Углем по стенке гаража

Привычное лязганье гаечных ключей, отверток и прочих инструментов никак не мешало Йошинори думать над задачкой по физике. Он бы мог, как весь остальной класс, забить на домашнее задание, потому что молодую учительницу и, соответственно, физику никто не воспринимал серьезно, однако чувство ответственности изо всех сил отговаривало парня так поступить. Зато Хенсока ничуть не смущали зовы совести и он каждую свободную минуту занимал ремонтом машины. Ворота были открыты нараспашку: сегодня потеплело, так что даже начал подтаивать снег. Парни молчали, оба сосредоточенные на своих задачах. До уроков оставался час, но Хенсок решил, что прогулов много не бывает, и пришел в гараж через десять минут после пробуждения с намерением протусить там весь день (без преувеличений), а Йошинори надо было доделать домашнее задание, и с Хенсоком, который время от времени ворчал то ли на себя, то ли на «жигули», это было веселее. Гаражи были наполовину заброшены, и людей в этих местах прогуливалось немного. Мир и покой нарушали только поезда, проносящиеся по железной дороге недалеко отсюда, но здешние считали, что этот грохот как раз-таки и есть часть «мира и покоя». Когда поездов нет, слышен любой звук в радиусе сотни метров, потому Йошинори не составило труда уловить чьи-то неторопливые шаги. Спалось Асахи плохо: не давал расслабиться холод. К утру его уже было не признать под простынями, пледами, свитерами и зимним пуховиком. Проснулся рано, не позавтракал и решил, что в кои-то веки не опоздает в школу, а приедет пораньше и где-нибудь время промотает-таки. И вот Асахи шел среди гаражей, в спину дул ветер, а на горизонте едва-едва забрезжил рассвет. Сверху ярко-оранжевую полоску давили синие облака. Треск от бьющихся друг об друга веток оледеневших деревьев, хруст снега, мелькающие тут и там синицы — вроде как повсюду какой-то шум, но для Асахи это была тишина. И подумать было гадко о том, что через час математичка, русичка, англичанка и еще парочка «приятных» личностей будут мозолить глаза и уши. — Асахи! Асахи замедлил шаг и откинул капюшон. Он и не заметил, что в одном из гаражей кто-то был. В расстегнутой куртке, под которой был один из его многочисленных, точно снятых с деда, свитеров, и в нахлобученной на лоб шапке-ушанке, из-под которой выбивалась угольно-черная челка, сидел Йошинори и, лучезарно улыбаясь, зазывал Асахи рукой. Без особой охоты, но тот преодолел несколько метров глубокого снега и взглянул на одноклассника. — Ты в школу? — спросил Йошинори. — Ну да. — Рановато как-то. Валентина Ивановна глазам не поверит. — Если вообще заметит, — сказал Асахи, ссылаясь на плохое зрение женщины. — Да не, это она сблизи не видит, а так заметит, конечно. Так ты чего так рано? — Какая разница? — Просто интересно. Я и не знал, что ты этой дорогой ходишь. А далеко отсюда живешь? — Какое тебе дело? Из глубины гаража послышался глухой удар о что-то твердое, затем экспрессивное шипение, и раздраженный голос воскликнул: — Бля, бро, тебе ответить, что ли, сложно?! Из-под капота машины высунулась голова, похожая на голову цыпленка — такая же светлая и ершистая. Маленькие глаза посмотрели на Асахи с нескрываемым неодобрением. — Это Хенсок, — пояснил Йошинори, посмеиваясь. Хенсок вылез, прошелся по разложенным на полу картонкам, снял перчатки и протянул слегонца запачканную руку Асахи. — А ты Асахи. Йоши про тебя уйму чего рассказывал, знаешь ли. После рукопожатия он снова спрятался за капотом и стал шуметь гайками, из которых пытался выбрать подходящую по размеру, потому что все в контейнере были перемешаны. Асахи перевел взгляд на Йошинори — на лице того показалась сдержанная улыбка — и сказал: — Я не отсюда. Минут сорок на троллейбусе. — А-а, тогда понятно. Поскольку Асахи все не отводил глаз, Йошинори неловко улыбнулся, но вопреки смущению назад не сдал, а продолжил изучать его лицо. Губы Асахи дернулись: чужое пристальное внимание отнюдь не было тем, что он переносил спокойно. Глаза засуетились, но Асахи так и стоял столбом. — Спасибо, кстати, — вдруг заговорил Йошинори. — Яна сказала, что твой брат не только не клеится, но и сторонится даже. Асахи лишь еле заметно кивнул. Вот почему Йошинори так дружелюбен. Прошло дня четыре с того разговора с Ваней, и, похоже, он не стал испытывать судьбу и послушался брата. — Прощения просил? — А вот этого не знаю. — Должен. Он… всегда таким был. Ну, выебистым. — Хах… не завидую тебе. — Молчание показалось таким нелепым и неуместным, что Йошинори, прежде не собиравшийся извиняться, произнес: — Прости, что ударил. — Было за что. Снова затягивалась пауза. Асахи думал, как бы попрощаться и уйти, хотя и не знал, куда направится, и сомневался, что вообще хочет уходить. Спас Йошинори: — Хочешь чая? А Асахи, чувствуя в желудке великанскую пропасть, кивнул. Быстро организовав чашку листового (кто и какие собирал травы, было неизвестно), Йошинори предложил: — У нас еще этот… манник есть. Будешь? — А вы есть не хотите? — Мы обожрались. — Не, я б еще схавал, — поднял руку Хенсок. — Мы просто вчера шашлыки сварганили, а сегодня доедали, а потом еще и манник, и чай… В моем животе там наполеоновские битвы уже. — Да потому что после еды на боковую надо, узел завязывать! — прокомментировал Хенсок. — А ты со своей физикой, чтоб ее… (неразборчиво) — Да, кстати, — вспомнил Йошинори, пока доставал нож, чтобы отрезать от манника кусочек, — нихуевая там задачка такая, я уже час над ней сижу. Ты решил? — Давай я сам, — сказал Асахи, потянувшись за ножом. — Не самкай. Решил? — Да че там решать-то? — Ну я вообще врубиться не могу! — Поскольку тарелок не было, Йошинори передал кусочек Асахи в руки, предложил сесть на пенек, а сам устроился на извалявшейся подушке, хранимой в гараже просто так. — Приятного аппетита. Там задача буквально: «Летели два верблюда: один рыжий, другой налево. Какова масса килограмма асфальта, если ежику двадцать четыре года?» Асахи зажевал смешок манником и глотнул чая. — Посиди еще — и врубишься. Ты ж умный. — Лол, — вставил Хенсок, прекрасно ведая всей подноготной хороших оценок лучшего друга. — М-гм… — Разочарованный вздох слетел с губ Йошинори и растаял в промерзлом воздухе. Расправившись со спонтанным завтраком за три укуса и четыре глотка, Асахи искренне, взаправду проникшись благодарностью к парням, проговорил: — Спасибо большое. Вкусно было. Он встал с пенька: теперь-то точно пора было уходить. Поскитается вокруг школы, может, зайдет куда, на остановках посидит или даже английский доделает (напишет набор выдуманных слов и скажет, что не разобрался в задании). Впредь жизнь пойдет своим чередом, без чьих-либо разъяренных старших братьев. Разве что одноклассницы, как пить дать, продолжат выносить мозги своим «ну помоги нам со сценкой!» Мысли Асахи развеялись за долю секунды, когда Йошинори подбросил пачку сигарет, чем привлек его внимание, и спросил: — Покурим? То, что ботан Йошинори, в котором учителя души не чаяли, набивал рожи в школьном дворе, Асахи еще кое-как переварил, но сложить воедино его и сигареты получилось далеко не с первого раза. — Давай. — Пошли отойдем, а то Хенсок закудахтает — ему запах не нравится. Небо чуть-чуть посветлело. Желудку Асахи теперь было тепло, и настроение скакнуло выше нормы, а утренняя сигарета как будто бы даже обещала неплохой день. Йошинори привел Асахи в начало следующего ряда гаражей; между ним и предыдущим было метров пять — получался этакий неприметный закуток. Пришлось расчистить горбы голубого снега, казавшегося таким из-за рассветного сумрака, и потом соорудить из них что-то, на чем можно сидеть. Затянувшись, Асахи прикрыл глаза от удовольствия и оперся о стенку. Мысли было за шкирку не оттянуть от насущных проблем, но иной раз даже от них удавалось сбежать. И все же груз их давил на юношеские плечи, и давил безжалостно. — А ты всегда в физике шарил? — спросил Йошинори. — Да. — А как так сложилось? Поборов желание ответить в привычной манере («отъебись, дай покурить нормально»), Асахи сказал: — Ну… в быту и не за такое подшаришь. Чинить там разное надо… — Это да. Но я скорее доломаю, чем починю. Слушай, а ты, может, поможешь с задачкой-то? — Сейчас? — Ну да… — Кряхтя, Йошинори наклонился к задней стенке гаража, и в руках его оказался кусок угля. — На. Что ж, Асахи принялся расписывать решение задачи на стенке, попутно комментируя каждое свое действие. Выходило так себе — не знай Йошинори азов, ничего и не понял бы. Впрочем, некоторые вещи приходилось объяснять трижды, и Асахи это выводило из себя так же, как и разговаривать с глухим братом. — Ну, блять, — в который раз произнес Асахи — они застряли на одном месте, — ты вот эти хуйни сокращаешь, потом обратно в десятичные переводишь, перемножаешь, а степени складываются, и все нахуй. — А иксы эти ебучие куда?! — От злости парнем уже завладел колотун. — Да нахуй тебе эти иксы, блять? Там ж логарифмы единицу дают и никакой погоды на ответ не делают. Йошинори притих и уткнул взгляд в корявые цифры. Дымок от сигареты скромно вился рядом, будто боялся застелить обзор. — Ну и нахуя в каждую задачу логарифмы пихать?.. Еще бы какие-нибудь, не знаю, биквадратные уравнения вспомнили… Или че там в десятом классе было… — пробормотал наконец Йошинори. — Сука, это ж физика, а не алгебра! — Так ты допер? — Да допер, просто… Хотя да, в целом… Ну да. Наверное. — Ты бы и так допер, если б в условие смотрел, а не тупо «дано» переписывал. Йошинори в этом сильно сомневался. Вначале он даже не понимал, за что взяться, а Асахи разложил все по полочкам и накинул сразу несколько вариантов решения. От кого от кого, а от него Йошинори такого не ожидал, хотя, конечно, не мог не отметить на прошлом уроке физики, что знания у него есть, и причем нехилые, в то время как все остальные в классе — ни в зуб ногой. — Все равно спасибо огромное, реально, — сказал Йошинори и тут же предложил рукопожатие. Глаза парня засветились такой искренностью и теплотой, что Асахи смутился и помрачнел, одолеваемый крайне странным контрастом чувств. Он не ждал от окружающих добрых слов взаимен на помощь и не возмутился бы, если бы Йошинори никак его не поблагодарил. Но он поблагодарил — так, словно больше всего на свете был счастлив именно тому, что разобрался в задаче. — Это за чай и манник, — «рассчитался» Асахи, пожимая его руку. Отряхнувшись от снега, парни вернулись в гараж. Беспрестанно работавший Хенсок, как оказалось, не выдержал тишины и включил уютно устроившийся среди кружек, кипятильника и банок из-под чая и кофе, маленечко барахливший радиоприемник. Вдруг нарисовалась милицейская машина, Асахи напрягся, так как остановилась она точно возле них. Глянул на Йошинори — тот ни на грамм не взволновался. Стекло переднего сидения опустилось, и одноклассник наклонился к нему. — Про уроки не забудете? — пробасил слегка шепелявый — вероятно, мужчина носил бороду, — голос из глубины авто. — Здрасьте, Макар Ильич! — бодро поздоровался Хенсок. — Как можно, пап! Святое! — замотал головой Йошинори, схватившись за сердце. — Ну-ну, — усмехнулся его отец. — Я сегодня опять задержусь — давеча много бандюганов развелось, старушек терроризируют, надо будет подкараулить, они все равно почти что дети, без «подкрепления» ходят. Вы с Янкой, может, пельменей к вечеру тогда купите? Рублей семьдесят я вам оставил. — Да без «б». А далеко вы уедете? — Килóметров сто будет. Если что, дык дяде Грише звоните или в участок к нашим. Хенсок, папаня ж дома — нога, небось, не прошла? — Сегодня уже на работу вышел! — Ну и правильно, залежался хрыщ старый. В общем, Йошинори, понял меня? — Ага. — Тогда я поехал. Асахи и Йошинори проводили машину взглядом. А ведь Асахи даже поздороваться, и попрощаться тоже, не успел… Да и в разговор встревать, конечно, было неуместно. — Так он у тебя мент, — резюмировал Асахи, глядя на Йошинори. — Ну да. — И че ему про Ваню не рассказал? — У него и так работы навалом. Ну, и сестра заладила, мол, сама разобраться хочет, и все такое. — То есть за все пять лет он не смог бы день потратить на то, чтоб оформить административку? Йошинори потупил взгляд. Почему Асахи не защищал брата? Почему с такой неприязнью о нем говорил? Само собой, парниша был не подарок, но это же не чужеземец какой, чтоб о нем так отзываться. Ведь он наверняка не с бухты-барахты вел себя таким подлым образом с остальными детьми в школе. — Ты когда-нибудь бывал на ее месте? — резко спросил Йошинори и ввиду молчания Асахи продолжил: — Ей страшно было, он же и дружков своих приплетал. Вот пошла бы в ментуру — а там что? Да никто б без доказательств даже смотреть на заявление не стал. А малую мою эти недоноски не оставили б в покое за стукачество. Ты вообще че так с братом-то? Пожалел бы мелкого. Решительно никакими подробностями своей семьи Асахи делиться был не намерен, поэтому поставил точку одним лишь: — Сам разберусь. Я в школу. — Ну кто так средь разговора сбегает?.. — проворчал Хенсок, когда парень уже начал отдаляться от гаража. — Вот и поговорили, — со вздохом сказал Йошинори. Напускная беспечность, с которой он позже заговорил с Хенсоком, не утаила огорчения, вызванного холодным тоном Асахи. Он, конечно, не обязан был любезничать, и притворяться друзьями было бы просто смешно. Тем не менее почему бы не наладить общение? Неужели в новой школе Асахи не хотел заручиться хоть чьей-нибудь поддержкой? К тому же он уже медленно, но верно наживал врагов среди учителей. Йошинори искренне не понимал, зачем перед всеми показывать свой характер. Но вопреки всему (и к несчастью Асахи), это лишь разжигало в нем желание узнать нового одноклассника ближе.

***

Когда серо и туманно, дни, кажется, тянутся бесконечно, а делаешь ты как будто бы ровно ничего. Апатия приковывает чугунными наручниками к земле, и их вес буквально ощутим, когда заставляешь себя приступить к какому-либо занятию. Сознание словно делится на две части: то, что тобой движет, и ты. Первая действует отдельно и делает жизнь невыносимой: напоминает о тщетности бытия, о темном и смутном будущем, лишает смысла любое занятие, которому ты скрепя сердце уделяешь-таки некоторое время. Проблема в том, что в действительности ты уже валишься с ног от кучи переделанных дел и забываешься тяжелым сном в холодной постели. Ты всего лишь подросток и ты не должен играть во взрослую жизнь. Но Асахи пришлось, и мертвецкое состояние стало хроническим. Диана Викторовна — молодая учительница физики, лишь в этом году окончившая педуниверситет и прибывшая на отработку, — не сделала Асахи замечание за то, что он на уроке спал. Как студент, который прошел адские муки, угробив здоровье, она полагала, что лучше не тревожить его понапрасну; он и так очень даже преуспевал в физике. Одного взгляда хватало, чтобы сделать выводы о нелегкой доле школьника, пусть девушка и не была в курсе того, что происходило в его жизни. За двадцать минут до звонка Асахи проснулся сам: класс галдел, а учительница безнадежно продолжала объяснять тему, вопреки тому, что никто ее не слушал. Ну ладно, Йошинори сидел тихо и слушал, несмотря на то что его сосед рубился в какую-то явно напряженную и требующую полной погруженности игру и без конца упрашивал присоединиться. — Кто-нибудь хочет к доске?.. — прозвучал негромкий вопрос Дианы Викторовны. Случайно встретившись с ней взглядом, Асахи не мог проигнорировать немую просьбу и решил избавить ее от чувства беспомощности, вышел к доске и притворился глупеньким, чтобы она почувствовала себя нужной в этом мире диких животных и разобрала тему еще раз. Так-то он мог решить задачу минуты за две: тема была для него легкая и причем не новая. Асахи не услышал этого, потому что спал, но в начале урока учительница спросила о домашнем задании и Йошинори ответил, что они с Асахи его выполнили. Диана Викторовна предложила сдать тетради на оценку, и он, под несколькими недоуменными взглядами одноклассников, утянул тетрадь Асахи из-под его носа, взял свою и отнес их. Дома Асахи еще удивится тому, что не запомнил, когда это его наградили пятеркой. Йошинори, который правда хотел понять тему, ведь все шло к тому, что он решит сдавать экзамен по физике, еле сдерживался от того, чтобы не выкрикнуть «да погасите вы ебальники!». Одноклассники окабанели вкрай, а обуздать их — обалдуев, лишь на пять лет младше ее, — учительница в одиночку не могла. Этот труд Йошинори взял на себя, пару раз ударил по парте так, что все на него обернулись, и твердо произнес: — Вы можете хоть один раз закрыть рты и не мешать тем, кто учится? Старосту уважали, а потому все либо притихли совсем, либо перешли на шепот. Диана Викторовна глянула на него с благодарностью, а Асахи просто порадовался тому, что хоть кто-то в классе не опустился до уровня неандертальца. Он получил уверенную четверку, чем тоже остался доволен. Йошинори вышел из кабинета вместе со всеми, но от внимания не укрылось то, что Асахи остался. Попросив Вову занять в столовой очередь, Йошинори стал ждать у двери и подсмотрел, что происходило в кабинете. Асахи специально подождал, пока одноклассники уйдут, чтобы избежать лишних вопросов и догадок, которые точно превратились бы в слухи. Диана Викторовна, зная, что после одиннадцатого класса кабинет обычно пустует, не торопилась и собиралась медленно. Асахи заранее вытащил черновик, чтоб не копаться в рюкзаке, подошел к учительскому столу и промолвил: — А можно вопрос?.. Касаемо физики. Колкие глаза впервые, казалось, раздобрели и стали робкими. Диана Викторовна не показала того, как сильно удивилась, но ей тоже было неловко. Наблюдавший со стороны Йошинори уже придумал историю о том, что Асахи тайно в нее влюблен и пытается делать первые шаги, а она настолько очарована забавной стеснительностью школьника, что не находит сил отвергнуть его. Вау, да это как в фильмах! Частенько за ремонтом в основном бытовых вещей Асахи приходил в замешательство: не ударит ли током? какая мощность должна быть у прибора, чтобы все снова не вышло из строя? И в таких случаях парень формулировал вопросы в задачи и решал их, словно школьные. Теперь, правда, ему понадобилась «консультация» у человека с настоящим техническим образованием. Он протянул Диане Викторовне черновик и спросил ее мнения, а она, пусть и не догадывалась, почему этот вопрос так для него важен, ведь Асахи не посвятил ее ни в какие подробности, охотно поделилась им. Наконец, в приподнятом настроении, потому что одной проблемой стало меньше, Асахи скромно поблагодарил ее (сочувствуя из-за того, что практически весь класс не обращал на нее внимания, а ведь она так доходчиво умела объяснять) и пошел на следующий урок. Увидеть Йошинори Асахи не ожидал, а вдруг обнаружив, что он дожидался именно его, смутился и разозлился одновременно. Вот что ему надо было? Кажется, Асахи не намекал, что ему нужны друзья и он рассматривает Йошинори как кандидата на эту роль. Пока же своей прилипчивостью — для привыкшего к одиночеству человека проявления заинтересованности от другого интерпретировались именно так — он лишь выбешивал. — Что, постарше любишь? Вызывающая ухмылка и такой же бесстыжий взгляд. Обычно дразнить себя Асахи не позволял и ставил юмористов на место. Доходило даже до абсурда — можно же было пропустить мимо ушей, это ведь безобидная шутка, о которой завтра никто и не вспомнит. Но бунтарский период проходил чересчур уж непредсказуемо и остро: школьник орудовал кулаками так, будто раздавал милостыню. Поначалу казалось, что гнев притупляется, и тем не менее спустя какое-то время он возвращался в троекратном объеме. Разборки с директорами и родителями превратились в до того частые мероприятия, что воспринимать их Асахи начал как утренние брифинги на офисной работе: однотипные, муторные и бесполезные. Стычки с криминальными авторитетами района тоже стали частью рутины, но от них хоть адреналин разгонял по венам кровь. Точкой «стопа» стало попадание в РОВД. Лишь угроза лишения свободы открыла Асахи глаза, и он представил, что будет, если мать с братом останутся одни, а на нем самом впредь будет висеть клеймо в виде чего-то похуже «учета». В тот день не обошлось без взбучки от матери и ее истошных рыданий. Не нужны Асахи еще проблемы. Не нужны ведь? Как-нибудь переживет эти полгода. Но не осадить Йошинори все же не удалось. Асахи тормознул, пырнул одноклассника испепеляющим взглядом да так и прошипел: — Морда кирпича просит? — Не стесняйся, я ж понимаю — она молоденькая, скромная, не особо-то и старше, — продолжал подначивать Йошинори. Вот козел… Что ему проку было издеваться? Впрочем, к старому увлечению бить рожи Асахи ни за какие шиши возвращаться не хотел, поэтому вздохнул и потопал дальше. — Ты же понял, что я пошутил? Асахи молчал. — Да бля, ну не обижайся. И молчал. — Правда запал на нее?.. — Чего, нахуй? — опять остановился Асахи. — Мне кажется, я ее видел с каким-то чуваком, знаешь… — Пиздецки рад за них. В каком мы кабинете? — Д-двадцать… пятый? Они двинулись в кабинет, но уже ни тот, ни другой не разговаривали. Асахи и не задумался о том, почему Йошинори его ждал после урока, но ответ у Йошинори все равно нашелся бы: чтобы Асахи чувствовал себя частью коллектива. Это же важно — иметь в лице тех, с кем постоянно видишься, товарищей? Да, именно в этом Йошинори и был уверен, пусть ему легче было судить со своей колокольни, ведь он проучился с одними и теми же людьми большую часть жизни. А Асахи для всех чужой. Скиталец. Он не туда и не сюда. Он никуда не вписывался, потому что замкнулся в себе и потому что никто с его мятежной и упрямой личностью бороться не хотел. И не мог. «Ну-у, так дело не пойдет», — подумал Йошинори.