Углем по стенке гаража

— Ты будешь деревом. — Нет. — Ты будешь деревом! — Не буду. — Да там просто постоять! В костюме! Мы все сделаем, тебе останется просто стоять! — Без меня. Девушка едва не прорычала от негодования, досады, гнева — всего в одном флаконе. Уломать Асахи на сценку по-прежнему не получалось, хоть ты головой об стенку бейся. Одноклассники устали пытаться: девчонки изводились от нервов, а парни вот-вот и ринулись бы на него с кулаками. «Баран!», «Козел!», «Скотина!» — летело на Асахи в порыве всеобщей злости. Неужто оскорблениями они думали снискать хоть каплю его симпатии? — Йошинори! — позвала раскрасневшаяся одноклассница. — Ты че отмалчиваешься? Скажи что-нибудь! Йошинори и Асахи взглянули друг на друга. Первый сидел за партой и старательно игнорировал разоравшихся в центре кабинета гиен. Второго окружили эти самые гиены, оскалили зубы, заточили копья и нацелили их на него. Двое парней расхрабрились и вцепились в него железной хваткой, несмотря на то что Асахи не вырывался и не пытался ускользнуть от так называемых разборок. Однако что было ясно, так это то, что он надеялся на помощь и просил ее именно у Йошинори. За вечно хмурым взглядом сейчас что-то таилось — тот самый, видимо, зов о помощи, а обреченно упавшие уголки губ могли говорить лишь о том, что у парня сил пререкаться не осталось. — А что мы, без дерева на сцене не обойдемся? — правда не догоняя логики одноклассников, спросил Йошинори. — Да боже, ну что в этом трудного?! Нас просили задействовать всех! У нас и так человека не хватает на одну роль, а это меньшее и самое легкое, что мы ему предложили! Че он от класса отрывается-то? Так до конца года и собирается серой мышью быть?! — А ты думаешь, он сильно с вами общаться хочет, когда вы тут с ног до головы его поносите? — Потому что по-другому не доходит! Почему остальные должны участвовать, а он, видите ли, ни в какую? Особенный, что ли? Специальное приглашение ему надо?! Возможно, доля здравого смысла в возмущениях ребят и правда существовала. Йошинори пока тоже ума приложить не мог, почему это Асахи так яро отнекивался от вполне себе простой и пустяковой роли. Однако он не подключался ко всем, когда те начинали балаганить и верещать, криками «взывая к совести» Асахи. Неспроста же тот отказывается, верно? Роль дерева действительно не такая уж мудреная, поэтому он наверняка бы согласился на нее, если бы мог. — Слушайте, ну, — осторожно начал Йошинори, — давайте я сделаю дерево — ну, там, каркас из проволоки, огоньки зеленые повешу, — а Асахи отпустите. От такого коллектива, как у нас, последняя крыса с корабля сбежит. Класс вновь зажужжал и очевидно не одобрил идею старосты. Асахи стали трясти за руки, молебные вопли доносились со всех сторон, а парню уже казалось, что, если так и будет продолжаться, его в конечном счете запинают до смерти. Смотреть на это со спокойным сердцем было тяжело. По Асахи же видно было, что он себя винит за то, что портит праздник. И вместе с тем он еле сдерживал агрессию, глядя на всех исподлобья, точно волк на охотников. Ну и как сердобольный Йошинори мог стать одним из этих охотников? — Так, все! — не вытерпел он. — Как базарные бабы сцепились, ей-богу! Нахуй тогда вообще этот сценарий, если для него людей не хватает? В конце концов, возьмите кого-нибудь с десятого! — Они уже вовсю к своему выступлению готовятся! — парировала та же девушка. — Нету у нас времени менять сценарий, Йошинори! Либо этот с нами, либо… Не знаю я. Либо кому он тут нахуй сдался? Короче, — она развернулась к Асахи и с силой тыкнула пальцем ему в плечо, — будешь деревом, ясно? Ты кто такой, чтоб мы всей оравой тебя умаливали? Нашелся пан! И пусть только на репетиции не будешь приходить — пощады не жди. Жирная, противная и бескомпромиссная точка. Толпа начала рассасываться. Похоже, Асахи не симпатизировал никому и сочувствия своим положением ни у кого не вызывал. Да и с чего бы? Никто не хотел прислушиваться к его мнению. О каком вообще мнении можно говорить, когда от тебя чего-то требуют и ждут, что ты и слова не вякнешь. И клали все на твои проблемы. Разжав пальцы, впивавшиеся в бедра, Асахи вздохнул и взметнул глаза на Йошинори. Благодарить, может, надо? За то, что попытался. За какую-никакую поддержку. Хотя скоро до классной дойдут толки о том, что «Хамада просто невыносим, Валентина Ивановна!» и всякое такое, только другими словами. Она насядет на старосту, считая, что Йошинори чудом сможет переубедить проблематичного новенького, и Йошинори придется примкнуть к ожесточившимся против того одноклассникам. Так оно и будет. И чего уж скрывать, сам Йошинори уже смиренно принял тот факт, что будет вынужден пожертвовать хорошими (в потенциале) отношениями с Асахи. Ведь тот не потерпит лицемерия — на лбу написано было. Им нечего было сказать друг другу, а Асахи не сумел долго смотреть Йошинори в глаза и вернулся к себе за парту — отверженный, одинокий и все еще протестующий, потому что черта с два он по доброй воле придет хоть на одну репетицию!

***

Наверное, нет для школьника более приятного и сладкого ощущения, чем предвкушение каникул. Особенно новогодних, ведь они самые длинные. Уже не сосредоточиться на учебе: в снегу, вон, дурачится детвора, тащит железные санки, восторженно пищит, солнце стоит высоко, и мороз щипает нежные щеки. От бумажных снежинок на окнах лежат на партах и на полу тени. Угрюмые коридоры теперь кажутся веселее и жизнерадостнее. Даже пюре в столовой не такое водянистое и пресное, как обычно! А самое аппетитное всегда оставляют на потом. Речь, конечно, о всеми любимой и ненавистной «елке». У ребят помладше праздник проходит на последней неделе второй четверти, у старшеклассников же — на последней неделе месяца. По крайней мере, сколько Йошинори себя помнил, столько этой заповеди в его школе и следовали. Все-таки легко на душе, когда оценки уже выставлены. И пусть над кем-то нависли пороховые бочки под названием «экзамены», как, например, над Танечкой — единственной совершенно круглой отличницей, если не забыли, — но некоторые еще даже не решили, какие предметы будут сдавать. В общем, времени-то было еще хоть отбавляй, а сейчас на кону стояли халявные оценки по математике. Из года в год происходило одно и то же: инициативные девчонки, которым жизненно необходимо было выступить безупречно, любую помеху считали катастрофой, а парни шли на поводу и не смели пискнуть, иначе те их заклевали бы. И ладно репетиции, на которые Асахи, как себе и обещал, не ходил, но когда за десять минут до начала ребят стали опрашивать, не видел ли кто его, то рассердились ребята уже нешуточно. Быть может, Асахи лишь убеждал себя в том, что весь этот «детский лепет» — спектакли, сценки, танцы-шманцы, песни и тому подобное, с чем обязывали выступать в школе, — ему абсолютно неинтересен. Ведь если смотреть правде в глаза, он совсем не был против той эйфории, когда вокруг горят огни, раздаются аплодисменты, люди с улыбками подбадривают выступающих, а сами «артисты» невольно заряжают зрителей энергией. Штука в том, что радоваться такому с годами Асахи разучился: праздник перестал быть поводом для улыбок, но стал причиной пересчитать каждую копейку, тяжело вздохнуть и согласиться с матерью, что едва ли они в этом году смогут наконец закатить пир. И разумеется, это было самое печальное, поскольку хоть один раз за год, но увидеть забитый едой холодильник еще как хотелось, и потрапезничать так, словно завтра уже не будет, — тоже. А праздничное настроение особо ни с кем не разделишь: мать — тусклую, мрачную, измотанную вконец — да брата — борзого, капризного и язвительного — приятной компанией точно не назовешь. В этот раз мать настояла на том, чтобы Асахи посетил школьную «елку». «Ты еще ребенок, и праздник должен быть для тебя праздником», — отчеканила она, но не потому что была чрезмерно строга, а потому, что не могла смотреть на то, как сама же и лишает сына этого праздника. У брата все было проще: он настолько отбился от рук, что ни за что ответственности брать не желал, о семье своей не думал и был обузой, как бы ни было тяжко это признавать. У него каждый день был праздным, и никакие скандалы не меняли его отношение к жизни. Асахи с матерью зарабатывали деньги, пока он влипал в неприятности, а ведь уже мог где-то подрабатывать, чтобы прокормить хотя бы свой рот. Так Асахи и оказался здесь, в школе. Где-то отрыл рубашку и брюки и нехотя, ибо поездка на троллейбусе тоже стоила денег, прибыл впритык к началу концерта. В класс заходить, чтобы «отметить свое присутствие» для всех, не стал и сразу занял место в актовом зале. Йошинори, его увидев, действительно обрадовался. Ему вдруг стало так грустно оттого, что до выпускного всего полгода, а Асахи не то что ни с кем не подружился — его весь класс на шампуры насадить готов. А он взял и пришел. На его месте Йошинори бы назло этого делать не стал. Однако вот незадача: после первого номера от девятого «Б» он куда-то испарился… До выхода одиннадцатого класса оставалось еще два номера. Почти все девчонки ушли подправлять костюмы и макияж. Актовый зал взрывался от выкрученных на всю мощь старых колонок, которые по временам еще и трещали. На крупных елочных шарах отражались блики светодиодов. Йошинори не был сильно впечатлен. Сколько раз он уже видел эту картину? Не одиннадцать даже — больше, когда приходил с отцом к сестре на ее «елку». И все же этот Новый год отличился. Вернулись одноклассницы и запаниковали: «Где носит Асахи?!». — Йошинори, бегом его искать! — рявкнула та, что собачилась с ним и Асахи полторы недели назад. — Да че ты разоралась?! Он домой уже, наверное, съебался! Я ж поэтому и принес дерево, ну! — Я его куртку только что в гардеробе видела! Гоша заболел, блять, и никому не сказал, а на его роль взять некого! Тащи сюда Хамаду как хочешь! Что оставалось делать? Бежать сломя голову и искать… И поручили это, конечно, Йошинори, поскольку в сценке был он рассказчиком, чья роль не требовала тщательных приготовлений. Остальные же ринулись в кабинет: неугомонная женская половина коллектива забила тревогу и настояла прогнать сценарий еще раз. Если серьезно, то где могло носить Асахи? В очевидных местах его не было. Пару подъемов и спусков с этажа на этаж — и почти бездыханное тело старосты уже еле волоклось по коридорам. Он вернулся на второй этаж, где располагался актовый зал, по счастливой случайности встретил Вову, который осведомил его, что через пять минут нужно быть за кулисами, и бросился на первый этаж, лихорадочно вспоминая, какой уголок школы еще не проверил. …Спортзал. Черт бы побрал эту школу, эту «елку», этот Новый год. Надо было сматывать удочки пока не поздно, а лучше — вообще оставаться дома. Где-то наверху могли слоняться одноклассники, которые скорее связали бы канатной веревкой, но притащили бы Асахи на сцену, нежели отпустили бы домой. В пустом и темном спортзале было гораздо приятнее. Свет включить парень не решался, так как из окон актового зала это наверняка было бы заметно, а выдавать свое местоположение было последним, чего он хотел. Если бы только Асахи продумал это загодя и взял фонарик, чтобы почитать свой справочник по физике, этот вечер еще можно было бы спасти. Впрочем, что так, что эдак, дверь все равно распахнулась бы, как сейчас, и впустила запыхавшегося Йошинори. — Нашел… — выдохнул он, опустившись на корточки. Волосы в очередной раз взлохмачены, очки набекрень, рубашка из брюк вылезла. Любопытно, а он нравится хоть одной девчонке в этой школе? — Заебали, блять, прочесывай им всю школу ради какой-то несчастной роли… Асахи округленными глазами вцепился в Йошинори, боясь шелохнуться. Да нет, пользы никакой, участи уже не избежать. — Асахи… Пойдем… Там это… Начинается уже все… — тяжело дыша говорил Йошинори. Асахи не отвечал. — Пожалуйста… Гоша слег, кто-то должен его заменить. В кои-то веки отдышавшись, Йошинори подошел и упал перед ним на колени, сложил руки в молебном жесте и отчаянно заговорил: — Молю, Асахи, выступи с нами! Там ниче сложного, правда! Из дверного проема лилась широкая полоса яркого света и заканчивалась на спине Йошинори, потому что Асахи сидел как раз напротив входа. Староста беззастенчиво уместил локти на его коленях и заглянул в глаза — медовые, только разве что потухшие. Материть его за настойчивость Асахи внезапно расхотелось, а что кроме этого он умел? Пришлось опять смолчать. — Почему ты боишься? Спросил так, будто сам не понимал, что сцена и Асахи — несовместимые вещи. Вот это и злило последнего, злило до дрожи то, что все всегда всех подгоняют под одну гребенку. Никому не важно, что ты не готов и не собираешься переступать через себя. Ты же всегда кому-то что-то должен. — Я не знаю, — хрипловато ответил Асахи. — Меня и так здесь особо не жалуют. Я вам всю сценку испорчу. — Ну и какая разница? — отмахнулся Йошинори. — Нам бы только отстреляться, а понравится или нет — это дело десятое. — Блять, нет… — вымученно промолвил Асахи. — Я ни хуя сделать не смогу. Меня за ноги на сцену только и вытянешь. Найди кого-нибудь другого. — Все ты сможешь! — Йошинори ударил кулаком по колену парня, мол, это сомнениям не подлежит, и потряс его за руки: — Да давай, как нехуй делать! Я подскажу, что говорить, если забудешь, — я тогда как раз за кулисами стою. Ты наша последняя надежда! Тысячу раз Асахи пожалел, что хотя бы не нашел места отсидеться получше. С чего это ему теперь неловко отказывать Йошинори? С чего не хочется расстраивать его? Он ведь почти такой же, как и весь класс. Даром что не поливал грязью с ними заодно. Но что-то как-то… не может Асахи бросить его на произвол судьбы — его же наверняка атакуют беспощадные девчонки. — Просто смотри на меня, а не в зал. Так легче! Забудь вообще об этих хуесосах, которые на тебя наезжали. Сейчас-то они без тебя реально не обойдутся! — Срать я на них хотел — вот что я тебе скажу. — Ну пожалуйста, Асахи. — До чего добрые были у Йошинори глаза в эту минуту! Словно и мухи в жизни не обидел бы. — У тебя мало слов, ты вообще, по сути, труп играть будешь! И Валентина Ивановна пятерки обещала! Если тебе не поставит, я ей под дверь насру, бля буду насру! Мы в одном подъезде живем. Усмешка едва не тронула губы Асахи, но парень подавил ее, как привык. — То есть — труп? — с опаской поинтересовался он, еще не решив до конца, согласен выступить или нет. — А ты поможешь нам? Времени почти не оставалось. Йошинори был уверен, что из-за его задержки сейчас играла какая-нибудь музыкальная пауза, проходила викторина или типа того. Как бы ни пытался Асахи замаскировать подлинные эмоции безразличием, в этот момент он был как на ладони: боялся, сомневался, абсолютно не верил в себя. Йошинори рефлекторно, — поскольку так же успокаивал сестру, — взял его ладони в свои и сказал: — Сыграй плохо. Настолько хуево, чтобы все потом друзьям пересказывали, какой дерьмовый номер получился у одиннадцатого класса. Чтоб училки сидели в учительской и говорили: «Дауны даунами нынешние выпускники, ничего нормально сделать не могут!». Чтоб наши дноклассники больше не приебывались со своими сценками. Потому что тебе поебать, Асахи. У тебя и не должно получаться идеально. — Ладно, — произнес Асахи, затянутый в пучину темных глаз Йошинори — он и не заметил, как они все это время поддерживали долгий и интенсивный зрительный контакт. — Ладно? — просветлел староста. — Тогда погнали, а не то вздернут нас обоих. И вот они уже бегут в актовый зал. Попутно Йошинори стащил с деревца в горшке мишуру и обернул вокруг шеи Асахи, одновременно объясняя, что ему надо будет сделать на сцене. Услышанное заставило того затормозить у самого входа в актовый зал. За закрытыми дверями раскатывались волны смеха и сыпались аплодисменты, а коридор, на удивление, был пуст. — Ты че, гонишь? — ужаснулся Асахи. — Я на такое не подписывался! Я не смогу, я уже ни хера не помню, че ты мне сказал! Йошинори положил руки на его плечи, поближе к шее, касаясь ее большими пальцами, приблизился и произнес: — Так и похуй — сымпровизируешь! Главное — упади после выстрела, а потом тебя за кулисы оттащат Вован и Миха. Ну все, пошли! Вдруг Асахи дернулся и отошел назад. Волнение не давало сделать и шага. На лице застыла печать ужаса. Стоит ли говорить, что сцена буквально снилась Асахи в кошмарах? Надо отдать Йошинори должное — он не потерял терпение, а вместо этого искренне посочувствовал Асахи. Не то чтобы сценка была чем-то критически важным, самому Йошинори, правду говоря, было глубоко плевать на нее. И все же подвести остальных он тоже не мог. — Послушай, ты выходишь не в самом начале, — напомнил он. — И у тебя будет костюм, в котором почти лица не видно. Да малые даже лучше нас подготовились, так что хуй с ней, с этой сценкой! Просто выступим — и свободны. Ты же уже здесь — так что терять-то? Он улыбнулся, дотронулся до плеча Асахи и не спеша повел его к двери. Когда они вошли, парней чуть не оглушило, а паника Асахи лишь усилилась. Но он переставлял ноги, шел дальше, по-прежнему чувствуя на плече ладонь Йошинори. Пусть даже на дух не переносил, когда его касался кто-то чужой, но чувствовал себя так спокойнее. Все то время, пока они шли за кулисы, не отрывал взгляда от пола. Там уже столпились практически все одноклассники, окинули его неодобрительными взглядами, заставили напялить какой-то нелепый костюм не то русского обанкротившегося аристократа, потому что сидел он на парне просто ужасно, не то… Нет, описания лучше даже не подыщешь. В принципе, позже Асахи догадается, что в этом и была суть его роли. Кажется, Йошинори это упоминал, а он не принял во внимание, занятый тревожными мыслями. Йошинори все время был на сцене, шагая туда-сюда и повествуя какую-то басню, по сюжету которой и была поставлена сценка. Асахи до того был сосредоточен на его словах, чтобы не профукать момент, когда должен выходить, что собственно смысл басни так и остался для него туманным. Пару раз староста заходил за кулисы и вместе с ним повторял его слова, но Асахи знал, что толку от этого не будет. Вскоре настал тот роковой для него момент, когда Йошинори покинул на сцену, а он, наоборот, должен был появиться из-за кулис. Как бы ни пытался, Асахи не мог выкинуть из головы тот факт, что около сотни человек, вероятно, уставились именно на него. Он начал монотонно бубнить заученные слова, почти как скороговорку. Одеревеневшие конечности жестикулировали довольно странно, коряво, будто усохшее дерево качало на ветру уродливыми ветвями. Хорошо еще, что узнать новенького в костюме смогли немногие, а неуверенный, дрожащий голос распознать сумели сущие единицы. Пересказать, что он говорил и делал на сцене, Асахи не смог бы, ведь скорее всего он и правда импровизировал, худо-бедно, произнося невнятные отрывистые фразы, но импровизировал. Вряд ли кто-то из зрителей понял этот эпизод и остался им доволен. Йошинори зашел за кулису на другой стороне специально, чтобы Асахи видел его напротив и ловил подсказки. И нельзя сказать, что это не помогло. Но ком из горла исчез, только когда Асахи «трупом» унесли со сцены. На последнюю песню вместе со всеми Асахи не вышел. Во-первых, текст-то он в глаза даже не видел, а во-вторых, перенесенный стресс загнал его в угол и всяческая мысль о том, чтобы вновь взойти на сцену, гналась сию же секунду, и гналась с остервенением. С большим удовольствием он снял костюм и остался сидеть в числе зрителей, однако вид счастливых одноклассников, разодетых в красно-зеленое, поющих новогоднюю песню про шарики и хлопушки, удручал его больше, чем он готов был себе признаться. Зал затрещал аплодисментами, а звук был подобен звуку голых искрящихся проводов. Асахи наконец-то разглядел позади всех Йошинори и сопровождал его взглядом до тех пор, пока он не спустился со сцены. Уши забавно оттопыривались от красной шапки Деда Мороза, а белый помпон подпрыгивал при каждом шаге. Точно так же, как прежде у Асахи, обернутая вокруг шеи и струящаяся по рубашке вниз красная мишура едва не падала с плеч. Асахи отвел глаза, когда столкнулся со взглядами одноклассников, которые смотрели на него, как, мягко говоря, на недостойную их внимания тварь дрожащую. — Гоу в класс, — сказал Йошинори, легонько хлопнув его по плечу и улыбнувшись. Это был конец. Конец концерта. Кошмар остался позади. Асахи не помнил, когда в последний раз стрессовал настолько сильно. После оглушительного рева музыки в голове остался мутный шум. В мыслях, как восьмое чудо света, всплыл безлюдный переулок в их районе, который нужно было пройти, чтобы попасть домой. Он был кратчайшим, безмолвным и жутко пустым. Иногда его заметало снегом. В одном месте дорога вела через два плотно стоящих друг к другу дома, и Асахи всегда казалось, что он не успеет дойти до конца, где виднелось темно-серое ночное небо и взмывали кверху вихри снега, потому что стены сплющат его прежде. Тихая смерть одним снежным вечером. Возле доски стояла коробка со «сладкими подарками» — так называли пакет с конфетами, традиция дарить которые никогда не нарушалась. Валентина Ивановна — кто бы знал, что в этот день она не будет вести себя как противная визгливая старуха, поехавшая кукухой на своей математике, — попросила всех сесть за парты, а Йошинори — раздать каждому по подарку. Когда она вышла из кабинета, одноклассники принялись обсуждать выступление. Не обошлось без косых взглядов в сторону Асахи и открытых намеков на то, кто завалил сценку и поставил их на смех. Никто не соизволил говорить шепотом: хотели, чтобы предмет насмешек — Асахи — все услышал до последней буквы и опять почувствовал себя лишним. Впрочем, никогда он, похоже, не впишется в новый, совершенно равнодушный к нему коллектив. Все ребята столпились в одном углу класса, но Йошинори, несмотря на то что там был и Вова и все так весело смеялись над чем-то, подсел к поникшему Асахи. Асахи намеренно бросил на него взгляд а-ля «неужели я, а не они», но первым заговаривать не стал. — Ну как? Не наложил же в штаны? — спросил Йошинори с усмешкой. — Это пиздец, клянусь батей, я больше никогда-никогда в жизни не соглашусь на подобное дерьмо, — ответил Асахи с таким выражением лица, будто последние десять минут находился в полной прострации. — У тебя ниче так получилось, зал смеялся, — приободрил Йошинори. — Нашли шута, блять. Одноклассники начали переодеваться из «карнавальных» костюмов в дискотечную, повседневную одежду, поскольку из зала уже доносились отзвуки хитов девяностых, как и было обещано афишей. Асахи сложил руки на парте и уткнулся в них лбом, не желая ничего и никого видеть и слышать. Он даже забыл, что его здесь ничего не держало и он уже мог идти домой. — Пошли к нам в гараж чай попьем с конфетами, — ни с того ни с сего предложил Йошинори. Асахи взглянул на часы и выпрямился, отвечая: — Через пятнадцать минут последний тралик уходит. — Мы бы тебя провели до дома. — Не, — немного погодя сказал Асахи, — я не помню дорогу. — Жа-алко, — со вздохом протянул Йошинори, откинувшись на спинку скрипучего стула. — Тогда прибереги конфеты на следующий раз. Асахи кивнул. — Ну, пока. — Секунду, нам же по пути! Я щас к Хенсоку в гараж. — А я на остановку. Которая за стадионом. — Но я думал, ты уезжаешь с той, которая на входе у гаражей, — растерялся Йошинори. — Ты ж в тот раз оттуда шел. — В поликлинике я был, поэтому тудой и пошел. — Ну давай я тебя все-таки прове… — Не надо, — сурово осек парня Асахи и вскочил с места. — Как знаешь, — вздохнул Йошинори, глядя ему вслед.