Заложник

Значительную часть оставшегося до вылазки в Пилтовер времени Виктор невольно посвятил тому, чтобы чувствовать себя куском дерьма. К его сильному неудовольствию, разговор с Экко и обличительная речь Талиса, нашедшего его школьные конспекты, подбросили дров в этот костёр. Понимание того, что содержание советника в плену призвано предотвратить набег миротворцев на Заун, периодически ускользало от его не совсем трезвого рассудка; в такие периоды он переставал понимать, что происходит, и каким образом траектория его жизни оказалась в нынешней точке. Он чувствовал сильную вину перед Джейсом Талисом и всё чаще избегал смотреть ему в глаза. Он в принципе избегал заходить в подвал без необходимости, а когда заходил – старался провести там как можно меньше времени. Он был уверен, что его стремления взаимны; ему казалось, что советник Талис, по всей логике вещей, должен ненавидеть его и со всем свойственным ему запалом не желать его общества. Когда Виктора разбудил чужой кашель, он не торопился спускаться вниз: надеялся, что пленник справится сам. Он заварил отвар и ждал – пока настоятся травы и пока Джейс Талис перестанет пытаться выкашлять свои внутренности – но звуки из подвала становились лишь громче. Вздохнув, Виктор направился туда, ожидая очередного «да уж не надо!» в ответ на предложение о помощи. *** На следующее утро Виктор замешкался после того, как поставил на стол в подвале завтрак: на этот раз это была рисовая каша и несколько кусков ветчины. На столе по-прежнему было мало свободного места, причём конфигурация и комплектация высоких стопок, состоящих из тетрадей, альбомов и книг, каждый день менялась. Произошедшее ночью могло оказаться всего лишь следствием того, что Талис был не совсем в здравом уме; и всё же что-то побудило Виктора неуверенно спросить: – Могу ли я… Сделать что-то, чтобы тебе было более комфортно здесь? Ну или… Не так хуёво. В зависимости от твоей точки зрения. Джейс заметно оживился. Он уже почти морально подготовился попросить сам, но вопрос Виктора избавил его от необходимости затрачивать на это лишние усилия. – Да! – отозвался он как-то даже слишком бодро, но едва ли его это смущало. – Было бы здорово, если бы ты не сразу уходил после того, как принёс еду, а оставался со мной поболтать. А то, знаешь ли, социальный голод – штука неприятная, – он обворожительно улыбнулся. Виктор посмотрел на него с удивлением, и неизвестно, что удивило его больше: существование понятия «социальный голод» или стремление Джейса Талиса удовлетворить этот голод посредством общения с ним. Хотя, если так подумать, других-то вариантов у него не было. – Ладно, – коротко ответил он и уселся на стул. С минуту помолчали. Виктора в принципе нельзя было назвать специалистом по smalltalk, а Джейс… Ну, это была из ряда вон выходящая ситуация и из ряда вон выходящий собеседник. – Твой… акцент? – он решился, наконец, разбавить тишину. – Мои родители не местные. Переехали в поисках лучшей жизни незадолго до моего рождения. – А где они сейчас? – Возле крыльца. – В каком смысле?! – Кладбище далеко, поэтому они похоронены возле крыльца. Стандартные надгробия рядом со входом в дом смотрелись бы слишком депрессивно, так что там лежат два… Эм… Красивых камня. – Сочувствую… – Это было давно. Помолчали снова. Виктор чувствовал, что сейчас было бы логично, в свою очередь, спросить о чём-то Талиса, словно мячик для пинг-понга оказался на его стороне поля, и надо его отбить. Но в голове было пусто. – Твой… муляж хекстекового молота? – вспомнил он наконец. – Это не муляж, а настоящий молот, просто не хекстековый. Я, между прочим, его сам сделал, – голос Джейса звучал немного обиженно. – А зачем синяя подсветка? – Ну… Суть в том, что после изобретения Хексврат никакого другого серьёзного прорыва мне достичь не удалось. Мне хочется, чтобы хекстек можно было использовать в небольших устройствах, способных существенно улучшить жизнь людей. Но у меня не получается стабилизировать его в столь малых объёмах, чтобы бытовое применение стало возможным и безопасным. Я собирался задвинуть тебе целую мотивационную речь об этом, чтобы уговорить поработать со мной. – И в качестве примера, призванного проиллюстрировать твои идеи, ты принёс оружие? – Я… Джейс был растерян и даже в какой-то степени пристыжен. Он совсем не подумал, как его затея будет выглядеть со стороны. – Просто я умею делать… молоты. Это то, чем поколениями занималась моя семья. – И всё же твоим молотом не гвозди предполагается забивать. Это оружие. – Ну, знаешь! А ты вообще меня похитил, пытал током и держишь в плену! – Справедливо. Снова установилась тишина. У Виктора на языке вертелись какие-то слова в духе «мне жаль, что так получилось», но они ощущались такими убогими и неуместными, что он не подумал бы их и вправду произнести. Его взгляд был спокоен, как поверхность неподвижного пруда перед закатом – взгляд Джейса Талиса, напротив, искрился энергией и жизнью. Всё тот же контраст между ними поразил бы случайного наблюдателя, даже несмотря на то, что советник был теперь одет в простую одежду серо-коричневых тонов, которую сумел раздобыть ему Виктор. Живой и умирающий. Красивый и увечный. Успешный и жалкий. Рассматривая советника, Виктор впервые отчётливо подумал, что он красив. Очень красив, если быть точнее; он наверняка пользовался большой популярностью везде, куда бы ни занесла его судьба. Не удивительно, что он, привыкший к повышенному вниманию, испытывал «социальный голод». Виктор, наверное, мог бы позавидовать ему, наделённому от рождения всем тем, чего сам он был лишён. Но почему-то он не чувствовал зависти, и дело было точно не в том, что ему не свойственно испытывать её в принципе. О, как же злобно и ядовито он умел завидовать. Просто не в этот раз. Тишина затягивалась. – Я пойду пока? – спросил Виктор, и Джейс, не найдя причины задержать его, утвердительно кивнул. – Зови если что.