В спектре красного

Огромная футбольная площадка, трибуны ревут: на дальних рядах уже пестреют плакаты с Итоши Саэ и слышны протяжные визги фанатов. Какая сладость! Команда университета уже готова встретиться с нынешней сборной Японии, с которой будет играть их студент Шидо Рюсей и не нуждающийся в представлении Саэ Итоши. Футболисты готовятся к выходу, разминаются, бегают небольшие дистанции, вдыхают разряженный воздух и, словно малые дети, любуются вспышками камер, ведь для некоторых это могут быть и последние минуты славы. Но, так или иначе, забываясь в всеобщем безумии, они теплятся в нежных, но трепетных лучах внимания. Кроме одного человека, чье волнение заставляет некоторых улыбнуться и хмыкнуть в предвкушении. — Куда подевался Рин?! — Исаги суетливо оборачивается по сторонам, кидаясь от одного футболиста-сокомандника к другому, внутри у него все замирает: нет-нет, он же пришел, правда?! Этот глупый выбор Саэ не задавил его, верно?! Руки Исаги дрожат, у него буквально теряется мир, а сердце норовит выпрыгнуть из грудной клетки. И нет, это бестолковое щемящее ощущение безнадежности не вызвано переживаниями за Рина — все это исключительно из-за того, что выстроенная схема игры может рухнуть на глазах многомиллионной публики. Ведь так? — Успокойся, даже если и нет, то это только его решение, — Чигири, как призрак, незаметно оказывается за спиной и кладет холодную ладонь на плечо, чуть сжимая и вынуждая посмотреть на него, — Он взрослый человек. Чего это ты за него так беспокоишься? Чигири не разделяет мыслей по поводу позднего выхода Итоши, к тому же — говоря прямо, это очередной хищник на обмельчавшем водопое, на который и так положило глаз слишком много зверей. — Потому что он наш товарищ! Он был с нами с самого начала и будет до конца! — Черные волосы Исаги растрепаны по сторонам, внутри все падает и сразу успокаивается, когда он видит, что из раздевалки выходит Рин, совсем не утруждающий себя оправданиями или даже приветствиями. Тяжелые шаги, совсем не те, что были раньше — он мнет себе левой ладонью трапециевидную мышцу у шеи, останавливается и, кажется, только начинает отходить из состояния отрешенности после проведенной медитации. Ни одной лишней эмоции, ни одного лишнего движения, лишь выработанная схема робота: убить, уничтожить. Сухие губы Исаги искажает слабая улыбка, его лицо холодеет от тревоги, но, боже, как же он счастлив, что его соперник готов к битве и его клыки все так же блестят для боя. «Спасибо тебе, Рин,» — Йоичи отворачивается, не обременяя себя больше возможностью наблюдать за стальной готовностью Итоши, ведь теперь все готовы показать этому миру настоящую игру, а он уж тем более.

***

КРОВОТОЧИТ, ПУЛЬСИРУЕТ, СЖИМАЕТ ТВОЮ ГЛОТКУ СВОИМИ ТИСКАМИ, ПРИЯТНО, ВЕДЬ ТАК? Тяжелые мысли ложатся на спину, вынуждая согнуть голову под непомерно возложенной ношей. Челюсти плотно сжаты, а во рту настолько сухо, что кажется, что язык — наждачка, которой только пошевели — захлебнешься брызнувшей горячей кровью. ПРИЗНАЛ ИСАГИ, ДА? СЕГОДНЯ ТЫ! ТЫ ЗАСЛУЖИВАЛ ПОХВАЛЫ, А НЕ ЭТА ВЫСКОЧКА! «Я слаб, не нужно искать виноватых» — монотонный, наверное, собственный голос проносится сквозь мельтешащее шипение кровожадного монстра, Рин не замечает слов вокруг, победного ликования союзников, чувствуя лишь, как одиноко бежит по лбу капля пота. Он отгорожен от остальных, обособлен собственной силой и ненавистью. Его одаренность — его проклятие. Сжимает ладони на коленях, не понимая, дышит ли он вообще. ЭТО БЫЛ ТВОЙ ГОЛ! ОН УКРАЛ ЕГО! ОНИ ВСЕ УКРАЛИ ТВОЕГО БРАТА И СТАЛИ ЕГО СЕМЬЕЙ, А ТЫ БУДЕШЬ СМОТРЕТЬ НА ЭТО СПУСТЯ РУКАВА? О БЛАГОРОДНЫЙ РЫЦАРЬ, ОПУСТИ СВОЙ МЕЧ, ЕСЛИ ТЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ГОТОВ СМОТРЕТЬ НА ТО, КАК ТВОЕ КОРОЛЕВСТВО СГОРАЕТ НА ГЛАЗАХ! ДАРОМ НЕ НУЖЕН НАМ ТАКОЙ ЗАЩИТНИК! —….спасибо, Рин, это был наш с тобой гол, — какой-то неразборчивый бубнеж пробивается сквозь ветвистые, колючие мысли Рина, БЛЯТЬ, даже расплывчатым взглядом видит чертовы потертые в носке кроссовки Исаги, которые Итоши готов сжечь на огне инквизиции и очистить мир от дополнительных обуз. ЕБАНЫЙ ЙОИЧИ. «Да,» — наконец соглашается с этим порывом Итоши, не поднимая, но обращая свой мрачный лик в уверенные глаза Исаги. Рин впервые соглашается с трясущимся кроваво-злобным голосом. Исаги не колеблется перед отчаянным сгустком томящей мрачной энергии, которую он ощущает всеми фибрами души, лишь вдыхает глубже воздух, ставшим почти желеобразным, чтобы показать — я здесь. Для тебя. — Сдохни, Исаги, — язык безвольно бьется о зубы, нёбо, но шипит каждый слог, в то время, как тело футболиста наконец свободно от оков, а у его виска начинает пульсировать вена в такт каждому вздоху, — Ты мой заклятый враг. Зрачки Исаги сужаются, он делает шаг назад, не в силах сдержать этой мистической мощи. ОН БУДЕТ ПЕРВОЙ ЖЕРТВОЙ! — Запомни, — в пустой раздевалке его слова отражаются от каждого объекта, въедаясь сродни сигаретному дыму в сознание, — Это означает, что я сотру тебя в порошок. Первый шок проходит: «И это все? С другой стороны, я бы сказал еще что-нибудь на его месте». Исаги выдыхает спокойно через нос, оценивающе рассматривает обстановку, а именно безвозвратно поглощающую Рина смесь боли и мести. Йоичи устает биться об стенку: протирает щеку полотенцем и уходит, кидая напоследок безразличным тоном, уже совершено плюя на любые помыслы надежды: — Ага, посмотрим, — Исаги лишь думает, что если рана должна нарвать, то пусть нарывает, но одно заставляет его бестолково кусать внутреннюю сторону щеки, борясь с нарастающим стрессом. Он очень не любит, когда кусают его руку помощи.

***

10-ый номер Синей Тюрьмы встречает прохлада в доме, он даже не сразу замечает, что это сквозняк из открытого окна в просторной столовой, которое точно было закрыто перед выходом. Рин механически закрывает источник прохлады, щурясь от огня уходящего Солнца, отдающего последние лучи этому дню. Зашторивает окно резким движением и идет в сторону спальни. Он не любит жару, тепло, но сейчас ему физически необходимо оказаться в удушающем пекле для того, чтобы ощутить себя живым. Несчастная мысль огорошивает его хлеще любых невзгод, вынуждая осознать беспросветную правду: его свобода приучила к самодостаточности, но только на самом деле он все равно ждет этой чертовой возможности стать нужным. Останавливается в дверях, пару секунд обдумывает и все-таки подходит к окну, сомневающееся отодвигая пальцем белую шторку и все-таки наслаждаясь закатом, который, щедрясь на подарки, греет свое дитя лучом, вызывая у того хрупкое доверие к теплу. Восхищаясь минутной уязвимостью и колющим ощущением в груди, Рин присаживается на стул, но, отодвигая его к окну, обнаруживает упавший белый лист с уверенно выведенными буквами: «Завтра в 9 вечера тренировка на поле близ района L. Без лишних проблем, усек?» Тело юноши пронизывает нега, распространяющаяся по телу сладкой карамельной нугой, он еле сдерживается, чтобы не упасть. — Усек, — отвечает пустой комнате Рин, покорно закусив губу, не сдерживая взволнованный улыбки