Горячо. Горячее. Два альфы

      — Если бы ты видел, сколько на моих глазах мать Джина побила посуды, ты бы не удивлялся тому, почему я так спокоен.       Сказав это, Ким Соджун уселся на кухонный остров, и, подняв на него глаза, комиссар смог увидеть, каким он был лет тридцать назад. Это было движение, которое по настроению совершенно не подходило солидному мужчине, но удивительно органично сочеталось с режиссером Кимом.       — Всё было настолько плохо?       Джехен аккуратно собирал осколки в ведро, при этом иногда поглядывая на Соджуна.       — Я сдерживался, потому что не хотел выяснять отношения при сыне, а она считала, что мне всё равно. И со временем начала тянуть из меня эмоции всеми возможными способами. Мог бы сказать, что она просто была стервой, но когда я делал ей предложение… — Режиссер вздохнул. — В этой ситуации незаслуженно пострадал только Джин, который вынужден был постоянно находиться между двух огней. — Он посмотрел на Джехена, который сосредоточенно подгребал останки фарфоровых тарелок. — Тебе не понять. Ты был женат на ангеле.       — И в том, что ангел от меня ушел, виноват я один. — Комиссар поднял глаза. — Это тяжелее, чем делить вину поровну.       — Ты хочешь, чтобы я тебя пожалел? — Соджун удивленно поднял брови.       — Было бы неплохо.       Джехен пожал плечами и широко улыбнулся, пока режиссер с искренним весельем рассмеялся. А затем продолжил, уже задумчиво.       — Я, когда был моложе, искал страсть, чтобы в ней найти вдохновение. Энергию. Ту самую искру, которая заводит двигатель творчества. Был уверен, что это работало так, но на деле, я творил потому, что постоянно находился в состоянии тревожности, и с помощью творчества просто пытался отвлечься, от всего. Я творил по инерции, а не потому, что испытывал вдохновение. И даже если всё равно получалось хорошо... — Режиссер с тоской вздохнул и покачал головой. — Жаль, что большое всегда видится на расстоянии, и что печально, в пустую потраченных лет.       — У тебя есть замечательный сын. И, кажется, вы с ним близки. Это стоило того.       — Это да. — Соджун улыбнулся. — Но я не поставил на себе крест и всё еще надеюсь найти кого-нибудь не только для души, но и для тела.       Услышав это, комиссар выпрямился во всю свою могучую стать, расправив плечи.       — Надеешься? Мне кажется, у тебя не должно быть с этим проблем.       — Со мной флиртуют только молодые и подающие надежды, но с ними нужно много заниматься сексом. А у меня гипертония. Для меня секс — это риск. В прямом смысле.       Режиссер сопроводил этот вывод многозначительным взглядом из-под строго опущенных бровей, и теперь пришла очередь комиссара смеяться басом.       — Я в том возрасте, когда секс — это потребность в близости, а не способ опустошить звенящие яйца. Мои яйца звенят уже не десять раз в год, как положено сильным альфам, а шесть, да и… У меня гипертония, я уже говорил?       — Джун! — Комиссар сурово нахмурился, при этом давясь смехом. — У меня восемь.       — Не звони и не пиши мне больше.       Режиссер с очаровательной досадой отмахнулся, пока Джехен только покачал головой, и пока качал, оценил, что ему остался последний присест.       — Я больше не ищу страсть — доверие, уважение, откровенность и взаимопонимание. У меня еще есть порох в пороховницах, но не осталось возможности использовать его вхолостую.       Комиссар ничего не отвечал вплоть до момента, когда на полу совсем не осталось осколков — только в ведре, которое он вернул на место, а сам — направился к мойке, чтобы помыть руки. Ким Соджуну всегда нравились аккуратные люди. И комиссары полиции, особенно один, который подошел к нему и уперся в остров двумя руками по бокам от него. Длины рук хватало, чтобы это не было слишком навязчиво, но при этом — приятно близко.       — Я разделяю твои взгляды. У меня всё это было, но после того, как потерял — я не отчаялся вновь это найти. Правда, есть одна загвоздка.       — Ну?       — Я дал обещание жене, что она станет первой и единственной женщиной в моей жизни.       Услышав это, Ким Соджун не смог скрыть удивление.       — Первой и… Подожди, ты…       — Да, всё было настолько серьезно.       — Охуеть.       Режиссер не мог подобрать другое слово, но комиссар совсем не обиделся — только улыбнулся неожиданно смущенно.       — Ты идеальный альфа. Я не преувеличиваю.       И Ким Соджун не стал скрывать восхищение, однажды научившись по достоинству ценить верность.       — А ты не женщина. И пахнешь как новая дорогая мебель — обожаю этот запах.       Соджун прямо смотрел на Джехена, упрямо и так, как будто готовился оскорбиться, но в последний момент рассмеялся.       — Если бы ты не прибавил к мебели дорогая, я бы точно обиделся.       — Я серьезно, Джун.       Когда дело касалось чего-то действительно важного, комиссар переставал понимать шутки и даже под веселящим действием виски прятал чувство юмора, и без того работающее под прикрытием, в карман.       — В чем я должен сознаться, господин комиссар? Я готов дать признательные показания.       — В том, что хочешь рискнуть, на пару со своей гипертонией.       Можно быть серьезными и сдержанными, умудренными всем возможным опытом мужчинами, но не тогда, когда дело доходит до инстинктов. Они с возрастом ослабляют свое влияние, но это связано лишь с тем, что ты больше не можешь ошибаться. Перед Соджуном теперь был не комиссар Ким, воспитанный полицейской службой, а альфа, у которого горели глаза и который в один момент как будто помолодел лет на двадцать. У режиссера никогда не было предубеждений насчет любви, но…       — Смотря, что ты можешь мне предложить.       Время для них двоих остановилось и начало стремительно отматываться назад, в те времена, когда кровь не только повышала и понижала свое давление в сосудах, но и разгоняла влечение. Между ними появилось приятное, электрическое напряжение, которое мирно потрескивало и совсем не угрожало. Это было приятное волнение и, кажется, однажды забытое.       — Что ты станешь первым и последним мужчиной в моей жизни.       — То есть, ты идешь ва-банк? — Соджун в сомнении сузил глаза.       — Мне шестьдесят один год, и говоря один раз и на всю жизнь, я имею ввиду что-то около двадцати лет. Если повезет. При том, что лет через десять нас обоих совсем перестанет интересовать секс и запахи — только гипертония, профилактика простатита и признаки, по которым можно определить инсульт.       — А ты умеешь убеждать…       Режиссер хитро прищурился, а затем улыбнулся. Мягко и ласково.       — Я так понимаю, ты не дашь мне побыть сверху.       — Всё честно — у меня гон чаще, чем у тебя. — Комиссар пожал плечами.       — Слышишь, ты… — Соджун хотел эффектно схватить его за грудки, но там была слишком красиво облегающая торс футболка, поэтому он взял комиссара двумя руками за крепкую шею. Угрожал, пока Джехен только улыбался. Однажды почти совсем перестал, а теперь заново учился. — Обожаю лаванду.              

* * *

             — Джин.       Тэхен, прикрыв дверь, подошел к перечному альфе, который застыл у окна, выходящего на лужайку.       — М?       Он не повернулся.       — Тебе это не надоело?       Тяжелый вздох был красноречивее всяких слов, и мятный альфа понял, что мог продолжить. Джин успел достаточно выпить и испытать на себе достаточно потрясений, чтобы его выдающийся характер, наконец... устал.       — Ты хочешь от меня избавиться, но при каждом удобном случае лезешь целоваться. — Вот на этих словах Джин обернулся, и чтобы унять всколыхнувшееся в нем возмущение, Тэхен улыбнулся. — Мне нравится это. Мне нравишься ты, но я ненавижу то, что ты иногда говоришь. Сегодня повторил.       И Джин вновь увел глаза в окно.       — Ты не хочешь мне проигрывать, после нашего злополучного знакомства, но это ведь было на съемочной площадке. Мы конкуренты, возможно, но только как актеры. А как альфы… Нас тянет друг к другу.       — Запах — слишком ненадежное основание для любви. Слишком. Настолько ненадежное, что даже опасное. Потому что шаткое. И я знаю, о чем говорю.       Тэхен отошел, чтобы глубоким вдохом и выдохом усмирить занимающееся внутри раздражение (всё та же пластинка), и уселся на кровать, оставив между собой и перечным альфой достаточно безопасного расстояния.       — Всё остальное не берется из воздуха, Джин. Для этого нужно разговаривать, и я тоже знаю, о чем говорю. Потому что мой папа по натуре молчун.       — Твоя мама омега, и это нельзя сравнивать.       — А твоя мама альфа, и ты слишком засравнивался, всё прикладывая к опыту своих родителей. И при этом, я более чем уверен, что ты не знаешь всей картины.       — Мне достаточно того, что я видел.       — В таком случае, тебе на самом деле лучше общаться только с омегами. Потому что ты… слишком не уверен в себе.       Это была провокация, но в этом случае мятный альфа говорил то, что думал, а не то, что могло другого альфу потенциально обидеть или задеть. Они слишком долго ходили по кругу. От этого уже начинало укачивать, а значит, можно было не выбирать слова, полагаясь лишь на честность.       — Я не уверен в тебе, это другое.       Джин огрызнулся, но что-то всё же сдержал в себе. Возможно, потому что сам уже однажды приходил к той мысли, что озвучил Тэхен.       — В нашем случае, одно и то же. Но это объясняет, почему ты постоянно меня отталкиваешь, а потом сам же тянешь обратно. Боишься, что недостаточно хорош, чтобы мяч отскочил и вернулся в твои руки. И мне почему-то нестрашно возвращаться, хотя только ты вслух уже несколько раз пожалел о нашей встрече.       Под действием алкоголя все чувства и желания обостряются, пытаясь выбраться наружу, в том числе, желание выпустить то, что обычно заперто под замком. Хотя бы ненадолго, просто чтобы выдохнуть. Высказаться. Виски развязывает не только руки, но и язык, потому что для любой компрометирующей откровенности у тебя уже готово оправдание — я был пьян. Но что у трезвого на уме…       — Давай решим здесь и сейчас. Если ты захочешь, я пообещаю, что перестану тебя провоцировать и отвечать на твои провокации. Даю слово. Мы будем просто вежливыми коллегами, потому что если ты думаешь, что между нами только запах — всё просто. Пластыри и приличное расстояние — нам не придется больше чувствовать друг друга. И у нас больше не будет оправданий для ласки.       Джин слушал, отвернувшись и скрестив на груди руки. Слушал терпеливо, не перебивая, не сопровождая всё раздраженными выдохами, закатыванием глаз, снисходительным качанием головы. Тэхен понимал, что то, что он видел в детстве между родителями, могло оставить неизгладимое впечатление, но при этом очевидно было и то, что только Джин может с этим справиться. Просто сделать шаг за пределы своих привычных представлений и посмотреть, что будет. Сложно, но тут вопрос мотивации. Достаточно ли тебе нравится протянутая рука, чтобы довериться и следовать за ней в темноте?..       — Я не верю твоему слову.       — Откажись от меня, и у тебя появится возможность проверить.       Перечный альфа ухмыльнулся, и в этом была только безысходность. Он явно размышлял об этом давно и так и не пришел к тому выводу, который мог бы его утешить.       — Не могу отказаться. Даже если я просто смотрю на тебя, ты вызываешь во мне эмоции. Пластыри — это не выход. И если бы я теперь спросил мнение Юнги, он бы сказал, что только один выход надежен в любой ситуации — в окно.       — Надеюсь, господин Мин так шутит.       — Мне кажется, всё понятно по тому, что он в своем фильме захотел умереть. — Джин улыбнулся, вспомнив своего сварливого и крайне любимого друга. — Черный юмор.       — Мягкая кровать. — Это была слишком неожиданная смена темы, и перечный альфа с искренним недоумением посмотрел на Тэхена, пока тот разглаживал покрывало, до этого, пару раз надавив, проверяя матрас. — Я знаю, что может нам помочь.       — Я не буду с тобой трахаться.       Джин закатил глаза.       — Тогда давай драться.       — Я боюсь с тобой драться.       Тэхен улыбнулся, а затем нехотя, как будто не мог смириться с тем, что секса не будет, поднялся.       — Поцелуемся?       — Поцеловались уже.       Джин опять закатил глаза, вспомнив случившийся конфуз. Лишнее доказательство того, что он не только не умел себя держать в руках в присутствии мятного альфы, но и терял контроль над всем остальным. Это неимоверно раздражало и при этом… Волновало.       — Хочешь, я кое-что тебе покажу?       — Только если для этого не нужно снимать штаны.       — Брось, я же видел тогда — тебе понравилось.       Тэхен удивленно поднял брови, а Джин тем временем со снисходительной, но мягкой и не стремящейся поранить улыбкой покачал головой.       — Что ты хочешь показать?       — Что может быть по-другому.       — Что?       Перечный альфа догадывался, но не мог не уточнить, даже в тот момент, когда Тэхен вплотную подошел к нему.       — Поцелуй. Мы же выяснили, что нам нравится целоваться.       Почему-то захотелось начать цепляться за слова, и это нам нравится сразу добавило мятному альфе очков.       — Я знаю, что тянет кроме запаха. Ты привлекаешь меня, весь. Лицо, тело. Мимика, жесты, голос, походка. У тебя, на мой вкус, крайне привлекательная внешность.       Разумеется, Тэхен догадывался об этом, но узнать это лично от альфы, который до этого признавал исключительно его спецназовские навыки и немного актерские…       — Это взаимно, Джин. Если я привлекательный, то ты просто сказочно красивый.       Услышав это, перечный альфа даже не смутился, вместо этого поджав губы, как будто виновато.       — А еще мне нравится, когда ты злишься.       Джин смотрел на Тэхена прямо, ожидая реакции.       — Я так и знал. — Мятный альфа покачал головой, а затем исподлобья посмотрел на альфу напротив. — Тебе тоже очень идет агрессия.       — Тогда показывай. Пока я не передумал.       Джин надул губы, но в этот раз было очевидно, что он капризничал, а не пытался лишний раз подчеркнуть свою значимость. И Тэхен аккуратно, если не сказать деликатно приобнял его за талию, сразу же почувствовав, как тело альфы сжалось, спрессовалось и стало жестким.       — Расслабишься? — Он заглянул Джину в глаза. — Положи руки мне на плечи — если что, сможешь задушить.       — Идет.       И перечный альфа сделал, как было велено, сместив ладони ближе к шее. Он не сводил с Тэхена глаз, и в этом взгляде было только настороженное любопытство, пока на губах играла едва приподнявшая уголки улыбка. Он на самом деле расслабился (как это бывает с нагревшимся между пальцев воском), что мятный альфа смог почувствовать почти сразу. Это был очень редкий момент их взаимоотношений, и Тэхен позволил себе на нем задержаться, при том, что Джин тоже, кажется, был совсем не против этого.       А потом что-то пошло не по плану, и мятный альфа сначала удивился, ощутив в волосах пальцы, а потом прикрыл глаза, чувствуя, как вместе с кожей головы, понемногу расслаблялось ее содержимое.       — Интересно, что будет, если я сейчас дерну… — Пальцы сжались сильнее, хорошенько запутавшись в волосах.       — Получишь по яйцам.       Тэхен не открывал глаза и только многозначительно улыбался, а потом почувствовал мокрый след от языка Джина на своих губах, которые тот, кажется, просто пытался получше распробовать. Нельзя сказать, что это касание было трепетным, но оно было настолько мягким и при этом откровенным, что… Пожалуй, это был трепет. И природный талант, потому что перечный альфа смог незаметно и ласково отнять у него инициативу. Тэхен не собирался с ним соперничать. Джин умел целовать, и, наверное, из-за того, что у него были настолько пухлые губы, умел волшебно.       Он понял, что задумал мятный альфа, и поэтому не пытался Тэхена съесть, как до этого, сосредоточившись на эмоциях, а не инстинкте. Нежил, баловал, как будто убаюкивал невинно касающейся лаской, несмотря на то, что в ней участвовали языки. Оказывается, Джин умел и так, и Тэхену, сквозь сладкую, пряно-прозрачную пелену чужого запаха, который перестал настаивать и теперь лишь услужливо предлагал, стало казаться, что именно таким он был. Без высокомерия, вредности, снобизма и всякого другого, в чем его можно было заподозрить, не вдаваясь глубоко в подробности его характера. Он был ласковым, и Тэхен без рывков и силы больше прижал его к себе. Никакого насилия — доверие и разрешение друг другу забыть обо всём том, что связывало их до этого.       — Мне кажется, мы уже понимаем друг друга.       Тэхен не открыл глаза, когда Джин отстранился от него.       — Что мы решили в итоге?       Перечный альфа вдруг стал таким серьезным, что создалось ощущение, что они оба были на экзамене, и решался балл постоянно прогуливающего студента Ким Тэхена. Ошибиться было просто, потому что между ними до сих пор было всё сложно. Сложнее, чем было у мятного альфы до этого.       — Что может быть по-другому. — Тэхен, пока произносил это, пристально разглядывал лицо Джина, стараясь уловить малейшее изменение настроения на нем. — Что между нами может быть не только агрессия и сексуальное влечение. И что мы можем себе позволить целоваться просто так, а не только когда припрет.       Если бы теперь Тэхен начал давать какие-то гарантии и пустился в бесплотные убеждения, Джин бы ему не поверил, но это… Было похоже на правду. В свете того, что они всё это время, не стесняясь, демонстрировали друг другу, переход к доверию и привязанности казался бы искусственным, насильственным и заведомо бесперспективным. Кажется, перечный альфа на самом деле успел протрезветь, если его внутренний голос, который пил с ним наравне, смог воспроизвести бесперспективным.       — Я согласен.       — Пожмем друг другу руки?       Тэхен протянул свою, и Джин, не долго сомневаясь, ответил, ощутив уверенное крепкое рукопожатие. И сразу захотелось задать один вопрос…       — А ты читал хоть одно мое интервью?       Ответ не понадобился, когда Джин увидел, как изменилось выражение лица Тэхена.       — Ай, ну я так и знал!       Он выдернул свою руку, не позволив пальцам мятного альфы зацепиться, и уверенно, почти по-строевому, зашагал к выходу.       — Мы только начали по-нормальному, но ты уже выставляешь меня виноватым.       Услышав это, Джин остановился и обернулся, заметив не только то, что Тэхен его нагнал, но и его надувшиеся губы.       — Может, ты хотя бы хотел почитать? Или смотрел мои фильмы. Ну, случайно.       — Да. — Тэхен очень уверенно кивнул, точнее, уронил голову, которую не стал поднимать, чтобы перечный альфа не смог рассмотреть подвох в его заранее раскаивающейся за всё улыбке.       — Пизда, Тэтэ.       — Нет, ты же своими глазами видел, что…       — Не говори со мной.       Джин отмахнулся от попытавшейся схватить его руки.       — Зато я помню, что ты недавно давал интервью какому-то персиковому омеге, и я обещаю, что…       — Ооо, Ёнбок… — Джин резко остановился в центре гостиной, и Тэхен, который придумывал на ходу оправдание и смотрел только себе под ноги, уперся в него. — У меня никогда не было настолько приятных интервью. Захотелось устроить встречу без галстуков…       — И без трусов. — Тэхен демонстративно, но аккуратно (чтобы Джин не споткнулся о низкий кофейный столик и не разбил свой главный актерский инструмент) пихнул его плечом. — Принципиально не буду читать интервью, которое он у тебя взял.       — Потому что тебе неинтересно, разумеется.       — Потому что я лучше возьму интервью у твоего отца, который расскажет мне о тебе больше грязных подробностей.       — Тогда я поговорю с комиссаром.       Джин повернулся к Тэхену, скрестив на груди руки.       — О чем ты хочешь со мной поговорить?       И резко их расплел, дернувшись от неожиданно и из-за спины раздавшегося баса. Строгого.       — О… — Смотря теперь на Ким Джехена, который просто не улыбался, Джин сразу потерял в решимости обсуждать с ним его же сына. Потому что с комиссаром без адвоката общаться было опасно. — Вашей работе. Я же буду не только убийцей, но и полицейским.       — Это в любое время, и можно начать прямо сейчас. — Комиссар направился на веранду, остановившись в дверях. — Мы с Джуном развели огонь — присоединяйтесь.       Это была одна из любимейших папиных традиций. Кажется, только для этого он приобрел загородный дом — чтобы смотреть на живой огонь и молчать, погрузившись в мысли, которые под уютное потрескивание дров всегда становятся тише и проще.       — Тебе лучше поговорить обо мне со мной.       Тэхен вытянул ладонь, галантно приглашая Джина проводить его до веранды. Джин ее отбил и после этого первым вышел из дома, сразу ощутив бодрящую свежесть незаметно подкравшейся ночи. А вдруг они на самом деле смогут по-другому?..              

* * *

             — Отрабатываем действие! Проверяем операторов и осветителей на профессионализм! — Сказав это, Чон Хосок самодовольно улыбнулся, увидев от главного и самого своего любимого оператора неприличный жест. Но веселье было недолгим, и он вновь вернул себе беспримерную сосредоточенность. — По кадру. Второй стол — сплетни, вы тратите рабочее время, а значит, пытаетесь быть незаметными. Третий — потерпевшая взволнованна и активно жестикулирует, офицер устал и хочет домой. Все проходящие — очень торопятся, можете сталкиваться, но не в ущерб выставленным экранам! Дежурные у двери — общаетесь о деле, с серьезными лицами. — Режиссер выдохнул и внимательно осмотрел площадку, чтобы убедиться в том, что все актеры слушают и запоминают. — Детектив и офицер. Детектив очень сосредоточен с закинутыми на стол ногами, офицер рядом скучает, но в любой момент готов ответить на любой вопрос. Когда заходит убийца, никто не обращает на него внимания, повторяю. Кроме дежурных, которые быстро и лениво проверяют его документы. — Чон Хосок уже знал, что с Джином проблем не возникнет, потому что они всё обсудили, когда прорабатывали его образ, и поэтому сразу повернулся к съемочной группе и камерам. — Сначала стол детектива, потом общий план. Меня интересует верхний правый угол и по центру. Картину с центра — на отдельный монитор.       Такая репетиция была обычной практикой, чтобы впустую не тратить эмоциональный запал актеров, и при этом комфортно для всех отработать кадр. Разумеется, в большей степени, для тех, кто отвечал за съемку и свет, потому что на это было потрачено уже слишком много времени, и теперь нужно было убедиться, что всё сработает как надо.       — Готовность три минуты!       Режиссер что-то говорил своему ассистенту, который теребил в руках хлопушку, и тот с серьезным видом кивал, исподлобья наблюдая за тем, как всё в кадре замерло, прежде чем, по хлопку, прийти в упорядоченное сценарием движение. Магия.       — Начали!       Чон Хосок смотрел в выставленные перед ним мониторы. Взгляд задержался на Тэхене, который, держа в одной руке распечатки, другой пытался ослабить узел галстука. Этого в сценарии не было, но выглядело очень органично. Особенно, если обратить внимание на то, что его стол был завален папками.       — Тэтэ, хорошо!       Нужно было закрепить и проверить остальных актеров на стрессоустойчивость. Тэхен даже глазом не моргнул, в то время как его напарник дернулся от неожиданности. Сказывалось отсутствие опыта, и в этом случае победой было то, что он не пытался найти глазами камеру, как это обычно бывает с теми, кто впервые после учебы сталкивается с реальными съемками. Здесь главное — потенциал, а у Нам Кибома он совершенно точно был.       Смена ракурса, общий план. И здесь нельзя упускать детали, потому что зритель обязательно зацепиться за что-то конкретное. Чон Хосок закусил карандаш, жестом дав понять ассистенту, что взял под прицел правую часть экрана. Всё шло ровно, на удивление, и режиссер сделал пару пометок, в то время как его ассистент показал большой палец и выпрямился, теперь наблюдая за площадкой.       — Ким Сокджин в кадре!       Чон Хосок не очень любил, когда актеры проявляли инициативу в том, что касалось внешнего воплощения образа (он был художником и хотел, чтобы все видели то, что видит он), но когда в пожеланиях был конструктив… Джин ответственно подошел к образу и сам выбирал костюм. Неактуальный крой, который сразу убивал в нем модника, коричневый цвет, с особой жестокостью стирающий контрасты в отсутствие акцентов, прическа — гель, чтобы придать себе привлекательности, и неумение им воспользоваться так, чтобы волосы не казались грязными. Наглухо застегнутый воротник и отсутствие галстука. В сочетании с красивым лицом Джина создавалось двоякое впечатление и, что было просто шедеврально, он уже не казался таким красивым. Кажется, это всё штрихи, но как же они меняли настроение…       Ким Сокджин поджимал плечи, но старался идти уверенно, оглядываясь по сторонам. Хотел произвести впечатление, но по втянутой шее и слишком плавным поворотам головы, было понятно, что он волновался. Подошел к перегородке, отделяющей стол детектива и занес руку, чтобы постучать, затем нерешительно ее опустив. Стучат в дверь, и режиссер улыбнулся — недотепа. Как же эффектно он будет смотреться потом, когда Тэхен встретит его в неформальной обстановке… Джин заглянул за перегородку.       Далее начинался текст, но актеры молчали. Офицер должен был подойти и проверить протягиваемый документ, пока детектив сосредоточенно хмурился, изучая бумаги. И Тэхен справлялся с этим великолепно, и, что главное, ему не нужно было напоминать, что необходимо иногда переворачивать страницы. Он делал это так, что не мог разглядеть вошедшего, чтобы отвлечься на него раньше, чем это начнет его раздражать. Ким Тэхен выглядел абсолютно естественно в этом образе, в волнующе облегающей крепкий торс белой рубашке, с закатанными рукавами, что выдавало в нем стремление нравиться. При этом, он сливался с полицейским участком, а не выбивался из общего антуража, несмотря на свою очевидную привлекательность. У него точно был переключатель, менявший модельный и актерский режимы.       Так. Офицер обращается к детективу, но тот не подает признаков жизни. Хорошо. Ким Сокджин оглядывается, переминается с ноги на ногу, и при этом можно заметить, что при довольно расслабленном виде, у него плотно сжаты зубы. Скрытые эмоции для особо внимательных. И вот Тэхен поднимает голову с удивленно распахнутыми глазами. Камера в этот момент цепляет руки офицера — Хосок быстро делает пометку. Кадр держится на детективе, пока он говорит — реакция Джина будет понятна только по голосу. Крупный план — глаза вошедшего в пол, голова опущена, как будто он разглядывает носки ботинок, а потом острый взгляд из-под бровей — очень эффектно, и камера тут же переходит на детектива, который изучает документ. Изучил, отложил и вновь взял свои распечатки. Судя по лицу, недоволен, и режиссер сделал еще одну пометку, чтобы оператор этот план немного отодвинул. Тэхен не доволен. Поднимает глаза. Холодный упрямый взгляд и большое желание сказать что-то грубое, что можно понять по поджавшимся предусмотрительно губам, глубокому вдоху и медленному выдоху, поднявшему, а затем опустившему грудь.       — Стоп!              — Ну всё, сейчас меня уволят.       Кибом нервно заламывал пальцы, наблюдая за режиссером и его помощником, которые, вместе с подошедшим оператором, стали пересматривать сделанную запись.       — Тебя трясет, эй.       Тэхен спустил ноги на пол и придвинулся к столу, с заискивающей улыбкой пытаясь заглянуть омеге в глаза. Разумеется, чтобы поддержать, но Кибом смотрел прямо перед собой. Не потому, что намеренно игнорировал мятного альфу — он был на грани обморока. И то, что с ним рядом стоял Ким Сокджин, только подливало масла в огонь его тревожности. Их представили, но единственное, что Кибом получил от звезды — кивок. Нет, он ни на что не рассчитывал, и догадывался о том, что господин Ким уже был всеми мыслями в съемках, как полагалось профессионалам его уровня, но… Почему Нам Кибом был не мыслями, а страхами в съемке?!       — Ты слишком волнуешься.       Его передернуло, когда он услышал голос Ким Сокжина. И омега уставился на него почти стеклянными от страха глазами.       — Если это заметно мне, рядом, то камере, которая везде, это очевидно. Зритель не будет тебе верить.       В голосе актера не было раздражения или другого негатива — он сухо констатировал.       — Джин, полегче. Это его первые съемки.       Тэхен прекрасно знал, на своем опыте, как Ким Сокджин не терпел непрофессионализм, а ведь тогда он был на вторых ролях. Чего можно было ждать теперь, когда он получил заслуженное признание и роль главную?       — Я… — Кибом сглотнул, смотря в стол. — Простите. Я, правда, очень волнуюсь.       — Ты боишься не оправдать ожидания, а не играешь. А если ты не играешь, ты не актер. Кто тогда?       Джин спокойно смотрел на омегу, без какой-либо агрессии, но омеге, который теперь от волнения вряд ли мог вспомнить свое имя, этого было достаточно.       — Ты, может, скажешь что-то воодушевляющее?       Тэхен смотрел на Джина, невольно вернувшись в те времена, когда альфа отчитал его. Нельзя сказать, что он до сих пор чувствовал себя униженным и оскорбленным (ему и тогда было не до этого), но они успели с Кибомом сдружиться, поэтому… Он не мог не встать на его защиту.       — Как воодушевление может помочь стать актером?       — Я актер.       Омега все-таки поднял взгляд, пока Джин скрестил руки на груди. И Кибом вообще не мог разгадать по нему, как был настроен его звездный коллега.       — Актер может бояться и волноваться только в том случае, если это прописано в его роли. Ты не офицер полиции. Сейчас ты просто Нам Кибом.       Запомнил его имя, и омега не успел сдержать от удивления выкатывающиеся глаза. А Джин неожиданно ласково улыбнулся.       — Если постоянно бояться кого-то подвести, ты обязательно подведешь. Единственный выход — хорошо делать свое дело. — Джин уверился в том, что смог немного неопытного актера расслабить, и только после этого продолжил. — Ты пытаешься натянуть на себя своего персонажа, и поэтому волнуешься, что он треснет по швам и тебя разоблачат. Чем лучше ты знаешь его характер, привычное поведение, повадки, тем комфортнее тебе будет в его роли. И никто не сможет догадаться, что на самом деле ты не офицер полиции. — Джин с теплом смотрел на Кибома, который даже рот открыл от того, как сосредоточенно слушал. — А офицер полиции по сценарию не волнуется — он выполняет свою работу.       — Надо просто глубже… вжиться в роль?       Услышав это осторожное уточнение, Джин рассмеялся, но в этом не было желания поглумиться над неопытным коллегой. И коллега это понял, улыбнувшись.       — Это совсем непросто, но лучше пытаться вжиться и ошибаться, чем волноваться и ошибаться.       — Но ошибаться лучше поменьше. — Чон Хосок появился как будто ниоткуда, сразу обратившись к Кибому. — Следи за руками — они выглядели неестественно. Можешь засунуть в карманы брюк, можешь положить на спинку кресла, можешь скрестить на груди…       — Мне кажется, на груди… Не для моего персонажа. Это скорее жест… доминирующий, характерный, а я… По сюжету не такой.       — Хм, отличное наблюдение. — Чон Хосок кивнул, и Кибом преобразился, услышав похвалу. — Ты играешь по тексту, но камера схватывает только твое волнение. Понимаю, это первый опыт, но воспринимай его не как актерский экзамен — шанс показать себя. Я знаю, что у тебя большой потенциал — дай в этом убедиться камере.       — Я буду очень стараться!       Омега кивнул, и Чон Хосок, убедившись в его решительности, подозвал к ним костюмеров и гримеров, которые должны были удостовериться, что у главных героев было всё готово для первого полноценного дубля.       — Я сейчас.       Кибом куда-то удалился, пока Тэхен поднялся.       — Ты был таким нежным, потому что он омега, или потому что ты повзрослел и поумнел?       Джин прикрыл глаза, когда после расчески в волосах, почувствовал прикосновение пуховки к лицу.       — Коплю пассивную агрессию до твоей первой запоротой реплики.       Услышав это, Тэхен злорадно улыбнулся, постучав по столу и распечаткам.       — У меня тут текст сценария, так что, не дождешься.       — Время идет, а ты не меняешься...       С лицом Джина было закончено, и пока занимались его костюмом, перечный альфа с нежностью посмотрел на мятного, которого пудрить не стали, но помогали вновь затянуть галстук.       — Решил перестраховаться — тебе так идет этот... сексуальный образ, что я просто боюсь в какой-то момент потерять голову.       Тэхен мечтательно закатил глаза, пока Джин оглядел себя. И прежде чем он придумал остроумный ответ…       — Готовность три минуты!