Лгунья

       Такого приподнятого настроения у Джин-Джинни Бонэм-Уизли не было нико… Давно. Ощущения, что захватили ее с головой… Чувства, что почтифизическиощутимо струились по жилам, щекотали их, разъедали… Это было отдаленно похоже на то, что она испытывала, добавляя настойку цапеня в мыльную воду Мелифлуа. Или вскрывая защитные чары на чемодане Белинды: прямо у той под носом, пока она спала. Или следуя по пустым школьным коридорам за Томом Реддлом — туда, в их «Зазеркалье». От мешающегося со страхом предвкушения всегда приятно тянуло живот. Румянец ласкал щеки. Но сейчас… Сейчас этот водоворот чувств был глубже. Сильнее. Необузданный шторм, против слабой морской ряби, что заполняли ее прежде. Сейчас все чувствовалось остро. И будто весь мир — гобелены гостевой залы, черепа в коридорах, маски на лицах учеников и учителей — все стало казаться четче. И ярче. Словно кто-то наложил на нее заклятье ночного зрение. И заставил смотреть на палящее полуденное солнце. Глаза почти резало от буйства цветов и деталей. Живот почти сводило судорогой от смеси ужаса из-за собственного поступка и томительного ожидания… его исхода. Пальцы дрожали и были белыми как классные мелки Борджин. Джинни казалось, что она может взлететь. Ей думалось, что она… гениальна. Она же их всех обдурила. Джинни окинула взглядом Большой зал. На него было больно смотреть. Слишком много красок, слишком ярко горят свечи, слишком большое скопление звезд на заколдованном потолке, слишком громки звуки оркестра, слишком гудят голоса. Слишком-слишком-слишком. Да-да. Они с двойником разделились, как и запланировали. По отдельности добрались до зачарованной до неузнаваемости залы. И теперь где-то здесь, среди калейдоскопа цветов, масок, людей — была и она. Другая Джинни. Встретятся ли они? Вряд ли. «Не лучшая твоя идея, Джинкси» — голос в голове сегодня был особенно сварлив. Джинни ощутила, как против воли губы расползаются в ухмылку. Она не стала сдерживать себя. Огрызок нервничал. Это было заметно по его тону, ввинчивающему неодобрительные слова прямо в мозг. Он не то, чтобы был сильно против ее выбора чтения. Казалось, ему и самому немного любопытно покопаться в запрещенной книжице. Но вот когда… когда Джин решила воспользоваться… тем, чем она воспользовалась… Огрызок был недоволен. Ах, как плевать. «Как ты собираешься от него избавляться?» — раздраженно поинтересовался он. «Интересно, в голове второй меня ты тоже есть?» — вместо ответа хихикнула она про себя. Наверняка есть. Ведь они с… дубликатом должны быть одинаковы. Совершенно. От формы ногтей до нежеланного соседа в голове. Верно? — Знаешь, ты бы хоть цвет волос изменила… — хихикнул хрипловатый голосок прямо в ухо. Джинни скосила глаза. Белинда стояла к ней вполоборота. И маска лисицы, до того реалистичная, что было видно, как от легкого дуновения подрагивают шерстинки, скрывала все подружкино лицо. Черная лисица. И шерсть так и лоснится на свету факелов. И зрачки в прорезях маски –вертикальные, а радужка ненормального, небесного голубого цвета. Это могло бы быть даже красиво. Если бы не было так странно. Джинни с минуту молча препарировала взглядом жуткую Белиндину маску. Та будто жила сама по себе. Занятно, да-да. — Пойдем танцевать? — Нотт, наконец, оторвалась от изучения залы и повернулась к ней. Это не было резко. Но Бонэм отчего-то шарахнулась в сторону. Непривычный самой себе звук — то ли смешок, то ли всхлип — сорвался с губ. — Ну чего ты, зайчик? Джинни улыбнулась. Вероятно, вышло немного гротескно, потому что у лисьей маски дернулась губа. «Мерлин всемогущий, почему нельзя было напялить что-то менее отвратительное?» — весело подумала Бонэм. Хотя, кому бы ее судить? Сама Джинни в то время разгуливала по Большому залу… в двух экземплярах. — Так пойдем? Бонэм заставила себя оторвать взгляд от подергивающихся усов и навостренных ушей. Посмотрела на веселящихся школьников. Где-то среди их пестрых платьев и строгих костюмов, среди звериных и театральных масок, среди диадем и тиар, вееров и шелковых перчаток была… — Пойдем, — просто сказала Джинни, заставив губы растянуться шире, заставив улыбку блеснуть зубами. Она не собиралась тревожиться из-за подружкиного выбора костюма. Нет, Мерлин, упаси. Ей было совершенно плевать, что за тайные смыслы в нем крылись. Вообще-то Бонэм нужно было избавиться от назойливой компании Белинды Нотт. Потому что и она, и ее братец, и Араминта, и… Все они должны остаться второму «я», дублерше, двойничке. Самой же Джинни стоило не спускать глаз с Реддла. Желательно всю ночь. Или хотя бы до ритуалов… Но школьного старосту нигде не было видно. Салазар бы его задрал. Она не встретила его ни в гостиной, ни в коридорах, ни уж тем более здесь, среди сотен людей. Местных. И пришлых. А Реддл… Сомневалась ли Бонэм, что у того и на этот вечер были какие-то далеко идущие замыслы? О, нет. Нет-нет. И ей нужно было о них знать. Ей нужно было их… сорвать. «Не лезь к нему!» — зашипел Огрызок. Какой раз уже за этот вечер? Ей было плевать. Музыка, заигравшая вдруг, показалась Джинни знакомой. И увлекаемая Белиндой в самое сердце ожившей толпы, танцующей, покачивающейся в такт мелодии, Бонэм пыталась ухватиться за этот странный мотив. Ей, не узнающей теперь и родную мать, это чувство… «знакомости» казалось таким… чуждым. Хватаясь за него, словно утопающий за корягу, Джин вся обратилась в слух. Даже блуждающая весь вечер предвкушающая улыбка слетела с губ. Ненадолго. Холодное звяканье треугольника, задорный хор скрипок и трубы… Джинни казалось, она вот-вот может ухватить тень воспоминания. Этот образ… какой-то близкий, родной. Непостежимо далекий. Большой зал, танцующие пары и этот мотив… так о чем-то напоминали. Очень. Но она все никак не могла поймать мысль. Собрать воедино расползающееся видение. Она уже танцевала под эту мелодию? Она уже слышала ее — здесь, в этом самом месте? Но как такое могло быть? — Да что с тобой опять? — Белинда повернулась к ней, наконец, остановившись. Лисья маска немигающе уставилась на Бонэм своими жуткими вертикальными зрачками. В их глубине танцевало пламя развешанных под потолком свечей. Джинни вернула на лицо улыбнуться. — Да так, дежавю… — сообщила она, едва перекрикивая все убыстряющуюся и убыстряющуюся мелодию. Скрипки теперь играли резче, стремительнее. Еще более знакомо. А вместе с ними ускорялся и сердечный бой в грудной клетке. Бонэм неосознанно коснулась пальцами корсета. Будто боялась, что сердце могло пробить грудину и вывалиться на пол. — Не стой же столбом, — хихикнула лисья маска белиндиным голосом. Нотт выпустила запястье Джинни. Подняла руки высоко над головой, задевая мохнатые уши. Она… затанцевала. Медленно и ритмично извивалась, будто кобра под звуки флейты — как на тех колдографиях, что однажды показывала вечером Уркхарт. Семья Таисы много путешествовала. Уркхарт каждое лето бывала в далеких, диковинных краях, о которых Джинни и не слыхала. Мелифлуа тоже часто ездила по заграницам. Париж, Роттердам, Бухарест… И Белинда много странствовала. Джинни любила слушать их рассказы. Любили и… не любила. Ей нравилось думать, будто и она много где уже побывала. Вот только бы вспомнить… Скрипки сорвались на хрипловатый и невозможно быстрый ритм. Им вторили трубы. Зазвучали барабаны. А Белинда… Белинда кружилась. Кружилась и подпрыгивала. Подол платья взлетал и оседал, захлестывался вокруг ног. Бонэм смотрела на нее во все глаза. И оттого не сразу заметила, что все вокруг… Все вокруг вторят движениям Нотт. Двигаются одинаково. Странно. Быстро. Ритмично. Они кружились так резво, а прыгали так высоко, менялись местами, мельтешили масками, пестрыми красками нарядов. Единым организмом, маленькими частями чего-то большого и цельного. Были одним огромным, ожившим нечто. Таким древним и мощным… От обилия красок и грохота музыки у Джинни все принялось плыть перед глазами. Впрочем, ей нравилось. Да-да. Снова в голову полезли странные образы. Недостаточно четкие, чтобы за них ухватиться. Они выворачивались, извивались, кружились и прыгали — точно так же, как и беснующаяся толпа волшебников вокруг. Они атаковали Бонэм, заставляли сжиматься грудную клетку. Становилось сложно дышать… Ей нравилось. Она почти задыхалась. Музыка оборвалась резко. На мгновение пропали вообще все звуки. Зала погрузилась в тишину. Такую глухую, что Джинни сумела услышать, как со свистом вышел воздух из собственных легких. А затем Большой зал сотрясли аплодисменты. Раскатистый гром оваций. Невидимый оркестр дал танцующим перевести дух. Белинда тоже хлопала, чуть подпрыгивая на месте. Невозможно странным было наблюдать за этим. Скачущая и хлопающая девица с головой черной лисицы. Но кошмарную маску выбрала не она одна. Вокруг было много… звериных оскалов. Прямиком из сборника волшебных чудовищ. Да и обычных животных. Джинни так и осталась стоять неподвижно. Только заставила себя глядеть на толпу. Не смотреть на Белинду, нет-нет. Она едва не разразилась хохотом от этого непривычного, неприемлемого поведения слизеринской принцессы. — Что это была за мелодия? — полюбопытствовала Джинни, когда овации стихли, наконец. А оркестр так и не начал нового танца. — Да ты что, это же Брамс! — лисица едва не всплеснула руками. Джинни еле заметно поджала губы. «И это у меня проблемы с памятью…» Собственная маска хоть и скрывала эмоции, да только не все. — Ой, прости. Я все забываю… — Не бери в голову, — неопределенно качнула головой Бонэм, снова непонятно из-за чего веселясь. — «Венгерский танец» — быстро реабилитировалась Белинда. — Брамс был гением. Магглолюбивым правда… Но все равно гением. «Магглолюбивым правда…» — эхом прокатилось в голове Джин. Она повела плечами, вновь отрывая взгляд от лисьей морды. Наконец, снова ударил оркестр. Вот только заиграл он… — Вальс… — протянула Нотт, отступая на шаг. — Извини меня. Джинни непонимающе подняла брови. И только потом сообразила, что под маской гримасу ее не видать. Белинда крутила головой. Искала кого-то. Лисья морда словно принюхивалась, водила носом по ветру. Это выглядело бы даже премиленько, если бы не было так… Джинни хотелось смеяться. Смеяться и смеяться. Снова. Толпа начала расступаться. Сквозь тихую, пока слабую мелодию был слышен шорох шепотков. Единый организм принялся делиться. Танцующие образовывали пары, те медленно скользили по паркету. Толпа начала расступаться, и Джинни увидела… Реддла. Наконец-то. Не узнать его было сложно. Хотя бы потому, что несмотря на негласные правила самайновского карнавала, на лице школьного старосты не красовалось маски. «Почему?» Он шел прямиком на них с Нотт, переговариваясь со своим спутником. Едва склонив голову, едва шевеля губами. Реддл был чем-то не доволен. «Кто удивлен…» Вцепившуюся взглядом в его приближающуюся фигуру Бонэм охватывало неприятное чувство. Схожее с недавним дежавю, только несколько… иное. Лицо Тома Реддла — белое, кажущееся еще светлее, призрачнее среди разноцветья масок. Не скрытое даже узким лоскутом ткани, как у его спутника. Оно вызывало… невнятные ассоциации. Дымчатые образы. Недостижимые воспоминания. Джинни не могла заставить их вылезти из глубин чертовой памяти. Но они были. Провоцировали едва ощутимую дрожь в коленях. Заставляли злиться. Не пойми от чего. И снова веселиться. Заставляли переминаться с ноги на ногу. От предвкушения. Спутник школьного старосты — в темном фраке, с узкой тканевой маской: будто повязка у слепца, да только с прорезями для глаз — остановился подле Белинды. И Джинни достаточно было лишь перевести взгляд, прекратить таращиться на Реддла, чтобы мгновенно признать в нем Кристофа Розье. Сердце екнуло. И Джинни едва не ударила себя за то кулаком по бедру. Кристоф медленно кивнул ей, улыбаясь одними лишь глазами. И Бонэм открыла было рот, чтобы выдать приветствие. Но Розье уже протягивал руку своей… невесте. Конечно… «Если сказать коротко, ко всем нам будет особое внимание, понимаешь?» — прозвучали в голове утренние слова Нотт. Глядя, как Кристоф и Белинда растворяются в вальсирующих парах, Джинни вцепилась зубами в губу. Принялась срывать с них кожицу, едва то замечая. Школьный староста все еще стоял рядом. Не вымолвив ни слова. От этого его внезапного близкого соседства Джинни сделалось неуютно. Она занервничала. И можно ли ее за то винить? Ей вдруг даже… перестало быть так весело. Отчего-то растворялось и предвкушение, и весь запал. Они так больше и не поговорили. Ни разу нормально, по-человечески. Ни после чудного братского поцелуя. Ни после… ножичков. Признаться честно, Бонэм и не горела особым желанием оставаться с ним наедине. И уже тем более что-то там прояснять. Реддл нервировал ее. Нервировал еще больше со вчерашнего вечера. И вместе с тем… сильнее только завораживал. «Ну и дерьмо…» Бонэм не знала, как вести себя. Потому пыталась просто не замечать застывшей рядом фигуры, напустив на лицо донельзя сосредоточенное выражение. Устремив взгляд в пространство перед собой. На все. И ни на что конкретно. «Почему он ни с кем не танцует?» — тем временем настойчиво лезло в голову. «Какая разница?!» — пыталась одергивать себя, но… Ей хотелось знать. «Пары-пары-пары» — она скользила глазами по вальсирующим, до боли вцепившись в губу зубами. Будто хотела ее продырявить. Ответ был очевиден. На бал в честь Самайна съехались богатые и влиятельные родственники слизеринцев. Кто рискнул бы танцевать с приютской полукровкой у всех на виду? А что до других факультетов… до них не снизошел бы уже и сам Реддл. «Интересно…» Джинни так хотелось взглянуть на него. Залезть в голову. Обидно ли ему? Стоять вот так – без пары. Видеть ежедневное раболепие приятелей, а потом смиренно ждать окончания вальса. Ведь на деле… они боятся с ним даже потанцевать на глазах у достопочтенных родителей. Обидно ли ему? Недостаточно богатый, недостаточно чистокровный, недостаточно родовитый… Такой же чужак, как и она сама. Не удержавшись, Бонэм бросила на школьного старосту короткий взгляд из-под ресниц. И тут же наткнулась на его — насмешливый. Джинни едва не фыркнула. Знал бы он, о чем она думала. Было даже почти его жаль. И раз уж ее поймали так глупо… — Почему ты не танцуешь? — спросила она, посмотрев уже в упор. «Лучшая защита — нападение» — сказал ей однажды… кто-то. Слова эти просто выплыли в один день из глубин памяти. Бонэм попыталась проанализировать их, полагая, что сможет выудить что-то еще — образы, ощущения… Казалось, слова были рукописными. Джинни, вероятно, прочитала их где-то. В письме? Что-то было… Совсем близко, но… Ничего. Тогда у нее не вышло ровным счетом ничего. Впрочем, совет оказался дельным. Она проверила его. И не раз. — Хочешь пригласить? — школьный старосты снисходительно дернул уголками губ. — Почему ты без маски? — проигнорировав его выпад, продолжила наступление Бонэм. Уж лучше так, чем покрываться пунцовыми пятнами. Ей было неловко. Жарко. И становилось только хуже от осознания, что это был их первый разговор почтинаедине после… Вчера. Настроение падало с астрономической скоростью. А затем вновь поднималось. Туда-сюда. — Твоя не блещет изобретательностью, — протянул он. Джинни с мгновение изучала его лицо. Он стоял к ней вполоборота, скосив глаза. Так и не удосужившись повернуться. Смотрел сверху вниз своим дурацким и насмешливым прищуром. Бонэм начинала злиться. И радоваться. «Кем он вечно мнит себя, в самом деле?» — Причем тут это? — нарочито хмуро поинтересовалась она. — Смысл не в том, чтобы наряжаться слишком… слишком. А в самой концепции скрывать в Самайн свое ли… — Думаешь, мертвецы заявятся поплясать, Джинни? — А традиции? — яду в ее голосе позавидовала бы даже гадюка. Впрочем, ей было по-прежнему весело. Даже чересчур. — Маски носят во время ритуалов, а не… танцев, — он едва ли не фыркнул на последнем слове. — Снова пренебрегаешь моими советами? Джинни непонимающе дернула бровями. Но прежде чем успела спросить, Реддл снисходительно пояснил: — Литература. Ах, конечно. Книжки. Литература о традициях и обрядах Самайна, с которой он настоятельно советовал ознакомиться. И она ознакомилась. Быть, может не слишком углубленно, ведь — Мерлин, помоги — у нее имелось чтиво поинтереснее. Бонэм едва удержалась, чтобы не закатить глаза. Школьный староста был такой нудный. Разумеется, когда не казался безумно пугающим. Она отвернулась, вновь принявшись мозолить глазами вальсирующих. Ее едва не колотило от ужасающе сильной, иррациональной потребности вывести его из себя. Расколоть пренебрежительно пустое выражение лица. Заставить повернуться к ней. Посмотреть на нее. — Все в масках, — обронила Джинни, даже не поглядев в его сторону. «Все слизеринцы» — вот что осталось между строк. — «Все слизеринцы, их родители, женихи и невесты. Преподаватели…» Но Реддл, разумеется, все понял. — Я не все. Его голос был нарочито безэмоционален. Но Джинни слышала. Чувствовала. И знала. У нее получается. Он начинает раздражаться. Да-да. «Зачем?» — страдальчески протянул Огрызок в голове. Это было неважно. Не важно. Хаос. Ей виделось жизненно необходимым, необъяснимо важным разрушить его планы на вечер. На жизнь? Совершенно непонятно, откуда это рвение вообще взялось, но… Ей просто было нужно. Ей было нужно узнать, что он собирается сделать сегодня. У него всегда есть какие-то умыслы. Узнать и помешать, Мордред побери. Джинни искоса поглядела на него. Школьный староста выглядел скучающим. Окидывал ленивым взглядом Большой зал. Стоял прямо, со своей ненормально ровной спиной. И руками по швам. Вот только ее — Джин-Джинни Бонэм-Уизли — ему больше не обмануть. Нет-нет. Она вдруг подумала, что выглядит Реддл как настоящий злодей. Тихий и спокойный по-началу. Для большинства. И… жуткий, ненормальный, мстительный ядовитый — потом. И всегда. Для своих. Эта странная мысль кого-то и позабавила бы. Но ее… Словно услыхав ее размышления, Реддл резко повернул голову. Поймал взгляд, затягивая в темную синеву своих глаз. Это было плохо. Это было неправильно. По телу прокатилась легкая дрожь. Предательски потеплели щеки и шея. «Черт…» Она теряла контроль. Теряла так глупо. — Мы неплохо подходим друг-другу, верно? — ляпнула Джинни. «Лучшая защита — нападение» — повторила про себя. И все же не была уверена, что стоило делать такой ход. Реддл не любил, когда его с кем-то сравнивали. Реддл не любил, когда кто-то считал себя ему ровней. Это было всем очевидно. «Хоть бы он не услышал…» — запоздало вспыхнула в голове мысль. И так же быстро потухла. Школьный староста молчал. Только смотрел на Джинни, все еще стоя вполоборота. Быть может, он и правда не услышал? Вальс набирал темп, музыка грохотала. Большой зал захватывал Бонэм в кокон шерохов, шепотов, звериных масок, пестрых одежек, завывания скрипок. Это было похоже на сон. Престранный, волнующий, каплю даже кошмарный. Вроде тех, что истерзанное шквалом переживаний сознание выдает иногда по ночам. Он все же услышал. — Что заставило тебя так подумать? — спросил. — Ну знаешь… — Бонэм вовремя заставила себя замолчать. «Не стоит, Джинкси…» — зашелестел Огрызок. И от его предупреждающего тона Бонэм сделалось тошно. — «Знаю» что? «Не стоит!» — повторил проклятый голос в голове. Бонэм стиснула зубы. А затем выплюнула: — Мы лишние, — внезапно так злобно, что у Реддла дрогнули в удивлении брови. И она успела это заметить. Впрочем, Джинни сердилась не на школьного старосту. Не в тот конкретный момент, просто голос… Вероятно, Реддл воспринял эту перемену настроения по-своему: — Как интересно, — он улыбнулся. Всем, чем угодно: губами, еле заметными ямочками на щеках. Но только не глазами. — А, может, только ты? Его тон едва не заставил расхохотаться. И приподнятое настроение снова вернулось. Резко обрушилось, словно лавина. И Большой зал заиграл новыми красками. Туда-сюда, опять. Всегда. Она сделала это. Все-таки задела его. Чем больше и ближе они общались, чем чаще и дольше проводили время в «Зазеркалье», тем глубже Джинни узнавала его. Том Реддла. Школьного старосту-отличника. Наследника Слизерина. Он был вовсе не так неуязвим, каким казался на первый взгляд. Сперва, изначально. Том Реддл… очень легко вспыхивал. Как пересушенный валежник у домика лесника. И у Джинни все ловчее и ловчее получилось подцепить его за живое. Зачем? Она бы и сама хотела знать. Так велели ей все чувства, собственное тело. Ей нравилось думать, что… это дает какой-то контроль. Над ним, над ситуацией, собой. Словно все ее существо протестовало против него. Или… ей просто нравилась эта маленькая игра. «Кто кого?» Да-да. Их вечные игры с Дамблдором — они доконали. Или… просто лицо его становилось таким нормальным, таким живым… Перекошенное раздражением, с горящими от злости глазами. Он был так хорош в те моменты — удивительно хорош. Когда Бонэм удавалось содрать эту вечную маску отчужденности. Приделанную к коже будто заклятием вечного приклеивания. А потому сейчас, в самый разгар вальса, маскарада, Самайна – вместо того, чтобы отступить, предупрежденная его тоном, позой и голосом Джинни просто… — Ты принадлежишь их обществу ровно настолько же, насколько и я, — пропела она, скаля зубы. — Да-да… «И зачем?..» Том Реддл с мгновение разглядывал ее нечитаемым взглядом. И Бонэм едва не стала раскачиваться, перекатываться с носка на пятку. Не в силах справиться с бурлящим внутри предвкушением. Ожидая… настоящего урагана. Реддл отвернулся, вновь даря все внимание танцующим парам. И у Джин словно землю выбило из-под ног. «Почему…» — И все? — нарочито весело фыркнула она. — Даже не будешь спорить? — У меня нет настроения, Джинни. «Для твоих детских провокаций» — так и сквозило в каждом слове. Бонэм стиснула зубы. И сама не зная точно, чего добивается, насмешливо протянула: — Белинда права получается? Я у тебя на особом каком-то счету? Всего несколько резких, дерзких слов, и руки снова едва не дрожали от мрачного ожидания. В животе растекалась лава. Щеки опять горели. У нее… Ничего не вышло. Музыка стихла, и Том Реддл зашагал прямо к своему приятелю. Аккуратно лавируя между расходящихся танцоров и танцовщиц. Не сказал Бонэм больше ни слова. «Так не пойдет…» Многоликая толпа, скалящаяся мордами животных; древними, как сама магия магическими существами – лицами домовых эльфов, гоблинов, русалок, банши – смыкалась за спиной школьного старосты. Отгораживала его от Джинни плотной, цветастой массой. Темные, приглаженные на затылке волосы его бликовали в свете свечей. Он уходил. Но Джинни не могла так просто его отпустить. И едва отдавая себе отчет в том, что делает, Бонэм одним выверенным и ловким движением выудила из складок подола палочку. Наложила на себя дезолюминирующее заклинание. Вот так, прямо посреди Большого зала. Прямо перед лисьим носом резко остановившейся Белинды. Она и не думала, что творит. Будто кто-то другой управлял рукой. Ничего. Двойничка должна взять слизеринцев на себя. Пусть разбирается как хочет. Джинни протискивалась сквозь толпу. Вовсе не так грациозно, как Реддл. Она сталкивалась с кем-то плечами. Едва не выбила бокал из рук девушки в друидской маске солнечного лика. Но ее никто не мог разглядеть. Слишком много цветов вокруг. Слишком сильное заклинание. Ей не было страшно. Не было даже тревожно. Внутри растекался лишь азарт. Наглый, неистовый. Джинни даже подхватила фужер с шампанским, едва не свалившийся с летящего между танцующими подноса. Опрокинула в себя, осушила парой больших глотков, чувствуя, как пузырьки едва не разрывают глотку. Вгрызаются в нее сотнями мелких клыков. От распирающего чувства опасности, приятного предвкушения хотелось визжать. Она быстро нагнала Реддла и Розье. Держалась к ним совсем близко. Настолько, что слышала, как они тихо переговариваются. А ведь, наверняка, обезопасили себя куполом из чар приватности. Она была настолько рядом. — … Астрономической башне, хотя были и проблемы, — поймала она обрывок речи Кристофа. Шампанское быстро ударило в голову, разгоняя кровь по телу. — Протеевы чары? — спросил школьный староста. Розье не ответил, но по тому, как качнулись ленты маски на затылке, Бонэм поняла — тот едва заметно кивнул. Они направлялись к выходу из Большого зала. Преодолели уже почти весь танцпол. Площадку, что освободили от длинных факультетских столов. На полу — начерчены причудливые пентакли. Их было почти не видать за разнообразием туфлей, ботинок, сапог. Все так сияло цветом, что рябило в глазах. — Нотты не заметят твоего ухода, — донеслись до Джинни слова школьного старосты. В его голосе сквозило что-то странное. Непривычное. Он… успокаивал Розье? Занятно. — В любом случае, я планирую быстро вернуться, — отмахнулся Кристоф. — Ты уверен, что никто не… — Оглянись вокруг, — бросил школьный староста. — Кому понадобится идти туда? — Ну… — Кристоф двусмысленно хмыкнул, — бывают умники. Джинни понятия не имела, о чем они толкуют. И все же огляделась, как и советовал Реддл. Толпа в пестрых масках в основном концентрировалась в центре танцевальной площадки. Небольшая горстка гостей — скорее всего родители и другие приглашенные взрослые — рассредоточились вдоль стен. Стояли по двое, по трое, опрокидывая в себя бокал за бокалом. Преподаватели — высокие фигуры в однотипных черных масках — кучковались на своем привычном помосте, подле стола во главе зала. Здесь разом находилось так много людей, будто слетелось все волшебное сообщество. А быть может, так оно и было. — Я не просто так предложил Астрономическую башню, Кристоф, — прохладный голос Реддла заставил Бонэм оторваться от созерцания гостей. И только теперь, до того переставляя ноги по инерции, она поняла, что они дошли до высоких деревянных дверей. Почти покинули маскарад. Нетерпение заставило ее сердце разогнаться сильнее. Колотиться о ребра, будто обезумевшее. «Что ты задумал?» — с ненормальным весельем пронеслось в голове. — «Что ты задумал опять?» И связано ли это было с ней самой? «Вечно берешь на себя невесть сколько…» — проворчал Огрызок. Но ведь в последнее время почему-то… все было связано именно с ней — Джин Бонэм. Джинни Уизли. Ей думалось, Реддл и сам не заметил, как помешался на ней. Как и Альбус Дамблдор. Им было так интересно, что спрятано в ее голове. В ее прошлом. Памяти. Им обоим. А еще Грин-де-Вальду… «Знаменитость» — так однажды назвал Джинни Кристоф Розье. Первый ровесник, которого она встретила в своей новой жизни. «Твоя… известность сослужила тебе службу. В этот раз» — так сказал ей в тот же самый день Дамблдор. Мог ли он что-то знать уже тогда? Наверняка. Нет-нет. Джинни почти не сомневалась, что причина, по которой Реддл с приятелем-Розье дружно шагают к Астрономической башне прямо в разгар преважного бала… снова связана с ней. Так или иначе. Это ведь стало уже… разве что не традицией. Смешно. Большой зал остался позади. Бал, куда слетелась целая свора «гостей». Напыщенные чистокровные, журналисты… Цвет магического сообщества. Такое событие. Так много чужаков. Конечно, что-то должно было произойти. Конечно, каждый должен был извлечь из этого действия свою выгоду. «Что они знают?» — гадала Бонэм, быстро и бесшумно следуя за Реддлом и Розье. — «Что все они знают?» И как так выходит, что она… все время знает меньше их? Это ведь ее память. Ее гребаное прошлое. Ее жизнь. — Как думаешь, они снова пошлют гомункула? Внезапный вопрос Розье заставил Джинни споткнуться о собственную ногу. С большим трудом удалось удержать равновесие. — Вероятно, — коротко ответил Реддл, только ускоряя шаг. «Гомункула…» Идея проследить за школьным старостой резко перестала казаться такой уж… веселой. Впрочем… почему нет? Бонэм знала только об одном «подосланном гомункуле». Том, что напал в женском туалете на вечеринке Слизнорта. И было ли теперь все такой же загадкой, к кому шел Реддл на ночное рандеву на Астрономической башне? Джинни мрачно и предвкушающе улыбнулась. Нет-нет. Они не смогут больше играть ею. Теперь они будут играть вместе. На равных. И она его обыграет. Их всех. Да-да. «Что бы ты ни задумал…» Чем дальше уходили они от Большого зала, тем пустыннее становились коридоры замка. Поначалу легко можно было наткнуться на притаившихся в углах студентов. Сплетающихся в единый узел, что и не разобрать, где чьи руки. Целующихся, трогающих друг друга, скользящих пальцами по груди, шее, бедрам. Ненадежно укрытых тенями, окруженных гротескно скалящимися тыквами. В их пустых глазницах не горели свечи. От тяжелого дыхания любовников, что в тишине слышно было отчетливо, Джинни становилось жарко. От влажных звуков смыкающихся и размыкающихся губ дрожали руки. Но чем ближе Реддл и Розье, а с ними и Бонэм, подбирались к Астрономической башне… тем меньше на их пути встречалось опьяненных друг другом студентов. Да только Джинни было все также жарко. Казалось, все тело горело. Они поднялись по лестнице. Почти в тишине преодолели один пролет, второй. Свернули на винтовую. Реддл молчал. Розье тоже. И давящее безмолвие нарушал лишь гулкий стук их каблуков. Шорох парадных мантий. Джинни не раз успела порадоваться, что догадалась наложить на себя еще и заглушающие чары. И все равно… чем дальше уходили они от бала, преподавателей, гостей и других студентов, тем тревожнее ей становилось. Пока все веселье, наконец, не пропало, выдохлось. Уступая место смятению. «А стоит ли…» Они оказались на самой верхней площадке винтовой лестницы. Перед узкой дверью, ведущей на открытую часть башни. «На улицу, серьезно?» Здесь было темно, но никто не стал призывать свет. Бонэм угадывала силуэты, лишь добавив к чарам заклятье ночного зрения. Джинни замерла парой ступеней ниже Розье. Прикидывая, каким образом сумеет отворить дверь и выскользнуть наружу незаметно. Едва уловимый взмах палочки Реддла. Тихий свист рассекающий воздух. И дверь с мягким скрежетом распахнулась, впуская слабый свет. И ледяной, до костей пробирающий ветер. Он заиграл локонами школьного старосты, разметал их в разные стороны, наводя на голове невиданный до того беспорядок. Разрушая идеальный, вылизанный образ. И Джинни против воли залюбовалась этим непривычным видением. Том Реддл был красивым. Он сделал шаг вперед, заслоняя тусклое сияние ночного неба в проеме. Следом на открытую площадку вышел и Розье. Бонэм подобралась ближе. «А стоит ли?» Когда и Кристоф исчез в зеве дверной арки, Джинни несмело стиснула кулаки, собираясь с мыслями. Но затем, не позволив себе раздумывать и секунды, ступила вперед, моля и Мерлина, и Моргану, чтобы только слизеринцы не решились захлопнуть дверь перед ее носом. Но ей повезло. Бонэм сумела выскользнуть на площадку Астрономической башни прежде, чем Розье ленивым движением заставил дверь затвориться. Успела отскочить в сторону, чтобы та не задел ее. — И где он? Бонэм спешно нашла Реддла глазами. Нащупала палочку в задрапированном под складки подола кармане. — Должен прийти, — сказал Кристоф. Только голос его звучал нервно. Джинни огляделась. Прежде ей еще не доводилось бывать здесь. На этом крохотном каменном полукруглом островке, отделенном низким неровным парапетом от… Настоящей бездны. "Ох..." За резной балюстрадой раскинулось звездное небо. Такое необъятное, бесконечное полотно. Оно нависало над ними словно раззяванная пасть чудовища. Темное, унизанное мелкими мерцающими точками звезд. И Реддл с его раздутым эго, и мнущийся с ноги на ногу Розье — их тощие силуэты — на фоне этого монструозного нечто казались такими незначительными. Меньше песчинки. А кроме неба не было ничего. Завороженная его ужасающим великолепием, Бонэм не сразу заметила, что Реддл вновь поднял палочку. Шарахнулась было в сторону, но тот лишь наколдовал Темпус. А затем досадливо поджал губы. В слабом сиянии ночи, звезд его лицо казалось серым, как каминный пепел. И только темные провалы глаз. И черные губы. «И все равно, слишком красивый» — раздраженно подумалось Джинни. Реддла не уродовал даже полумрак с его жуткими и резкими тенями. Как же он, Мордред побери, нравился ей. Они молчали. Стояли в безмолвии. Каждый, видимо, глубоко в своих мыслях. Ветер трепал волосы школьного старосты, превращая привычную идеальную прическу в настоящее воронье гнездо. Заставлял мантию оборачиваться вокруг высокой фигуры, будто саван. Раздувал ее, надувал словно парус. Впрочем, Розье повезло не больше. Локоны спутались, парадный плащ трепетал за спиной. Его полы хлопали, точно совиные крылья во время утренней почты. Они ждали. Ждала и Джинни, чувствуя как от ветряных порывов немеют пальцы. Как вырываются из бабетты длинные пряди, щекочут плечи, щеки, шею. «Как долго еще тут торчать?» Небо раскололось ярким бледным сиянием. Словно в ответ на ее мысли. Сидевшей вечерами напролет в подземельях Слизерина или темном коридоре «Зазеркалья» Джинни было невдомек, что скрывалось там — над замком. Над всеми ними, ее головой. Россыпь звезд и непроглядная тьма за ними. Казалось, ничто не способно спугнуть ее, заставить отступить. Бесконечную, как сама бесконечность, она заставляла привыкать к темноте. Быстро. А потому, белесая кромка, едва показавшаяся из-за балюстрады, почти ослепила Бонэм. Свечение подбиралось откуда-то снизу. И ореол разрастался и разрастался, грозя выжечь свыкнувшиеся со мраком зрачки. Затем появилось оно. Джинни застыла на месте, силясь не отводить взгляда. Тяжело — глаза резало, будто ножом. Призрачное животное. Дракон без крыльев? Змей с когтистыми лапами? Мифическое существо, не совсем телесное, но и не совсем бесплотное, опустилось на парапет. Уставилось на Реддла белыми глазами. Оно было красивым. И вместе с тем уродливым. Оно повело тупой, скалящейся мордой. И… Заговорило. Джинни запоздало отпрянула, налетая лопатками на стену. И стук вышел даже вполне различимый. Да только едва ли кому-то было до него дело за раскатистым, причудливо каверкающим слова голосом. — Мы польщены вашей смелостью, братья, — слова змелисись по площадке Астрономической башни. — Мы польщены выбором, что вы сделали… Бонэм таращилась на причудливое сияющее существо. Не в состоянии как следует разобрать, о чем то говорит. Смысл с трудом доходил до оцепеневшего сознания. Патронус. Настоящий телесный Патронус, о котором ей доводилось только читать. — …Мы сражаемся за общее, правое дело. И надеемся в скором времени увидеть вас в наших рядах, — змей или… дракон все говорил и говорил. А Джинни все смотрела и смотрела на него. — Ваше предложение о помощи в стенах вражеской цитадели очень ценно для нас. Ваши подозрения не беспочвенны. Ваши выводы и догадки вызывают уважение, восхищение. Мы должны поощрять подобные порывы. Благородные, чистые. Артефакт, действительно, может быть поблизости. Может быть украден Дамблдором. Покоиться в его владениях… «Артефакт?» Взгляд Бонэм стекленел. А чудище говорило: — …Мы просим вас ничего не предпринимать. Ничего не делать без наших прямых указаний. Мы предлагаем вам… наблюдать. Наблюдайте за ним. Сообщайте о любых странностях, связанных с ним. Попадите в его кабинет. Просмотрите все его вещи. Вместе… мы сможем добраться до истины. «Артефакт-артефакт-артефакт», — крутилось у Джинни в голове. — «Печать… это печать. Дамблдор…» Джин стиснула кулаки. И палочка больно врезалась в ладонь. От внезапного понимания… осознания, что все это время она… Ее словно обдало кипятком. Она была рядом. Рядом. С виновником всех своих страданий… Своим прошлым. С инструментом, который мог бы все… «Дерьмо…» — …аем удачи, братья. Ради общего блага! Полупрозрачный сияющий силуэт принялся растворяться. Словно дымка, туман. Он тускнел. Исчезали четкие линии. Пропадало длинное туловище, лапы. Пока на его месте не осталось совсем ничего… черное звездное небо. Пустота. Джинни сглотнула. А на площадку Астрономической опустилась тишина. Безмолвие. И только ветер хлопал полами мантии Розье. Будто крылья совы. Или… И только где-то совсем далеко, внизу шелестела трава. «Ради общего блага» — едва не повторила вслух Бонэм. Лозунг Грин-де-вальда, таращившийся на нее, множимый заголовками «Ежедневного пророка». Их становилось все больше и больше. С каждым днем. Она… не хотела верить, что школьный староста связан с Темным лордом. Она могла бы заподозрить его в том еще давно. Вот только, что-то подсказывало… какое-то внутреннее чувство, странная уверенность, ничем особенно не подкрепленная: Том Реддл не станет никому служить. Том Реддл не мог быть последователем Грин-де-Вальда. Пусть их взгляды на «прекрасное» будущее были в чем-то схожи, пусть он был замешан в нападении гомункула на слизнортовском вечере, но… Бонэм не хотела верить, что тот, действительно, выбрал эту сторону. Не могла. Том Реддл был должен быть… на своей. «Какой-то бред…» Этого не могло происходить. Не правда, да-да. Он охотился за ее памятью? В этом все дело? Он охотился за артефактом, чтобы… передать его своему хозяину? Единственную вещь, которая должна была послужить для Бонэм отправной точкой, чтобы… «У него может быть хозяин?» — Занятно, — голос школьного старосты, нарушивший наконец молчание, едва не заставил ее подпрыгнуть. — Патронус… Джинни резко повернулась к нему. Поток мыслей оборвался, а в голове возникла гнетущая бездна. Пустота. Реддл стоял к ней спиной. Глядел за парапет, в ночь. И на ее фоне силуэт его казался черным, будто сама преисподняя. — Вероятно, решили не рисковать, — спешно отозвался Розье. — Все же… вдруг ты окажешься подсадной уткой Дамблдора… Слова Кристофа были сдобрены неуверенностью и стыдом. Он разочаровал его? Реддл ожидал, к нему на свидание явятся лично? «Жаль-жаль, конечно…» — саркастические мысли казались странными. Ведь Джинни так и не сумела справиться с оцепенением. Словно завороженная глядела перед собой. Реддл обернулся: — Что ж… ладно. Кристоф расправил плечи. Будто хотел казаться выше, внушительнее. — Что будешь делать? — спросил. — А нужно ли? — Что-то делать? — Розье прочистил горло, прежде чем продолжить. — Они будут ждать, что… — Я знаю. Джин переводила взгляд с одного лица на второе. Оба стояли боком, их профили казались такими же пепельными, как и раньше. Розье поджимал губы, тени некрасиво огибали его точеные черты лица, маска делала похожим на слепца. Том Реддл был бесстрастен. — Иди, — качнул он головой, указывая на дверь. Кристоф не сдвинулся с места. Только недовольно мотнул головой. — Тебя ждут, — сообщил школьный староста, после недолгой паузы. — Не стоит доставлять людям неудовольствие. Слова звучали двусмысленно. И Джинни захотелось сильнее вжаться в стену. Раствориться в каменной кладке. — А ты? — спросил Розье. — Мне надо подумать. Кристоф понимающе склонил голову. Было похоже на полупоклон. От этой мысли сделалось совсем неуютно. Джинни облизнула губы, крепче — хотя куда уж крепче — стискивая палочку. "Не поклон! Не будет же он правда кланяться..." Розье направился к двери. Неспешно, будто его и не прогоняли. А Бонэм подумала, что сейчас самое время последовать за ним. Убраться с башни. Подальше от Реддла. Но вот скрипнули железные петли. Дверь отворилась, а мигом позже поглотила Кристофа. А Джинни будто приросла к месту. Не могла шелохнуться. Только проводила его все более стекленеющим взглядом. Ей хотелось последовать за ним. Ей не хотелось этого делать. Том Реддл остался на башне. Зачем? Ей хотелось влезть к нему в голову. Ей хотелось… Что он задумал? С самого начала? О чем он думал сейчас? Бонэм моргнула. А палочка в руках дрогнула. Ведь так просто узнать… Она смотрела на его силуэт. Профиль с прямым и правильным носом. Темные брови, неподвижные, будто окаменевшие губы. Школьный староста снова смотрел в пространство перед собой. Лицо было пустым, будто в голове — ни одной мысли. Только тьма. Пустота. Джинни никогда раньше не использовала заклятье легилименции. Но знала о нем предостаточно. Из уроков Реддла. Из литературы, услужливо подкидываемой им. Она бы смогла… — Удовлетворила свое любопытство? Его голос отзвучал в тишине ударом школьного колокола. Бонэм вздрогнула всем телом. Едва не выронила палочку. «Мерлин…» Он повернул голову. Посмотрел прямиком на нее. Туда, где было лицо. Глаза. Прямо в них. «Твою мать!» Джинни захлебывалась воздухом. Паника, стиснувшая грудную клетку, не позволила сделать и вдоха. Еще немного — и ребра треснут, воткнуться в легкие. «Лучшая защита — нападение…» — пронеслось в голове. Голос, принадлежащий вроде бы Огрызку. А вроде… Ей самой? — Ты связался с Грин-де-Вальдом? — выплюнула она со всей яростью, на какую была способна. Получилось совсем жалко. Джин поморщилась, слыша собственные слова. Она думала, что умеет нападать. Она думала, что… — Тебе не следовало приходить. Бонэм дернулась. Вскинула палочку и… увидела собственную руку. Как давно он содрал с нее чары? «Мерлин…» Едва ли тот явится на ее зов. Слишком поздно. Слишком глубоко она вляпалась. «Мордред подери…» — Ты связался с Грин-де-Вальдом? — повторила она, пытаясь скрыть катящуюся по телу дрожь. — Как давно? — Сегодня, — Реддл повернулся к ней полностью. — Вчера. А может… прошли уже годы? — Ответь мне! — Зачем? — он не двигался. Стоял на своем месте. И лишь привычно склонил голову набок. По-птичьи. — Что я получу? — Может, лучше спросить, что не получишь? — прошипела она. Джинни храбрилась. Играла. И получалось из ряда вон плохо… Уголки его губ дернулись. И Бонэм того не заметила бы, не разглядела бы в полумраке. Если бы не знала наверняка. Реддл всегда подмечал ее плохую игру. — Я не верю, что ты служишь ему! — выпалила она. Почти умоляя. Голос дрогнул так некстати. — Я никому не служу, — наконец, он подался вперед. Всего лишь маленький шаг. А Бонэм вдавилась в стену. Будто прижатая невидимой силой. А быть может, так оно и было… — Тогда зачем?.. — она силилась проглотить вязкую слюну. Ветер облизывал щеки, заставляя гореть. И если бы не он, Бонэм, наверняка, походила бы давно на инфернала. — Почему ты не позвал меня? — прошептала Джинни. Свои замыслы. У него всегда были свои замыслы. Но какие? Что он задумал? Что хотел узнать? Нет-нет, не так… Узнал ли, что хотел? Сделав шаг вперед, Реддл ненадолго остановился. Гипнотизировал Бонэм изучающим, перпарирующим взглядом. Словно силился решить — что станет делать с ней дальше? А что он мог сделать? Ей было страшно. Впервые по-настоящему страшно наедине с ним. Больше не весело. Не приятно — от щекочущего чувства опасности. Кровь не бурлила в жилах, гонимая трепещущим в предвкушении сердцем. Она в них стыла. Как далеко Джинни зашла в этот раз? Отчего позволила себе думать, будто они… какие-то недоприятели? Хотя бы. Они не были. — Тебя? — он усмехнулся. И впервые за вечер с него слетела полностью жуткая скучающая маска. Такая привычная. — С чего же ты решила, будто я обязан звать тебя? — Меня это касается напрямую… Она уже совсем не была уверена, что хочет вообще продолжать разговор. Что так уж ей сдались все эти сведения. Его мысли. Пресловутый хаос и ненужное противостояние. Насколько необходимо вырваться из его пальцев? Перестать быть пешкой — так уж оно важно? Пешкой… быть безопаснее. Ей хотелось сбежать. — Даже если мои дела «касаются тебя напрямую» — медленно проговорил Реддл. — Это все еще мои дела. «Согласна» — хотелось сказать Бонэм. Сказать, улыбнуться и убраться от него подальше. Быть может, извиниться. Неловко пошутить, рассмеяться. Вот только она не могла сделать ничего. Сковываемая по рукам и ногам беспомощностью, стыдом, ужасом. Реддл медленно направился к ней. Крадучись. Улыбаясь. Некрасивой и такой настоящей улыбкой. Руки терялись в полах мантии. Не было видно палочки, но… Она была не нужна. — Как думаешь, милая Джинни, — вкрадчиво сказал он, приближаясь. — Будь здесь ищейка, а не жалкий Патронус, как скоро бы тебя обнаружили? Бонэм беспомощно смотрела, как он преодолевает последнии крупицы расстояния между ними. Как останавливается, почти вплотную. Так близко, что можно уловить этот запах медового воска и… — Но ты все время знал, что я здесь! — выпалила она, шарахаясь в сторону. Ноги едва гнулись, но она сумела отскочить от него подальше. — Так ведь? Ухмылка на его лице сделалась шире. Животнее. — Положим, — отозвался Реддл. Джинни пятилась. Прочь от него, а значит и от стены. И от двери. — И ничего не сделал, — сказала она. — Почему?! — Мне стало любопытно. Ветер сильнее ударил в затылок, превращая, вероятно, несчастную бабетту в гриву мантикоры. Волосы щекотали плечи. Это было неприятно. Кожа зудела. Хотелось ее разодрать. — Любопытно?! — Бонэм заставила себя застыть на месте. Дальше пятиться было и некуда. — Что он стал бы делать со мной? — Что он мог выболтать, — сообщил Реддл, скользя насмешливым взглядом по ее лицу. — Мне не хотелось идти снова на риск, но раз уж на него так любезно ты решилась сама… Зачем мешать столь отважному акту самопожертвования? — Ты… — Джинни с горечью посмотрела ему в глаза, не в силах подобрать слов. — Да? — подтолкнул он. Бонэм тщетно пыталась справиться с комом в горле. Сжимала бесполезную палочку. Глядела на Реддла, стоящего опять неподвижно. Опять вполоборота. И только гипнотизирующего ее взглядом в ответ. — Чудовище, — едва слышно сказала она. Но он услышал. — Правда? — Реддл улыбнулся. Повернулся, чтобы сделать к ней шаг. Ей было некуда больше идти. — Почему же ты так грезишь о нашей «похожести»? — Ложь! — Лгунья обвиняет во лжи... Ей было так жутко… Так непередаваемо страшно, что… в глотке вдруг заклокотал нервный смех. «Я схожу с ума…» «Давно сошла», — откликнулись в голове. Школьный староста снова шел на нее. Снова улыбался — так искренне и так некрасиво. А ей становилось смешно и горько. Весело и жутко. От его павлиньих повадок. От самоуверенности. От… театральщины, нездорового, идиотского позерства, сквозящего в каждом движении, в каждой линии нарочито надменного лица. Он не жил будто. Все время для кого-то играл. Да-да. Это выглядело так… глупо. Так странно. Как она не замечала раньше? О, или… Она всегда замечала. Да-да. — Мне интересно, — сообщил Реддл, вновь оказываясь совсем близко. — Как далеко ты можешь зайти? Джинни смотрела на него снизу вверх, сжимая губы до онемения. До белизны, вероятно. Только бы не дать неуместному нервному хохоту прорваться наружу. Она сошла с ума. Здесь не было ничего смешного. Волшебник перед ней был пугающе сильным и совершенно точно не самым здоровым на голову. Пропасть позади была слишком огромна. Парапет — слишком низким. — В чем? — Джинни заставила себя задать вопрос. Ей нужно было переключить внимание. Перестать видеть во всем происходящем… жалкую уличную драму. Фарс. Свою скорую смерть, вполне вероятно. — В своем стремлении разобраться в себе. Сдавленный смешок протиснулся сквозь ее сжатые зубы. Бонэм прикрыла глаза, не желая быть свидетельницей эмоции, промелькнувшей на лице школьного старосты. «В своем стремлении разобраться в себе», — пронеслось в голове. А как далеко в стремлении разобраться в Джин Бонэм был готов зайти он сам? Чем мотивирован его нездоровый интерес, быть может, уже сама одержимость? Мог ли он пойти ради того на связь с самым разыскиваемым и самым опасным темным волшебником их столетия? И что куда интереснее… Как далеко Реддл уже зашел, пытаясь разобраться в самом себе? «Отдаешь ли ты отчет себе в том, что творишь?» Понимает ли он ради чего так рискует? Не только своей свободой и безопасностью, но и самой своей сутью. Рисковал ли он так же раньше? Если да, то ради чего в тот раз? Пожалуй… на этот вопрос Джинни была способна подобрать ответ. Прибившаяся дворняжка, сумевшая стать главой чистокровной, породистой стаи. Наследник Слизерина, змееуст, выросший в маггловском приюте. В мире, презираемом его сподвижниками настолько, что от его призрачного зловония, Реддлу до сих пор не удалось полностью отмыться. Как он оказался в приюте? Почему? Они не рискнули даже танцевать с ним… Единственный змееуст в Британии, если верить восторженному шепоту Таисы Урхкарт в первую ночь Джинни на Слизерине. Он не мог быть магглорожденным. Не мог. Кто он? Что являло собой его наследие на самом деле? Джинни думалось, что Том Реддл был должен уже отыскать ответы на эти вопросы. Джинни думалось, что в них крылась основа, фундамент его существа, его культа личности. Они боялись его. Боялись и боготворили. Он мог заставить их сделать что угодно, даже причинять вред друг другу — их, выросших вместе отпрысков самых влиятельный родов страны. На что ему пришлось пойти, чтобы докопаться до правды? Сумел ли он выудить ее всю, целиком? Разобрался ли в себе? Отыскал ли свое прошлое? И если нет… Насколько далеко еще он смог бы ради того зайти? — А ты? — еле слышно прошептала Бонэм. Не решаясь говорить в полный голос. Страшась его дребезжания, растревоженного смехом, неуместным весельем. Или это все-таки был… ужас? — А ты подумай, — отозвался Реддл. Глаза Джинни распахнулись. И встретились с темными безднами, черными тоннелями его зрачков. Разросшихся невозможно сильно, сожравших едва не всю радужку. Пахло ветивером. Аромат оплетал хрупкую фигурку Бонэм будто побеги Дьявольских силков. И вырваться из его ореола казалось невозможным. — Я думаю, — медленно проговорила Джин, облизнув разом пересохшие губы. — Тебе пришлось изрядно потрудиться, чтобы превратиться из грязнокровной бродяжки в местного царька. Это вызывает восхищение. Ты такой молодец… Она видела, как сузились его глаза. Как дрогнули ноздри, перекатились желваки. Она ловко умела провоцировать его на эмоции. Лучше, чем кто-либо. Его маска надменной скуки трещала по швам. Расползалась на глазах. А Бонэм лишь продолжила. — Как жаль только, что всего это еще слишком мало. Тихая мелодия вальса, Большой зал и дробящиеся на пары волшебники. Мягкий кивок Белинды и вытянутая рука Кристофа. Вся эта сцена мигов возникла перед глазами, живая и яркая, будто Бонэм снова делила воспоминание со своим вечерним учителем. Только в том не было необходимости. Джинни знала, ее слова породили в голове школьного старосты ровно те же призрачные образы. Они стояли в его черных зрачках. Какая-то новая эмоция — странная и так ему неподходящая — промелькнула на лице Тома Реддла. До того чудная и непривычная, что Бонэм невольно подалась вперед, словно желая разглядеть получше. Изучить. Его черты перекосились на мгновение, искаженные чем-то… болью? Всего секунда, а школьный староста так переменился. Во взгляде проскользнула тень. Лицо осунулось. Как у… Как у самой настоящей жертвы, да-да! И в этой новой своей человечности Реддл был прекрасен. Завораживающе красив. Невозможно. Сердце Бонэм полоснуло ножом. Все внутри сжалось, она… Знала это чувство. Знала и ненавидела, ведь то так часто испытывала… к самой себе. Жалость. Такой Том Реддл вызывал жалость. Мгновение, один удар сердца, и лицо его снова менялось. Искажалось гримасой настоящей ярости, дюйм за дюймом. Та растекалась по чертам, будто пролитые на пергамент чернила. И это тоже было так прекрасно… Он, вероятно, просто убьете ее. Отрежет язык. В его глазах бурлила ненависть. Безумие. Настоящее празднество чувств, против вечной прилипшей скуки. Это было великолепно. Так непередаваемо волнующее и красиво, что Джинни… Джин Бонэм не выдержала. Потеряла способность думать. Держать себя в руках. Повинуясь какому-то неизвестному, жуткому, неправильному порыву, она дернулась вперед. Уничтожила последний, никогда ранее не преодолеваемый рубеж расстояния между ними — разве только во снах. Их губы столкнулись так сильно, что у Джинни клацнули зубы. Ей было плевать. Разомкнув их, она провела языком по его нижней губе. Ощутимо, напористо, будто пыталась поранить, доставить не удовольствие — боль. Если школьный староста и опешил от такой дерзости, настоящего безумия, то совсем не подал виду. Если и собирался проклясть ее, убить, растерзать на куски, то передумал. Удар сердца. Пальцы Реддла вцепились в предплечья. Так ощутимо, болезненно, что, наверняка, оставят кровоподтеки. Но он не пытался остановить ее — нет. Не пытался ее оттолкнуть. Только стиснул в руках, оттеснив к парапету. С каким-то странным, животным звуком, он вытолкнул изо рта ее язык своим. Заставил Бонэм раскрыться ему, разомкнуть губы. И это было... неожиданно. Готовая к казни за свои слова, дерзость, Бонэм давно себя приговорила... Смирилась с... Но Реддл впился в нее губами. До боли. Перекрыв кислород. Дыхание сбилось. Джинни почти задыхалась, не в силах совладать с обрушившимся напором. Реддл словно озверел, сбросил с себя свою поддельную ипостась, обнажил настоящую, животную суть. Впервые. И окончательно. Мир перестал существовать. Его язык бесстыдно ласкал нижнюю губу. Облизывал ее. Жалил. А потом… острые зубы вонзились в то место, что секундой ранее таяло от порочных, прекрасныхужасных прикосновений. Боль на мгновение ослепила. Была так ощутима, ярка, что глаза Бонэм испуганно распахнулись. Но лишь для того, чтобы едва не закатиться от ощущений, подаренных Реддлом мгновением позже. Он слизывал выступающую кровь. Опалял дыханием ранки. Порождая поросли мурашек на ее плечах и спине. Джинни задыхалась. Джинни… дрожала? Он укусил снова. И снова. Обхватил израненную кожу губами, утешая, будто... извиняясь. И снова. Его укусы заставляли плясать перед глазами белесые пятна. Заставляли ощущать металлический привкус на языке. Джинни казалось, она умирает. Исчезает под натиском ощущений, бегущей по жилам эйфории, голода. Реддл подтолкнул ее назад. Холодная рея парапета врезалась под ягодицы. Джинни всхлипнула от жалящего кожу холода. Всхлипнула прямо ему в рот. Он охотно проглотил этот звук. Несчастное платье не было способно оградить Бонэм от ледяного металла. Ей было холодно. А еще очень жарко. Реддл втиснулся между ног, заставляя развести бедра в стороны, обхватить его коленями. Джинни не то, чтобы хотела… Он словно обезумел. Сорвался с цепи. А она? Мир рушился. Она подыгрывала ему. Поддавалась, мешая сиплое дыхание с его прерывистыми выдохами. Им не хватало воздуха. Какая жалость… Если бы это было способно убить их… Джинни с радостью бы умерла. Язык Тома Реддла соскальзывал с губ на ее язык. Затем исчезал, уступая место зубам. До того острым, что у Джинни вырывался скулеж. С каждым укусом. И тогда его язык возвращался, зализывал раны, собирал кровь. Это было прекрасно. Чудесно. Сладкая мука, боль перемежающаяся с блаженством. Смесь, способная уничтожить, разорвать, испепелить… Рука Редда соскользнула на талию. И не задержавшись там, переместилась ниже. Из груди Джинни вырвался всхлип. И словно в наказание, зубы впились в губу особенно сильно, прокусывая ее. Почти насквозь. Бонэм взвыла. Но Реддла спешно заглушил, проглотил ее вопль, аккуратно очерчивая языком место укуса. Успокаивая, исцеляя. И словно слюна его действительно обладала волшебной силой, острая боль стремительно пропадала, оставляя после себя лишь тянущее, зудящее ощущение. И нестерпимый жар, растекающийся там — внизу. Внутри живота. Такой же… Такой же, что скручивал ее внутренности после проклятого сна… Она не была способна думать об этом. Она не была способна думать вообще. Мыслей не было. Эмоций не было. Только… ощущения. Да-да. Голод. Пальцы Тома Реддла вырисовывали вензеля на подоле платья, обтянувшем ягодицы Джинни. Жалили кожу через едва ли такую уж плотную ткань. Скользили по поступающему контуру кружева ее трусов. Невозможно. Безумие. Ей хотелось, чтобы чертова платья не было вовсе! Хотелось ощутить жар его тела, колючие уколы ветра. Голой кожей. Том Реддл обезумел. Озверел. А она... Тоже. Вторая рука школьного старосты оказалась на ее шее. Ногти нежно царапнули тонкую кожу под ухом. И новая лавина мурашек прокатилась по телу. Джинни задрожала сильнее, стискивая коленями бока Тома Реддла. Так яростно, будто хотела его раздавить. А затем пальцы школьного старосты задели чувствительный участок у основания шеи, и Бонэм окончательно сдавшись, жалобно застонала. Прямо ему в рот. Опять. — Как прелестно, — вдруг прошептал он ей в губы, чуть отстраняясь. Опаляя дыханием подбородок и щеки. — М-м? — Джинни не сумела даже открыть глаза, продолжая плавиться под его прикосновениями. — Умница, — сказал Реддл. И это прозвучало… неправильно. Пальцы покинули шею. И Джинни усилием воли заставила себя открыть глаза. Да только сфокусировать взгляд на лице школьного получалось с трудом. Она что…только что... «Ох, Мерлин…» — Превосходишь все ожидания, — насмешливо проговорил, едва не промурлыкал, Том Реддл. Она целовала его. Бесстыдно позволяла касаться себя. Стонала ему в… На нее словно опрокинули ведро ледяной воды. Бонэм вся оцепенела от поступающего осознания. А потому, загипнотизированная собственными ощущениями, Джин Бонэм не сразу поняла, что он сказал. Смысл слов подкрадывался медленно. Совсем медленно... Она непонимающе глядела ему в глаза. Ей с трудом удавалось понять, что только что произошло. Что сейчас происходит… Реддл улыбнулся. Именно так – неправильно и некрасиво. «Что за черт?» — лихорадочная мысль ввинтилась в голову. Джинни сглотнула, чувствуя как теряется ощущение… реальности. Словно земля ускользает из-под ног. Она разомкнула еще влажные, еще хранившие его жар губы. Собиралась спросить, что он имел в… Том Реддл толкнул ее. Резким и выверенным движением. Толкнул сильно. Толкнул… Столкнул. Казалось, все происходило будто во сне. В дурном, неправильном сне. Парапет, врезавшийся так сильно под ягодицы, вдруг перестал ощущаться. Исчез. И ее тело медленно, невозможно медленно, кренилось назад. Вниз. В пустоту. Не встречая позади никакой опоры. Все ниже. Ниже. Ниже. Неправильно! Каблук с глухим звяканьем ударился о металлическую рею парапета. Каблук? Небо. Она снова увидела небо, истыканное сотнями звезд. Их было так много, бесконечно… А потом мир перевернулся. И перед глазами заскользили темные пики деревьев Запретного леса — далеко, совсем крохотные, сливающиеся почти в единую полосу, призрачную кромку. Они устремлялись вниз. Снова неправильно. Все должно быть наоборот. Они летели вниз, будто наконечники стрел. Вниз, к ее ногам. Они… Нет, не они. Она. Она летела вниз головой с Астрономической башни. Все набирала и набирала скорость. А казалось… что наоборот. «Какой отвратительный сон…» Сон ли? Короткая вспышкой боли раскроила все тело. Такая выворачивающая, такая невыносимая, сильная, что полопались, вероятно, сосуды в голове. Джин Бонэм успела увидеть расплывающиеся багровые пятна перед глазами. А затем. Наступила темнота.