холодные ветра залатают его шрамы

с ветки на ветку, стряхивая рассыпчатую снежную муку наземь, перелетали зимние птицы. резвая свора взъерошенных молодых воробьёв скакала на опушке в поисках хлебных крошек, оставленных заботливой рукой. маленькая жёлтогрудая синица, прыгая по мёрзлой земле, с любопытством наблюдала за ними, выискивая свободные зёрна. зимний лес больше не казался холодным и мрачным. кое-где, в густо растущих деревьях, всё ещё не хватало солнечного света, но мегуми знал, что отбрасываемые длинные тени, стелющиеся по земле, не скрывали в себе опасности и зла. по крайней мере, так было рядом с ним. с покровителем зимних морозов. с сатору, чьи яркие голубые глаза блестели манящей небесной лазурью. при взгляде на него мегуми чувствовал себя в полной безопасности. томное спокойствие разливалось в его груди тёплым мёдом, мягко опускаясь ниже, до самых пят. в заснеженном лесу, на территории ледяного духа суровой зимы, он был лишь гостем, но чувствовал себя лучше, чем где-либо. он чувствовал себя дома. зимний лес, окутанный белоснежным покровом, выглядел как волшебное царство из сказок, которые мегуми слушал в далёком детстве. снег искрился под солнцем, создавая множество блестящих отражений. только сейчас, когда страху не было места в его сердце, а оставшееся заняло трепещущее благоговение, юноша смог разглядеть истинную красоту и величие снежных просторов сатору. его бело-голубой кафтан из плотной ткани, украшенный яркой вышивкой, плавно передвигался между тонкими берёзами. руки мо́ра, с длинными белёсыми пальцами, грациозно, почти ласково касались стволов, покрытых чёрными крапинками. искрящиеся кристаллики снега, казалось, были слышны человеческому уху. они лопались и звенели, наигрывая незнакомую мелодию, а лёгкий ветер, шурша ветвями замёрзших кустов, напевал песню о зиме. зиме, которая по-странному стала для мегуми жаркой, словно знойное лето. стянув с себя полушубок, шапку и шарф, юноша запрокинул голову к небу, подставляя лицо лёгкому ветру. рукавицы давно потерялись под корнями могучего старого дерева, утопая в снегу. ноги из валенок он вытаскивал попеременно, не останавливаясь. тёплые голые ступни мягко ступали по шуршащему снегу. белая кожа покрывалась мурашками, бегающими под длиной рубахой, словно дети, резвящиеся в дворовые салки. холод обжигал ноги огнём, но при этом не приносил боли. мягкие крупицы таяли на лодыжках, оставляя после себя мокрый след. лес вокруг оживал, дышал: деревья шептали свои истории, ветер приносил ароматы хвои и морозной свежести. мегуми старался не упускать из виду духа. хранитель зимней природы двигался плавно, мягко, но уверенно и непредсказуемо: то с правого плеча коснётся мегуми своей рукой, оставляя у нежной шеи несколько снежинок, то вильнёт, взмахнёт посохом, пронесётся мимо, оставляя за собой длинный морозный шлейф. и хотя выглядел сатору как человек, в глазах его светилась холодная искра, а белые волосы невиданно переливались, как снежные вихри. — выглядишь загадочным, — заметил дух. глубокий и мягкий голос его струился, стремясь заполнить собой всю поляну. — как тебе здесь нравится? мегуми остановился, прислушиваясь к ощущениям. он не страшился духа, однако всё ещё не верил, что может говорить с ним вот так просто, пока люди в его деревне слагают дурные легенды о кровожадном, голодном и злобном мо́ре — повелителе северной непогоды. — этот лес... — вымолвил юноша, оглядываясь в поисках вновь ускользающего от него сатору. — он выглядит дивно. ваши умелые руки сотворили большое чудо. голубоглазый молодец, замедлившись, поравнялся с отстающим мегуми, слегка задев его тыльную сторону ладони серебром кафтана. на его красивом лице заиграла короткая одобрительная улыбка. кажется, ему приятно польстило искреннее восхищение юноши. зимний лес — был его родным домом, и он действительно старался держать его в чистоте и порядке, увлечённо вырисовывая каждый узор на коре деревьев самостоятельно. — зима волшебна, но также полна испытаний для людского рода. многие из них вызывают к духам, но лишь тот с ними соприкоснётся, чьи помыслы чисты, а намерения искренни. ресницы мегуми скинули с кончиков приземлившиеся на них снежинки. слушать сатору оказалась интереснее, чем слушать сказки в детстве. голос его проникал в каждую клеточку тела, оставляя частицу себя. мегуми не замечал, как летело с ним время: казалось, он мог слушать его бесконечно. — где вы живёте, когда приходит лето? — полюбопытствовал юноша, аккуратно обходя крошечное, растущее дерево в снежной ямке. — там, где нужна зима, — замысловато ответил дух, повернув голову в его сторону. встретившись взглядом с духом в прекрасном юношеском обличии, мегуми поспешил свой взгляд отвести. на лице его проступила неловкая краска, ярко контрастирующая с бледной кожей. раньше ему казалось, что зима не нужна никому и нигде; что она приносит с собой только бесконечно холодные, голодные и тёмные дни, забирая жизни животных и людей. теперь же мегуми не представлял мира без зимы. но говорить об этом вслух юноша постеснялся. — твои ноги, — заметил сатору, указывая на голые расрасневшиеся ступни мегуми, зарывающиеся в снег, чтобы охладиться от разливающегося внутри жара. — ты не замёрз? — мне совсем не холодно, — признался юноша, словно сам удивляясь. на сей раз ему действительно было не холодно. они продолжили свой путь по заснеженным тропинкам. каждый шаг мегуми оставлял следы на снегу, а сатору двигался рядом с ним лёгким, почти парящим шагом. мегуми не заметил, как его рука оказалась устроена на предплечье духа, рассказывающего ему об устройстве жизни в лесу. загадочный, таинственный, пугающий мо́р оказался юношей, от красоты и голоса которого подкашивались колени. от его силы и могущества что-то в животе мегуми опускалось и скручивалось в тугой узел. от его благосклонности и чарующего запаха холодной хвои кончики ушей его приобретали багровый цвет. рядом с ним, с повелителем холодов, становилось неистово жарко. неожиданно взлетевшая с ветки ворона смахнула неуклюжими крыльями снег, упавший мегуми прямо на голову, словно остужая его мысли. в один миг он замер, а в следующий — засмеялся так искренне и смело, что не узнал свой собственный голос. сатору, коснувшись его мокрых смольных волос, сверкнул глазами, а затем дух — могучий и грозный — заливисто расхохотался, подхватывая юношеский смех. мегуми и подумать не мог, что дух зимы может быть таким весёлым и игривым. он не мог подумать, что он сам мог быть таким. лес превратился для них двоих в большой стеклянный сосуд, от стенок которого звук отскакивал звенящими колокольчиками. они перебегали с поляны на поляну, прятались за деревьями и неслись дальше, подхватываемые и гонимые прохладным ветром; изредка сатору обращался в него сам. тогда он осторожно касался висков юноши, хитро щекотил ему шею, пуская мурашки по спине, а после уносился вдаль, перед этим задорно щёлкая по носу. ноги проваливались в снег по колено. рубаха цеплялась за острые ветви, словно сам лес пытался перехватить мегуми, оставить его себе. мегуми бежал по снегу всё быстрее и увлечённее, а в ушах у него звенело его собственное сердце. он убегал от сатору, желая быть найденным и схваченным; он догонял его, надеясь отыскать. выбравшись к берегу замёрзшей реки, не заметив, как забежал далеко на лёд, запыхавшийся мегуми остановился. грудь его ходила ходуном, высоко вздымаясь. только сейчас он заметил, что сатору рядом не было. он остался один. взволновано оглянувшись, юноша попытался найти взглядом белые вихры или яркий кафтан, усыпанный серебром, но тщетно. улыбка медленно меркла, покидая дрожащие губы мегуми. — сатору? вдруг небо начало меняться. тонкие облака стали сгущаться на горизонте, постепенно закрывая солнце. небо окрасилось в серые тона. тучи над рекой становились всё более мрачными и угрюмыми, словно собирались обрушить на землю свою ярость. юноша почувствовал, как холод проникает в его сердце, вытесняя бодрящую радость тревожным беспокойством. лес за его спиной больше не казался дружелюбным и безопасным. босые ноги почувствовали вибрацию. мегуми посмотрел вниз: лёд под его ногами задрожал, словно пробудились непокорные воды, и замёрзшая речная поверхность начала стремительно трескаться, не давая юноше и шанса вернуться назад. в ушах засвистел свирепый штормовой ветер. послышался лай злых собак. ноги заскользили по трескающему льду. мегуми провалился в воду. сердце забилось в панике. ледяная вода мгновенно обожгла его кожу, приводя в состояние шока. брызги, разлетевшиеся повсюду, упали на лицо, скатываясь по щекам. пытаясь ухватиться за лёд, мегуми беспомощно открывал рот в немом крике. голос его пропал, а попытки позвать на помощь оставались беспощадными ранами на расцарапанном горле. руки резались о лёд, пуская капли крови. намокшая рубаха потяжелела в несколько раз. он уходил под воду, выбиваясь из сил. — сатору! сатору... ледяная вода, кажущаяся кипятком, вымочила всего юношу, застилая глаза. полупрозрачная стена оказалась над головой мегуми, теряющего сознание. холодные воды утаскивали его ко дну. сквозь шум воды в ушах послышалась тихо переговаривающиеся друг с другом голоса. словно ошпаренный, мегуми, ощутив внезапный прилив сил в своём теле, подскочил с сиплым криком, тут же болезненно хватаясь за горло. руки его дрожали. волосы неприятно слиплись на голове, всё тело было мокрым от пота, а сердце бешено колотилось в груди. казалось, оно готово изнутри оставить синяки. сглотнув, юноша неверяще оглядел комнату, в которой находился: закуток, задёрнутый шторой, напоминал его спальный угол в отчем доме. тёплый свет от свечи мягко освещал деревянные стены избы, рассеиваясь в пространстве, а запах свежего сена напоминал привычный запах деревни. мегуми проснулся дома. неужели... неужели это был всего лишь сон? юноша повертел головой, хватаясь за виски́. он отказывался в это верить: слишком правдиво и отчётливо он всё ещё помнил как треснул лёд, и холодная вода захлестнула его, унося в бездну. в воспоминаниях о том, как ледяная вода затягивала его в темноту, всё ещё чувствовалась холодная хватка страха. мегуми помнил, как отчаянно он пытался выбраться на поверхность, как лёгкие горели от недостатка воздуха. горло, словно разодранное изнутри, ныло и болело. глаза покраснели, веки опухли, наполнившись влагой. губы иссохли, как прошлогодняя трава, и потрескались, словно ледяной узор на окне избы. ледяной узор... сатору. мегуми вытер лоб ладонью и попытался сосредоточиться на звуках, доносившихся из избы: треске дров в печи и тихом скрипе крыши на ветру. чужие голоса, которые он слышал сквозь сон, стихли. послышался знакомый скрип половиц. шторка отъехала в сторону, и перед юношей оказались две женщины. с трудом он признал в их измученных лицах соседок. одна из них заперла свою дочь в доме, когда узнала о том, что объявился страшный мо́р. мегуми был уверен, будь у неё сын, она попыталась бы спрятать и его, без исключений. материнское сердце готово давать отпор даже самым могущественным и властным духам природы. — батюшки, очнулся наконец! — радостно покачала головой одна. — несколько дней провалялся, думали уже не подымишься... — вторила ей другая. посторонним в чужой закуток на этой стороне дома заходить было нельзя, но сам мегуми не мог даже толком подняться, а потому тётки, одна другую подталкивая, неловко протиснулись к нему. перевернули, взбили и поправили взмокшую подушку, подтянули покрывало, подали воды — горло смочить и губы. только сейчас мегуми осознал насколько сильно ему хотелось пить всё это время. проливающиеся мимо капли воды, скатываясь по шее, будоражили кожу, напоминая о тающих снежинках, которые оставляли прикосновения мороза. его прикосновения. мегуми не мог не думать о нём ни минуты. как он? где он? что с ним? куда он исчез? сердится ли он на него? был ли мегуми неблагодарен за проявленное к нему милосердие и благосклонность? скинув покрывало, юноша вновь попытался подняться. тело его пылало, точно добротно протопленная печь, и едва держалось на ослабших ногах. он чуть не упал, неуклюже завалившись одной из тёток прямо в руки. — да куда же ты, шальной совсем! — ты в горячке провалялся столько, чего удумал? нельзя подыматься, так и знай себе место тут! опустившись обратно, юноша болезненно зажмурился, не понимая, что происходит. тётки принесли таз с тёплой водой и тряпку, заботливо помогли ему омыться, высушили волосы. копошившись в закутке, стучали деревянными плошками и ложками. разливали горячую похлёбку, наспех приготовленную, пытаясь юношу накормить. и всё хлопотали о том, как вернулся мегуми, когда его уже живым не ждали: на санях, золотом с серебром украшенными, запряжёнными бодрой тройкой молодых жеребцов — таких на всём белом свете не сыскать. — а в сундуках... в сундуках ткани дорогие! — щебетали они одна за другой. — в одном кушак расшитый мастерски, сапоги высокие, другой доверху серебром и золотом набит! — а пушнина-то, пушнина... и всё-то они уже посмотрели по-хозяйски. — приехал-то ты спящий. смотрим: весь бледный, а дышит... — ну мы отца твоего сразу... — а ты ни живой, ни мёртвый, долго не просыпался... — как только не ограбили-то по пути в лесу одного, весь в бреду был... сменив нижнюю рубаху и попробовав несколько ложек горячего, мегуми почувствовал себя лучше. ноги немного расходились после долгого лежания, так он смог добраться до подаренных сундуков. один открыв, мегуми тихо ахнул. и впрямь доверху набит серебром да золотом. в другой полез, крышку отворяя, так и присел на колени рядом: пальцы осторожно прошлись по краю полотна, опасаясь, что оно рассыпется от грубого движения. он таких тканей ни то что не трогал — не видел никогда. здесь и кафтан можно пошить, про старый полушубок позабыв наконец, и мехом его обдать тёплым... да только к лицу ли ему будет? не привык он к таким вещам, не знает он подарков дорогих, да и сами они ощущаются теперь грузом на сердце тяжёлым: сундуки от сатору стоят с дарами богатыми, а самого его нет. — по секрету-то ты нам скажи, кого встретил? — выпытывали соседки. — неужто мо́р тебе повстречался? что он делал с тобой? игнорируя их вопросы, мегуми, с трудом поднявшись, подошёл к небольшому окну, перебираясь по стенке. приблизился губами, подышал горячим дыханием на замёрзшее стекло, потёр рукавом. прильнул к небольшому просвету и увидел коней на привязи: тех самых белоснежных удалых жеребцов с ослепительно сияющими подковами. замерев у окна, точно заворожённый, юноша неосознанно протянул вперёд руку, коснувшись кончиками пальцев морозной росписи. под пальцами закололо. задумавшись о звенящем зимнем лесу, о голубоглазом юноше в ряженом кафтане, чьи белые вихры, точно чистейший снег, манили к себе прикоснуться, мегуми не заметил, как двери отворились, пропуская в дом несколько взрослых деревенских мужиков. среди них был и его отец, отвёзший мегуми в лес, ставшим ему спасением, а не концом. в маленькой избе стольким людям было не провернуться. кто-то уселся на лавках вдоль стены, кто-то встал на пороге, перекрывая путь к выходу, будто мегуми мог сбежать. сам же юноша оказался зажат почти что в углу, от которого сквозило уличным холодом. долго допытывались они у юноши, что с ним приключилось в лесу ночью. пытались настойчиво узнать, откуда дивная тройка и сундуки взялись, пригрозили даже публичным позором. мегуми ничего им не рассказал: отвечал лишь, что ничего не помнил, было холодно очень, он заснул под деревом, а очнулся уже здесь, в доме. это почти была правда. вскоре гостям непрошеным надоело и они покинули дом, оставив мегуми наедине с отцом. до носа снова добрался застойный запах крепкого хмеля. кажется, он въелся в кожу навсегда, даже если отец не пил. долгую напряжённую тишину между ними нарушил скрип лавки, прогнувшейся под весом отца. даже если он и был изумлён возвращению сына с такого сурового испытания, показывал он это крайне плохо и неохотно. — ну, говори немедля, где взял всё это добро? мужчина снял тулуп. тяжёлыми, грубыми руками засучил рукава рубахи и по привычке широко расставил ноги, упираясь в них кулаками. в таким виде он казался ещё больше и крепче, чем обычно. мегуми с малых лет знал, что означала эта поза. — что знал — сказал уже. больше сказать нечего, — ответил юноша. — врёшь, — брови отца нахмурились. борода зашевелилась. было видно, что он, вспыльчивый по натуре и чем-то озабоченный, с трудом сдерживался. — по глазам вижу, что ты врёшь. — я вам не врал никогда, батенька, а вы меня в лес, во вьюгу, на верную смерть... юноша не успел договорить. отец, в миг вскочив с места, в два шага преодолел расстояние и схватил его за рубаху, больно толкая к холодному окну спиной. напряжённые глаза его налились красным. — ты меня поучи, поуказывай! — руки накрутили рубаху на кулаки, с силой встряхивая. — твоё дело быть, как все: отца почитать и слушать беспрекословно, повиноваться во всём, если не хочешь в конуре жить собачьей. а ты что же... из леса вернулся на золотых санях — смелым стал? сколько можно? из леса вернулся, возродился. ему всё мало, словно этого и не желал. совсем из ума уже выжил старик, не иначе. мужчина тряхнул его ещё раз. мегуми, ощутимо приложившись затылком, поморщился. головная боль ещё не прошла. — кто из леса возвращался, мужиками становились: дров наколоть одной рукой могли, сено натаскать, кулаками помериться... а ты, значит, продался да с бабьим тряпьём воротился? вот так сын! швырнув мегуми в сторону так, что тот завалился на пол, обдирая ладони, отец в сердцах пнул один из сундуков. выхватил первый попавшийся платок, замахнулся и с силой хлестнул по деревянному столу, едва ли не свалив на пол посуду. затем повторил то же самое с мегуми, попав по ногам, как хлыстом. глаза мегуми широко распахнулись. губы беззвучно ахнули от боли. следующий удар пришёлся по бёдрам, а от третьего юноша закрылся рукой. сжав стучащие зубы, мегуми, помрачнев от злобы, встретился упрямым взглядом с отцом. ядовитые фразы выжигались шрамами на сердце и ударяли в нос запахом гари. раньше он не смел даже лишний раз взглянуть на него, чтобы не впасть в немилость; пытался заслужить щепотку одобрения, и, возможно, любви, которую детям давали в других семьях. швырнув в него платок, отец запустил руку в сундук с серебром и золотом, набрав добрую горсть. задумчиво пересыпал из одной руки в другую, рассыпая по полу, и вернул обратно, оставив одну серебряную полушку. наклонившись к юноше, он схватил его за ворот, приблизив лицом к лицу, и помаячил резной монетой перед покрасневшими глазами мегуми. — а вот это, — покрутил её в обветренных пальцах. — может пригодиться. отпустив ворот рубахи, он перехватил упирающегося мегуми пальцами за лицо, удерживая его и заставляя смотреть в глаза. одна рука его переместилась на шею юноши, медленно сжимая. — это мо́р тебе дал, — процедил он, сощурившись. — с духом решил водиться? мало тебя пороли, что ты решил врагу деревни продаться! нехватка воздуха заставила мегуми вспомнить, как он тонул в холодной воде, пытаясь пробить толстый лёд руками. — не продался... — с трудом прохрипел он. — он сам... сам подарил. суровые глаза отца неясно блеснули. он ослабил хватку и мегуми выпал из его рук, хватаясь за больное горло и закашливаясь, пытаясь восстановить дыхание и отползти подальше. — сам, говоришь, подарил... — задумчиво протянул мужчина, проводя пальцами по густой бороде. — выходит, не так уж этот мо́р и страшен, как его малюют. — не говорите о нём дурно, — тихо прохрипел юноша. возвышающийся над ним отец пришёл в ярость. исказив лицо и губы в недоброй гримасе, кажется, сам того не осознавая, отец зарылся пятернёй в густые волосы мегуми, с силой натянув их, заставляя слёзы брызнуть из глаз. щекой он прижал его, брыкающегося из последних сил и просящего остановиться, к холодному дереву. — говори, что ты сделал? как ты из него золотишко вытряс? говори, пока не зашиб! болезненный, хриплый полустон вырвался из губ юноши. в этом положении он чувствовал себя униженным как никогда. внутри бушевал ураган эмоций. — ничего! — тихо взвыл он, сокрушаясь на самого себя за свою никчёмность, когда отец снова с силой натянул волосы и замахнулся. — ничего... я зайца его спас, он их любит и бережёт, за порядком в лесу следит, чтобы никто не... отец отпустил его, грубо и резко отпихнув от себя. незажившие раны на спине заныли в унисон с сердцем. солёные слёзы стекали по лицу, попадая на губы. щипало. и губы искусанные щипало от соли, и душу внутри щипало. что же он наделал, что натворил... взял и проговорился. — всё ясно. не торопясь, словно ничего не случилось, хозяин дома опрокинул в себя деревянную стопку, деловито потёр нос. мегуми, жмущийся больной спиной к стене, наблюдал как отец надевает тулуп, туго его подпоясывая, а затем берёт острые вилы. — зверушек, значит, любит... — отец последний раз взглянул на мегуми. — оленя-то не пощадил. так быть же ему на вилах со своими зверушками. — нет... — неверяще прошептал мегуми. в глазах его застыл ужас. — отец, что вы... — ты за своего духа не переживай, — ухмыльнулся отец. — авось откупится! — нет! путаясь в собственных ногах, юноша попытался догнать отца, ухватить его за тулуп, чтобы остановить от непоправимого, но дверь с громким хлопком закрылась с той стороны прямо у его носа. сквозь слёзы, хрипло крича, мегуми колотил дверь: заржавевшие скрипучие петли, обычно готовые сорваться в любую секунду прочь, держались как никогда крепко. подбежав к окну, он разглядел, как отец отвязывал тройку. ладно управляясь в чужих санях, он уехал с оружием прочь. мегуми застучал по окну, пытаясь привлечь к себе внимание. крупные капли скопились в уголках его глаз, заставляя пушистые ресницы слипаться в длинные иголки. словно наперегонки со своими слезами, стекающими по лицу, бросился он к двери, вновь с силой толкая и дёргая. долго тряс он её, бесшумно шепча губами, упрашивая открыться. всё бестолку. запыхавшись, теряясь в чувствах, юноша заколотил по двери с яростью и отчаянием, накопившимися в его раненом сердце. и плечом приложился, и бедром — заевший засов снаружи, отцом небрежно скинутый, поддаваться никак не хотел, словно предупреждая его остаться дома. будь он неладен. спиной съехав вниз по глухому дереву, юноша устало уронил голову на руки, покачав ей. поцарапанные ладони неприятно зудели от безуспешных попыток выбраться из избы, напоминая о том, что мегуми — всего-лишь обыкновенный человек. он не может одним лишь своим желанием наслать метель на деревню, чтобы остановить отца и других деревенских неотёсанных мужиков от непоправимых поступков. лишь бы только они не сумели войти в глубины леса. лишь бы только они не навредили его жителям, не ранили белых зайцев, скачущих на воле, столь дорогих хозяину леса. лишь бы не нарушили ледяное спокойствие, насылая гнев духа. или всё-таки...? мысли, пришедшие в голову, помогали успокоиться. нахмурившись, мегуми бегло осматривал глазами закутки, пытаясь придумать, чем бы отворить дверь. в конце концов, в сундуке у отца за печью были тяжёлые тесаки для работы, можно было бы взять и... косо оперевшись на дверь, вжимаясь в неё лопатками, юноша медленно поднялся, чтобы пошарить за печью, как вдруг — до огруглившихся глаз удивляя — послышался глухой треск и щёлк, словно старый засов удачно соскользнул. то ли домовой пошалил, отблагодарив своей помощью юношу за угощения, то ли изба была настолько плоха, но в конечном счёте дверь поддалась. ржавые петли сварливо заскрипели, пропуская мегуми наружу. мокрая деревяшка, подпирающая старый, едва державшийся засов, одиноко валялась в снегу. взгляд мегуми просиял. и хотя щёки его ещё были немного влажные, а тело болело, отдавая во внутренние органы, душа его была полна решительности. схватив полушубок, он наспех натянул шапку и перевязал шею колючим шарфом, уже выбегая из избы. выбежав со двора, он, в торопях оглядевшись, ринулся к окраине деревни по едва протоптанным заснеженным улочкам, решая опередить беспощадное и безрассудное нашествие на лес. на него. и хотя деревня располагалась близ леса, окружённая высокими деревьями, до входа в ледяное природное царство на двух ногах, едва шевелящихся, было значительно тяжелее добираться, чем сидя в санях. казалось, с каждым шагом лес становился от него всё дальше и дальше. если бы только была у него тройка подаренных лошадей! он бы в миг добрался до леса, он бы в миг нашёл его, предупредил обо всём, поговорил, извинился, признался бы, как он... но как найти его? мо́р, таинственный дух, блуждающий по зимнему лесу и окутывающий смертельным холодом, являлся только по собственному желанию. простым людям с ним встречаться было нельзя. быстро, насколько это было возможно, юноша перебирал ногами в тяжёлых валенках, вымокающих в высоком снегу. последние деревенские дома остались за спиной, а ветвистый мрачный коридор встретил мегуми повалившим с неба снегом. разыгравшаяся непогода принесла порывистые ветра, подбрасывающие вверх рассыпчатый снег. сугробы разлетались под его напором, превращаясь в настоящую снежную пургу, застилающую глаза и затрудняющую движения. горло резало от холодного воздуха. лоб под съехавшей набекрень шапкой горел огнём. волосы липли к лицу и лезли в глаза, покалывая веки. юноша прятал шею в плечи, стараясь крепко держать то и дело распахивающийся полушубок. он чувствовал, как мороз проникал под его кожу, но сердце его было полно ожидания и волнения. дух зимы появляется только тогда, когда ты искренен в своих намерениях. — с-сатору! голос юноши, поначалу неуверенный и робкий, прорезался сквозь снежную стену, пытаясь пробиться вперёд. в лесу быстро потемнело и метель, которую он так желал призвать, обрушилась на него с новой, невероятной силой — даже деревья не могли усмирить её буйный нрав. снег кружился, превращаясь в белый ураган. мегуми пытался продвигаться вперёд по заснеженным дорожкам, но с каждым шагом становилось всё труднее: снег набивался в обувь и под одежду, а ветер завывал так громко, что юноша едва слышал собственное дыхание. — сатору! — хриплый крик эхом разносился по мрачному лесу. сатору, пожалуйста, приди. найдись. — сатору! найди меня. мегуми осип. голые руки его превратились в покрасневшее нечто: онемевшие пальцы пыталась сомкнуться в щит, спасая глаза от режущих осколков льда, летящих ото всюду. все его мысли занимал лишь беловолосый дух зимы, сверкающий чудесными голубыми глазами, точно алмазами. дух, которого по вине мегуми могла ожидать беда. снег ложился на плечи, словно только что сотканное одеяло. тянущийся снежный шлейф утягивал его вниз, к земле, совсем как ледяные речные воды, которые чуть не утянули мегуми на дно. сил идти больше не было, но он, упорно переставляя ноги, продолжал пробираться сквозь бурю, сгибаясь от усталости и холода, одолевшего его. сатору. сатору. сатору. он помнил его хвойный, морозный запах и серебряные узоры на богато расшитом кафтане; его удивительно ясные глаза, сияющие голубизной, и ослепительную улыбку; его белёсые, как седые, брови, изгибающиеся в немом вопросе; он помнил осторожные касания его пальцев к своему лицу, чёткий контур губ и белоснежные волосы... он помнил, как впервые услышал его голос, раздавшийся едва ли не по всему лесу: глубокий и громкий, со временем ставший мягким и бархатным, словно желающим успокоить и обогреть, а не заморозить и напугать. мегуми помнил, как боялся его — страшного древнего духа мо́ра, забирающего чужие души, и как встретил его настоящего — сатору, благородного, справедливого и до безумия красивого. от взгляда на него у мегуми в венах стыла кровь, но вовсе не от ужаса. от чего-то другого. сатору. сатору. сатору. жмурясь, мегуми пытался скинуть с ресниц назойливые снежинки, мешающие видеть перед собой дорогу. он поднял голову, пытаясь понять, где он: ветви деревьев цеплялись друг за друга, переплетаясь в одно целое, и деревья плыли перед глазами юноши, заставляя голову кружиться, как снежная вьюга. глаза его уже с трудом открывались. веки вновь налились свинцом, отказываясь подниматься. замёрзшие губы ещё что-то беззвучно шептали в надежде оказаться услышанным, прежде чем он прильнул к белому снегу. холодная вьюга убаюкала его своей колыбельной, накрывая пуховым одеялом.