Разводы на твоём сердце

На душе Сигмы царило душевное спокойствие, пока ближе к концу каникул ему не пришло сообщение от мамы. Она просила Сигму завтра поужинать с ней и отцом в том же ресторане, где так и не состоялась их прошлая назначенная встреча. Парень от неожиданности роняет телефон, и тот падает на пол экраном вниз. Когда Сыромятников смог поднять его, защитное стекло треснуло. Чёрт. Идти в сервисный центр и менять его очень не хотелось. Дрожащие бледные руки перечитывают сообщение вновь, и теперь изображение поделилось надвое, отражая и душу длинноволосого. Он хотел увидеться с родителями, но… Если они отложили все запланированные встречи и хотят встретиться с ним так быстро, то это не ведёт ни к чему хорошему. Что случилось такого, что они так срочно назначили встречу с сыном? Раньше они предупреждали минимум за недели две, если даже не за месяц, а тут. Это не сулит ничем хорошим. И уж точно не говорит о большой любви к Сигме. Двухцветный устало идёт на кухню, чтобы сделать себе воды с лимоном. Он питался в основном таким самодельным напитком, да покупным печеньем, не находя в себе сил готовить что-то. Это, конечно, не самый здоровый образ жизни, но лучше, чем он бы бухал дни напролёт, как делали многие его сверстники. Да уж, вот что значит добро пожаловать в Россию. Хочется выть, протяжно и в голос. Кричать до хрипа в горле, до закончившегося кислорода в лёгких. Рыдать до опухших век и покрасневшего лица. И это только от одной мысли о том, что за вести могут принести его родители. Его забирают с этой школы в частный интернат, потому что на него плохо влияют его друзья? Отец хочет, чтобы он стал работать у него в казино вместо отдыха дома? Они снова переезжают? Меняют страну, город? Ему запретят общаться с суицидником из его школы, хотя они даже не знают об Осаму? Да всё что угодно может быть. Сигма сползает по шкафчику на пол, и случайно задевает локтем чашку со своим самодельным напитком. Та шумно падает на пол, вода растекается по полу, а кусочки лимона смешно прилипают к полу, словно присоски на стёкла. А руку пронзает боль. Крупный осколок торчит прямо из кожи, по которой медленно стекает алая кровь, смешиваясь с водой на полу. К горлу подкатывает тошнота. Осознание произошедшего медленно подползает к заторможенному сознанию, и Сигма приподнимается, обходя осколки, и обматывая руку полотенцем. Он где-то читал, что вынимать стекло из пореза не стоит, иначе могут быть серьёзные кровопотери. Сейчас почти ночь. Нужно доехать до травмпункта. Ему страшно. Больно. Отвратительно до тошноты. Полотенце превращается в одно сплошное кровавое пятно. Паника тисками принимается сжимать горло, и дыхание становится почти невозможным. Вдох-выдох… Кх… Вдох… Выдох… Вдо-ох… Выдох… Сигме кажется, что он уже умер, к тому моменту как добрался до спальни, где лежал телефон. Остатки разбитой кружки и вода так и остались на кухне. Да плевать уже. Рука в крови неприятно скользит по экрану, пытаясь найти нужный номер. Раздаются тихие гудки, и телефон падает на кровать, и к нему ухом прижимается Сыромятников, вытягивая руку ровно. Вдох-выдох. Вдох… Выдох. Дышать, главное дышать. — Сигма? Всё в порядке? — раздаётся голос в гробовой тишине, и длинноволосый вновь старается выровнять дыхание и не дать слезам размыть видимость ещё сильнее. — У меня в руке огромный осколок, тут столько крови, я не знаю что делать, я… Я боюсь лишний раз двигаться, мне страшно идти в травмпункт, Фёдор, я не знаю… — Сигма. Остановись. Успокойся, пожалуйста. Сделай глубокий вдох и выдох. Ты обмотал рану чем-то? Не вынимал стекло? — Н-нет, я не трогал стекло, а полотенце уже промокло от крови… Я боюсь не дойти в темноте так до больницы, Федя, помоги, пожалуйста, хоть что-нибудь… — Сигма. Послушай. Сейчас твоя задача успокоиться. Я вызвал скорую, к тебе приедут и помогут. Слышишь? Я сейчас тоже приеду как можно скорее. Николая впутывать не буду, пусть спит балда. А ты постарайся нашарить здоровой рукой любую другую ткань и заменить её вместо той, что вся в крови. Я примчусь с ключами, так что открою дверь скорой, а ты сиди и жди, понял? Просто успокойся, от твоей панической атаки лучше не станет. Пожалуйста. Сыромятников слышит в трубку, как открывается входная дверь и быстрые шаги Достоевского. Хочется кричать ещё сильнее. От боли, от страха, от всего. — Д-да, я постараюсь, пожалуйста, приходи быстрее… Он уже толком не помнит подробностей происходящего, уж слишком сдали нервы. Вот он смотрит на свою окровавленную руку, моргает, а уже его окружили двое врачей, помогая встать, и Федя рядом, что-то говорит, беспокойно морщась. Как-то так сложилось, что в любых ситуациях и Коля, и Сигма звонили именно Достоевскому. Он выступал почти родительской фигурой в их компании, оберегая своих друзей как от завалов на контрольных (это особенно относится к Николаю), так и от прочих бед. Как самый самостоятельный и собранный из них, он брал на себя ответственность за всё происходящее. И даже тут именно он отчитывался перед врачами, пока Сигма прижимал к себе аккуратно забинтованную руку, которую подштопали, и сказали наблюдать. А ведь на кухне так и остался беспорядок. Ему завтра (уже сегодня, время уже два часа ночи) идти на ужин к родителям, а он с такой рукой. Ладно, фиг с ним. Какая уже разница. На телефон всплывает уведомление ближе к утру. Сигма устало поднимает глаза, не знавших больше двух часов сна, и пытается сквозь трещины разглядеть текст. Точно надо сходить в ремонт, это невыносимо. 8:03 Осаму: Эй, Сигмуль, как рука? Не сильно болит? : < 8:04 Осаму: Надеюсь, ты скоро восстановишься, выздоравливай! Неприятный комок слёз подступает к горлу. Парень сглатывает, дрожащей рукой набирая ответное сообщение.

8:06 Сигма: А, да, привет. Всё в порядке, мне уже лучше. Извини за беспокойство

8:06 Осаму: Но ведь это я написал тебе?

8:07 Сигма: А, да, прости.

Сыромятников отключает телефон, откидываясь на кровать. Как же он устал. И рука болит, ноют швы… Ладно, нужно чем-то себя занять, ему только вечером идти на встречу с родителями. Лишь бы поменьше думать о них.

«————-　★　————-«

Сигме вновь кажется, что он задыхается. Словно доступ к кислороду перекрыли, а всё расплывается. Лица родителей, престижный ресторан, неудобные стулья с обивкой, шершавая скатерть, фальшиво улыбающиеся официанты… Всё это медленно уходило куда-то на второй план. — Сигма, мы с твоим папой разводимся. Длинноволосый, отправляя в рот порцию пасты «Карбонара», замирает, словно олень перед светом фар. Зрачки в серых глазах мгновенно сужаются, а на лице появляется гримаса недоумения. — Что? Э-это же шутка, мам? Пап? Мы ведь не могли встретиться спустя месяцы только ради эт- — Пойми, Сигма, так бывает. Семьи распадаются, а пары расходятся. Мы с твоей мамой уже несколько лет не можем жить под одной крышей, и стараемся пропадать в командировках, в любых ситуациях. Но так больше продолжаться не может. Тебе нужен хоть кто-то из родителей, а нам обоим — покой. Понимаешь, Сигма? Понимаешь… Понимаешь…?! Да что он вообще может понимать в том, что его родители перестали любить друг друга?! Паника стискивает его горло. Сердце бешено бьётся в груди, словно птица в попытках вырваться из клетки. Тук-тук-тук-тук. Тук-тук-тук-тук. Тук-тук, тук-тук. — Эй, Сигма, всё в порядке? — Хватит! Двухцветный резко отодвинул стул и вскочил из-за стола, тяжело дыша и глядя на родителей дикими глазами. Мир рушился прямо у него под ногами. — Вы вообще хоть когда-то думаете обо мне?! Вечно ваши командировки, работа, трудности, упрёки, а где в этом списке вообще я?! Меня для вас не существует или что?! Я пустое место, вы всегда принимаете любые решения, а меня ставите перед фактом, всегда, в переездах, смене школы, во всём! Вы никогда не интересуетесь моей жизнью, вы не спросили за весь вечер ни про мою учёбу, ни про то, как я справляюсь с депрессией, вам вообще всё равно?! Ну и разводитесь к чертям, если вам так хочется, забудьте вообще про вашего сына, как обычно, это же так просто! Сигма не может сдержать истерического смеха, и горло снова что-то сжимает, душит. Люди вокруг странно косятся на него, родители слишком опешили, и парень, уже на пределе, выбегает из ресторана, подхватив свою сумку да куртку. Он бежал так быстро, как только мог. Дождь, который начался незадолго до его прихода сюда, полностью намочил волосы, и те прилипали к лицу словно мокрые листья. Холодно, мерзко, причём как на улице, так и на душе. Забежав на остановку и свернувшись там в уголке, обняв колени руками, Сигма понял, что всё это время плакал. А из-за дождя даже непонятно было. Стало только хуже. Всё становится лишь хуже, хуже, хуже. Какой же он бесполезный. Парень рыдает, худое тело периодически подрагивает, а дождь как и прежде всё идёт и идёт. Ничего не изменится в мире, если бы он, Сигма, исчез. Зачем он вообще появился на свет? Сыромятников дрожащей рукой берёт телефон в поисках нужного контакта. Всё расплывается от слёз и стекающей воды с волос, а побитый экран и вовсе лишает точности попадания. Найдя наконец нужный номер, парень прижимает к уху телефон и прислушивается к гудкам. Его долго не берут. А потом звонок начинается. — Фёдор, родители разводятся. Это всё из-за меня. Я не знаю что мне делать. Мне хреново, я хочу исчезнуть, не хочу жить. Я забился на остановке и без понятия где я, и не могу позвонить родителям после устроенного скандала. Помоги… Пожалуйста… Фёдор… Ты ведь всегда выручаешь меня в таких ситуациях, пожалуйста, умоляю, я… Сигма содрогается от рыданий и вешает трубку. Он уже просто не мог выговорить ничего членораздельного. Он всё испортил. Высказал то, что вертелось на языке, и ситуация станет теперь только хуже. Он не знает, как вернуться домой. Он бесполезен. — Пожалуйста, Фёдор, приходи скорее…