Лгунья

       Хорошей ли была эта идея? Пальцы немели, но это было нормально. Так было правильно. Все по инструкции. У Джинни дрожали колени, но она упорно гнала от себя желание опуститься на пол. Ей нужен был зрительный контакт. Ей нужно было… Хорошей ли была эта идея? Да. Нет. Наверное. Ей было плевать. Джин Бонэм посчастливилось остаться в спальне одной. Вернее, не совсем. Уже. Или совсем скоро? Она не думала, куда подевались соседки. Белинда постаралась на славу. А Джинни вообще мало чем себя беспокоила, полностью сосредоточившись на заклинании. Чугунная печка переваривала тлеющие угли за спиной. Джин не видела этого, но слышала их шипение. И кроме углей на стены, затянутые гобеленами, танцующие тени отбрасывала лишь свеча на тумбе Бонэм. Больше никакого света. Свет не играл никакой роли. Но ей казалось, что его изобилие будет только мешать. Без него она чувствовала себя в большей безопасности. Просто самовнушение. За окном давно стемнело, спальня погрузилась во мрак. И это была хорошая темнота. Нужная. Джинни стояла у зеркала. Стараясь сосредоточиться на всех деталях — они все имели значение. Карие глаза, их раскосый прищур, темная рыжина кос. Едва заметные веснушки на щеках и носу. Еще была одежда — но это куда незначительнее. Она не понадобится. Но… Форменная мантия, зеленые лацканы, кажущиеся почти серыми от недостатка света. Поблескивающая серебром нашивка с факультетским гербом. Змея. «Ab ovo usque ad mala». «От начала и до конца». Девиз факультета, вышитый по кромке герба. Простая одежда. Или сама ее новая суть? И кто Джинни такая, чтобы противиться девизу своего нового дома? Она пойдет до конца. Да-да. Последние слова заклинания сорвались с побелевших губ. В горле давно пересохло, но ничего страшного. Об этом тоже упоминалось в инструкции. Джинни все делала правильно. Голова закружилась слегка, но это было терпимо. И хотя слизеринка в зеркале, силуэты спальни, окутанные тусклым свечением углей, свеча — все принялось крениться. Качаться. Но Бонэм нельзя было нарушить зрительного контакта. И она держалась стоически. До последнего. На языке проступил кислый привкус рвоты. Качка перед глазами усилилась. Но это было нормальным. Все по инструкции. И лишь в тот момент, когда все зеркало, всю комнату в его отражении начали разъедать черные точки, Джинни, наконец, поняла — все закончилось. Она сделала то, что должна. Она сумела. Справилась. И только тогда позволила себе моргнуть. С ресниц сорвались слезы, глаза едва терпимо пекло. Но дело было сделано. Потому что теперь она… ее отражение в ровной зеркальной глади было… Живым.              

* * *

              Десятью часами ранее.               От стыда почему-то до сих пор горели щеки. Стыда-стыда-стыда. И чего-то еще. И за это Джинни хотелось врезать самой себе по ноге. В самом деле, событиям вчерашнего вечера лучше бы навсегда остаться в минувшем дне. «Проклятье!» Бонэм с преувеличенным энтузиазмом уставилась в свой… что? Поздний завтрак? Ранний обед? По выходным угощения в Большом зале появлялись в любое время, когда только ученики или преподаватели не соблаговолят туда заглянуть. А сегодня ведь был еще и Самайн. Всю предыдущую неделю замок понемногу преображался. В ежедневном рационе появилось больше тыквенных блюд, хотя… куда уж больше? Стены и подоконники, даже пол украшали пылающие яркими цветами кленовые листья. Повсюду расставлены и развешаны зачарованные свечи. Они не коптили, не таяли. Они были взаправду просто везде — парили над головой в коридорах, таились в углах, плакали воском на подоконниках — но никогда не уменьшались, не укорачивались. Ничего удивительного. Ведь магия… «…так сильна». Еще в школе появилось много… черепов. Настоящий праздник мертвых, чем Самайн, впрочем, и являлся. Животных, волшебных существ даже… людей? Джинни не знала, было ли то подделкой, бутафорией или же замок действительно защищал своих обитателей в канун праздника смерти, превращаясь… в огромный и самый настоящий склеп. Изображая из себя мертвеца. Это вызывало довольно много эмоций. Совершенно разных, противоречивых. От неуютного трепета между ребер до, местами, искреннего восторга. Бонэм толком не понимала, что и думать, проходя мимо рогатых оленьих черепов, провожающих ее пустыми впадинами глазниц. Не знала, что чувствовать подле настоящей выставки чучел в коридорах. Птиц. Мертвых, конечно. Но так ладно сделанных, что казались… почти живыми. И темные тыквы с вырезанными глазницами — от которых кривили лица все слизеринцы, ведь те были маггловской «хэллоуинской» привычкой — терялись во всем ужасном великолепии… истинного лица смерти. Или вернее сказать… бессмертия? Все это было просто странно. Джин Бонэм глядела в тарелку с тыквенным рагу, отстукивая странный и быстрый ритм под столом каблуком школьной туфли. Все утро в ней боролись стыд, страх и предвкушение. И если последним двум чувствам она была… даже рада немного, то… Ей было… почти физически неприятно встречаться глазами с Дамблдором. И Реддлом. Вчера. Сегодня. Всегда? Она ощущала себя… чудно́. Ребенком, влезшим во взрослые игрища. Человеком, которого водят за нос. Используют. Да-да. Это мерзкое подозрение глубоко укоренилось в голове. Используют-используют. Но каким образом? Джинни не знала. Она была словно шахматной фигурой, застрявшей между двух игроков. Проходной пешкой, не имеющей и малейшего понятия, чьим пальцам подчиняется. Кто двигает ею? За кого она играет? Белых? Черных? Кто вообще играл белыми? Профессор Дамблдор? Реддл? А черными? И сколько бы ее это не тревожило, куда важнее было другое. Джинни Бонэм… не хотела быть ни пешкой, ни ферзем. Не скользить ни по черным, ни по белым клеткам. Ей не хотелось безвольно стоять на шахматной доске. Нет. Ей было необходимо стать игроком. — Джинни! Резкий голос, с мягкой хрипотцой. Настойчивые руки, откинувшие за спину ее подметающую столешницу рыжую косу. Бонэм оторвалась от своей тарелки. — Вернись к нам уже, милая, — Белинда заглянула ей в глаза. — Надеюсь, ты раздумываешь о наряде? Ты так и не показала, в чем собралась идти. «Ах, бал…» — пронеслось у нее в голове. Почему всех их так волновал этот мордредов маскарад? — Мы же не будем портить сюрприз? — улыбнулась Бонэм… почти миролюбиво. — Думаешь, я настолько тебе доверяю, сладкая? — вторила ее тону Нотт, тоже растягивая губы в оскале. — Клянусь магией, я не собираюсь идти в Таисиной ночнушке, — фыркнула Джинни. — Ее ночнушка получше твоего дешевого тряпья, — вяло подала голос Араминта. И веселое выражение вмиг слетело у Бонэм с лица. Они втроем проспали завтрак. Втроем решили в полдень посетить Большой зал, когда там почти никого не было. Это ощущалось немного… волнующе — чувствовать себя уединенно посреди огромного помещения. Теряясь в его масштабе. После вчерашнего ночного… «выпуска пара» отношения между Нотт и Мелифлуа казались… более ровными. И хоть Бонэм все равно не покидало ощущение человека, очутившегося между плахой и топором, перестав так открыто конфликтовать с Нотт, Араминта снова взялась цепляться к… Джинни. Джин заставила себя проигнорировать этот выпад, списав все на поздний подъем, вчерашние странные игрища и вечно мерзкое настроение Мелифлуа. Ничего. Все это можно пережить — Брось, Минти, — зато за нее резво вступилась Белинда, впрочем все еще глядя Бонэм в глаза, хоть и обращалась совсем не к ней. — Разве не заметила? Томми нравятся наряды Джинни. Ему кажется… импонирует скромность. Щеки Джинни вспыхнули с новой силой. «Они знают? Почему?» — от внезапной, но легкой паники слегка задрожали пальцы. Но она быстро взяла себя в руки. Они не могли знать о странном братском поцелуе Реддла. Про него ведали лишь трое: сама Бонэм, школьный староста да профессор Дамблдор, разумеется, узревший ту сцену в воспоминания на их вчерашней «терапии» легилименцией. Был ли Дамблдор удивлен так же, как она сама? Сложно сказать. Профессор ничем не выдал этого. Даже пауза, возникшая после того, как он удалился из ее головы, не была дольше или тяжелее обычного. Казалось, он просто дал Джинни привычные минуты на восстановления после пусть и не агрессивного, но все же вторжения в мысли. Во время ночного собрания «кружка по интересам» Реддл тоже не выглядел хоть сколько-нибудь озабоченным произошедшим между ними. Вел себя как и обыкновенно. Сидел бесстрастным истуканом, выкинув свой фирменный странный пассаж в ее сторону лишь в самом конце. И казалось, Бонэм была единственной, кого случившееся… выбило из колеи? Вообще волновало? «Тебе бы тоже стоило выбросить это из головы,» — сварливо заметил Огрызок. Нет, вероятно, Белинда толковала о чем-то другом. И Бонэм открыла было рот, чтобы выяснить, в чем дело, но… — Я знаю, что у тебя нет денег, и ты понятия не имеешь, в чем надобно появиться на вечере, — сообщила Белинда. И в голосе ее явно звучало… самодовольство. Или так только показалось? Лицо Бонэм обожгло жаром. Но в этот раз от смеси стыда другого характера и настоящей злости. — Да пошла ты… — разом ощетинилась она. — Ну-ну, милая, угомони свой праведный гнев, — перебила Нотт. — мы, слизеринцы, помогаем друг-другу. Особенно в вопросах… — Никто не хочет, чтобы ты снова опозорилась, Бонэм — сказала Араминта. — И нас всех опозорила. Во что ты вырядилась к Слизнорту, это было, Салазар! Просто стыд. Прости. Джинни повернула к той голову так резко, что едва не свернула шею. — Так что… воспринимай это просто как благотворительное вложение, — тем временем продолжила Мелифлуа. У Джинни задрожали руки, и ложка застучала по краю тарелки так сильно, что заставила ту разродиться мелодичным, но неверующим звоном. — Минти, закрой рот, — прошипела Белинда у Бонэм из-за плеча. — А что? Она сама заливалась вчера в спальне про доброжелателей. Все это лучшим образом сложилось, нет разве? Мы — твои временные доброжелатели, Бонэм. Смекаешь? Палочка сама собою скользнула в свободную руку. Краска отхлынула от лица как-то резко. И хоть в голове и прояснилось немного, в мыслях осталась лишь… вполне рациональная, насколько это возможно, жажда лишить Мелифлуа мордредова языка. Или лучше сразу жизни? Да-да… Она и вправду слегка разоткровенничалась вчера перед сном. Неудивительно, после всего пережитого… Нельзя было болтать лишнего. И придется ей выучить это урок в… сотый раз. Но прежде преподать кое-что и Араминте. С губ почти сорвалось ледяное «Оскауси», но вдруг чьи-то пальцы перехватили запястье. Джинни медленно повернула голову, словно только замечая, что она вообще-то все еще в Большом зале. И вовсе не один-на-один с Мелифлуа. — Не слушай ее, — Белинда крепче сжала руку Бонэм. — Я согласна, она заслужила еще одно режущее в лоб, но давай не здесь, милая. Ведь портреты… Желваки заиграли у Джинни на щеках. Но она не вырвала руку. Хоть и палочку не опустила. — Объяснишь? — изо рта вместо внятного слова вылетело сдавленное шипение. — Туго доходит? — съязвила Мелифлуа. Палочка Бонэм дернулась, и Белинда вцепилась в Джинни сильнее. Лицо Нотт болезненно скривилось, когда искра прожгла рукав, доставая до кожи. — Доела? — резковато спросила Белинда. Ее голос подрагивал, но она так и не разжимала пальцев. — Не хочешь прогуляться без этой суки? Араминта возмущенно зашипела что-то, но Бонэм заставила себя не обращать внимания. Она едва заметно кивнула, поднимаясь на ноги. «Благотворительно вложение» — так и крутилось на языке. И пусть Джинни знала, о чем ей в более мягкой манере собирается поведать Нотт, все же заставила себя последовать за той прочь из Большого зала. Потому что ей — мордред подери — все еще нужно играть свою роль. Потому что — о, она почти была в том уверена — все слизеринские инициативы никогда не происходили от их мифической добродетели. За ними всего кто-то стоял. И Бонэм следовало услышать версию Белинды целиком, прежде чем принимать решение… идти против Реддла. И какой бы унизительной ни была сама мысль о том, что школьный староста решил развлечь своих последователей заданием одеть и обуть безродную бродяжку к празднику… Бонэм только сжала зубы покрепче, разглядывая собранные на макушке черные волосы сокурсницы. Безропотно шагая за ней. «Какой в этом смысл? Он хочет снова напомнить мое место?» — пульсировало в голове. — «Мордред» Сделала ли она что-то плохое вчера? Позволила себе слишком многое на их «внеклассных занятиях»? Зачем он все это делает? Ему хочется унизить ее? Как… Ему хочется позабавить своих подопечных? Они поднялись на безлюдный третий этаж. Мелифлуа не увязалась за ними, благоразумно осталась сидеть за столом. Исходящая ядом, но не неподвижная. Коридор встретил слизеринок запахом медового воска и подгнивающих тыкв. С подоконника, рядом с которым они остановились, таращилось чучело нюхля. Белинда, наконец, повернулась к Бонэм. И та в ответ молча скрестила на груди руки. — Минти все испоганила, — сообщила Нотт, вероятно, не зная с чего начать. Джинни многозначительно промолчала. — Ладно, давай скажу как есть, — Белинда вздохнула. Белинда, не ходящая вокруг да около, была чем-то новеньким. Вероятно, дело и правда дрянь. Джинни поджала губы, разглядывая собеседницу. — На Самайн приезжает Попечительский совет, журналисты и… наши родители. Для Слизерина это особенный день. Некоторых забирают домой, это не поощряется правилами, но кому какое… Если сказать коротко, ко всем нам будет особое внимание, понимаешь? Слизерин… это сложно… О, разумеется Джин знала, что «Слизерин — это сложно». Но это все еще никак не объясняло такого преувеличенного внимания… к ее гардеробу. — …и ты представить себе не можешь какими проблемами обернется, если нас заметят рядом с человеком, который… не будет вписываться в привычное наше окружение. Джинни открыла было рот, но Нотт не дала ей вставить и слово: — Послушай меня! Нет, правда послушай! Тебе это может казаться неважным, глупым даже, но такие… правила. Традиции! Любое пятно на репутации, Джинни, любое! И Уркхарт, например, останется без выгодного замужества. Блэк без работы в Министерстве. А я… Белинда осеклась. Но новая попытка Джинни задать наводящий вопрос также не увенчалась успехом. Это начинало по-настоящему раздражать. — Нам нельзя расстраивать семью! «Мерлин все-мо-гу-щий…» — И каким же образом мое… — процедила Бонэм. И снова была перебита: — Не строй из себя идиотку, Бонэм! Ты вообще запоминаешь хоть что-то и того, что из урока в урок твердит Борджин? Благонравие, этикет, внешний вид. Скажи мне, кто твой друг и я скажу тебе… — Белинда, твою мать, ответь на… — Это событие куда более важное, чем ты можешь себе вообразить! Самайн весь уходит корнями в традиции. В прошлое! Ты можешь не знать всего, просто не помнить, но так было всегда. Ты часть нашего окружения, моего окружения. Ты часть Слизерина. И ты чужая, пришлая, новенькая. Половина связывает тебя с Грин-де-Вальдом, половина с Дамблдором… — Я не… — К тебе итак все относятся с подозрением, не настраивай против себя старшее поколение еще и своими дурацкими плебейскими одежками! Не подставляй ни нас не себя, Салазар. Неужели так сложно понять? — «Дурацкими плебейскими одежками»?! — рявкнула Бонэм. За весь монолог подружки в груди Джинни успел вырасти настоящий ком — целое змеиное гнездо чувств. Плотный и тяжелый. Успел прорасти и разлететься на куски, впрыскивая в жилы жгучую обиду и боль. И ярость. И стыд. Какого же черта?! Неужели все было так плохо? Все это время? Все это время? Неужели пусть не такие дорогие, но новые, добротные мантии «Мадам Малкин» были… «плебейскими тряпками» в глазах ее новых… друзей? Неужели она все это время была для них посмешищем? Нищенкой? Отчего-то последняя мысль отозвалась чем-то особенно-ощутимо болезненным внутри живота. Все оборвалось в один миг. В этот самый миг. Бонэм ощутила, как краска, жгущая щеки, стекает с них будто дождевая вода. Губы немели. Пальцы немели. На миг показалось, что в уши залилась вода. Она стояла… в настоящем оцепенении. Всего мгновение, но… Нищая. Бедная. Шелковые сорочки Араминты. Кашемировые сарафаны Белинды. Лакированные туфли Блэка. «С-сука…» Еще каплю, и Бонэм, вероятно, вполне могла разреветься. От злости. Обиды. Что они хотят от нее? У нее не было родовых хранилищ, забитых слитками золота и драгоценными артефактами. Откуда она… Какой бред… Какой… стыд. — Серьезно? Ты решила обратить особое внимание на это, милая? — Белинда тоже уже не казалось образчиком спокойствия. — Все остальное ты изволила пропустить мимо ушей? — Что вы хотите от меня?! — рявкнула Бонэм, совершенно потерявшись в пучине собственных эмоций. — О, конструктивный диалог, — Белинда в миг сбросила с себя ярость и улыбнулась. А Джинни прикрыла глаза, моля остатки благоразумия, спокойствия просто… остаться на своих местах. Ей думалось, она только-только ко всему попривыкла и… — Мы заказали тебе подходящее платье, милая. Сняли мерки с твоей одежды. Оно уже пришло. Тебе только нужно его надеть сегодня вечером. Получится? Джинни с такой силой вцепилась зубами в щеку, что в следующее мгновение ощутила металлический вкус на языке. «Успокойся-успокойся-успокойся» — твердила она себе. Но это было все равно лучше, чем реветь. «Твою-мать-твою-мать» Она для них — что домашняя зверушка, которую по доброте душевной подобрали прямо с улицы. А потом отмыли, постригли, вырядили в подобающие одежды и собираются выпустить на потеху гостям. Разве нет? Разве не стоит все же преподать им урок? Заносчивые твари, меряющие все дорогущими тряпками и влиянием своих друзей… Она проучит. Проучит... «Не лезь в это, Джинкси!» — Моя школьная форма тоже вызывает вопросы? — поинтересовалась Бонэм таким нарочито учтивым тоном, что вполне могли бы завять уши. — В паре моментов, — Нотт явно не страшилась никаких провокаций и лишь шире растянула губы в улыбке. — Но это не так критично. — Ты такая сука, ты знаешь? — выплюнула Джинни, глядя на Белинду в упор. — Все вы. — Что поделать, — Нотт наигранно сокрушенно покачала головой. — Если тебе будет полегче, Томми тоже раньше любил приобретать себе модную одежку через нас. Джинни моргнула. — Реддл? Она как-то совершенно забыла о нем и… Что более важно, забыла о том, что школьный староста тоже был… уличной побитой зверушкой. Как и она сама. Это едва ли могло заставить ее позабыть всю эту накатившую… ненависть, но… вполне помогло немного переключить внимание. Что есть, то есть. Иначе, видит Салазар, она просто… — Говорят, его первый Самайн был просто ужасным. Бедняжка не знал, что та ночь из себя представляет. Говорят, явился прямо в школьной мантии… Белинда фыркнула. Джинни смешно не было вовсе. — А потом? — сдавленно спросила она. Что они сделали? Запытали его до полусмерти? Поэтому он теперь такой чокнутый? — А потом не повторял больше никогда своей ошибки, — Белинда принялась накручивать локон на палец. — Слизеринцы помогают друг другу. Слова эти прозвучали так фальшиво, что не только Бонэм, но и сама Нотт едва заметно скривила лицо. — И вам это нравится? — едко поинтересовалась Джинни. — Когда покупают тряпки за ваш счет? — Это долг, — мигом оскалилась Нотт. — А долги и проценты — все одно, что выгодное вложение. Джинни похолодела. А затем жар снова заполз под воротник. На нее собираются повесить долг за то, что ей и нужно-то не было? «Уже повесили» — невесело отозвался Огрызок. Внутри заклокотала уже не просто злость. Настоящая ярость. — Не похоже на помощь! — прошипела Бонэм. — Смотря что ты называешь «помощью», — парировала Нотт. — Томми свои долги выплатил, ты тоже справишься. Как-нибудь… — И как же Томми это сделал? — Он хороший игрок, ты не знала? А Розье и мой братец… очень азартны. «Просто блеск!» — едва не сорвалось с языка. Но вместо этого Бонэм умудрилась заставить себя выдавить другое: — А если я откажусь? Если я вообще не явлюсь на ваш мордредов бал? Вопрос был… глупый, конечно. Белинда выпустила черный локон и он упал ей на грудь, ярко блеснув в свете дневного солнца: — Тебе действительно нужно объяснять?              

* * *

              Платье было черным. И в отличие от вечеринки Слизнорта, в этот раз цвет был, вероятно, очень уместен. Оно лежало аккуратно присобранным с боков на ее постели. Радуя глаз своим великолепием. И одновременно унижая само существо Джинни Бонэм. Не то, чтобы она сдалась без боя… Она сдалась, конечно. Но сумела выторговать для себя хотя бы время. Время и одиночество. Не было никакой ругани и препирательств. Как бы мерзко себя Бонэм не чувствовала, какой раздавленной и униженной бы ни была, Нотт не получила в свое холеное личико ни одного заклинания. Джинни в свою очередь быстро отмахнулась от мысли совершить акт неповиновения. Не явиться на бал вообще или прийти в до того неуместном наряде — хотя бы в той же ночной рубахе Уркхарт. Нет. Этот этап был пройден. Пока она не будет чувствовать себя сильной, пока ей не будет, что им всем реально противопоставить, ей… придется подчиниться. Реддлу, слизеринским традициям, ожиданиям старых заносчивых аристократов, которых она не видела даже в глаза. И не особенно горела желанием увидеть. Ее жизнь не поддавалась собственному контролю. Это бесило. Кто угодно мог диктовать ей правила, кто угодно мог заставить ее сделать то или это. Кто угодно. Только не она сама. Но с этим было нужно смириться. Пока… У нее были заботы и поважнее. Обмен был неравноценным. Но «что поделать»? Подчинение, а за это — Белинда организовала для Бонэм свободные пару часов на сборы в спальне. Свободные от своего общества. И остальных слизеринок. Джинни не было дела, каким образом Нотт вытолкала Мелифлуа и Уркхарт из их общего дортуара прямо перед балом. Главное, что Бонэм осталась наедине с собой. С собой. Своими мельтешащими мыслями. Мордредовым платьем за гору золотых галлеонов, за которое ей не расплатиться никогда в жизни. И… книгой темных заклинаний и ритуалов, украденной у все той же Белинды Нотт. Страшной книгой. Запретной. Ох, во что она ввязалась… Ей было плевать. Да-да. В этот раз они не смогут снова превратить ее в пешку. Что бы они не планировали на ее счет сегодня ночью… она сумеет внести столько хаоса в их маленькую игру, что они раздумают и впредь водить ее за нос. Они ведь все время только и делают это — разыгрывают партию за партией между собой. И пусть Джинни Бонэм, возможно, не знала всех игроков, их мотивы, все козыри. Ни хитрые тактики или глобальную стратегию. Но Джинни Бонэм знала одно — вся игра превратиться в сплошной хаос, если на доске… окажется хотя бы одна… Лишняя… Фигура. Девятая пешка. Или второй ферзь? «Посмотрим» — Джинни склонилась над «Волхованием всех презлейшим», перекатывая палочку между пальцев. Странная привычка, откуда она вообще взялась? Она знала ответ, конечно. Да-да. Так делал Реддл. Она давно заметила. Что ж, теперь так делает и она. Мерзкая книга, украденная из чемодана Белинды Нотт лежала прямо поверх платья на кровати. Джинни сидела на коленях на полу, подперев кулаком подбородок. Заклятий на личных вещах Нотт было предостаточно. Ведь Белинда оказалась менее самонадеянной, чем Мелифлуа. Вероятно, слизеринцам все же не претила мысль, что кто-то из «высшего общества», из их «собственного круга» посмеет покуситься на чужую собственность. И все же Бонэм справилась. Любопытство, а может острая необходимость в безопасности, в поиске компроматов, толкнули ее парой недель назад на изучение своего окружения. И ничего не могло рассказать о соседках по комнате лучше, чем их… личные вещи. Джинни решила тогда начать с Белинды. Провела ни одну ночь над ее чемоданом, ни один вечер в библиотеке. И все же у нее получилось. Частично с помощью Огрызка, впрочем. Но она не хотела ни ему, ни себе в том признаваться. Джинни решила начать с Белинды. Но на ней и застряла. Когда чары были вскрыты, а чемодан распахнут, на его дне нашлась… странная книга. Странная, потому что несмотря на совершенную простоту обложки, отсутствие надписей, не особо внушительную толщину… Бонэм тянуло к ней, будто манящими чарами. Жутковатое в своей неправильности чувство. Словно кто-то тащит за поводок, пристегнутый к обернувшемуся вокруг горла ошейнику. Бонэм была осторожна. Она не касалась книги голыми руками, завернула талмуд в подол собственной ночной сорочки. Впервые в жизни прислушалась к встревоженному голосу Огрызка в голове, голосящего: «Осторожнее, Джинкси! Прошу, осторожнее! Это дурное…» Впрочем, прислушалась не до конца. И его мольбы вернуть книгу на место были начисто проигнорированы. Да-да. Книга манила ее. И там — за плотным зеленым пологом, наглухо задернутым, отгораживающим ее от всего мира… Той ночью они остались только вдвоем. Руки Джинни дрожали. Внутри боролись два полярных чувства: отвращение и… вожделение. И победило второе. Она хотела эту книгу. А книга хотела ее в ответ. С нежным трепетом ее замотанные в пододеяльник руки раскрыли невзрачный на первый взгляд томик. Лицо обдало жаром, нестерпимым, но она сумела подавить вопль. Казалось, книга извергнула пламя. Казалось, кожа вот-вот лопнет, расплавится, стечет с черепа. Но все быстро закончилось. И тогда, слезящиеся и слишком чувствительные после острого жара глаза увидели наконец ее имя: «Волхование всех презлейшее». И хотя Бонэм в тот момент и не знала толком, что попало ей в руки — она лишь изредка видела упоминания этой работы в других хогвартских книгах — Джинни остро ощутила одно: она заполучила что-то очень-преочень важное. И очень-преочень опасное. И прежние планы были забыты. Изучение подружек, праздные или не очень поиски компроматов. Собственная безопасность. Нет-нет. На ее коленях лежало что-то куда более важное. Знания. Оружие. Ее будущее. Черное платье, раскинувшееся на ее плохо заправленной постели, переливалось едва заметными серебристыми созвездиями. Атласный корсет, атласный глухой подол. Черные. А сверху… полупрозрачная, кисейная, вышитая едва различимыми звездами ткань. Струящаяся под пальцами. Легкая. Она покрывала все платье, она закрывала собой и лиф и юбку, словно окружала чопорную черноту воздушным ореолом. Платье было… великолепным. Джинни оно мало волновало. Лишь его стоимость, нависшая теперь над нею неоплаченным долгом. Она взмахнула палочкой. Пробормотала под нос витиеватую формулу заклятья, подсмотренного все в той же… странной, вожделенной книге. И на ее постели появилось еще одно платье. Точь-в-точь такое же. Бонэм аккуратно закрыла «Волхование всех презлейшее» и отправила в тайник между перинами. Взмахнула палочкой, запечатывая защитные заклинания — она знала, ее чары куда крепче тех, что на своем чемодане держала Белинда. Бонэм быстро училась. Закончив с тайником, Джинни обернулась: — Ты справишься? — Мы справимся, — услышала в ответ. И было в том что-то притягательно-жуткое. То как звучал со стороны собственный голос. То как срываются с собственных, но чужих губ такие знакомые и такие чужеродные звуки. Сначала она была обнажена — когда только была создана. Ее копия. Ее двойник. И Джинни почти смутилась, увидев свое и вместе с тем не свое голое тело, стоящее напротив. Джинни потренировалась на школьной форме. Создала из нее точную копию — конечно, не с помощью того ритуала, который позволил создать двойника, тут все было куда проще. И велела Джинни? Другой… себе скорее одеться. Впрочем, двойник не сопротивлялась. Вероятно, и ей тоже не было уж очень привычно оставаться раздетой под ошарашенным взглядом пусть даже… самой себя. — Джинни, — позвала Бонэм, поднимаясь на ноги. Двойник склонила голову набок. И улыбнулась. — Ты ведь… знаешь все, что знаю я? Ты ведь хочешь… — Я — это ты, — кивнула она. Они стояли друг напротив друга. Совершенно одинаковые. С двумя перекинутыми на грудь рыжими косами, зелеными лентами, туго стягивающими кончики. В одинаковых мантиях, сорочках и юбках. И если бы двойник не моргала не в попад с ней самой, если бы не переступала с ноги на ногу и не улыбалась, Джинни казалось бы… что она все еще стоит напротив зеркала. Но двойник не была отражением. Больше нет. Она была сама по себе. Живой. И оттого на шее у Бонэм все прорастали и прорастали мурашки. — Поможешь мне оде… — Помогу, — двойник сбросила с себя мантию одним движением. Быть может, не было смысла наряжать ее сначала в школьную форму, а теперь заставлять переодеваться в платье. Но Джинни была слишком… заторможена, измучена ритуалом и ошарашена его исходом, чтоб здраво рассуждать. Джинни кивнула, все еще сбитая с толку, что кто-то мог понимать ее вот так, с полуслова. Но на то они и были… одним человеком. Одинаково думали. Бонэм принялась расстегивать пуговицы школьной сорочки. И это было сложно, ведь пальцы крупно дрожали — то ли от переутомления, то ли от ужаса и понимания того, что она сделала. То ли от предвкушения, что предстоит сделать. Им обеим. Но… пришла пора смешать карты мистеру школьному старосте. И треклятому профессору. Так ведь? Сегодня вечером Хогвартс посетят гости? Снова? Бонэм было довольно и прошлого раза. Идея создать двойника пришла к ней сама собою. Назревал скорый бал, волшебники готовились праздновать Самайн. А Белинда все уши прожужжала о том, сколько заклинаний можно использовать для маскарада. поменять цвет глаз и волос, форму носа и челюсти. Превратить свое лицо хоть в морду корнуэльского пикси… Как невыносимо скучно, да-да. Ведь главное правило Самайна — прятать личину. Прятать лицо от мертвых, и тогда они не смогут забрать тебя… Все это были, конечно, выдумки. Мертвые и правда приходили в Самайн к живым, ведь стиралась явная грань между мирами. Но приходили вовсе не за тем, чтобы утащить кого-то за собой — то и не было возможным. Мертвые не материальны. Они не могут причинить телесного ущерба. Джинни знала — лица было принято прятать совсем по другой причине. К сожалению или счастью, в Самайн возвращались не только… чьи-нибудь милые покойные бабушки. На огонек заглядывали и те мертвецы, что не источали добродетель и благожелательность. Приходили поквитаться или позлорадствовать. И уж они могли найти способ подпортить жизнь. Белинда в тот день особенно много и совершенно без умолку трещала о маскарада. А Бонэм вдруг вспомнила, о чем читала всю ночь напролет в украденной у нее книге — странно, Нотт так и не заметила пропажи. Будто вообще позабыла о существовании своего чемодана. Джинни попалась глава о доппельгангерах — темных двойниках, вовсе не злых, о чем ошибочно утверждали противники темных искусств. А точных копиях. Со всеми мыслями и желаниями, что составляли само существо их оригинала. Джинни не знала, почему ее так взбудоражила эта тема. Почему руки так и чесались опробовать именно этот ритуал… Быть может, он казался ей безобиднее остальных? Быть может, он был просто проще? Но лучше случая, чем бал, Самайн, толпы волшебников в масках, упивающиеся тайком пронесенным алкоголем, готовящиеся к жутким ритуалам празднества мертвых… было сложно представить. Джинни просто хотелось опробовать свои силы. Сделать уже хоть что-то… что заставит ее перестать чувствовать себя… только жертвой. Только пешкой. Проверить, действительно ли практики из «Волхования всех презлейшего» были дельными. Или это просто страшная книжечка для экзальтированных аристократок? Двойник подошла сзади. И ее шустрые пальцы спешно зашнуровали Джинни корсет. Она помогла надеть Бонэм воздушную, расшитую звездами, полупрозрачную накидку. И принялась расплетать Джинни косы. Ведь им нужна была… иная прическа. Когда Бонэм была готова — корсет туго врезался в ребра, волосы собрались в высокую прическу, открывая шею, губы окрасились глубоким и темным фиолетовым, почти черным — она принялась наряжать… своего двойника. Руки делали все так ловко, будто ей уже приходилось шнуровать корсет раньше. Палочка легко собрала чужие-свои волосы на макушке, помада ни на дюйм не выехала за контур губ. Она сумела повторить все те же манипуляции, что проделывала с ней самою двойник. Четко. Один в один. И вот они снова стояли друг напротив друга. Точными копиями. Близнецами. — Остались… — Маски! Джинни улыбнулась, а двойник проказливо отзеркалила этот оскал. Как возможно было вообще привыкнуть к такой… неестественной схожести? Они надели маски — черные, бархатные, закрывающие лишь часть лица. И глядели друг на дружку сквозь миндалевидные прорези. «Как же нам выйти?» — Джинни покусала губу. — По очереди, конечно, — отозвалась двойник. — Пойдешь первой? «А ты выждешь?..» — Двадцать минут, — ответила двойник. На вопрос, прозвучавший еще только у Джинни в мыслях. «Ужасно…» — Согласна, — двойник рассмеялась. — Но брось, ты — это я, помнишь? А я — это ты. Джинни слабо улыбнулась. Это было еще более странно — слышать утешение… от самой себя. «Хотя, кто если не я?» — Кто, если не я? — хором с ее мыслями хихикнула двойник. Джинни хмыкнула. И только сказала: — Я знаю, ты знаешь, что делать. Но просто скажу это вслух. Для нас обеих. За мной Реддл, за тобой его мордеровы последователи. Помнишь? Двойник принялась перекатываться с носка на пятку. С пятки на носок. Она улыбалась: — Ага.