Очередная глупая затея Микасы Аккерман

Значитительную роль в разбираемом нами вопросе играет национальная политика империй. Колониализм и неоколониализм не предлагает особых требований к метрополии в разрешении национальных разногласий. Метрополия имеет полное право на распоряжение этими территориями и населением по своему усмотрению. Свобода в такого рода решениях приводит к этническим конфликтам и дискриминации, которая, в свою очередь, инициирует сепаратистские и национально-освободительные движения. Однако эти условия не должны быть соблюдены для возникновения такого рода движений и конфликтов, они складываются и без действия дискриминационных мер. С другой же стороны этого вопроса стоит территориальная целостность страны. Территориальная целостность является одним из основополагающих факторов суверенитета страны, и мы не можем поддерживать меры, направленные на отчуждение территории без причины, просто по желанию населения. Однако дискриминация и национальные конфликты могут привести к худшим условиям, даже если не углубляться в моральный аспект этого вопроса. На данном этапе мы желаем провести границу: каким образом отделить допустимое отчуждение территории и сепаратизм от нарушения целостности страны и разрушения суверенности? Современное этому труду международное законодательство считает допустимым поддержку национально-освободительных движений в тех странах и в отношении тех групп населения, что дискриминируются в стране законодательно. В качестве примеров такого отношения часто приводят политику Хидзуру, которая отличалась индивидуальным подходом к разным регионам. В ходе распада Элдийской Империи Хидзуру отошли территории австралийского континента и близлежащих островов. Эти земли не были освоены по большей своей части, и потому новому правительству приходилось вести дела как с населением бывшей метрополии, так и с местными аборигенами. Поскольку эта территория была удаленной, Хидзуру решили не предпринимать какие-либо решительные меры по освоению, и приняли прежнюю администрацию. В качестве знака доброй воли, населению этой территории присвоили статус жителей внутренних земель. Элдийцам пришлось взять на себя работу по благоустройству территорий, им же и пришлось решать вопрос взаимодействия с коренным населением. Спустя сотню лет эти территории начали приносить значительный доход, и руководство Хидзуру обратило на них внимание, повысив налоговую нагрузку до средней по империи. Население желало отсоединиться от империи, но не получало поддержки долгое время. По законодательству Хидзуру эти территории и его элдийское и коренное население не были ущемлены в правах. Таким образом, поддержка сепаратизма на этой территории нарушала территориальную целостность Хидзуру незаконным способом согласно международного законодательства. Другим примером гибкости политики Хидзуру был инцидент в Ушэ. Как и все территории колоний, местное население не имело равных прав с населением метрополии. Сразу после присоединения всей территории острова по Симоносекскому договору, на острове начались вооруженные протесты. Хидзуру пришлось брать остров военной силой. Это решение не было последним в череде сопротивления острова власти Хидзуру: в течение следующих двадцати лет случилось тринадцать воосстаний, четыре из которых были связаны с воссоединением с Чжунго, а остальные — с провозглашением независимости. Упомянутый ранее инцидент случился в ходе свадьбы внутри одного из племён, ухудшивший отношения между местным населением и хидзурянами. Впоследствии, местное население устроило резню хидзурян в школе, нападало на полицейские участки, Хидзуру в ответ атаковали повстанцев с использованием слезоточивого газа и отравляющих веществ. Конфликт поспособствовал изменению колониальной политики в отношении этого народа. Можно ли считать, что это решение исчерпало конфликт?

"Империя или война"

***

Мы с Конни седлали лошадей. Армин только что отбыл: капитан Леви передавал, что вернет Эрена на остров, перевязанного подарочной ленточкой. Энни, что удивительно, поблагодарила его. Армина отпускать было особенно тяжко, он пробыл с нами меньше недели. Но и Эрен, конечно, был нужен. — Если я правильно понял, мы идем заниматься делами Энни за саму Энни, — подметил Конни. — Так и есть. — Почему так? — Ей угрожали раскрытием те, к кому мы сейчас едем. Конни опешил. — Хочешь сказать, представляясь именем Королевы, мы едем подставляться? — переспросил он. — Выходит, что так. Конни посмеялся. — Здорово. Тогда поспешим. Мы приехали заполночь, город оставался таким же, каким я его запомнила несколько лет назад. В темноте к нам особенно не присматривались, и мы спокойно заселились на постоялый двор. Выспаться не удалось: нужно было привести в порядок деловой костюм, чтобы соответствовать работнице канцелярии, а с местными утюгами это занятие становилось сродни пытке. Потому настроение моё было отвратительным. — Лицо у тебя такое, словно ты всю ночь в баре провела, — подметил Конни, когда проснулся. В церкви скамьями для прихожан обнесли место смерти. Труп уже убрали, но кровь осталась. — Убили выстрелом из винтовки. У нас такие на вооружении уже давно, к тому же, у охотников есть доступ к ружьям, так что нельзя сказать, что подозреваемый солдат. — Можно, — подметил другой полицейский, — судя по ране, выстрел делался с другого конца этой залы из армейского, а не охотничьего ружья. Указали на место. — Были свидетели этого действа? — Нет. Судя по стенистам, что поглядывали на нас косо, могли быть, но предпочли это умолчать. — Мы начали с того, что опросили всех священников и выяснили прихожан, кто сюда приходил. Опросы ещё идут, есть списки. — Я могу посмотреть? Полицейский кивнул. Конни встал у стены, поглядывая на происходящее сквозь пальцы. Мне передали кипу бумаг — там было листов двенадцать с именами. Пока мы всех переспрашиваем, пройдет куча времени. — Да, с этим мы задержимся надолго. — Тут все, кто был на вечерней молитве, — вздохнул полицейский, — мы не можем отмести их, так как убийство случилось во время закрытия. Ещё ведь неясно, как списки эти собирали. Если убийство совершено руками военных, то пробраться и уйти могли и через крышу. — А как списки собирали? Тут точно все? — Списки еще пополняются со свидетельств тех, кого опрашивали. Да, это затянется. Конни оттолкнулся от стены и прошагал ко мне. — Что делать будешь? Я пожала плечами. — Возможно, послушаю опросы свидетелей, посмотрю, как это всё ведется. Конни глянул на священника, что таращился на кровь. — Поговори с ним, — указал он, — стенисты те еще занозы, расколоть их непросто. Но вот этот будто бы сам расколется. — Спасибо, — поблагодарила я. Конни кивнул и вернулся к стенке. Пожилой мужчина, стоило мне взглянуть на него, вздрогнул и посмотрел в ответ. — Прошу прощения, я бы хотела высказать вам свои соболезнования, — я решила зайти с эмпатии, — эта смерть, полагаю, вызвала у вас в церкви панику. Священник помотал головой. — Мы не боимся земных терзаний, — ответил он, — мы призваны нести этот груз на себе. Ну вот опять. Что-то его слова мне не нравятся. — И то верно. Обещаю, что прослежу за процессом расследования и помогу отыскать убийцу. Есть ли у вас подозрения, может, мысли на этот счёт? Священник отшатнулся, цепь на его шее бряцнула. — Не думаю. Никого здесь не было, а когда прибежали на выстрел — никого уже и не осталось. Позади раздался голос. — Тут чья-то кровь! — огласили на зал. Священник вздрогнул: все бросились к ковру, на который указывал полицейский. — Вы что-то знаете? — сказала я тише. Священник помотал головой. — Вы знали о крови? Вы знали, что там что-то происходило, так? Он снова помотал головой. Я начинала злиться. — Да вы шутите надо мной. По вашему лицу всё видно. — Какие могут быть шутки, убийство в церкви! — возмутился он. Он выводил меня из себя. — Давайте честно: вы подозреваете Королеву и растрепали это всем своим прихожанам. Священник удивился, словно бы я посягнула на их белоснежную репутацию. — Даже если у нас есть претензии к Короне, вражды мы не сеем. Наша цель — вести народ Имир по пути искупления. А вот отсюда поподробнее. — Что это за путь? — Путь праведности и смирения, — его голос стал громче, — вам бы следовало придерживаться того же пути! Обругав меня, он отшатнулся и поспешил скрыться за дверями. Я не стала догонять. — Зря, — повинила я себя вслух. Следовало сдержать слова о Королеве на потом. Но если он прав, и это распространяет не церковь? Чёрт бы побрал эту головоломку. На ковре и правда была кровь. Я оглядела ее — мелкие блеклые брызги, такие, словно кровь была жидкая очень. Но на запах от неё несло железом, сомнений быть не могло. — У трупа нет других повреждений, — сообщил полицейский, — если этот след связан с произошедшим, то есть ещё одна жертва, которая была покалечена до крови. Я кивнула. — Мы посмотрим на то, как берут показания, — ответила я ему, — если будут новости, пришлите людей, я вернусь к вам. На взятии показаний я едва не заснула. В бумажках, что мне дали, ничего толкового не было, а те, кто показания брали, мастерством не отличались. — Неужели не нашлось людей получше? — уточнила я меж дел у офицера, что вел это дело. — Нужно обучать новичков, — пожал плечами он, — брать показания — дело тяжкое, нас на всё не хватит. Да и нет никаких подозрений, что убийство повторится. — Почему? — Первое, что приходит на ум о преступлениях в церкви — кража. Если дело не в краже предметов религиозного культа, то дело это особенное. Может, личная неприязнь, может ещё что. Будем искать. — А вы не думали, что с недавними угрозами королеве со стороны Культа, это может быть важно? — Что Королева убила стениста? — переспросил полицейский, — Вы меня простите, но такие вопросы на нашем уровне не обсуждаются. У нас достаточно дел в своей компетенции, чтобы из-за опасений Королевы или ещё из-за чего бросать другие важные дела ради этого. У нас пропавшие, у нас охрана порядка, особенно сейчас, после давки в центре; у нас, в конце концов, другие преступления. Но если вы желаете помочь, то я, конечно, не откажусь. Я вздохнула. — Я помогу. Это дело важно не только для Королевы, оно имеет политическое значение. Но мне придется отписать Королеве, что вы не все силы отдаете этому делу. — Пишите, — ответил полицейский мне с нерушимым спокойствием, — если мне выделят людей, я буду только рад. От полицейских мы с Конни вывалились уставшие и голодные только вечером. В ближайшей таверне мы попросили то, что быстрее всего будет готово — нам принесли печеной картошки и колбасок, пинту эля и салат из капусты. Я сама не заметила, как всё это съела. Усталость как рукой сняло. — Я вернусь к полицейским, — храбрилась я. — Ты чего, уже вечер, никто не работает, — возмутился Конни, — сходи проветрись, что ли, если силы есть. Завтра нам снова на вахту. Конни тоже устал. Я попросила его просмотреть показания на предмет знакомых людей, и это дело затянулось на несколько часов. Мы оба устали. — Ты прав. Пойдем к постоялому двору и пораньше ляжем спать, — кивнула я, — там и решим. Когда мы вернулись, я поняла, что не усну. Конни практически сразу же отрубился, а я, взглянув на свой УПМ, окончательно приняла решение.

***

В полночь город был красив, но пуст. Прохладный ветер бил в лицо, освежая голову. Я проникла в церковь с крыши, свалившись в пыльный чердак. Церковь была весьма велика, так что не удивительно, что сюда никто не приходил убираться. Я обшарила это место, но следов пребывания кого-то здесь не было. Люк, что вёл вниз, был заперт, но из-за того, что он прохудился, мне удалось с другой стороны открыть задвижку и спуститься ниже. В отсутствие людей ничего не изменилось, но у меня появилась возможность осмотреть комнаты священников и пройти за алтарь. Несколько часов я проверяла ящики и шкафы, но ничего интересного или чуточку полезного не нашла. Всё было стерильно чисто, особенно — документы. Если стенисты и задумывали что-то, они не оставили следов. У меня не было ни подтверждения их непричастности, ни доказательств против. Только нераспечатанное письмо с печатью Королевы, что желтело на столе главного священника. Этим письмом ничего не докажешь, ведь нежелание говорить с Королевой — не преступление. Дело уже шло к рассвету, и мне следовало уйти, но я отправилась в помещения под залой, там, где прихожане могли оставить детей или переодеться к мессе. В большой комнате был раскинут диван — потрепанный, но весьма дорогой. На столе раскинулись игрушки и поднос со стаканами. Под окнами на полу были разбросаны бумажки, скорее похожие на карты. В контрасте света и тени я не разобрала, что это, но стоило мне приблизиться, как меня огрело осознанием. Это же почерк Армина. Почерк Армина был на картах, что валялись здесь. Рисованные блёклые монстры на желтой от времени и дешевого клейстера бумаге. И, конечно, я помню их. Это была наша настолка, самая первая, что мы сделали незадолго до отъезда на ферму старика Римана. Как она здесь оказалась? Я не стала смотреть другие комнаты — выскочила в окно и спряталась в переулках. Я не додумалась взять плащ, и едва не попалась патрулю на улицах. Меня, конечно же, не похвалили бы за порчу крыш и проникновение в церковь. А я всё думала, что же, чёрт побери, наша настолка делает в церкви. Как она добралась сюда, и кто её принёс?

***

В канцелярии Королевы меня встретила восторженная Рита. — Давненько вас не видно, — посетовала она, — знаю, вы по делу. Её сестра глядела на распинания близняшки с осуждением. — Я тоже давно вас не видела. Когда вы нанялись? — спросила я. Девчонкам только исполнилось пятнадцать, кажется. Роза, наконец, решила осчастливить нас своим замечанием. — Этим летом. — Как ваша матушка поживает? — поинтересовалась я. Рита обернулась, позабыв про документы. — О, не поверите, она наконец-то договорилась с господином Норманном! Они прекратили ссориться. Вы не представляете, как стало спокойней в доме. — А как Робб? — Растёт. Он вредный сейчас такой, никакого спасу от него нет, — Рита поникла, — берет пример с господина Норманна. — Я бы сказала, что он растёт таким же, как его мать, — вставила Роза, — просто все дети в этом возрасте невыносимы. Прям как ты. Рита вздохнула и сменила тему. — Вот документы, — она передала стопку дел, — это может быть не всё. Но если эти беженцы из Марии отчаянно не скрывались, то должны быть в списках. — Или если они не умерли прежде. — Но тогда они и неинтересны, — продолжила за сестрой Рита, — я их мельком пересмотрела. После недавней стычки в городе были подозрения, что разжигали конфликт беженцы. Ну, вы знаете, люди всегда находят чужаков опасными. — Спасибо. Я обхватила большую стопку и принялась её перебирать. Люди с территорий Марии, которые попали в Митрас и Подземный город в течение последних трёх лет, должны быть в этих списках. Большего у нас нет, журналы за те годы перебирать — дело гиблое. Но здесь могло быть что-то важное, ведь до воцарения новой Королевы передвижения между землями были весьма ограничены. Я надеялась на это.

***

Мои поиски оборвались новостью о том, что кто-то из прихожан видел покалеченного священника. Мы осмотрели всех, но не было в этой церкви никого покалеченного. Был уже поздний вечер, и я разозлилась от того, что меня пытались убедить в том, чего нет. — Я думаю, если такой священник был, то прихожане его знают, — рассуждала я вслух, пока мы с Конни шли к рынку, что на севере города, — а значит, если мы его портрет предложим прихожанам, они его опознают. Но его не опознали. — Он мог и не читать проповеди, — подметил Конни. — Это правда, — согласилась я. Мой взгляд зацепился за улочку. Улочку, на которой я потерялась. — Стой, — произнесла я, оглядывая это место. Человек, который мог бы быть в Митрасе, и был на ферме. Это же этот придурок! Чёрт бы побрал, как его звали-то? — Что случилось? — после долгого молчания спросил Конни. Я посмотрела на него внимательно. — Я вчера была в церкви. Конни скривился. — Это я уже понял. Что видела? — Вещь, которую мы оставили на ферме с беженцами Марии, еще до эпидемии чахотки. Я думаю, она связана с этим происшествием. Конни пожал плечами. — Ну смотря что это за вещь. Если это была винтовка или нож какой... Я помотала головой. — Нет, это была настольная игра. Конни посмеялся. — Ну ты, мать, даешь. Как детская игра может быть связана с убийством и стенистами? — Ну как-то она туда попала! Конни явно не нравился мой ход мыслей. — И что теперь, это что-то значит? — Я хочу найти одного человека. Конни вздохнул, но противиться не стал. — Ну, ищи.

***

месяцем позднее: Замок Разведки, октябрь 853

Ханджи открыла письмо, поглядывая на Королеву. — Они против, — произнесла Ханджи через силу. Энни только вздохнула. — Не удивлена. Ханджи отложила письмо, присаживаясь. — План у Армина был хорош, — начала она, — но, похоже, нам придется выбирать, либо он, либо Хидзуру. Энни взяла письмо, глаза забегали по строчкам. — Меня не устраивает текущая ситуация, — заметила Энни, — как бы мы нам не помогали в Хидзуру, выгода от них невелика. Но сейчас растет и опасность. Если мы упустим хороший шанс контратаки на Марли, то потеряем больше людей в неминуемой войне. Ханджи помотала головой. — Зачем рассчитывать только на войну? Мы ведь можем это сделать бескровным путем, также, как это вышло с Хидзуру, — заметила она. Энни кинула письмо на стол. — Могли бы. Если бы Хидзуру, во-первых, нам это позволяли, во-вторых, если бы Хидзуру не были врагом другим странам. Выбрав их, мы отрезаем себе путь взаимодействия практически со всеми странами Альянса. Это я молчу о запятнанной репутации элдийцев в глазах других стран. — А Лаврента? Это ведь огромная и сильная страна, — предложила я. — Лаврента не станет за нас воевать, они давно уже не воюют за территории, предпочитая союзы, — напомнила Энни. — Мы просто не пробовали, — сказала я. Ханджи бросила взгляд на карту. — Исходя из того, что я почитала об этой стране, Королева права. Нам нечего им предложить здесь и сейчас, кроме войны, которая им не просто неинтересна, она даже со стороны им будет вредна. Я вздохнула. — Хорошо, — Энни развернула карту, — мы теперь знаем, что придется выбирать между сложностями отказа Хидзуру, и сложностью дипломатии с другими странами. Хочу вам сказать вот что: война будет, и если не сейчас, то потом, и уже не на наших условиях. — Если она будет, — вмешалась Ханджи, — то без производств Хидзуру мы загнемся. — Значит, нам нужны союзники, — ответила Королева. — Повстанцы и отчужденные? — переспросила Ханджи, — Сколько их вообще? Единицы! Что у них есть? Да ничего, — Ханджи вздохнула, — Ладно. Допустим, мы им поможем. А дальше что? От них не будет никакой пользы. — Это будет показателем, что Элдия исправилась. Что с нами можно иметь дело. — После разрыва-то с Хидзуру?! — А что нам тогда делать, — спросила я, — без Хидзуру у нас нет оружия. С ними, как ты говоришь, мы потеряем момент. Надо договариваться, объяснить, что такое поведение Хидзуру будет не только нам вредить, но и им в перспективе. — Как ты думаешь, Микаса, — Энни перевернула письмо и ткнула пальцем в какие-то строчки, — если бы им было не плевать на возможность нашего уничтожения, они бы так отреагировали? "... к сожалению, такое предложение оценивается нами как невыгодное для острова Парадиз, так как остров Парадиз потеряет военную мощь, нажитую непосильным трудом в за последние годы, и не сумеет исполнить денежные обязательства по контрактам с нашей Империей. В случае открытой военной агрессии против острова целесообразным решением будет демонстрация Гула Земли". — И что? — И то. Что мы для них только ресурс, и в силу Гула они не верят. К этой войне они относятся как к растрате их имущества, и потому всякую осведомленность считают вредной. Поэтому нам не доставили письмо. Она снова ткнула пальцем в письмо. "Сожалеем, что письмо от имени вашего соотечественника оказалось утеряно в иноземной канцелярии". От этих слов в горле пересохло. — Они "нашли" его, — указала Энни, намеренно выделяя слово "нашли" собственным отвращением, — вот. На столе оказались еще бумаги. — И что, нам следует бросить всё то, что мы сделали, чтобы пытаться каким-то неясным путём из того, что есть, вести войну за чужие земли? — переспросила я. — Ты как заперлась здесь, в четырех стенах, так и думаешь, что ничего не изменилось. Ваши просьбы к Хидзуру, все патенты и производства стоят нам денег, — выплюнула Энни, — единствнные друзья? Да мы продаем им свой остров! Удивительно, что нас ещё не пытаются прогнуть с продажей пламенного льда. Энни швырнула ко мне письмо Армина. — Изучи на досуге. Энни смотрела зверем. Я взяла увесистую стопку, испещренную мелким почерком, и поспешила уйти. Энни в последнее время только и делала, что тыкала в мою неосведомленность. Её слова были обидными, и мне не хотелось ей верить, так что почитать сведения Армина лишним не будет. Потерявшись в своих мыслях, я чуть не налетела на Конни в дверях. Он, увидев меня, нахмурился, и отступил на шаг назад, выпуская. — Извини, — проговорила я. Мне было стыдно, но не за это. Судя по его лицу, он всё никак не мог отойти от того, что случилось в столице. Мне тоже было сложно это забыть.

***

месяц назад: Митрас, сентябрь 853

Конни видел, как у нее дрожали руки. Он помнил, как Микаса отыскала дело какого-то придурка, что замешался в торговле людьми, а сейчас был под следствием за продажу оружия со складов военных. Преступники запиливали серийные номера, а этого придурка нашли на складе с сотнями таких ружей. Микаса, наверное, целый час его дело изучала. Её лицо было каменным, и Конни было понятно, отчего: как-то раз Жан упоминал, что ей приходилось быть жертвой работорговцев. Но это не оправдывало её промедления в деле стенистов. У них не было уверенности, что они не пошли по ложному следу. И это не оправдывало того, что Конни увидел тем же вечером. Микаса схватила какого-то мужика за ворот и затолкала в переулок. Конни не успел разглядеть даже его лица. — Ты убил стениста? — спросила она прямо. — Какого чёрта! — возмутился несчастный. — Я спрашиваю! Ты! Убил! Стениста! — она потянула его вверх, за кофту. Мужчина пытался отмахнуться. Он явно не понимал, что случилось. Микаса встряхнула его еще раз. — Говори, ублюдок! — Хватит, — Конни взял Микасу за локоть, — объясни ему хотя бы... — Да! Что это вообще происходит! — напуганный мужчина подхватил его мысль. Она дернула плечом, освобождаясь, и нависла над бандитом, сдвинув брови. — Следствие по делу убийства священника Культа Стен подозревает, что убийцей можешь быть ты, — процедила Микаса. — Какие!.. Ваши доказательства?! — всполошился он. Лицо Микасы стало каменным. Конни помнил, кое-что у них на него было. Стреляли из ружья, точно такого, за которые этот придурок под следствием состоял. Но мало ли таких ружей. — Всё с тобой ясно, — сквозь зубы выдала она, — как был преступником, так и остался. Тебе плевать, чем торговать. — Да почему я-то?! Я — законопослушный человек, вы превышаете свои полномочия! — продолжал мужчина. Законопослушный. Конни хотелось рассмеяться на этот абсурд. Но Микасу это вывело из себя. — Законопослушный! Ты?! — она практически прокричала это, — Тогда я, блядь, сама прародительница Имир! Она со всего размаху пнула его по боку, мужчина взвизгнул. — Я помню, — пропищал мужчина, — помню тебя! Ты что, мстить мне собралась, блядина?! Конни понимал, Микаса была готова избить этого несчастного. — Ты, сука, людьми торговал, тебя чуть не посадили! Как тебя вообще отпустили, кому ты деньги занес? А сейчас — оружие!.. — И что, ты собралась посадить меня за какого-то стениста! Микаса обернулась, скривила губы в улыбке, но Конни видел — глаза её были пусты. — Ты слышал, — спросила она его тихо, — он сам всё сказал! Ублюдок! — Постой, он, может... — начал было говорить Конни, но она обернулась и врезала преступнику кулаком. "Он мог вообще не это иметь в виду", — пронеслось тогда в голове разведчика. Он бросился к Микасе. — Микаса, ты что, блядь, творишь! Аккерман еще раз врезала по лицу напуганного мужчины, прежде чем Конни перехватил её руки. — Он ублюдок! — она, брыкаясь, пнула обоих еще раз. Конни скривился от боли. — Ты сдурела! — он отпихнул Микасу к стене, — Это то, о чем они все говорили?! Скажи, это оно? Это ведь не ты?! Она смотрела затравленно. За спиной Спрингера поднимался избитый. — Нет! — возопила она, — я его не отпущу! Микаса пыталась вырваться, Конни пришлось схватить её и дать несчастному время подняться. Тот поднялся, чтобы ступив два шага, упасть. Разведчики замерли. — Ты как это сделала? — сглотнул Конни, отпуская руки Микасы. Микаса опустилась возле отключившегося мужчины. — Не знаю, — выдохнула она. Конни перевернул мужчину: на виске его был огромный фингал, а нос был сломан. — Ух, — Спрингер почесал нос, — у тебя талант. Или... или не у тебя? Они обменялись взглядами. — Это не то, о чём говорила Энни. Я... я сама это сделала, — призналась Микаса с ужасом.