Туда, где бушуют грозы

      Янтарные огни свечей разбавляют ночную синеву, кутая покои в уютный сумрак. Грозовая свежесть веет лёгким сквозняком, волнующим кайму тюля у приоткрытой лоджии. Пахнет дождём и садом. На низком столике с кованым подножьем стоит нетронутый ужин — налитые спелостью меридианские фрукты, предложенные с козьим сыром, густым мёдом и вином.       Облокотившись на мягкое изголовье, Корнелия бездумно перебирает складки сатина на примятом покрывале. Сколько ни старайся, взгляд упрямо магнитит передний фланг — расположившийся вполоборота Фобос, исцеляющий раны на её голени.       Оставленные в минувшем дне монаршьи регалии, забрали с собой представительский официоз. Исчезли и мантия, и тиара, и увесистые кольца, оголившие грациозные персты.       Совсем другой. Приютный, смягчённый домашней укромностью. Не наглядеться.       Платиновые волосы распущены по надёжным плечам лунными реками. Кипенная рубашка обольстительно льнёт к складному телу, так и завлекая потянуть за перевязь и опустить голову на оттиски грудных мышц.       Корнелия прикалывает глаза к сатину.       Они не обмолвились и словом с момента возвращения в покои. Не мудрено. Её поступок нельзя приравнять к чтению истории браузера или штудированию личных переписок. В сто крат хуже. Как расстегнуть человека и залезть в душу. Вытряхнуть, разбередить и оставить так, наизнанку. И кого? Фобоса, который не подпускает к себе даже её, — с одними на двоих чувствами.       До воспалённой кожи у кромки лилейного халата дотрагивается прохладная ладонь. Очередной прокус заливает огнедышащей лавой, склеивающей разодранную зубами плоть.       — П-почему не сказал, что не ты? — дёрнувшись от боли, непреднамеренно нарушает негласный обет молчания Корнелия.       — Обеляется чернь, не князья, — отрезает Фобос, да так, что она уясняет: полезет в прошлое — раззадорит чудом угомонившуюся бурю.       Мужчина поддевает обшитый серебряной нитью подол и беззаветно отодвигает девичью ногу, раскрывая внутреннюю сторону бедра.       Корнелию сосредотачивает под отпечатками пальцев. Чем изведут эти касания сегодняшней ночью? Мукой, желанием или своим отсутствием?       В память заползают гнусные корсетные ленты с платья княжеской фаворитки. Чем сильнее слабеет шнуровка — тем туже затягивает петлю на горле. Корнелия закусывает губу. Глупая ревность. Зашкаливает так, что затмевает саднящую боль от последнего заживающего увечья. Ради неё пошёл штурмом на целый город. Сдались эти рубиновые серьги и громкие обещания о высоких титулах.       В груди обрывисто ёкает, когда Фобос проминает перины, опускаясь подле. Смотрит пристально, с хищническим выжиданием, из упавшей полосы тени от кроватной подпоры. Распознал. Учуял. Уличил.       — Ты не получишь моего расположения, пока не примешь сторону, — обозначает князь, напоминая новые правила игры.       — Твоё расположение? Больно надо, — оперевшись локтем о подушку, повторяет его позу Хейл, преднамеренно не одёрнув задранный халат.       Значит, не получит?       А выдержит ли сам?       Выставленная Фобосом граница — как вызов её кокетству.       Раздразнить лёгкими, почти случайными прикосновениями. Взмахнуть веером ресниц и воровато отвести блеснувшие глаза, чтобы следил за ней неотрывно, желая подловить снова. Приглушить голос до вкрадчивого полутона и… взять реванш за каждый тет-а-тет.       Он её, а она его. Без всякого торга, правил и условностей.       — Будешь нарываться на неприятности, приставлю свиту, — приподнимается князь, намереваясь удалиться.       — Ты так и не сказал, что сделаешь, если станешь оракулом? — подбирается Хейл.       Лишь бы выгорело. Лишь бы остался. Дал ей только повод ответить чёртовой взаимностью, ведь заявить обо всём напрямую — хуже, чем переломать себе кости.       Розарий изменил всё, а Миранда спасла её трижды. Теперь Корнелия знает, что было умерщвлено во имя Меридиана и о бремени, которое несёт без вины виноватый князь.       — Желаешь, чтобы я приобщил тебя к делам государства прямо в постели? — возвращаясь к изголовью, вскидывает бровь Фобос.       — И с каких это пор тебя стало такое смущать? — пожимает плечом Корнелия, невзначай приспуская шёлковую ткань, обличая бретель пеньюара.       — Слишком легкомысленный подход, — хмыкает мужчина.       На этом всё. Никаких подначиваний и двусмысленных намёков.       Корнелия сдавливает губы, не позволяя вырваться колкому «ну и разбирайся сам». Внутри так и фонит чужим злорадством. Всё понял, но не собирается уступать её гордости — требует долгожданное «да».       — Моя политика разнится с кондракарской в вопросах вселенской управы. Я намерен контролировать состояние сердец и вмешиваться в суверенитет планет в случае угасания их жизненной силы, — с холодной серьёзностью произносит Фобос, будто ведёт диалог не с ней — со своими лордами.       А у Корнелии гора с плеч. Она ничего не смыслит в политологии, но… Стремление Фобоса к всевластию больше не отдаёт фатальной категоричностью. К тому же, если что-то пойдёт не так, она — единственная, кто может повлиять на его решения.       — И насколько глубоким будет твоё вмешательство? — слегка подогнутая ножка непринуждённо соприкасается коленом с мужским бедром, придавая пикантный подтекст деловому тону.       — Начну из тени, дальше — по обстоятельствам, — игнорирует поползновения князь.       — То есть, будь ты оракулом, то остановил бы свою ма-а… — гласная обрывается в пронзительный вскрик.       Княжеская рука заковывает коленную чашечку в титановый каст. Корнелия опрокидывается на лопатки, ухватив Фобоса за ворот рубашки. Вот и её рубины — появятся позже, украсив нежную кожу лиловым отливом.       — Думай о будущем, не о прошлом, — поднимается колдун, задерживаясь напротив грозовой тучей.       Девушка грузно морщится, пока прострелившая ногу боль не успокаивается до ноющего гудения. Напомнить бы, что думает об одном невыносимом садисте, но Корнелия решает: не сегодня.       Сколько можно гнуть эту линию, замыкая их души в пожирающий друг друга уроборос? Ответит иным. Ровно противоположным по эмоциональному спектру. Разорвёт порочный круг злобы и негодования. Хотя бы попробует.       Переменится ли?       Маленькие кулаки разжимают накрахмаленную рубашку. По краю выреза скользят нежные ладони — в них теплится всё живое, что от неё осталось.       — Фобос, — без значения, но с такой доверительной искренностью, что через край.       Проникновенная трогательность действеннее сокрушительного удара. Искажённые озлобленностью черты капитулирующе разглаживаются, замирая в выражении гипнотической очарованности.       Вокруг останавливается время. Земля, Меридиан, мириады звёзд сжимаются до расстояния между лицами.       Ухоженные руки каймят линию челюсти, оглаживая пальцами точёные скулы. Девушка размыкает губы, предлагая Фобосу взять её поцелуй. Затмить всё прочее, вспыхнув двумя сверхновыми.       Мужчина наклоняется ближе. Мерцающие серебром глаза примагничиваются к её — заволоченным томной поволокой.       Ещё мгновение, и…       — Что? — сдёргивает чары князь.       На Корнелию обрушивается балдахиновый полог. Хочется проломить каркас кровати и лететь-лететь-лететь. Растянуть клятую связь расстоянием, чтобы разорвалась с оглушительным треском.       — Да ничего, — срывается Хейл, превращая прикосновение в баррикаду, отстраняющую торс.       — В таком случае, покоя в мороке, Корнелия, — отказывается от противостояния нравов князь.       В тенистой спальне по мановению ока гаснут свечи. Вместе с ними гаснет и Корнелия. Отталкивающие Фобоса ладони проваливаются в клубящуюся мглу. Его присутствие рассеивается подобно согнанной рассветом грёзе, кидая её в удушливую темноту.       Ну и пусть проваливает. Сдался ей.       Значит, не так была и нужна…       Наскучившая игрушка.       Последняя мысль сращивает рёбра в стальные обручи, прессующие внутренности в огромный колючий ком.       Девушка притягивает подушку и, свернувшись подрагивающим клубком, утыкается в неё носом. Затопившая нутро горечь просачивается сдавленным всхлипом. Ей бы руны, чтобы не поддаваться непрошенным эмоциям. Он того не стоит.       — Совсем без меня не можешь, — пронзает спину ехидная издёвка.       — Т-ты! Ты! — шарахаясь в сторону пуганной ланью.       — Тш-ш-ш, — сильные руки арканят хрупкую талию, прежде чем возвращаются ориентиры.       Как не заметила?       Телепортировался не из покоев — на ту сторону кровати.       Подлый, мерзкий интриган!       — Я… Ты тут ни при чём, понятно?! Я не буду из-за тебя плакать, тебе только дай поиздеваться! — глотая слёзы, продолжая выкручиваться и метаться, сбивая борта халата до поясницы.       — Да неужели? Ты вынуждаешь на эти меры. Готова хребет сломать, лишь бы не признать, что моя, — взрыкивает Фобос, перед тем как прижать её теснее.       — Я тебе не вещь! Так и неймётся унизить и выставить меня слабой! Сложно воспринимать на равных?! — хватает подвернувшуюся под руку подушку Хейл, запрокидывая её за спину и надеясь попасть по высокомерному гаду.       — Сколько не взращивай, так и остаёшься неугомонным дитя, — тёплые губы дотрагиваются до плеча, лихорадочно шепчут, запуская слова под кожу: — Тебе нравится, Корнелия. Ты нуждаешься в этом: быть слабой, и получается только со мной.       Слова оглушают, припечатывая в перины. Она коченеет, чувствуя, как сказанное течёт по венам холодящим паралитиком, замораживая поднятую спесь.       Прав, снова прав.       Себя не обманешь.       И его тоже.       Ещё никто из толп выхолощенных кавалеров не справлялся с её характером. Ей всегда был нужен мужчина. Тот, кто может сказать твёрдое «нет», но всегда выберет её, защитив от всего грёбаного мира. Любой ценой. Даже если придётся учинить апокалипсис.       Ей всегда был нужен он.       Корсет рёбер опоясывают сильные руки, разворачивая Корнелию к себе, но та успевает предусмотрительно спрятать лицо в ладони. Жалкая преграда не спасает от обволакивающей близости, клеймящей предгрозовым ароматом ирисов.       Им хочется пропахнуть. Это что-то на бессознательном. На уровне инстинктов.       — Хватит маяться, посмотри на меня, дурная, — гладит ей спину князь: от затылка до самого копчика.       В этой ласке нет ничего утешительного. Движения слишком давящие, наболевшие, одержимо-зависимые. Точно Фобос слой за слоем снимает с неё броню. Корнелия саботирующе молчит, не желая обличать: и без того, уже давно обезоруженно нагая.       Страстные касания изменяют своему маршруту. Мужчина опускается ниже, обхватывая ягодицы, сжимает до приятного натяжения. Не надо видеть, чтобы знать: уголок узких губ вздёрнут в коварной ухмылке.       Корнелию пронизывает трепетная дрожь. Разгорячённая кровь выкипает разбегающимися пузырьками шампанского, доходит до грудной клетки и лопается охмеляющим маревом, согревающим осеннюю прохладу ночных покоев.       — Не плетью, так мёдом, — увлекает худые бёдра ближе к паху Фобос.       Низ живота обжигает мужское возбуждение, проступающее через натянутую ткань штанов.       Затяжное противостояние своим желаниям оборачивается для Корнелии злой каверзой, обдавая тут же вспыхнувшим влечением. Вместо осаждающего протеста с уст срывается постыдный вздох.       Поймав отзывчивый отклик, Фобос смелеет в своей напористости. Одна рука внаглую наминает округлые формы, подбираясь всё ближе к полоске белья, другая — тянет за ослабевший пояс халата.       Закрытые глаза делают только хуже. Корнелию бросает во власть ощущений, которые расходятся приливами густого жара. Между ног затягивается маетный узел, да так, что впору выгнуться мартовской кошкой.       Нарастающую похоть горчит не выплеснутой обидой. Ни туда ни сюда — на стыке. Хочется поддаваться, но не отвечать.       — Ты ведь меня даже не любишь, — безотчётно выдаёт Хейл, когда Фобос требовательно разводит локти, то ли чтобы окончательно стянуть накидку, то ли вынудить раскрыть лицо.       — Ты моя участь, а я твоя, хотим мы того или нет, — констатирует князь.       Краплёный мягкими тенями образ напротив успевает отпечататься под веками, прежде чем она успевает зажмуриться снова. Фобос продолжает внимательно глядеть из внутренней черноты. Прятаться бесполезно. Он везде её найдёт.       Невесомый халат струится по спине, оседая перламутровым бликом на тёмно-синих перинах. Девичью наготу скрывает лишь кружево пеньюара, соблазнительно подчёркивающее упругую грудь.       На тонкий шёлк ложится теплота широкой ладони, под которой тут же начинают набрякать жемчужины сосков. Накрывает её полностью, идеальный инь и янь.       — Не придумывай. Мы — это просто несчастный случай, — вымученно отзывается Корнелия, пока Фобос зажимает в трёх пальцах чуткую бисерину, переминая и прошивая разрядами тока.       — Случай, — берёт паузу колдун, чтобы прильнуть устами к шее, не прекращая нежить бугорок, — скорее закономерность. Думаешь, тебя просто так манило к моей сестре, а стоило явиться на Меридиан, как направилась не к ней, а в мои покои?       — К ч-чему клонишь? — пытается оставаться в уме Корнелия.       — Всё это время ты тянулась к моему кровному родственнику, желая найти меня, — подаётся к её лицу Фобос, так близко, что сбитое дыхание слетает из уст в уста.        — Но портал… Я тебя не знала, что за бредни? — мимолётно задевая велюровый кант приоткрытых губ.       — Это связь, Корнелия. Междумирье возвело её в апогей, но никак не создало, — Фобос больше не считает нужным тратить время на разговоры.       Воспользовавшись обескураженно распахнувшимся ртом, князь проникает внутрь с напористым поцелуем. Девушка ошалело гнусавит, пока Фобос влажно оплетает её, кружа по дужкам мягкого нёба до ямки под языком. Властные движения завлекают, будоражат, разливают сладкую негу, которая оттеняет солёный привкус мёртвого моря.       — Подожди-подожди, — загнанно выпаливает Корнелия, когда ей дают немного воздуха, — к-как это возможно?       — Были связаны в прошлой жизни. Сошлись снова. Прочее неведомо… кануло в лету, — со сбивчивой сипотцой, отвлекаясь на декольте ночнушки.       — Не верю, придумал, ч-чтобы я-ах… что т-ты, делаешь… — торопеет девушка, когда Фобос оттягивает вырез, высвобождая бюст.       — И часто ли ты теперь вспоминаешь Элион? — хмыкает мужчина, опуская руки на полнолуния грудей.       Чистое касание кожи с кожей подёргивает покатую гладь мелкими мурашками.       — Ч-часто, — бессовестно врёт Корнелия.       Князь снисходительно отмалчивается, предпочитая вязко расцеловывать ложбинку промеж наливных форм, а не тратить ночь на бессмысленные споры.       Растлевающее скольжение пылкого рта вкупе с бесстыдным мацанием вынуждают Корнелию на солидарность. Девушка меняется в намерении: зарывается пальцами в платиновые волосы — прижимает ближе, вместо того, чтобы продолжать допрос.       Разберётся с этим потом… Сейчас и правда не до Элион. А что до связи… Она и без того давно поняла, что обречена на этого блудливого мерзавца, который выпил у неё столько крови, что впору и породниться.       Сведённые полушария вытесняют все оставшиеся мысли. Корнелия порочно ахает в серебряное темя, когда вишнёвые ореолы вбирает мягкий рот.       Соски окутывает тёплым шёлком, затягивающим в мокрую глубину. Вальсирующий язык беспрестанно петляет меж пронзительно чувствительных точек. Фобос с упоением смакует изнемогающие навершия, прикусывая, зализывая и подначивающе теребя.       Крышесносное возбуждение завладевает ею без остатка. Хейл глухо взрыкивает, запрокидывая ногу на поворот мужского бедра, и с прытью остервенелой пумы заваливает Фобоса на простыни.       — Даже не представляешь, как меня измучил! — седлая низ живота и возвышаясь над своим змеем-искусителем распалённой бестией.       — Будешь мне мстить… — сверкает глазами князь, отражая её полунагой силуэт, оцепленный рассеянным звёздным светом.       Она не даёт ему закончить — вульгарную усмешку затыкает категоричный поцелуй. Корнелия впивается в него глубоко, с запальчивой ненасытностью, сковывая овал лица промеж взопревших ладоней.       Фобос позволяет. Поддаётся её напору, соглашаясь быть ведомым под натиском жадных губ. Но девушка не обманывается, знает: даёт ей фору, только потому что сам хочет. Упивается самозабвенной тягой.       И она в полной мере использует предоставленную возможность. Заходит дальше, вытягивая заправленную в штаны рубашку. Пробирается под ткань, нашаривая твёрдый пресс.       Княжеские пальцы властно заграбастывают ягодицы, стаскивая ниже. Призывно налипшего белья касается выпуклость мужской плоти.       Провокационная близость как стакан опрокинутого виски. Прошибает начисто и тут же гвоздит к земле. Корнелия тушуется, смущённая своим напором: что на неё нашло?       Ведёт себя как девица с заправки, а ведь сама никогда не…       — Разве я приказывал останавливаться? — рокочет Фобос, нехотя разрывая слияние языков.       — Знаешь, что? — девушка горделиво отстраняется, принимая положение сидя. Тут же загорается пунцовым румянцем, осознавая всю степень своей ошибки.       Возмущённое самолюбие сметает волной ощущений. Края вымокшего от вожделенных соков лона теснит упругость стоящего колом члена.       Корнелия кренится в сторону перин, пытаясь исправить катастрофическое положение.       Фобос ловит её за запястья и поднимается в корпусе, заключая сробевшую девушку в крепкое объятие. Она и не думает вырываться, оставаясь сидеть на нём. Стыдливо утыкается в душистую ткань рубашки, оплетая ответным жестом. Колыбель его рук — гарант её неприкосновенности от любых невзгод.       — Краше всего, когда дерзишь и рдеешь, — заправив за ухо луч золотого локона, затапливает её бархатистым шёпотом князь, — расслабься, Корнелия.       Она молчит: понимает, насколько глупо закатывать сцены. Ведь тоже хочет. Хочет больше всего на свете. И напади на них Кондракар, никуда его не отпустит.       Заострённый клык дразняще прихватывает мочку. Руки развязно гуляют по гибкой спине. Девушка теснится к Фобосу ещё ближе, когда потоки магии с лёгкой щекоткой рассеивают остатки одежды. Его и её. Так даже лучше, чтоб одновременно и сразу, без неуклюжей кротости.       Покрытая испариной кожа плавится об обнажённый торс. Фобос заводит себе за спину стройные ноги, усаживая Корнелию удобнее. Наманикюренные ноготки вцепляются в монарший стан до проступивших полос. Становится одурманено душно. Во внутреннюю сторону бедра упирается княжеское достоинство, более не стеснённое тканным кроем.       В голову ввинчивается волнующее осознание. Это случится сегодня. Здесь. На сбитых простынях под изумрудным балдахином. В затопленных темнотой покоях, в которых не слышен бесконечный дождь. Безмятежной ночью, освещённой бледностью нагих тел.       Это не спонтанный порыв — осознанный выбор. Сколько всего между ними было? И всё равно вместе. Двое бывших врагов, обвенчанных под военной эгидой. Навсегда и вопреки.       На приятный мандраж откликается и её магия. Пробуждённые эмоциями потоки маны сладко нарывают, требуя найти выход.       Корнелии впервые хочется сделать для него что-то хорошее.       Девушка надавливает Фобосу на лопатки, разряжая скопленное волшебство и напитывая своей силой.       Мужчина замирает, давая послабление стяжательной хватке. Секунды бездействия изводят Корнелию тянущим томлением внизу живота. Но стоит ей только подумать, чтобы протестующе заёрзать, как князь распаляется с новой силой.       Не терпящие возражений руки ложатся на вострые плечи, принуждая отстраниться и показать разнузданное от плотских удовольствий лицо. Расфокусированный девичий взор встречается со смоляными колодцами обалделых зрачков. Такой красивый. Затопленный ею через край.       — Корнелия, — благоговейно, точно начиная молитву к богу.       — Ты мой, мой и только, если я узнаю, что ты… с какой-нибудь… — заклинает его девушка, касаясь груди, чувствуя, как под ладонью гулко отстукивает чёрное сердце.       — Звучит интригующе, но я хочу только тебя, — пальцы зарываются в златовласый затылок, приятно оттягивая пряди. Соскакивают на шейные позвонки, пересчитывая выступы торчащих косточек.       Фобос повторяет силуэт стройной фигуры, пересекая впалый живот на пути к белому треугольнику лобка. Поверхностно касается её там, вытягивая всю Корнелию в линию, выведенную на обнажённой слюдистой коже.       Она невольно вздрагивает бёдрами, рвано хватая раскалённый воздух, пропитанный терпко-развратным флёром.       — Не сдерживайся, помурлычь для своего князя, — распоряжается мужчина, бережно раздвигая розовую выемку промеж аккуратных краёв.       Как бы ни хотелось осадить — Корнелия не в силах совладать с откликом своевольного тела. Девушка томно стонет в залом мужского плеча, притираясь к тыльным сторонам пальцев.       — Тебе стоит стараться получше, — укоризненно прицокивает Фобос, погружая умасленные девичьими соками фаланги в топкое лоно.       Витиеватые узоры лелеют нежные складки податливых губ, рассылая по нервным окончаниям искрящие импульсы. Фобос надавливает на вход, с лёгкостью проникая в скользящую узость, не переставая обводить клитор. Толкается в ней с пошлым хлюпаньем, постепенно подключая второй и третий, разводя и растягивая под себя.       Корнелию мажет, блаженно ведёт, троит от накатывающего искушения.       Она сжимает его внутри, размыкает межножье до натянутых связок, вскидывается навстречу, не попадая в заданный темп.       Фобос тянет бессовестную, господскую ухмылку. Потемневший взгляд так и сочится высокомерным триумфом. Она — зависящая и сомлевшая — полностью в его власти.       — Ф-фобос… — смешивая имя с маетным стенанием.       — Другое дело, — исходит довольством мужчина, убирая вязкую от смазки руку и не позволяя ей преждевременно кончить.       Выгибающий спину экстаз, возносящий над свинцовым меридианским небом, предательски рассеивается, роняя назад в спальню.       Девушка до боли прикусывает внутреннюю сторону щеки.       Вот же мерзавец.       Соблазн отыграться, да так, чтобы не осталось даже тени надменного ехидства, побуждает отринуть излишнюю скромность.       Довести до бесконтрольной жажды.       До отшибленной памяти.       До короткого замыкания тысячи молний.       Язык проходится по подушечкам пальцев. Увлажнённая слюной рука направляется к жаждущему соития члену. Корнелия обрамляет фаллос у самого основания, оглаживая проступившую вену над поджатой мошонкой. Плотно смыкает кулак. Ведёт плотью выше, скрывая натянутую головку и размазывая выступившую из выемки прозрачную каплю.       Идеален до такой степени, что от одного только вида нутро стягивает предвкушающий спазм. Нарастающее желание почувствовать в себе распирающую твёрдость едва ли не побуждает направить его вовнутрь.       К чёрту.       Хочется.       Как же нестерпимо хочется.       Корнелия откидывается назад, подаваясь вперёд разведёнными бёдрами. Кромка пульсирующей вульвы мажет по плавному изгибу отяжелевшего пениса, оставляя блестящий след.       Реакция Фобоса — незамедлительна.       Князь доминантно наваливается сверху, впечатывая ойкнувшую Корнелию в отпружинившие перины. Хрупкую фигуру покрывает пышущим жаром мужским телом. Девушка выгибается, жмурит глаза, низменно трётся о плотную и тугую эрекцию, лёгшую на гладко выбритый лобок.       — После того, как станешь моей, я больше не буду спрашивать, — весомость сказанного подтверждает жёсткий хват на тонких запястьях.              — Хочешь, чтобы я передумала? — раскрывается Корнелия, заводя ему за спину щиколотки.       — Не сможешь, — пристраивается к ней Фобос.       Налитая леденцом головка вдавливается в бархатистую сборку. Член кренится, проскальзывая по внутренним лепесткам и стимулируя и без того перевозбуждённый клитор. Князь повторяет движение снова и снова. Крепкая плоть ездит по вывернутым губам с непристойным хлюпаньем, наслаивая плёнку смазки на всю длину.       У Корнелии подскакивает пульс. Тело вспревает мелким бисером. Ожидание становится изматывающе-невыносимым. Из недр груди вырывается канючащее хныканье.       Сколько можно её испытывать?       Фобос алчно пожинает жалобливый стон, скрепляя приоткрытый рот терзающим поцелуем. Проникновение языка отзывается внизу живота, сладко потягивая лоно. Перекликается с амплитудным покачиваниями вдоль глянцевитой выемки: от самого основания до рельефного выступа.       Хейл закатывает глаза, выламываясь от дикой похоти, чуть ли не впадая в горячечный бред.       Он ей нужен. Везде. Чтобы трахал и целовал одновременно.       Сцепленные кольцом ноги давят на копчик, принуждая прильнуть плотнее. Мужчина поддаётся, закрывая обзор на проступающий абрис пресса и дорожки вен, каймящие паховый треугольник.       — Л-лять, — вжимает затылок в подушки девушка, когда на мягкую слизистую налегает набухшая от вожделения плоть.       — Посмотри на меня, Корнелия, — вдруг зовёт её князь.       Звучание собственного имени в исполнении серьёзного баритона с вкраплениями предостерегающей хрипотцы принуждает сморгнуть с ресниц мутную поволоку. Корнелия обращает на возлюбленного лицо.       Прямые черты рассечены строгими тенями, в которых плещется первобытная жажда. Приподнятая в лёгком оскале верхняя губа обнажает заострённые клыки, придавая Фобосу схожести с загоняющим жертву хищником. Заволоченные пороками глаза предупреждающе сверкают, давая понять: у неё нет права передумать. С таким точно не стоит шутить.       Но она никогда не боялась своего чудовища.       Ощутимая разница в силе, росте и магической мощи не принижает — тешит самолюбие, вызывая странную гордость. Самый влиятельный колдун во вселенной, почитаемый до боязливого шёпота и сникших голов. Исключительной красоты мужчина, ничем не уступающий греческим божествам. Выбравший её и добившийся её сердца.       — Я хочу, — согласно кивает девушка.       Князь отстраняется, удерживаясь на предплечье, обхватывает себя, направляя к сбережённой для него девичьей гордости.       У Корнелии захватывает дух, будто зависла в шаге от пропасти.        — Умоляй меня, — севшим голосом, слегка надавливая на тугой вход.       — Фобос, хватит, — вздрагивая ресницами и касаясь кончиками пальцев лунной пряди, налипшей на скос напряжённой челюсти, — ты же меня знаешь… я никогда не…       Обрывок фразы падает в затмившую глаза темноту. Будоражащее касание сменяется пронзительной резью, отгоняющей предвкушенческий голод.       Эластичные стенки медленно распирает гладким навершием, проникающим в облегающую узость.       Корнелия впивается зубами в узор из вен на запястье, сдерживая звонкий вскрик. Стискивает алебастровый стан промеж коленей до мышечной судороги, сбивая волглые простыни.       Ничего. Стерпливала от него и не такое, а это… всего лишь боль.       Тело прошивает лёгкий озноб — Фобос останавливается, войдя в неё до уздечки.       Становится легче. Не физически, от одного осознания: всё происходит так, как и должно. Ведь искренне его любит своей странной, нездоровой любовью и никогда не оставит, что бы ни натворил.       — Моя.       Корнелия не верит собственным ушам. Вся замирает, боясь спугнуть свершившееся чудо. К ней обращается не тёмный князь — прекрасный принц из розария. Слово, оброненное на одном дыхании, оказывается сильнее самого громкого признания и крепче любой нерушимой клятвы. Вот, сколько в нём чистоты, сердечности и пылкого трепета.       Несбыточное для них счастье всё это время было так близко. В кротком поцелуе в приподнятый уголок губ. В соприкосновении проникновенно разглаженных лбов. В обещающем серебряном взгляде, который заверяет: «возможно всё, ты только будь».       Будет первый танец на балу, полном лоска и пышных юбок, где она оттопчет ему все ноги. Совместный просмотр сериалов под тёплым пледом, пока за окном дребезжит дождь. Показушная драка подушками за утренний душ. Модный приговор и настырные попытки кое-кого осовременить. Тронная зала, залитая под ледовый каток, сюрприз на её день рождения. Походы к друзьям со звоном бокалов и заразительным смехом. Философствования на открытой лоджии под меридианскими звёздами и вином. Искреннее «да» и то самое кольцо на безымянном.       Мёртвое сердце снова живёт. И она живёт вместе с ним, пока трепетное биение не подскакивает к горлу.       Лёгкие раздирает надсадный вскрик.       От низа живота расходится испепеляющая боль, заполняющая Корнелию лютой ненавистью. К Меридиану, к рунам, ко всему, кто его таким сделал.       — Моя, — уже не так, совершенно иначе.       С безраздельным обладанием. Вступив в абсолютное право. Заполнив до хлопка об окаменевшие бёдра.       Сжатый в спазме кокон интимных мышц плотно облегает налитый фаллос, плавно загнутый к упирающейся в матку головке. Слияние сияющих от испарины тел ощущается повсеместно. Фобос везде и всюду, внутри и снаружи, ближе некуда, и ей никуда от него не деться.       Поднебесные глаза вдребезги. На густых ресницах скапливается битый хрусталь — всё мимолётное и хрупкое, во что успела так наивно поверить. И пока разум пытается убедить вопящую плоть, что её не свежуют, чужие губы что-то говорят, со знойной одержимостью расцеловывая смятое агонией лицо.       Член выдвигается из неё, оставляя тлеющий след в лоне — до навершия натянувшего саднящий розовый ободок. Снова погружается вглубь, уже медленнее, размазывая вязкую смазку и усиливая отголоски затухающей муки.       — Т-ш-ш… дыши, — пробивается до сознания голос.       — Больной, я же… я же хотела, а ты… резко, — с обесцвеченным надломом.       — Думаешь, только у тебя есть право на слабость? Ты моя блажь. Моё желание — не воля. Последнее мирское, — обрывистое дыхание согревает сборку морщинок на схмуренном межбровье.       Фобос мажет кончиком носа по скосу скулы, прикладывается ртом к слёзному следу на пульсирующем виске. Тепло выдыхает. Корнелия вторит тихим всхлипом.       Ценнее несбыточных грёз о милованиях с принцем из солнечной сказки — только одно. Настоящее и реальное. Быть единственным живым, что от него осталось.       Их первый раз, как все их отношения от любви до ненависти, — один шаг. Такой вот он, её выбор. И Корнелия знает: после откупа из страданий непременно последует заслуженное волшебство.       Размякшее тело омывает прибоями боли. Он берёт её с амплитудной неспешностью, задавая размеренный ритм из мокрых шлепков, трепещущих век и попеременно сжимающих плечи пальцев. Срывается на резкость лишь иногда, под самый конец, вжимаясь в неё до упора.       Платиновые волосы колыхаются серебряным водопадом, впадающим в размётанные золотые пряди. Дыхание сада холодит сбивающийся в волны сатин. Кровать жалуется застенчивым скрипом, тревожа чернильную ночь.       Ослабевшие девичьи руки обвивают покачивающиеся бока, несмело переползая на границу спины. Корнелия смотрит на него снизу вверх, подмечая, как перекатывается адамово яблоко на вытянутой шее. Как напрягаются поджарые брюшные мышцы. Как между раздвинутых ног то показывается, то скрывается блестящий от влаги ствол.       К отголоскам пережитого страдания примешивается что-то ещё. Низ живота сводит приятная тяжесть, которая разлетается сотнями бабочек, стоит Фобосу войти особенно глубоко.       Так нравится, что хочется двинуться навстречу отступившему паху. Оставить в себе. Прижаться вплотную к алебастровому лобку маслянисто-тёплой кожей.       К щекам приливает кровь — Фобос ловит её изучающий взгляд, прикованный к соитию двух начал.       — Разомлела, — распутно открытый рот огибает контур лица, добираясь до уха.        Язык ввинчивается в раковину гибкой лентой. Укладывается в завитки с топким звуком, от которого дыбятся волоски и подгибает пальцы ног.       — Больше не смей делать мне больно, — Корнелия надавливает на крестец, принуждая его остановиться.       Мягкие и податливые стенки тесно сокращаются, зажимая крепкую плоть. Теперь они — одно целое. И никак иначе.       — Признай меня своим князем, и получишь всё, чего возжелаешь, — едва сдвинувшись, коротко толкается вздыбленной головкой Фобос.       — Прямо уж всё? Обещаешь? — слегка выгибается под ним Хейл, закусывая нижнюю губу.       — Всё, что не посягает на абсолют моей власти, — мужские бёдра выписывают окружность, чтобы с тугим сопротивлением размять обнимающее фаллос нутро.       — Начнём с того, что вернёшь кольцо. Без чар. Мой князь, — с перенятым ехидным прищуром, приказным тоном ровно противоположным заискивающему почтению.       Корнелия зажимается, готовясь платить за дерзость — давление в заполненном лоне увеличивается соразмерно предпринятому усилию. Чувствует лёгкий холодок на безымянном. Магические вибрации смыкаются вокруг пальца линией драгоценного сплава. Расслабляется, прикрыв веки.       Вернул.       Будто и не снимал.       И почему попросила именно об этом?       Близкая сердцу мелочь, без которой можно обойтись, но не обрести покоя. Встревоженно осекаться каждый раз, покручивая фантомную пустоту вместо обручального. Чувствовать себя одинокой и неприкаянной без свидетельства его причастности.       Понимает ли Фобос весь символизм?       Вряд ли.       Земля и Меридиан. Разные планеты — разные традиции.       — Довольна? — коварно ухмыляется мужчина, сверкнув антрацитами расширенных зрачков.       — Пока что… — настороженно отзывается Корнелия, ощущая, как внутри взбудораженно дрогнуло.       — Тогда на колени перед своим князем, — властно рокочет мужчина, вытаскивая из неё вздёрнутый член, тянущий тугую нить смазки от блестящей выемки на матово-вишнёвой коже.       — Ч-чего?! — заходится возмущением Корнелия, сводя руки в крест, прикрывающий поблёскивающие от влажных поцелуев груди.       — Опять не слушаешься, — колдун цепко ухватывается за тонкую талию, проворно переворачивая девушку на живот.       — П-м-мф! — злостный возглас поглощает набитая пухом подушка.       Жилистое предплечье налегает на живот, принуждая подняться в копчике. Корнелия неуклюже опирается на локти, но тут же валится в простыни — Фобос бескомпромиссно давит на лопатки, вынуждая выгнуться ещё сильнее.       — Я так не хоч-чу! — дёрнувшись от боднувшего половые губы навершия, отпружинившего по мягкой коже.       — Коль просишь, изволь угождать, — притягивает её князь, задвигая на всю длину.       Корнелия хватает воздух со сдавленным свистом. Стискивает сбитую простынь, утыкаясь лицом в сатиновую гладь. Бессвязно мычит, пока он доминанто воздевает её, выбивая мысли о неповиновении.       Зазнавшийся. Обнаглевший. Мерзавец.       Пользует как какую-то наложницу.       Её — Корнелию Хейл.       Мужчина смакует Корнелию в новой позе, держится отдалённо, не допуская прилегания тел. Позволяет ей чувствовать только вдвигающийся в тёплую влагу фаллос. Твёрдые ладони время от времени раздвигают холмы ягодиц до приятно натянутой промежности. Он не спешит входить в неё снова, замедляя заданный ритм. Смотрит, — догадывается Хейл.       Проникновение под другим углом ощущается пронзительнее. Ярче. Нарывающую боль замешивает с патокой удовольствий. Ей неожиданно нравится — быть его. Оттраханной в уничижительном положении. Подавленной доминантным авторитетом.       Она даёт своей гордости негласный завет: такое будет допустимо только в постели. И смачно сходится с ним под созвучие стонов, подстёгивая быть грубее.       Кулак наматывает золотистые пряди, побуждая вытянуть шею. Князь начинает вколачиваться с рьяным самозабвением, чеканя стену изголовьем кровати. Разбухший член ощутимо каменеет с каждым звонким шлепком, напоминая, что она не готова к такому жёсткому первому разу.       — Фо-бос, — дробя на слоги между толчков. Сама не знает, о чём хочет просить: продолжать или дать передышку.       — Говорил же. Понравится быть… моей, — князь наваливается сверху взмокшим торсом, наседая ещё плотнее.       Заострённый клык укрощающее прикусывает загривок, пока пальцы судорожно облапывают ритмично колыхающуюся грудь, продевая и сдавливая пыльно-карминовые соски. Фобос выпускает одно полушарие, продолжая массировать другое, тянет свободную руку к интимным складкам. Смыкает промеж фаланг припухший клитор, не прекращая быстрых фрикций бёдрами. И теперь Корнелия решительно против даже секундных пауз.       — Обратись для меня, — без властолюбия, почти с мольбой.       Ей плевать на интонации: будь то просьба, едкая издёвка или неукоснительный приказ. Прямо сейчас она готова пойти ради него на всё. На любую, даже самую низменную прихоть. Лишь бы не заканчивал эту ночь.       В солнечном сплетении просыпается энергетический светоч, подсвечивающий плёнку кожи золотисто-изумрудным мерцанием. В покоях тревожатся спящие по углам тени. Изобилия маны, приумноженные их единством, разливаются по чреслам, проращивая веточки изящных крыльев, стеснённые грудной клеткой.       Магическая регенерация излечивает баламутящую наслаждение боль. Натёртые стенки больше не жалуются докучливым жжением — податливо принимают вдвигающийся член.       — По таким случаям буду надевать на тебя сердце Кондракара, — надавливая на горло выемкой между пальцами, заставляет подняться в корпусе Фобос.       — Потом не отдам, — стискивает зубы Хейл, когда мужчина задевает особую точку.       — Ради того и затевалось, строптивая бестия, — делает почти болезненный рывок князь, указывая её место.       — Повёрнутый фетишист, — на обрывистом вскрике.       Становится не до разговоров.       Волглые тела проскальзывают плавящейся кожей, увязая друг в друге под аккомпанемент запальчивых возгласов. Сталкивающиеся бёдра, жмущие клитор пальцы, губы, целующие шею до багряных меток. У Корнелии подкатываются глаза. В промежности липко подтекает смазка, взбиваемая со звучным причмокиванием. Ватные ноги обессиленно разъезжаются, вынуждая мужчину то и дело подминать её под себя.       Разделённое на двоих вожделение сливается в экстатический фарс. Томливое трение вкупе с накатывающим напряжением захлёстывает с головой, путая во времени и пространстве. Напористая агрессивность выходит на первый план, затмевая окутывающую истому. Вот-вот оборвётся в экстаз.       Фобос останавливается, вжимая её в себя чуть ли не до треска в рёбрах.       — Не в меня, — полузабыто, вяло лягаясь в попытке отшатнуться назад. Только подначив, судя по вонзившимся в талию когтям.       Князь изливается в неё с надсадным стоном, дробно прокачивая горячее семя. Пульсирует глубоко внутри, заполняя вязким теплом у самой матки. Делает несколько коротких движений, сдаивая остатки.       — Моя, — отлипает от взмокшей спины мужчина, чтобы вытащить сникающий член и обтереть конец о половые губы, — об остальном не заботься.       Шквал вопросов топит в обессиленной неге. Опрометчиво, но она верит. Статус князя не приемлет халатности. Уж с его-то одержимостью к безраздельной власти…       Фобос обрушивается на простыни. Корнелия следом.       В потяжелевшей голове переминаются мысли. Дыхание сухое, сбитое, но тихое — не громче глухо отстукивающего пульса. Сочащееся телесными жидкостями нутро непривычно расширенно, будто Фобос по-прежнему в её лоне.       Знобко. Гуляющий промеж лопаток сквозняк — замена его прикосновений. Прикрытый осоловелыми веками взгляд смотрит сквозь белую прядь, лежащую на расшитой подушке, не решаясь переползти дальше.       Корнелия чувствует себя особенно уязвимой. Взятой. Объезженной. Отработанной.       Фобос получил своё. Остаётся понять, что получит она: новый уровень близости или скудную ухмылку, исчезающую в клубах мрака.       — Такая ранимая, а спеси с ратушу, — безошибочно считывает её князь.       Мужчина берёт в охапку съёжившиеся плечи, притягивая к торсу. Зарывается носом макушку и полной грудью втягивает аромат растрепавшихся волос. От заветного объятия у Корнелии что-то лопается под рёбрами. Этот жест значимее, чем осада Подземного города.       — Сам лезешь в душу, а мне не даёшь, — переиначивает его на свой лад девушка. Беззлобно. С разморённой усталостью.       — Какая вопиющая несправедливость, — с картинным порицанием произносит Фобос, поигрывая золотой прядью.       — Я просто хочу узнать тебя лучше, ведь если бы не розарий, то я… — она замолкает, останавливаясь на границе запретной темы. Притирается щекой к ложбинке между грудных мышц, пытаясь сгладить острые углы.       — Всё что пожелаешь, если возьмёшься за ум, — снисходительно хмыкает Фобос.       — Возьмусь за ум? — хватается за возможность Хейл.       — Ты поможешь мне оградить замок барьером, посодействуешь в подпитке сердца, прорастишь провизию для снабжения войск и будешь неукоснительно внимать во всём прочем, — поддевает девичий подбородок мужчина, слегка царапнув заострёнными когтями.       Корнелия поражена. Не количеством обрушившихся требований, и даже не последней нотацией, хлестнувшей по самолюбию. Его талантом меняться в тоне. Ничего не скажешь. Так держится только прирождённый государь. И распознать его правдивого может только она.       Выражение деловитой серьёзности просвечивает порочным довольством. Сокрытое за строгой маской выдают лишь поплывшие до цвета плавленой ртути радужки. Сведённые к переносью брови вот-вот расслабятся — когда по-настоящему вдумчив, не так много намёток морщин. Надо только слегка подцепить, поддеть за край.       — Когда? — напрочь забыв обо всём сказанном.       Как сейчас вообще можно думать о чём-то другом?       Девушка заворожённо дотрагивается подушечками пальцев до поджатого рта, который так и хочется поцеловать снова.       — Уж точно не сейчас, Корнелия, — поймав указательный, проводит по нему кончиком языка Фобос, — ты ещё не закончила.

──────── ※ ────────

             Высокие стрельчатые окна княжеских покоев выходят на обложной грозовой фронт. Отвесной ливень приглушённо ропщет за холодными стёклами, умывая тёмный замок новым днём.       Сизая пасмурь подкрашивает готичный антураж непогожим осенним небом, задерживая утро после бессонной ночи. В просторной спальне над облаками нет хода времени, вселенских войн и тревог. Только безмятежный сон и неприступное спокойствие, осевшее в предрассветном полумраке.              Далёкий громовой раскат размыкает склеенные забытьём ресницы. Корнелия заспанно промаргивается, разнеженно переминаясь в тёплом гнезде из сбитых подушек и одеял.       Ей нравится здесь просыпаться: без современного шума, среди сводов из благородного камня, ниспадающего бархата и изящной мебели. Так мирно и сладко. Лучше, чем в солнечную хиттерфилдскую субботу — после сданной сессии и до проявления чародейских сил.       От разомлевшего тела приятно пахнет ирисами. Раскрыта главная из интриг. Эфирное масло, добавленное в разделённую на двоих ванну, спрятанную за резной ширмой в отделанном гранитом алькове.       Щёки опаляет лёгким румянцем. Тихо поднывает в лоне. Ночь так ночь. Чего только стоит совместное купание и облитая вином грудь, на которой вызрели пятна поцелуев чрезмерными стараниями нетерпеливых губ. Девушка тянет на себя расшитое парчой покрывало, скрывая следы свершившейся близости.       — Посягаешь на мои территории? — недовольно бормочет стеснённый к краю двуспальной кровати Фобос, смеривая её ленным прищуром.       Корнелия разворачивается к нему, твёрдо убеждаясь: главное не где — с кем. Неизбежно влюбляется снова. Растрёпанный и расслабленный, ещё не согнавший дремотную поволоку. Такой доверительно-уязвимый, что кажется нереальным, кажется продолжением хорошего сна.       — Привыкла спать одна, — не позволяя себе никаких инициатив.       Фобос оправдывает все чаяния: опускает предплечье на девичью талию, подгребая Корнелию к себе. Пригретые сном тела соприкасаются, размякая в утренней идиллии.       — Со стороны Кондракара самым верным стратегическим решением было бы сдать тебя ко мне в плен, — оглаживает её силуэт мужчина.       — Почему это? — сощуривается Корнелия.       — Отвлекаешь, — мягко хмыкает ей в шею Фобос, кладя ладонь на ягодицу.       — Сам меня захотел. Мог убить, но надел кольцо, — с наигранной непринуждённостью, надеясь вычислить контекст запавшего в душу жеста, — что на нём написано?       — От сердца к сердцу, — Фобос замолкает, ухмыляется, поймав наивно замерцавший взгляд. — Без сентиментальностей. Это фамильный перстень передаётся наследнику, который будет кормить меридианское средоточие.       — И при чём тут я? — нахохливается Корнелия.       — Я в меридианских жилах, ты — в моих, — возвращает краски потускневшим покоям князь.       Внутри воцаряется весна вопреки промозглой осени. Это лучшее, на что она могла рассчитывать. Отмотать бы мгновение, чтобы услышать снова. Хейл больше не сомневается: сама судьба подтолкнула её не в ту дверь.       «Часто ли ты теперь вспоминаешь Элион?» — проскребается гадкий голосок совести в зыбкую утопию.       — Что на этот раз? — Фобос проводит пальцем по гранатовому краю засоса, спускаясь к зацелованной ореоле.       — Ты сказал, я дружила с Элион из-за связи. Даже если так… Это неправильно. Я должна с ней поговорить. Она совсем одна, пока мы тут с тобой… — девушка прикладывает ладонь к мраморной щеке, легонько поглаживает, умасливая Фобоса своей нежностью.       — Нет, — прищёлкивает по взбухшему соску князь.       — У тебя есть я. Ты не должен её убивать. Нашей силы хватит, чтобы напитать сердце, — вскидывается Корнелия, приподнимаясь на подушках.       Полыхнувшая резкость поджигает серебряные глаза карминовыми угольями азарта.       — Тц. Тц. Тц, — тянется за ней Фобос, расправляя каскад волос, сложенных платиновыми лентами.               Корнелия оказывается безнадёжно зажата меж изголовьем и обнажённым торсом. Право на бегство возбраняет рука, опёршаяся о стёганую спинку близ тонкой шеи.       — Мне не подходит такой ответ, хочешь поссориться? — водружает на поджарую грудь распахнутую ладонь девушка.       — Хочу, — поддевает ногтем гордо вскинутый подбородок Фобос.       — А я вот нет, — хмурится она, считывая между строк его намерение.       — Я предупреждал: больше не буду спрашивать, — надавливая до выпятившихся бантом губ.       Дальнейшие препирательства превращаются в шалый сумбур. Истеричные вскрики, протестующие брыкания и смеривающие удерживания.       С края кровати съезжает длинный угол простыни. Раскинутая рука со звоном сметает с тумбочки серебряный кубок. С надсадным треском рвётся строчка подушки, осыпая постель снегом из взвихрившихся перьев. Князь управляется грубой силой, заканчивая дикую прелюдию.       Заваленная на бок Корнелия тяжело дышит. Поймана и обезврежена. Перекинутое через неё предплечье, жмущее спину к нагому телу, — надёжнее любых силков. В ягодичный холм призывно вминается затвердевающий член. Фобос тянется ниже. Мажет пястьем по лобку, пробираясь к блестящей ложбинке.       Девушка не реагирует, наказывая его своим молчанием. Полностью расслабляется, чтобы одержать верх.       Нравится, когда перечит?       Значит, будет податливей гуттаперчевой куклы.       Пусть поперхнётся её безразличием.       — Какая изумительная спесивость, — с собственническим наслаждением урчит ей в затылок колдун, оглаживая кромку интимной плоти, — думаешь, удержишься?       Негласное пари запечатывает развязный поцелуй, обласкивающий скос острого плеча.       Корнелия скрепляет сердце. Должна выдержать, иначе никогда не будет воспринимать её всерьёз.       Искушённые пальцы бережно надавливают на складки половых губ. Ездят вверх-вниз, обнажая клитор, но не пересекая слюдистую кайму. Испытывают терпение. Заставляют маяться. Хотеть внутри.       Мужчина плавно ведёт тазом, проходясь промеж ягодиц своим желанием. Приходится сомкнуть рот, чтобы не наградить чужое самолюбие дрожащим вдохом.       Так просто не дастся. Не на ту напал.       — Я могу быть и нежным, только попроси, — играет против правил князь, продевая другую руку под корсет рёбер.       Вставшие соски прошивает дразнящей щекоткой. Хейл до боли прикусывает щёку, стерпливая мандраж, выгибающий позвоночник. Промеж княжеских фаланг гуляет высвободившееся из подушки хугонговское пёрышко.       Невесомый кончик очерчивает ореолу, витает над сжатым бугорком, превращая ласку в изводящую пытку. Во рту становится нестерпимо сухо. Бездействующие руки начинают тоскливо ныть, мечтая обхватить кисть, которая продолжает оглаживать её снизу. Направить и принудить длинные пальцы погрузиться вовнутрь.       Под уголок челюсти приходится затяжной поцелуй, нежащий тонкую кожу перекатами мокрого языка и обжигающим дыханием. Вольготно-затягивающее лелеяние резонирует мурашками, которые следуют по разлёту ключиц.              Девичья гордость слишком рано сдаёт позиции. Веки трогает мелкая рябь, когда Фобос решает смилостивиться: проникает в неё до вымазанных костяшек. Корнелии катастрофически мало. Два пальца — ничто после вчерашней ночи. Так и подмывает вскинуть бёдра и насадиться на распирающую мужскую плоть.              — Я буду иметь тебя каждодневно. При любом удобном и неудобном случае. Так часто, что привыкнешь ходить с семенем под юбками, — переходит к более смелым действиям Фобос, нагибая её спину.       Корнелия игнорирует вульгарный комментарий помешанного собственника, пока Фобос пристраивает к худым бёдрам вожделеющий пах. Отвечать не больно то и хочется. Ей не до того. Вся она сосредоточена на соприкосновении горячей головки с влажным изгибом. Мужчина не проникает вглубь — потрахивает её снаружи — отступает назад, как только сталкивается с тугим сопротивлением.       Поступательные движения расходятся по низу живота требующим влечением. Сила связи заражает умноженной на двоих похотью. Оба на грани. Сдерживаются друг другу на зло.       Девушка едва ли не шипит, проклиная глупую затею. В такой войне ей точно не победить. Самонадеянная зазноба, показушно возникающая в кольцах змея-искусителя.       На что рассчитывала?       Или… того и хотела?       Чтобы начал первый.        Накатившее возбуждение посылает к чёрту все замыслы, провальные планы и героические амбиции. «Такое допустимо только в постели», — напоминает себе Хейл, прежде чем сорваться первой. Она подгадывает такт, подаётся к нему, вынуждая войти концом в вязкое лоно.       — Ф-фобос… — просачивается избыток удовольствия с искусанных губ, когда он оказывается в ней полностью — до прижатой к мокрым складкам мошонки.       Соитие вытесняет свербящую пустоту, заполняя приятной твёрдостью. Скользящие проникновения раскатывают мягкие мышцы: длинно, будоражаще, глубоко. И Корнелия больше не имеет ничего против таких грубых прерываний споров.       — Я поглощу Элион не ради силы, — внезапно продолжает Фобос, то ли поощряя её капитуляцию, то ли провоцируя на дерзость.       — Зачем-м? — вынужденно выныривает из потока наслаждений девушка, вяло перебирая разомлевшим языком.       — Ритуал изменит принцип престолонаследия, — продавливает её Фобос, пусть дальше уже некуда.       — Пм-мх, — невнятный слог приходится на размашистый толчок.              — Изъясняйся доходчиво во время переговоров, — ритмично вколачивается мужчина, всколыхивая налетевшие на простыни облака перьев.       — Ты специально! Чтобы я не… — кое-как формулирует мысль девушка, прежде чем Фобос успевает её заткнуть.       — После меня. Сможет править. Любой. Из рода, — становится агрессивнее князь, заменяя точки над «и» обрывистыми шлепками.       — Н-нет, — сдавленно возражает Хейл, пока член вжимается в особенно чуткое место, — она же… сестра. Ищи другой способ.       — И речи быть не может, — отбивает по отпружинившей ягодице Фобос.       Попытки собрать протестующую душу по фибрам припечатывает ударами бёдер о бёдра. Разум выключается — неминуемо возобладает плотское.       Ногти вонзаются в придавливающее грудь предплечье. Зрение теряет чёткость, выцепляя шаткие образы. Перья на кобальтовой простыни. Небрежно скинутый на паркет халат. Блеснувший молнией канделябр. Как же умопомрачительно хорошо.       — Ты будешь слушаться, — цедит сквозь зубы мужчина, приподнимая девичью ногу, чтобы проникать плотнее.       — Я-я… — мямлит Корнелия.       Нахлобучивает.       Со всех сторон обступает разноцветный вакуум, отшибая взаимосвязи с реальностью. Нутро мелко пульсирует эйфорической рябью. Объятое крепкими руками тело оседает на перины подтаявшей сахарной ватой.       Кто-то продолжает вдвигаться в неё сзади. Рвано и дёргано, напрочь сбиваясь с прежнего ритма. Резко останавливается, начиная пульсировать в унисон.       По лону разливается горяче-вязкое. К влажному затылку приникает прохладный лоб. Эхо сокрушительного оргазма растворяется в мягкой тишине.       Фобос выходит из неё не сразу, позволяя прочувствовать, как сникает возбуждённая плоть. Позади проминаются перины. Из разжатого входа вытекает белёсая капля семени, прокладывая горячую дорожку по блестящей коже. Минуты бездействия унимают бешеный пульс и справляются со сбитым дыханием. За взопревшими стрельчатыми окнами редеет беспросветная хмарь. В покоях витает терпко развратный флёр ублажённых друг другом тел.       Корнелия гладит барханы сатина, медленно возвращаясь в пасмурное, но самое лучшее меридианское утро. Смахивает приставшее к плечу пёрышко. Кое-как находит в себе силы перевернуться на лопатки, блаженно прикрыв разомлевшие веки.       — Вопрос исчерпан? — раздаётся самодовольный голос с сипловатым призвуком.       — Ещё чего… — едва приоткрыв пересохшие губы.       — Продолжим после ужина. Нас ждут государственные дела, — зовёт её с собой князь.       — Сначала в душ, — капризничает Хейл, нашаривая его пальцы.