холодные ветра залатают его шрамы

зима окутала их маленькую деревню, запрятанную в белоснежных покрывалах у густого леса. легла пуховым одеялом, бережно укрывшим каждую избу, каждую извилистую тропинку, протоптанную валенками по утру. снег, сверкающий на зенитном солнце, искрился, как драгоценные камни царского дворца, и тихо шуршал под ногами, когда жители выходили из своих тёплых домов, запрягали сани. снега в этом году выпало с лихвой. деревянные избы с покатыми крышами, обрамлёнными снежными шапками, издали походили на белые сугробы. дым из труб поднимался в небо, образуя серые облака, которые медленно растворялись в морозном воздухе. по вечерам окна светились тёплым жёлтым светом огонька свечей, а за ними были слышны звуки жизни: где-то смех детей, играющих в деревяшки, где-то разговоры взрослых и приятный треск дров в печи. днём же вся деревня обычно работала: она звучала глухим стуком топора, когда жители рубили дрова, и лаем собак, перекликающихся друг с другом. где-то за соседней покосившейся от старости избой послышался звон колокольчика — проехала запряжённая лошадь, оставляя после саней длинную колею, тянущуюся через всю деревню. с неба спускались белые хлопья снега, напоминающие россыпь гусиных перьев. молодой юноша, кутаясь в зимний тулуп из овчины, замер на месте, поднимая голову кверху. маленькие ледяные снежинки, точно прозрачный изысканный хрусталь, разбивались о щёки с тёплой кожей, расрасневшиеся от холода. узорчатые снежные перья, опускающиеся с неба, покалывали лицо, оставаясь едва заметными мокрыми каплями воды. вода. словно опомнившись, юноша поглубже спрятал шею в тёплый воротник и поспешил в дом с охапкой дров в руках. этого было мало, но должно хватить до следующего вечера. отряхнув ноги, оббив снег на пороге, юноша пронёс дрова к печи. схватив в сенях большое ведро, он вернулся на улицу, чтобы почерпнуть как можно больше свежевыпавшего снега. ручка ведра жалобно заскрипела. юноша взглянул на неё с некоторой грустью: лишь недавно его руки усердно и старательно избавлялись от слоя застарелой ржавчины на ведре, и вот опять оно никуда не годно. ведёрко, оказавшееся на печи, накалялось медленно. дрова были влажные, печка разгоралась нехотя. казалось, она сама замерзала от сырости и холода, желая подкрепиться горячим огнём. юноша растёр руки, осторожно приблизив покрасневшие и дрожащие от холода пальцы к печи. внутри неприятно засосало... он тоже ещё не завтракал. после ранней смерти матушки, которой он практически не помнил, через несколько лет от болезни ушла и старшая сестра. она умерла в бреду горячки, рассказывая маленькому мегуми как идёт под венец, не осознавая, что она так и не успела выйти замуж. с тех пор отец — и без того отстранённый от некогда полной семьи — казалось, стал нелюбить сына пуще прежнего. он не женился больше, а потому все домашние обязанности и хлопоты пали на плечи мегуми, справляющегося с ними вот уже много лет. каждым утром его ждало много дел: проверить и растопить печь, натаскать дров, которые порой были очень тяжёлыми, вымести избу, приготовить горячую похлёбку, подготовить воду и иногда растопить старую баню, в которую он иной раз страшился входить. дел было действительно много, но каждое он старался выполнять исправно. — мегуми, эдакий паршивец, где тебя только черти носят! разгневанный отец, которого язык не поворачивался назвать «любимый батюшка», ввалился в дом, впуская за собой пронизывающий насквозь ледяной ветер, пролетающий мимо. от хлопка дверью, едва державшейся на поскрипывающих петлях, с деревянного желобка снаружи упал снег, рассыпаясь по белой земле. мегуми вынужден был покорно опустить глаза в присутствии старшего, хозяина дома. — где шастаешь с утра? — крепкая рука схватилась за его рубаху, встряхивая, и та тихо затрещала под ухом. — ты когда должен был избу прогреть и воды натаскать? вот задам тебе трёпку, так и знай! высокие валенки с кое-где пробившимся войлоком глухо отстукивали напряжённый такт. мегуми, склонив голову в поклоне, следил за движениями сердитого отца и думал о том, что валенки его пора бы в избе уже снять да хорошенько на печи просушить, иначе замёрзнуть ногам, быть беде... быть беде. внимательно оглядев дом, словно пытаясь разглядеть и запомнить каждую деталь, каждый уголок, отец медленно выдохнул. взгляд его упёрся в мегуми. и хотя тон его был по обыкновению сердит и громок, уставшее лицо с залёгшими тенями под глазами и старым шрамом на губе, скрывающимся под отсросшей, уже седеющей бородой, выглядело глубоко задумчивым. небрежно скинув шапку, в полушубке нараспашку, он тяжело опустился на лавку. — никудышный из тебя выйдет хозяин, хлопец, никудышный... рубишь плохо, строишь потешно, дом и тот в порядке удержать не можешь. мать и сестра твои куда лучше управлялись. даже на бабье дело ты, выходит, не способен. юноша заломил тонкие брови от досады, засевшей внутри стучащего сердца. как же так, батенька? это ничего, конечно, это не впервой. не впервой слушать речи бранные от сурового отца, застоялым хмелем пахнущим. самую малость печалит только, что отец не видит и не ценит стараний его: как ладно он со всем справляется, как быстро он всему учится, любая семья позавидует такому сыну-молодцу. да только не пристало с отцом спорить: слово против молвить — лишнее наказание себе выпрашивать. может, в строгости да в милости стерпится да слюбится? щёку изнутри закусив от обиды душевной, руки за спиной пряча, нервно длинные тонкие пальцы теребя и заламывая, стоит юноша — красивый, умный да работящий — слова лишнего сказать не смеет. и так колят его слова обидные, из уст отца доносящиеся, что невольно вспоминает он себе не уме снежинки с неба падающие; как первые секунды соприкосновения кололи они мегуми нос, щёки и лоб, оставаясь горячими следами на коже. мегуми сдержанно переступает с ноги на ногу у печного угла. под ним скрип гнилой половицы напоминает жалобную мольбу о помощи. юноша с неё предусмотрительно сходит. стоит аккурат рядом, прячет руки в длинные, старательно расшитые красными нитями рукава. кончики пальцев зудят, отзываются уколами острой иголки. в печи мирно потрескавает разгорающийся огонь, располагаясь на дровах. снег в ведре нагревается, превращается в талую воду. но внутри стен отчего дома со временем становится только холоднее. — сегодня вечером затопи-ка баню хорошенько, — велит мужчина, потирая огрубевшими подушечками пальцев низкую переносицу. — подготовь чистую рубаху, одёжу свежую. пришла пора тебе взрослеть. половица под ногами вновь молит о помощи.