241

      Нам Гю сидел на койке Таноса и крутил крест в руках. Он перебил все десять пальцев, отчего костяшки чертовски ныли, и получил пару раз по голове кулаками и ногами, что заставляло мозги буквально плавиться. Но даже это было не самым большим разочарованием за день. Танос умер. Взаимовыгодное партнёрство окончено. Хотя Нам Гю быстро прикинул, что и так был готов опередить уже почившего напарника в гонке на выживание, а значит получалось, что как таковых причин для расстройств просто нет.       — Т-танос, ты, чёртова мразь, — прошипел он. — В-в-с-сегда на меня с-с-смотрел с-с-свысока.       Нам Гю раскрыл подвеску и перечитал содержимое. Таблетка к таблетке. Он так и не узнал, что за действующее вещество было в их составе — положа руку на сердце, ему и не нужна была столь подробная информация. Всё, что его волновало, — как убрать приступы ломки. И его не колышело, какими методами он получал желаемое. Он знал, что с точки зрения социума всё это аморально — подобный образ жизни и его последствия — но как закоренелый торчок, в глубине души не чувствовал ничего.       Он был стерилен на эмоции, даже когда убивал.       Хотя нет, кое-что он всё-таки чувствовал. Гнев, ярость, желание поквитаться с сопляками кружочками. Наверное, это называют состоянием аффекта, когда руки сами тянутся воткнуть что-нибудь острое кому-нибудь в живот.       Нам Гю достал одну таблетку, затем вторую и сунул их друг за другом в рот.       Он вдруг вспомнил свою работу в клубе «Пентагон». Там он впервые встретил Таноса — на его выступлении — и этот урод уже тогда вёл себя как самопровозглашённый полубог. Там же чуть позже он познакомился и с танцовщицей — Нам Гю понял, что до сих пор не узнал её имя (позорище). И каждому из них он хотя бы раз поставлял вещества. Связующее звено.       Нам Гю потёр лицо, достал из кармана вилку, покрутил её — а ведь она до сих пор была частично в крови Таноса — и бросил взгляд в сторону угловых коек в зоне своих сторонников-кружочков. Он искал девчонку.       Она сидела на краю выступа, рядом со своим спальным местом и отрывала кусок от простыни. Капли крови падали ей на кисти. Как жаль, что это милое, прекрасное личико было покалечено, хотя, Нам Гю подумал, что ранения придавали ей ещё более экзотический, даже в какой-то степени опасный шарм. Он вдруг вспомнил их единственный раз — её стоны, своё состояние экстаза, когда она запульсировала вокруг его члена, и почувствовал прилив крови в паху.       Чёрт. Как он мог думать о сексе в таком месте и в такое время?       Нам Гю поёрзал на пятой точке, подтянул колени и уткнулся в них лицом.       Ему было так хорошо…       

***

      Вжух. Ты отделила первый длинный узкий кусок простыни — это для раны на шее. Вжух. Отделила второй. Вжух. Затем третий и задумалась: как, блять, можно забинтовать шею и нос? Ты вздохнула, рассерженно отбросила два лоскута на пол, обкрутила шею на несколько оборотов и засунула хвостик внутрь. Снова вздохнула. Раны уже не болели, нет, они ныли. Ты сморщилась. Вдруг кто-то из немногочисленных женщин-кружочков окрикнул тебя:       — Эй, 241-ая, давай к нам, нечего там одной сидеть.       Ты осмотрелась и отметила, что участники больше не заходили на чужую половину, потому что после ситуации в туалете обстановка накалилась до предела, и, кажется, грядущая ночь обещала быть опасной. Ты не планировала ещё раз стрелять себе в ногу, поэтому встала (хоть и нехотя) и добрела до кучки тех, кто голосовал «за».       — Ты что, ранена? — презренно спросил тебя какой-то помятый старик под номером 100.       — Это царапины, — процедила ты сквозь зубы.       — Даже не думай использовать их как отговорку, — вставил другой игрок мужского пола. — Сегодня ночью мы планируем значительно сократить ряды этих говноедов, и нам нужен каждый из нас!       Все поддержали его кивками. Ты же буркнула: «Ага, ладно» и закатила глаза. Господи. Они что, издеваются? Теперь они решили отправить оппонентов на тот свет прямо в общем зале? Им было мало мертвоубийства в мужском сортире? Ты даже догадалась, кто будет стоять в первой линии.       Одна женщина сунула тебе в руки стеклянную бутылку.       — На случай самообороны, — заверила она.       Тебе хотелось вякнуть: «Самооборона, возможно, и не понадобится, если эти придурки передумают нападать на крестиков», но воздержалась от нотаций и взяла бутылку. Ты почувствовала, что раны на носу и щеке ещё кровоточат, и с остервенением вытерла их краем рукава.       Снова бесило всё. Бесили игры. Бесила боль. Бесили люди. Бесила перспектива не дожить до завтра. Ты посмотрела на койку Нам Гю и встретилась с ним взглядом. Он молча улыбнулся и демонстративно покрутил крест в руке.       

***

      Настала ночь.       Когда основной свет погас, а символы на полу загорелись красно-синим, Нам Гю и несколько остальных кружочков первыми слезли со своих коек, взяли в руки вилки и стали медленно пробираться на территорию крестиков.       Нам Гю чувствовал невероятный прилив азарта, предвкушал охоту и то, как будет убивать во второй и в третий, и в четвёртый, а может, если повезёт, и в пятый раз. Наверное, это то, что было ему так нужно — попасть в место, где можно творить что угодно, не неся ответственности ни перед людьми, ни перед законом, и ещё получить за это денежный приз. Это не ад, это его личный рай.       Нам Гю тихо подкрался к койке какой-то женщины, взобрался на неё и занёс руку.       Момент истины.       — Тихо, тихо, — прошипел он, вдавив её в поверхность.       Шварк. Шварк. Шварк. Капли крови стрельнули во все стороны — он пробил женскую шею вилкой. Раздался сдавленный хрип. Нам Гю слышал, как яростно закричали другие участники — и кружочки, и крестики — их голоса перемешались со звуками рвущейся плоти и летящих осколков от бутылок. Он нанёс ещё несколько прицельных ударов по полумёртвой женщине, спрыгнул на пол и замер. Это было настоящее празднество смерти: игроки озверели и боролись не на жизнь, а на смерть. Кто-то начал сбрасывать конструкции с койками с площадок. И без того тусклое освещение замигало.       Нам Гю сосредоточился на реальности, пырнул накинувшегося на него крестика в живот, случайно споткнулся и упал на каркас одной из коек, а затем…       Затем Нам Гю увидел её…       Так, так, так. Игрок 380. Какая встреча! Эта предательница зажалась в угол и моргала, как идиотка. Он не хотел называть её по имени, но вытер кровь из-под носа, показал вилку, чтобы она почувствовала страх ещё больше, и процедил сквозь зубы:       — Сэ Ми, ты, грёбаная пизда.       Вдруг откуда-то сверху прилетела бутылка и разбилась прямо под его ногами. Нам Гю вздёрнул голову и мог поклясться, что даже несмотря на всполохи света, разглядел на верхнем ярусе коек силуэт ещё одного предателя — ушлёпка Мин Су. Его охватила такая злость — но ничего, настанет время смерти и этого сраного соплежуя, если он вообще переживёт бойню. Неожиданно Нам Гю почувствовал, что Сэ Ми вцепилась в него с воплем: «Сдохни!», но успел перехватить её руку и увидел блеск осколка.       «Ах ты сука!» — подумал он, когда она умудрилась пнуть его в живот.       Нам Гю отлетел на прутья, но быстро сгруппировался. Не теряя времени, он набросился на Сэ Ми с одним желанием — растерзать её за косые взгляды, за невыносимо тошнотворную благородность, за унижения, за высокомерный тон. Неожиданно кто-то влетел в узкое пространство между койками и сбил их с ног, как гири в боулинге. Нам Гю воспользовался моментом и кинулся на Сэ Ми.       Шварк. Шварк. Шварк. Он вгонял вилку в её шею с такой опьяняющей яростью.       — Стерва! Хочешь ещё посмеяться надо мной?       Удар за ударом. Потом ещё череда ударов. Нам Гю остановился, только когда зубчики вилки помялись о кость в ключице. Он вытер нос, слез с тела и, тяжело дыша, уставился на лужи крови. Его нутро ликовало. Впервые в жизни он отбросил все маски и показал свою самую неприглядную сторону, чтобы вступить в открытую конфронтацию с теми, кто его раздражал, и победил.       Он смог.       

***

      — Эй ты, я же сказал, нам нужен каждый!       Ты стояла в углу около своей койки и сосредоточенно сжимала горлышко бутылки. Игрок под номером 226 — тот мужик с летучки, который подсирал старику по поводу твоих ранений — шёл на тебя с претензией. Судя по пятнам крови на его форме, этот чёртов кретин уже с кем-то расправился, а теперь просто сходил с ума в разгар бойни.       — Отвали, — рявкнула ты. — Я не буду убивать людей просто потому что тебе так надо!       — Грубишь мне? — Он сжал кулаки и встал у изголовья. — Снова? А ведь я наблюдал за тобой. Да, да, да. Это ты, та иностранщина, что обгавкала меня в первый день прямо вот тут, на этом месте. Помнишь?       «Бля-я-ять, — простонал твой внутренний голос. — Всё понятно. Нет ничего хуже задетого самолюбия корейца в возрасте».       — Помню, — злобно бросила ты и улыбнулась. — Могу повторить, если понравилось.       Игрок 226 перекосился в лице.       — Ах ты сука, — прошипел он. — Не зли меня. Я только что прирезал парочку говноедов и могу отправить тебя за ними. Знаешь, наша страна не обеднеет, если потеряет очередного мигранта.       Ты крепче сжала бутылку. Занесла руку. Она дрожала.       — Это тебе не поможет, дура, — ухмыльнулся он и вытащил из кармана что-то блестящее.       Ты посмотрела на капли крови на зубчиках вилки, на перекошенную от злости помятую ксенофобную рожу. Сердце стучало, как у кролика. Ты поняла, что прямо сейчас настал твой главный момент истины — либо ты вступишь в схватку и победишь, либо пойдёшь на поводу, сделаешь, что тебя заставляют сделать, и вновь проиграешь очередную борьбу за контролем над своей жизнью. Чтобы этого не случилось, придётся забыть о подавлении гнева. Пассивной агрессией границы не отстаиваются, драки не выигрываются. Только прямая конфронтация.       — От-ва-ли, — протянула ты, сжала челюсти и встала в стойку.       — Будем считать, ты сама напросилась.       Игрок 226 дёрнулся вперёд, но ты увернулась. Он предпринял попытку пырнуть тебя и промахнулся. Затем снова. И снова. Опыт в танцах давал тебе преимущество — пластичность и изворотливость. Ты отскакивала назад каждый раз, как он пытался задеть тебя. Свет мигал. Он злился. Ты танцевала.       И ликовала.       Старый придурок. Мазила, тупоголовый.       Ещё удар. Мимо.       Ты сделала очередной шаг назад, но в этот раз он изменил тактику и резко зашёл с правого бока, не дав тебе возможности поменять позицию. Острая боль пронзила бедро. Ты открыла рот, но твой крик затерялся среди какофонии звуков борьбы других участников.       Когда этот ублюдок заржал, как конь, ты вспомнила, что ещё держишь бутылку и ударила ею об прутья ближайшей койки. Интересно, у корейцев есть понятие «розочка»? Едва ступая на правую ногу (не дай бог была задета артерия), ты оскалилась и замерла на месте. Осколки впивались в ладони.       — Ну давай, — крикнула ты. — Чего ждёшь? Дерись! Я покажу тебе, как это делаем мы!       — Кто «мы»? — прошипел он.       — Иностранщина, которую ты так ненавидишь!       Превозмогая боль, ты кинулась вперёд и замахнулась правой рукой с отколотым горлышком. 226-ой ушёл от удара и попытался пырнуть тебя в лицо. Ты смогла увернуться, но он снова атаковал — на сей раз успешно — розочка выскользнула из твоей руки на пол. Мгновение, и его ухмыляющаяся физиономия оказалась рядом. Секунда.       Хрясь.       Ты лишь смогла испустить тяжёлый стон.       По левой руке полилась кровь. Тёплая. Густая.       Твоя.       И его.       Ты смотрела в глаза напротив и не видела в них ничего, кроме угасающего предвкушения несостоявшегося триумфа.       Вжух.       Продолговатый осколок бутылки, который ты ловко прятала в левой руке и который прорезал тебе ладонь почти до сухожилий, выскользнул вслед за твоим рывком из шеи 226-го. Он попытался что-то промямлить, но вместо этого упал на колени, харкнул кровью, обмяк и впечатался головой в пол.       Ты закрыла глаза и отбросила осколок в сторону.       Ты наконец-то разрешила себе быть плохой и победила.       А твой противник был мёртв.       

***

      Даже в самом непредсказуемом трипе Нам Гю не мог представить, что исходом ночной резни станет захват охранников. Несколько крестиков, в том числе 001-ый и победитель прошлых игр 456-ой, напали на безликий отряд в розовых комбинезонах, стоило им только войти в зал, чтобы остановить бойню. Эти шестеро чёртовых рэмбо хитростью захватили их оружие, устроили перестрелку, убили нескольких, вырубили камеры и даже взяли одного в плен. Нам Гю забился в углу на своей койке и старался не отсвечивать. Кружочки теперь были не в самом выгодном положении. Он заметил, что танцовщица сидит у ближайшей стены рядом с изголовьем чей-то помятой койки, и испытал странное чувство гордости, когда понял, что на ней была чужая кровь.       Пока захватчики пытались завербовать больше участников, чтобы выйти за пределы зала в поиске организатора игр, Нам Гю бесшумно слез с койки и полуприсядом прополз вперёд.       — Эй, — шепнул он танцовщице с дистанции в метр, — как думаешь, что будет дальше?       Она с трудом повернула голову в его сторону.       — Мне уже пофиг.       Нам Гю сел рядом и шмыгнул носом.       — Ты ранена, — протянул он, глядя на перевязанные ладонь и бедро.       — Ты такой наблюдательный, — буркнула она, устало опустив голову.       — У меня есть кое-что, что поможет. — Нам Гю снял крест с шеи.       — Только не это. — Танцовщица покосилась и слегка отодвинулась.       Нам Гю шикнул.       — Ну ты чего. Нельзя терпеть такую боль.       Он аккуратно достал две таблетки и протянул их на раскрытой ладони.       — Давай бери, не бойся.       Она снова буркнула: «Нет» и отвернулась. Тогда Нам Гю тяжело выдохнул, подвинулся ближе, а затем, поддавшись импульсу, сделал то, что не планировал — он взял танцовщицу за подбородок, надавил ей на нижнюю челюсть и, когда её рот рефлекторно открылся, быстро сунул в него таблетки. Девчонка задёргалась, попыталась отдёрнуть голову, но Нам Гю уже резко перекрыл ей рот правой рукой, а левой сдавил где-то между гортанью и подбородком. Сработал рефлекс, и она сглотнула.       Ему показалось, что она промычала что-то в духе: «Ах ты ублюдок».       Нам Гю рассмеялся и убрал руки.       — Ты ещё скажешь мне спасибо, — самодовольно протянул он.