Очередная глупая затея Микасы Аккерман

Из канцелярии Королевы я ушла поздно, глаза болели, а задница была квадратная, ровно по форме стула. Энни не соизволила больше появляться, но я понимала, насколько её загрузили делами. В последние дни обсуждалась операция по освобождению Марии от титанов, и это дело было приоритетным, ведь лето неминуемо приближалось, а на поля за Марией очень рассчитывали. Да, их придется привести в порядок после шести лет запустения, но до посадки озимых должны были успеть. Конни, узнав новость о том, что титанов соберут в укрепленном городе, очень воодушевился. Он решил, что это событие увеличивает вероятность того, что и его маму, и весь этот город с титанами попытаются вернуть в человеческий облик. Мне было стыдно говорить ему, что пока нет идей, которые бы это могли сделать, только теории, которые и выеденного яйца не стоят. Конни тут же погрустнел. А я вернулась в канцелярию, и продолжала работу с этой горькой мыслью. У нас ведь был вариант, но туманный и неясный. Я совершенно не понимала, как он должен сработать. Ни Эрвин, ни Королева не считали хорошей мыслью пытаться избавиться от силы титанов сейчас, и откладывали это обсуждение, как и сам план. Силы титанов нам нужны, пока у острова есть только она, и ничего больше не защищает его. Эти двое даже не думали о том, что избавление от сил титанов нам необходимо. Это как атомная бомба, которой боятся другие страны, и лучше бы её уничтожить, потому что нет у них возможности иметь свою. Она единственная в своем роде. Но как? У меня не было решения. Где-то в глубине души я понимала, что Эрену придется умереть. У него нет другого пути, он обрёк себя на погибель тогда, когда получил Прародителя. Или же я его обрекла на это? Черт побери. Так и есть. Проблема буквально находится в нём. И мы будем замалчивать это, понимать, но замалчивать. Ведь сейчас не время думать, как угробить Эрена, чтобы избавиться от силы титанов. Сейчас нам нужна его сила, чтобы угрожать всему миру расправой. Или не угрожать. Или командор действительно думал о том, что Гул Земли может стать единственным выходом. Я прикрыла рукой глаза. Сейчас думать обо всём этом было невыносимо. Откладывание проблемы меня раздражало, но еще более раздражало то, что это и продляет жизнь Эрену, и мне должно поддерживать откладывание. А я не желаю ему жизни, выходит?! Как же это отвратительно. Нет. Я запрещаю себе об этом думать. Нельзя, никак нельзя вспоминать этот ужас. В конце концов, и других проблем навалом, чтобы терзать себя этим! Ветер из окошка подул. Мне и правда следует остудить свою дурную голову. Пойду спать. Коридоры были пусты, и домой в тот вечер я не пошла — решила заночевать на первом этаже, раскинувшись на диване в большой комнате, видимо, переговорной. Местное убранство было очень дорогим, так что я нашла какое-то покрывало, обернулась им, как коконом, и уснула, надеясь, что не получу втык за порчу имущества. Сил на большее просто не было. В голове было слишком много всего. Уходя с высоких материй на проблемы реальные становилось только хуже. Прошения были ужасны, и я понимала, что проблемы королевства в стенах были куда более глубокими, чтобы исправление одного случая хоть как-то помогало другим. Исправления судов здесь недостаточно, но, как Энни и говорила, это необходимо. Только начинать надо с законов, по которым судят. И тут вспоминаются кучи бесполезных и даже вредных норм, с которыми я сталкивалась здесь. Нет. Даже с законов не начать. Надо всё и сразу. Всё и сразу. Я вцепилась в голову руками и сжала волосы до боли. Шансов просто нет. Надо разбираться с прошениями, хоть что-то надо сделать. Если отбросить внешнюю беду, то изменения не так и плохи. Но пока мы в изоляции, то даже не представляем, что зреет по ту сторону. Нам нужна оборона, единство, а у нас тут раскол и расслоение из-за экономических проблем. За что хвататься? За прогресс, который ещё больше расслоит общество? Я уткнулась в спинку дивана, прикрывая глаза. Сил нет это обдумывать. Я просто уже больше ничего не хочу. Сколько я держалась? Почти год. С самого Троста всё покатилось в тартарары, я едва удерживаю себя от раздрая. Работой уже никак это не удержать, я не могу больше столько работать, я устаю просто оттого, что встаю с кровати. Надо что-то другое делать, а не вот эти глупые попытки выместить свои страхи делами, от этого только хуже становится. Но я пыталась отойти от дел и отдохнуть, и стало ещё хуже. Теперь вообще не получается ничего, толка от меня нуль. Набранные Ханджи студенты принесли больше пользы, и, конечно, это очень здорово, но только подтверждает, как провалилась я. Я резко села. Так, что голова закружилась. Надо бы пройтись. Пользы от моих самокопаний никаких нет, а уснуть не получается, только тревога внутри растет. Когда я вышла наружу, то поежилась: вечера были прохладными, и куртка бы не согрела. Моя осталась в здании, и я даже не помню где. Город, который потихоньку оснащался фонарями, жил своей поздней жизнью. Таверны работали, бары шумели, на улицах слонялись довольные лица в нетрезвом виде, но тут же виднелись и полицейские: их штат расширили, чтобы столица охватывалась патрулями полностью. Выглядело всё неплохо, и я решила, что можно прогуляться до центральной площади — там была хорошая таверна со вкусной выпечкой. При одной мысли о булочках у меня заурчал живот. Это неудивительно, ночью без сна всегда есть хочется сильнее, чем когда-либо. Я пошла вперед, чувствуя, как ноют мышцы. В лодыжках и вовсе ощущалась ломота, словно я не первый день не сплю, хотя это было не так. Долго об этом я не думала, меня завлекли яркие вывески — предприимчивые хозяева использовали светящийся камень в маркейтинговых целях с особым талантом. Чем-то это даже напоминало мне прошлую жизнь. Ночной город мне никак не представлялся чем-то различимым, но я помню, что у меня часто рябило в глазах от света вывесок и фонарей на улицах. И мне это даже нравилось. И я завернула в бар, что отличился яркими огоньками. Внутри было душно, людей собралась целая толпа. Я забралась на стул у барной стойки и задумалась — ещё выпивать не хватало. Я и без того безполезная, еще больше себя подкосить — план ужасный. Да и алкоголь как будто не поможет мне справиться с мыслями, а только дело ухудшит. — Виски за счет заведения, — бармен поставил передо мной стакан, в котором виски было на два пальца. — А есть что-то полегче? Бармен усмехнулся, потянувшись к стакану, но я за него взялась и не отдала. Лицо его мне показалось смутно знакомым. — Дарёному коню в зубы не смотрят, — пояснила я, — но ассортимент ваш я бы посмотрела. Судя по вывеске, там найдется что-нибудь оригинальное. Бармен поставил передо мной две бутылки вина и облокотился о стойку. — Понравилось вам мое изобретение? Работает отменно, клиентов стало побольше. Говорят, за морем и не такое творят, — заметил он, — Есть белое полусладкое и, другое мое творение, розовое вино. — Розовое? С... — С розами? Нет. Особый сорт. — Не смешите, я поверю скорее, что вы смешали белое с красным, — отмахнулась я, — на моей родине такой способ практиковали тоже. — Где ваша родина? — Вы там не были, — спохватилась я прежде, чем выдала лишнее. Мужчина нахмурился, — но способ ваш не осуждаю, и вино попробую. Сколько оно у вас? — За мой счет, — подмигнул мужчина. Я нахмурилась. — Мне не нравится ваше желание меня напоить, — я поставила стакан на стол со звоном. — А зачем тогда вы пришли в бар, госпожа-солдатка? Я призадумалась. — Отдохнуть. К тому же, мне завтра снова на работу, и напиваться я никак не хочу. Сомнения проскользнули как в голосе, так и в голове. — Тогда тем лучше моё вино. Не отказывайтесь, — продолжил бармен. — Я сама оплачу его, — подметила я. — Мне же лучше, госпожа-солдатка. Из каких войск будете? Я сглотнула, отставляя виски. — Я разведчица. Бармен усмехнулся. — О, так вы от Эрвина Смита будете, раз в столице сейчас? Я кивнула. Разговор изначально был как будто лишним, но бармену удалось меня заинтересовать. — Да, он наш командор. — Нет, нет. Вы с Эрвином Смитом дела ведете, так? Опасно делиться такими подробностями. Я решила не раскрывать своих дел. — Я в том году в разведку пришла, какие дела с Эрвином Смитом, — не очень хотелось, чтобы что-то по городу расползлось. Бармен пожал плечами. — Жаль. Он уже собирался уходить, как я ухватила его за рукав. — Что вы имели в виду? Бармен для виду призадумался. — Я подумал, что вы занимаетесь настоящей политикой, — ответил он, — но раз уж вы ничего не знаете, это неинтересно. Думать долго не пришлось. Выдавать что-то я не хочу, но вот мнение об Эрвине лишним не будет. — Я, может, и не знаю, но вы-то знаете. Расскажите, мне интересно. — Да вот и я ничего не знаю, — бармен облокотил голову о стойку, — поговаривают, что Эрвин Смит ведёт все дела сейчас, и за стенами с врагами что-то делает, и внутри распоряжается. Он нынче у нас везде чем-то занимается. Вот бы знать, чего дальше нам ждать. Я пожала плечами. — А что, вам не нравятся изменения? — В изменениях можно как хорошее поймать, так и отхватить бед на свою голову. Знание, чего ждать, — вот, что может спасти. — С вашей предприимчивостью переживать не о чем. Сухой закон не введут, а пить люди будут всегда. Бармен усмехнулся. — Сухой? Что вы такое выдумали, госпожа разведчица! Что за закон такой? Конечно. Тут такого не знают, видимо. — Забудьте, — я отодвинула пустой стакан, — всё равно такого не введут, это глупость всё. Бармен принялся наливать мне вино. — Если всех заставят пить только сухое вино, прекрасная половина человечества обозлится лично на Эрвина Смита и Королеву, — подметил бармен и пояснил, — женщины предпочитают сладкие вина. Он поставил передо мной бокал, и что-то внутри начало раскачиваться. Я взяла вино, оно перекатилось по стенкам бокала, чуть поблескивая в свете кристаллов над стойкой. Что-то важное было. Что же? — О чём задумались? Я потеряла мысль, посмотрев в глаза бармена. Он от меня не отходит уже долго, неужели работы нет? — Да ни о чем. Хочу одна побыть, — я опустила глаза к вину, но мысль потерялась окончательно и безвозвратно. Чёрт. Бармен-таки ушел, и стало легче. Вино было приятным, хотя и дешевым. Так что я выпила всю бутылку, подслушивая разговоры за соседним столиком. — Делать тебе нечего, — бурчал один. — А вот и есть чего! Храм собирает деньги на приют для бездомных, хоть кто-то делом занимается! — возмутился несчастный. Собутыльники смеялись над его рвением помочь церкви, — я никого не прошу помогать, сам всё делаю! — Спорим, жена твоя, как узнает, что ты вторую работу себе нашел... — Бесплатную! — рассмеялся второй, и первый за ним подхватил. — Поколотит она тебя за такие глупости! Приют! Вот уж делать тебе нечего! — продолжил свою шутку первый. Несчастный обсуждаемый не отвечал. — Нет... — проговорил он. — Что — нет! — Да то. Потеряй ты работу и кров, куда подашься? Детей твоих кто покормит и приютит? Совести у тебя нет, — обсуждаемый попытался уколоть своего собутыльника. — Я другую работу найду, что, руки чтоль отвалились? Как они вообще тебя своими глупостями заманили? Чтобы кто-то в их ерунду верил!.. — Небось, он еще и деньги всё туда спускает, — вторил ему другой собутыльник. — Не помогаю я деньгами, кто я, чтобы у своей семьи отбирать. — Дурак ты, что повелся на Культ Стен. Про тебя что угодно подумать можно! Пока товарищи над ним смеялись, он вынул газету и принялся что-то показывать, но я толком не разобрала рассказа, кроме слов "Гермина" и "приют" — меня попытался отвлечь разговором подошедший пьяница. Я отмахнулась от него, возвращаясь к подслушиванию. — Еще бы и газетам верить. Что там писать королева выдумывает. — Ну так уж лично сама она! Эрвин Смит сидит, настрачивает. Оба рассмеялись. — И о церквях выдумывает, и о мире за стенами. И о бедах, которые постигли наш народ в стенах и за ними. Видать, вам ничего о сочуствии неизвестно, — мужчина убрал газету за пазуху, — и вообще, приюты... Дальше я опять не расслышала — незнакомец, что пытался со мной заговорить слишком навязчиво, все перебил. — Да что вам надо? — я не выдержала, когда он попытался взять меня за руку: выдернув ладонь, я почти вскрикнула, укорительно смотря на какого-то мужчину раза в два старше меня. Он попытался повторить свои прошлые слова подката. Я знала, в бар редко заглядывают женщины, и видать, дело в таком вот излишнем внимании. Я обернулась на диалог, но его уже не было. Ну и чёрт с тобой, старый ублюдок! Я посмотрела на незнакомца со всем негодованием и пошла вон из бара. — Ну постой же, — проговорил этот человек, снова пытаясь схватить меня за руки. Он остановил меня у дверей, и я потянулась было к ножу в сапоге — теперь я таскала его с собой всегда, — как к нам подошел полицейский из патруля, и спровадил мужчину обратно в бар. Нож я вернула на место. — Хорошо работаете, — заметила я со слабой улыбкой, когда полицейский вышел осведомиться о моих делах. В голове было легко от выпитого, хотелось улыбнуться в ответ на помощь. Полицейский устало вздохнул. — Лучше бы и вы по барам не ходили в такое время, — он указал на рассвет, — нам бы работы поменьше было. Да и нож ваш совсем не стоит с собой таскать. Если кто-то кого-то заколет, это сколько же бед всем. Я не стала отвечать. Может, и так, но было бы неплохо, чтобы в бары могли прийти совершенно любые люди, выпить, и безопасно добраться домой. Да, до этого людям в стенах пока далеко. И без ножа выходить я больше не рискую. Мужчина, которого засмеяли за его помощь церкви, тоже вышел из бара. Меня одолел то ли минутный порыв доброжелательности, то ли алкогольная разговорчиваость. — Не огорчайтесь, — я сама не поняла, как к нему подошла, — ваше дело праведное. Мужчина горько усмехнулся, развернулся и побрел в свою сторону. Он не выглядел дураком. Может, стенисты и правда взялись за мирские дела? Что же, инициатива всегда хороша. Корона и чиновничество сейчас не способны за всем уследить, потому всякая инициатива на местах очень полезна. Посмотрим, что из этого выйдет.

***

Я проснулась поздно, и это было совсем не по уставу, но я давным-давно про него забыла. Да и мне его давненько не вменяли, чтобы пришлось вспоминать. На кухне резиденции нужно было перехватить что-то на завтрак, и идти работать. Времени было уже за полдень. — Ты что тут делаешь? — удивился Эрен, когда я зашла на кухню, — Тебя ж в канцелярию отправили работать. Капитан Леви с хмурым лицом хлебал суп. Эрен тоже был очень уставшим, но в отличие от капитана — довольным. — Да я как всегда, — выдохнула я. Оба поморщились, — а вы откуда такие уставшие? — В городе собирали прошения, — ответил Эрен, облокотившись о стол, — с самого утра на ногах. Сил уже не-е-ет. — Аккерман, сходи рот помой, — оборвал его Леви, — и пока от тебя вонять перегаром не перестанет, не возвращайся. С учетом того, что я и так нарушила все правила, я решила хотя бы этой просьбе не сопротивляться и хорошенько почистить зубы. К моему возвращению Эрен уже спал на столе. Я налила себе похлебку и села за стол напротив капитана. — Что-то он быстро уснул. — Йегер который день прошения собирает, Эрд устал за ним таскаться. В городе всё не так плохо, как в пригороде, но мальца любят, так что Эрену это по душе, и он уже третий день толком не спит. Хотя бы делом занимается. — Всех не обойдешь, — вздохнула я, — но хотя бы в столице будет спокойно. Леви нахмурился. — К чему ты ведешь? — Со всем этим скопом сложно работать, — заметила я, — но хуже всего, что мы не проблему решаем, а последствия. — Так почему бы не решить проблему? — Сложно это всё. Долго и муторно. Я даже не уверена, что это возможно поправить, — я вздохнула, — Эрен сам попросился собирать прошения? Леви отправился готовить себе чай. — Королева отправила. Решила, что одобрение её персоны взлетит, если покажет горожанам, что Эрен на её стороне. Я продолжила ложкой копаться в миске, но есть как-то и не хотелось. — Собирать прошения в любом случае действие политическое, — заметила я, — но Королеве нужно быть на хорошем счету. Думаю, всё правильно. Как минимум, это стабильность для королевства. Лишних проблем не хочется, если люди решат, что Королева какая-то не такая. Всё-таки силой прародителя пока не воспользоваться, а народ долгое время жил в обмане, и мы не знаем, надолго ли у нас стабильность. К тому же, есть куча внутренних проблем. Леви уже вернулся с чаем, пока я думала об этом. — Что это? — он указал на мою тарелку. — Суп, — не поняла вопроса я. — Аккерман, я знаю что это. Какого черта ты не ешь? Который раз уже вижу, — пригрозил он. — Я... да как? Просто задумалась я. Это была правда. — Не пизди, — его лицо выразило отвращение, — понимает ли твоя тупая голова, что все твои тренировки пойдут прахом, если ты продолжишь голодный протест? Я не смогла от удивления ничего сказать. Капитан продолжил. — Эрен тот еще болван, конечно, но он помнит о том, что ему надо тренироваться ежедневно, а тебя на плацу я не видел уже давно. Помнится, из разведки тебя ещё не выгнали, чтобы так злоупотреблять добротой Ханджи. Я вздохнула, уткнувшись в тарелку. — Да какая от меня польза ещё, — вздохнула я, — с тренировками я, конечно, совсем плохо поступила. Но сил на них совсем нет. — Ты нихера не делаешь, Аккерман, — подметил капитан, — нихера не жрешь. Конечно сил нет. Я снова вздохнула, поднимая ложку. — Ну давай ещё, выдави из себя, как противно, — выплюнул он, — пить меньше надо. И с Кенни якшаться прекращай, пока не вобьёшь в свою пустую голову, что спиваешься. Как ты вообще до этого докатилась? Слышать это было обидно. — Я устала, капитан. Может, мне пора уже уволиться и отдохнуть наконец. — Устала? — переспросил он, — Твое право. Но если ты продолжишь в том же духе, то сдохнешь раньше, чем отдохнешь. — Может и так, — согласилась я, — я не знаю, как вообще дальше жить. Как будто от меня никакой пользы и не будет. Леви поднял бровь в удивлении. — Дело в пользе? Ну так тем более надо бы вернуться в строй. Сейчас ты никому пользы не принесешь. — Это правда. — Ну и чего тогда ты сидишь тут, чахнешь над холодным супом? Я отложила ложку и откинулась на спинку. — А что вы мне посоветуете, капитан? Вы ведь знаете, что случилось: я во всё вмешалась, всё испортила, и теперь не справляюсь. Хочу соскочить. Даже не так, я теперь бесполезна. Даже если продолжу что-то делать. — Всё понятно, — он отпил чая, — чем ты бесполезна, Аккерман? Давай, называй. Я втянула воздух посильнее, задумываясь. С того момента, как меня приняли в разведку, как будто я ничего и не сделала толкового. Разве что нашла себе прекрасную замену — Кенни. — Ну? — Да хотя бы вспомните, что было в тот год, когда мы трое у вас в замке жили. Несколько книг, оружие, наработки нового УПМ. За этот год как будто я вообще ничем не помогла. Леви нахмурился, допивая чай, а затем спросил с издевкой. — Ты хотела, чтобы тебя, как Кирштайна, посадили на божничку за твои достижения что ли? Я нахмурилась в ответ. — Нет конечно. Просто без знаний о прошлом я бесполезна. — Опять, — выругался он, — забудь это слово! Знаю я твои представления о бесполезности. — А что я должна сказать? Я не справилась! — Например, что ты хотела сделать лучше, а смогла так, как смогла. Всё. Исходить теперь будешь не из того, как могло бы быть, а из того, что есть на руках. Я закрыла глаза, ощущая, как пустота забирает изнутри всё тепло. — Ничего нет, капитан. Как будто бы меня даже больше нет. Я пропала вместе со своей памятью, теперь есть только какой-то ошметок бесполезный. Леви посмотрел на меня с осуждением. — Я помню ваш запрет, — повинилась я за сказанное, — но вот так я себя ощущаю. Так, как если бы я была чучелом, набитым сеном. Пустышкой, обманкой какой-то. Разве вы не считаете, что нас собой делают воспоминания? Разве не в этом вся наша сущность? Слезы наворачивались на глаза, но я не давала им течь. Как будто от них я пойду трещинами и развалюсь, и тогда совсем ничего не останется. Капитана слезами разжалобить не получится, а вот обозлить — вполне. — Глупости, — отмахнулся Леви, — и философия твоя дурацкая. Какими бы хорошими твои воспоминания, какими бы полезными они ни были, ты стала такой из-за них. Потеряв их, ты стала другой, вести себя стала иначе? Нет. А вот ссать на голяшки по поводу и без начала на каждом шагу. И лучше бы тебе прекратить. — Я не могу... — Почему? — Потому что я — слабая, неправильная и не настоящая. Настоящая Микаса была сильная, сильнее всех. Она могла всех спасти и всё исправить. Настоящая Микаса даже меня спасала от смерти, я по сравнению с ней ничтожество. Я даже не другая, я просто никакая. Раньше я полагалась на свой ум и воспоминания, но ум без знаний стоит немного. Почему я не должна бояться? Ведь это единственное, что так естественно в моей ситуации. — Никто не запрещает тебе бояться. Но уверенности в своих действиях теперь у тебя нет, ты и раньше много думала, прежде, чем сделать, а теперь и вовсе перестала что-то делать. Я заметил это уже давно. Я отодвинула тарелку и поднялась. — И что вы хотите этим сказать? — Перестать с вот этим "настоящая" и "ненастоящая", сильная и слабая. Никто кроме тебя не оценивает твою правильность, и это глупо оценивать. Да и память подводит не только тебя, но оттого мы не становимся глупее. Ум — это не знания, а то, как ты мыслишь. И у тебя всегда была светлая голова, пусти её в дело. И, к слову, не забывай, что ты солдат, и не тебе оценивать свою полезность. — Я... настоящая... Замерев посреди кухни с миской, я не нашлась, что сказать. — Что вообще значит "ненастоящая"?! — вдруг голос капитана стал возмущенным. Он стоял близко и смотрел так, словно я разума лишилась на его глазах. — Я же ненастоящая Микаса, мне просто повезло её заменить, — я сглотнула нервозность, — и я видела настоящую. Я видела её в путях, и она мне всё рассказала. Она желает мне жизнь испортить за всё, что я натворила. Леви прикрыл глаза и отвернулся. — Лучше бы тебе у врача провериться после всех тех разов, когда ты башкой своей тупой билась, — капитан ответил тихо, но я всё прекрасно расслышала. — Здесь сейчас находишься ты. Ты живешь и здравствуешь. Ещё бы делом занималась, не было бы тебе цены. Я только вздохнула. — Всё это бессмысленно. Они без меня справятся, или даже со мной не смогут. Вы же знаете наше положение. Капитан вытащил из моих рук миску и вылил куда-то — я даже не посмотрела, только таращилась в непонимании. — Прекращай все эти депрессивные мысли. Если бы разведчики об этом думали, то давно бы в петле висели. Это правда. Я отвела глаза. — И ты пойдешь вешаться, если не прекратишь, — указал капитан. — Не пойду. — Знаю я таких, — фыркнул он, — пизди больше. Ответить мне было нечем. — Времена поменялись, но есть то, что разведчикам следует помнить всегда — сегодня ты жив, а что будет завтра — неизвестно. Твоя же тупая головешка помышляет категориями мира и непонятного "будущего" всё это время, и пора бы эту ерундистику сворачивать. Думай о том, что можно сделать сегодня, а ещё лучше — прямо сейчас. До своего призрачного будущего ты можешь не дожить. Я медленно кивнула. Признаться, я не могла представить, как мне удастся жить сегодняшним днем. Это, будто бы, совершеннейшая глупость в нашей ситуации. — Это приказ, — заметил капитан, — надумать ты можешь всё что угодно. Только оно будет вилами на воде писано, поменяется сто раз, и ты эти сто раз разочаруешься и будешь попусту переживать. Лучше бы тебе прекратить самоистязания. Я мотнула головой. — Вы, конечно, правы, капитан. Но как не думать? — Вот так. Держи в голове, что всякая такая мысль разрушает тебя, и она вредна не меньше порывов навредить себе физически. Солдат должен содержать себя в подобающем состоянии, а если ты треснешь в бою, то отдуваться за твою ошибку придется всем нам. Ты не имеешь такого права, помни об этом. — Не имею. Сзади послышался шорох. — Йегер, как вовремя ты отлип от стола, — Леви прошел к нему и пнул ножку стула, — иди отсыпаться. Это приказ. Эрен помялся, прежде чем что-то сказать, но капитан его оборвал. — Бегом. Капитан схватил его за рукав и потащил на выход. Уже в самом проходе, обернувшись, капитан качнул головой в сторону, словно что-то сказать пытался. Я только вздохнула в ответ.

***

— Как дела? Энни подошла к моему столу и поставила свою лампу. Уже давно стемнело, я тупо смотрела в стену, ничегошеньки не понимая, а лист бумаги передо мной был пустым. Целую неделю я разбирала прошения в канцелярии Королевы, но работа была бесплодна. Более того, она была действительно депрессивна. — Ужасно, просто отвратительно. — Не удивлена. Лицо королевы исказилось. Она ушла в свои мысли, но продолжила говорить. — Еще Эрвин доставляет хлопот. Задолбал, — выругалась она, — я слышала, что у тебя с ним тоже не все гладко было. Что мне с ним делать? Энни смотрела на меня внимательно и, похоже, ждала совет. — Что с ним делать? — Ты меня не слушаешь, да? — она отодвинула стул у соседствующего стола, — но, может, ты хотя бы замечала, что командор плетёт свои планы прямо у всех под носом? Или глаза ты тоже затыкаешь? Какие глаза? Планы? О чём она вообще? Энни вздохнула тяжко. — Аккерман, ты меня поражаешь. Давай-ка пройдемся на свежем воздухе. Который день от тебя никакого толку, я начинаю думать, что всё за тебя Армин делал. — Что? Энни проехала по больному. — Вставай давай, — она потащила меня на себя за локоть, и я едва не запуталась в онемевших ногах, пытаясь поспеть, — уже почти полночь, я хочу ещё выспаться. Мы забрались на крышу резиденции, организованную в виде оранжереи под стеклами. Небо было безлунным, мы ступали наощупь, но когда подобрались к парапету, фонари с улиц дали хоть немного света. Окна были раскрыты, ночная прохлада гуляла по оранжерее. — А теперь к делу, — Энни облокотилась о скос, складывая руки под грудью, — я не знаю, что в твоей головушке творится, но надо бы уже вставать в строй. Дела не ждут, а Смит и того круче вертит делишки, буквально пользуясь мною. — В каком смысле "пользуясь"? У вас, вроде, нечего делить, а с Диной Фриц разобрались, разве нет? — Начнем с того, что пока не разобрались. Командор воспользовался моей слабостью и забрал колоссального для своих нужд, и это все давно поняли, только я не знала. Дот Пиксис сначала намекал мне, мол, командор никогда так не подставлялся, даже на вылазках, а тут раз — потерял руку! — это удивительно. И если бы только этот Пиксис... — Ну, насколько мне известно, командор Эрвин защищал капитана Леви. Согласись, уж если лучшего из лучших не спасать, то чью жизнь беречь? — Я больше бы поверила в бредятину Имир о том, что Смит к коротышке неровно дышит, но Имир шутила, а Смит не дурак, чтобы собой рисковать без дела. Ты его лучше знаешь, когда он вообще подставлялся? Я усмехнулась. — Да всегда, — я едва сдержала иронию, — после твоего пленения командор сам поехал в застенки. Его казнить собирались, мы его вытаскивали очень сомнительным планом. Если и говорить о бреде, то я скорее поверю, что Эрвин Смит желает помереть поскорее и с музыкой, нежели чем... Но ведь действительно. В пасть к титанам Эрвин благоразумно не лез. Он знал, что его безопасность важна, это одна из основ морального духа разведчиков. Может он, всё-таки, хотел красиво умереть? Да с чего бы ему. У него разве не было других желаний? Да хотя бы выйти наконец к берегу! Чёрт побери, у командора было достаточно оснований жить! — Для чего Смит подставился, Микаса? — наседала Энни, — я уверена, он решил прибрать к рукам свободного шифтера для каких-то своих целей. Я вздохнула. В словах Энни был смысл. Но у меня не было причин не доверять действиям командора. — Не знаю, что у вас не так, но у меня нет причин не доверять командору. Он не подводил нас. — Он потерял Райнера. Я скривилась от мысли в своей голове, но всё-таки её озвучила. — Как будто это помогло Райнеру избежать смерти. — У Эрвина не так и много проколов, — подметила Энни, — но, заметь, эти два как будто такие глупые и недальновидные, что я не могу просто посчитать оба неудачей. — Ну забрал командор колоссального. Что ещё не так? — О чём Эрвин говорил с послом Адзумабито наедине? — Энни нахмурилась, — Он отказался отвечать мне, увильнул. Он за две недели до моей коронации объездил всех чиновников в стенах, кажется. Любое мое взаимодействие с ними встречается с сопротивлением: они хотят говорить со мной и с командором. Что он им наговорил? Что я могу предполагать, как ты думаешь? Что Энни — подставная королева. Меня пробрала дрожь. — Да не может быть, — я не хотела верить, — он же подставляет и тебя, и разведку сразу. Может, всё-таки, они говорили о чём-то ещё? Что ты не желаешь сама принимать решений? Что разведка тебя будет контролировать? Энни вздохнула. — Ещё бы этого не было сказано. Конечно Эрвин говорил, что я только номинальное лицо, а он — серый кардинал, почему иначе чиновники отказываются от личной встречи по моей инициативе? Она оттолкнулась от проема и подошла ближе. — Эрвин Смит знает, что я на стороне стен. Он понимает, что у вас есть заложник — мой отец, и всё ещё держит при мне охрану. Я не даю повода для сомнений, но его скрытность мне не нравится. Будь хотя бы ты на моей стороне. Я сглотнула. Её лицо было серьезно, но я видела всю горечь, что она пыталась утаить внутри. — Ты поэтому взяла Кенни себе в охрану? Поэтому он не уходит от тебя дальше, чем на десяток метров? Энни кивнула, но усмехнулась. — Почти. Пока со мной охрана Эрвина, я держу и Кенни. Как видишь, они не за дверями сейчас, да и не караулят меня в душе, но мне спокойнее заниматься своими делами зная, что хоть кто-то за ними приглядывает. Даже если Энни была врагом, она действительно не дает поводов в себе сомневаться. Эрвин всегда был загадочным в своих помыслах и действиях, к нему много вопросов, как и к его экцентричности, что вылезает наружу иногда. Что за сюрприз он готовит — я не знаю. Но как будто это меня не тревожит. — Понятно. Энни же это, конечно, тревожит. — Твои опасения логичны, — согласилась я, — но я не вижу причин тебе вредить. Со стороны командора Эрвина. — Так и его опасения логичны. Мне никак не доказать, что я не враг ему, если он мне изначально не верил. Он и не поверит. Тоже справедливо. — И что думаешь делать? — я сама не поняла, как нахмурилась. У Энни, определенно, не самое стабильное положение, и, конечно, она боится. Но что она задумала? — Я не собираюсь подставляться, — мотнула она головой, — мои страхи меня не сожрут настолько. Но я не хочу терять позиции, чтобы Смит продолжал со мной считаться. — Ты хочешь, чтобы я помогла тебе в этом? Укрепить свою власть? Но как же это я смогу? — Мне нужна твоя помощь, — согласилась она со всей твердостью, — но я хочу заняться более структурными изменениями. Если у нас всё получится, так власть у меня и появится. — Что... что же ты хочешь? Я нервно сглотнула. В голове представились самые страшные картинки, что могли затмить казнь за изобретения и всякий интерес. — Ты сама видишь, как всё движется к изменениям. Я же хочу сделать так, чтобы королевство перестроилось под эти изменения так, как это будет работать в будущем. Думаю, это отличный план, ты ведь должна знать, как всё должно быть. Я нахмурилась. Энни была невероятно права. Нам нужно было такое начинание. Но я уже сейчас чувствовала, что из этой затеи у нас ничего не получится. — Я ничего не помню, Энни. — Придется тебе вспомнить, Микаса. Судя по последним твоим дням в моей канцелярии, если уж не вспомнишь, будем сочинять на ходу. Энни отвернулась к окнам. На нас повеяло холодом с улицы. — Соглашайся. Я знаю, что тебе это интересно. — Почему? — Изменения в стенах уже начались, и дела идут плохо. Прошения ты читала. И я знаю, что чувство справедливости у тебя такое же, как у Эрена. Только ты подумаешь, прежде чем развесить виновников на фонарях, потому что в твоей голове это кажется неверным, и твои представления о справедливости ограничиваются моралью общества, в котором ты росла, — как раз такого, которое нам надо построить. Мне это и нужно. Я горько усмехнулась. — Ты, кажется, меня переоцениваешь. Я очень сильно изменилась с тех пор. — Не ломайся и скажи уже, что ты согласна, и я пойду спать, — проворчала Леонхарт. — А что мне остается? Всё действительно плохо, и помощь моя нужна. Буду хоть тут полезна чем-то. Энни развернулась с усмешкой. — Не забывай, что ты всё ещё состоишь в разведкорпусе, и мне надо, чтобы ты с Зоэ работала и с Хидзуру тоже. Мои планы важны, но я тебе из разведки уволиться не дам, пока Парадиз не будет защищен. Меня на это не хватит. Меня и на прошения не хватает. — И как ты себе это представляешь? — спросила я с сомнением. — Пока не знаю. Но это приказ Королевы, и постарайся его выполнить хорошо. Энни ушла к лесенке, оставляя меня в оранжерее с пониманием, что я просто не вывезу все это одна. Я прикрыла лицо руками, потирая глаза. За стеклом виднелись редкие звезды, вдалеке зияла темнота. Флок, этот идейный придурок, держал вахту у ворот королевского имения. Рядом с ним, как изваяние, стоял Марло — я могла разглядеть их шевроны крыльев свободы. Оба молодые, оба живые, полные сил. Люди сновали по улицам под фонарями, словно муравьи. Полицейские наполнили город собой и каким-то спокойствием. Митрас жил, а я была его тенью, такой же зияющей, как темнота вокруг. Жизнь и смерть. Я ощущала себя лишней здесь, где всё течет в своём изобилии. Мне самой следовало бы стать изобилием, но внутри меня скопился лишь упадок, который разъедал мою жизнь уже целый год. Вместе с пустотой пришло бессилие, вместе с бессилием — смерть. А пустоту... а пустоту мне подарила Микаса. Такой была моя цена за свою жизнь. И пока она не отобрала у меня что-то ещё, бессмысленно этого ждать. В конце концов, я даже не знаю, на что она способна, и гадать бесполезно. Но я действительно могу помочь тем, что у меня осталось. И Энни, и Ханджи. И, хочется верить, людям.