Разводы на твоём сердце

Все листья уже окончательно осыпались, оголив ветви деревьев, отчего те казались такими жалкими и одинокими. Да, таков уж конец ноября. Усталых школьников уже отпустили на каникулы, и те с счастливыми лицами выбегали из здания, наперебой и не стесняясь выражаться, рассказывая друг другу о планах и выбирая дни, в которые они смогут встретиться. И компания из Николая, Фёдора, Сигмы и Дазая в стороне оставаться не собиралась. Сначала те хотели сходить куда-нибудь на спортивную площадку повалять дурака на выходных, но высветилась перспектива получше. — Ребят, может вы хотите прийти в субботу ко мне в гости? Мои родители уехали на эти выходные в санаторий и разрешили мне пригласить друзей домой. Вот, хотел вас четверых позвать, и Кёка ещё будет, конечно же. Дазай хихикнул, заговорщицки подмигнув Сигме, словно он должен был понять его мысль телепатически. — Да вы прямо-таки уже как женатая пара, хе-хе. Накаджима смущённо потупился, а Сигма лишь обречённо вздохнул, не поддерживающий товарища в его комментарии. Прямолинейность и беззастенчивость Осаму заставляли его, Сыромятникова, испытывать настоящий испанский стыд. Ну к чему он лезет в чужую жизнь? Фёдор рассудительно сложил руки, беря на себя роль переговорщика, и заранее пресекая намерения Коли устроить цирк на эту тему. Только он тут самый рассудительный и эмоционально стабильный. — Спасибо за приглашение, Ацуши. Мы с Николаем точно придём, а вы как, Сигма, Осаму? — Достоевский приподнял одну бровь, заметив, как во всю ширь лыбится шатен, а его стеснительный собеседник беспомощно отворачивается, скрываясь от чужих дурачеств. Высокие отношения, однако. — А? — Дазай поднял глаза на ожидающих парней и посерьёзнел, — Приду, конечно, я за любой движ. — Кроме движа в ш- — начал было шутку Гоголь, но ему тут же прилетело от Феди, испепеляющего его взглядом, — Блять, Коля, можешь не шутить хотя бы пару минут? Белокурый замотал головой, расплывшись в глупой улыбке, и Ацуши оставалось лишь напряжённо наблюдать за такими же "высокими отношениями". Очень разношёрстная, но тем не менее весёлая компания у них. Сигма, на всякий случай отскочив от своих друзей, повернулся к светловолосому из параллельного, произнеся своим привычно умеренно-тихим голосом: — Я тоже приду. С радостью. И Кёке передавай привет от меня. Длинноволосый смущённо улыбнулся, и Накаджима улыбнулся ему в ответ, после чего удовлетворённый результатом, удалился. Остаток дня прошёл в расслабленном темпе. Друзья много болтали, валяли дурака, и в конце-концов под вечер распрощались друг с другом, и Сигма уже собирался ловить автобус до дома, но к нему подошёл Осаму, заметно притихший, уж больно молчаливый. Не заболел ли, случаем? Может, что-то случилось? — М? Что-то не так? Суицидник растерянно хлопнул глазами, словно забыл на мгновение, зачем пришёл. Он точно в порядке? — А, да нет, просто домой чёт не очень хочется возвращаться, можно с тобой прокатиться до квартиры? Слоняться по улицам в одиночестве не сильно хочется. — Наверное можно? Если тебе прям скучно, до моей квартиры ехать минут двадцать, а то и больше, если в пробке застрянем. Ты уверен? Я не очень хороший собеседник. — Ой да хороший ты собеседник, не парься, хочу проехаться с тобой. О, это же твой автобус? Пошли! — шатен схватил двухцветного парня за руку и рванул к подъезжающему транспорту. Сигма чувствовал себя как-то странно, уж больно быстро колотилось сердце, быть может от испуга и неожиданности, а его серые глаза надолго запомнили именно этот момент: серьёзно настроенное лицо Дазая, светлые карие глаза и смешно топорщащиеся каштановые локоны. Длинноволосому показалось, что сейчас его друг выглядит как никогда искренним и... счастливым? Не те его притворные эмоции, а что-то настоящее. Такой Осаму завораживал его, словно восьмое чудо света. Они запрыгнули в автобус и выбрали места где-то посередине, так как ассортимент был неширок — людей уже немало набилось, всё таки вечер, все возвращаются с работы. Сыромятников в этот раз оказался со стороны прохода, а не у окна, как любил садиться едя в одиночестве, но уже как карты легли, так пусть и будет, неловко просить Дазая пересаживаться только по его прихоти. Потому двухцветный просто стал смотреть перед собой, совершенно не зная, о чём говорить. Под конец дня он жутко уставал от разговоров, и потому в голову совсем-совсем ничего толкового не лезло. И это он-то хороший собеседник? — Скажи, Сигма, а ты когда-то думал... о смерти? Парень замер, ощутив странный тон голоса товарища. Он спрашивал не в своей привычной задорной манере, а как-то уж слишком серьёзно, даже с некоторой тревогой. К чему он? Странную тему для диалога он придумал... И как ответить? Да, я однажды совершил попытку суицида, кстати смотри, какая сегодня замечательная погода! Сигма слишком долго тянет с ответом. Серые глаза напряжённо уставились перед собой, что не ускользнуло от Осаму. Похоже, Фёдор был прав. Ему и правда не нравится говорить об этом. — Конечно, будучи ребёнком я думал, что мои родители когда-то умрут, и меня это пугало. Мы все думаем о этой неизбежности. — Я имел в виду, хотел ли ты умереть? Наверное, не стоило так давить. Зря он заговорил об этом, блять, очень зря. Какой нормальный человек хотел бы вспоминать такое? Нужно перевести тему разговора, пока не- — Да. — внезапно произносит парень, и его серёжки звенят, когда рука незаметно для других пассажиров задирает рукав кофты, демонстрируя едва заметные шрамы от порезов, очевидно сделанных давно, — Хотел. В карих глазах шатена отражается смятение. Кажется, словно он видит его, Сигму, насквозь, через его хрупкий скелет, на котором едва натянут слой кожи. Ему стыдно. Стыдно за прошлое, за ошибки, шрамы и напрасно истраченные упаковки успокоительного. Дазай медленно разбинтовывает одну из рук и в тишине автобуса показывает светлую кожу, испещрённую десятками крохотных порезов, среди которых есть как зажившие, так и те, что сияют ярко-алым. Сделанные совсем недавно. — Мне неловко говорить, но Фёдор мне рассказал. Про то, что случилось с тобой два года назад. Я никогда бы и не подумал, что ты тоже, как и я. Просто хочу сказать, что ты не одинок. Я может и не самый адекватный человек, да и не то чтобы человек, но искренне хочу считать тебя другом. Дзынь. Другом... Его хотят видеть другом? Осаму прикрывает руку бинтами и замечает горящий взгляд двухцветного. Обычно глубоко печальные и уставшие глаза смотрят с необыкновенной ясностью, и даже кажется, что они сияют. И он улыбается. Самой прекрасной улыбкой, что доводилось видеть суициднику. Ни одна даже самая очаровательная девушка не улыбалась так. Словно лунный свет показался из-за туч, освещая дорогу в кромешной тьме. Неуверенная и между тем искренняя. Кто же так недолюбил Сигму, что он преисполнен эмоциями за простую дружбу? И шатен улыбается в ответ. Так, как улыбался одному лишь Одасаку.

***

Сигма чувствует себя неловко, заплетая длинные цветные волосы в высокий хвост. Бывало, прохожие на него странно озирались, словно гадая, он точно парень, или же всё таки девушка? Это заставляло худые плечи дрожать перед зеркалом. Ведь нет ничего плохого в том, что ему нравится более женственный стиль. От этого ведь его пол не меняется. Это просто его предпочтения. В детстве из-за длинных волос его путали с девочкой, отчего возникали и недоразумения, и травля со стороны сверстников. А родители относились к стилю одежды сына с некоторым равнодушием, изредка хваля его эстетичные образы, но и не давая ему поддержки в этом вопросе. Впрочем, не осуждают — уже неплохо. Фёдор и Николай всегда принимали его таким. Они считали его кофточки и серьги классными, а его самого — хорошим, но стеснительным парнем. Коля даже пару раз пошутил, что сходил бы с таким воплощением моды и стиля на свидание, что конечно же, было сказано не всерьёз. Ацуши был единственным среди всех нынешних одиннадцатых классов, кто жил в частном доме. Там Сигма ещё не бывал, но точно помнил, что родители у этого забавного парнишки приёмные. Вроде, он рос в сиротском приюте, пока его не усыновили. Сыромятников молился небесам, чтобы всё прошло нормально. Все там будут ему знакомы, так что в панику он не должен удариться. Всё будет в порядке. Достоевский обещал заехать за ним вместе с Гоголем на родительской машине, чтобы довезти их всех сразу к Ацуши. Этот одарённый шахматист ещё и водит в свои восемнадцать, настоящий талант и прямо таки мечта любого родителя. Вот бы какого сына хотели его мама с папой. Будущего владельца казино, хладнокровного и уверенного. А не такого как он. Телефон завибрировал, и всплыло сообщение от Коли "выходи". Напоследок поправив сиреневые с белым пряди, заправив джинсы и накинув на плечо бежевую сумочку, Сигма вышел из дома, выглядывая из подъезда чёрный автомобиль. Фёдор ему посигналил, и длинноволосый поспешил к заднему сидению, наспех махнув рукой друзьям и открывая дверь. Он плюхнулся на сидение и даже не сразу заметил сидящего рядом с ним Осаму. Тот выглядел просто на все сто. Одевшись в симпатичную рубашку с галстуком и рваными джинсами (что больше было на него похоже), шатен заправил вьющиеся волосы за ухо, и в таком виде мог бы соблазнить любую девушку одним только взглядом. — О, Сигмуль привет! Вау, ты хвост заплёл, красота какая! Выглядишь потрясающе, прям как на бал собрался. Сигма смутился и отвернулся, пряча глаза за рукавом свитера. — Ты тоже сегодня оделся классно. И волосы заправил за ухо, тебе очень идёт. Дазай на это хихикнул и расплылся в улыбке, после чего потянулся к передним сидениям. — Эй, когда уже поедем, а, Федь? Я уже уста-ал ждать, скучно же. — Я тебя сейчас высажу. Катаешься в чужой машине так терпи. — Ну ла-а-адно, ты такой зануда, Федь. Может хоть в карты поиграем? Гоголь оживился, повернувшись к суициднику. — А реально, го в карты, ребят? Достоевский устало нажал на газ, направляясь по дороге вперёд. — Какие карты, Коль, мы едем в машине, поиграете как приедем. Затейники грустно вздохнули, и автомобиль спокойно продолжил свой ход, погружая своим мерным движением Сигму в раздумья.