже как-то уютно, что ли, от этого? Один фиг, язык себе скорее отрежет, чем признается ей в этом.

— Чтобы ты перестала меня спрашивать всякую ерунду. Ты шоколадное будешь или пломбир?

— Не хочу я твоё мороженое, — Катя отворачивается от него, вздёргивая носик, причём так показательно, что Вечный даже теряется на долю секунды.

Это что ещё, блять, за выкрутасы такие она ему устраивает?

— Мелкая, на обиженных воду возят, а обижаться на меня объективно не за что.

— Я вот тебе свою мечту рассказала, а ты… Не доверяешь?

— Причём тут это?

— Просто скажи, как есть, — Кате неприятно, что у них разговор не ладится. Что ему, сложно сказать, о чём он мечтает?

Кащею хочется глаза закатить на эту её фишку в поведении — манипуляция ведь чистой воды. И с каких пор он прогибается перед девчонкой, чтобы её же за свой счёт угостить сладостью? Дожили.

— Ты не отстанешь, да?

— Не-а, — и улыбается уже, зараза мелкая. Далеко пойдёт. — Так какая твоя мечта?

Костя смотрит на мелкую Катю, а затем сдаётся, отвечая всего одно-единственное слово:

— Море.

Кащей всё детство мечтал о море. И пока дворовые мальчишки, в числе которых был и Вовка Суворов, могли похвастаться тем, что ездили с родителями на недельку-другую куда-нибудь в Ялту или Одессу, сам он не мог похвастаться таким. Он никогда ещё не видел в своей жизни настоящее море с его глубокими синими водами и бушующими волнами. Порой, уже на зоне, он видел сон, который преследовал его с малых лет: будто он шагает по берегу, на небе светит солнце, всё вокруг блестит, и волны, и чайки кричат, и пароходы вдалеке где-то гудят, а он идёт и улыбается — и до того тот сон тёплым был, до того уютным, что всякий раз, стоило открыть глаза потом в камере, он несколько минут смотрел на стену с облупившейся зелёной краской, в себя приходя. Явь издевательски напоминала ему, что никакого моря рядом с ним и в помине нет — одна сырость, тьма, холод и такие же мужики, как и он, мотающие срок: кто на пожизненном, а кто, как и он, с надеждой на будущее вне этих решётчатых стен. Здесь трудно сказать, что такое асфальт. Здесь трудно сказать, что такое машина. Здесь нужно руками кидать воду вверх. — Музыка волн, музыка ветра… — Шёпот справа, который, как Катя думает, он совсем не слышит, звучит приятнее голоса Цоя. Пожалуй, две вещи, которые не смогла убить в нём тюрьма: воспоминания о Кате и эту детскую, немного наивную, мечту о том, что он когда-нибудь увидит море. Кащей запрятал это так глубоко внутрь себя, чтобы никто не вытащил, никто не прочёл это по самоуверенному взгляду и повадкам авторитета — иначе засмеяли бы и за чувства к девчонке, и за такое воображение. В его мире мечтать было не в почёте: нужно было чётко двигаться к поставленной цели. Кто из вас вспомнит о тех, кто сбился с дороги? Кто из вас вспомнит о тех, кто смеялся и пел? Песня прерывается, так и не доиграв до конца — Кащей останавливает машину и Кате уже не приходится гадать о том, куда он решил её привезти. Макарова выходит из машины самостоятельно, не утруждая его в том, чтобы помочь ей выбраться наружу. Кащей, поравнявшись с ней, открывает подъездную дверь, пропуская её внутрь, и для Кати этот шаг является точкой отправления в прошлое — она будто со стороны видит, как они раньше прибегали сюда. Ей нравилось смотреть на закаты, а Костя, хоть и не особо любил всю эту романтическую программу, ходил с ней за компанию. Катя, чтобы им было не так скучно, придумала игру и, если на небе было много облаков, она начинала придумывать каждому описание. В одном шляпу увидела, в другом — собаку, и при этом смотрела на Костю, который поначалу брови приподнимал вопросительно, а потом и сам включался в процесс, подкидывая всё новые и новые «картинки на небе». Вернуться в прошлое — и задать один из сотни вопросов: почему так вышло? Было ли загадано наперёд, что именно так всё и случится? Если бы Катя в тот день, когда они рассорились в пух и прах, нашла в себе смелость отмотать назад и не произносить тех самых слов, уберегло бы это его от тюрьмы? Может, он пошёл на этот отчаянный шаг и сел просто потому, что не верил, что кому-то ещё здесь мог быть нужен? А устроил бы её ответ, если бы и вправду всё могло быть по-другому? Скорее всего, нет — и дело не в том, что Катю бы интересовало спросить, а в том, что Кащей бы покрутил пальцем у виска и сказал бы одно: каждый сам творец своей судьбы, и каждый творит по-разному — пусть неумело, пусть с ошибками, но своим умом. Однако, всегда же есть шанс что-то изменить? Если не в прошлом, то хотя бы в будущем… Может быть, ещё не поздно и этот шанс есть и у него? Не сегодня, не завтра, не через месяц, но когда-нибудь — у каждого должен быть этот шанс всё изменить. Катя поднималась по лестнице, не догадываясь, что для себя Кащей этим шансом избрал именно сегодняшний день. Именно потому, что он приготовил ей тот сюрприз, на который прежде ни разу не решался. Ни с кем. Слишком не по его такое, но ей — он знал наверняка — ей такое точно должно понравиться. Дверь открывается и Катя делает первый шаг, оглядываясь на месте. В последний раз она здесь была в первый же вечер после своего возвращения в Казань — танцевала и смеялась, вспоминала многое. Ей тогда казалось, что сам Кащей, наверное, уж триста раз успел позабыть об этом месте — настолько здесь было пусто и тихо, никаких следов, сплошные осколки памяти. А сейчас это место на крыше было неузнаваемым: в нескольких метрах от входа расстеленный плед, на котором корзинка стоит. Катя глазам своим не верит: фрукты — бананы и обожаемый ею с детства виноград, бутылка вина «Мускат». И рядом со всем этим — букет ярко-алых роз. Воистину, она ждала многого, но не такого. И даже дар речи теряется на долю секунды. Он аккуратно подталкивает её к пледу, предлагая присесть, а у Кати в голове не укладывается происходящее. Таких сюрпризов ей никто никогда не делал и она не думала, что это сделает он. — Обещанный подарок, — Катя хочет сказать: «А разве вот это вот всё — не оно?», но тут же замолкает, так и не раскрыв толком рта, потому что перед её глазами коробочка распахивается с цепочкой. Золотая, с кулоном в виде небольшой звезды. Очуметь. — К-Кость, это слишком, — такие дорогие подарки не делают просто так, такие подарки, в конце концов, обязывают. Катя себя неловко чувствует, головой качая из стороны в сторону, но Кащею все эти доводы неинтересны. Зря он, что ли, старался и выбирал? А у Кати мысль на подкорке вертится, которую и высказать неприлично, и не высказать нельзя — он на лбу бегущей строкой всё читает, уголком губ ухмыляясь. — Не боись, я её для тебя купил, — что в переводе фактически: «не ворованная она, к тебе никто не прикопается». Ему, отчасти, и самому неприятно, что она так думает — неужели верит, что он бы стал подставлять её и впутывать в нечто подобное? Это Людка могла носить ворованные брюлики — ей было до лампочки, с кого и где, что и когда сняли, а Катя мыслила всегда по-другому. Скажи он ей, что ворованное припёр, так эту же цепочку потом ему бы вокруг шеи и завязала, на вечную память. Каламбур, проскочивший в голове, отчего-то усмешку вызывает: Катя всегда умела хранить в себе несколько личностей, и если сейчас перед ним была слегка застенчивая, робеющая девушка, то в любую секунду после какого-то промаха она могла превратиться в фурию, готовую противостоять до конца, как при первой их встрече. Если бы она тогда не влезла, наверное, не заметил бы он её. Разминулись бы по жизни и не было бы ни тех лет дружбы, ни этого вечера здесь и сейчас. Вечный потому на него и решился — только Катя могла оценить этот жест и могла увидеть его с такой стороны. Зима, который наводил здесь порядок с час назад, никаких вопросов не задавал, ему было достаточно данной установки, чтобы об этом пикнике на крыше ни одна живая душа не узнала. — Ты уже и не мелкая, так что пора привыкать к такому. В конце концов, она понятия не имеет, как объяснит отцу это, да и не похоже ювелирное изделие на безобидного плюшевого зайца, которого он когда-то вручил ей у подъезда. Тогда Катя тоже отказывалась, но он поставил её перед фактом и пришлось принять. Сейчас, впрочем, Костя тоже особо церемониться не желает — приподнимается с места и обходит её сзади, извлекая цепочку. Катя чувствует его подушечки пальцев, касающиеся шеи, и от этих прикосновений ей не то щекотно, не то волнительно. Мурашки пробегают по телу, от ключиц до позвоночника и по плечам. Макарова сама не понимает, как дыхание задерживает, а потом чувствует, как цепочка на шее виснет и кулон соприкасается с кожей, отдавая приятным холодком. — Ну, вот, а ты боялась. Даже платье не помялось. Шутка, — Кащей улыбается. Катя поворачивается к нему лицом. — Вы, девчонки, наоборот, радоваться должны, а всё только усложняете. Катя улыбается уголками губ. И странное тепло в груди разливается. От того, что он не забыл; от того, что поздравил, да ещё и потратился так. Кате приятно становиться, хоть и по-прежнему неловко. Хочется сказать какую-то благодарность, да вот только, наверное, одного «спасибо» будет недостаточно, а Катя ещё не так много выпила, чтобы позволить себе прикоснуться к нему по собственной инициативе. Костя на место возвращается, открывая бутылку вина и кивая на бокалы, стоящие рядом — Катя протягивает оба, пока он наливает в них белое, почти прозрачное вино. — Первый тост за именинницу. Бокалы цокают друг о дружку, а у Кати внутри странное ощущение. Чувства сплетаются в узел: ей и неловко, и интересно, чем этот вечер закончится, и приятно. О том, что подобный коктейль ощущений ей всегда дарил один и тот же человек, Макарова умалчивает — делает глоток. И этот глоток — как тот шаг, который она сделала, заходя в подъезд, с одним отличием: в прошлое её более не несёт. А если уж совсем начистоту, то несёт куда-то совершенно в другую сторону. Куда — не спрашивайте, она и сама не до конца ещё понимает, но знает одно: если она сейчас не нажмёт на свой тормоз, то рискует набрать запредельно опасную скорость и скатиться в самую пропасть. Проблема в том, что пропасть, которая буквально дышит ей уже в лицо, не вызывает отвращения и желания держаться подальше. Она своего рода магнит: притягивает ближе к себе, заставляя почувствовать уют. Катя ловит себя на мысли, что ей нравится этот вечер — нравится Кащей, который подливает ей вина; нравится их разговор, в котором они молчаливо решают не касаться темы последних нескольких лет; нравятся его шутки, которыми он сыплет на неё, вероятнее всего, пытаясь очаровать. Катя выбрасывает из головы тот разговор, состоявшийся у них в квартире, выбрасывает всё, что было прежде и просто наслаждается моментом, в глубине души расцветая от происходящего. Она ошиблась — сидящий напротив мужчина всё ещё знает её. Лучше всех. А вот сама Катя поражается тому, что происходит, ведь в какой-то момент её рука оказывается в его руке, в то время как вторая Кащеева — уверенно ложится на её талию, поддерживая. Макарова не верит своим глазам, не верит своим ушам, но заливисто хохочет, когда он начинает кружить её вокруг своей оси, когда она полностью расслабляется и отдаёт себя моменту. Со стороны, должно быть, со всеми её тараканами в голове это смахивает на сумасшествие, но у Макаровой нет никакого объяснения, никакой логики — зато есть счастливая улыбка и горящие глаза, которые не остаются незамеченными для её спутника. Кащей улыбается в ответ, подмечая, что его план удался: Катя смеётся рядом с ним, будучи абсолютно довольной от происходящего. Какие-то ставки, конечно, делать пока рано, но главное — она полностью расслаблена и уже не пытается надеть на себя маску, не пытается оттолкнуть и сказать ему что-то в духе своей давней обиды. Первый шаг сделан и он не намерен отступать.

***

Когда морковный иж останавливается возле подъезда, Катя чувствует приятную усталость, растекающуюся в конечностях. Вино, которое они с Кащеем распили, вдарило в голову, отчего с лица её не сходила улыбка. Хотя, наверное, это настроение было заслугой не столько алкоголя, сколько отлично проведённого вечера. Все случайности, говорят, не случайны, а все спонтанности… не особо задумываясь, Макарова могла бы сказать, что эта спонтанность была великолепной. — Ну что, как и обещал, — Кащей, заглушив мотор, бросает на неё взгляд, — в целости и сохранности. Молчание, воцарившееся на секунду в салоне, нарушается Катиным полу-пьяным смешком. Макарова голову поворачивает в его сторону и рассматривает его так, точно впервые увидела за последние несколько лет. Удивительный человек: от него то холодом веет вперемешку с опасностью, то вот, оказывается, он может быть романтиком. Хотя, пожалуй, в её голове словосочетания «Кащей» и «романтика» были несовместимы, но Катя убеждается с каждым днём, что весь её мир переворачивается с ног на голову. И это началось с того самого дня, как он помог ей и не бросил одну в Москве. Он ей помог, он отнёсся к ней с заботой, а она, получается, всё это время обидой своей жила, городясь от него. И почему она так упорно не хотела признавать, что в нём всё ещё есть хорошее? Катя же знает лучше других — оно всегда было. И в моменте — резко — на неё скатывается чувство вины. За то, что она так себя повела; за то, что поверила в его плохую сторону. Как бы там ни было, а ведь к ней он по-настоящему никогда плохо не относился. Да, ей было больно из-за того, как у них всё тогда оборвалось, потому что Катька была влюблённой четырнадцатилетней девчонкой, которая слишком поздно поняла, что на самом деле чувствует по отношению к своему другу детства. А у Кости на тот момент уже другая была: ровесница, вся из себя красавица, взгляды пацанов с района приковывающая. Интересно, если бы она ему тогда честно обо всём сказала, всё бы тоже могло быть по-другому? — Знаешь, а я не думала, что этот день будет таким… Ты меня приятно удивил. — И неловкость, и стеснение, и лёгкость в одном флаконе. Разве так бывает? Но Катя испытывает именно эти эмоции, проговаривая слова. Лучше сказать всё сейчас, чем потом. Всматриваясь в болотные глаза в обрамлении пушистых ресниц, Макарова добавляет: — Прости, что была резкой тогда… Твоей вины, в общем-то, в том, что было, нет, ты же мне и в самом деле помочь хотел. Спасибо за отличный вечер. У Кати на лице — улыбка, а у Кащея от этих слов под рёбрами бьётся быстрее. И удовольствие по венам растекается, потому что эти слова для него не пустой звук. Мелкая, конечно, в своём репертуаре — порой дел натворит, а потом только думает и понимает всё. — У меня приятель в видеосалоне, «Бриллиантовую руку» показывать будут. Пойдёшь со мной? Помнит, как ей актёрская игра Никулина нравится, да и в целом — кинематограф. — Пойду. Кащей кивает, довольствуясь таким ответом. В салоне снова воцаряется тишина — Катя смотрит на него с десяток секунд и, когда он переводит на неё взгляд, Макарова сглатывает ком в горле и добавляет: — Пока. И, честно говоря, то, что ничего не происходит, удивляет её вдвойне. — Пока, — Кащей поддаётся вперёд, открывая ей дверь и тут же отстраняется назад. Катя выходит из машины, бросая последний взгляд в сторону своего провожатого, после чего, развернувшись на сто восемьдесят градусов, смотрит наверх — окна четвёртого этажа горят светом.

***

Отец встречает буквально сразу, в прихожей, как только ключ в замке поворачивается несколько раз. Мужчина уже успел проводить гостей, в том числе и Татьяну. Сергей Андреевич рассчитывал застать дочь дома уже по возвращению, но её не оказалось в стенах квартиры — пришлось томиться ожиданием, ломая голову. Ещё и этот разговор с Кириллом, который не давал ему покоя. Лучший друг посоветовал приглядеть за дочкой тщательнее — якобы, Вовка видел её с кем-то, но с кем — не сказал. Отцовское чутьё ранее никогда не подводило мужчину, но голос здравого смысла продолжал убеждать, что его Катя далеко не глупая девочка, да и, как-никак, уже достаточно взрослая, чтобы с умом выбирать себе окружение. Это раньше он от неё хулиганов отваживал — один до того приставучий был, что боролся с ним, пока тот, как и предвещалось, в колонию не загремел. От одного упоминания о Косте Вечном у Сергея Андреевича внутри кровь бурлить начинала, а в глазах разгорался праведный огонь ярости. Сейчас же мужчина был уверен, что Катя не наступит на одни и те же грабли дважды — ну, где его примерная дочка и сидевший зэк? Нет, не может здесь быть никакой связи: Катя как порвала с ним все мосты четыре года назад, так ни разу он от неё и намёка о нём не услышал. Но, всё же, он решил дождаться её, чтобы поговорить. — Как прошла встреча с одноклассником? Катя, едва скинув с ног туфли, обернулась и как можно более непринуждённо ответила: — Нормально, — Сергей Андреевич всматривался в черты лица дочери. Щёки залиты румянцем, глазки, словно звёздочки, блестят. Тут одно из двух: либо Катя пила (а пила она ещё при нём и он такого эффекта не видел), либо его дочка была слишком довольна сегодняшним вечером. — Надеюсь, никто не обиделся? — Кажется, нет, — но не об этом, собственно, речь, — а ты мне ничего сказать не хочешь? Макарова застыла, не дойдя до двери своей комнаты, от этого резкого вопроса. Зачастую, когда кто-то так спрашивает, то человек начинает перебирать в голове все возможные моменты, где он мог бы накосячить. И тут самое главное — вовремя понять причину, дабы не ляпнуть сверху лишнего. А причина, в общем-то, была ясна, как день, и лежала на поверхности. — Ты о чём, пап? — Раз — и режим «дура» успешно включён. Опять же, вовремя. Но подобные фокусы могли с матерью прокатить. Клавдия ею не интересовалась, а вот с отцом у них были более близкие отношения — соответственно, и раскусить её он мог в два счёта. Нужно постараться, чтобы не выдать всех бабочек в животе, глупо порхавших по кругу. — Скорее уж, о ком, — Макаров-старший привык не ходить вокруг да около, а посему задал вопрос прямиком в лоб: — сдаётся мне или ты влюбилась? Катя только уголком губ нелепо улыбается. — Да ну тебя, пап, с твоими шуточками… — Я и не шучу. — Мужчина сложил руки на груди, опёршись о дверной косяк и продолжая наблюдать за дочерью. Все же симптомы были, как говорится, на лицо: стояла, пытаясь виду не подать, да только бесполезно. Что он, первый день на этом свете живёт? — Дочка, я ж не собираюсь в душу к тебе лезть, не хочешь — не говори, но я вижу, что это именно оно. — Пап… — Во всяком случае, ради просто бывшего одноклассника так не сбегают. — Сергей Андреевич подошёл к дочери, положив руки на плечи. Он не станет сейчас лезть к ней с расспросами более, всё, что ему нужно — чтобы его дочка была счастлива, и не искала себе опасных приключений на свою умную и красивую голову. — Кать, я буду только рад, если ты построишь с кем-то в будущем серьёзные отношения, ну, правда. Конечно, не прям завтра, но ты же у меня умная девочка, правда? — Катя вслушивается в слова отца, желая кивнуть, но почему-то застывает. Да, она умная, умная настолько, что Сергей Андреевич даже не представляет себе всей правды. И тем не менее, Кате отчасти сейчас стыдно становится, что она недоговаривает ему. — Я верю, что и он парень неглупый, рано или поздно как-то проявит себя. «Не дай Бог» — с языка не слетает, но в голове отчётливо бьётся. Представляет Катя во всех масштабах, какой реакция будет у отца, когда тот, о ком он говорит сейчас, проявит себя во всей, так сказать, красе своей. Влипла. — Пап, я сама всё решу, правда. — Ей проще отговориться, чем завязывать этот непростой разговор здесь и сейчас. День достаточно вымотал из неё сил, и всё, чего Кате хотелось — это добраться до кровати и забыться благополучно в царстве Морфея. — Не волнуйся за меня. Катя прикрыла за собой дверь своей комнаты и, оставшись наедине, первым делом подошла к столу. Отодвинув ящик, Макарова достала небольшую шкатулку и осторожно положила туда цепочку, подаренную Кащеем — хорошо, что додумалась вовремя снять. Цветы, как бы ей того ни хотелось, пришлось оставить там, на крыше — если бы она заявилась с таким букетом домой, вопросов бы точно было ещё больше. Переодевшись в пижаму, легла в кровать — перед глазами, вместо белого потолка, до сих пор стояло его лицо. Если бы люди могли реально видеть себя со стороны, то сейчас она бы убедилась, что отец был абсолютно прав. В свой первый день совершеннолетия Катя Макарова уснула с улыбкой.

***

Кащей в машине сидит, глядя на дверь подъезда, за которой только что скрылась Макарова. На губах авторитета появляется совершенно искренняя и неподдельная улыбка — кому скажешь, не поверят. Влюбился, словно школьник какой-то. Оказывается, и такое бывает — редко, но метко. Не отпускает его образ Катьки Макаровой, держит при себе прочно, завязывая узел с каждым днём всё крепче и крепче. Он, конечно, уловил, что Катька растерялась — по всей видимости, решила, что он её поцеловать собирается, и врать бессмысленно, что ему того вовсе не хотелось — хотелось, ещё как. Но мужчина ведь не дурак: понимает, что одним своим поцелуем сейчас загубил бы на корню весь свой план и, в лучшем случае, досталось бы ему по морде от Кати, а в худшем — избегала бы его потом снова, посчитав, что Вечный всего-то развлечься решил, подобрав удачный повод. В том, что, рано или поздно, они к этому придут, он не сомневается. Просто нужно подождать — всему своё время. Так даже интереснее: это с остальными у него всё сразу завязывалось с постели и ею же, как показывала практика, и заканчивалось, но к Кате нужен другой подход. Чем меньше он сейчас от неё потребует, тем больше она сама к нему потянется и захочет отдать. И всё-таки Макарова ошиблась — он очень хорошо её знает.