Горячо. Горячее. Два альфы

      — Неплохая квартирка. — Юнги повернулся к Джину, а до этого чуть не свернул себе шею от восторга. — Тебе окон не мало? Хотя я всегда знал, что стены — это для слабаков.       — Отец выбирал. Так загорелся, что даже помог мне подтянуть первоначальный взнос до сорока процентов, чтобы условия кредита стали приятнее. Хорошо, что у нас схожие вкусы. — Джин, то и дело таская что-то с тарелки в рот, заканчивал оформлять мясные и рыбные закуски (которые до этого приготовили в ресторане), пока Чимин с очень сосредоточенным лицом разливал виски и раскладывал по стаканам лед. — Думаю, он сам бы здесь жил, если бы не тяга к корням, которые проросли в нашей старой квартире. Квадратов в два раза меньше, чем здесь, зато какая история…       — Сколько поколений режиссеров? — Омега задумчиво прищурил один глаз, а затем посмотрел на Юнги. — Я там был. Это потрясающе. Как музей, но только каждый экспонат живет, а не доживает.       — Поэт. — Альфа, который теперь не дымил привычно, а уютно чадил, дополняя дружескую атмосферу, взял стакан. — Давно это у тебя? От кого заразился?       — Ну, за мою новую роль. — Джин решил, что теперь был самый лучший момент для тоста и поднял стакан, а остальные за ним повторили — как будто до этого ждали отмашки. — Не чокаясь.       — А что за роль? Ты обещал мне рассказать! — Чимин, который смог быстро отвлечься и, не морщась, сделал один большой обжигающий глоток, вперил в друга испепеляющий любопытством взгляд. — У кого? Кто? Что за фильм? Я хочу знать!       — Детектив, с элементами триллера. — Джин поднес стакан к губам, при этом смотря в стол, пока Юнги напротив смотрел прямо на него, всё еще не отчаявшись узнать подробности вдруг вскрывшегося прямо на его глазах конфликта. — У режиссера Чона. Чон Хосока.       И Юнги пришлось перевести взгляд на Чимина, который подавился куском говядины и лишь в последний момент успел своей крошечной ладошкой прикрыть рот.       — У кого?! — Омега тут же полез в задний карман джинсов, достав из него телефон — ему не терпелось получить подтверждение. — Вот этого?       Он повернул экран к Джину, и тот от удивления округлил глаза.       — Мой друг у тебя на обоях?       Юнги тут же схватился за телефон, чтобы убедиться, и когда увидел, понял, что такого Хосока он не знал. Здесь он был каким-то слишком стильным, дерзким и больше походил на повод для звездного скандала, чем на режиссера.       — Это же… — Чимин старательно подбирал слова, и пока подбирал — осушил стакан, за чем два альфы наблюдали с недоумением. Нет, они уже привыкли, что омега пил с ними наравне и пьянел последним, но такое… — Он же икона! Мало того, что гений, так еще и… — Щеки покраснели, но молодой человек нисколько не потерял в решительности и энтузиазме. — Я смотрел прямую трансляцию с красной дорожки на премьере его Полуночников — аж мурашки по телу! — И он поджал узкие плечи, как будто именно теперь смотрел ту самую трансляцию с теми самыми мурашками, а потом неожиданно прямо, так что, альфа даже дернулся, уставился на Юнги. — Чем он пахнет?       — Твоими влажными фантазиями.       — Я серьезно.       Омега хмурился, и альфа, который впервые видел его таким… возбужденным, решил не испытывать его терпение.       — Мед. Но не тот, который в банках — скорее… Дикий. Много горечи, много сладости, листики, веточки… — Юнги честно пытался как можно точнее воспроизвести в памяти запах друга режиссера, пока Чимин даже не пытался остановить полезшие на лоб глаза. — В целом, приятно, но…       — Мед — это жидкое солнце, а его все за глаза называют солнцем, потому что он улыбается так, что становится и светлее, и радостнее, и все тревоги как по волшебству рассеиваются… — Омега уже начинал задыхаться от восторга, пока альфы переглянулись. — Как же я хочу его трахнуть…       Немая сцена и две как по команде отвалившиеся челюсти. И непонятно, что здесь было прекраснее — отчаянное намерение омеги склонить альфу к разврату или эффектно резкий переход от романтики к порно. Джин первым решил эту задачу и засмеялся, но не потому, что Чимин в этот момент был смешон — у Юнги было слишком забавное выражение лица. Как у кота, застигнутого врасплох игрушкой. Или объятиями, которые и коты, и Юнги старательно избегали, щетинясь и выпуская когти.       — Блять, Чим, что с тобой не так…       Это был риторический вопрос и в большей степени выражал восхищение дымного альфы, который впервые видел настолько неправильного омегу. Неправильного в лучшем смысле, потому что только Чимин мог так хлестать виски, спасая его от распития в грустном одиночестве. Только Чимин мог взять такой разгон от благоговения до обычного…       — Он хотел с тобой познакомиться. — Джин вернул себе лицо и теперь с любопытством смотрел на Чимина, который, судя по сосредоточенному выражению лица и направленному на рэпера взгляду, пытался понять, что он имел в виду. А потом омега пытался понять, шутил его друг актер или… — Я серьезно. Юнги дал тебе шикарную рекламу.       Чимин собирался что-то спросить у Джина, но вместо этого подпрыгнул на месте, когда стол начал невоспитанно громко вибрировать.       — Отец. — Джин взял до этого отложенный, а теперь внезапно оживший телефон. — Это важно.       Он покинул кухню, и Юнги, быстро отбросив все лишние размышления, придвинулся к столу, дернув Чимина за руку, чтобы привлечь его внимание.       — Что ты знаешь о Ким Тэхене?       Омега сначала растерялся от столь резкой смены темы, но потом с сомнением посмотрел на альфу, который был как-то слишком взволнован и при этом решителен в намерении докопаться… до Тэтэ.       — Актер. Хороший парень. Тебе зачем? Хочешь пригласить в клип?       — Нет, он будет сниматься вместе с Джином.       Услышав это, Чимин сначала удивился, но потом его лицо почти сразу разгладилось, лишившись скрививших его подозрений и сомнений.       — Думаю, они смогут сработаться. — Тэтэ два года провел на службе, а любые конфликты, если в них не подсыпать дров (а у них просто не было такой возможности) постепенно затухают. Особенно после двух лет, а в их случае — четырех. — Все будут сниматься у Чон Хосока кроме меня.       Он капризно надул губы и даже руки на груди скрестил, но заметив, что выражение лица Юнги совсем не изменилось, с подозрением прищурился.       — Что?       — Они чуть не подрались при мне.       Глаза омеги вновь поползли на лоб, но теперь альфа не собирался по этому поводу острить.       — Джин согласился сниматься только потому, что обещал мне, и взамен на это, потребовал, чтобы я не поднимал тему его… — Он придвинулся еще ближе, почти перейдя на шепот. — Что между ними случилось? Я охуел, когда увидел. Ты бы тоже охуел, потому что наш господин Ким, оказывается, умеет пиздец как…       — Да видел я. — Чимин ухмыльнулся, теперь напустив на себя задумчивость, загадочную и потому раздражающую ничего не понимающего Юнги. — Мы тогда с Джином только познакомились, и прямо во время съемок мне пришлось буквально держать его, чтобы он на Тэтэ не набросился. Но тогда Тэтэ был не прав и первый руки распустил. — Поняв, что омега окунулся в воспоминания, альфа притих, втянув голову в шею, чтобы вдруг не спугнуть его ностальгический порыв. — После этого, насколько я знаю, они больше не виделись. По крайней мере, Джин со мной это не обсуждал.       — То есть, хуеву тучу лет назад они что-то не поделили на съемочной площадке и до сих пор не могут друг другу это простить? — Это было настолько нереально, что даже смешно. — Охуеть не встать. Один обвинил другого в том, что у него маленький хуй? Из-за чего вообще два взрослых альфы могут обидеться друг на друга так… ну пиздец!       Юнги даже руками всплеснул, пока Чимин только больше озадачился. Четыре года. Ладно, возможно, Джин просто не делился, и они виделись еще на каких-нибудь пробах. В любом случае, два года они вообще не контактировали, никак. Ни хорошо, ни плохо. И до сих пор конфликтовали. Мистика.       — Юнги, я реально не ебу, что могло между ними произойти.       Чимин, наконец, выдал итог, и Юнги оставалось только обреченно вздохнуть.       — Но я могу попытаться его разговорить. Это ведь ты дал обещание не говорить об этом, а не я. — Глаза омеги вновь блестели дьявольским огнем, и альфе вновь стало не по себе. — А ты познакомишь меня с режиссером Чоном. Тем более, Джин сказал, он хотел.       — По рукам. — В конце концов, Хоби взрослый мальчик и сможет защитить свою честь перед одним озабоченным, но очень привлекательным гремлином. — Но учти — между ними искрило, и Джин ни с хуя вбросил про то, что Тэхен хотел его поцеловать.       Юнги никогда не подозревал, что у Чимина такие больше глаза.       — Чего, блять?       — Того, блять! — Он покачал головой. — Я собираюсь вложить в это дело дохуя бабла, и честно сказать, немного переживаю. Джин, конечно, профессионал, и гений, и все дела, но после того, что я увидел… У меня появились сомнения.       — Отец передавал вам всем привет.       И альфа, и омега синхронно расправились и стали улыбаться, как будто ничего не произошло.       — Что?       Улыбались так радостно и искренне, что Джин сразу начал что-то подозревать.       — Ничего. У тебя замечательный папа. — Чимин, чтобы скрыть волнение, взялся за бутылку виски. — Жаль, что я слишком бездарен, чтобы с ним поработать.       — Ага. — Кима младшего это явно не убедило, и Чимин с Юнги переглянулись. — Задам вопрос по-другому — что за напряжение на лицах?       Ситуацию нужно было как-то спасать, потому что со стороны хозяина дома потянуло чем-то едким.       — Ты запретил мне об этом говорить.       Юнги сказал это на выдохе, выбрав правду, и Джин, кажется, это оценил, но потемнел еще больше.       — Я сказал тебе, что это не станет проблемой. Если ты мне не веришь — у нас проблемы.       — Я не уверен, что Ким Тэхен настроен так же, как и ты.       — Ким Тэхен… — Джин так тяжело сглотнул, как будто теперь отчаянно пытался протолкнуть обратно то, что на самом деле хотел сказать, вместо этого… — Хороший актер. И не станет рисковать репутацией режиссера Чона, который очень хочет его снимать.       Ким Сокджин профессионально быстро мог переключаться в кадре, но в реальной жизни это всегда выглядело немного страшно. Его мягкие, будто осторожной рукой вылепленные черты покрывались ледяной коркой, и лицо превращалось в безжалостную маску, которая убивала все твои надежды на то, что он просто притворяется и вот-вот начнет улыбаться. Так умели только те альфы, которые большую часть времени привыкли сдерживать рвущуюся из задетой гордости агрессию. Джин так умел.       — Блять, я сейчас заплачу. — Чимин всё же отставил бутылку, с которой замер до этого. — Ты меня пугаешь.       — А я то думаю, чем это вдруг запахло… — Юнги сморщил нос, а затем с ласковым снисхождением улыбнулся. — А это наш маленький озабоченный…       — Я его сейчас ударю.       Был один безотказный способ растопить лед, и Чимин двумя руками обнял Джина за талию, щекой прижавший к его плечу. И альфа… Приобнял его в ответ, не заметив, с каким облегчением омега выдохнул. Это был неплохой момент для того, чтобы…       — Можно я задам последний вопрос?       Джин смотрел на Юнги и тот уже приготовился защищаться, но актер только глаза закатил, а потом всё же кивнул.       — Чем он пахнет? Я не успел распробовать, и мне очень интересно твое мнение.       Это был вопрос с подвохом, на который сообразительный продюсер теперь хотел поймать своего друга-альфу. Если дело было в запахе, а химия — это штука объективная и при этом беспощадная, он наверняка запомнил его в мельчайших оттенках. Потому что альфы пахли сложно, пока омеги почти всегда были просто вкусными и сочными. Просто вкусными — нахуя тебе пахнуть сложно, если и без того текут слюни… Юнги просто предпочитал омег, а теперь изучал реакцию Джина.       — Я не знаю — мы всегда были заклеены.       Плохо, когда твой друг — актер, причем, очень хороший, потому что Юнги, как ни пытался, теперь не мог понять, обманывал он или говорил правду. Джин мастерски скрывал эмоции по этому поводу — только стал чуть-чуть задумчивее.       — Мята. — И слово взял Чимин. — Обычная мята, не самая вкусная, а на фоне его бешеной сексуальности вовсе блеклая. Безликая. Ему больше подошел бы запах Джина — гвоздика с перцем под горячей карамелью… Ммм… — Омега закатил глаза, пока Юнги сразу понял, что это был хитрый план, потому что выражение лица Джина изменилось, пусть и на мгновение, но очевидно. Он, кажется, был не согласен с озвученным мнением по поводу запаха мяты и даже хотел поспорить, хотя омега и так Тэхену не польстил. — Короче, ничего особенного. Пять из десяти, не советую.       — А твой друг знает, насколько он тебе не нравится?       Джин отпустил Чимина и вопрос задал как будто между прочим, как будто из чистого любопытства или невинного желания омегу подразнить, но в этом чувствовалось какое-то напряжение. Пытался вступиться за… альфу, с которым до этого чуть не подрался. Для этого нужно быть святым или умственно отсталым — наверное, не слишком удачное сравнение, но факт оставался фактом, пусть и до сих пор расплывчатым и не совсем однозначным. Эта тема Джина задевала.       — Конечно. Потому что я к нему ни разу не подкатывал как следует. — Чимин тоже был актером, и смог отыграть ухмылку так хорошо, что все улыбнулись. Именно улыбнулись, а не натянули улыбки. — У нас чисто платонические отношения.       — Джинни, а ты случайно не сможешь тоже… чисто платонические? Чтобы мы с Хоби не поседели раньше времени.       Юнги покачал головой, тоном и виноватым взглядом сразу обезоруживая другого альфу, который точно собирался возмутиться. Не стал. Вместо этого задумался.       — Парадокс в том, что я мечтаю расправиться с ним с особой жестокостью, и при этом… — Голос едва-едва дрогнул, будто споткнувшись о какое-то сентиментальное чувство, которое тут же было похоронено под слоем напускного равнодушия. — Знаю, что первый буду по нему скучать. Кажется, у меня нет повода его ненавидеть и при этом нет возможности нормально с ним общаться. Есть родственные души, а мы как будто… Наоборот. И при этом тянемся. И не сходимся. И всё это раздражает настолько, что хочется никогда его не видеть.       Это было откровение, которое удалось Джину только потому, что его главный раздражитель теперь находился в неизвестном направлении и местоположении. Что это могло быть? Чимин с Юнги делили озабоченность, озадаченность и чувство легкой и незамысловатой, пока что, тревоги, а Чимин еще и подумал о том, что ему стоит поговорить об этом с Тэхеном. Осторожно. Так, чтобы случайно не подпалиться между двух этих огней.                     

Три с половиной года назад

             Засунуть руки в карманы брюк? Они дрожали, руки, а не брюки. Я думал, что волновался, когда узнал, что меня пригласили на пробы, но теперь, стоя у того самого кабинета, в котором эти пробы проводились… Ладно. Нужно взять себя в руки и попытаться себя не уронить, потому что меня колотило. Вдох и выдох. Отец рассказывал, какую подготовку проходят снайперы, которые на время боевых заданий буквально замирают, впадая в лягушачий анабиоз. Я же был актером — смогу как лягушка. В конце концов, даже Ким Соджун прежде всего человек и, судя по откликам, спокойный и учтивый.       Вообще, режиссер был прежде всего скрытным и с прессой общался только по поводу своей работы. Он был из тех гениев, которые искали признание, а не славу, а он был… гением признанным, в широких и узких кругах. Даже отец любил его фильмы, при том, какой он избирательный сноб. Интересно, как он отреагирует, если я вдруг пройду?       — Ким Тэхен.       Я уже стал лягушкой, поэтому даже не дернулся, когда ко мне обратился молодой человек с планшетом, скрепленные листки которого он сосредоточенно теребил. В коридоре никого не было, кроме меня, поэтому…       — Проходите. — Он вежливо, без лишнего участия улыбнулся. — Господин режиссер ждет.       Как будто я теперь собирался на прием к врачу, а не на пробы. И, как только я открыл дверь и вошел, стало понятно, что это… пробы необычные. Светло-серые стены, большое окно, скромно расположившееся за спиной режиссера и стол, за которым он сам сидел. Всё. Я даже не мог заметить, откуда, кроме улицы, сюда проникал свет, но… он был приятным. Не как в стоматологическом кабинете, например.       — Господин Ким. Рад приветствовать.       Он был совершенно седым, и я не мог оторвать глаз. Альфы либо седели, либо лысели, и Ким Соджун выбрал первый вариант. Лысеть он, судя по тому, что длинные волосы пришлось собрать на макушке, не собирался. Как герой из древней легенды, если бы не темно-зеленый джемпер под горло. Прямая спина, несмотря на то, что он склонялся над столом, сдвинутые брови… Я любил разглядывать людей и особенно следить за тем, как они проявляли эмоции. Знающие говорили, что насмотренность очень важна для актера, который из неё может черпать вдохновение. Я смотрел.       — Взаимно. Господин Ким. — Я сглотнул, в этот самый момент решаясь на шутку. — Господинов Кимов много не бывает.       И режиссер улыбнулся как-то очень мягко, как будто он из приличия сдерживал детскую непосредственность, которая наверняка очень подошла бы его серьезному красивому лицу. Он еще ни разу не взглянул на меня, пока я его изучал. И замолчал. В какой-то момент мне показалось, что он забыл о моем существовании. Наверное, гений мог себе это позволить, поэтому я не торопился отрывать его от мыслей, пока он впервые поднял на меня глаза. И мне стало страшно.       — Скажу сразу — я вижу тебя впервые. Мой кастинг-директор дает мне только список имен и фамилий — я люблю сюрпризы.       Господин Ким отложил свои записи, откинувшись на спинку стула и выложив перед собой вытянутые руки. А я весь обратился в слух, при том, что режиссер не закончил мысль.       — Но это не касается кино. На съемочной площадке я не приемлю импровизацию и с чужим мнением считаюсь в последнюю очередь. Сначала мои требования, а затем всё остальное. Предпочитаю, чтобы при работе со мной характер демонстрироваться только в кадре. В остальное время — только хорошее воспитание.       Его тон стал тверже, строже, но оставался вежливо нейтральным — он констатировал, а не пытался меня теперь поставить на место. Обозначал границы и выставлял рамки — я мог только считаться с этим, тем более, что в этом не было ничего такого. Был бы я режиссером, требовал бы то же самое.       — Понимаю, господин Ким. – Я послушно склонил голову. – И готов строго соответствовать, если вы решитесь работать со мной.       Можно было сколько угодно топтаться на месте, но пора уже было переходить к делу, и, кажется, господин Ким разделял мой настрой. И смотрел на меня очень задумчиво, пока мне не терпелось взяться за исполнение какой-нибудь сцены.       — У тебя очень яркая фактура, Тэхен. — Режиссер протянул это тихо, как будто теперь рассуждал сам с собой, в обход моих ушей, но я всё же расслышал. — В другое время это было бы твоим преимуществом, но… — Он поставил локоть на стол, двумя пальцами подперев острый подбородок. — Когда смотришь на тебя, сложно оторваться от внешнего и хотя бы попытаться вглядеться туда, где прячется характер. Если бы ты исполнял у меня главную роль, у тебя было бы достаточно экранного времени, чтобы заставить зрителя присматриваться, но… Как много но…       Он до сих пор рассуждал себе под нос, пока я медленно, но верно сжимался от напряжения. Пока это походило на отказ, и вполне возможно, что господин режиссер даже не приступит к непосредственным пробам и сразу даст мне отворот-поворот. А пробы на самом деле откладывались, потому что внезапно и весьма зловеще тишину разорвал телефонный звонок.       — Прошу меня простить.       Я только кивнул в ответ, взяв передышку, пока господин режиссер на кресле развернулся к окну. Подслушивать теперь было бы неприлично, поэтому я стал про себя напевать что-то из своего музыкального прошлого, которое теперь казалось размытым и всё равно ненавязчиво волнующим. Наверное, моей лучшей ролью станет роль музыканта, который…       — Сейчас к нам присоединится мой сын — один актер хорошо, а два лучше, правда? Отыграете в паре, а я посмотрю, сможете ли вы актерством перекричать свою привлекательность.       Ким Соджун вновь развернулся ко мне и теперь излучал что-то до края оптимистичное. Мне уже доводилось работать в паре, так что, я совсем не переживал. Это возможность показать, как быстро я могу вжиться в отыгрываемый характер так, чтобы даже мой напарник поверил. Сын господина Кима. А что если нам удастся подружиться?.. Такое знакомство дорого не стоит, и не потому, что через сына можно будет влиять на отца. Наверняка, у Кима младшего был незаурядный съемочный опыт, которым он бы со мной поделился. А потом я с ним… И всем было бы весело и приятно. В общем, это отличная идея.       — А что мы будем играть?       — Мне нравится твой энтузиазм. — Режиссер еще больше оживился, вновь обратив внимание на бумаги. — Это будет… разговор по душам. Ты будешь признаваться в неудовлетворенности жизнью человеку, который всё это время пытался тебя всячески удовлетворить.       Задача была со звездочкой, потому что здесь было два пути: либо в скучающее высокомерие, либо же в чувство вины, давящееся раскаянием, или же наоборот, страшащееся разоблачения. Я не сразу обратил внимание на то, что дверь открылась. И не сразу обернулся, пока Ким Соджун резво встал и вышел из-за стола.       — Джин, познакомься — это твой коллега, Ким Тэхен, и я надеюсь, ты поможешь мне определиться.       Я обернулся, уже успев заразиться внезапным энтузиазмом от господина режиссера, который до этого был очень спокоен, а теперь… Наверное, он просто очень любил сына, или успел по нему соскучиться, или…       — Какая встреча…       Вот теперь я не играл лягушку — я лягушкой был, которая трагически случайно оказалась под колесами невинно проезжающей мимо… Память, чтобы окончательно меня колесами размазать, позволила вспомнить ту сцену, после которой… его уволили. Я тогда был не в себе, пока во мне было четыре таблетки зелакса. Блять. И носа опять коснулся тот самый запах, который однажды и вывел меня из себя. Наверное, у меня бы тогда встал, если бы не подавители и отвратительный характер альфы, но сейчас запах… только раздражал. Он раздражал нос слишком пряной сладостью, и теперь у меня был шанс убедиться — гвоздика, корица и перец, которые от случая к случаю либо разогревали в карамели, либо в масле, но и тот, и другой вариант… Раздражал. И чтобы убедиться, я сделал вдох. Вдыхаешь — поднимается грудь и вместе с ней какие-то эмоции, которые слишком горячи, чтобы их касаться и разбирать.       — Вы знакомы?       Я был лягушкой, режиссер Ким начал что-то подозревать, уставившись на… сына. Кто бы мог подумать, что мир настолько тесен? Неужели, нам суждено было вновь встретиться? А может, я должен извиниться? Может, это урок от вселенной, точнее, шанс его получить и усвоить? Но ведь не бывает таких совпадений, правда? И я на самом деле готов был забыть все обиды — чего не сделаешь ради роли, но этот сын… Кажется, лягушка во мне в один момент ожила и превратилась в тигра, потому что сын скрестил руки на груди и смерил меня таким взглядом, как будто на самом деле видел лягушку, хромую и без глаза. Благие намерения сразу выветрились в окошко.       — Помнишь, где-то полгода назад меня уволили со съемок?       Джин, кажется так, медленно повернулся к отцу, который теперь был похож на ребенка, который вот-вот готовился узнать большой секрет. Видимо, он умел увлекаться и делал это очень быстро — посмотреть на него во время работы стало еще любопытнее, и я уцепился за эту мысль, чтобы нечаянно не подумать о чем-то другом, что мне только навредит.       — Кто-то из актеров сильно опоздал, потом не мог связать пары слов, а после набросился на тебя с кулаками?       — Вроде того. — Сын ухмыльнулся, а потом посмотрел на меня. — Он тот актер.       Теперь меня заботила только реакция Ким Соджуна, а его любопытство во взгляде… нисколько не погасло. Интересно, это был хороший знак?       — Что скажешь?       Это был шанс, и для него я набрал в легкие побольше воздуха.       — Я опоздал, потому что был у врача — мой естественный цикл дал сбой, мне дали таблетки, а вместе с ними обещание, что совсем скоро станет лучше. Когда я приехал на площадку, лучше не стало, но я всё объяснил господину Цаю, режиссеру, и тот допустил меня до съемок. — Я сделал паузу, только глазами вцепившись в старшего Кима, который просто внимательно слушал. На его сынка я даже не смотрел. — Я плохо себя чувствовал, и мне на самом деле не удавалось как следует воспроизвести текст роли. На что ваш сын мне указал, причем, в язвительном тоне. И при всех.       Я не помнил, что именно тогда меня разозлило, но факт оставался фактом — он пытался отчитать меня на глазах у изумленной публики.       — Язвительный тон? При всех?       Отец повернулся к сыну, который… Так ему и надо! Кажется, эти подробности он однажды упустил.       — Даже режиссер или продюсер, который за всё платит, не могут позволить себе на площадке язвительный тон — разумеется, если они настроены работать, а не самоутверждаться. И любые замечания стоит делать наедине — думаю, это понятно и так, и ты согласишься со мной, если поставишь себя на место господина Кима.       Наверное, таким Ким Соджун был и на работе — строгий, но справедливый воспитатель, который не собирался наказывать, но при этом знал, что дважды повторять ему не придется.       — Согласен. — Джин сказал это сквозь зубы. — Но он с удовольствием язвил в ответ, припомнив мне, что я массовка, а он звезда. И это он первым распустил руки, а не я.       — В таком случае, тебе стоило обратиться к режиссеру или его ассистенту, который находится на съемочной площадке в том числе для того, чтобы разрешать спорные ситуации. Тебе изначально нужно было выяснять этот вопрос таким образом, особенно если учесть, что господина режиссера эта ситуация, судя по всему, не смущала.       — К режиссеру обратился Ким Тэхен. — Сын сделал выразительную паузу. — Сказал, что не будет сниматься со мной, и меня тут же по-тихому уволили.       Ким старший взял время на размышление, пока Ким младший специально на меня не смотрел. Я прям чувствовал, как этим игнором он пытался меня еще больше задеть, поцарапав мое самолюбие.       — Я не поддерживаю такое поведение, но понимаю господина Цая — в этот момент он больше дорожил исполнителем главной роли, на которого сделал ставку. — Ким Соджун обратился ко мне, и мы встретились взглядами. — Я не работаю с такими звездами, которые решают конфликты выставлением ультиматумов.       С «такими звездами» прозвучало как оскорбление, но главным оскорблением для меня было то, как теперь выглядел Джин.       — Я… — В ушах зазвенело от разбившихся надежд. — Я плохо контролировал себя в тот момент. И, думаю… — Нужно было тщательнее подбирать слова, чтобы меня под разбившимися надеждами не похоронило. — Если бы режиссер был заинтересован, мое мнение не стало бы решающим.       Ким старший задумался, и у меня вновь появился шанс.       — И то правда, но в любом случае — это неподобающее поведение. Если ты чувствуешь, что по объективным причинам не можешь продолжать работу, лучше от нее отказаться. Тем более, если всё это влияет не только на тебя, но и на окружающих.       — Это отказ, да?       Я был больше расстроен в этот момент, чем рассержен, и совсем не замечал, как вел себя этот триумфатор напротив, который теперь, наверняка, упивался своей победой. Да, его поругали, но мне при этом отказали в роли.       — С тобой свяжется мой кастинг-директор — тот, который и пригласил тебя на пробы. Возможно, я назначу дополнительный просмотр, а возможно, с тобой свяжутся только для того, чтобы сказать, что я в твоих услугах не нуждаюсь. Ничего не могу обещать. — Ким Соджун был глубоко задумчив, и я сразу поверил в то, что он очень сомневался на мой счет, но всё же сомневался, что уже обнадеживало. — Я надеюсь, что ты извлечешь урок из этой ситуации. — Он тут же повернулся к сыну. — И ты, Джин. Ты лишился роли не потому, что плохой актер, а потому, что не умеешь выстраивать отношения на площадке, а далеко не всегда ты будешь работать только с приятными тебе людьми.       Если бы я прислушался, я бы смог расслышать, как Джин теперь скрежетал зубами. Звучало, как музыка.       — Ну, судя по тому, что режиссер так легко со мной расстался, не такой уж я хороший актер.       Это было слишком даже для меня, который не отчаялся получить роль.       — А ты не допускаешь, что я на самом деле настолько хороший актер, что мной дорожили больше, чем актером, который исполнял роль второго плана? Нет? Или теперь тебе просто хочется, чтобы отец при мне начал рассказывать о том, какой ты замечательный и самый талантливый?       Меня просто прорвало. Непонятно почему, но даже спустя полгода… Кажется, обида слишком сильно пропахла им, и теперь, когда я вновь вдохнул этот запах… Всё внутри пришло в движение, и я не мог с этим справиться.       — Молодые люди.       Это, кажется, был голос того самого режиссера, с которым я хотел поработать. Почему в этот момент я забыл об этом? Наверное, потому что его сын уже полупрофессионально выводил меня из себя, и с каждым вдохом и взглядом это было всё… громче. Внутри было громко, и я просто не мог расслышать голос разума.       — Мне всё равно, какой ты актер — это забота моего отца, который хочет или не хочет тебя снимать. — Он сделал ко мне шаг, а я как будто только этого и ждал. — И мне всё равно, что ты был под таблетками и не контролировал себя. Не можешь сдерживаться — сиди дома.       Это было нечестно, что он теперь душил меня перцем вперемешку с чем-то гадким, и я начал скрести кожу за ухом, чтобы снять пластырь. Ему нужно было охладиться, хотя я бы предпочел, чтобы он окоченел, и желательно навсегда.       — Надеюсь, ты заплачешь для убедительности, когда будешь отговаривать отца от идеи снимать меня. Потому что я на самом деле круче и талантливее тебя.       Я так и не смог до конца отодрать липкую ленточку — эта гадость держалась намертво и снять ее можно было, только распарив кожу. А другая гадость, которая пыталась проделать во мне дырку взглядом, сделала еще один шаг. Он пытался давить, запахом или авторитетом, или откровенно дерьмовым характером, но я не собирался это терпеть. Мой характер тоже не был сахаром, и если в другое время я тактично его прикрывал, то теперь готов был показать во всей красе.       — Признайся, дрочишь на себя? Если дрочишь, советую слизывать — чтобы ни капли таланта мимо.       Он смотрел на меня со злостью, от которой его зрачки расширились и стали как-то болезненно переливаться. А чего я хотел теперь больше? Ударить или всё же оставить себе шанс?       — Признайся, ты хочешь слизать первым.       Когда я дрался в школе, мама всегда учила, что словами можно ударить больнее, особенно, если перед тобой неуверенный в себе альфа, а ты весь из себя благородный. Мне теперь было плевать на благородство, потому что за то, чтобы увидеть этот перцовый баллончик униженным и оскорбленным, я готов был отдать… Мысль оборвалась, не оставив после себя ни следа. Время как будто остановилось, потому что Джин всё еще смотрел на меня, мечтая испепелить, но я почувствовал, что перца стало меньше. Он ушел на второй план, уступив место звонкой гвоздике и томной корице, которые в дуэте заиграли неуловимой сладостью, едва различимой, но нос сам пытался найти ее в каждом судорожном вдохе.       Откуда такая перемена? Он почувствовал меня? Я… Терпеть его не мог, до сих пор, но из-под этой агрессии, колющей и режущей прежде всего меня, начало пробиваться… смятение. Он был красивым. Актер — что с него взять, но почему-то глаз цеплялся за чувственность, а не эстетику. Он ничего не говорил. И воздух между нами как будто потяжелел, как перед грозой. Он молчал, и я не хотел нарушать тишину. Не знал, чего хотел, и мне не суждено было успеть догадаться, потому что он вышел. Просто ушел, без хлопка дверью или других спецэффектов. Обиделся? Но если обиделся, скорее всего, ударил бы, при том, что он уже однажды… Я вдруг обнаружил, что мы были здесь до этого одни. Ким старший… Кажется, в этом и состоял план — спровоцировать меня, чтобы я не смог сдержаться, и режиссер сразу решил, что я не пригоден. Неужели… Он знал, что я отреагирую? Вот я в этот момент ничего не знал. Казалось, если теперь меня попросят представиться, я скажу, что не в курсе.       Внутри всё перевернулось, но в прежний порядок возвращаться не стало. Мне… нужно было остыть. И подумать. Что со мной не так? А с ним?