You're my tears...

Последний зимний месяц подошёл концу. Наконец-то на смену ему пришло долгожданная весна. Погода стала более мягче. Нет уже этих противных северных ветров, которые иногда просто сдували с ног, на улицах наконец-то начинает потихоньку таять снег и лёд. Солнце начинает припекать, небо становится намного чище. Нет этих бетонных туч, которые виснут над городами целыми днями. С дорог начинает потихоньку уходить грязь и слякоть, которая была. И хоть зима и тянулась невероятно медленно, но пролетела незаметно. Прошло полторы недели. У кого-то всё было просто прекрасно. Спокойная размеренная жизнь, где не нужно мчаться галопом по Европам, за кем-то или зачем-то. Всё спокойно, всё ровно. Но были и те, у кого как всегда всё через одно место. Какие-то проблемы, которые хрен знает, откуда появились и хрен знает, как решать и когда решать. Но обо всём по порядку. В очередной раз палата наполняется очень тяжёлым дыханием на грани крика и истерики. Глаза, которые буквально пару мгновений назад видели очень яркие и страшные картинки резко ослепли. В голове лишь гулкий туман, который не даёт понять, что произошло и где Чонгук сейчас находится. Парень садится на край постели, хватаясь за голову, пытаясь избавится от тех кадров, которые снова зависли у него перед глазами. Снова тот самый день, снова та самая чёртова лестница, и снова Чимин, который с прожигающей ненавистью в глазах смотрит на него и давит на шею. Обострённое больным сознанием чувство страха накрывает его каждую ночь. Каждую ночь он видит эти сны, которые с каждым разом становятся всё реальнее и реальнее. Он чувствует боль в старых не совсем заживших ранах, чувствует страх. Чувствует руки Чимина на своей шее и лице. Чувствует всё то же самое, что тогда. И от этого он чувствует себя просто отвратительно, ведь собственная голова не хочет облегчить ему страдания. Не хочет и похоже, даже не собирается. С каждой секундой пустота вокруг него лишь сгущается, не давая вздохнуть. Тело пробивает крупная неконтролируемая дрожь. В горле застревает комок, который не даёт ни молчать, ни кричать. Хочется рвать на себе кожу и волосы, хочется орать настолько громко, насколько позволит голос. Но вместо этого он поднимается на ноги быстро подходит к окну, открывая его настежь. В лицо, почти сразу же сильным порывом ударяет ветер, понемногу приводя его в сознание. Ртом Чонгук сразу же втягивает ледяной сырой воздух, на пару секунд задерживая дыхание. Тремор потихоньку слабеет и глаза наконец-то начинают видеть более чётко. Страх отпускает и дыхание начинает возвращаться в норму. Он опирается на подоконник локтями, залезая пальцами в волосы, проговаривая самому себе: — Успокойся… Успокойся. — делает глубокий вдох. — Это всего лишь сон. Это… — и в эту же секунду он ловит себя на мысли о том, что не хрена это не сон. Это реальность, которая стала его самым большим кошмаром. На губах появляется слабая улыбка, срывается тихий раздосадованный смешок. — Это не сон. — закидывает голову назад. Ноги подкашиваются и Чонгук садится на пол, прижимаясь спиной к тёплой батарее. Он понимает, что сейчас ему нужно пойти и выпить пару таблеток, которые ему выписал его личный психолог. Понимает, что как только он их выпьет, и снова ляжет в постель, ему станет лучше, понимает, что сможет успокоится и спокойно проспать до утра. Но сейчас, Чонгук просто не может собой управлять. Он не может даже пальцем по собственному желанию пошевелить. Рука тянется к заначке, которую Чонгук прячет за батареей. Это пачка самых дешёвых сигарет, которую ему привёз Сокджин. Да. Он начал курить. Хотя, курением это назвать тяжело. По одной сигарете в два дня. И то ночью, когда становится совсем невыносимо. Ведь начал он, потому что сейчас сигареты — это единственное, что до сих пор поддерживает его сознание. Единственное, что не даёт ему окончательно сойти с ума. И да, Чонгук помнит каждую лекцию от Хосока о том, что курение — это вред и яд для организма, но лучше быть зависимым от сигарет, нежели зависимым от таблеток. Почти полная пачка. Не хватает всего двух, а теперь в расход пошла и третья. Он зажимает её меж губ, и достав зажигалку из-за батареи поджигает её. Лёгкие вдыхают неприятный запах, получая никотин. По телу распространяется спокойствие, ведь этот запах напоминает ему о доме. О Юнги, о любимой квартире, о брате и о друзьях. Этот запах и эти ощущения расслабления от тяжек, помогают ему окончательно прийти в норму. Помогают ему собрать себя заново. Дым медленной волной поднимается вверх, ветер разносит его по всей палате. И Чонгук знает, что он обязательно получит завтра леща от Эрика, ведь курить в больнице строго настрого запрещено. Но ему плевать. Главное, что сейчас ему полегчало… За окном яркой разноцветной зарёй зажёгся рассвет, напоминающий о том, что настал новый день. Жёлто-рыжие лучи Солнца пробираются в окна. Небо с каждой минутой становится всё светлее. Время почти восемь часов утра. Сокджин сидит в кресле напротив панорамного окна. В одной руке он держит бокал вина, в другой телефон. Он разговаривает с Намджуном уже почти три часа, ведь за эти две недели случилось слишком много всего. Какие-то новости из Нью-Йорка были не приятными или пугающими, а какие-то очень даже хорошими и долгожданными. В Сеуле же сейчас десять часов вечера. Полотно ночного неба с каждым мгновением становится всё темнее. На нём не одной звезды, ведь свет Сеула затмевает все, даже самые яркие звёзды. Намджун лежал в своей постели, ведь после тяжёлого рабочего дня ноет всё тело. Он тоже рассказывал Сокджину о том, что было в Сеуле. Слава богу, что их новости были не столь отвратительными. Он рассказывал Сокджину о работе, о себе, да и вообще о всём, что происходило. И именно поэтому за этими бурными обсуждениями всего, они не заметили, насколько же быстро пролетело время. — Вот такие дела, Намджун. — он откинулся на спинку своего кресла, на пару секунд прикрывая уставшие глаза. — Единственное, что хорошо, так это то, что Чонгук идёт на поправку. Эрик говорит, что если всё будет хорошо, то он выпишет его на следующей неделе. — только вот Сокджина почему-то эта новость совсем не радует. Внутри у него засело какое-то сомнение, которое не даёт ему покоя. Даже не сомнение, а предчувствие. Что-то обязательно произойдёт, и Сокджин уверен, произойдёт что-то плохое. — Знаешь, в какой-то момент, я подумал, что он сдастся. Мне казалось, что эта ситуация окончательно его сломала. Но, к счастью, Чонгук нашёл в себе силы это пережить. Намджун несколько раз кивнул. — Чонгук очень силён. Никогда не перестану им восхищаться. — Намджун приложил ладонь к глазам и, зевая, спросил: — А что Хосок? Он знает? — Да. — Сокджин сделал глоток из бокала. — Я сам разговаривал с ним. — тяжело вздохнул. — Он просто в бешенстве. Намджун хмыкнул. — Не мудрено. — Хорошо, что у меня получилось отговорить его ехать сюда. Намджун кивнул. — Да. Это хорошо. — он повернул голову в сторону закрытой двери в свою комнату и начал говорить тише. — Но ещё лучше то, что Юнги ничего не знает. — Да уж. — парень поднялся на ноги. — Только не рассказывай ему ничего. Иначе примчит сюда, натворит мне здесь дел, а мне потом разруливать. — он поставил бокал на стол, который стоял неподалёку. В его голове сразу же яркой вспышкой зависла картина того, что будет творится здесь, если Юнги обо всём узнает. Сокджин не может его убедить остаться в Сеуле. Юнги по-любому приедет и тогда в Нью-Йорке начнётся война. Лютый ядерный армагеддон злости и ненависти будет пылать между Юнги и Чимином. И Юнги эту войну не выиграет. — Нечего ему тут делать. — подошёл к окну. — Я бы на твоём месте спрятал его загранпаспорт. — Я ещё месяц назад это сделал. — он повернулся на бок, устремляя взгляд на небольшой комод, на которой стоит небольшая фото рамка, в которой был обрывок фотографии Сокджина. — А что касается этого морального урода, — со злостью проговорил старший. — то я надеюсь, что у меня получится запереть его в психушке. — он улыбнулся своим мыслям. — Так будет лучше для всех. И для нас с тобой, и для Чонгука с Юнги. Да и вообще для окружающих. Намджун немного улыбнулся. — Да. Тут ты однозначно прав. — он приложил ладонь к глазам. — Будем надеяться, что у тебя всё получится. Между ними повисает не ловкое молчание. Им обоим хочется сказать друг другу те самые важные и максимально необходимые слова. И Сокджин сдаётся первым. — Я скучаю по тебе, Намджун. — он прислонился лбом к холодному стеклу. — Просто не представляешь, как мне хотелось сорваться, бросить всё и поехать в Сеул. — пробормотал, прикрывая глаза. — И я очень скучаю. — Намджун поднялся с постели. — Хочешь я приеду? У меня есть такая возможность. — Хочу. — зарываясь пальцами в волосы. — Очень хочу. — он смыкает зубы, потому что в голосе появляются не нужные эмоции. В его голосе должна быть сталь и уверенность, а не печаль, тоска и всё вот это. — Но не стоит. Сам понимаешь почему… Сегодня среда. Середина недели, первые два дня которой тянули невыносимо медленно. Но всё же суждено было дождаться этого часа. Психбольница выпускает в большой мир одного из своих подопечных. И для кого-то это просто замечательно, а для кого-то не очень. Пак Чимин выходит на улицу, полной грудью вдыхая этот влажный, немного прохладный утренний воздух. Сейчас он стал для него невероятно сладким и приятным, освежающим и остужающим, ведь просидев две недели в этой больнице для умственно отсталых, по воздуху свободы изголодаешься только так. Из машины, которая стояла на полупустой парковке рядом с больницей, выходит его личный водитель. Вот он. Единственный человек, который искренне рад его возвращению. И то, искренность эта только из-за денег, которые просто необходимы человеку с женой, больной тёщей и четырьмя детьми. — Здравствуйте, Господин Пак. — родной корейский язык. За все две недели, которые он провёл здесь, он уже настолько отвык от родного языка, что слышать его из чужих уст максимально непривычно. Мужчина кротко поклонился перед ним. Но Чимин в его сторону даже не взглянул. Он ему сейчас не интересен вовсе. Ему интересно сейчас оказаться в палате Чонгука. — Куда вас доставить? До… — Пятьсот пятьдесят, первое авеню. — он проходит в сторону машины. — И как можно скорее. — он открывает дверь, и садится внутрь. Кожаный салон любимого автомобиля, почти сразу помогает ему вспомнить кто он на самом деле. Он — миллиардер, у которого по щелчку пальцев появляется всё, что он захочет, или тот, кого он захочет. У него огромная сеть предприятий по изготовлению лекарственных препаратов по всему миру. Шикарный дом в пригороде Нью-Йорка, свой автопарк из десяти абсолютно разных машин. Он — шишка приступного мира, от имени которого у всех в Корее трясутся поджилки. Только вот в Америке он не даёт своей плотоядной сущности раскрыться полностью. Не нужно этого. Машина мчит его по оживлённому утренней суетой городу. Он очень изменился. Тут стало намного теплее. Над городом не висит пелена печали и грусти. Ощущение такое, что за эти две недели, власти Нью-Йорка провели полную энергетическую чистку. Много людей, много машин, которые идут и едут в различных направлениях. И, наверное, это единственное, почему Чимин ненавидит Нью- Йорк. За то, что в этом городе слишком людей. Слишком много пробок и различных очередей. Именно поэтому он и ненавидит этот город и этот штат. От одной больницы до другой его довезли за двадцать минут. И честно признаться, как только машина припарковалась, у Чимина сразу исчезло желание туда идти. Хоть он и безумно соскучился по Чонгуку, но стыд за тот день накрывает его чуть ли непостоянно. Стоило ему выйти из машины, и дать распоряжение о том, чтобы водитель ждал его, он увидел Сокджина, который шёл к главному входу в больницу. И как только их взгляды столкнулись, Чимин сразу почувствовал пренебрежение и ненависть со стороны старшего брата. — Больным на голову сюда путь заказан. — максимально холодно, и отворачивая от него голову. И быстрым и уверенным шагом поднимается по ступеням, как вдруг: — Я хочу поговорить с ним. — Сокджин затормозил, медленно разворачиваясь к нему. — Проведи меня к нему. — подошёл к брату. — Пожалуйста. — А ты хоть раз о нём подумал? — достаточно громко. — Он хочет с тобой разговаривать? — Знаю, что нет. — пробормотал. — Тот и катись отсюда. — свозь зубы. Он немного оттолкнул его от входа в больницу, максимально доступно объясняя, что ему тут не рады. — Чтоб на пушечный выстрел к нему не подходил, понял меня? — Ким Сокджин… Но старший не дал ему и слова сказать. Он просто молча зашёл в больницу, быстро скрываясь из виду. Он зол, он просто в бешенстве, и тем пламенем, который горит в его глаза он грозится сжечь всё на своей пути. Один только его взгляд даёт понять, что от него нужно держаться подальше. Каждый его шаг показывает, что он убьёт каждого, кто подойдёт к нему. Шагая по длинному, почти нескончаемому коридору, Сокджин очень быстро приближается к двери в кабинет Эрика Нельсона. Только вот когда он дёргает за ручку, обнаруживает, что дверь заперта, и это его напрягает. Эрик никогда не запирает дверь в свой кабинет, когда он находится в больнице, потому что не видит в этом смысла. Значит его в больнице нет. Но этого не может быть. У Эрика сегодня дежурство. Он должен был быть на работе с восьми утра. Сокджин достаёт из кармана телефон и набирает чужой номер, но за спиной абсолютно неожиданно раздаётся звучный, басистый голос старшего. — Мне бесполезно звонить, Ким Сокджин. — парень повернулся к нему лицом и видит, как он идёт по коридору. В куртке. С вещами. В одиннадцать часов утра? Неужели он только что приехал? — По-моему, ты слишком поздно приехал на работу. — протянул ему рук, ожидая ответа. Эрик пожал её в ответ. — Были кое-какие дела, поэтому мне при-шлось отпроситься на несколько часов. — он быстро вставил ключ в замочную скважину, быстрыми движениями отпирая замок. — Проходи. Поговорить нужно. И Сокджин прекрасно знает о чём сейчас будет этот разговор. Именно поэтому он не тормозит и заходит седом за врачом. Почти сразу зажигается свет, озаряя не очень большой кабинет, в котором полным-полно различным шкафов, с документами и другими разными бумагами. Небольшой стол, на котором просто груды историй болезни и прочего. Скромный диван, с подушкой и пледом, на котором спит Эрик во время ночных дежурств. Мужчина быстро разделся и сел за стол, откидываясь на спинку мягкого кресла. — Садись. Он посмотрел на него и сел за стол. — Я видел этого придурка только что. — опёрся руками на стол. — Что он здесь делает? — А с ним всё в порядке. — разводя руками. По интонации и выражению лица Сокджин видит, что Эрик сам ни разу не в восторге. — Врачи говорят, что нет смысла держать его дольше двух недель. А уж закрыть его там на совсем, как ты говорил, вообще не представляется возможным…

/flashback/

Стены палаты невыносимо сильно давят на Чимина. За дверьми постоянно слышны какие-то посторонние звуки, ведь все остальные сумасшедшие не заперты по палатам, как он. Они ходят по коридору, то кричат, то плачут, по смеются в захлёб. И в каждом из них он узнаёт себя. Такие же резкие перемены настроения, такое же желание забиться в угол и просто сидеть и орать, ведь здесь заняться больше нечем. Либо ты прикидываешься сумасшедшим и пьёшь нейролептики, которые тебе дают, либо сопротивляешься и сидишь прикованным к кровати и сходишь с ума. И Чимин предпочёл первый вариант. При врачах он делал вид, что у него поплыла голова, а наедине с самим собой — сходил с ума. Внутри него смешалось всё. И вина, и непереносимо сильный гнев и злость на себя, и желание убить каждого из тех, то находится в этой чёртовой больнице. Устроить здесь расстрел без разбора на виноватых и безвинных, а потом застрелиться самому. Он слышит, как в скважину вставляется ключ, как дверь отпирается. Видит, как к нему в палату входит два врача. Один был его лечащим врачом, а второй — Эрик Нельсон, который две недели назад упёк его сюда. — С ним всё хорошо. Абсолютно здоровый человек. — Эрик подошёл ближе к Чимину, внимательно слушая своего коллегу. — Приступов с момента прибытия не было. С врачами не агрессивен, смирительная рубашка ему не нужна. Поэтому сегодня я собираюсь его выписать. — Чимин перевёл взгляд на врача психбольницы. Эти слова его радуют. Всё-таки его не станут тут задерживать и наконец-то отправят домой. Эрик проходит взглядом по его лицу, смотрит в его глаза, которые теперь уже направлены на него и которые кричат: «Выгони его. Давай поговорим одни». И Эрик не может не подчиниться. Тем более, Эрик и сам хочет сказать ему то, что нельзя озвучивать при посторонних. — Старина, ты можешь оставить меня с ним наедине? Врач осматривает их, а потом, сунув руки в карманы своего халата, произносит: — Хорошо. — он уже направился к выходу, но резко остановился и вновь повернулся к ним. — Если что, я буду за дверью. — Эрик кивнул ему. Врач покидает пределы палаты, закрывая за собой дверь. В палате повисает омерзительно липкое молчание, которое растягивать не хочется вовсе. Ещё и прожигающие глаза Чимина дают понять, что медлить не нужно. — Ну как ты тут, Пак Чимин? — сел рядом с ним. Но Чимин этот вопрос игнорирует. Он поворачивается к нему и сразу выдаёт встречный вопрос: — Что с моим мужем? — «Ожидаемо». — ловит себя на мысли врач. — А сам как думаешь? — Отвечай на чёртов вопрос! — сквозь зубы, со злостью, но не громко. Ему не нужно, чтобы тот, кто стоит за дверью услышал и увидел его очередной срыв, и сразу передумал выписывать его. Он не будет наступать себе на голову. — В отличие от тебя, у него не всё так радужно. Видимые изменения не существенные. И это только в физическом плане. Обо всём остальном даже говорить не хочется. — поднялся на ноги и встал перед ним. — Мой тебе совет. — чуть нагнулся к нему. — Не ходи пока к нему. Он не… Чимин резко вскакивает на ноги. — Я без тебя разберусь…

/end flashback/

— Какая неожиданность. — с максимальным сарказмом в голосе. — Сукин сын! — ударил по столу, поднимаясь на ноги. — Эрик, родной мой, ну ты же понимаешь, что этого человека нельзя было выпускать в нормальный мир. А о том, что его нельзя к Чонгуку подпускать я уже молчу, ведь это и так понятно. — Сокджин. — он тоже поднялся на ноги. — Его никто там не закроет. — он приложил ладонь к лицу. — Да. Чимин в прошлый раз показал мне всю свою сущность, но врачам, которые там работают он показывает совершенно другую маску. Там он белый и пушистый, у которого просто случился нервный срыв из-за переживаний за мужа. Всё! — разводя руками. — Чтобы убедить их в обратном, нужно, чтобы Чимин сам выпустил из себя монстра. А он этого не сделает, потому что прекрасно знает, чем ему это грозит. — он вернулся на место, замолкая на пару мгновений, чтобы Сокджин успел осознать, что их план осуществить не удастся. — Он не дурак. Сам это знаешь. — Так мы что, сука, обратно ничего сделать не можем? — немного повысив голос. — Пока не можем. А в дальнейшем уже будем смотреть… Обычный, можно даже сказать уже привычный день в стенах больницы. Утро, как всегда, начинается с процедур. Лечебная гимнастика, уколы и другие необходимые действия. За эти две недели у Чонгука есть очевидный прогресс в лечении. Синяки, количество которых было просто неисчислимое количество, начали исчезать, оставляя после себя лишь желтоватый оттенок, который выглядит максимально по-уродски. Из-за этого Чонгук последние несколько дней не рискует выходить из палаты. Ходить тоже стало намного легче. Уже нет такой боли при сгибании и разгибании. Можно спокойно ложиться и подниматься на ноги. И это плюс. А ещё плюс, что он каждый день может общаться с братом. Дня него эти разговоры стали ещё одним смыслом лечения, ведь ему хочется радовать Хосока тем, что и физическое и психическое здоровье приходит в норму. Сегодня обычный день. Всё нужно делать по расписанию, и не в коем случае от него не отбиваться, ведь в день, нужно переделать уйму дел. Дверь открывается, и вместо доктора в его палату входит Ким Сокджин. Человек, который почти не отходит от Чонгука. Человек, который заботится о нём, как родной отец. Только вот сегодня на его лице нет той широкой улыбки, глаза не сияют радостью встречи и радостью за прогресс лечения. Нет. Сегодня в его глазах лишь злость и холод, которых Чонгук уже давно не видел. — Привет, хён. — немного не уверенно проговорил. — Привет. — и голос тоже звучит как-то странно. Во всяком случае, Чонгук давно не слышал в нём таких эмоций. — Что-то случилось? На тебе лица нет. — он сел на край своей пастели, устремляя взгляд в его глаза, пытаясь хоть что-то в них разобрать. Но ему это не понадобилось. — Муж твой приехал. — всё. На этом, в принципе, можно закончить. Это уже самая худшая новость дня и недели. — Встретились с ним около входа в больницу. — он сел на против него, закинув ногу на ногу и сложив руки на груди. — Я послал его. Сказал, чтобы он не смел приближаться к тебе, но… — он резко замолкает, поднимая на него глаза. — Ты и сам прекрасно понимаешь, что рано или поздно, но он к тебе заявится. — он чуть наклонился к нему. — Будь осторожен, Чон Чонгук. Это может произойти в любой момент. — и стоит ему договорить эту фразу, как дверь вновь открывается, и к нему в палату входит именно тот человек, о котором они только что говорили. Пак Чимин. Он стоит в дверном проёме и смотри на него глазами полными печали. Сокджин поднялся на ноги, разворачиваясь в его сторону. — Я тебя предупреждал, что тебе сюда путь заказан? — сделал пару медленных, но достаточно больших и уверенных шага. — Предупреждал. Тогда какого хуя… — Хён. — строго проговаривает Чонгук, привлекая внимание обоих парней. — Позволишь зайти? — спрашивает Чимин, пристально смотря на него. Но Чонгук лишь отворачивает голову. Сердце начинает стучать в разы сильнее, а руки выдают не сильную дрожь. В голове начинают всплывать события того злосчастного дня. Вспоминает лицо того Чимина, который душил его с неистовой силой, как смотрел в его глаза и даже не думал останавливаться. А этот Чимин не такой. У него в глазах нет того безумия. Нет огня гнева, который грозился сжечь всё на своём пути. Всё-таки две недели в психбольнице пошли ему на пользу. — А нужно ли? — Всё. Ты убедился, что он не хочет тебя видеть. Проваливай. Чимин посмотрел на него и эмоции в его глазах сменились практически мгновенно. С грусти и печали он сменился на гнев и злость. — Я не с тобой разговариваю. Не лезь! — не громко, но с еле ощутимым гневом. — Пусть сам решит. Самый старший развернулся к Чонгуку. — Чонгук, если ты не готов, то лучше не надо. Да. Чонгук не готов. Он не хочет видеть этого человека, не хочет слышать его голос. Даже дышать с ним одним воздухом для Чонгука омерзительно. Но выбора у него другого нет. — Пусть войдёт. — отворачивая голову в сторону окна. Конечно Сокджин был вообще ни капли не рад этим словам со стороны младшего, а вот Чимин обрадовался. Даже очень. Он почти сразу прошёл в палату, устремляя в сторону Сокджина победный взгляд, который говорил сам за себя: «Понял, Ким Сокджин, он на моей стороне». Во взгляде Сокджина был кошмарный уровень возмущения. Только вот он уже ничего не поменяет. Именно поэтому буквально через несколько мгновений он быстрым шагом идёт в коридор, плотно закрывая за собой дверь. Чимин садится рядом с ним, внимательно вглядываясь в его лицо, ощущая, как же сильно бьётся сердце в его груди. В его глаза смотреть — стыдно, начинать разговор — тоже. Но делать нечего, раз уж хотел поговорить, то надо что-то делать. Он прикоснулся пальцами к его руке, но Чонгук быстро убрал её. — Давай без этого. — прикрывает глаза, отворачивая голову в сторону, всем своим видом показывая, что какие-либо проявления нежности, после всего, что было в тот самый день, неуместны. — Чонгук, — в горле мгновенно пересыхает, ведь произносить это имя впервые за две недели очень тяжело. — Я хотел… — тупо. Максимально. В голове мгновенно теряются все мысли, которые он хотел ему сказать. — Прости меня. — склоняя перед ним голову. — Пожалуйста… — Зачем? — очень строго и холодно. — Чтобы через два месяца всё это повторилось вновь? — повернулся к нему, заглядывая в глаза. — Чтобы в следующий раз меня повезли не в больницу, а в морг? Чонгук прав, ведь в тот день он был в шаге от нового убийства. Был в шаге от убийства любимого человека. Так может поступить только самая настоящая мразь. Мразь, которой Чимин и является… Почти час из палаты Чонгук не раздаётся ни звука. И Сокджина это здорово напрягает. Что может происходить за дверью? Спокойный разговор по душам или очередная попытка убийства Чонгука? Он уже не может сидеть на месте и поэтому, ходит из стороны в сторону по коридору, в сотый раз пересчитывая плитку на полу, читает все возможные плакаты, которые висят на стенах, вслушивается в разговоры американцев, которые проходят мимо него, ведь нужно же хоть чем-то занять свои мысли. Точнее не то что занять, а заглушить. Но наконец-то он видит, как в сторону него идёт Чимин. Вид у него, конечно, так себе. Он и так после больницы выглядел так, будто ему вдарили сковородкой по лицу. А теперь ещё и танк сверху проехал. Он сложил руки на груди, возвращая свой взгляд на плакат про давление, который весел у него перед глазами, делая вид, что ему до безумия интересно, что является причиной повышенного артериального давления, а что является причиной пониженного. Но на удивление, когда Чимин подошёл, и так же устремил свой взгляд в плакат, он не пустил никакой шутки в его сторону, как это было всегда. Он вообще ни слова ему не сказал. А если он не сказал ни слова, значит ждёт, когда Сокджин сам что-нибудь спросит. Только вот Сокджин даже не собирается заводить разговор с этой мразью. Именно поэтому он демонстративным образом разворачивается от него и уже собирается идти в палату Чонгука, но… — Подожди. — схватил его за руку. — Нужно поговорить. — Не о чем. — максимально безразлично. Ему не хочется даже голоса его слышать, не говоря уже о том, чтобы разговаривать с ним. Именно поэтому он отшвыривает его руку. Чимин усмехнулся, и облокотившись на стену, закинул голову назад. — До сих пор играешь в героя? — посмотрел на него максимально пренебрежительно. — Снимай эту маску. Она тебе не идёт. Сокджин сжал зубы и развернувшись к нему лицом, прижал его за шею к стене. — Знаешь, что, Пак Чимин. Да. Я виноват в том, что обдолбался наркотой в тот день. Да, я виноват в том, что, когда был тебе нужен — ничего не сделал, чтобы помочь. Но давай на чистоту. — ткнул пальцем ему в плечо. — Ты сам до всего этого довёл. Я ещё тогда сказал тебе, что настанет день и когда-нибудь найдётся человек, который воспользуется тобой. Это твоя карма. И ненависть Чонгука — тоже твоя карма. Вот и живи с ней. — оттолкнул его и целенаправленной походкой пошёл в сторону палаты младшего под косые взгляды посторонних людей, которые шли по коридору. Эти слова. Сокджин всё это время мечтал высказать их Чимину в лицо. Очень давно мечтал. И наконец-то это время настало. Может быть хоть сейчас он сможет до него достучаться. Когда он входит в палату, он видит Чонгука совсем не таким. За этот час он очень здорово изменился. Глаза потухли, лицо не сияет. Он снова потух. — Что он тебе сказал? — без каких-либо прелюдий, сразу вопрос в лоб. Чонгук повернулся в его сторону. — Просил прощения. — провёл ла-донью по волосам, зарываясь в них пальцами. — Умолял вернуться назад. Клялся, что такого больше никогда в жизни не повторится. — Не говори, что ты повёлся? Младший свёл брови. — За кого ты меня принимаешь, хён? Я по-твоему на дурака похож? — Ну слава богу. — сложил руки на груди. — А он что? Тяжело вздохнул, падая на подушку, немного морщась от боли. Он забывает, что ему до сих пор нельзя делать резких движений. Хоть он и может ходить без боли, но его перелом всё ещё даёт о себе знать. — Завтра, как только меня выписывают он сразу забирает меня туда. — Перебьётся… Четвёртый час утра. По комнате расползается холод и мрак из настежь открытого окна. Юнги сидит на полу около кровати, держа в руках ручку и небольшой блокнот, в который обычно записывает все свои бесконечные мысли, стихи и идеи для новых песен. Его жизнь здорово изменилась с тех пор, как он переехал к Намджуну. Теперь играть роль «со мной всё в порядке» нужно не только на работе, но и тогда, когда возвращается домой. Его комната — единственное место, где он сможет наконец-то сняться со своего лица фальшивую улыбку, вернуть в глаза печаль, а в мысли вернуть желание сдохнуть. Как только он закрывает за собой дверь, прячась от всех людей, то сразу становится прежним. Таким, каким был два месяца назад. Парень закидывает голову на матрац, втягивая носом ледяной воздух, на пару мгновений прикрывая глаза. Он понимает, что скоро нужно будет ехать на работу, понимает, что скоро нужно будет вновь надевать на себя ненавистную маску и жить этот день так, будто ничего не произошло. Только вот ему не хочется. Он устал врать. Врать не только коллегам и друзья, но ещё и самому себе. Буквально на пару секунд рой мыслей в голове усмиряется, буквально на пару мгновений ему кажется, что вся комната погружается в мёртвую тишину. Глаза отказываются разлепляться из-за невероятной тяжести. Но из этого призрачного состояния его вырывает громкий будильник. Пять утра. А значит природа всё-таки взяла своё и Юнги вырубился. Пусть и на сорок минут, но это не важно. Факт всё равно остаётся фактом. Он медленно поднимается на ноги, и закрыв за собой окно, покидает комнату. В самой квартире тишина, нарушаемая лишь дыханием Намджуна, который спит в своей комнате. И спит настолько сладко, что аж завидно. Юнги же до утра ворочается в постели, без возможности нормального отдыха. А про сон можно вообще молчать. Он садится за стол, чиркая зажигалкой, и внимательно смотря в жёлто-синее пламя за его завораживающим танцем. — Красиво. — шёпотом. Он частенько так делает. Сидит и просто смотрит на огонь, ведь на него можно смотреть вечно. Вообще, он пришёл сюда просто покурить, ведь сигареты до сих пор являются самым главным средством чтоб проснуться и самым главным рычагом для включения мозга. Он три раза за февраль собирался бросать, ведь курение всё-таки сказывается на нём. И какое-то время у него получалось. Но самое большое, что он выдержал, это два с поло-виной дня. И это два с половиной дня его очень сильно ломало, ведь стаж курения семнадцать лет просто так никуда не денешь. Ему постоянно хотелось есть и курить, постоянно менялось настроение. Он срывался на всех, кого видел. И больше всех доставалось именно Намджуну с Тэхёном. Парни в прямом смысле его избегали, чтобы просто не отгрести лишний раз. Но Юнги сорвался. Причём так, что сразу же выкурил почти три сигареты. После такого плачевного опыта, он решил, что если и будет бросать, то только постепенно. Вдохнув в себя сигаретный дым, парень подошёл к кухонному окну, отодвигая плотную занавеску. По-прежнему темнота. В небе нет ни намёка о том, что скоро начнётся рассвет. И вдруг в его голову приходят строчки, которые он написал в тот день, когда Чонгук покинул Сеул. Приходят последние строчки стихотворения, о котором Юнги уже забыл, но вспомнил очень неожиданно: — Ты вновь уходишь, убегаешь, Ты исчезаешь без следа. И за собой мосты сжигаешь. — он обречённо вздыхает, примыкая лбом к ледяному стеклу. — Теперь, наверно, навсегда… В голове у Питера фон Витте зажигается красная лампа и звучит сигнал тревоги, ведь тот человек, который сейчас вышел из здания совсем не тот Чимин, которого он видел и знал. Он зол, он опасен, он просто в бешенстве, и тем пламенем, который горит в его глазах он грозится сжечь всё на своей пути. Один только его взгляд даже понять, что от него нужно держаться подальше. Каждый его шаг показывает, что он убьёт любого, кто подойдёт к нему. Именно поэтому люди, у которых хорошо развит инстинкт самосохранения старались обходить его стороной, не приближаться к нему и держаться на расстоянии как минимум десяти шагов. Честно признаться, Питеру тоже страшно подходить к нему, ведь после того, как он пару раз столкнулся лицом к лицу со смертью, инстинкт самосохранения у него работает сверх нужного. И он подсказывает ему, что если он подойдёт к нему ближе хоть на шаг, то потом можно будет рыть могилу. Но выбора у него не было. — Здравствуй, Пак Чимин. — проговорил, с небольшой улыбкой, пытаясь хоть как-то разбавить повисшее напряжение. Парень строго взглянул на него и пробормотав что-то похожее на «привет», пошёл в сторону своего кабинета, на ходу крикнув о том, чтобы к нему никто не заходил, и никто его не беспокоил. У него настроение ниже плинтуса, а желание послать всё нахуй и поехать домой, растёт с каждой секундой. И всё только из-за того, что Чонгук отказался ехать домой. Из-за того, что в очередной раз дал ему понять, что никого кроме обычного сумасшедшего тирана в нём не видит. И это нормально. Чимин ожидал такое, тогда почему его так неистово трясёт от гнева и злости на всё и всех? Не понятно. Как только он закрывается в своём кабинете, и прижимается спиной к двери, то сразу выдыхает, ведь появиться на работе впервые спустя две недели, и когда весь коллектив знает, что он лежал в психбольнице — настоящее испытание. Он знает, что его сейчас ждёт. Знает, что все вновь будут шушукаться за спиной, называть сумасшедшим, если он чуть-чуть поднимет голос и, если будет слишком спокойным. — Проще уволить всех, и набрать персонал заново. — пробормотал, закинув голову назад. В дверь раздаётся стук. Новая волна гнева расползается по телу Чимина. Он смыкает зубы и процеживает: — Кто? — Я. — раздался голос фон Витте. Чимин тяжело и раздражённо выдыхает, но всё же впускает его в свой кабинет. Питер зашёл внутрь, с большой стопкой бумаг. — Я же просил оставить меня одного. — очень строго. — Ну знаешь что, Господин Пак Чимин? Сначала забирай свои полномочия и все бумаги, а потом уже оставайся один сколько твоей душе будет угодно. — поставил стопку бумаг на стол. Их оказалось намного больше, чем Чимин думал. Он понял, что фон Витте прав. Поскольку он выполнял его обязанности все эти две недели, то Чимину нужно быть благодарным, за то, что он не послал его далеко и надолго. Именно поэтому гнев внутри него утихает. — Ну рассказывай. — сел за стол, закидывая на него ноги. — Как тут обстояли дела без меня? — В Сиэтле прознали о том, что кто-то скопировал рецепт. Эта фразу прозвучала как приговор. Словно сейчас в эту самую секунду в его кабинет ворвутся люди из ФБР и других организаций, и упекут его за решётку. — Как? — поднялся на ноги опираясь на стол. — Ты же говорил, что никто ничего не узнает. — Я сам не до конца понял, но похоже дело дрянь. — он подошёл к небольшому окну. — От рецепта нужно избавиться. Хранить его где-либо очень опасно. — повернул к нему голову. — Ты просто не представляешь, что с нами могут сделать, если… — Плевать мне на последствия. — ударив ладонью по столу. — Эта формула — дело моей жизни и жизни моего отца. И я не позволю, что бы кто-то или что-то встало у меня на пути. — Но, Чимин… — Никаких «но». — максимально строго. — Если не хочешь, то можешь валить на все четыре стороны. Я буду стоять на своём. — но не успевает он этого договорить, как Фон Витте резко подходит к нему, хватает его за грудки и прижимает к стене. — Слышь ты! — прорычал сквозь зубы, смотря Чимину в глаза. — Я тебе чего мальчик что ли? Я с тобой тут шутки шучу? — замолчал на мгновение. — А себе не думаешь обо мне вспомни! Я не позволю тебе угробить наши жизни… В Сеуле наконец-то начинается новый день. Четверг. Ни самый худший день в недели, но и не самый лучший. Хотя, если задуматься, то любой день хрень, если с утра нужно вставать на работу. Нет ничего хуже будильника, который призывает подняться с тёплой постели и отправится работать. Намджун поднялся с постели, как можно быстрее выключая будильник. Глаза разлепляются с огромной тяжестью. Нежелание делать какие-либо телодвижения призывает вновь откинуться на кровать и снова погрузиться в дремоту. Вообще, это во всём виноват Мин Юнги, который влияет на него просто отвратительно. С тех пор, как он к нему переехал Намджун начал его копировать. Какие-то манеры поведения, жесты, мимика. Он становится на него похожим, а Юнги начинает становиться похожим на него. Снова перекрасил волосы в тёмный, стал более закрытым и отстранённым. Таким, каким раньше был Намджун. Хотя, на это могут быть и другие соображения. — Встал? — звучит за спиной голос старшего, который стоял в дверном проходе. Волосы на голове выглядят так, словно он два пальца в розетку вставил, лицо бледное с синяками под глазами от недосыпа, ведь Юнги почти не спит. До трёх, а иногда и до четырёх часов ночи он сидит и пишет, иногда сочиняет какие-то нотные комбинации, чтобы потом уехать на работу к семи, быстренько додумать и если выглядит это более-менее приличным, то показать парням. — Тело встало. — пробурчал, потирая сонные глаза. — Можешь ложиться обратно. — проговорил, шагая в сторону коридора. Намджун повернул голову в его сторону, нахмурив брови. Он услышал, как в коридоре шуршит одежда. — Я поеду сегодня пораньше. Намджун поднялся с кровати и вышел в коридор. — Юнги, время шесть утра. Куда тебя несёт в такое время? — Я быстренько всё сделаю и лягу там спать. Дай мне поспать, хотя бы часов до десяти. Сегодня ещё не ложился, поэтому чем раньше я всё сделаю, тем лучше. — Юнги улыбнулся ему. — Тем более, родной мой, мы на пороге нового альбома. Нужно хорошенько постараться. Его улыбка стала какой-то другой. Она стала более искренней и более живой, но в то же время она выдаёт много того, чего Юнги не показывает. И первое — усталость. Он работает на износ только чтобы заглушить боль от язв в груди. Работа стала для него своего рада лекарством и Намджуна это беспокоит. И не только его. Это беспокоит всех. Парни боятся, что такими темпами Юнги вновь доведёт себя до больницы и до двух самых вероятных диагнозов: переутомление и нервное истощение. — Хён, так дела не делаются. — сложил руки на груди. — Завтра берёшь выходной. Иначе к концу месяца ты у нас ласты склеишь. — Не говори ерунды, Намджун. — он мельком взглянул на него и начал обуваться. — Просто сегодня сразу после работы лягу спать. И всё. Никакого выходного завтра не нужно. — но по выражению лица Намджуна стало понятно, что эти слова его совсем не убедили. Казалось, что даже наоборот добавили сомнений. И Юнги это прекрасно понял. Он подошёл к нему и положил ему руки на плечи. — Намджун, просто поверь мне на слово, что всё будет нормально. Ведь я всегда так жил. Мне не привыкать. — вновь улыбнулся, опуская руки. Да. Ему действительно уже привычно работать в таком темпе. И с одной стороны Намджуна действительно радует, что его друг, брат, коллега и просто человек, которого он уважает и за которого переживает как за члена семьи, наконец-то взялся за голову. Но в любой бочке мёда всегда есть своя ложка дёгтя. Младший зевнул и опустив голову проговорил: — Делай, как знаешь. Но потом не проси меня прикрывать тебя при других. — посмотрел на него. — Не буду. — развернулся и пошёл в сторону ванной. — И не надо — пробормотал, с небольшой улыбкой, выходя из квартиры… После долгих мотаний по городу по различным важным и неотложным делам компании и не только, Чимин наконец-то возвращается в родной дом, по которому скучал всё это время. По его привычной, но такой пугающей тишине, по холодку, который прибегает по телу, стоит ему ступить на порог, по обжигающей темноте ночных комнат и длинных коридоров. И Чимину всё это по душе. Именно поэтому он обожает свой дом, ведь он пугает всех остальных. — Дом. Милый дом. — проговорил, выходя из машины. В вечерней тьме это место кажется ещё более мрачным и страшным. Внутри не горит свет, а значит внутри никого нет. Хотя вообще-то народу там сейчас должно быть до хрена. Новая секретарша, которую Чимин нанял за пару дней до инцидента, гувернантки, которые должны драить и вылизывать весь дом с крыши до фундамента, команда поваров, которые должны были готовить ужин в честь такого события. Да и вообще, откровенно говоря, он рассчитывал вернуться домой вместе с Чонгуком. Но из-за ясного намёка на то, что Чонгук не желает его видеть в ближайшее время, Чимин решил излишне не настаивать. Он входит в дом, включая везде свет. Странно, но в доме идеальная чистота. Нет ни пылинки, ни соринки. В воздухе витает запах его любимого освежителя и запах свежеприготовленной еды. Значит, сюда всё же приходили, только вот, непонятно, почему они все куда-то слиняли. Ведь по сути, до конца их рабочего дня ещё час. — Здравствуй, Пак Чимин. — раздался очень знакомый голос. И буквально через пару секунд в зоне его видимости появился Юн Вон Иль. — С возвращением из психбольницы! — с улыбкой. Он низко поклонился перед ним в знак своего почтения. Чимин хмыкнул, и разувшись, подошёл к нему. — Ты давай особо не зарекайся об этом. И так приходится уже в четвёртый раз заминать это гнилое дело. — протянул ему руку, а старший её пожал. — А где все? — Я принял смелое решение пять минут побыть твоим главным заместителем и взял на себя труд, распустить всех домой. Ведь это, дорогой мой Чимин, был приказ лично от тебя. Чимин скинул куртку на пол. — Не знал, что ты теперь отдаёшь за меня приказы. — прошёл мимо него в сторону столовой. — Если хочешь, выкупай этот дом, всю мою прислугу, мою компанию и филиалы и живи моей жизнью. Ты в этом преуспеешь. — скрылся в столовой. Свет в столовой зажигается, и он видит на столе… нормальный человеческий ужин, а не ту баланду, которую ему приносили в больнице. Видит бутылку любимого Амаретто, по которому уже успел изголодаться. Видит раздолье для желудка и десяти его любимых блюд различной кухни. От итальянской пасты до обычного корейского рамёна, от французского жульена, до испанского гаспачо. — В этот раз Фред постарался на славу. Нужно будет дать ему премию за сегодняшний день. — пробормотал, сразу же хватаясь за бутылку, которая была полна любимого напитка. Налив в стакан, он осушил его почти разом. — А Чонгук где? Я думал, он вернётся с тобой. Парень сел за стол, закидывая ногу на ногу, максимально облегчён-но выдыхая, ведь теперь можно расслабиться и насладиться трапезой. — Решил остаться в больнице до полного выздоровления. Вон Иль сел рядом с ним. — Ссора влюблённых. — искажая голос, и складывая руки в замок. — Сердце обливается кровью. — подсел ещё ближе. — Но ничего, я тебе восполню потерю. — и сразу после этой фразы Вон Иль почти сразу получает по лицу. — Ты не смотри на то, что я в дурке лежал. Вдарить до сих пор могу. Старший пошевелил челюстью, на которую пришёлся удар. — Грубо с твоей стороны. Я же всего лишь хотел, помочь и скрасить дни без твоего возлюбленного. — Вон Иль. — повернул к нему голову. — Сейчас снова втащу. — строгость в его взгляде поднялась до высшего уровня. — Больно разговорчивым ты стал в последнее время. Вон Иль вновь улыбнулся, поправляя галстук, который был на его шее. — Ладно, ладно. Я всего лишь проверял тебя. — он достал из пиджака небольшую бумажку. — Мне нужно было понять, сильно ли тебя успокоили в этой богадельне. — протянул её младшему. — В ближайшее время нужно выполнить одно дельце. Чимин взял её и начал внимательно читать написанное. А после того, как закончил, откинулся на спинку стула, сжимая листок в кулаке, и с самодовольной улыбкой проговорил: — Снова убийство…