acid

acid will help you remember

Утро бьёт титановым кулаком прямо в голову, раскраивая череп и выбивая остатки серой жидкости напрочь. Ллойд просыпается... Не в своей постели. Сердце пропускает удар, прежде чем окончательно остановиться, а бледные пальцы сжимают край одеяла на груди, пока глаза начинают сверкать от слёз. Ллойд и сам не может точно сказать, почему плачет, но стальная уверенность в том, что произошёл какой-то пиздец, сильной хваткой цепляется за горло. А потом он, преодолевая страх размером с Эверест, поворачивает голову. Всё, конечная. Парню стоит колоссальных усилий не закричать от ужаса. Потому что именно ужас охватывает его в тот самый момент, когда он видит перед собой тёмные взъерошенные волосы и умиротворённо спящее лицо. Ллойд скидывает с себя одеяло, делает рывок, пытаясь сбежать, но лишь с глухим стуком падает на пол, прикладываясь лбом к холодному ламинату. Второй раз ужас охватывает, когда в памяти резко всплывают события прошедшей ночи. Что ж, а он ведь пытался внушить себе, что просто перепутал кровати. Какой позор. От картинок в голове становится не по себе, не может это быть правдой. Не может же? Ллойд ведь даже не был пьян. А может, надышался чего? Ударился головой? Переутомился? И поэтому перепутал кровати? И всё, что мелькает кадрами в сознании, просто больная фантазия? Дурной сон? Да, именно так. К сожалению, обмануть кого-то намного проще, чем собственный мозг. Ллойд скулит от отчаяния. Потому что после сна ты не ощущаешь застывших на коже касаний чужих губ. Потому что после сна на запястьях не остаётся следов от чужих рук. Потому что после сна на шее не красуются ёбаные бордовые пятна. Не сон, не наваждение, не больная фантазия — жестокая реальность. Бывает же такое с дураками, с совершенно безнадёжными дураками, которые ждут, надеются, а потом сидят на полу, держась руками за голову, и не понимают, как пришли к такому. Пришли, кстати говоря, из-за таких же дураков. Блядский круговорот дураков в природе, чтоб его. Блондин кое-как находит в себе силы на поход в душ, собирает книги в сумку и, стараясь не смотреть ну чужую кровать, покидает комнату.

\\//

В аудитории шумно, Харуми приходится наклониться, чтобы лучше расслышать чужой бубнёж. Ллойд нервный, мнёт в руках стаканчик из-под кофе, кусает губы, шепчет что-то себе под нос. И как назло ничего не рассказывает. Руми хмурится и, не выдержав, толкает друга локтем в бок, вынуждая обратить на себя внимание. Блондин дёргается и резко поворачивает голову, встряхивая своими волосами, чуть попадая ими по лицу девушки, из-за чего та морщится. — Сходи уже в салон, или я начну заплетать тебе косички, — она бросает смешок, но через секунду становится серьёзнее, а Ллойд чувствует дискомфорт, — так, может, ты всё-таки расскажешь, что у вас там вчера было? Монтгомери смотрит на неё взглядом нечитаемым и молчит с минуту, пытаясь понять и переварить заданный вопрос. В голове — болото, в котором он погряз по шею, и чёрт знает, как теперь выбираться. Голос его звучит сухо, даже как-то отстранённо-непривычно. — Ничего не было. В очередной раз лжёт, даже не догадываясь, что его ложь раскусить проще, чем фисташки. Харуми криво улыбается, решая дать бедному мальчику время на самокопание. Ну, а что она ещё может сделать? Зная Ллойда, тот и под дулом пистолета ничего не расскажет, да и вид у него хмурый, потерянный. Пусть обдумает, переживёт, перетерпит. Блондинка подпирает щёку рукой и смотрит на преподавателя, вошедшего в аудиторию. Ллойд упирается взглядом в лакированную поверхность стола, снова погружаясь в процесс самоуничтожения.

\\//

Когда Кай просыпается, первым делом он не открывает глаза, а сглатывает противный ком в горле. Который, к слову, противясь, выходит обратно, и Смит вовремя успевает развернуться и свесить голову с кровати. Состояние — выстрелить себе в голову из дробовика, но всё, на что хватает шатена — лишь болезненно простонать и уткнуться лицом в подушку, которая... Пахнет как-то иначе. Парню требуется полтора часа на то, чтобы подняться, доползти до ванной и просидеть там ещё минут сорок в попытках оживиться. Оттирая с пола последствия вчерашней тусовки, Смит благодарит вчерашнего себя за то, что отказался от дури, иначе он вряд ли смог бы подняться. Во второй половине дня, когда большинство студентов уже возвращалось с занятий, Кай только выходил из комнаты. Он направился по давно выученному маршруту до дома Джея, скорее, чтобы убедиться в чужой жизнеспособности, нежели просто провести время. Трубку Уолкер брал редко, так что Кай давно перестал ему звонить, на автомате заезжая к тому после каждой совместной попойки. Уолкер открывает дверь. Каю, глядя на него, хочется перекреститься. Растрёпанные волосы, впалые глаза, цвет лица под стать штукатурке на стене. Блять, как же Смит рад, что не сидит на веществах так же, как его друг. Увидь он себя таким, повесился бы, потому что красивое лицо — единственное, чем он может скрыть прогнившее нутро. Джей, вот, уже давно выставил всю свою гниль напоказ, не заботясь о чужом мнении. И Кай даже не знает, уважать или соболезновать в таких случаях. Уолкер молча пропускает парня в дом и уходит на кухню, Смит сбрасывает кроссовки и идёт следом, также молча. Вместо чашки чая Джей протягивает сигарету, и Кай думает, что сигарета — это самое невинное, что только может предложить Уолкер. Они курят в тишине, уже по какой-то устоявшейся традиции, негласной заповеди. Когда окурок отправляется в пепельницу, первым говорить начинает Джей, что ему обычно несвойственно. — Так куда ты вчера поехал? — В общагу. Джей хрипло усмехается, присаживаясь за стол напротив Смита. Кай на его усмешку лишь вопросительно вздёргивает бровь, чуть нервно крутя в пальцах зажигалку. — Думал, всё-таки к кому-нибудь из бывших поедешь, — поясняет Уолкер и кашляет, прочищая горло, — и как? Не спалили? — Я не помню ни хрена, но коменда ничего не сказала, значит, не спалили, — Смит морщится, задумывается о чём-то, — чувство такое, будто что-то было, но я не помню, что. — В каком смысле? — Ну, вот, знаешь, у тебя было такое, будто ночью какая-то хуйня произошла, но на утро ты всё забыл, и осталось только фантомное ощущение, что что-то случилось? Джей мычит, раздумывая над чужими словами, но лишь махает головой, мол, в первый раз о таком слышит. — Как ты это понял? Ну, в смысле, какие именно ощущения тебя на это натолкнули? Несмотря на помятость, Уолкер говорил уверенно, даже вид пытался сделать по-философски задумчивый, обхватив пальцами подбородок. — Да не знаю. Я проснулся, подушка как-то странно пахла, и чувство это появилось, просто... Как наваждение какое-то. — Подушка? Чувак, голову почаще мыть надо. Глаза от чужой шутки закатываются сами собой, и Смит фыркает. Джей в это время уже успевает встать и начать греметь кружками, всё-таки наливая чай. Кай продолжает говорить под закипающий чайник. — Да блять, нет, она приятно пахла, но у меня шампуни так не пахнут, и бальзам тоже... — Может, ты спал с кем-то? От этого вопроса Кай почему-то дёргается. Он трясёт головой, понимая, что это не так. Он ведь в общаге ночевал, с кем ему там спать? Да и в комнате он не один живёт, так что точно нет. — Ага, с комендой, мне в последнее время нравятся женщины за шестьдесят. — Да кто ж тебя, блять, знает. Джей со стуком ставит две кружки чая на стол и садится, притягивая одну к себе. Смит обхватывает чашку двумя руками, чувствуя, как горячая керамика жжёт пальцы. — Серьёзно, мне реально некомфортно от того, что я не знаю, какое дерьмо со мной произошло. — Некомфортно ему... Пить меньше надо, чтобы не забывать, какое дерьмо с тобой происходит. Парирует Джей и делает глоток, не замечая, как кипяток обжигает нёбо. Смиту от чужих слов хочется возмутиться, но сил на это нет. — Не тебе меня судить. В кухне снова повисает тишина. Они оба молчат, оба смотрят перед собой в пустоту, погружённые в свои мысли. У одного на уме миллион вопросов и не единого ответа, странное чувство, не дающее расслабиться, и колоссальная усталость от всего и вся. А у другого — глухая пустота, и одно-единственное желание закинуться таблеткой, чтобы для самого себя скрыть ту гниль, которую от других он прятать уже даже не пытается.

\\//

Сумка с книгами падает на пол с характерным стуком, разрезая давящую тишину. Не снимая верхней одежды, Ллойд поплёлся к своей кровати, рухнув на неё лицом в подушку. Он был эмоционально измотан, сил, казалось, не было даже на простое "переодеться". Пролежав так какое-то время, парень не заметил, как провалился в тревожный сон. Через пару часов встрепенуться заставил громкий звонок. Блондин пробубнил пару нецензурных себе под нос и потянулся к телефону в кармане кофты. Заметив на часах, что время близилось к вечеру, парень чуть ожил, принимая сидячее положение. Звонивший — не кто иной, как Харуми. Ну да, кто же ещё мог ему позвонить? Не Кай же. — Алло? — Голос Монтгомери звучал хрипло после сна. На той стороне послышалась какая-то возня, — мы виделись пару часов назад, что-то случилось? — А? Нет, нет, я по другому вопросу, — девушка хихикнула, а Ллойд уже стал строить догадки, — в общем, тут дело такое... Сходишь со мной на вечеринку в эту субботу? — Нет, я вешаю трубку. И Ллойд действительно скинул. Ему даже обсуждать это не хотелось. Вообще ничего особо сейчас не хотелось, кроме как уснуть ещё часов на десять, а лучше на двенадцать. Только вот он очень сильно прокололся, когда решил, что Харуми так просто от него отстанет. Если пару десятков сообщений ещё можно было проигнорировать, то настойчивый стук в дверь — нет. Блондин мысленно досчитал до десяти и поднялся. Лицо девушки было забавным, Ллойд даже криво улыбнулся. Руки, скрещенные на груди, сведённые к переносице брови и поджатые губы. Кто-то, кто плохо её знал, мог бы подумать, что она действительно злится. Но Ллойд не кто-то, он знал, что это просто один из способов убеждения, который на нём, к слову, не работал. Монтгомери пропустил блондинку в комнату, та вальяжно уселась на его кровать. Первой говорить начала тоже она. — Перед тем, как ты начнёшь возмущаться, вспомни, сколько раз я помогала тебе и вытаскивала твою задницу из неприятностей. Неужели ты не можешь всего один раз помочь мне? Ллойд смотрел на неё с лицом, которое выражало одно большое "ничего". Он не знал, из-за усталости это, или чего-то ещё. Харуми же выглядела серьёзной, и голос её звучал серьёзно, как будто она не на вечеринку зовёт, а предлагает вступить в секретную организацию. — Чем именно я должен тебе помочь? Составить компанию? У тебя что, друзей нет? — Это у тебя их нет, — прозвучало, как выстрел на поражение. Блондин даже немного удивился, — ходишь с грустной миной, смотреть тошно. Не знаю, что у тебя там произошло с твоим ненаглядным, но мне не нравится, что мой лучший друг похож на засохший кактус. На каждое слово у Монтгомери было по аргументу, почему девушка не права, но он, молча закусив губу, смотрел, как нашкодивший котёнок. Ллойд не видел причин что-то доказывать и как-то оправдываться, разве он вообще должен это делать? Позволять кому-то, пусть даже своей лучшей подруге, с которой он прошёл через многое дерьмо, лезть в его личное парень не собирался. Хотя бы не тогда, когда это касалось Кая. Ллойд помедлил с ответом, но всё же посмотрел в чужие глаза, хмурясь. — Может, я сам разберусь с тем, что со мной происходит? Я не просил помощи, у меня всё совершенно нормально. Перестань думать, что это не так, просто потому, что я хожу, как ты выразилась, "с грустной миной". Парень звучал твёрдо, потому что ему и самому это поднадоело. Он не планировал разбирать свои проблемы с кем-то, да и в целом показывать, что у него эти проблемы есть. Прокололся, не сдержался, и вот, результат. Сам виноват. Харуми сидела молча, опустив глаза в пол и поджав губы. Выглядела расстроенной, и, о, чёрт, Ллойд начал чувствовать себя виноватым. Он присел рядом, касаясь рукой её плеча. Она не обернулась. Блондин тяжело вздохнул. — Ладно, прости, может, погорячился, но я действительно не хочу обсуждать это. Мне не нужны утешения, всё нормально, правда. Он попытался улыбнуться, пусть Харуми на него и не смотрела. В комнате повисла тишина на долгие пару минут, пока девушка не обернулась, смотря в глаза с едва уловимой печалью в обоих радужках. — Хорошо. Тогда сходи на вечеринку, потому что это нужно мне, а не тебе. Ллойд хотел возразить, но осёкся, не желая ещё больше расстраивать Руми. В конце концов, он ведь ничего не теряет. Парень кивает, а подруга на этот жест приподнимает уголки губ и треплет его по волосам. По крайней мере, он думал, что ничего не теряет.