холодные ветра залатают его шрамы

спозаранку сани тронулись по скрипящему снегу, телепаясь за бравой лошадью — соседской кобылицей. задорно фыркая в долгой дороге, она, казалось, совершенно не вписывалась во всеобщее тяжёлое молчание, упавшее на плечи ощутимым гнетущим грузом. — жалко, коли пропадёт! недурной он, недурной... — куда ж его одного? такой молодой... соседки шептались, стоя у ворот и провожая мегуми сочувствующими взглядами. бормотали да приговаривали, до мегуми по ветру доносились лишь обрывки их слов. постепенно зимняя повозка отдалялась от деревни, пробуждающейся в рассветных солнечных лучах, отражающихся в снегу. небо светлело, слышался лай голодных собак, откуда-то доносилось приглушённое пение петухов. вскоре их дом, как и все остальные, стал очень маленьким, превратившись в гриб со снежной шапкой. затем снежные шапки всей деревни становились всё меньше, и меньше, и меньше... сквозь густую снежную пелену пробиралась упорная кобылица. и чем дальше они уезжали от дома, тем сильнее сердце молодого черноволосого юноши наполнялось тревогой. зимний лес, окутанный холодным туманом, казался живым: ветви деревьев скрипели под тяжестью снега, зловещий шёпот ветра доносился из темноты лесных глубин. каждый поворот уносил мегуми всё глубже в этот незнакомый мир, в котором он — лишь гость. от неприятных ощущений, пробежавших от затылка к пояснице, мегуми поёжился и сжал в рукавицах скромный узелок с хлебными сухарями, покоившийся на коленях. холод ощутимо проникал сквозь его одежду. сани всё скользили и скользили по заснеженным тропам, и каждый звук казался ему неуютно громким. ветер на опушках то шептал, то завывал непонятные песни, словно предостерегая от дальнейшего пути, а деревья, разодетые в белоснежные шубы, стояли по обе стороны дороги, словно молчаливые стражи ледяного царства. мрачные аллеи из стволов деревьев и скрытые тени встречали его неприветливым морозным дыханием. стараясь запомнить петляющие дороги, стремительно теряющиеся в снегах, юноша внимательно следил за движением лошади, оглядываясь по сторонам. волосы его, выбившиеся из-под шапки, падали на лицо, пощипывающее от мороза, и со временем едва заметно белели. руки, спрятанные в вязанные рукавицы, нервно перебирали ткань узелка — единственного, что осталось у него от дома. хоть бы батенька не забывал иной раз домового покормить... без угощений-то он разгневается, зашалит, чего доброго подожжёт... без лишних и долгих прощаний да наставлений остался мегуми один стоять на снегу посреди небольшой, утопающей в белом пуху поляны. обмолвился строгий отец лишь о том, что испытание это ему должно быть по чести: коль оставят духи его в живых, отказавшись от него и позволив из леса выбраться, значит быть ему полноправным членом общины деревенской, а коли нет — так тому и быть по судьбе, и плакаться тут нечему. заглушая в себе рвение броситься вслед за санями и в ноги отцу упасть, остался юноша один в лесу. сиротливо огляделся по сторонам, прижав узелок к груди, и задумался, закручинился: куда же ему теперь путь держать? как из леса густого выбираться к людям? снег идёт, следы стремительно заметает. деревья вокруг были высокими и могучими: у одних ветви простирались ввысь, устремляясь к голубому небу, у других — низко свисали, словно желая коснуться земли. каждое из них было покрыто инеем, искрящимся в яриловских очах, как множество мелких драгоценностей. мрак теней от дальних аллей, наводящий ужас и заставляющий кровь стыть в венах, сливался в единое целое с сияющей красотой и ледяными узорами. красота этой снежной сказки была завораживающей, но обманчивой. где-то глубоко внутри смышлёный мегуми чувствовал, что эти деревья хранят в себе гораздо большее: нечто древнее, опасное. невольно он вспомнил рассказы стариков из деревни о том, как лес забирал души людей, теряющих бдительность. боязливо он начал ступать по снегу, пробираясь наугад, куда сердце вело. снег от шагов хрустел, и мегуми не мог избавиться от ощущения, что он не один. лес вокруг него дышал и двигался, несмотря на свой ледяной покой, он был полон жизни, но... какой? истории о том, как люди терялись в глубинах леса, как загадочные существа уводили их вглубь тьмы, не давали юноше покоя. долго ли, коротко ли плутал он по заснеженным дорогам, но ноги его словно забились ватой, щёки раскраснелись. с каждой минутой сердце его заходилось всё быстрее, а дыхание становилось всё более затруднённым. он смотрел вперёд, но видел лишь белую пелену снега и тени деревьев. к глазам подступили непрошеные слёзы: то ли от усталости, то ли от обиды и страха. казалось, вот-вот на него нападёт злобный и страшный дух мо́р, превращая в ледяное изваяние. быть может, мегуми ждала та же участь, что и бедного оленя. большой и жуткий старик, со свирепыми глазами, пускающими ледяные молнии, и длинной седой бородой, волочущейся за ним по снегу, схватит мегуми своими страшными морщинистыми руками-лапами и дунет, покрывая слоем льда. мо́р разорвёт его одёжу в клочья и напьётся его горячей крови, утоляя свою жажду. мо́р заберёт его жизнь в обмен на несколько месяцев покоя деревни. неужели жизнь мегуми стоит дешевле скота? вдруг послышался шорох — лёгкий, почти незаметный. юноша напрягся и прислушался. ветер на мгновение стих, и лес словно замер в ожидании. сердце его забилось так сильно, что, казалось, вот-вот вырвется из груди. воображение рисовало ужасные картины: глаза голодного хищника сверкают в темноте, тень странного существа скользит по снегу... мегуми закрыл глаза и попытался успокоить своё сердце. это всего лишь лес... всего лишь снег. из-за куста, припорошённого снежным сахаром, показалось чьё-то длинное волосатое ухо, нос и лапа... теперь перед юношей топтался небольшой заяц в светлой шерстяной шубке. выглядел он боязливо, не лучше самого мегуми, и дрожал всем своим маленьким тельцем. — совсем замёрз здесь один, что даже твоя шубка тебя не греет, — тихо промолвил юноша, выпуская клубок пара от приоткрытых губ. — ты голоден дюже, братец? опустившись на колени, мегуми высвободил руки из рукавиц, и развязал узелок с хлебом. нашёл наиболее мягкий, сносный кусочек, выкроил серединку, скатав в галушку, и с осторожностью протянул на ладони скромное угощение — как бы не укусил, зверьё-то дикое, шуганое. но заяц, вопреки сомнениям, пошёл в руки охотнее, чем ожидалось. мегуми аккуратно спрятал ушастого за пазуху, где потеплее всего. найдя укромное место под могучим деревом, юноша присел на крутой корень, выбивающийся из-под снега, ласково придерживая зайца на груди. потянулся к узелку: остались в нём только чёрствые сухари, самое мягкое, что было — не пожалел. час другой прошёл — солнце по небу прокатилось, как с горки, и повело день на убыль. узелок опустел, только вымокшие на снегу крошки остались. руки юноши совсем замёрзли: принялся покрасневшие пальцы он греть тёплым дыханием, едва губ касаясь. волосы смольные покрывались падающими снежинками, а ресницы густые, закрученные как в белой муке искупались — застыли в них ледяные перья, сделали дрожащие веки тяжёлыми. тело мегуми дрожало от холода. ледяной ветер пронизывал его до костей, а руки и ноги давно онемели. вокруг царила тишина, лишь изредка нарушаемая треском веток, которые словно не выдерживали падающего на них снега. окалевшими руками побледневший юноша прижимал к себе маленького зайца под одёжей. глаза мегуми, словно отлитые свинцом, начали медленно закрываться. хотелось заснуть, укрывшись в сугробе, как в мягком одеяле. здесь ты и встретишь свой конец. он заберёт тебя, как только ты околеешь. повеяло новым, свежим потоком холода. и мегуми понял — он, повелитель морозов, пришёл. вдруг, откуда не возьмись, закружилась в танце снежная метелица, пробираясь через стволы деревьев и кусты. запела матушка-вьюга, но не жутко и грозно, а чисто и звонко, точно весёлая весенняя капель. звонкий пляс бубенцов раздался по лесу, не давая мегуми, убаюканному ветрами, провалиться в сладостный сон. перед глазами плыло: белоснежные полотна под вечерним небом едва можно было различить. тройка лошадей, словно вылепленных из чистейшего снега и застывшего льда, стремительно мчалась по заснеженному лесу. густая грива и хвост каждой были сотканы из множества острых снежинок, переплетённых серебряными нитями. ледяными подковами отстукивали они ритм по снегу, точно по замёрзшей воде, и летели из-под копыт удалых звуки трескающегося льда под мелодичные звуки бубенцов. следы быстро исчезали на белоснежном покрове, оставляя необыкновенное сияние. стремительные и решительные, грациозные и уверенные, мощные и величественные — они с лёгкостью перескакивали через сугробы и поваленные поленья, наполняя лес волшебными звенящими звуками. в ледяных, почти стеклянных санях гордо восседал он. мегуми закрыл глаза, чтобы его не видеть. не настолько он смелый, чтобы столкнуться лицом к лицу со своей близкой кончиной. — кто появился в моём доме. тепло ли тебе здесь, молодец? — голос духа эхом раздался по всему лесу, ударяясь о заснеженные деревья. — тепло ли тебе, красный? юноша едва склонил голову в поклоне. ресницы его, покрытые инеем, дрожали. но признаться, что он замёрз — смерти было подобно. — отвечай мне, — молвил голос, опускаясь тяжёлым бархатом. — тепло ли тебе? боязно, как же боязно... — тепло, дядюшка, — тихо отвечал мегуми. — тепло... — тепло, говоришь... — задумчиво произнёс владыка зимы. затем, взмахнув рукой с длинными посохом, дух наслал сильный ветер на юношу, что едва не снёс его с места. на щеках мегуми проявилась тонкая, прозрачная, ледяная корочка, трескающаяся от движения от зажмуривания глаз. — а сейчас тепло? — с нескрываемым любопытством спрашивал дух и голос его, искрящийся, как снег, отскакивал от леденеющего лица юноши. мегуми тяжело дышал. посиневшие от холода губы едва шевелились. — тепло, дядюшка, — с трудом вымолвил он. — мне тепло. руки юноши в конец ослабили и безвольно упали на колени. из-за пазухи в ту же секунду высунулся ушастый найдёныш, резво выпрыгивая едва ли не под копыта могучей тройки. владыка бушующей пурги подивился воочию увиденному чуду: белый заяц живой и целёхонький сиганул ему прямо в руки. выдохнул владыка буйным ветром, успокоив шторм, медленно ступил наземь. — коли тепло тебе, так открой глаза, дай мне взглянуть в них, — велел голос приближающегося к нему духа. — ну же. сердце мегуми затрепетало из последних сил, пытаясь прогнать по телу застоявшуюся кровь, как вдруг приятное тепло обдало его щёки и нос, а плотно сомкнутые губы приобрели здоровый розовый цвет. и так ему стало жарко до одури, что захотелось стянуть с себя меховую шапку, скинуть одеяния, оголить плечи, подставив их прохладному ветру... покорно открыв глаза, юноша плавно поднял голову, из-под мокрых ресниц заглядывая. сердце пропустило удар, замерев в груди. перед ним стоял, весь сияя, не сердитый бородатый старик с морщинистым лбом и когтистыми руками, а красный и ладный молодец небывалой красоты. высокий, крепкий, статный. брови белые, как снег, губы тонкие, в довольной полуулыбке изогнуты. белоснежные волосы слегка взъерошенны, словно после прикосновения январской вьюги, обрамляют светлое, гладкое лицо с яркими голубыми глазами-огнями, сверкающими словно ледяные кристаллы. кафтан у него белый, с голубыми бархатными вставками: долгополый, запашный, с косым воротом, серебряными нитями вышитый да снежинками усыпанный, словно дорогим жемчугом морским. а пояс широкий украшен как — просто диво! изящные узоры напоминали морозные узоры на стекле: тонкие линии и завитки, которые с виду казались живыми, словно сами по себе танцевали под дуновением слабого ветерка. белые сапоги со сверкающими голенищами уверенно вышагивали по снежному ковру. при каждом его движении создавалось ощущение, что он окружён облаком инея. в одной руке дух зимы держал белого зайца, мирно восседающего сверху, в другой — серебряный посох, окованный льдом. — какой же я тебе дядюшка? — ухмыльнулся он. голос его звучал мягче, играюче; не грозно, а успокаивающе. — али так худо я сохранился? не верю. слегка наклонившись, беловолосый притронулся длинными алебастровыми пальцами к лицу одинокого юноши, приподнимая его за подбородок. чужое прикосновение напомнило ему снежинку, приятно кольнувшую кожу и растаявшую. он встретился с проницательным взглядом глубоких, голубых, точно зимнее небо, глаз. щёки мегуми непривычно зарделись от такого внимания. — что же ты молчишь? неужто онемел от страха? мегуми едва заметно покачал головой. — так говори: как твоё имя? — пара голубых глаз внимательно изучала юношу, комкающего в руках свои вязаные рукавицы. — мегуми, — прошептал тот. — меня зовут мегуми, дядюшк- он прервал себя на полуслове, смущённо закусив губу. таинственный мо́р, дух мороза, зимы и холода, которого опасались во всей деревни, вдруг разразился пронзительным хохотом, похожим на звук разбивающихся ледяных капель. присев у ног едва дышащего юноши, он снисходительно посмотрел на него, поражаясь покорной кротости и одновременному упрямству юноши. — можешь называть меня сатору. удивление промелькнуло во взгляде юноши. — это моё настоящее имя, а не то, которое вы придумали, — сверкнув глазами, точно лазурью, сатору улыбнулся белоснежной улыбкой. заяц спрыгнул, закружив вокруг мегуми, радостно шевеля усами. хозяин зимнего леса подал юноше руку, помогая подняться. мо́р. сатору. мо́р. сатору. — повезло же тебе здесь оказаться, бедняга... — задумчиво протянул дух, оглядывая мегуми с ног до головы. — меня батюшка... — да знаю я, знаю, — заверил его сатору, взмахнув рукой. — я всё о тебе знаю, видел сам. только дурного я тебе сказать ничего не могу: лесу ты моему не вредил, сердце у тебя чистое, разум светлый. и беляка моего прыткого ты нашёл, обогрел, был к нему милостив. за это я щедро вознагражу тебя. ударил дух посохом по земле обледенелой, как вдруг налетели и засияли синие огни, закружились в танце, закрутили ураган снежный, серебром отливающий. обратились огни, звёздами сверкающие, в богато сотканным полотном сани украшенные, запряжённые гордой тройкой белоснежных, белогривых жеребцов. загрузились сани двумя сундуками белыми да меховым одеялом тёплым впридачу. застучала тройка копытами звонко, сверкнули серебряные подковы, ослепляя мегуми. сам того не замечая, прильнул он невесомо головой к чужому плечу крепкому, почувствовал холодное дыхание у виска, ощутил странное головокружение... губы его, казалось, заледенели вновь, не в силах пошевелиться. руки, пытающиеся ухватиться за расшитый кафтан, обмякли безвольно в чужих объятиях. мегуми провалился в сон.