Глубокие реки текут неслышно

— Почему ты не в форме? — спрашивает Джисон с набитым ртом, пока шагает по коридорам за Черен. Красивая фигура девушки выделяется своими особенностями под коротким кожаным платьем на бретельках. После глупого вопроса она принимается еще размашистее качать бедрами, хитро хихикая и заглядывая через плечо. — Не могла себе позволить встречать дорогих гостей в этой… — Черен делает вид, что задумывается, подбирая правильное слово, постукивая длинным красным ногтем по розовым губкам, — робе. Мне нравятся твои ботинки. И одежда твоего шикигами. Вы до ужаса гармоничны, что, несомненно, бесит. Хмыкнув довольно, Джисон откусывает кусочек от самгак-кимпаба. Внизу на первой ступеньке лестницы их ждет Феликс. Снова недовольный и, кажется, несущийся, чтобы поторопить. Ласковый хохот Черен разглаживает морщину между его бровей, но последовавший за ним многозначительный хмык Минхо снова заставляет Феликса насупиться. Сегодня его черные волосы распущены, лежат свободными прядями на плечах. — Ты нас искал, малыш? — воркует заигрывающе Черен, обходя опешившего мастера. Она проводит маленькой ладошкой по его надутой щеке. Джисон понимает, что Феликс смущен. Когда затрагиваются его чувства, он становится уязвимым и теряет уверенность. В тот момент он отводит взгляд, словно ребенок. — Эта женщина — дяволица, — хмыкает Минхо. С раздражением пнув ногой ступеньку, Феликс фырчит, разворачивается и, промямлив что-то вроде «мерзость», ведет остальных в через небольшой зал к выходу. Своей не особо дружной компанией они идут по аллее. При свете дня территория колледжа выглядит более уютной, и Джисон внимательно разглядывает каждый метр, выискивает хоть одно проклятие, но снова и снова терпит неудачу. Единственным проклятием на территории колледжа все еще остается Минхо. Когда Феликс доводит их до нужного ханока, Джисон заканчивает с едой и опасливо пытается уловить малейшие отголоски энергии. Внутри Джисон видит знакомое лицо Чана и Джея. Черен, впорхнувшая минутами ранее, сидит рядом с парнем, чья макушка прошлой ночью высовывалась в любопытстве. И, судя по рассадке, Джисон делает вывод, что студенты собрались с правой стороны помещения, а состав преподавателей и администрация — с левой. Высокомерно задрав голову и осмотрев всех собравшихся, Джисон проходит ровно в середину помещения и садится на пол, вытянул ноги. Минхо устраивается за ним, тут же уложив свою голову на его плечо. Обычный для них жест кажется слишком интимным многим незнакомцам, что тут же агрессивно шепчутся, но открыто высказывать свое недовольство не осмеливаются. А когда Минхо, приблизившись слишком, слизывает рисовое зернышко из уголка губ Джисона, толпа взрывается. Черен весело хохочет, цепляясь за плечо незнакомого парня, Феликс, по обыкновению, морщится, но Джисон знает истинную природу его поведения. Чан отвечает что-то высокому парню рядом, а преподаватели негодующе возмущаются. Кто-то, самый голосистый, требует наложить печать на шикигами, обезопасить присутствующих, но уставший Минхо закатывает глаза, расправляет плечи и позволяет смертельной паучьей лилии распуститься. Собравшиеся резко замолкают, лишь Черен и ее друг восторженно хлопают в ладоши. — Что эти двое забыли в этом месте? — шепотом спрашивает Джисон. — Им место в каком-нибудь культе, — согласно отвечает Минхо. — Но, думаю, они здесь потому же, что и ты: чтобы не достаться врагам, поскольку слишком опасные. Под тихую беседу шепотом Джисон не сразу замечает движение слева, а когда все же обращает внимание, то не удивляется, увидев вьющиеся лепестки ликориса вокруг. — Пересядь к одноклассникам, — просит вошедший мужчина. Он одет в светлый ханбок, — такой, в каком Минхо предстал перед Джисоном впервые. — Проси вежливее, — оскаливается Минхо. Мужчина продолжает смотреть ровно на Джисона, абсолютно игнорируя слова шикигами. — Джисон, пересядь к одноклассникам. Закатив глаза, Джисон дергается, чтобы подняться. Он хватается за протянутую Минхо руку, совсем не ожидая, что тот дернет его на себя, прижав крепко и пошло. Он демонстрирует свое превосходство. — И кто мои одноклассники? — спрашивает Джисон, млея под бесстыдными касаниями. Махнув рукой, Черен безмолвно отвечает на вопрос Джисона. И он хмыкает так, чтобы явившийся мужчина понял, что он целиком и полностью раскусил его замысел собрать опасных мастеров, чтобы предотвратить их переход к недоброжелателям. Джисон шагает неспешно, намеренно заторможено, чтобы поиздеваться, внутренне ликует вместе с Черен и ее приятелем, что не скрывают своего восторга. Он не знает, что тех удивляет больше — их внезапная демонстрация силы или то, что они не скрывают своей интимной связи, и что еще больше — гордятся ею. Девушка и ее приятель смотрят на Джисона и Минхо с уважением, они прыгают взглядом своих черных глаз с лица призывателя на улыбающегося шикигами, и обратно. Когда они доходят до скамеек, приятель Черен слегка толкает ее локтем, чтобы та, видимо, перестала так улыбаться. От него исходит точно такая же энергия, как и от девушки. Джисон приходит к выводу, что они кровные родственники, либо слишком близкие любовники. А еще оба заклинатели. Синхронно кивнув, оба забрасывают одну ногу на другую и принимают вид прилежных учеников, дожидаясь, пока Джисон опустится на скамейку. Минхо усаживается рядом, вжавшись носом в помеченную его же засосами и укусами шею. — Сегодня я хочу тебя по-особенному сильно, — воркует он для Джисона, но услышавшие Черен и ее приятель смущаются, прижимаясь друг к другу. — Потерпи, любовь моя, — так же тихо отвечает ему Джисон, сжимая его горячую ладошку с холодными пальцами. — Сегодня, — гремит голос мужчины, привлекая внимание, — мы собрались, чтобы я мог представить вам нового студента нашего колледжа. Одновременно гордость и сила для нас, — он оборачивается, глядя на воркующих Джисона и Минхо. — И еще одна победа. — Над кем? — спрашивает Джисон. — Второй призыватель за всю историю существования нашего сообщества, что примкнул к нам… — Ах, чертов хвастун, — манерно возмущается приятель Черен. Его движения напитаны грацией, жеманностью, идеалом. Как и Черен. Их нельзя назвать ни мужчиной, ни женщиной. Их отличает лишь лицо, длина волос и размеры тела. В остальном они идентичны. Словно две змеи они поглядывают на окружающих черными глазами. — Сынмин! — шепотом наигранно возмущается Черен, — детка, нельзя так называть директора. Так снисходительно. Им подходит что-то более веское. Решив не слушать болтовню мужчины в ханбоке о том, как сильно им повезло заиметь такого союзника, Джисон целиком и полностью вливается в атмосферу, созданную Черен и Сынмином. Он восхищается ими снова и снова, и даже Минхо не скрывает своей расположенности к заклинателям. Он обещает себе, что дождется, когда закончится этот фарс, а после узнает ответы на интересующие его вопросы, даже если их придется вырезать. — Хан Джисон, — произносит он, протягивая руку Сынмину. Тот, смутившись, протягивает нежную наманикюренную руку в ответ, словно девица из далекого прошлого. — Сынмин, — называет он свое имя, которое Джисон уже знает. Черная рубашка того то и дело съезжает с острого плеча, пока Черен не цепляет ее красным ногтем и не натягивает сильнее. — Детка, — обращается он к ней, — не мешай мне быть непринужденно сексуальным. — Ты такой всегда, — отвечает она, глядя в черные глаза. Джисону кажется, что еще немного, и они набросятся друг на друга прямо в этом месте. — Так мы выглядим для остальных, — хихикает Минхо, уловив его взгляд. — Слишком хорошо, — кивает Джисон. Конец собрания Джисон чувствует по резко начавшейся суете. Студенты в форме, едва ли их количество доходит до пятнадцати, как по команде поднимаются и покидают помещение. Преподавательский состав, который вдвое, а то и втрое меньше, чем количество студентов, остаются еще на безбожно короткие три минуты, чтобы порассматривать Минхо и Джисона, в очередной раз выразить отвращение и, возможно, послушать личную беседу директора с новоприбывшим. И когда ханок покидают все, кроме Джисона и Черен с Сынмином, директор подходит к ним, садится напротив на пол и принимается рассматривать шикигами. То ли от скуки, то ли зная больше, чем Джисон, Черен поднимается за Сынмином, просит Джисона зайти к ним, как закончится этот цирк, и, позволив тому обвить свою длинную руку вокруг талии, скрывается за дверью, кокетливо хихикая. Джисон и не замечает, что пялится им в след, пока директор смотрит на него. — Сиротки, — говорит мужчина. — Они здесь недавно. Очень своенравные и неподдающиеся воспитанию. Как и ты, да? Повернувшись, Джисон застывает. Его зажатая между зубами губа ноет, кожа горит под ладонями Минхо, что орудуют под толстовкой, а мозг словно сопротивляется пониманию. — Они родственники? — переспрашивает Джисон. Уже решив, что так оно и есть, он понимает, почему тех так заинтересовала и восхитила его запретная связь с шикигами. Рядом появился кто-то такой же преступный, как и они. — Кто знает. Их нашли на пороге приюта семнадцать лет назад. Только то, что они лежали в одной корзинке для собак, не значит, что они родные. Очевидно, людям проще воспринимать обратное, учитывая их нерушимую связь. Возможно, жизнь без родителей так повлияла на их отношения. Последняя фраза звучит тихо, как шелест листьев в ноябре, и Джисону приходится напрячь слух, чтобы разобрать его слова, а после удержать себя на месте, чтобы не рвануть и не потрясти старика. — Что это значит? — лишь высокомерно спрашивает он. — Твой шикигами может не пытаться меня испугать. За свою жизнь я повидал многое, пусть такого и не доводилось, но у вас не получится поиздеваться надо мной так, как вы поиздевались над Феликсом. — Феликс скучный и злой, — воркует Минхо, гуляя кончиком носа по шее Джисона. — А ты, значит, веселый и добрый? — переспрашивает мужчина. — Джонхен, — представляется он, резко обрывая разговор. — Джисон, а это… — Я знаю, кто вы, — с видом мудреца перебивает тот. — Призыватель и его шикигами, обретший разум, силу и свободу. Как тебе живется с его могуществом? Вижу, ты отточил свои навыки до идеала. Минхо позади напрягается, но вступать в конфронтацию не спешит. Джисон чувствует, что тому не менее любопытно, чем ему самому. Хотя Минхо и кажется тихим и спокойным, Джисон не может исключить возможность того, что его изменчивый характер заставит его внезапно изменить поведение, после чего он, например, решит напасть на старика. Джисон слишком хорошо знает, что спокойствие безумцев может быть обманчивым, поскольку сам такой же. — Твой отец, — хмыкает мужчина. — Я знаю его. Знал, точнее. Человек, давший тебе жизнь, и не человек вовсе. Он бы восхитился тобой, возгордился. — Мой отец, — шипит Джисон, — развелся с моей матерью-алкоголичкой и сбежал. Джисон затихает, замирает, переживая моменты последней встречи заново. Минхо бережно бегает кончиками холодных пальцев по его торчащему позвоночнику. — Твой отец был проклятием. Таким же, как и он, но в силу своего возраста гораздо могущественнее. И я знал его. Джисон сидит рядом с ним, внимательно разглядывая его лицо. Отекшие веки его постепенно тяжелеют, глаза будто заволакивает пеленой. Невидящим взглядом он сначала глядит в потолок, а затем возвращает взгляд обратно, все еще слегка дрожа. — Продолжай, старик, — приказывает Минхо. — Его призвали очень давно. Культ призывателей пытался добиться достижения целей всяческими методами, и одним из них стал призыв шикигами. В отличие от твоего проклятия, он не мог свободно жить. Независимость он обрел лишь после смерти своего призывателя. — Где он? — хрипло спрашивает Джисон. — Где он сейчас? — Я же сказал — погиб. Погиб, когда ты родился. Его сила твоя — сила. Точнее, твоего шикигами. То, что осталось в тебе, совсем крупица. Джисон продолжает смотреть в безэмоциональное лицо директора. Когда он снова думает о последних словах, его охватывает чувство пустоты и безысходности. Внезапное знание не приносит ни облегчения и радости, не в этот раз. — Это лишь теория, но мы считаем, что твой шикигами, рожденный в насилии, стал воплощением той силы, что перешла к тебе от отца. Возможно, именно поэтому он… такой. — Как он погиб? — Не знаю, — жмет директор плечами. — Его след оборвался, когда ты сделал первый вздох. — Он был тем самым первым призывателем, — понимающе хмыкает Минхо. — Верно. Он находился здесь, жил жизнь обычного мастера и не отсвечивал, поскольку тот самый культ все еще существует, и, возможно, не оставляет попыток вернуть потерянное когда-то. Но его сгубила любовь, — хмыкает тот. — Как банально. Слушая его слова, Джисон едва ли сдерживается, чтобы не придушить глупца. Та самая банальщина и есть причина, по которой он не кормит крыс и червей, а может снова принять себя и даже полюбить таким, какой есть на самом деле. Его любовь, Минхо, стоит того, чтобы погибнуть, и Джисон точно знает, что если вдруг встанет выбор, то он и глазом не моргнув пожертвует собой. — О, я знаю это, — кивает старик, словно читает мысли. — Твое проклятие умрет, когда твое сердце остановится. До того момента он неуязвимый, бессмертный, могущественный. Ты создал его, Джисон. Он стал воплощением твоих мечтаний и желаний. Стал тем, в ком ты нуждался больше всего — любовник, защитник, якорь. Как думаешь, почему вас так сильно тянет сливаться друг с другом? Две части одной силы стремятся к воссоединению. — Почему мама… — хрипит Джисон. — Почему она молчала? — Проклятие памяти. До ужаса смешно, потому как именно проклятие наложило его, но, думаю, оно не сработало в полной мере. Она ведь до сей поры чувствует тебя, пусть и не может увидеть, — старик обращается к Минхо, который, увлекшись рассказом, отодвинулся от Джисона, но ласкать его торчащие кости не перестал. — Ненормально, когда люди исчезают из нашей жизни без видимых оснований. Я тосковал по нему, поскольку он был добрым, вопреки его природе. — Я не такой, — тут же говорит ему Джисон. — Я не он, и вашим другом не стану. Я пойду по головам, если посчитаю нужным. — Знаю, поэтому ты и здесь. Джисон ощущает, как ненависть к этому человеку со странным чувством юмора поднимается из глубин его подсознания. Все это выглядит как ночной кошмар. Не более чем порождение разума. — Боялись, что тот культ выйдет на меня первым? — Вы начали оставлять… Очевидный след. Ваше местонахождение было вопросом времени. Если они заберут тебя, то нам, как сообществу мастеров, придет конец, и все проклятия мира будут вершить все, что задумается. — Глупо было рассказывать мне это, — хмыкает Джисон, — поскольку мне стало любопытно. — Глупо было бы умолчать, заполучить твое доверие обманным путем и поплатиться за это, но теперь, когда ты знаешь правду, я рассчитываю, что ты сделаешь правильный выбор. Старик умолкает, перебирая ткани своего ханбока. Он смотрит на Минхо, словно ожидает, что тот сможет убедить Джисона остаться. — Ты можешь покинуть ханок и исчезнуть, прекрасно зная, что мы больше не сможем тебя найти, а можешь вернуться в общежития, позволить себе набраться знаний, опыта и, возможно, помочь нам с возникающими проблемами. — Мастер по вызову? — усмехается Джисон. — Студент, — жмет плечами директор. — Мы дадим тебе кров, еду и знания. Обеспечим безопасность. Джисон не может понять, в какой момент он стал такой важной фигурой, но, несомненно, его это приводит в восторг. — Детка, ты хочешь повеселиться? — кокетливо спрашивает Джисон Минхо. Старик выжидает ответа шикигами, но, не дождавшись, снова подает голос: — В полной ли мере ты осознаешь, что если ты потерпишь неудачу и попадешь к культу, то на твоего шикигами повесят поводок и заставят делать все, что будет лишь им угодно? И сил, чтобы сопротивляться, у него не будет. Ты окажешься бесполезным приложением, чья бессмертная душа будет гнить в какой-нибудь клетке. — Мы сотрем их в мгновение ока, — хмыкает самодовольно Джисон. — Что ты можешь противопоставить призвавшей его печати, нахальный мальчишка? — Его призвал я! — Он был призван за много лет до тебя, глупец! — старик теряет терпение. — Эта сила, которой ты пользуешься, стала жестом великодушия ее же. И печать крови ты не сможешь истребить, как бы сильно не пытался. Не в таком состоянии. Он смотрит на Джисона из-под своих густых бровей, и Джисон видит, как глаза его дрожат. Старику сложно принять отвратность характера Джисона, который совсем не случайно рушит его иллюзии о счастливой и безопасной жизни, что он, очевидно, хранит глубоко внутри. Теперь он не может притворяться. — Здесь твое место, — уже тише произносит директор. — Он этого хотел. — Не надо давить мне на жалость. Я такой не располагаю, — фырчит Джисон. — Тогда воспользуйся благоразумием и не поставь себя и своего шикигами под смертельно-опасный удар. Я верю в твое умение принимать правильные решения. По пустынной аллее гуляет ветер. Сильные порывы поднимают вверх сухую траву, кружат ее и бросают на мокрую дорожку. Небо затянуто серыми тучами. Джисону кажется, что стало многим холоднее, чем утром. Выйдя из теплого ханока, он сразу промерзает до костей и начинает мечтать о чашке горячего чая, пока идет к жилым зданиям. От взгляда на полуголого Минхо ему становится лишь холоднее, но тот, кажется, абсолютно не испытывает дискомфорта, сложив руки в карманы штанов. Края его хаори развеваются, словно живые, бросаются из стороны в сторону. К желанию накачаться горячим чаем добавляется желание забраться под вьющийся хаори и прижаться к горячей обнаженной груди Минхо своей. Желательно тоже обнаженной. — Пока жив ты, то и существую я, — задумчиво тянет Минхо, — но если твоя душа, рожденная в союзе человека и проклятия, бессмертная, то мы будем существовать бесконечность? — Думаю, что так и есть. Старик так и сказал. — Это будет весело. — Жить бесконечно? — спрашивает Джисон, а уловив счастливый кивок, продолжает: — Это будет самым лучшим исходом из всех, что могут быть. — Это неправильное место, неправильное время, — говорит Минхо. — Все исказилось вокруг, как жуткий балаган с уродливыми клоунами. В хорошем мире такое не могло произойти, да? В правильном мире такие вещи невозможны. — Если это произошло для того, чтобы ты обрел жизнь, то я бы прошел через это снова, — Джисон останавливается, заглядывая в черные озера смерти. — Ты боишься, я чувствую, но старик не учел, что этот ужасный мир для нас самый правильный, как и не взял в расчет нашу связь, — обняв Минхо, Джисон позволяет себе расслабиться, ощутив тепло его тела. — Если они найдут нас, то разлучат навсегда. — Они не найдут тебя, — обещает Джисон. Ему очень тепло от осознания, что Минхо переживает именно из-за того, что их разлучат, а не из-за потери воли и свободы. — А если и найдут, то поплатятся очень дорого. Минхо с благодарностью смотрит в его глаза. Он, очевидно, верит каждому слову призывателя, и Джисон благодарен за это. — Идем, я чувствую, как они смотрят, — хихикает Джисон, оставляя ласковый поцелуй на пухлых губах Минхо. И они идут к общежитиям.