Без тормозов

Следующие минут двадцать они ехали молча. Катя не обращала никакого внимания на Кащея, делая вид, что смотрит в окно, хотя на деле перед глазами проносились фрагменты прошлого. Он, в свою очередь, уверенно вёл машину, изредка бросая такие же молчаливые взгляды на свою пассажирку. Вечный понимал, что сейчас Макарова переживает далеко не лучший период в своей жизни, поэтому, в его голове не мелькало ни одной пошлой идеи. Обычно те, кого он увозил на ночь глядя на своей машине, оказывались потом с ним в одной постели, но то были другие, однодневные связи. Сейчас же он не мог думать о том, чтобы затащить её в постель — во-первых, потому, что это была Катя, это была мелкая, а во-вторых, ей было слишком плохо, и видно это было невооружённым взглядом. Он слишком хорошо успел её узнать, прежде чем она исчезла из его жизни, оставив за бортом. Тишина в салоне давила, и Костя, подумав, решил включить незатейливую музыку. Из динамика неспешно заиграла мелодия, а затем Боярский запел: Вновь о том, что день уходит с Земли В час вечерний спой мне. Этот день, быть может, где-то вдали Мы не однажды вспомним. Катя промолчала и он воспринял это как отсутствие протеста, или ей действительно стало всё равно. В свете уличных фонарей, мимо которых они проезжали, и желтоватого освещения в салоне, Костя продолжал мельком бросать взгляды и видеть красную от удара щёку, на которой осталась едва заметная ссадина. На память, блять. Ярость внутри мужчины поднималась волной, но Кащей старался себя контролировать. В конце-концов, он этим бы только напугал её, а ей и без того несладко приходилось. Однако, в мозгу бурлила навязчивая идея вернуться в её двор, где он был ещё сегодня утром, долбануть по машине её отчима и, дождавшись, когда этот мудак выйдет из подъезда, отвесить ему хорошеньких люлей. Чтоб знал, что девочек обижать нельзя, что карма в лице Кости изувечит гораздо сильнее. Вспомним, как прозрачный месяц плывёт Над ночной прохладой. Лишь о том, что всё пройдёт Вспоминать не надо. Последние две строчки вызывали горечь. Костя прекрасно понимал, что едет сейчас в машине с девушкой, которая когда-то стала для него путеводным лучиком. Жизнь Кащея складывалась далеко не так, как он того хотел, с самого детства. Пьянки родителей, ругань, одиночество маленького мальчика с тёмными кудрями скрашивал только крёстный, дядя Семён. Но после того, как он утонул в далёком семидесятом, жизнь Кости пошла под откос — во всяком случае, он так думал. Связался с плохой компанией, начал драться, начались проблемы. И с каждым годом этих проблем было всё больше, и всё жёстче они требовали мер пресечения. В школе на него не раз жаловались, отбитый хулиган, которому самое место в колонии для несовершеннолетних. Отец с попойки бил его ремнём, но Костя не менялся. И чем больше родители выражали своё «фи», тем сильнее он потом огребал новых проблем на свою задницу. И так было до двенадцати лет, пока в один день в его жизни не появилась она, которая неведомым образом перевернула мир с ног на голову, заставила себя почувствовать пристыженным мальчишкой. Хотя, конечно, скорее всего это была не Катя, а голос его совести, сильно схожий с голосом умершего крёстного. С того самого дня он ни разу не пытался её намеренно обидеть своими действиями. Кто и кого к себе расположил, было непонятно, но они не очень-то задавались этими вопросами, равно как и недоумевающими взглядами окружающих. Катя приезжала на летние каникулы к своему отцу, в Казань, и каждый год они виделись, они общались. Для Кости лето постепенно стало любимым сезоном года, потому что, так уж вышло, что рядом с этой девочкой он чувствовал себя нужным. Чувствовал себя не шалопаем, на лице у которого уже было всё написано наперёд, а просто Костей, заслуживающим доброго к себе отношения. И это самое доброе отношение он где-то проебал четыре года назад. Всё пройдёт, и печаль, и радость Всё пройдёт, так устроен свет — Всё пройдёт, только верить надо Что любовь не проходит, нет… Вывеска гостиницы «Москва» показалась ещё издалека. Припарковав машину неподалёку от входа, Костя бросил взгляд на Катю. Она тоже уже начинала понимать, куда он её привёз и, судя по выражению лица, это место не вселяло в неё радости. — Ты серьёзно? — А чем гостиница хуже улицы? Там хотя бы с тобой точно ничего не случится, — выключив музыку на очередном припеве, Кащей вышел из машины. Катя не стала дожидаться, пока он откроет ей дверь, и вылезла сама, с намерением забрать свою сумку из заднего сидения, достать имеющиеся деньги и хотя бы наобум прикинуть, хватит ли ей того, чтобы заплатить за ночь. Проблема заключалась ещё в том, что ей необходимы были деньги на билет до Казани, а Катя сомневалась, что её сбережений окажется достаточно на всё и сразу. Костя, заметив, как она полезла туда, забрал сумку из её рук и подтолкнул её в сторону здания. — Я хочу взять деньги. — А я разве говорил, что ты будешь за что-то платить? — Кащей с недоумением прищурился. — Твоё дело маленькое — дойти до ресепшена, а потом подняться в номер и лечь спать. Он ожидал, что Макарова смирится и быстро пойдёт на уступку, как и полчаса назад, но на сей раз она остановилась, словно вкопанная и, сложив руки на груди, посмотрела ему прямо в глаза. И этот взгляд, увы, не выражал ничего хорошего. Сейчас бывшая подруга детства со стороны была похожа на загнанного в угол зверька, готового обороняться ото всех, и в первую очередь — от самого Кости. Это осознание больно ударило в грудь, отпечатавшись где-то слева. — Ты в добродетели записался, я не пойму? Или у тебя денег слишком много? — Во-первых, чужие деньги считать нехорошо. Во-вторых, считай это моей благотворительностью, добрым делом. — Грехи замаливаешь? Костя остановился. Нет, ну вот что ему с ней делать? Упёртая. Какой была, такой и осталась. Хотя это и неправда отчасти. Катя очень сильно изменилась с момента их последней встречи, и теперь Кащей начинал это понимать. Из привычной девчонки-подростка она превратилась в привлекательную девушку, чьи формы и изгибы тела наверняка уже наводили окружающих её парней на не самые приличные мысли. — Если я скажу «да», позволишь очистить карму? — В церковь сходи и с батюшкой почисти, — Катя попыталась вырвать из его руки свою сумку, но Костя не отпустил. Практически мёртвой хваткой вцепился в ремешок, — я тебе не пустышка какая-то, чтоб меня можно было приволочь вот так и потом брать плату. Думаешь, я не знаю, для чего такие, как ты, так поступают? Она просто хотела его зацепить. Задеть, вывести на эмоции. Он это отлично понимал, как и то, что в данный момент Катя сама выпускает наружу свои накопленные обиды. Ничего, он подождёт. Времени у них впереди много, гостиница круглосуточная. Когда примерно с минуту ещё безуспешных попыток забрать свои вещи и удалиться восвояси Катя потерпела поражение, Костя заговорил: — Закончила? — Весь вид Макаровой твердил о том, что она никак не могла реветь совсем недавно. Её щеки приобрели пунцовый оттенок, а глаза полыхали гневом. Кащей спокойно пропускал все эти эмоции мимо, не намереваясь поддаваться на провокацию, потому что тогда у них точно это затянется до утра. — Раз уж ты высказалась, то теперь послушай меня. Я, конечно, далеко не ангел во плоти, и за мной есть свои косяки, но я не урод, чтоб привозить тебя в гостиницу ради того, чтобы трахнуть. — На последнем слове её лицо покраснело ещё больше, и это отчасти даже заставило его усмехнуться. Засмущалась. Ну, мелкая, не иначе! — Я хочу помочь. И, раз уж пошла такая тема, то, будь добра, помолчи, пока я буду разговаривать на ресепшене, а там, в номере, хоть трёхэтажным крой. Мне без разницы. Соврал. Потому что, на самом деле, ему было важно, чтобы она изменила своё мнение о нём. — Идёшь? Или мне на руках тебя нести, чтоб нас точно приняли за тех, кто приехал… Договорить он не успел. Катя, отпустив ремешок сумки, ускорила шаг навстречу ко входу в гостиницу. Костя, проводив её взглядом, поджал губы. Ну, и на том спасибо, как говорится.

***

Катя предпочла бы сгореть со стыда на месте, потому что, судя по выражению лица, женщина с ресепшена и без того подумала о них какую-то несусветную пошлость. Макарова не знала, заметил ли это её «спутник», но ей стало максимально противно, и желание уйти возросло в ней до уровня высоких гостиничных потолков, однако, сам Кащей был не намерен её отпускать. Получив ключ от номера, он подтолкнул её в сторону лифта. — Чего ты напряглась так? Я тебя не на каторгу веду. «Да уж лучше б каторга» — подумалось ей. И когда его рука в очередной раз практически коснулась её сзади, чтобы подтолкнуть к раскрывшимся дверям лифта, Катя, не дожидаясь, зашла внутрь. Костя нажал на кнопку «пять», двери лифта закрылись, а о том, что было дальше, Катя затруднялась бы ответить самой себе. Потому что он снова стоял рядом с ней слишком близко, и она снова улавливала пряные нотки его парфюма, вперемешку с лавандой и цитрусом. Запах до боли знакомого «Командора», казалось, заполонил вокруг неё всё пространство, и Катя, даже постаравшись отстраниться, не смогла бы избавиться от него. А сам Кащей стоял рядом с ней и внимательно изучал взглядом её лицо. Катя молилась о том, чтобы её щёки не покраснели, как у школьницы, которая прежде ни с кем не целовалась — хоть, по сути, и правда ведь, ни с кем, — но, похоже, её молитвы не были услышаны. — Тебе плохо? — Тем не менее, голос Кости каким-то неведомым образом достучался до её сознания. — Ты на себя всегда полбанки парфюма выливаешь, или это только мне так сегодня «несказанно» повезло? И щербатая улыбка, появившаяся на губах, грозилась окончательно её растоптать здесь и сейчас. — Тебе не нравится? Катя выдохнула с облегчением, когда двери лифта открылись и она получила возможность выйти «на свободу», но даже в коридоре поток свежего воздуха не сумел заглушить его парфюм. — Какой номер? — Пятьсот семнадцатый. — Ну, спасибо, что проводил. Дальше я сама, — Катя хотела было забрать сумку и ключ, но Костя приподнял левую бровь и уточнил: — Номер, как бы, снят на двоих. Несколько секунд она молча стояла, пытаясь переварить эту информацию. На самом деле, в глубине души Катя очень сильно пожалела, что ушла из дома на ночь глядя, потому что теперь ей предстояло пережить ночь в гостинице вместе с ним. На что она рассчитывала? Изначально — на то, что они больше не встретятся; потом — что он её отпустит, а теперь — что он снимет два разных номера. Хотя, конечно, последнее было наглым упущением, потому как цены явно не из дешёвых. — Ладно. Одну ночь я как-нибудь перетерплю. Одну ночь в одной гостинице. Одну ночь в одном номере. Одну ночь рядом с Костей Кащеем. Эти слова бились в её голове в тот момент, когда его рука поворачивала ключ в замочной скважине. Это только на одну ночь, а завтра она сдаст свой последний экзамен и уедет отсюда, и больше никогда не подпустит его и близко к себе. — Дамы вперёд. Катя решила пропустить желание высказать колкость в ответ, поэтому просто зашла внутрь и, найдя выключатель в свете открытой двери, щёлкнула по нему рукой. Комната, надо сказать, была с удобствами. Письменный стол прямо у стены стоял боком к входной двери, большое окно, завешенное занавеской, мягкий ковёр на полу, напротив окна — большой шкаф, где, сквозь открытые дверцы было видно две вешалки и два халата, а между шкафом и окном пространство занимала — ну, кто бы сомневался, — двуспальная кровать! — Я, если что, могу и на полу, — и хоть Кащей говорил вполне серьёзно, но Кате эта фраза показалась насмешливой. «Если что»?! Он, что, рассчитывал на другой вариант? — Прекрасно. Была ещё одна дверь, справа от входной, и там, как Катя уже догадалась, наверняка располагалась ванная. Захватив халат с вешалки, Макарова прошла мимо него и скрылась за дверью. Костя щёлкнул ещё один выключатель — и темнота вокруг неё испарилась. Глухое «спасибо» осталось невысказанным. Глядя на своё отражение в зеркале, девушке хотелось рассмеяться и разреветься одновременно. Кто бы мог подумать, что она докатится до подобного? Что уйдёт из дома, что ей некуда будет идти и единственным человеком, который окажется поблизости, чтобы оказать свою помощь, будет Костя. «Всё из-за того, что моя мать окончательно выбрала отчима. Конечно, зачем ей дочь? Она же только одни проблемы доставляет. А вот папа бы ни за что со мной так не поступил…» К чёрту. Ей нужно принять душ и лечь спать, чтобы завтра проснуться бодрой, и чтобы ни один человек не сумел догадаться о том, что у неё произошло. Догадаться о том, что мир Кати Макаровой стремительно рушился… Когда спустя пятнадцать минут она вышла из ванной с полотенцем на голове и в халате, укутавшись в него как можно плотнее, Костя уже разложил некоторые вещи и теперь ожидал своей возможности приступить к водным процедурам. — С лёгким паром. — Спокойной ночи. Костя ушёл в ванную, а Катя, шумно выдохнув воздух, рухнула на кровать, не сомневаясь, что этой ночью, несмотря на всю свою усталость, она не сможет сомкнуть глаз.

***

1976 год

Кате восемь, когда её мир рушится, и родители сообщают ей о своём намерении развестись. Собственно, Клавдия и Сергей ставят дочь перед фактом, развеивая детские иллюзии о том, что её просьбы или слёзы что-то решат в их устоявшемся мировоззрении. А оно, к великому несчастью Катеньки, у родителей было противоположным друг другу. Терпеть постоянные крики и ссоры, конечно, было тяжело, но представить, что папка уйдёт от них окончательно и бесповоротно было ещё хуже — слёзы сразу же скапливались в уголках глаз, и Катя, как ни старалась, не могла принять эту жуткую действительность. Посему, на сложное время бракоразводного процесса, совпавшего с летними каникулами, родители сходятся лишь в одном: Кате не место в Москве — её отправляют в Казань. Ненадолго, как объясняют взрослые, максимум — на месяц. Но зато там Катя сможет весело провести время со своим другом детства Вовкой, с которым они не виделись почти год, с момента переезда Макаровых в столицу. Катя, впрочем, удивляет родителей: впервые в девочке проявляется её стойкий характер. Она не хочет уезжать, не хочет оставлять их одних, лелея надежду на то, что всё изменится. Может, мамке с папкой нужно сходить в парк? Может, в кино, как тёть Зина с мужем на прошлых выходных? Да хоть куда! Кате исполнилось восемь, и она уже ребёнок взрослый, ответственный, сможет побыть дома одна. Но она не хочет уезжать от родителей, бросая их в трудную минуту и сомневаясь, что в одиночку, ссорясь друг с другом по поводу и без, они вспомнят, что нужно делать шаги к примирению…

— Не ной, пожалуйста! — Мать на неё голос повышает мгновенно, пытаясь задавить своим авторитетом. — Всем и без тебя тошно, не усложняй, Катерина! — Клавдия смотрит на неё прямо, и в глазах плещется ярость. — Думаешь, мне легко?! Кому говорю, вытри слёзы! — Но, мам… — Катя предпринимает последнюю попытку, пытаясь переубедить родительницу. И заранее провальную, потому что настроение женщины оставляет желать лучшего. — Я не хочу… я хочу здесь, с тобой, с папкой… чтоб вы помирились… Бедный ребёнок спит и видит кошмары о том, как семья распадается на части окончательно. Бабушка, в отличие от мамы, всегда понимала Катю, и учила верить в чудо. Вот только сейчас, почему-то, чуда не происходит. Клавдия, взамен тому, чтобы утешить дитя, с силой хлопает ладонью по столу, заставляя девочку сжиматься в страхе: — Твоего мнения никто не спрашивает, или ты ещё не уяснила? Оставь свои «хочу», «не хочу» на будущее, вырастешь — и тогда будешь жить, как заблагорассудится, а пока я здесь — взрослая, и я решаю, где ты будешь и с кем, это понятно?!

Эта ссора настолько сильно пугает её, что Катя уже и не плачет, оказавшись на заднем сидении машины. Отец лично отвозит её почти за восемьсот километров, и для преодоления этого пути им требуется почти пятнадцать часов времени. Катя сжимает плюшевого медведя — подарок отца, который пытался как-то подбодрить дочь перед предстоящей поездкой, но у него это получилось плохо. У Кати нет радости, нет и слёз — девочка в какой-то своей прострации, в глубокой задумчивости не роняет ни слова. Когда же, наконец, они прибывают к месту назначения, и отец паркуется во дворе, Катя сама вылезает из машины, не желая помощи родителя. Мужчина хмурится, наблюдая за этим, садится перед ней на корточки, и как можно более ласковым голосом спрашивает: — Моя звёздочка всё ещё грустит? «Моя звёздочка» — он называл её так изредка, лишь тогда, когда действительно чувствовал свою вину и старался её загладить. Катя всегда прощала отца, она вообще любила одинаково обоих родителей, но сейчас, понимая, к чему всё идёт, обида внутри девочки усиливается во сто крат. Зачем он её так называет? Зачем?! Если совсем скоро они с мамой разведутся и он исчезнет из жизни Кати, потому что они не будут жить вместе. И в этот раз отцовское обращение кажется девочке сущим издевательством над её переживаниями и болью. Она хмурится, становясь похожей на него всё больше, и отмахивается назад, желая отвернуться. Сергей пытается обнять дочь, полагая, что сейчас лёд таки тронется, но тем самым совершает ещё большую ошибку. Кате больно от его хватки, и она, что есть силы, бьёт отца по руке своей маленькой ладошкой. Это движение не приносит мужчине физической боли, но где-то в районе сердца отдаётся жалобным завыванием. Ему самому становится обидно, и он отворачивается, чтобы достать вещи дочери из багажника. А Катя осознаёт, что не в силах больше стоять здесь, рядом с ним, поэтому срывается с места и убегает, пока отец не видит и не обращает на неё внимания. Сжимает в руках плюшевого медведя и бредёт, куда глаза глядят, не желая возвращаться. Ну и что, что папка испугается, когда не заметит её около машины? Может, что-то в голове щёлкнет, и он останется, поймёт, насколько ей плохо, и они с мамой даже помирятся? За этими мыслями Катя даже не замечает, как заворачивает в сторону гаражей. Здесь не было дороги, несколько, стоящих в ряд, заводили в тупик. Но не гаражи приковывают её внимание, а чьи-то перешёптывания. Катя подходит ближе, не подозревая, откуда именно этот звук, но спустя пару мгновений, миновав первый гараж, видит небольшой проём между ним и следующим — буквально около метра. Там, прислонясь спиной к гаражной стене, трое мальчишек. Двое из них нависают коршунами над третьим, едва ли не зажимая того в углу. — Я же всё отдал… у меня больше ничего нет, честно… — Мямлит жертва, переводя испуганный взгляд с одного обидчика на другого и скукоживаясь, словно ожидая новый удар в любую секунду. — Ты чё нам лапшу на уши вешаешь? — Один из нападающих, пацан в кофте с капюшоном, жмёт его к стене сильнее. — Всё, да не всё, с тебя ещё семь копеек! — Понял? — Поддакивает ему второй. Тот, что стоял ближе к Кате. — Не то так просто в следующий раз не отделаешься. Тут уж, надо сказать, Катя грудь в воздуха набирает, прежде чем вмешаться: — Между прочим, двое на одного — нечестно! И голосок её, надо сказать, привлекает внимание обидчиков. Мальчишки синхронно поворачивают головы на прервавшую их «даму», и тот, второй, голос подаёт: — Исчезни, малявка, — не строго, так, скорее, на отмашку. Словно для её испуга достаточно одной реплики. Девчонки, что с них взять? Вот только мальчишка не полагал, что стоящая слева от него семилетка окажется такой дерзкой. Снова внимание жертве возвращает. — Ну так вот… — Ты кого малявкой назвал?! Тоже мне, взрослый! Пацанёнок взгляд на неё переводит, хитрый, с прищуром. Такой, что Кате даже в глубине души не по себе становится, но она и мысли не допускает сбежать. В конце-концов, оно ей даже на руку, выплеснуть всю свою обиду и боль на этого труса. Вовка всегда ей говорил, что тот, кто в одиночку против толпы — герой, а кто наоборот — стадо. — Так, гуляй пока, но разговор не окончен. Копейки готовь, — и, выпустив свою первоначальную жертву, мальчишка к девчонке оборачивается. В глазах его недобрый огонёк появляется. Не местная она, как пить дать. Кащей всех местных девчонок знает наверняка, ибо половина среди них его боится, а вторая половина с ума сходит по заядлому хулигану. Бить, конечно, он не собирался, потому что знал, что бить девчонок — западло, но вот проучить одну хитроумную малявку — это было как раз в его возможностях. — Ну, а ты, малявка, чё стоишь? Некуда бежать тебе? Он к ней надвигается теперь. Спиной стоит к той части двора, откуда Катя появилась. Пути к отступлению ей, можно сказать, отрезает начисто. И в глубине души ему дико смешно становится, когда он ловит страх в глазках, смешанный с явной смелостью одновременно. Видно, что боится, но и видно, что не отступит. Сжимает в руках своего плюшевого медведя, за которого, как раз-таки, Кащей и хватается, вырывая из детских ручонок. Хватка оказывается не настолько цепкой, как у него. — Отдай! — Девчонка, конечно, промахивается по логике знатно, потому что тянет свои ручонки к медведю, задранному высоко вверх. Не так высоко, как деревья, но Кащей её на добрых полторы головы выше. — Чужое брать тоже нельзя! Кащей перебрасывает медведя своему приятелю, девчонка бежит к нему. Приятель отдаёт «пас», и так продолжается около минуты. Она пыхтит, злится, но продолжает бегать от одного к другому в попытке забрать свою игрушку. Кащея же происходящее забавляет. Но, в очередной раз бросив медведя, он внезапно с силой сжимает хрупкий локоть. Не ломает и не калечит, но ей больно — даже несмотря на то, что она в этом не признаётся. Щербатая улыбка на его лице выводит её из себя, когда мальчишка, наклонившись, деловито произносит: — А теперь, мелкая, постарайся запомнить раз и навсегда: никогда не влезай в чужие дела, особенно, когда это дела мальчишек, которые обуют тебя в два счета и по уму, и по силе. Уловила суть? Секундной заминки и расслабленной позы хватило Кате для того, чтобы изловчиться и с силой ухватиться свободной рукой за нос. Она хотела расцарапать всю физиономию этому наглому мальчишке, но понимала, что на это, скорее всего, у неё нет никаких шансов, а вот один точный трюк — это ей по силам. Её такому папка научил, и в данный момент, вспоминая его учения, Катя ловит себя на мысли, что уже гораздо меньше злится. — Ах ты, зараза! — камень прилетает прямиком в коленку. Кате больно, она отпускает нос обидчика. Её атаковал его лучший друг, который теперь угрюмо смотрел на неё: — Пшла вон! И медведя своего забирай, малявка, мамочка с папочкой тебя уже заждались! — Мягкая игрушка взмывает в воздух, приземляясь ровно в лужу, которая здесь со вчерашнего дня красуется, аккурат после дождя и появилась. Обида затапливает Катю. Она рвётся к игрушке, чтобы достать её из лужи. Кащей, наблюдая за её стараниями, молчит. Дожидается, пока девчушка игрушку подхватит, отряхивая. — Бу! Дружок Кащея делает резкий выпад, пугая её и Катя убегает, глотая слёзы. Мальчишки провожают её взглядом до тех пор, пока её фигурка в платьице не скрывается за поворотом. Только тогда Кащей, обернувшись к товарищу, со всей силы и от души прописывает ему оплеуху, да такую, что у того голова с плеч слететь могла бы, если бы не держалась за его длинную шею. — Кащей, ты чё? — потирая затылок, парень явно недоумевает, за что ему прилетело. Тогда Кащей его за шею хватает, приближая к себе. И в глазах напротив тоже улавливается страх. — И ты, блять, запомни, что девочек трогать нельзя ни при каких обстоятельствах! — Да ты ж сам… — В отличие от тебя, дубина, я её за локоток подержал, а вот ты ей коленку изгваздал кровью. И игрушку, блять, в придачу. Чё, Синий, фантазии не хватило? Синий, наконец, осознаёт свой «косяк», поэтому больше не вставляет ни слова, лишь молча потирая затылок.

Наше время

Косте не спалось. Сон отказывался идти к нему, и причиной тому была девушка, лежащая в нескольких метрах от него на двуспальной кровати. Он прислушивался к звукам, но не мог понять, спит она или тоже, как он, лежит в тишине. Вообще, в его планы не входила эта ночь в гостинице, если бы он не встретил её сегодня у подъезда, пошёл бы к товарищу, но пройти мимо плачущей Макаровой не вышло. О том, чтобы заявиться в квартиру одного из московских старших вместе с ней, и речи не могло быть — в конце концов, она не шлюха какая-то, чтоб вот так по квартирам всяким ночевать с подобными личностями. Костя подумал о её комфорте, а о том, что его хватятся, думать не приходилось: раз не пришёл, значит, нашёл себе местечко. Вздохнув, Вечный перевернулся на бок, желая наконец-то уснуть и, в этот самый момент, за окном раздался раскат грома, в небе полыхнула молния, и он услышал девичий вскрик. Только спустя секунду до него дошло, что это была действительно Катя, у которой до сих пор осталась фобия с детства — Макарова до жути боялась грозы. — Эй, — поднявшись на подушке, Костя повернул голову, позвав её. С новым раскатом грома Катя вздрогнула ещё сильнее. Вся такая взрослая и язвительная несколько часов назад, теперь она была всё больше похожа на прежнюю Катю — ту, которой он её запомнил. Понимая, что он может за это очень сильно получить, Костя поднялся со своего импровизированного ночлега в виде подушки, брошенной на ковёр, и сел на кровать. Пружина под ним едва заметно прогнулась, издав тихий скрип. Катя отняла одеяло от лица, и в свете новой полыхнувшей молнии Костя увидел испуг. И это почему-то до умиления его растрогало. — Чего ты, страху нагнала на себя? Я ж рядом. Но для Кати это аргументом было слабым, потому что сейчас, рядом с ним, было ещё страшнее. И сердце предательски быстро-быстро забилось, когда Вечный, не принимая протестов, вдруг обнял её, закутанную в одеяло, и прижал к себе. И снова запах его одеколона проник в её лёгкие — он точно душ принимал перед сном, или в парфюме своём купался? — Я в норме, — Катя попыталась отстраниться, но на глаза навернулись опять слёзы. Это всё его одеколон, это точно он. Всё дело в этом чёртовом запахе, только и всего. — Нехорошо врать старшим, мелкая… — Не надо, Кость, — то, как она назвала его по имени, пробудило давно забытые импульсы где-то под рёбрами. Катя попыталась отстраниться, но он не отпустил. И когда поток слёз хлынул снова, и Макарова беззвучно зарыдала, уткнувшись в его плечо, он не возражал. Ему хотелось лишь одного, чтобы она наконец-то выпустила свою боль и успокоилась, поэтому сдерживать её не стал. — Мелкая, всё порешаем. — Я не могу так больше. Не могу. — Шепчет сквозь слёзы. — Она всегда выбирала его, и даже сейчас — тоже. Почему? Почему он, если это я… — Ну и хер с ней. — Костя вообще не церемонился в этом вопросе со своими родителями, и лет с пятнадцати свободно ночевал вне дома, лишь бы их рожи не видеть. — Ты-то свою жизнь живёшь, чё тебе её слушать? — Я всегда… всегда всё делала… — Катю трясёт, и уже непонятно, то ли от грозы, то ли от истерики, накрывающей теперь по всем фронтам. И Кащею это дурным знаком кажется, не видел он прежде её в таком состоянии ни разу, хотя, сколько раз она была близка к подобному за всё то время, что они не общались? Он не знал. — Учёбу тащила, слово хотела услышать хоть одно доброе, по дому, я же ей и поперёк ни черта не говорила, а… — А она просто плевать на это хотела, и ты плюнь на неё. Плюнь, Катя! Какое-то время они сидят ещё вот так, он её обнимает, по волосам гладит. Успокоить пытается. Кащей, конечно, в женских истериках не рубит ни черта, не доводилось ему ещё успокаивать кого-то в этой жизни, но всё когда-нибудь случается впервые. И, кажется, у него это даже неплохо получается, потому что Катя постепенно ослабевает в его руках. Слёзы прекращаются, и Макарова, начиная осознавать происходящее, отстраняется от него. У Кости на плече майка мокрая от слёз. А у Кати слова в горле застревают, и что сказать, она не знает. Смотрит только на него мокрыми глазами. — Я хочу уехать отсюда. — Уедешь. Завтра. — Завтра у меня экзамен. — Катя взгляд на часы бросает, те половину второго ночи показывают. — А нет, уже сегодня. — Последний? — Кивок. — Ну, значит порешали. Заберёшь документы свои, и после поедем, я тебя отвезу. Ты только не реви, лады? Катя не замечает, как успокаивается окончательно. Глаза закрывает, выдыхая, обжигая Костину грудную клетку теплом. Когда Катя проваливается в сон, Костя незаметно для себя и сам засыпает, продолжая её обнимать.

***

Радость от последнего сданного экзамена охватывает девичью душу. Катя выходит из школы на свежий воздух, на лице сама собой появляется улыбка. На долю секунды Макарова позволяет себе прожить чистую радость от заслуженной пятёрки, искренне осознавая, что теперь для неё наступила свобода! Осталось только вернуться в гостиницу, забрать свои вещи и уехать в Казань. — Катюх, сдала? — Дмитрий Трофименко, а для своих одноклассников «Митька», окликнул теперь уже бывшую соседку по парте. Как-никак, они вместе три последних года помогали друг другу в учёбе, и успели неплохо поладить. — Пять! — Да ладно! Ну, молодчик, я в тебе не сомневался! — А у тебя сколько? — Четыре. Сам офигел! — Замечая округлившиеся глаза, добавляет: — Тебе, Катька, спасибо! Если б не ты, я б так не сдал. — Да ладно, не прибедняйся, ты вон, способный. — Слушай, так, может, отметим это дело? Айда наших дождёмся и махнем! Предложение кажется Кате заманчивым, но она понимает, что не сможет. Всё-таки, не хотелось быть должной Косте ещё и за вторую ночь в гостинице, поэтому, печально улыбнувшись, Макарова качает головой. — Без меня. Я сегодня уезжаю. — Надолго? И, без предисловий, Катя честно отвечает: — Насовсем. Новость эта явно поражает бывшего одноклассника, но вдаваться в подробности Кате неохота. Никто из школы не знал о её семейных проблемах, она всегда всем улыбалась и пыталась быть эдакой весёлой обложкой, чтобы у окружающих не возникало лишних вопросов. Поэтому, рушить образ, созданный с таким трудом, ей не хочется. — А куда хоть, если не секрет? — Димке интересно. Он вообще парень любопытный, но хороший. И Катя ловит себя на мысли, что ей будет не хватать его привычки разряжать обстановку своими шутками-прибаутками на переменах. — К отцу, в Казань. Димка кивает. Не ожидал, конечно, что так обстоятельства сложатся. Ему, если честно, Макарова всегда нравилась, но даже не как девчонка, а как человек. Может, он бы и смог её заинтересовать, попробовать подкатить как-то, но всё оттягивал, ждал выпускного. А теперь, выходит, что зря. Катя в Казань уезжает, и их дорожки расходятся, теперь уже совершенно точно — навсегда. От этой мысли грустно становится, но Трофименко решает не отягощать её грузом своих чувств. — Эх, Катя, Катя. Дай обнять что ли, напоследок? — С улыбкой спрашивает. И Катя, конечно же, разрешает. Не видит в этом ничего дурного, чтобы попрощаться с хорошим человеком. Димка обнимает её, и Макарова в ответ гладит его по плечу коротко. — Наши, конечно, в шоке будут, как узнают. Тихушница, блин. Кате жалко было уезжать вот так, но она и мысли не допускала, чтобы остаться здесь ради выпускного. К тому же, она не лелеяла напрасных надежд, прекрасно знала, что пройдёт от силы месяц, и они все потеряются, кто куда. Разбредутся по жизни, и потом, только случай или встреча выпускников сможет их свести обратно, и то не всех. — Давай, удачи тебе, Макарова. — И тебе! Порви там всех на поступлении в свой актёрский! — Если что, я тебе свою первую роль посвящу. Как увидишь на большом экране, гордись! Катя, отступая назад, улыбнулась Димке на прощание и, развернувшись, зашагала прочь. Дорога пешим ходом от школы заняла минут сорок. У Кати было ещё несколько часов свободного времени, поэтому, она решила прогуляться напоследок, попрощаться, что ли. Вот только в её планы не входило, что там, около здания гостиницы, её будет ждать отчим. Макарова, пребывая в своих мыслях, даже не сразу заметила Романа Савкина, а вот он, увидев падчерицу, направился прямиком ей навстречу, преграждая путь около крыльца. — Далеко собралась, беглянка? — У Кати внутри всё похолодело, сердце пропустило удар. Страх скользкими щупальцами охватывал душу. — Не ваше дело. — А вот тут-то ты ошибаешься, — Роман не собирался церемониться с ней, ему и без того хватало проблем, — ты поедешь сейчас со мной. — Не поеду. Однако, рука отчима уже цепко ухватила за локоть, мешая развернуться. Катя попыталась вырваться, но хватка была стальная, грозившаяся оставить синяки на нежной девичьей коже. От боли Макарова поморщилась. — Ты плохо расслышала или что? Из-за тебя, сука, на меня долг повесили в два раза больше, а ты смыться решила? Думала, не найду и не узнаю? В машину, я сказал, бегом! Катя упиралась, сопротивлялась, но отчим был сильнее. Поволок её в сторону, игнорируя протесты. Макарова озиралась по сторонам, ей хотелось закричать на всю улицу, но привлечение внимания было чревато новыми негативными последствиями со стороны Савкина. Хватка оборвалась так же неожиданно, как и появилась. Отчим уже усаживал её в машину силой, когда внезапно кто-то навалился на него сзади и оттащил его от падчерицы. Катя в шоке уставилась на свою руку, наконец, освобождённую от чужих пальцев, а когда первый ступор прошёл, вылезла из машины. — Ты ей кто такой, а? — По-моему, до тебя не дошло, дядя. Она никуда не хочет с тобой ехать, и не поедет, — Костя держал отчима за воротник, — так что вали давай, пока я тебе популярно не объяснил! — Грабли свои убрал, это дело семейное! Я сказал, отпустил меня, живо! А не то проблем не оберёшься… Кащей взгляд на Савкина переводит, опасно прищурившись. — А тебя, гнида, не учили, что девочек обижать нельзя, а тем более руку на них поднимать? — Резкий удар пришёлся прямо в солнечное сплетение. Катя вскрикнула, оглядываясь по сторонам. Прохожие на улице, если и были, старались поскорее пройти мимо, чтобы не оказаться в эпицентре событий. — И запомни, мразь, на всю свою оставшуюся, жалкую жизнь: если я тебя ещё раз увижу рядом с ней, я тебя так глубоко зарою, что никто не откопает, ты меня понял? — Эти слова он уже говорил практически на ухо. — Не слышу, блять! Отчим, скрючившись от боли, прошипел что-то схожее с согласием. Где-то через дорогу замелькал наряд милиции и Катя поспешила вцепиться в плечо Кости, оттаскивая его от отчима. — Всё, хватит, пойдём скорее. — Она кивнула в их сторону и Кащей, увидев ментов, сплюнул на землю. — Повезло тебе, дядя. Но только на этот раз, в следующий так легко не отделаешься. Уёбывай! Катя чувствовала, что её всю трясёт. Она не переживала за отчима, который, если посмотреть, получил по заслугам, но у неё уже второй раз за сутки промелькнула мысль, что ей несказанно повезло встретить Костю. Если бы он сейчас не успел, то она, скорее всего, уже ехала бы вместе с отчимом в неизвестном направлении. Кто знает, что взбрело бы в голову Савкину? — Нам тоже лучше поскорее уехать отсюда. — Ща, шмотки заберём и поедем. Она всматривалась в его лицо, стоя посреди лифта, и чувствовала благодарность. За то, что он не воспользовался ситуацией прошлой ночью, не стал требовать от неё чего-то, как это часто бывало в их время, и за то, что сделал сейчас. Ей захотелось сказать спасибо, но двери лифта снова открылись слишком резко, разрушая этот крохотный момент неловкого молчания. Костя подтолкнул её к выходу, намереваясь как можно скорее покинуть гостиницу.

***

Катя не верила в то, что это происходит на самом деле. Она сидит в машине Кащея, она едет вместе с ним в Казань, к отцу. Она смогла вырваться из контроля матери и отчима, и во многом эта заслуга принадлежала Косте.

Катя открыла глаза, когда за окном уже рассвело. Первое, что она увидела — белый потолок, от которого непривычно зарябило в глазах. Прищурившись, сонная Макарова приподнялась на локтях и только тогда поняла, что находится в гостиничном номере. События вчерашнего вечера пронеслись перед глазами и, вздохнув, Катя откинулась назад на подушку. В следующий миг матрас рядом с ней прогнулся и девушка вздрогнула, когда чья-то рука легла ей на талию.

Повернув голову, она увидела мужской затылок с тёмными кудряшками.

Воспоминание о сегодняшнем пробуждении заставляло смутиться. Катя не ожидала проснуться наутро в его объятьях, но, когда она осознала всю ситуацию, то испытала даже благодарность. Это было непривычно, это было странно, потому что она не могла себе и представить раньше, что так всё обернётся. Ехали они молча, и в этот раз это молчание отчасти тяготило её. Катя не знала, как завести разговор. Мысли роем проносились в голове, оставляя после себя лишь одни вопросы без ответов. Почему он вдруг помог ей — неужели из-за их общего прошлого? В голове не укладывалось: даже после всего случившегося, он всё равно протянул ей руку помощи. Играет роль? Пытается казаться не таким плохим, каким есть? Или всё это время казался не таким хорошим? Мог бы проехать мимо, не замечая её тогда, у подъезда. Мог бы не снимать номер в гостинице. Мог бы не вступаться за неё, когда отчим хотел увезти. И, в конце концов, мог бы не везти её самолично в Казань на своей машине. Мог бы, но всё равно поступил иначе и Катя не находила этому никаких объяснений. Сам Кащей вёл машину несколько отстранённо, даже не бросая взглядов в её сторону — во всяком случае, когда Катя отворачивалась к окну, уж точно не могла их замечать. Давно забытые, примелькавшиеся некогда улочки, проносились перед глазами. Дома, в основном, хрущёвки. Деревья с зелёной листвой, раскачивающейся под напором ветра. И люди. Их было так много, совершенно разных, что Кате казалось, подобного разнообразия она не встречала даже в Москве. Вон, парень по улице, в джинсах заграничных и модных, в кроссах, в кепке — сразу видно, из обеспеченной семьи. А навстречу ему — девчушка, в простеньком платьице и босоножках, за которой следом ещё один парень движется, в спортивном костюме. Вкусы у всех были разные и чаще всего эту разновидность демонстрировала улица. Когда машина заезжает в до боли знакомый двор, чувство ностальгии накрывает её с головой. Сколько здесь всего было в детстве и её юности — Катя помнит каждый свой приезд в Казань. И ребятишек, живших по соседству, с которыми она играла, и то, как Вовка Суворов её всегда защищал ото всех. Та же лавочка у подъезда, тот же двор с турниками — место, где она чаще всего встречала его. Человека, которого решила раз и навсегда оставить в своём прошлом, не сомневаясь, что их пути ещё когда-нибудь пересекутся с его-то послужным списком. Но судьба-злодейка продемонстрировала свой специфический юмор и по левую руку от неё находился как раз тот самый человек. Она — словно в клетке какой-то с хищником. На первый взгляд, её не трогают и ей ничего не угрожает, но подсознательно Катя чувствует, что от него веет опасностью. Той опасностью, которую она не смогла по-настоящему прочувствовать много лет назад, впервые познакомившись с ним. Тогда он казался ей простым выпендрёжником, а сейчас перед ней был уголовник. Бывший зэк, который бескорыстно — не верится — помог. Вечный мотор заглушает, а Катя сидит на своём сидении и всё ещё думает, что сказать. Молчание это тяготит всё сильнее с каждой секундой. Макарова готова признать, что он её выручил, но вместе с тем она понимает, что к прошлому нет возврата. Вздохнув, нарушает тишину: — Спасибо, — и в этом одном слове – всё то, что Кате не хочется вспоминать и перечислять, — на вот, возьми, — деньги протягивает. Кащей на них даже взгляда не бросает, уголок губ кривя: — Обидеть меня хочешь, мелкая? — Будто говоря тем самым: я ж действительно бескорыстно помог, неужто не веришь? Неужто настолько я прогнил в твоих глазах и в памяти твоей? Рука зависает в воздухе с купюрами. — Я не хочу быть в долгу. — Я с девчонок деньгами не беру. И от двусмысленности этой фразы у Кати мурашки по шее бегать начинают. А, может, всему виной и взгляд Кости, в котором чертята бесятся. И тем не менее, на лице у него уже ни намёка на улыбку нет. Выносит вердикт с неким безразличием даже: — Беги, а то папка ещё увидит, а-та-та сделает. Катя с секунду ещё смотрит на Кащея, пытаясь понять, почему он такой и какие изменения в нём произошли, а потом открывает дверцу машины и выскакивает на улицу. Захлопывает дверцу и, не оборачиваясь, с заднего сиденья вещи забирает. Внутри её всю почему-то непонятные чувства переполняют: хочется и обидеться, и высказаться, да только помнит Катя, что во всех спорах Кащей всегда сухим из воды выходит, всегда победу одерживает. Бесполезно это — всё равно, что без тормозов в омут нырять с головой. Нет уж, ей хватило прошлого, наступать на одни и те же грабли дважды — глупо. Но, отчего-то, когда морковный иж скрывается за поворотом, становится тоскливо…