Очередная глупая затея Микасы Аккерман

— Полный провал. Рапорт командора Королеве был коротким, но описывал ситуацию лучше всего. Армина мы не отыскали, и пускай господин Леонхарт замер, глядя огромными глазами на свою приемную дочь в короне, все понимали, что залогом управляемости Королевы стало знание марлийцев о том, что мы можем пересечь море. — Даже знать не хочу, что там случилось, — с каменным лицом ответила Королева. Она в два шага оказалась перед отцом, и застыла, глядя ему в глаза. — Доченька, — его тихое обращение она расслышала яснее, чем слова Эрвина Смита, которые слышал весь двор. Вместо ответа она отвернулась и пошла к воротам своей резиденции. Руки её дрожали. Мы проследовали за ней, пока нас не остановили в зале для приема гостей. Командор кивнул на диваны, ожидая, что мы рассядемся. Признаться, с дороги здорово вымотанным, нам было тяжко ехать на прием в столицу, но исход этой операции следовало узнать всем как можно раньше, а командор, как самый уставший, не выказал и толики бессилия. Стыдно было признать свою слабость перед ним, и мы, не успев даже толком отдохнуть после двух ночей без нормального сна, отправились в путь снова. — Следует дать им время, — прокомментировал Смит очевидное. Несмотря на всю выправку командора, я легко разглядела, насколько его лицо было изможденным: даже за путь от Троста до Митраса следы обращения не пропали. Вся дорога была тяжкой, а обратный путь по Парадизу осложнила погода. К тому же, наша передышка на Марии не затянулась, и дело было в ужасном событии, о котором никто не решался говорить. — Это понятно, — пробурчал Леви, хромая к креслу. В обратной дороге он повредил ногу: та отекла, очевидно, ныла, но он отказался от госпитализации в Тросте. Удивительно, но ранения делали капитана разговорчивее, чем когда-либо. За нашу поездку обратно он разговорил Жана, и Кирштайн выложил ему историю своего благополучного детства. Вот и сейчас, чтобы не думать о боли, он отвлекался приказами, — полагаю, придется заночевать здесь. Аккерман, Йегер, отправляйтесь искать нам ночлег. Я уже было обернулась, чтобы исполнить приказ, как командор остановил всё жестом. — Следует дождаться Королеву, — не согласился он, — но и нам нужно кое-что обсудить. Эрен вздохнул, присаживаясь. — А что обсуждать, командор? — Йегер впервые что-то сказал за этот день, кажется, потому и голос его был хриплый и тихий, — вы сами все сказали: дела наши плохи. Я мотнула головой. — Нет, нам есть, что обсудить. Эрен определенно устал, и я понимаю, отчего так: его нервозность и излишняя собранность чувствовались уже осенью, за пару месяцев до операции в Шиганшине. После возвращения я не могла припомнить его с хоть сколько-нибудь хорошим настроением, и затянувшийся стресс был ему совсем не на руку. А теперь, когда возложенные надежды рухнули, стало еще хуже. Нам нужно поговорить. — Надо было заранее обсуждать! Тайком выкрасть Армина из-под носа у марлийцев? Почему никто не говорил о том, насколько это провальный план? Да когда вообще что-то шло по плану?! — Легко говорить постфактум, можно любой вывод притянуть за уши. Командор Эрвин потер лоб, и я оборвала себя на возмущении, что рвалось наружу. — Понимаю твое негодование. Похищение из-под носа армии ни за что бы не прошло мимо, — согласие Смита было столь неожиданно для Эрена, что он заткнулся, — весь расчет был на то, что прямых доказательств нашего присутствия найти не получится. — В конце концов, почему мы, по-твоему, пошли такой командой? — встрял Жан, — Будь уверенность, что все можно будет сделать втихую, отправили бы куда меньше людей. В случае провала мы должны были отбить... — Нет, Кирштайн, — оборвал его Леви, — На будущее: вы с Йегером всегда слушаете задницей. А сейчас лучше нам вернуться к обсуждению грядущего, потому что проёб на континенте исправлять придется, — капитан перевел взгляд на меня, — а ты чего так смотришь? Есть, что сказать по делу, или у нас тут вечер размазывания соплей и заламывания рук? Я сглотнула, столкнувшись с ядом в словах, но всё-таки собралась и высказала надуманное. Пусть и оно было очевидно. — Почти уверена, что Марли не станет сидеть на месте после такого нападения, и нам следует ждать удар. Быть может, они отправят кого-то на остров? — Сомнительно, — включилась Имир, — У нас перевес: четверо против их двоих. Пока Марли не смогут найти Армина, они не сунутся к нам, — в голосе сквозила надежда. — Есть еще молотоборец, — напомнил командор, — это очень опасный враг для нас. Я пожала плечами. — Титаны не так важны, у Марли технологический перевес, мы не имеем даже представлений о том, насколько он большой. И с чем придется иметь дело — тоже вопрос. В комнату вошла Королева, присаживаясь перед нами. — Вы дали себя поймать, — заметила она спокойным голосом, хотя было видно, что ей хотелось поколотить каждого из нас, — это очень и очень плохо. Ближайшая с острова большая земля принадлежит Марли, и им ничего не стоит заблокировать нас. Остров обнесен горным хребтом по северу, на востоке — суровый океан, а на юге нас будут ждать. Какие есть идеи? Эрвин вынул карту, стащенную с корабля. — У нас есть шанс установить контакт с Хидзуру и доставлять грузы по воздуху дирижаблями, если Хидзуру уже владеет такой технологией. Эрен вмешался: в кои-то веки его негодование пропало, а вспомнил он важный факт. — Дирижабли были у Марли еще в детстве моего отца, уверен, они уже распространились по миру. Эрвин кивнул ему и обратил взгляд к Королеве. — У Марли достаточно сильный флот, это морская империя, — заметила Энни, — не знаю, какие войны велись в эти пять лет, но ситуация не могла перевернуться с ног на голову, хотя флот могли и потопить. Вот что важно: с кораблей можно запросто расстрелять дирижабль, скорость такого воздушного судна невелика. Однако Хидзуру и впрямь могут согласиться на сотрудничество с нами: они сотрудничали с Элдией в последней войне. Я вздохнула. Местная история представляла собой пласт, который отличался от чего бы то ни было, размеры Марли и Хидзуру сами по себе представлялись чем-то ирреалистичным. Был бы у нас курс истории! Как бы это упростило понимание происходящего! — Мы привели за собой команду корабля и пленных элдийцев, — напомнил Жан, — они жили на континенте, и кто-то из них может знать историю последних военных конфликтов. Эрвин кивнул на здравую мысль. — Это мы обязательно выясним. Энни потерла лоб, на котором залегла складка. — А с кораблем вы что сделали? — Он в безопасности, — отмахнулся Эрвин, оставляя королеву мучаться в догадках.

***

Нас отправили готовить комнаты для отдыха. Эрен нашел себе отдушину: как только определилась комната для капитана Леви, он принялся надраивать её. Похоже, общение с чистоплюем дало свои плоды, и Эрен нашел способ снимать стресс через уборку. Или он снова решил, что хочет заняться самоистязанием. — Ты как злобный еж, — выругалась я на Эрена, встав в дверях, — я тоже переживаю за Армина, но что теперь, виноватых искать? Впрочем, я давно нашла. Виноватой во всех бедах у меня была я. — Возьми тряпку и помогай, — нахмурившись, пацан кинул в меня мокрой ветошью. Я скривилась от мокрого пятна на рубашке, но тряпку взяла и принялась вытирать пол с дальнего угла. — Разговаривать не хочешь? — уточнила я. Ответа, конечно, не последовало, — я всегда знала, что ты вредный и противный, но сейчас ты вредный и противный ребенок. Я буквально услышала, как заскрипели зубы во рту Йегера. — Ребенок?! Я знаю, ты во мне видела монстра, придурка или революционера, но ребенка?! Он что, обиделся? — А как ты себя сейчас ведешь? Несмотря на оболочку, его способ переживать ничем не был плох (если Эрен не начнет никого обвинять, конечно, но он не был к этому склонен), однако его поведение заставило меня сказать слова, которые он не хотел услышать. Разговорила, называется. — Мне шестнадцать, — согласился он, но желваки ходили на лице, выдавая негодование, — я знаю, что ты считаешь себя многим старше меня. Но никто в стенах не считает таких, как мы, детьми! Почему ты решила, что имеешь право попрекать меня возрастом? — Попрекать? — я отшатнулась, — да нет. Тебя задевает, что я считаю твое поведение детским, я почему-то посчитала, что могу этим тебя встряхнуть... Эрен обернулся и посмотрел с такой обидой, что я встала на колени, отложив тряпку и ведро. — И капитан, и командор, и ты тоже считаешь, что мне доверять нельзя, нос не дорос! И ты думаешь, меня это не тревожит? — Я вообще не знаю, что в твоей головушке происходит, — призналась я, — и было бы неплохо поговорить об этом. — Вот и поговорили! Он отвернулся и принялся за уборку. — Хочешь, обижайся, но это тоже очень по-детски, — сомнение проскользнуло, но я всё-таки произнесла это вслух. Нарывалась на обиду похуже. — Ты хочешь держать меня под контролем, я уже давно это понял, — процедил Йегер, — а я не хочу, чтобы ты копалась в моей голове. — Я не... — Иди нахер, Микаса. Я опешила, не в силах подобрать слова. — Прости?.. Слова, может, и были правильные, но произнесла я с таким сомнением, что Эрена едва не начало трясти. — Хватит, — выдал наконец он, — просто хватит. Я знаю, что тебе плевать. Когда в твоей голове судьбы мира, ты не замечаешь реальных людей. Плохо? Может и плохо. У всех своя трагедия, у тебя тоже своя. Но прекрати делать вид, что тебе не плевать на каждого из нас. Может, Армин тебе и правда важен, может, из-за смерти Саши ты и впрямь расстроилась, но я-то знаю, что ты видишь во мне угрозу. Ты всегда об этом говорила, и потому так легко тебе далось понимание, отчего элдийцев ненавидят. — Я не считаю тебя угрозой... — Мне даже будущее знать не нужно, чтобы сказать тебе, что ты выберешь что угодно, но не меня! Я помню, как ты смотрела на меня, как на монстра, еще тогда, в Шиганшине. Монстра ты не выберешь, ты же на стороне "хороших". — Я не на стороне "хороших", я на стороне гуманизма и ценности человеческой жизни, — встряла я, — и ты, если помнишь, тоже был за спасение человечества от гибели. — Ты меня не поняла, если так думала. Ты заставила говорить, что я желаю спасти человечество, разве не помнишь? Тебе было удобно считать, что сделала меня "хорошим"? Заставила?! А ведь правда. Заставила. Я уговорила его ограничиваться очень полярной позицией еще тогда, пять лет назад. Неужели я сама же этому поверила? — Я сама себя обманула. — Но только потому, что тебе было удобно обманываться, — кажется, он дырку на столе протрет от той силы, что он вкладывал в свои действия, — ты нашла для себя то, что "правильно", тем путем и пошла. Но ты знала, что если и я буду знать правду, то выберу другой путь, и стану неудобным. Я разозлилась. — Да ты сам себя обманул! Ты все это заварил, как бы память моя не подводила, я помню, ты всё это заварил! Может, ты сам об этом пожалеешь ещё, но меня зачем обвинять? Я тебя защищала так, как могла, и пусть не всегда я была с тобой честна, пускай я и правда поначалу тебя боялась, того, что ты накрутишь, но разве я пыталась от тебя избавиться? — А ты хотела от меня избавиться? — Я похожа на идиотку в твоих глазах? Он обернулся, чтобы столкнуться с моим негодованием. — Определись уже, что тебя не устраивает: когда я называю тебя ребенком, или когда считаюсь с твоей особенностью и думаю, как снять с тебя ответственность за судьбу Парадиза! Эрен вздохнул, пытаясь усмирить свой гнев. — Окончательно заделалась в спасительницы? С чего ты взяла, что эту ответственность нужно снимать? — А ты с ней справишься? Ты готов сейчас, выключив свой юношеский максимализм, сказать, что ты справишься с отвественностью за судьбы всех на этом гребанном свете? Я видела, как он хочет в отместку сказать "да", но еще я знала, что Эрен не был дураком. Он был эмоциональным, поломанным, скорым на действия, но глупым — нет. И в тот момент он сменил гнев на милость и смог немного оставить злобу, что его переполняла. Тяжелый вздох, и Эрен наконец ответил. — Я знаю, что мне придется принимать решение, которое определит судьбы очень многих людей. А еще я знаю, что я определю ваши судьбы, — он взял меня за плечо. Что-то как будто щелкнуло, и виски стиснуло болью. К горлу подступил комок, тошнота начала разрастаться внутри: я вырвала руку, пытаясь ладонями зажать боль внутри головы. — Наши судьбы? С каждым произнесенным словом становилось все хуже и хуже — разговор уже не получится. Я поднялась, делая шаг назад, едва удерживая себя на ногах: перед собой я неожиданно начала видеть слепое пятно, и это привело меня в первобытный ужас, я запуталась в ногах. А Эрен все еще говорил, пусть и отошел назад брезгливо. — Я знаю, что ты не выберешь мою сторону, потому что мне это приснилось. Как и то, что я решу исход... Еще шаг назад — и я провалилась в дверной проем. Головная боль стала нестерпимой, но тошнота требовала, чтобы я как можно скорее оказалась в уборной. Перила под спиной оказались как-то внезапно: я посмотрела вверх, и потолок стал скатываться под ноги, пока я не соскользнула с перил прямо на ступеньки и по ним — кубарем. Под конец я больно ударилась носом, а после окончательно потеряла ориентацию в пространстве. Голоса на фоне становились все тише, пока не пропали. Боль тоже. Мигрень еще никогда не доводила меня до таких приключений. Я очнулась в темноте. Потолок стал звездами, и я начала думать, что издохла, пока не ощутила песок под руками. — Что это? Мой голос сказал это, но я не открывала рта. — Это — наш путь, — послышался девичий голос позади. Он был мне незнаком. Я, словно ошпаренная, подскочила, чтобы посмотреть на вторженку: маленькая черноволосая девочка смотрела на меня с недетской серьезностью. Микаса. Настоящая Микаса. — Нет, — выдох был судорожным, меня пробило дрожью не то от холода, не то от ужаса. — Ты боишься меня? — девочка наклонила голову, но в её движении было столько неестественности для ребенка, что у меня перехватило дыхание, — надо было бояться раньше. Когда я вытаскивала тебя из передряг. — Да каких передряг, — мой вопрос и вопросом-то не звучал. — Опасных, — вздохнула она, — смертельных. Здесь есть кое-кто, и она скажет, что спасла я не только тебя. Боже, не говорите, что... — Ты забрала мое тело, — утвердила девочка, — ты должна была уберечь и мою душу, упокоить, дать свободу. Но... — её спокойный голос оборвался, и она воскликнула как сама не своя, — но ты привязала меня к себе! — Нет! — Привязала, вытащила наружу, чтобы заставлять делать самые отвратительные вещи! Кто я для тебя, твоя служанка? Ребенок для битья? — Нет! Я даже не знала! — Обманывайся дальше! Ты недостаточно умна, чтобы справиться самой? Почему? Почему ты меня вернула? — Я не хотела! — Лгунья! Я упала на колени, схватив тонкие плечи девочки со всех сил: в тот момент мозг даже не додумался подсказать, что это, должно быть, больно. — Что я могу сделать? — выпалила я. — Ничего! Ничего ты не вернешь! И я тебе ничего не верну! Возвращайся, и больше никогда не приходи! Я отпрянула. Маленькая Микаса передо мной была так зла в своем отчаянии и бессилии, что я склонила голову: непривычно светлые волосы мелькнули перед лицом. — Тебе больше не придется возвращаться, — пообещала я. — А я передумала. Я подняла голову и столкнулась с ледяным взглядом на детском лице. — Передумала. Ты забрала мою жизнь, а я отберу твою.

***

Я проснулась со слезами на глазах. Была глубокая ночь, голова жутко болела, нос — не меньше. Стоило попытаться собрать мысли в кучу, как воспоминание о встрече с настоящей Микасой накрыло меня с головой. — Нет, — голос был таким слабым и ничтожным, что я начала чувствовать к себе отвращение не меньшее, чем испытывала настоящая владелица этого тела. Судьба дала ей этот шанс упокоиться, а я его отобрала? Какая же я дура. Так ведь и было. Что-то не желало, чтобы я погибла, и ей пришлось вернуться, чтобы спасти меня. Она и есть моя неведомая сила, что помогала мне, когда я сама не понимала, что делала, в пылу сражения. Мне казалось, что тело само знает, что делать, но это была лишь она. Вот и она, моя аккерманская сила. Вздох напомнил о том, как все болит. — И тогда, когда я не смогла нажать на курок, тоже была она, — голос вырывался хрипами из горла, пока слезы не полились вновь. Настоящая Микаса вернулась еще тогда, в Тросте, чтобы спасти Эрена от гибели. Она делала всё, что могла, чтобы уберечь меня в Подземном Городе. Это всегда была она. Она... Она не смогла убить человека. Пальцы на висках совсем не помогали. От слез становилось только хуже. Дышать не получалось от слова совсем. Я сотворила с ребенком ужасное. И вся боль, все отчаяние после такого я заслужила. Мое неведение не было оправданием. "Ты забрала у меня жизнь, а я отберу твою". Угроза как будто перестала быть страшной. Я поглубже вдохнула, успокаивая нарастающую истерику. Что бы Микаса ни придумала, она имеет на это право. Вместо слез я рассмеялась в отчаянии. Справедливость, если она существует, случилась.

***

Утром ко мне пришел Эрен. Жан топтался у порога, и, несмотря на весь абсурд, пытался шутить о том, как я своей неловкостью всех напугала и заставила переживать. Эрен сидел молча, только смотрел с виной и замешательством. — Я была в путях, — вдруг сказала я, обрывая Жана. Эрен вытаращил глаза, а Жан перенял замешательство и медленно сел на стул у выхода. — И... что там было? — наконец спросил Эрен. Слова сами полились из меня. — Настоящая Микаса. Она меня ненавидит. Жан в недоумении подскочил. — Кто? Ты о чем вообще? — Она вернулась, чтобы спасти меня, — я опустила голову, — как-то так случилось, что я заставила её вернуться. Я все испортила, и она меня ненавидит... — Успокойся. Эрен потянул руку к моей — куча невысказанных вопросов читалась в его глазах, — но я отпрянула в каком-то животном ужасе, не дав к себе прикоснуться. — В прошлый раз все так и началось. Не трогай меня, — я попыталась объясниться, но выходило скверно. Встречаться с ней во второй раз совершенно не хотелось. — Если тебе суждено оказаться в путях, то рано или поздно ты там окажешься, — оборвал молчание Эрен, — не вижу ни единой причины отсрочить неизбежное. Я только фыркнула в ответ. — Нет. Не сейчас. Зачем вы вообще сюда пришли? — Думаю, нам стоит уйти, — встрял Жан, — потом передашь. Эрен так не думал. — Энни передает тебе, — Йегер вытащил из внутреннего кармана письмо, — нам придется связаться с дедушкой Армина, рассказать ему всё, что знаем. Держать его дальше в неведении будет жестоко. — Он может решить, что Армин пропал куда раньше, — вставил Жан. — Он даже не знает, что его внук был болен, — напомнила я. Эрен вздохнул. — Тебе придется всё ему рассказать, — закончил Йегер, — мы отправляемся в Хидзуру в ближайшее время, нужно подготовиться, и потому мне придется остаться здесь. Я прикрыла глаза. — Значит, оставляете меня с этим наедине? — Именно так, — подтвердил Эрен, — и когда ты освободишься, придется включиться в нашу работу. Тебе обязательно нужно оказаться в этой экспедиции. Отложи на потом все, что ты видела в путях, надо собраться. — Может, всё-таки не стоит Микасу тащить туда? — предложил Жан. — Нет, я понимаю, я должна быть с вами, — мотнула я головой, — и ты прав. Надо собраться. Всё внутри протестовало от одной мысли о том, что нужно привести в себя в порядок. Будущее как будто оборвалось, и я больше не видела впереди ничего, кроме пустоты. Там было обещание Микасы, там были грандиозные планы по спасению Парадиза, но у меня не было ни единой идеи о том, как это будет выглядеть. Только обрывки. Под рукавом привычно ощущалась хлопковая повязка, я стянула её и посмотрела на кривой шрам, который так и остался со злополучной ночи в избушке с работорговцев. Те, что были на запястье, скоро стали незаметны, но глубокий уродец, что уходил высоко, так и зиял белой бороздой. Будет лицемерно показывать в Хидзуру свою принадлежность к какому-то важному семейству с учетом того, что настоящая их наследница обозлена на меня. Но это, определенно, то, что я могу сделать для жителей Парадиза.

***

Господин Арлерт встретил меня слабой улыбкой на постаревшем лице. — Здравствуй, — поприветствовал он, — я как раз чай поставил. Присаживайся на кухне. Домик господина Арлерта никак не поменялся с нашего последнего визита. Мы тогда еще были кадетами, и предвкушение будущего не было столь пугающим, но этот теплый и уютный дом представлялся островком спокойствия в нашем мирке, и мы были счастливы в нем оказаться. А сейчас я чувствую, как трясутся мои коленки. Тогда я не имела и малейшего представления о том, что нас ждет. Воображение подкидывало знакомые фрагменты, я была уверена в своих силах так, словно оказалась вторым Леви Аккерманом, и здравые мысли маскировались всезнанием. Спасибо, моя восхитительная память. Я до мельчайших деталей помню, как легко себя обманывала, как считала, что судьба, словно подтяжки, притянет нас к ходу истории, что мне известен. Если мы отойдем далеко. И мы отошли. Доски под ногами не скрипели: господин Арлерт, похоже, прислушался к совету их заменить. В дальнем углу на тумбе стояла вазочка, которую подарил Эрен в качестве извинений, — прошлую он разбил, — в центре светлой кухни стоял стол со скатертью, большой, но накрытый на двоих. Господин Арлерт унес стопку исписанных листов в свой кабинет. — Как ты? — вежливо поинтересовался дедушка, возвращаясь ко мне. Я была растеряна, и две чашки на столе привели меня в замешательство ещё большее: он знал? Он догадывался? Или, может, он просто ждал гостя. — Присаживайся, — дедушка указал на стул. Его лицо становилось всё более скорбным, а моё молчание только делало больнее. — Господин Арлерт, — казалось бы, рваный вдох не мог ухудшить ситуацию, но нет. Слезы покатились по его лицу, и дедушка резко отвернулся в сторону. Он не желал делать еще хуже, но было поздно. — Армин жив, я почти уверена в этом, — всхлип вырвался из горла вместе с этими словами, и они совсем не помогли, — мы были на континенте, марлийцы говорили, что он сбежал, и его не смогли найти. Армин совершенно не тот человек, что даст себя поймать... но он не пришел к нам. Должно быть, его уже не было на континенте, когда разведчики прибыли. Он уже ушёл... куда-то. Господин Арлерт повернулся ко мне, чтобы взять чайник и трясущимися руками начать наливать нам кипяток. — Континент, сбежал... — повторил он за мной, — я... — он набрал побольше воздуха в грудь, — я был уверен, что он давно покинул этот мир. Я заплакала. — Он присылал столько писем, и так писал, что я был уверен — прощался. И вдруг перестал. И ни похоронки, ничего. Отложенное письмо сделало только хуже. Это ведь я уговорила капитана не отправлять письмо господину Арлерту, написанное на бланке для похоронки. — Если он... — дедушка оборвался на полуслове, не в силах сказать ужасное, — если он не умирал, то что же заставило его писать такое? Дрожащим голосом объясняться было еще сложнее. — Прощался, выходит? Армин не давал читать его письма дедушке. Но я бы не подумала, что он готовился к смерти. Неужели он не верил, что всё получится? — Он не должен был умереть, — я спрятала глаза, — поначалу, может, и мог, но... но у нас всё было под контролем. — Боюсь, не разведчикам распоряжаться своей жизнью, — голос дедушки был спокоен, — наверное, и Армин знал, что его ждет. Я знала, что должна рассказать о болезни Армина. Я ничем не могла подтвердить, что сейчас он здоров, у меня были только чужие слова и предположения, но держать его дальше в неведении будет бесчестно. Но что-то меня остановило, и слова застряли в горле. Сейчас я могу сказать. Я боялась, что дедушка бы не поверил. Меня саму одолевали сомнения. И я молчала, не в силах открыть рот и рассказать правду, услышать которую господин Арлерт был достоин. После всего его неведения. Уловив мое настроение, дедушка, кажется, догадался, что ответов не получит. И выбрал милосердие. — Расскажи лучше, как вы попали на большую землю? — несмотря на боль, что переполняла его, он нашел вопрос, что смог помочь мне перебороть себя, — неужели море действительно есть? — Море, действительно, есть, — вздохнула я, — оно огромное, солёное и невообразимо прекрасное. — Это хорошо. Армину, должно быть, понравилось. Я отвела глаза. У меня не было ответа на вопрос. — Хочу верить, что он увидит еще больше, — надежда не оставляла меня, — у него теперь есть сила титана. Он может позволить себе увидеть весь мир. Дедушка улыбнулся. — Вот как. — Да, — тут же кивнула я, хотя ответной улыбки выжать из себя не вышло, — он теперь силен, здоров и крепок, у него есть броня, и ничего ему не навредит. В операции по возвращению Марии он получил титана и, я знаю, уже тогда спас кого-то. — У Армина большое сердце. — Это точно. — Расскажи про этого титана. Должно быть, случилось что-то неординарное, раз мой внук... получил, говоришь, титана? И я рассказала всё, что знала и помнила. Дедушка слушал, не перебивал, и только доливал нам чай, пока я не рассказала, как узнала о пропаже Армина. Тогда мистер Арлерт извинился и ушел в свою комнату — работать. Не думаю, что он так и сделал, — его горесть была осязаемой, — но слушать дальше он определенно не мог. А я должна была дать ему время на его боль. Утром я поспешно уехала.