Очередная глупая затея Микасы Аккерман

Последние годы были для Эрвина тяжелыми. Сон стал благословением, а сам командор предпочитал действия поддержке своего здоровья. В общем-то, некому было за ним приглядывать. В его руки попала вещь, которую очень сложно отпустить, и какие-то мирские глупости не могли отбирать его драгоценное время. Времени постоянно не хватало. А власть могла ускользнуть, и нужно было каждый день делать всё, чтобы врасти в нее корнями, чтобы оказаться неотделимой частью, против которой никто не пойдет. Как корни деревьев на склонах не дают почве обрушиться вниз, так и Эрвину Смиту приходилось соединять всю какофонию голосов в единый организм государства, удерживая его от эрозии и раскола. И эта неотделимость стала как защитой ему, так и проклятием. Всё началось с переворота, создавшего воронку хаоса, в центре которой он оказался. Торнадо пыталось охватить всё королевство, чтобы обрушить его на голову виновника, но Эрвин не был бы собой, если бы не смог справиться с этим кризисом. А ведь решение было на поверхности. Такое простое и очевидное, что ему было смешно от своей идеи. Он посадил вражескую шпионку на трон! Кто знал, был в ужасе, но Эрвин уверялся в своей гениальности с каждым днем только лишь больше. С его убежденностью уверенность обретали и сомневающиеся. Дни шли, но диверсии не происходило. Бомба замедленного действия с каждым часом всё меньше желала подорваться. В конце концов, она купилась на власть, которую Эрвин ей с любезностью предоставил, но не сообщил, что эта власть и станет управой на неё. Она, в конце концов, была ребенком, что за пять лет шпионской миссии желал лишь спокойствия и дома. И потому она так легко приняла власть за безопасность. Вот так вражеская шпионка какой-то момент обратилась девчонкой, что и дернуться боялась в страхе потерять власть и умереть. Сомнения оставались. Но у командора была управа на всякую неожиданность. Убедил ли он себя в этом, а может искренне так считал, но свое эгоистическое желание он принял за необходимость. И очередное испытание на верность новой Королевы. Так он обрел Колоссального и контроль. С каждым годом в ней крепла осторожность, и пусть Эрвину её было жаль, он не считал это плохим. В конце концов, девочка даже не подозревала, что могло её ожидать. — Лучше бы сказать, — ворчал тогда Пиксис, — это вызовет подозрения. Эрвин только покачал головой. — Я поговорю с ними. Уверен, так мы сможем обойтись без публичных казней. И так и случилось. Казней не случилось, кровь не пролилась. Пиксис, словно обиженный, считал решение Эрвина неверным. А может дело в том, что пришлось убить его доверенных людей, что знали секрет? Да как же. Пиксис должен был понять, что спокойствие в стенах дороже жизни нескольких людей. Однако Королева сумела правдами и хитростью отправить командора подальше от столицы и принятия решений: порт им был необходим, как и порту были нужны силы, что Эрвин получил. Отказ был равносилен эгоизму. К тому же, Энни отдала ему на откуп всю работу с Хидзуру. Дел было достаточно, чтобы не переживать о своей ссылке. В конце концов, Хидзуру вили из них веревки, пытаясь выбить из Парадиза пламенный лёд. У Королевы было одно условие — оставить пламенный лёд на острове. Эрвин его выполнил. Цена его, конечно, не устраивала. Переговоры с Хидзуру командор никогда не считал своим достижением, а в последние годы и вовсе принимал за провал. Однако харизма позволяла командору нивелировать свою ошибку: согласовывать решения Парадиза выезжал Эрвин Смит, а в его способностях к убеждению сомневаться не приходилось. Хидзуру продолжали продавливать свои решения, но командору удавалось затягивать и хитрить. Что бы Хидзуру не планировали, все их планы давно отсрочились. Но приходилось и соглашаться. Демонстрация Гула Земли стала волшебным словом, что откладывало любую технологическую помощь. Бороться с этим становилось всё сложнее, а возможностей — всё меньше. Эрвина Смита загоняли в тупик. Хидзуру пользовались беспомощностью Парадиза, но и у стен не было других вариантов защитить себя, кроме как их помощью. Замкнутый круг, выхода из которого Эрвин не наблюдал. Так или иначе, Эрвину приходилось последовательно сдавать позиции Парадиза, и он совершенно не желал продолжать. Но для этого нужен был другой план, не так ли? Кораблей давно не было. Да и до порта доходили сомнительные новости о волнениях аристократов. Эрвин написал Королеве о просьбе вернуться, и затянуть сроки возвращения шифтеров из порта Энни не решилась. Только вернулся командор в город, который в новой Королеве души не чаял. И в герое Шиганшины — Эрене Йегере. Королева времени не теряла, и, втянув в свои дела всех, до кого могла дотянуться, мудро распорядилась талантливыми людьми. Этого её таланта командор даже не подозревал — оказалось, у девчонки были кое-какие способности лидера. Да и она была достаточно умна и осторожна, чтобы подстраховаться на случай, если от нее решат избавиться, только сама подстраховка начинала вызывать вопросы. Не то, чтобы у Эрвина были прямые доказательства против Эрена — нет, не было ни одного. Эрен не давал повода в себе сомневаться, сколько бы невыносимее его поведение не становилось. В конце концов, кому, как не военным, знать, что такое подростки? Но Королева не знала. Она верила мальчишке из неизвестных командору убеждений. Донесения о известности Эрена в стенах, об особенной к нему любви в армии, никак не вызывали у Энни вопросов. У Эрвина вызывали. Ведь отчасти это было и его виной. Чтобы успокоить народ после переворота, Эрвин лично ездил по королевству и разговаривал с людьми, как и Эрен. Обоих считали героями Шиганшины, и этим статусом они пользовались ради стабилизации обстановки. На эмоциях после поездки в Марли Эрвин сам начал это. Глупец. Все началось с одного рассказа в кадетском корпусе. Новый набор расспрашивал о Марли, а командор посчитал честным рассказать об отношении к их народу на континенте. Он посеял семечко, а Эрен, выходит, взрастил его? Если же не Эрен, что могло подтолкнуть эту волну реваншизма в стенах? И всё-таки Эрвин Смит считал себя виноватым в этом. Эрен говорил о ненависти и дискриминации, и говорил открыто, утверждая, что правда должна быть известна в стенах. В этом заявлении ничего не было! Но военные любили Эрена за внешнего врага, что он им нарисовал, и цель, ради которой призывал оставить разногласия. Впрочем, своих последователей Эрен никогда не подначивал к единому действию. Лишь читал речи о том, как важно, чтобы народ Имир был един. Эрвин Смит привык многое держать в себе, но эту мысль, на которую у него за все годы не нашлось ни единого доказательства, он не смог удержать. По лицу Ханджи было ясно — она этого и боялась. — Я говорю об этом тебе потому, что сомнения меня одолели, и мне нужно было сказать это тому, кому я доверяю. — Почему не Леви? — выпалила женщина. Ханджи было больно от лишнего подтверждения собственных опасений. — Леви следует быть в неведении. Он ближе всего к Эрену, и я не хочу, чтобы наши беспочвенные сомнения травили мальчика. Ханджи смотрела в пол. — Не стоит об этом говорить. Эрвин знал — не стоит. Но как молчать? Как своим знанием не привести все к тому ходу событий, что они старательно пытались обойти? Как же это? Самосбывающееся пророчество. Эрвину оставалось только искать. С Ханджи он больше не говорил, а Зоэ всеми силами старалась упрятать свою подозрительность. Её предзнание могло быть причиной, что подтолкнёт всё: Эрвину пришлось отдалить от неё тех, кого Ханджи подозревала в содействии Эрену. Было ли это поздно? Сейчас мы это не узнаем. А реваншизм расползался как зараза. Общий враг, которым уже болели военные — возьми и используй! — Королева не пользовалась. Может ли общий порыв стать для Парадиза спасением? Сможет ли идея совершить невозможное? Чего стоит идея, когда она одна? Она не может быть решением, но может стать поддержкой и сподвижником. Нужен план. Нужен способ, что мог бы обернуть всю эту энергию в нужное русло. То русло, где Хидзуру не сможет диктовать свои условия, а Парадиз обретет защиту.