Нити его привязанности

      После того осмотра в голове поменялось порядком.       Какаши плохо спал по ночам, утопая в книжных строчках по десятому кругу, и перечитывал одно и то же по несколько раз, потому что в голове крутился неизменный элемент пазла.       Тот, который, как ему казалось, давно затерялся где-то под кроватью, или же его и вовсе забыли положить при сборке. Теперь Какаши не мог выбросить из головы тот факт, что пазл имелся в наличии и был вполне досягаем. Но что же с обещанием?       Хатаке кожей чувствовал, что его осуждают. Теперь, после разделённой с Рин ночи в лазарете, на его коже будто проявилась метка проклятого, прокажённого, лишённого привилегий на достойное к нему отношение, потому что он — предатель и плут, который не держит ни верное слово перед другом, ни, как оказалось, член в штанах.       Позор сплошной от головы до пят.       Какаши казалось, что каждый видит его проступок, будто чувствует его поменявшийся запах и блеск в тёмных глазах, изменение в поступи и то и дело убегающие в сторону её кабинета зрачки. Он чувствовал, что каждый знал, подозревал и видел скрытного шиноби насквозь.       Хотя, признаться честно, с виду в Какаши изменилось мало что. Но кто ему докажет обратное?       Пустая квартира давила на сплетение, грудную клетку, лёгкие и прочие важные вещи, о которых он задумывался только в моменты, когда начинал их существенно ощущать. Он изучал своё лицо в зеркале, пытаясь разглядеть видимые изменения, но ничего особенного не находил. Значит, скрыть затаившееся в глотке удовольствие получится успешно.       Подушечки пальцев горели, будто озноб или чесотка, ощущая послевкусие её мягких бёдер под грубой, мужской хваткой. Тазобедренные кости, по которым он проводил кончиками пальцев, всё ещё зудели в сознании, напоминая о её тонкой коже с нежными, голубыми венками. Ками, какая грязь лезет в голову!       Он оставил умывальник в покое, ретировавшись к одиноко-стоящей у стены кровати, и откинул педантично заправленное одеяло в сторону, устраиваясь как можно удобнее. Полистал книгу до момента, где последний раз остановился на чтении наизусть выученных строк, и продолжил беготню глазами, чтобы отвлечь потерявший всякий стыд разум.       Любопытно, как она смотрелась бы сверху? Так, чтобы её мягкие бёдра оседлали его, вовлекая в плен сладкой, запретной страсти. Как двигался бы её таз в поступательных движениях, пока его член внутри вызывал бы мурашки по её спине и выступающему под кожей позвоночнику? Как прыгала бы её аккуратная, асимметричная грудь, повторяя движения хозяйки?       Рин закатывала бы глаза и протяжно, томно скулила, чувствуя спазмы внутри от растягивающего её члена, и Какаши впитывал бы каждый её стон, зная, что всё это принадлежит не ему.       Он полноправный владелец её любви, на которую он не имеет ни малейшего права. Заковать в кандалы и судить по всей строгости. Пса спустили с цепи и дали слишком много воли.       В общем-то, сосредоточиться не получалось ни на чём дельном, и он страдал. Чтение выдалось бесполезным, потому как сцены только подталкивали его мысли в паршивом направлении; тренировки слыли не самыми продуктивными, а дорога домой теперь пролегала через более длинный маршрут, но зато мимо лазарета и окна её кабинета, в котором всегда горел свет.       Да и в самом деле, кто Хатаке такой, чтобы сопротивляться собственным дрянным решениям?       Вернёмся в текущий момент, когда острое лезвие ножа прошло сквозь слоёный латук, продолжая шинковать овощи. Какаши был у Рин дома.       Как он оказался в обители дорогой Нохары — не секрет. Какаши шёл по узкой улочке Конохи, как обычно горбя спину и вычитывая привычные строчки, но сам он прекрасно понимал, куда пролегал его путь. К измученной, усталой Рин, которая всю неделю допоздна задерживалась в кабинете лазарета, а затем и вовсе ушла на миссию. Коноха внезапно опустела.       Он шёл, чтобы поприветствовать, проверить состояние главного врачевателя Скрытого Листа и перекинуться парочкой коротких, сухих фраз, но с этим не вышло. Встретив её вымученные глаза на подходе к дому, когда тонкая рука Рин крепко держала пакет с продуктами, у него пропало всякое желание вести короткие беседы, в которых он и так не был особо силён. Хатаке подошёл ближе, молча забирая картонный пакет из рук девушки, и ловко выхватил ключи, ведя её к двери её же квартиры. Дверь закрылась за их спиной, а дальше — латук, сельдерей, грибы и лук.       Её квартира была куда уютнее, чем его пустой уголок рефлексирования, в котором он спал, читал и иногда скулил от приступающего к глотке спектра чувств. Небольшая кухонька, совмещённая с гостиной, где стоял диван, кофейный столик и большой шкаф с открытыми полками, на которых располагалось множество различных атрибутов жизни. Из гостиной можно попасть в её спальню, а если не заходить туда, то направо по коридору упрёшься в ванную.       Он знал её обитель, как свою собственную. Знал каждый угол и закуток. Каждую книгу и статуэтку, каждую фотографию в рамке, на которой был тонкий слой пыли. Он знал всё, чем располагала Нохара, хотя саму девушку он последнее время не знал совсем.       Какаши переложил нарезанный латук в стеклянную миску, отставив её в сторону, и положил нож параллельно разделочной доске. Пальцы слегка барабанили по поверхности кухонной стойки, желая занять себя чем-нибудь ещё, но вода в душе внезапно выключилась, и чуткий слух Какаши напрягся.       Звук босых, мокрых ног, которые ступили на плитку, перед этим, естественно, поскользнувшись совсем слегка. Сколько бы Какаши не твердил ей наступать на коврик — правая лапа Нохары всегда стремилась наступить на скользкий от влажности кафель. Затем ему было слышно, как она сдёрнула полотенце с сушилки, обернув вокруг стана, и дверь ванной открылась, заставив его выпрямить спину.       Рин вошла в комнату, обёрнутая в белое махровое полотенце, и рукой встряхнула влажные волосы.       — Мне нужно сделать перерыв в семь дней. Цикл подходит к концу, таблеток осталось на пару дней, а затем перерыв. Придётся попользоваться презервативами, — пробормотала Нохара, перекидывая волосы на одну сторону, и плюхнулась на диван, схватив в руку блистер с пилюлями.       Какаши кивнул и снова повернулся к мискам с нарезанными овощами и зеленью.       Ах, да, гордая, неразговорчивая натура копирующего ниндзя поняла, что презервативы — это не для него. И Рин, к слову, авантюру поддержала.       Сначала всё было по правилам — любой секс сопровождается раскрытием новой индивидуальной упаковки с презервативом, потом Какаши натягивает резинку на член и пальцы, выпачканные в смазку, хватают её бёдра, но ощущения явно не те. На подкорке сидела тревога, что проклятая резинка слетит к чёртовой матери, а результат такого исхода его совершенно не устраивал, потому как к детям Какаши точно не был готов.       Однако всё чаще рука перестала тянуться к выдвижному ящику тумбочки. Он встречал взгляд Нохары, которая тоже не прочь была ощутить тёплую плоть внутри без лишней резины сверху, и спрашивал негласного дозволения.       «Я успею».       Кажется, Рин слышала это сотни раз к ряду, согласно кивая, а Какаши целовал её, пытаясь избавить от волнений и забрать тревогу, которую охотно впитывал сам.       Справедливости ради, Ками, секс с Рин без презерватива — лучшее, что он пробовал! Как невероятно чувствовать её собственную смазку, а не жирную резину, которая елозит по члену. Он успевал всегда, естественно. Всегда вовремя подгадывал момент, кончая на её живот или спину, в зависимости от позы, в которой они были, когда он подходил к разрядке.       Безусловно, не без риска. Они, как опытные и бывалые шиноби, были к риску вполне себе резистентны, но не вовремя высунутый член их обоих ставил к стенке и заставлял дрожать поджилки. Какой толк заниматься подобным удовольствием, если голову от тревоги ничего не спасает?       Это не дело.       А затем Рин начала принимать таблетки, и ему стало легче. Им обоим стало легче. Он не раз задавался вопросом, как один глупый и спонтанный раз в лазарете превратился в регулярные встречи. Как он — отчуждённый и самобытный ниндзя — оказался на её кухне, покорно нарезая овощи колечками и виляя образным хвостом при встрече с ней взглядом, будто послушный щенок?       Почему от волнения, когда она уходила на миссии, не оставалось свободного места в голове? Почему ноги сами несли его к двери её квартиры, а руки хватали тяжёлые пакеты с продуктами, помогая занести внутрь, чтобы найти хоть какую-то несчастную причину оказаться рядом. Там, в её уютной обители.       Он привязался? Глупый, глупый пёс!       — Семь дней, так семь дней, — бормочет Какаши в ответ после длительного молчания, пальцами перебирая нашинкованный латук. — У нас разве остались презервативы?       — А разве мы ими так активно пользовались? — встречает вопрос Рин другим вопросом, и Какаши тянет уголок губ вверх.       Действительно, этот способ защиты у них не в особо излюбленных.       — Через неделю у меня поездка в Суну. Буду отсутствовать в Конохе дней десять.       Какаши хмурится, кивая головой, и отодвигает миску в сторону.       — Что-то серьёзное?       — Не сказала бы, — Рин поднимается с дивана, оставив блистер на столе, и подходит к большому шкафу, а Какаши ушами прослеживает звук её босых ног и направление движения. — Так, небольшая миссия. В любом случае, я посчитала нужным предупредить тебя.       Тут и сама Рин понимает, что сказала лишнего. Зачем предупреждать об этом Какаши? Какое ему дело, сколько дней её не будет в деревне? Его такие вещи волнуют меньше всего, если вообще волнуют.       — Будь осторожна и возвращайся скорее, — тихо прерывает её размышления Хатаке.       Фраза больше походит на мурчанье — постыдное и скромное. Холодная натура в жизни никому таких слов не говорила, а тут приходится, и губы горят. Рин удивляется, вздымая брови, и закрывает шкатулку, в которой пыталась отыскать заколку для волос.       — Куда я денусь? — риторически спрашивает Нохара, отводя взгляд от его спины, и встречается глазами… с Обито. На фотографии, где они все вчетвером. Какаши, Обито, сама Рин и дорогой Сенсей. Девушка проводит по рамке пальцем, собирая слой пыли, и мысленно клянётся себе навести порядок, когда не будет приходить домой за полночь и уходить с рассветом. В этот же момент к ней поворачивает голову Какаши.       Сначала он смотрит на Обито, затем встречается взглядом с Рин, и напряжённо сглатывает. В груди защемило: захотелось упасть на колени и вдохнуть весь воздух, что есть в квартире, лишь бы лёгкие не ощущали такого недостатка.       — Ты знаешь, на следующей неделе у Куренай день рождения, вот здорово, правда? — говорит Рин, стараясь перевести тему, что застряла у обоих в глотке.       Какаши моргает пару раз, сглатывая очередной комок собравшейся слюны, и поправляет маску.       — Верно. Асума говорил мне, — мерно соглашается с ней Какаши, постукивая пальцами по кухонной стойке. — Ты, стало быть, желаешь посетить торжество?       — Безусловно, я никогда не откажусь провести вечер хоть где-то, кроме своего офиса в лазарете и одинокой спальни. А ещё там отличное саке.       Какаши ухмыльнулся, достав из выдвижного ящика сковороду, и поставил на плиту, потянувшись за маслом. Откуда он знает, где Рин хранит сковороды и масло? Не спрашивайте — Какаши не возжелает отвечать.       — Вот уж не думал, что главный врачеватель Конохи желает упиться в усмерть. Так давит работа?       — Невероятно, — мурчит Нохара, проводя пальцами по тонкому горлу. — Видишь следы на шее от крепкой удавки моей должности? Хочу их обработать крепким спиртом, чтобы зараза никакая не прилипла.       — Поздно обрабатывать, — с гордой усмешкой отвечает Хатаке, включая плиту. — Зараза уже прилипла. А следы эти вовсе не от работы, а от Ваших грязных фантазий, мисс Нохара.       Рин хмыкнула, отчётливо чувствуя в его горле осевший конфликт мыслей, словно накипь. Потёрла усталые глаза, затянув полотенце потуже вокруг тела, и пустилась к широкой спине, которую стала всё чаще видеть на своей кухне.       — Скажи, Какаши, ты ведь тоже хочешь прийти и опробовать качественное саке в компании наших друзей по поприщу?       — Не уверен, что такие сборища в моём вкусе, — тут же отмёл предложение Хатаке, плеснув на сковородку масла, — но ты вполне можешь отправиться на пробу, если удавка на шее так сильно претит.       Рин шмыгнула под его руку, словно вынырнувшая из воды утка, и поймала его взгляд на себе. Взгляд одного расслабленного, сконцентрированного глаза и слабое дыхание под тканевой маской.       Он любил смотреть на неё долго и без единого звука, впитывая каждую деталь так хорошо изученного лица.       — Знаешь, иногда мне очень хочется тебя стукнуть, — заметила Рин, склонив голову набок, и подняла протектор обратно на лоб, открывая себе вид на зазубрину шрама, что полосой шёл поперёк глаза с красной Учиховской радужкой. — Порой ты заслуживаешь хорошего подзатыльника или щелчка по лбу.       — Поэтому я и ношу протектор, — возразил Какаши, задев кончик её острого носа фалангой указательного пальца. — Это спасает от агрессивно настроенных врачевателей.       — Может, стоит посещать обследования согласно графику? — вздёрнула брови Рин. — И, скажем, через дверь лазарета, а не через моё окно.       Хатаке сузил глаза, наградив её побеждённой ухмылкой. Он разрешал себе позорно проигрывать перед станом хрупкой Рин, в хватке которой он был, словно из хрусталя.       Какаши любит рефлексировать, а потому моменты, когда его тулово с сомнительной грацией скользило сквозь окно её кабинета, он и рад вспомнить.

      ***

      Было это, помнится, пару месяцев назад, когда очередная миссия заставила сухожилия натянуться, словно нити, что плотно были обвязаны вокруг его пальцев. Фиолетовые, тонкие, ворсистые нити, которыми впору сшивать корешок добротной книги, что повествовала бы об отважном клане Нохара с такими же полосками на щеках.       Он брёл по улочкам Конохи, избегая прямых лучей искусственного света жёлтых фонарей, которые так и норовили осветить его сомнительное состояние. Какаши не пытался скрыть своей человечности за прочным фасадом стойкости и мужественности шиноби — стены, которая держала деревню на плаву. Он уставал, ему было больно, иногда случалась и одышка, и дыхание прерывалось от длительных нагрузок на тело, у которого был свой лимит. Какаши смертен и может уставать — это факт, который он никогда не отвергнет.       С высоты своих лет он стал видеть вещи много иначе. Он начал понимать широко раскрытый рот Обито, который после пробежки за колокольчиками мог едва ли вздохнуть без спазма в горле, хватая воздух большими, жадными порциями. Он начал понимать Рин, которая падала на колени, вытирая пот со лба, когда их дорогой сенсей лишь победно бренчал злосчастными колокольчиками в руке.       Какаши смотрел на это исподлобья, пытаясь собрать в голове план достижения цели путём одиночки. Он был абсолютно уверен, что в команде с глупцом и Рин ему нет равных.       Как он ошибался.       По лбу катился пот, колени бились о землю, а слизистая горла покалывала от больших порций воздуха, которые Какаши хватал с не меньшей жадностью.       В команде с человечными Рин и Обито глупцом был лишь он один.       Руки настолько ослабли, что он едва ли мог сжать их в кулаки. Какаши не действовал на импульсах своей злости или удручённости, предпочитая держать ненужные эмоции в себе, но внутри горела страсть — необузданная и горячая. Он ослаб настолько, что тело отказывалось выполнять волю хозяина.       Ноги лениво передвигались по тропинке, колено хрустело под давлением тела, а тазобедренная кость, по ощущениям самого Хатаке, была раздроблена. Конечно же, на деле всё было совсем не так критично, но кто убедит его в обратном? По тропинке он идёт один.       Какаши делает остановку, оглядываясь по сторонами, и стягивает края маски к подбородку, чтобы вдохнуть свежего воздуха без металлического запаха пропитанной кровью ткани. Он облизывает губы, которые отдают солоноватостью от смешанного коктейля пота и крови, и выдыхает через рот, собирая в образный кулак последнюю волю.       Маска снова приземляется на область чуть ниже переносицы разбитого носа, и он делает очередной шаг в сторону лазарета.       Кажется, это первый раз в его упрямой жизни, когда холодное, принципиальное создание идёт в лечебницу самолично, без лишнего нытья Сакуры и шантажа со стороны остальных личностей.       Он расстёгивает жилет, ощущая на груди прохладу летнего воздуха, и жмурится, когда сквозь темноту видит лужу блёклого света, что падает из окна кабинета его ирьёнина.       Глупая псина! Он ведь привязался. Нити на пальцах служат поводком для заигравшегося щенка.       Ему хочется искупаться в этих искусственных лучах, тогда как другие такие же он ловко и юрко избегал.       Знала бы она, что он стоит неподалёку от её окна и молча скулит от боли и желания попасть в её руки. Какаши, не знающий подобного тепла уже годы к ряду, возжелал продолжения их процессии, потому как тепло это подобно самому стойкому и губительному наркотику.       Какаши ничего не хотел, но совершенно не заметил, как обзавёлся этой фиолетовой привычкой.       Он чувствовал себя персонажем какой-нибудь дешёвой и посредственной книги для подростков, где главный мужской герой настолько примитивен, что хочется закрыть книгу, закопать поглубже и сплюнуть.       Хатаке снова приспустил маску, сплюнув на землю сгусток крови и слюны, и запрокинул голову назад, макушкой головы коснувшись стены позади. Влажные губы обдало прохладой, а летний воздух окутал полость рта и горло. В небе от его пристального взгляда зарделась одинокая Луна, но ему всегда было забавно полагать, что у каждой Луны обязательно есть своё Солнце. Пусть и не его вовсе. Какаши оттолкнулся от стены, шагая в сторону окна Нохары, и поднял голову, рассчитывая расстояние.       В прошлый раз он снёс ничего не подозревающую Рин с ног, когда та подошла к окну, чтобы полить растение.       К слову, горшок с растением он тоже разбил.       В такие моменты, когда тело зудело от спазмов, а он готовился встретиться с её большими, карими и широко распахнутыми глазами, чтобы посмотреть на него лишь одного, его ощущение пространства и расстояния сбоило. Он нелепствовал, едва держался на ногах, выпрямив привыкшую к скрученности спину, и выглядел настоящим глупцом — дворовой псиной.       В этот раз он отчётливо услышал шелест бумаг. Значит, она сидит за столом. Какаши запрыгнул в окно, которое, к его удивлению, всегда было открыто, и приземлился на оконную раму, подняв ладонь в приветственном жесте.       — Йо, — болезненная улыбка, скрытая под маской, суженные глаза и тяжёлое дыхание.       Рин отвлеклась от бумаг, взглянув на оконный разрез в стене, и вздохнула, подперев щёку рукой.       — Я начну запирать окно, ты знаешь? — в полуулыбке заметила Нохара, инстинктивно оглядывая его тело на предмет сильных повреждений. — Шиноби ходят через дверь, Какаши. Поверь, я проверяла.       — Через дверь ходят только больные шиноби, — ответил Хатаке, ввалившись в кабинет, и на лету поймал горшок с растением. — А я не болен.       Рин вздёрнула одну бровь, наблюдая за корявыми движениями когда-то аккуратного товарища по команде, и закрыла папку.       — Ах, вот оно что? А я-то сдуру подумала, что у здоровых шиноби кровь остаётся внутри, а не снаружи.       — Всякое бывает, — Хатаке снял с себя жилет, бросив его на пол, и сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, в то время как Рин и с места не сдвинулась. — В твоей врачебной практике наверняка должны были быть похожие случаи.       Ками, как сильно она изменилась.       — Ты уникален, не буду лгать.       — Почему твоё окно всегда открыто? Едва ли ты наслаждаешься летним прохладным ветром, ведь за пределами здания совсем нечем дышать.       Он захватил в лёгкие как можно больше воздуха, рвано выдыхая переработанное дыхание.       — Во-первых, я знаю, когда больные шиноби возвращаются с миссий, а, во-вторых, с ними обычно возвращается один извечно здоровый, который любит наведываться ко мне через окно, — ответила Рин, покачиваясь на стуле, пока его едва стоявший на ногах силуэт закрывал обзор на ночную Коноху. — Плюс ко всему прочему, я слышала топот.       Какаши моргнул одним открытым её взору глазом с приспущенным веком и слегка выпрямил спину.       — Ниндзя не топочут.       Рин хмыкнула, привстав с места за рабочим столом, и тонкими пальцами прошлась по фактурному пергаменту, что был сложен в папку. Какаши был слаб, и она чувствовала это лучше, чем кто-либо другой.       Тяжёлое, сбитое дыхание, слегка дрожащие пальцы с грубыми мозолями, которые скрыты под перчатками, и усталый, потерянный взгляд — всё тот же. Уязвлённый, кинутый украдкой в пустом кабинете, где лишь они одни.       — Давай посмотрим, какую из костей ты себе сломал на этот раз, что скажешь? — Рин подошла ближе, взглянув на него снизу вверх, и одним лишь движением головы на миллиметр отдала приказ сесть на стул позади.       Тонкие пальцы с аккуратными ногтями, под стать медицинскому статусу госпожи Нохары, подвздели края маски с зачерствевшими на ней пятнами крови и спустили к кадыку. Какаши прикрыл глаз на мгновение, дрогнув тонким веком и не густыми ресницами, и разрешил себе выдохнуть сквозь приоткрытые губы.       — Что у тебя болит? — спросила Рин тихим, отчего-то нежным голосом прежней Нохары, которую он потерял где-то за широкой спиной оставшегося позади детства.       Он привык сидеть перед ней без маски — без физической и моральной.       Она подняла протектор с заимствованного глаза и провела большим пальцем по брови, заставив его ресницы инстинктивно встрепенуться от приблизившейся к чувствительному глазу угрозы. В глубокой, синеватой темноте её просторного кабинета красноватая лужица шарингана осветила докторский халат, который так удачно сидел на ней.       Какаши поймал своё отражение в протекторе Рин, который торчал из нагрудного кармана её робы, и напряг желваки. По мышцам прошла дрожь, а душевное недомогание почти скрутило сплетение.       — Это он, не так ли? — пробормотала Рин, сверля взглядом Учиховскую радужку, которую помнила ещё у другого её владельца. — Снова использовал его до изнеможения?       Какаши поднял на неё глаза, чуть дёрнув правой бровью, и вздохнул. Конечно, шаринган доводил тело до болезненного скуления, но и значимость подарка отвергать Хатаке не имел морального права. Помнится, Сакура ругала его за безответственное использование приблуды в глазнице, когда он мёртвым грузом свалился после стычки с Забузой. Теперь упрямую личность ругала другая его дама.       — Обстоятельства заставили, — спокойно выдохнул Какаши, приподнимая подбородок, чтобы дать ей больше пространства для осмотра.       — Поговаривают, что благими намерениями вымощена дорога в лазарет Конохи на неудобную кушетку, а я лично подпишу тебе бумаги, и будешь ты месяцами читать одно и то же до рассвета, пока не научишься пользоваться этим с разумной долей ответственности, — строго заметила Рин, указательным пальцем проследив устье шрама, после чего легонько стукнула его по лбу.       Уголок губ Какаши всплыл наверх, будто кто-то подёргал за ниточки.       — Меня едва ли запугать заточениями в стенах лечебницы, — усмехнулся мужчина.       — Это пока я не привлекла Сакуру с серией уколов. Утро, обед и перед сладким сном по порции витамина прямо в то место, которым ты обычно думаешь.       Улыбка Какаши исчезла с лица, а два глаза судорожно осели на её карих безднах.       — Не стоит.       — А, напряглись уже ягодичные мышцы? Передумал храбриться, отважный шиноби?       Хатаке покачал головой, позволив себе засмеяться на хриплом выдохе, и закусил нижнюю губу, языком нащупав сухую кожу.       — Чертовка.       Рин победно улыбнулась, оглядев кабинет на предмет медицинских приспособлений, чтобы в случае найденной раны приступить к лечению, но кроме никчёмных бумажек и пачки с новыми ручками не нашла ничего подходящего. Не так уж и часто она лечила в пределах своего рабочего пространства.       Скажем, никогда.       — В общем-то, это всё не так угрожающе, если по ночам я буду под присмотром моего персонального доктора, — заметил Какаши, поддаваясь вперёд к её рукам, как ищущий тепла промозглый щенок. — Даже приевшиеся порядком строчки будут звучать по-новому.       — Я не твой персональный доктор. Я вожусь с тобой только потому, что ты…       — Дорогой сердцу? — перебил Хатаке.       — Абсолютно несносный, — исправила его Рин, подняв одну бровь. — Единственный шиноби во всей деревне, который лучше отправится на кровавую миссию, нежели чем приляжет на койку в лазарете и спокойно проведёт положенный ему покой. Отчего не сидится?       Нохара закатала горловину его форменной водолазки, осматривая шею, и отвела глаза к окну, барабаня подушечками пальцев по широким плечам копирующего ниндзя. Задумалась о том, в какой отрезок времени его тёмные глаза снова стали сверлить в ней дыры отчаяния. Чего такого она сделала, чтобы вернуть потерявшегося Хатаке на её умиротворённую пристань?       Неужели она позволила своей прочной стене рассыпаться на кусочки? Или то, что она перестала приветствовать его в деревне, сыграло на самолюбии?       Навряд ли, ведь Какаши никогда не был человеком, который полагался на низменные качества, что пожирали рассудок. Он мыслил рационально независимо от ситуации, и в этом было его главное отличие от Обито или от неё самой.       Большие ладони обхватили её талию, заставив тело пошатнуться, а сама Рин от неожиданности крепче вцепилась в его плечи, снова переводя взгляд на Какаши, которого выпустила из области своего внимания слишком надолго.       Глаз Обито в левой глазнице потух, прекратив световое кровотечение на её протектор и белоснежный халат, и сменился на преданный, тёмный взор старого друга.       Ладони Какаши проследили путь от талии, комкая одежду, и спустились к бёдрам, придвинув Рин к себе навстречу, словно она тумбочка, а не многоуважаемый медик из почитаемого клана.       — Буйный пациент попался, — выдавила из себя Рин, обхватив запястья Хатаке.       — Всё шутишь?       Она беспечно пожала плечами, смотря на него сверху вниз, а Какаши ещё раз удивился, насколько суровая жизнь шиноби изменила некогда улыбающуюся каждому подряд девушку. Задумался о том, в какой отрезок времени её карие глаза снова стали смотреть на него одного, всё ещё минуя приветствия. Чего такого он сделал, чтобы заслужить нахождение на её умиротворённой пристани?       Неужели паршивый пёс с чужим глазом всё-таки начал привязываться?       — Маа, тяжёлая жизнь у врачевателей шиноби, — протянул Какаши, помещая аккуратный поцелуй на середину её живота.       — Верно, — согласилась Рин, наблюдая за его мерными движениями. — Вечно попадаются больные на голову.       Её тонкие руки, обхватывающие запястья, сконцентрировали чакру в ладонях, и блёклый зелёный свет озарил участки его кожи. Она медик, в конце концов. А он слаб.       Деликатное прикосновение, приносящее пользу его упрямому тулову, расслабило Какаши окончательно. Физическая боль стала звучать где-то на заслонках лишь глухим эхо, а осталась только боль неуходящая, вечно свербящая.       Он пользовался этим моментом. Пользовался её статусом и тем, что каждый раз абсолютно изнеможённый шиноби возвращался от неё совсем здоровым. Пользовался галочками и подписями в обходном листе без необходимости лежать на койке и тратить драгоценное время, которое ему обходилось совсем не бесплатно. Каждая минута — на вес сокровище, и он все свои сокровища всё чаще отдавал ей. Конечно, Какаши понимал, почему к его осмотрам привлекли Рин. Он сам никогда не посмел бы мечтать о крупице её времени для себя.       Она отпустила его руки, запустив пальцы глубже в серебристые волосы — слегка пыльные и оттого не такие мягкие. Ногти прошлись по коже головы, нежно почёсывая и разделяя пряди волос, что склеились от суровых природных преград на пути к родной деревне. Какаши закатил глаза, снова выдыхая через приоткрытые губы, и прижался виском к её животу.       Это не должно было зайти настолько далеко. Вся процессия должна была закончиться ещё тогда, в его палате, когда Какаши слишком много себе позволил. Именно тогда Рин должна была осечь его, запретить развитие событий, напомнить о святом обещании, которое он бережно хранил перед мемориальным камнем и красной радужкой. Однако Рин забылась тоже.       Теперь псина из клана Хатаке привязалась, пальцы испачкала в нити и не может выпутаться. А хочет ли? А так ли пытается, как хочет это показать? Простые занятия сексом выходят из-под контроля где-то на моменте поцелуев в шею и его комплиментов.       Разумеется, Какаши всегда был уважителен и галантен в постели, держа свои желания под строгим контролем, но с Рин с паршивых губ срывались и комплименты, и грязные слова, чёрт их дери, и частая похвала, и заявления о том, как же всё-таки ему хорошо. А главное — он смотрел на неё. Не просто бездумно восполнял потребность, желая забыться в плотской утехе, а занимался чувственным, приятным сексом с женщиной, о которой ему нельзя было и думать в таком ключе.       Ками, какая безвыходная и до одури приятная ситуация.       А как оценил бы его действия Обито?       Нет, не так задан вопрос.       Точнее, под каким углом Обито разбил бы Какаши его паршивый нос? Под какое гендзюцу поместил бы? Наверняка, чтобы побольше страданий. Заставил бы вечно лежать на больничной койке в лазарете, каждое утро, день и вечер послушно ходить на уколы и под приказы Сакуры спускать штаны, чтобы оголить необходимую часть ягодиц.       На этом моменте Хатаке, наконец, пришёл к осознанию того любопытного факта, что он всё-таки очень дурно выполняет когда-то обещанное.       — Рин, я…       — Ни слова не хочу слышать, честно, — сразу же прервала его Нохара, покачав головой так, что ореховая прядь длинных волос упала на кончик её носа. — Если заикнёшься про обещание, то я заберу свою чакру обратно и оставлю тебя страдать. Положу на три месяца в лазарет. Попрошу Гая навещать тебя каждый день.       Ками, какие очаровательные угрозы. И какая удивительная проницательность.       Подбородок Какаши упёрся в сплетение девушки, а взгляд сверлит в ней дыру практически насквозь. Так не должно быть, а Какаши находит в себе трудности сопротивляться. Смотрит прямо в глаза, пытаясь отыскать хоть толику той Рин, которую он знал в детстве, ведь ту Рин было проще оставить где-то позади.       Однако во взгляде ирьёнина Конохи он видит огранку шиноби и хладнокровного медика, которая даже с помощью возбуждающего прикосновения к запястьям смогла излечить слабое тело самозванца, истощённое Учиховской радужкой.       Его внутренние конфликты не имеют ничего общего с тем, чего хочет тело. Он поднимается с кресла, чуть распрямляя плечи, и большими ладонями скользит сквозь её волосы, отбрасывая от аккуратного лица с острым кончиком носа и искусанными губами.       Во рту собирается слюна от эфирного ощущения её вкуса на языке, и Какаши сглатывает, большими пальцами прослеживая кожу бледных щёк Нохары. Слегка надавливает, наслаждаясь мягкостью, и, кажется, ждёт, что вот-вот фарфоровое покрытие живой куклы треснет, но скорее его сердце развалится на части, цепляя грудную клетку.       Он поддаётся вперёд, застывая практически в миллиметре от неё. Снова начинает думать совсем не к месту, но возвращается на её пристань ровно в тот же момент, когда её зубы слегка оттягивают его нижнюю губу.       Секс не мешает обещанию — лишь помогает владельцу держать слово чуточку дольше.       Какаши целует без лишнего стыда за кромками рассудка, проникая языком по-хозяйски настойчиво. Не оставляет ей шансов на обмозговку происходящего, а Рин, кажется, и не собиралась думать.       Несколько месяцев бездумного и спонтанного секса приводят их к моменту, когда любая мысль только к этому и подталкивает.       Хатаке спускает руки к её ягодицам, крепко сжимая их в ладонях, и применяет немного силы, подталкивая её вверх. Когда ноги Рин обхватывают его бедра — он плотно прижимает её к себе, разворачиваясь к рабочему столу.       — Там важные документы? — хрипло спрашивает Какаши, приподнимая подбородок, чтобы разглядеть содержимое пергаментов за её плечом.       — Да, — уверенно отвечает девушка, впивая ногти в нежную кожу шеи копирующего ниндзя. — Твоя медицинская карта.       Ками, сама важность. Таким вещам по делом угодить в мусорное ведро под её рабочим столом, чтобы ни ей глаза не мозолили, ни ему нервы.       — К черту медицинскую карту по всем параметрам здорового шиноби.       Какаши смахнул со стола все вещи, которые с грохотом оказались на полу, а уши Нохары дёрнулись от глухого звука.       — Ты, Какаши, по всем параметрам абсолютно и неизлечимо болен.       В горле Рин скакнул голос, когда её ягодицы угодили на стол, а длинные пальцы Хатаке стали умело расстёгивать ремень её платья. Спина инстинктивно выгнулась, животом подтолкнувшись вперёд к его рукам в поощрительном жесте.       — Маа, такая послушная девочка, — похвалил её Какаши, в спешке откидывая ремень куда-то в угол кабинета.       Платье распахнулось, и Какаши сжал зубы, наслаждаясь тем, чем не должен. Губы прижались к шее, втягивая кожу, пока Рин жалобно не заскулила. Испещряя по сантиметру покрова, здравого смысла в голове не осталось совсем.       Какаши любил и всем сердцем обожал засосы: синевато-фиолетовые, с красной серединой, а после желтеющие. На шее, на бёдрах, на груди — везде, где целовал. Любил наблюдать за тем, как она их прячет. А затем наслаждался, как самый ушлый след выскальзывал на белый свет, повествуя об активной половой жизни госпожи Нохары.       После одной из встреч она ушла на работу, повязав на шею его болотный шарф с тёмно-зелёным рисунком, который он таскал на себе ещё в глубоком детстве. Закрывать засосы, оставленные им, его же шарфом, что по сути является вещью ещё более интимной, — верх конспирации!       Поцелуи Какаши спустились к груди, втягивая кожу и там, а пальцы вскоре добрались и до застёжки лифчика, сбросив с неё ненужные оковы. Он провёл языком по соску, закрутив его во рту, и втянул внутрь, вынудив её на стон.       — Нас точно услышат в этот раз, — прошептала Рин, выдыхая через рот, чтобы смахнуть назойливую прядь с кончика носа.       — Кому какое дело до того, чем занимается госпожа Нохара в своём кабинете? — пробормотал Какаши с непривычной ему строгостью для такой ситуации. — У тебя сложный пациент, к которому нужен особый подход, — Какаши снял с себя форменную водолазку, за ней протектор брякнул о пол, а руки снова нашли её тело, вцепившись в бёдра. — Привстань, — приказал Хатаке, махнув двумя пальцами ввысь.       Рин лишилась белья в одну секунду, довольствуясь только тонким лавандовым платьем, которое было накинуто на плечи, и держалось на одних лишь сжатых руках.       Какаши нырнул вниз, целуя колено и небольшой шрам над ним; языком вырисовывал зазубрину. Затем проложил влажную дорожку по внутренней стороне бедра и облизал сгиб между бедром и промежностью.       — Какое неуместное место ты выбрал для подобных игр, — прошипела Рин, расставляя ноги шире.       Когда язык Хатаке нырнул между складками, проводя влажным кончиком по всей длине вплоть до клитора, Рин шепотом выругалась. Тело задрожало, пальцы на ногах согнулись, а ей захотелось поскорее ощутить его в себе.       Какаши втянул клитор, посасывая его между губами, и слегка зацепил нежную кожу зубами, наслаждаясь её реакцией и тяжёлым дыханием. Он целовал её всю, не упуская из вида ни одну область её половых губ, а скоро язык и вовсе толкнулся внутрь, щекоча стенки.       — Пожалуйста, Какаши, — Рин зажмурилась, прикусив губу.       Со звуком глухого хлопка он оторвался от влагалища, облизываясь, и вскинул брови, большим пальцем надавив на клитор.       — Что ты там говорила? Место неудачное? — спросил шиноби, начав массировать клитор Рин, и свободной рукой подталкивал её шею навстречу себе. — Прости, я не расслышал. Твои бёдра совсем закрыли мне уши.       Рин закатила глаза назад от подступающего к горлу удовольствия, которое тугим, вязким узлом собиралось внизу, но он убрал палец с клитора, нарочно продлевая её оргазм. Губы вцепились в её, позволяя ей почувствовать свой собственный вкус на его языке. Грязь процесса заводила настолько, что мышцы влагалища сводило в спазме.       Хатаке расстегнул форменные брюки, высвобождая твёрдый, эрегированный член из плена нижнего белья, и большим пальцем растёр по кончику предэякулят. Рин наклонилась назад, достав из выдвижного ящика стола запечатанный презерватив, протянула Какаши, и на этом моменте в голове обоих закралась смутная мысль.       Хатаке взял презерватив, зажав его между указательным и средним пальцем, и задумчиво прищурился.       — Насколько он необходим нам? — спросил Какаши, переведя взгляд на такую же смущённую мыслями Нохару.       Рин пожала плечами, чуть скривив губы. Ей и самой не нравилась перспектива презерватива и ощущение резины внутри, но элемент безопасности был довольно убедителен.       — Полагаю, он нужен нам настолько, насколько мы сами решим, — неуверенно протянула куноичи, встречаясь с Какаши взглядом.       — Я сплю только с тобой, — заявил Хатаке, застав Рин врасплох подобной честностью, что звучала, как искреннее признание в верности, которой он был ей совсем не обязан. — И менять партнёра не собираюсь.       Здесь и сама Рин задумалась о том, куда они угодили с сексом по старой дружбе, но в такой уязвимый для Какаши момент меньше всего хотела показывать ему, как подобное признание топило сердце.       — Тогда, — протянула девушка, обвив его запястье своей ладонью, и пальцами надавила на точку в руке, заставив его выпустить презерватив из хватки. — Можно попробовать положиться на твою скорость.       Вот оно — переломный момент между ними обоими, когда встреча с возможными последствиями кажется ничем по сравнению с будущими ощущениями. Рин у него одна, и он в этом не побоялся признаться.       Значит, его принципы всё же требуют полировки.       — Я успею, — нежно прошептал Какаши, целуя лоб, а после снова погрузил в поцелуй её губы, отдалённо чувствуя сладкий привкус так горячо любимого ею клубничного лимонада.       Хатаке притянул её ближе к краю стола и кончиком члена провёл по половым губам, дразня прикосновением горячей головки, потирающей влажную, чувствительную слизистую. От новых ощущений и его стойкость посыпалась на пол дрянным пеплом. Они рисковали, но Какаши был абсолютно уверен, что обычный, ничего не предвещающий секс уже обвязал его пальцы фиолетовой нитью. Так отчего строить из себя святого, сетуя на обещания?       — Ты так любишь мучить меня, — промурчала Рин, двигаясь ближе, как можно плотнее, чтобы он проскользнул внутрь.       Он издал хриплый стон, не открывая взгляда от того, что происходило внизу.       — Разве есть моя вина в том, что ты и без прелюдии насквозь мокрая?       Какаши обхватил головку члена, приставив её к влагалищу, и толкнулся вперёд, чувствуя, как оказался во влажной и тёплой среде, которая обхватила его в плотное, тугое кольцо.       — Маа, хорошая девочка, — простонал Хатаке, одной рукой упершись в стол, а другой крепко схватил тазобедренную кость Рин, помогая двигаться навстречу толчкам.       Член вошел до основания, вынудив их обоих на сорванные стоны, что покоились глубоко в глотке. Хлюпающие звуки ударов влажной плоти, которые раздавались в её кабинете, не были чем-то относительно новым для них, но с отсутствием презерватива всё ощущалось много иначе.       Какаши ускорил темп, трахая Рин с привычной скоростью, а она стонала — протяжно и с особой страстью, которую он ни с кем не хотел делить. Он смотрел на её приоткрытые губы, которые чуть подсохли из-за частого дыхания через рот, а ещё замечал тонкие вены и артерии на шее, которые выступили из-за напряжения и позы. Её тонкая, фарфоровая кожа была настолько прозрачной, что голубой цвет её сосудов стал дефиницией чего-то интимно-личного.       Чего-то, что замечал только Какаши.       На шее, испещрённой засосами, стали проявляться первые пятнышки, которые налились багрянцем.       Зрачки упали на прыгающую от его толчков аккуратную грудь, и в его собственной груди что-то снова запылало. Ему хотелось больше, грубее, быстрее, глубже. Со лба скатилась капля пота, и жгучее желание развернуть Рин спиной и заставить нагнуться перевесило все остальные мысли.       Он резко вышел, потянув её на себя, и развернул кругом, надавив на спину. Рин со скулежом прогнулась перед ним, облокотившись на стол, и выставила ягодицы вверх, прижимаясь к его животу вплотную. Мокрая кожа скрипела друг о друга, а выступающий позвонок в его сознании прозвучал, как металлическая чаша под летним дождём.       Девочка будто просила продолжить трахать её, как самая прилежная куноичи.       — Ниже, — приказывает он, облизнув пальцы, и вводит две фаланги во влагалище, чуть растягивая. — Прогнись ниже, Рин.       Влажный член Какаши ощутил прохладу ровно на мгновение, пока он снова не вошел в Рин с резким толчком, сменив пальцы. Рин простонала что-то невнятное, упираясь в него ещё сильнее.       — Если бы я знал, что ты так хорошо трахаешься, то нагнул бы тебя над этим столом ещё раньше, — прошипел Какаши, наматывая её волосы на кулак, пока другая рука шлёпнула ягодицы.       Грязные разговоры и то, как сильно она текла от них — истинное удивление, но Какаши и сам заметил за собой пристрастие к таким словам во время секса. Было непривычно говорить то, что он читал только в книгах, но до одури приятно.       — Какаши, не могу больше, — стонет Рин, сжимая в руках край стола. — Я хочу кончить.       — Мне помочь? — спрашивает он, нащупывая клитор, и водит по нему ритмичными кругами, пока член продолжает беспрерывно вдалбливаться в неё. Стол издаёт скрип о пол кабинета, а Какаши отпускает её волосы, чтобы накрыть её бедро и сократить болезненные удары о стол.       — Ками, да, — с губ Рин срывается гортанный стон, и Хатаке понимает, что она дошла до развязки.       Стенки её влагалища сокращаются вокруг члена, стимулируя его ещё сильнее, и он выходит, изливаясь на её спину, пока пальцы слегка поглаживают основание.       Ему с трудом даётся понимание ситуации, но подход к буйному пациенту Рин нашла, а Какаши в ту ночь окончательно убедился, что всякий стресс лучше презерватива.

***

      Однако вернёмся обратно в текущий момент.       Что мы имеем в сухом остатке?       Какаши готовит ужин на кухне у Рин.       Собирался ли он это делать? Разумеется, в планы не входило, но он смирился.       Ему приятна незамысловатая беседа и атмосфера её квартиры; приятна она сама, завернутая в одно лишь полотенце, и приятно её лицо без фиолетовых полос, отсутствие которых видел лишь он один.       Она что-то бормочет себе под нос, стоя перед ним, и упирается своими маленькими ягодицами в кухонную стойку. Ах, да, день рождение Куренай и хорошее саке в местном баре, а ещё необходимость сделать семидневный перерыв в цикле приёма противозачаточных таблеток.       И вот здесь Какаши задумался особенно сильно.       Рин упомянула, что во время семидневного перерыва придётся пользоваться презервативами, и Какаши не возражал против этого. Он для себя решил, что абсолютно не желает заводить детей и категорически не готов к этому, поэтому презерватив звучит, как отличная идея.       Правда, есть одна загвоздка.       Неспокойную голову Хатаке посетила очень тревожная и непривычная для него мысль, которая свела брови к переносице. Какаши смежил веки, представив всё хорошенько, и понял, что мысль эта его возбуждает. С ужасом открыл глаза.       Он посмотрел на Рин, которая всё ещё что-то мурчала и крутила в руках пустой блистер от таблеток, но у него в ушах шум.       И каждая проблема, несдержанное обещание перед Учихой, нити на пальцах, убогая привязанность и даже тема паршивой резинки, обтянутой вокруг его члена, стала волновать его вполовину меньше того факта, что в его дурной голове появилось абсолютно сумасшедшее желание.